Эмар Густав. Чистое сердце (Пограничные бродяги - 3)

   Сандоваль наслаждался удивлением, которое испытывал гость. Действительно, изобретение бандитов казалось Охотнику За Скальпами замечательным, и он, оставив свою флегматичность и невозмутимость, вслух высказал удивление.
   - Теперь, - сказал ему разбойник, указывая на довольно длинную внутреннюю лестницу, - мы спустимся вниз.
   - Я к вашим услугам, by God! - ответил Охотник За Скальпами. Действительно, это великолепно! Идите, я следую за вами.
   Новые знакомцы спускались по лестнице очень осторожно из-за темноты, царившей вокруг них, так как караульные по забывчивости или по небрежности не зажгли факелов, заметив, что не ожидали столь позднего возвращения своих товарищей.
   Но Охотник За Скальпами один только последовал за бандитом через описанный выше вход. Он хотя и был очень удобен для пешеходов, но не годился, совершенно ясно, для всадников, а потому Руперто и трое его друзей, расставшись с Сандовалем у подошвы холма, совершили длинный объезд, чтобы добраться до основного входа в пещеру, давно известного всем четверым.
   По мере того как Охотник За Скальпами и атаман спускались все ниже, вдали забрезжил свет. Казалось, что они опускаются в огромную печь. Ступив на землю, Охотник За Скальпами очутился в пещере огромной величины, ярко освещенной множеством факелов. Факелы эти держали в руках разбойники, они сгруппировались у лестницы и, видимо, желали устроить своему предводителю торжественную встречу. Пещера была грандиозных размеров. Из большого зала, куда спустился Охотник За Скальпами, расходились радиусами многочисленные бесконечно длинные галереи. Зрелище, представшее глазам Охотника За Скальпами в зале, куда он попал так неожиданно, было достойно кисти Калло (Жан Калло (1592-1635) - французский художник-гравер, офорты поражают своими фантастическими образами.). Перед ним толпились люди со странными физиономиями, в непривычных одеждах, стоявшие во всевозможных позах. Одним словом, все носило необыкновенный характер в этой шайке бандитов, встретивших предводителя криками радости и ревом, похожим на рев диких зверей. Однако атаман слишком хорошо знал, с какого рода людьми он имеет дело, чтобы быть растроганным оказанной ему восторженной встречей. Напротив, он сдвинул брови, поднял голову и окинул собравшуюся вокруг него толпу грозным взглядом.
   - Что здесь происходит, сеньоры кабальеро? - спросил он. - Как могло случиться, что все вы собрались здесь меня встретить? Боже праведный! Должно быть, вы плохо исполнили мои приказания, иначе не были бы так внимательны по отношению ко мне. Хорошо, оставьте меня. Мы выясним это позже. А теперь я хочу остаться один. Ступайте!
   Не сказав в ответ ни слова, бандиты разошлись по своим галереям, и через несколько минут зал оказался совершенно пуст.
   В этот момент показался Руперто. Оставив своих товарищей в обществе нескольких прежних знакомых, он пришел присоединиться к человеку, отданному на его попечение.
   Хотя Сандоваль сердечно приветствовал авантюриста, он сохранял вид человека, сознающего свое превосходство над другим, что и было замечено техасцем.
   - О! Мы, как видно, уже не в прериях, - сказал он.
   - Нет, - ответил атаман серьезно. Делая ударение на каждом слове, он произнес: - Вы у меня. Но, - добавил, дружески улыбаясь, - не беспокойтесь об этом. Вы - мои гости, и к вам отнесутся как следует.
   - Хорошо! Хорошо! - сказал Руперто, который вовсе не был тронут любезными манерами атамана. - Я знаю, в каком месте сапог вам жмет, compadre! Я сейчас помогу вам. - И обернувшись к Урсу, который в эту минуту спускался с лестницы, все такой же дикий и всклокоченный, сказал, Попросите Белую Газель прийти сюда. Не забудьте прибавить, что атаман Сандоваль желает поцеловать ее.
