Эмар Густав. Чистое сердце (Пограничные бродяги - 3)

   Во время наших продолжительных странствований мы сделали любопытное открытие, а именно, что везде - в Азии, в Америке, в Африке и в Океании, среди самого дикого населения, известно имя императора Наполеона I. Оно не только проникло в самые отдаленные уголки мира, но стало там равным божеству, и я часто видел портреты этого императора. По одному только этому можно судить, каково должно было быть магическое влияние этого удивительного человека на все человечество. Напрасно многие старались разрешить эту загадку, а также напрасны были старания узнать, каким путем могла проникнуть история этой эпохи под непроницаемые своды девственных лесов, где шум цивилизации умирает без всякого отголоска. Ни один европеец не проникал в индейские племена без того, чтобы вожди этих племен не спросили его, как поживает Наполеон, и не попросили бы его рассказать им эпизоды из его царствования. И что еще более странно - это то, что эти дети природы не хотят поверить, что великий человек умер, и когда им об этом говорят, они в ответ на это только тонко улыбаются. Однажды - это было в Апачерии - после продолжительной охоты я попросил приюта у индейцев племени опата. Как только вождь их узнал, что я француз, он стал расспрашивать меня про императора. После длинного рассказа, в котором я старался излагать свои мысли как можно понятнее для людей, окружавших меня и слушавших с напряженным вниманием, я сказал им, что великий человек умер после долгой и тяжелой агонии.
   Вождь, старый воин, с внешностью, внушающей почтение, тут же перебил меня и, положив мне левую руку на плечо, поднял правую вверх и показал на солнце, в то время величаво клонившееся к закату. Он как-то странно улыбнулся и сказал мне:
   - Может ли солнце умереть?
   - Нет, конечно, - ответил я, не зная, что хочет сказать этим краснокожий.
   - О-о-а! - воскликнул он. - Если солнце никогда не умрет, почему же должен умереть великий белый вождь, который есть его сын?
   Индейцы выказали истинный восторг, выслушав слова вождя, а я напрасно старался изменить их мнение по этому вопросу и, не преуспев в этом, оставил их в покое. Все мои старания привели лишь к тому, что они еще больше укрепились в своем мнении о бессмертии героя, которого привыкли считать божеством.
   Но, извинившись перед читателем за это длинное отступление, перейдем к нашему рассказу.
   Благодаря заботам Хесуситы и Эусебио путешественникам подали скромный ужин, и Транкиль, сильно уставший от длинного путешествия, вскоре ощутил то отрадное чувство покоя и довольства, которое хорошо знакомо каждому, кто после долгого странствования по пустыням нашел приют, в котором есть лишь легкие отблески цивилизации. Ужин состоял из дичи, маисовых лепешек и ликера - невиданной роскоши у команчей, которые, единственные из всех индейцев, не пьют крепких напитков.
   Эусебио сел вместе с охотниками, а донья Хесусита прислуживала им с тем милым вниманием, которое редко встречается в цивилизованной стране, где за все, даже за радушный прием, платят так дорого.
   Когда ужин был окончен, трое мужчин встали из-за стола и, подсев к медной жаровне, полной горячих углей, закурили.
   Собаки, как чуткие сторожа, легли поперек дверей, положив морды на передние лапы и насторожив уши. Хесусита разостлала в одном углу комнаты несколько шкур и сделала из них постель, которая могла показаться превосходной человеку, привыкшему в жизни, исполненной приключений, спать на голой земле. Сеньора уже предложила охотникам лечь отдохнуть, как вдруг собаки настороженно подняли головы и зарычали. В ту же минуту послышались два удара во входную дверь домика.
   - Это друг, - сказал Чистое Сердце. - Отоприте, Эусебио.
   Старый слуга повиновался. В комнату вошел индеец; это был Черный Олень.
   Лицо вождя было мрачным. Молча поклонившись присутствующим, он, не говоря ни слова, сел на скамью возле жаровни. Охотники слишком хорошо знали характер индейцев, чтобы позволить себе расспрашивать вождя прежде, чем ему самому угодно будет нарушить молчание. Транкиль только вынул трубку изо рта и передал ее Черному Оленю, который стал курить ее, поблагодарив за это охотника свойственным краснокожим исполненным достоинства жестом.
   Наступило продолжительное молчание; наконец вождь поднял голову.
   - Вожди вышли из хижины совета, - сказал он.