   Главарь улыбнулся и протянул руку авантюристу.
   - Простите меня, Руперто, - сказал он, - вы знаете, как я люблю этого ребенка. Если я не вижу ее хотя бы день, то мне будто чего-то недостает и я чувствую себя несчастным.
   - Canarios! Я хорошо это знаю, - ответил Руперто с улыбкой, - а так как мне хотелось бы видеть вас в хорошем настроении, я не колеблясь отдал Урсу приказ привести сюда единственное существо, которое вы когда-либо любили.
   Главарь молча улыбнулся.
   - Ну, встряхнитесь, карай! - весело сказал авантюрист. - Она сейчас придет. Не хватает еще, чтобы вы были не в духе только из-за того, что ребенок не пришел поцеловать вас по возвращении, скорее всего потому, что заигрался. Вспомните, что мы ваши гости и поэтому имеем неоспоримое право на гостеприимство и что вы ни в коем случае не должны быть нелюбезными с нами.
   - Увы! Друзья мои, - ответил атаман, подавляя вздох, - вы не имеете понятия о том, как отрадно несчастному человеку, стоящему вне закона, сознавать, что есть на свете существо, которое любит его ради него самого, без всякого расчета и задних мыслей.
   - Тише! - быстро проговорил Руперто, положив руку ему на плечо. Замолчите, мой друг. Вот она.
   ГЛАВА XII. В пещере
   Руперто не ошибся. В эту минуту появилось прелестнейшее создание, подпрыгивая, как молодая лань. Это был ребенок - девочка самое большее лет двенадцати, миниатюрная, свеженькая, смеющаяся. Ее большие черные глаза, розовый ротик с жемчужными зубками, ее великолепные черные волосы, спускающиеся двумя густыми косами до колен, полумужской-полуженский костюм - все в этой девочке сочеталось как бы для того, чтобы придать ее наружности отпечаток чего-то необыкновенного, неземного и даже ангельского - так велико было ее природное изящество и настолько ее невинный и искренний смех и глубокий и вместе с тем мечтательный взгляд составляли резкий контраст с окружавшими ее грубыми и страшными бандитами.
   Когда девочка увидела атамана, глаза ее радостно заблестели; одним прыжком она очутилась в его объятиях, и разбойник с любовью прижал ее к своей могучей груди.
   - А! - воскликнул он, целуя ее шелковистые волосы, голосом, который он напрасно старался смягчить. - Вот, наконец, и ты, дорогая Газель! Ты запоздала.
   - Отец, - отвечая на его ласки, возразила она нежным, очаровательным голоском, - я не знала о твоем возвращении. Уже поздно, я не надеялась более увидеть тебя сегодня и собиралась идти спать.
   - В таком случае, нинья (Нинья - малышка.), - сказал разбойник, опуская девочку на землю и целуя ее в последний раз, - тебе не следует дольше оставаться здесь. Я видел тебя, я поцеловал тебя, я могу теперь быть счастливым до завтра. Иди спать, я не эгоист! Я не хочу, чтобы ты потеряла свою свежесть из-за меня.
   - О! - воскликнула она, мило покачивая своей миниатюрной головкой. Мне больше не хочется спать, я могу еще немного посидеть с тобой, отец.
   Белый Охотник За Скальпами с возрастающим изумлением смотрел на этого прелестного ребенка, такого жизнерадостного, смеющегося и любящего, который также был, по-видимому, горячо любим. Он не мог найти объяснения его присутствию среди бандитов, как и нежности, которую высказывал атаман.
   - Вы очень любите эту девочку? - спросил он, привлекая к себе ребенка и целуя его в лоб.
   Девочка взглянула на него глазами, широко открытыми от удивления, но не обнаружила при этом ни малейшего страха и не старалась уклониться от ласки.
   - Люблю ли я ее?! - воскликнул разбойник. - Этот ребенок - радость и счастье нашего дома. Вы думаете, - добавил он с оттенком упрека в голосе, что раз мы бандиты и стоим вне закона, то заглушили в своих сердцах все хорошие чувства? Заблуждаетесь! Ягуар и пантера любят своих детей, даже серый медведь, и тот ласкает детенышей. Неужели мы больше звери, чем эти четвероногие, самые свирепые из всего животного царства? Да, мы любим нашу Белую Газель. Она - наш добрый гений, наша защита. Пока она среди нас, нам все будет удаваться, потому что счастье всюду следует за ней.
   - О, отец! - воскликнула девочка с чувством. - В таком случае вы всегда будете счастливы, потому что я не покину вас.
   - Кто может отвечать за будущее? - глухо пробормотал бандит, и облако печали легло на его суровое лицо.
   - Вы - счастливый отец, - сказал Охотник За Скальпами, глубоко вздохнув.
   - Не правда ли? Но Белая Газель принадлежит не мне одному, она принадлежит всем нам: она наша приемная дочь.
   - А-а! - протянул Охотник За Скальпами, печально покачав головой.
   - Иди, дитя, - сказал Сандоваль, - иди, отдохни, уже поздно.
   Девочка бросила ласковый взгляд на троих собеседников и скрылась в глубине одной из боковых галерей.
   Главарь не отрывал от нее взгляда, пока мог ее видеть. Потом, обернувшись к гостям, которые, как и сам он, все еще находились под впечатлением этой трогательной сцены, сказал:
   - Следуйте за мной, сеньоры кабальеро, уже поздно. Вы, вероятно, голодны и хотите отдохнуть. Гостеприимство, которое я могу вам оказать, будет хотя и скромным, но предложат его вам от чистого сердца.
   Охотник За Скальпами и Руперто последовали за главарем в одну из боковых галерей. С каждой стороны в ней были своего рода ниши, закрытые вместо занавесей циновками. То там, то здесь на стенах галереи были прикреплены на железных кольцах зажженные факелы, распространявшие вокруг себя красноватый дымный свет, которого, однако же, было вполне достаточно, чтобы найти дорогу. После того как авантюристы шли в течении десяти минут по различным галереям, казавшимся настоящим лабиринтом, где нетрудно было заблудиться, атаман остановился у одной пещеры и, подняв полог, скрывавший ее вход, знаком пригласил спутников войти. Сам Сандоваль вошел за ними следом, опустив за собой полог. Пещера, в которую атаман привел своих гостей, была очень большой и высокой. Через незаметные для глаз трещины в нее проникал наружный воздух, отчего здесь не было душно. Несколько перегородок разделяли пещеру на комнаты. Золотое паникадило, похищенное, по всей вероятности, в какой-нибудь церкви, висело под самым потолком. К нему была прикреплена лампа с ароматным маслом, освещавшая ярким светом внутреннюю часть пещеры.
   К сожалению, остальная меблировка совсем не соответствовала этому драгоценному предмету. Напротив, она была в высшей степени скромна и состояла из большого стола темного ореха, шести скамеек грубой работы и двух бутак. Лишь эта мебель могла претендовать на то, чтобы считаться комфортабельной. На стенах висели рога бизонов, когти гризли - охотничьи трофеи разбойников, добытые на охоте в прериях. Единственным предметом, останавливавшим на себе взгляд, были козлы, где помещалось все оружие, употребляемое в Америке, начиная с копья и лука и кончая саблями, ружьями и двуствольными пистолетами.
   Было очевидно, что разбойник отдал распоряжения по приему гостей. На столе стояли деревянные миски, хрустальные стаканы и серебряные блюда, среди которых разместили кувшины - одни с водой, другие с винами, наиболее любимыми мексиканцами.
   Урс со своей мрачной физиономией приготовился прислуживать гостям.