   - А-а! - протянул Чистое Сердце для того, чтобы хоть что-нибудь сказать. - Вожди, вероятно, не пришли ни к какому решению и не дали посланным никакого ответа? Вожди осторожны; они захотели прежде подумать, а потом решить, не так ли?
   Черный Олень в ответ утвердительно кивнул головой.
   - Желает ли знать брат мой Чистое Сердце, что произошло на совете после его ухода? - спросил он.
   - Брат мой озабочен. Сердце его опечалено. Пусть он говорит: уши его друга раскрыты.
   - Вождь прежде поужинает, - заметила Хесусита, - он долго оставался в хижине совета, и женщины не приготовили ему ужина.
   - Мать моя добра, - ответил он с улыбкой, - Черный Олень будет есть. Он здесь в доме своего друга. Мы оба воины и обменялись друг с другом оружием и лошадьми.
   Кто внушил индейцам этот трогательный обычай: при выборе друга обмениваться с ним оружием и лошадьми, после чего друг этот становится дороже, чем люди, связанные с ними кровными узами?! Черный Олень и Чистое Сердце в самом деле совершили тот обмен, о котором упомянул вождь.
   - Мать моя уйдет отдыхать, - сказал Чистое Сердце, - я буду прислуживать моему брату.
   - Хорошо! - отвечал краснокожий. - Моя мать нуждается в отдыхе, уже поздняя ночь.
   Сеньора Хесусита поняла, что трем ее гостям необходимо было переговорить друг с другом о чем-то секретном. Пожелав им спокойной ночи, она без возражений удалилась. Что касается Эусебио, то, считая свое присутствие лишним, он по приходе индейца ушел спать, то есть лег в гамак, подвешенный к перекладине потолка в галерее. Собаки улеглись вблизи него на пороге дома, так что никто не мог ни войти в дом, ни выйти из него без того, чтобы не разбудить их.
   Проглотив наскоро несколько кусков поданного угощения, скорее из вежливости, чем из действительной потребности утолить голод, Черный Олень начал говорить.
   - Брат мой Чистое Сердце молод, - сказал он, - но мудрость его велика. Вожди доверяют ему. Они ничего не хотели решать, не выслушав предварительно его мнения.
   - Братья мои знают, что я им предан. Пусть брат мой объяснится, я отвечу ему.
   - Голубая Лисица приехал сегодня в наше селение.
   - Я видел его.
   - Так! Он явился от имени вождей своего племени. Голубая Лисица притворился кротким, уста его источали мед. Но бизон не может прыгать, как лось, и змея не может походить на голубя... Вожди не поверили его словам.
   - Так, стало быть, они на его слова ответили отказом?
   - Нет. Они пожелали прежде посоветоваться с моим братом.
   - А по какому поводу?
   - Пусть брат мой слушает. Бледнолицые по ту сторону Меха-Хебе уже несколько месяцев тому назад вырыли топор войны друг против друга, брат мой это знает.
   - Да, это правда, и вы, вождь, тоже знали об этом. Но что нам до того? Распря между белыми нас не касается. До тех пор, пока они не захватят наши земли, где мы охотимся, не станут похищать наших лошадей и не будут сжигать наши селения, мы можем только поздравить себя с тем, что они уничтожают друг друга.
   - Брат мой говорит как мудрец. Вожди команчей думают так же.
   - Хорошо. В таком случае я не понимаю, о чем могли тут спорить вожди.
   - О-о-а! Мой брат скоро поймет, если он захочет слушать.
   - Вождь! У вас несчастная привычка, как и у других краснокожих, замаскировать свою мысль так, что совершенно невозможно угадать, что именно вы хотите сказать.
   Черный Олень засмеялся тихим смехом, свойственным индейцам.
   - Брат мой лучше, чем кто-либо, умеет идти по следам, - сказал он.
   - Да, конечно! Но для этого необходимо, чтобы мне указали след, как бы ни был он легок.
   - Брат мой нашел уже след, который я указал ему?
   - Да.
   - О-о-а! Я желал бы проникнуть в глубину мыслей моего брата.
   - В таком случае выслушайте меня, в свою очередь, Черный Олень. Я буду краток. Голубую Лисицу послали апачи-бизоны к команчам-антилопам, чтобы предложить оборонительный и наступательный союз против бледнолицых, которые вырыли топор войны друг против друга.
   Несмотря на всю свою флегматичность, частью природную, частью выработанную в нем индейским воспитанием, Черный Олень не мог скрыть удивления, которое овладело им, когда он услышал эти слова.