   - Прошу к столу, сеньоры кабальеро, - с важностью проговорил Сандоваль, усаживаясь на скамью.
   Гости последовали его примеру. Каждый из присутствующих, вынув из-за сапога нож, с жадностью принялся за великолепный пирог из дичи, что было вполне понятно, если учесть, что они почти весь день ничего не ели. Впрочем, мы должны отдать справедливость предводителю разбойников: судя по угощению, которое он предлагал гостям, было очевидно, что недостатка в хорошей провизии здесь не испытывали.
   В начале обеда все молчали, думая лишь о том, чтобы утолить голод. Но когда аппетит их был до некоторой степени удовлетворен и по англо-американскому обычаю, принятому в прериях, чаша с вином пошла вкруговую, напускная холодность, царившая среди общества, сразу исчезла, и каждый заговорил со своим ближайшим соседом. Затем голоса зазвучали громче, и вскоре все заговорили разом.
   Только двое изо всех, сидевших за столом во время обеда, угрожавшего перейти в пьяную оргию, умеренно прикасались к вину. Это были Сандоваль и Белый Охотник За Скальпами.
   Атаман, старательно подливая своим гостям, заботился о том, чтобы самому не опьянеть и сохранить необходимое хладнокровие. С некоторым беспокойством присматривался он к незнакомцу, которого случай сделал его гостем. Этот мрачный человек внушал ему неприятное чувство, которого он не мог себе объяснить, но, вместе с тем, он не осмеливался расспрашивать его. Законы прерий запрещали задавать какие бы то ни было вопросы чужестранцу, пока тот сам не пожелает сказать, кто он такой.
   К удовольствию Сандоваля, любопытство и нетерпение которого возрастали с каждой минутой, у Руперто появилось не менее горячее желание объяснить цель своего прибытия к разбойникам, а потому, в то время, когда разговор сделался общим и каждый старался перекричать другого, Руперто несколько раз с силой ударил рукоятью своего кинжала по столу, требуя молчания.
   Крики мгновенно смолкли, и все головы повернулись в его сторону.
   - Чего вы хотите, Руперто? - спросил его Сандоваль.
   - Чего я хочу? - ответил тот коснеющим от обильного возлияния языком. - Я требую слова.
   - Всем молчать! - повелительно сказал атаман. - Говорите, Руперто! Никто не станет перебивать вас, даже если вы будете говорить до восхода солнца.
   - Карамба! - воскликнул техасец со смехом. - Я вовсе не намереваюсь так долго испытывать ваше терпение.
   - Поступайте как вам угодно, compadre, вы - мой гость и, кроме того, старый знакомый. Это дает вам право делать все, что вы захотите.
   - Благодарю вас за любезность, атаман! Я прежде всего должен от себя лично и от имени моих спутников выразить вам искреннюю благодарность за ваше гостеприимство.
   - Довольно, довольно об этом! - небрежно сказал Сандоваль.
   - Нет, нет, не довольно, - напротив! Не каждый день можно найти в прериях такое обильное угощение, как ваше, и надо быть неблагодарным, как монах, чтобы не признать этого!
   - Ха-ха! - усмехнулся атаман. - Разве сегодня, когда я вас встретил, вы не говорили, что посланы ко мне монахом Антонио?
   - Да, это так.
   - Это достойный монах! - заметил Сандоваль. - Он напоминает мне его преподобие Джона Симмерса, который был повешен за двоеженство. Это был святой человек! Я помню, что, стоя возле виселицы, он произнес великолепную назидательную проповедь, исторгнувшую слезы из глаз большинства присутствовавших. Но возвратимся к отцу Антонио. Надеюсь, с ним не произошло никакого несчастья и он совершенно здоров?
   - Когда я расстался с ним, он был абсолютно здоров, но вполне могло случиться, что в настоящую минуту он серьезно болен и даже мертв.
   - Праведный Боже! Это внушает мне беспокойство, compadre. Объяснитесь.
   - Все очень просто. Техасцам наскучило беспрестанное лихоимство мексиканцев, они подняли восстание и хотят завоевать независимость.
   - Это я уже знаю.
   - Вам, без сомнения, известно также и то, что все лучшие люди Техаса стали под знамя независимости, а потому и отец Антонио, собрав небольшой отряд, присоединился к инсургентам.
   - Это довольно умно, - произнес атаман с улыбкой.
   - Не правда ли? О, отец Антонио ловкий политик!
   - Да, да! Доказательством тому может служить то обстоятельство, что в начале восстания он часто сам не знал, к какой партии принадлежит.
   - Что же вы хотите, - возразил Руперто небрежно, - всякому трудно сориентироваться в начале народной смуты. Но теперь, дело другое!..
   - А! Теперь он, по-видимому, знает, к кому податься.
   - Вполне. Он примкнул к повстанцам. В день моего отъезда инсургенты двинулись навстречу мексиканскому войску, намереваясь дать сражение. Вот почему я и сказал, что все может случиться и отец Антонио в настоящее время может оказаться болен или даже мертв.
   - Надеюсь, что его не постигло такое несчастье.
   - Я тоже надеюсь... За несколько минут до выступления в поход отец Антонио, по-видимому, сильно заинтересованный в судьбе этого раненого кабальеро, не желая оставлять его одиноким и беспомощным во власти мексиканцев в том случае, если повстанческая армия потерпит поражение, поручил мне отвезти его к вам, уверенный в том, что вы заботливо отнесетесь к его другу и примете его хорошо во имя старой вашей приязни к нему самому.
   - Он был прав, рассчитывая на меня. Я не обману его доверия. Кабальеро! - добавил он, обратившись к старику, который во время этого разговора оставался холоден и непроницаем. - Вы теперь знаете нас, вы знаете, что мы степные разбойники. Мы предлагаем вам гостеприимство прерий, гостеприимство чистосердечное, неограниченное. Мы предлагаем его вам, не спрашивая, кто вы и что делали до того времени, когда ступили на нашу территорию.
   - А что вы потребуете за это? - спросил старик, холодно поклонившись главарю шайки.
   - Ничего, сеньор - ответил тот. - Мы ничего у вас не спросим, даже вашего имени! Мы изгнанники и беглецы, а все беглецы, каковы бы ни были причины, которые привели их сюда, имеют право сесть у нашего очага. А теперь, - добавил Сандоваль, взяв бутылку и наливая вино в стакан, - выпьем за ваше счастливое прибытие к нам, сеньор! Не откажите!
   - Одну минуту, кабальеро! Прежде чем ответить на ваш тост, я, если позволите, скажу несколько слов.
   - Мы слушаем вас, сеньор.
   Старик поднялся во весь свой богатырский рост и обвел присутствующих настороженным, пристальным взглядом. Глубокое молчание царило в зале. Всеми присутствующими овладела необъяснимая тревога, все ждали.
   Наконец Охотник За Скальпами заговорил, и лицо его, до тех пор холодное и строгое, смягчилось, чего никто не мог ожидать от этого человека.
   - Сеньоры кабальеро, - сказал он, - ваша откровенность заставляет и меня быть откровенным, ваше великодушие, ваш великолепный прием вынуждают меня сказать вам, кто я. Когда приходишь с просьбой о покровительстве к таким людям, как вы, не следует ничего скрывать. Да, я - беглец! Да, я изгнанник. Но то и другое случилось со мной по моей собственной воле. Я завтра же, если этого захочу, могу возвратиться в то общество, которое никогда меня не изгоняло из своей среды. И это не иллюзия, не преувеличение с моей стороны. Я остаюсь в прерии, чтобы выполнить задачу, которую поставил перед собой. Я хочу отомстить, отомстить беспощадно, и ничто, даже смерть последнего из моих врагов не может утолить во мне жажду мести. Это безумное сновидение, страшный кошмар, но я не устану искать удовлетворения до последней минуты моей жизни. Я буду умирать с великим сожалением о том, что недостаточно отомстил. Вот цель моей жизни, вот причина того, что я покинул жизнь людей цивилизованных, чтобы начать существование, которое является уделом диких зверей. Месть! Теперь вы знаете, что движет мной. Когда я скажу вам свое имя, вы узнаете меня вполне.