   - О-о-а! - воскликнул он. - Брат мой не только великий храбрый воин, он человек, вдохновленный Владыкой Жизни. Его мудрость велика, он знает все. Голубая Лисица сделал именно это предложение.
   - Вожди приняли его?
   - Нет! Я повторяю моему брату, что они не захотели дать никакого ответа, не посоветовавшись с ним.
   - Отлично! Вот мое мнение, и пусть вожди воспользуются им, как им будет угодно. Племя команчей царит в прериях, под знаменем его собраны самые непобедимые воины, их охотничьи владения простираются по всей земле. Команчи сами по себе непобедимы. Зачем им вступать в союз с ворами апачами? Разве они хотят променять свои копья и ружья на станок, на котором мотают шерсть? Разве им надоело быть храбрыми воинами? Разве они хотят надеть на себя женские юбки? Зачем им вступать в союз со своими заклятыми врагами против людей, которые сражаются за независимость? Голубая Лисица предал свое родное племя пауни-змей, мой брат знает его, потому что он его личный враг. Всякие условия мира, предложенные через такого посланника, должны заключать в себе западню. Лучше война, чем такой союз!
   Наступило довольно долгое молчание, на протяжении которого вождь глубоко размышлял о том, что ему пришлось услышать.
   - Брат мой прав, - ответил он наконец. - Мудрость в нем самом. Язык его не раздвоен. Слова, которые исходят из его груди, внушены ему Владыкой Жизни. Команчи не пойдут на союз с грабителями-апачами. Совет просил три солнца сроку, чтобы обсудить этот важный вопрос. Через три солнца Голубая Лисица возвратится к пославшим его с решительным отказом. Команчи скорее выроют топор войны, чем вступят в союз со своими врагами.
   - Если братья мои сделают это, они поступят как мудрецы, - сказал Чистое Сердце.
   - Они сделают это! Мне остается только переговорить с моим братом о деле, касающемся лично меня.
   - Отлично. Сон еще не смежает моих глаз, я выслушаю моего брата.
   - Чистое Сердце - друг Черной Птицы, - продолжал вождь после недолгого колебания.
   Охотник в ответ на это тонко улыбнулся.
   - Черная Птица - один из самых славных храбрецов нашего племени, продолжал вождь, - дочери его Язык Лани будет четырнадцать лет, когда начнут падать листья. Черный Олень любит Язык Лани.
   - Я это знаю, брат мой уже признавался мне, что дева первой любви во время его сна положила ему под голову трилистник, имеющий четыре листа. Но уверен ли вождь, что Язык Лани отвечает на его чувства?
   - Девушка улыбается, когда вождь приезжает с охоты со скальпами, подвешенными к поясу. Она ухаживает потихоньку за его лошадью, и ее самое большое удовольствие - чистить его оружие. Когда девушки селения пляшут по вечерам под звуки барабана и дудок, Язык Лани задумчиво смотрит в ту сторону, где стоит хижина Черного Оленя, и забывает о плясках со своими подругами.
   - Отлично! И девушка узнает звук боевого свистка моего брата и с радостью идет на свидание к вождю? Если, например, сегодня ночью Черный Олень позовет ее, встанет ли она со своей постели, чтобы идти на его зов?
   - Она встанет, - коротко ответил вождь.
   - Хорошо. Чего желает от меня вождь? Черная Птица ведь богат...
   - Черный Олень даст шесть кобылиц, которые ни разу не надевали удил, два ожерелья из медвежьих когтей и четыре кожи белого бизона. Завтра мать вождя вручит их моему брату.
   - Хорошо! Так, стало быть, сегодня ночью брат мой желает взять ту, которую он любит?
   - Черный Олень страдает от долгой разлуки с ней. Со времени смерти возлюбленной жены его, Поющей Птички, хижина его пуста, и вождь одинок. Язык Лани будет готовить пищу вождю. Что думает об этом Чистое Сердце?
   - Лошадь моя готова. Если мой брат пожелает, я последую за ним. Я вижу, что он желает этого.
   - Чистое Сердце все знает, ничего не скроется от его проницательных глаз.
   - Так поедем не теряя времени! Поедете вы с нами, Транкиль? Ведь надо иметь свидетелей, вы это знаете?
   - С удовольствием, если мое присутствие не будет неприятно вождю.
   - Напротив, белый охотник - великий храбрец. Я буду счастлив видеть его возле себя.
   После этого три собеседника встали и вышли из хижины.
   Эусебио поднял голову.
   - Через час мы возвратимся, - сказал ему мимоходом Чистое Сердце.
   Старый слуга на это ничего не ответил и снова лег.
   Лошадь вождя стояла возле самого домика, он вскочил на нее и стал ждать своих товарищей, которые пошли за своими лошадьми в конюшню; через несколько минут они подъехали к нему.
   Все трое тихо проехали по селению, улицы которого в этот поздний час ночи были совершенно пусты. Только одни собаки пробуждались при появлении всадников и с бешеным лаем бросались их лошадям под ноги. Как и все зимние стоянки индейцев, атепетль охранялся весьма тщательно. Многочисленные часовые были расставлены в разных пунктах селения и заботились о безопасности жителей. Но потому ли, что они узнали всадников, или по какой-либо другой причине, но часовые не окликнули их и пропустили мимо себя, точно не заметив вовсе. Когда всадники выехали из селения, Черный Олень, ехавший впереди своих товарищей, неожиданно повернул в сторону, и оба всадника, следуя за ним, тотчас же скрылись в густой чаще леса, так что с дороги их совершенно не стало видно. Стояла великолепная ночь. Небо было усеяно мириадами звезд, и луна разливала вокруг мягкий бледный свет. Чистота и прозрачность воздуха позволяли различать все предметы на большом расстоянии. Торжественное безмолвие царило над лесом, и легкий ветерок чуть заметно касался верхушек деревьев и как таинственный вздох проносился среди ветвей. Подъехав к опушке леса, Черный Олень поднес пальцы к губам и три раза крикнул вороном с таким мастерством, что оба охотника, оставшиеся позади, машинально подняли головы вверх, чтобы увидеть птицу, издавшую этот крик.
   Через несколько минут ветерок донес откуда-то крик сизоворонки и замер вблизи от внимательно прислушивавшихся охотников. Черный Олень повторил свой сигнал. На этот раз к крику сизоворонки примешался крик ястреба.
   Индеец вздрогнул и бросил взгляд в ту сторону, где скрывались его друзья.
   - Приготовился ли мой брат? - сказал он.
   - Я готов, - просто ответил Чистое Сердце, и почти тотчас же со стороны селения показались четверо всадников. Они быстро ехали в том направлении, где неподвижно стоял индейский вождь.
   Всадником, скакавшим впереди всех, была женщина. Она заставляла свою лошадь мчаться прямо во весь опор, невзирая ни на какие препятствия, встречавшиеся ей на пути. За ней стрелой неслись еще три всадника. В этой ночной скачке среди величавой природы было что-то фантастическое.
   Язык Лани - это была она - приблизившись к Черному Оленю, порывисто бросилась ему в объятия.
   - Вот я! Вот я! - воскликнула она радостным, но сдавленным от волнения голосом.
   Индеец с любовью прижал ее к своей широкой груди, выхватив из седла с той силой, которую дает страсть, дал своей лошади шпоры и помчался со своей возлюбленной по направлению к прерии. В этот момент к лесу подъехали остальные всадники, испуская гневные крики и потрясая оружием. Но навстречу им выехали два наши охотника; они решительно преградили им дорогу.
   - Стойте, Черная Птица! - воскликнул Чистое Сердце. - Дочь ваша принадлежит моему брату. Черный Олень - великий вождь, его хижина увешана скальпами, он богат лошадьми, оружием и мехами. Язык Лани будет женой могущественного храброго вождя.
   - Разве Черный Олень намеревается похитить мою дочь? - спросил Черная Птица.
   - Он намерен сделать это, и мы, его друзья, защитим его! Ваша дочь должна принадлежать ему, он хочет этого. Невзирая на вас и на всех, кто захочет этому препятствовать, он возьмет ее в жены.
   - О-о-а! - воскликнул индеец и, повернувшись к своим спутникам, добавил: - Мои братья слышали? Что они скажут на это?
   - Мы слышали, - ответили краснокожие, - мы скажем, что Черный Олень действительно великий храбрец, и если он настолько силен, что может овладеть женщиной, которую любит, несмотря на препятствия со стороны ее отца и ее родных, то пусть она останется у него.
   - Братья мои сказали хорошо, - начал снова Чистое Сердце. - Завтра я явлюсь в хижину Черной Птицы, чтобы рассчитаться с ним за дочь, которую вождь похитил у него.