   Голос раненого, сначала тихий, постепенно становился громче из-за переполнявших его чувств, а под конец сделался отрывистым и дрожащим. Присутствующие, невольно поддавшись его волнению, слушали этого странного человека, затаив дыхание, боясь проронить хотя бы слово. Он раскрывал им тайну своей жизни, заставил вибрировать в их сердцах единственную живую струну, так как и у них была лишь одна цель, одно желание - отомстить обществу, которое отторгло их от себя, как гнилой плод.
   Эти люди должны были понять сильный и мстительный характер говорившего, восхититься им, даже завидовать ему. Его характер был сильнее, чем тот, которым они сами обладали.
   Когда Охотник За Скальпами кончил говорить, все, точно сговорившись, встали и, опираясь дрожавшими руками о край стола, наклонились, ожидая с лихорадочным нетерпением, чтобы старик назвал себя.
   Но по странной случайности раненый, казалось, мгновенно забыл, что происходило вокруг него, и не мог вспомнить ни того, что говорил, ни места, где находился. Голова его поникла, он взялся правой рукой за лоб, устремил глаза в землю и, казалось, напрасно старался отогнать нахлынувшие на него тяжелые воспоминания, успокоить ту кровоточащую рану, которой так неосторожно коснулся.
   Сандоваль несколько минут наблюдал за ним с выражением сострадания и наконец тронул его рукой за плечо. Это прикосновение возвратило старика к действительности. Он выпрямился, точно от удара электрического тока, и бросил вокруг себя растерянный взгляд.
   - Что вы хотите от меня? - спросил он хрипло.
   - Назвать вам ваше имя? - ответил медленно атаман.
   - А-а! - воскликнул тот. - Так вы его знаете?
   - Десять минут назад еще не знал...
   - А теперь?
   - Теперь я его угадал.
   По бледным губам старика пробежала ироническая улыбка.
   - Вы думаете, что угадали правильно? - спросил он.
   - Я в этом уверен. В пустыне нет двух таких людей, как вы. Вы демон, если вы не Белый Охотник За Скальпами!
   При упоминании этого имени точно электрический ток пробежал среди бандитов.
   Старик гордо поднял голову.
   - Да, - сказал он твердо. - Я Белый Охотник За Скаль
   Во время этой продолжительной беседы бандиты, от безделья и просто побуждаемые к тому любопытством, стали постепенно заполнять зал. Услышав имя, которое привыкли уважать, и увидев наконец человека, к которому испытывали тайный страх, они разразились громовым "ура!", которое звучное эхо пещеры повторило бесчисленное количество раз, заставив своды пещеры дрожать, как от землетрясения.
   Белый Охотник За Скальпами сделал жест, желая водворить молчание.
   - Сеньоры кабальеро, - сказал он, - я очень благодарен вам за ваше дружеское приветствие. До сих пор я отказывался примкнуть к какому бы то ни было обществу. Я решил жить в одиночестве и совершить без посторонней помощи дело мщения, которому я себя посвятил. Но после того, что произошло, я обязан изменить обещанию, данному самому себе. Тот, кто получает, должен отдавать! Отныне я ваш, если только вы сочтете меня достойным вашей дружбы.
   При этом предложении крики радости удвоились, бандиты дошли до неистовства.
   Сандоваль нахмурился, он понимал, что авторитет его поколеблен. Но он был слишком ловок и хитер, чтобы дать кому-нибудь прочесть в своей душе опасения, которые его волновали. Он решил обойти препятствие и одним ловким ударом снова вернуть власть, ускользавшую, как он это инстинктивно чувствовал, от него. Подняв стакан, он воскликнул громко:
   - Пью за здоровье Белого Охотника За Скальпами, друзья!