   - Хорошо! Я буду ждать завтра Чистое Сердце и его друга, воина с белым лицом, - сказал Черная Птица, кланяясь.
   После этих слов трое всадников-индейцев повернули своих лошадей и возвратились в селение в сопровождении охотников. Что касается Черного Оленя, то он со своей добычей углубился в чащу леса, и никто не подумал его тревожить. Предварительные формальности команчской свадьбы были, таким образом, строго соблюдены как с той, так и с другой стороны.
   Странное племя команчи! Индейцы этого племени любят, как могут любить только дикие звери. Воины их считают себя обязанными насильственным путем овладевать женщиной, к которой их влечет, вместо того, чтобы просто заручиться согласием на это со стороны ее родных. Эта черта характера обнаруживает присутствие в этом племени гордого и неукротимого духа.
   Как Чистое Сердце и предупредил Эусебио, отсутствие его длилось не более часа.
   ГЛАВА IX. Свадьба
   Когда оба всадника возвратились в хижину, Транкиль, повернувшись к Чистому Сердцу, спросил его:
   - А теперь что вы будете делать?
   - То же, что и вы, я полагаю, - ответил тот с улыбкой, - спать. Теперь уже около двух часов. - Но заметив озабоченный вид канадца, он спохватился. - Простите, мой друг, - сказал он ему, - я забыл, что вы предприняли эту длинную поездку сюда, вероятно, для того, чтобы сообщить мне о чем-то важном. Итак, если вы не чувствуете себя слишком утомленным, я разожгу огонь в жаровне, мы сядем возле нее, и я буду вас слушать. Мне вовсе не хочется спать, а теперь время вполне благоприятное для дружеской беседы.
   Транкиль покачал головой.
   - Благодарю вас за любезность, мой друг, - сказал он, - но поразмыслив, я предпочел отложить наш разговор до завтра. У меня нет серьезного повода, заставляющего меня говорить именно в настоящую минуту, и несколько лишних часов никоим образом не повлияют на события, которых я страшусь.
   - Вам лучше знать, мой друг, как вести себя в этом случае. Повторяю вам - я весь к вашим услугам.
   - Давайте спать, - ответил с улыбкой канадец. - Завтра, после нашего визита к Черной Птице, мы поговорим.
   - Будь по-вашему, мой друг, я не настаиваю. Вот ваша постель, добавил он, указав Транкилю на подстилку из звериных шкур.
   - Редко приходилось мне в прерии иметь такую хорошую постель, - сказал Транкиль.
   После этого оба улеглись рядом, положив оружие возле себя, так что стоило им только протянуть руку, чтобы взять его. Вскоре ровное дыхание охотников свидетельствовало о том, что они заснули.
   За несколько минут до восхода солнца Чистое Сердце проснулся. Слабый свет проникал в хижину через окна, лишенные занавесок и ставней. Охотник встал, и в ту минуту, когда он намеревался разбудить своего товарища, тот открыл глаза.
   - А-а! - воскликнул Чистое Сердце. - Вы спите чутко, мой друг.
   - Это старая охотничья привычка, от которой трудно отвыкнуть, разве только если долго жить с вами.
   - Что же вам мешает? Если бы это случилось, моя мать и я были бы очень счастливы.
   - Не будем строить планов, мой друг. Вы знаете, что мы, лесные охотники, живем только настоящим, и было бы безумием с нашей стороны загадывать на будущее. Мы еще возвратимся к этому разговору, а теперь у нас, кажется, есть дело, не терпящее отлагательства. Нам предстоит выполнить поручение, данное нам Черным Оленем.
   - Вы по-прежнему не отказываетесь помочь мне в этом? - спросил Чистое Сердце.
   - Конечно! Вожди этого племени приняли меня со слишком большим радушием, чтобы я не захотел с радостью ухватиться за представившийся мне случай высказать им ту живую симпатию, которую я к ним чувствую.
   - Если так, пойдемте за вашими товарищами. Вы с ними сядете на лошадей и будете ждать меня; через несколько минут я буду у тех хижин, где они разместились.
   - Отлично, - сказал Транкиль.
   Оба охотника вышли из домика.
   Эусебио также уже покинул свой гамак и, вероятно, отправился хлопотать по хозяйству.
   Пожав друг другу руку, охотники разошлись.