   - За здоровье Белого Охотника За Скальпами! - подхватили разбойники с энтузиазмом. Переждав первые минуты всеобщего ликования, главарь приказал всем замолчать, но никто его не слушал. Обильное возлияние, которому предавались разбойники, дало себя знать. Но мало-помалу крики стихли, как море после бури, воцарилось спокойствие, и слышно было только неясное, отрывистое бормотание людей, объяснявших что-то друг другу на ухо. Сандоваль поспешил воспользоваться моментом затишья, чтобы заговорить снова.
   - Сеньоры кабальеро, - сказал он, - я хочу сделать вам предложение, которое, как мне кажется, понравится всем.
   - Говорите, говорите! - закричали бандиты.
   - Наше товарищество, - продолжал Сандоваль, - основано на полном равенстве всех его членов, которые и выбирают между собой человека, наиболее достойного стать вожаком.
   - Да, да! - воскликнули разбойники.
   - Да здравствует Сандоваль! - раздалось несколько голосов.
   - Дайте говорить, не перебивайте! - кричало большинство.
   Сандоваль небрежно оперся о стол и с напускным спокойствием во взгляде следил за происходящим, в то время как на самом деле сердце его бешено колотилось от страха. Он знал, что играет в опасную игру, и заранее взвесил все шансы за и против. А потому, хотя усилием воли он и придал своему лицу спокойствие и непроницаемость мраморного изваяния, все же в душе жестоко страдал.
   Когда молчание снова воцарилось в зале и атаман мог надеяться, что его услышат, раздался его твердый голос:
   - Вы оказали мне честь, выбрав меня своим предводителем, и этой чести, мне кажется, я был до сих пор достоин.
   Он остановился, как бы затем, чтобы услышать ответ. Ропот одобрения был приятен его слуху.
   - К чему он ведет? - угрюмо пробормотал Урс.
   - Сейчас узнаешь, - ответил Сандоваль, который услышал его. Затем продолжал:
   - В общих интересах я считаю своим долгом сложить с себя это звание. Среди нас есть человек, более чем я достойный стать вашим вожаком, человек, одно имя которого способно навести ужас на наших врагов. Словом, я предлагаю вам выбрать вместо меня Белого Охотника За Скальпами.
   Тут только Сандоваль узнал, какие чувства в действительности питали к нему его товарищами. Из двухсот разбойников, собравшихся в пещере, почти две трети тотчас встали на его сторону, отказавшись принять отставку, из остальных большая часть была ни за, ни против, и только тридцать или сорок человек с криками радости приняли предложение атамана передать власть Белому Охотнику За Скальпами. Но, как всегда бывает в подобных случаях, эти тридцать или сорок человек криками и воплями увлекли бы за собой других, и таким образом могли заручиться большинством голосов, если бы Белый Охотник За Скальпами не счел нужным вмешаться.
   Старый авантюрист нимало не домогался позорной чести быть избранным главарем этой шайки негодяев, которых он в глубине души презирал и которых только благодаря сложившимся обстоятельствам и по необходимости признал своими товарищами. Напротив, он решил расстаться с ними немедленно, как только раны его заживут и он будет в состоянии снова вести кочевую жизнь. Поэтому в тот момент, когда крики и брань носились в воздухе, принимая все более и более угрожающие размеры, когда несколько бандитов, истощив все доводы, стали выхватывать ножи и пистолеты и между лишенными всякого нравственного чувства людьми, неспособными подчиняться чувству долга, едва не разгорелось ужаснейшее побоище, он встал и энергично запротестовал против предложения Сандоваля. Он заявил, что домогается только чести сражаться бок о бок с ними и разделять их опасности, признавая себя полностью неспособным быть их предводителем.