   На дворе стало совсем светло, занавеси у хижин стали одна за другой подниматься, и индейские женщины начали выходить за водой и дровами, чтобы приготовить завтрак. Несколько небольших отрядов воинов отправилось из селения в разные стороны: кто ехал на охоту, а кто намеревался объехать лес с целью убедиться, что по соседству не было неприятельской засады.
   В ту минуту, когда канадец поравнялся с хижиной совета, из нее вышел шаман - жрец этого индейского племени. Человек этот держал выдолбленную тыкву, наполненную водой, в которой торчал пучок полыни. Шаман взобрался на крышу хижины и повернулся к солнцу. В этот момент глашатай три раза крикнул:
   - Солнце! Солнце! Солнце!
   Тогда из всех хижин вышли воины. В руках у каждого них, так же как и у шамана, была тыква с пучком воткнутой в нее полыни. Шаман начал бормотать какие-то таинственные слова, которые понимал только он сам, после чего стал кропить пучком полыни на все четыре стороны. Все воины последовали его примеру, затем, по сигналу, данному шаманом, индейцы выплеснули содержимое своих тыкв по направлению к солнцу и закричали в один голос:
   - Солнце - видимое изображение невидимого Владыки - защити нас в наступающий день, дай нам воду, воздух и огонь, потому что земля принадлежит нам и мы сумеем ее защитить.
   По окончании этой высокомерной молитвы индейцы вошли в свои хижины, а шаман сошел с высокого поста, на котором он находился.
   Транкиль, хорошо знавший индейские обычаи, остановился и в почтительной позе стал ждать конца церемонии. Когда шаман исчез в хижине совета, Транкиль продолжал свой путь. Обитатели селения уже смотрели на него, как на своего, женщины улыбались ему и мимоходом ласково приветствовали его, а дети с хохотом подскакивали к нему и кричали ему "здравствуй!" Когда Транкиль вошел в хижину, где были его товарищи, оказалось, что они еще спали. Он разбудил их.
   - Э-э! - воскликнул весело Джон Дэвис. - Вы рано встаете, старина. Разве нам предстоит выступить в поход?
   - Пока нет, - ответил канадец, - но мы должны сопровождать Чистое Сердце, который обязан выполнить одну церемонию.
   - Ба-а! Какую же именно?
   - Свадебную. Речь идет о свадьбе нашего друга Черного Оленя. Я рассудил, что дипломатичнее будет с нашей стороны, - с вашей в особенности, Джон Дэвис, - не отказываться от нашего содействия в этом деле. В ваших интересах, мне кажется, расположить индейцев в свою пользу.
   - Конечно, by God! Но скажите мне, охотник, намекнули ли вы вашему другу о деле, которое привело нас сюда?
   - Нет еще, и сделал я это по многим причинам; я решил ждать для этого более удобной минуты.
   - Дело ваше, но только вам ведь известно, что надо торопиться.
   - Знаю, положитесь на меня.
   - О! Что касается этого, то я даю вам carte blanche (Свобода действий (фр.).). Что мы должны делать теперь?
   - Всего-навсего сесть на лошадей и ждать Чистое Сердце, который приедет за нами; ему поручено руководить церемонией.
   - Пока что все это для нас не трудно, - со смехом сказал американец.
   Через несколько минут охотники уже были на ногах; умывшись, они оседлали лошадей.
   Не успели они сесть в седла, как странный шум от барабанного боя, визга дудок, ружейных выстрелов, собачьего лая и радостных кликов возвестил им о прибытии Чистого Сердца.
   Молодой охотник приближался во главе большого кортежа индейских воинов, одетых в самые великолепные костюмы, выкрашенных и вооруженных, как для военных действий. Они гарцевали на прекрасных мустангах.
   Кортеж остановился возле хижины.
   - Ну что же, готовы ли вы? - спросил Чистое Сердце.
   - Мы ждали вас, - ответил Транкиль.
   - Так пойдемте.
   Все пять охотников присоединились к своему другу и поехали с ним в ряд. Кортеж двинулся дальше.
   Индейцы с живейшим удовольствием отнеслись к тому, что охотники-чужестранцы присоединились к ним. В особенности их радовала роль Транкиля и Чистого Сердца, принятая ими в церемонии. Это наполняло их гордостью и служило доказательством того, что белолицые не только не относятся с пренебрежением или равнодушием к их обычаям, но даже, напротив, чувствуют к команчам расположение.
   Чистое Сердце тотчас же направился к хижине Черной Птицы.