Эмар Густав. Вождь Сожженных лесов

   — Как мне нравится этот красивый молодой человек! — весело сказал капитан, обращаясь к донне Розарио. — Довольны ли вы, сеньорита? — прибавил он. — Все ли я исполнил, что обещал вам ночью?
   — О да, сеньор! Вы слишком добры и внимательны, чтобы я не заплатила вам за все это моей искренней признательностью.
   — Теперь я, кажется, бесполезен для вас, все зависит от вашего посланного.
   — О, я в нем совершенно уверена, сеньор.
   Капитан почтительно поклонился донне Розарио и снова поцеловал ее руку.
   — О, сеньора! — сказала Гарриэта Дюмбар, когда они остались только вдвоем, — как прекрасен сделался вдруг Пелон!
   Донна Розарио обняла ее, смеясь.
   — Теперь он свободен, мой друг, — отвечала она, — и чувствует свою силу, как орел, у которого выросли крылья.
   Теперь мы оставим на некоторое время лагерь Сожженных лесов и последуем за Пелоном.
   Молодого человека вовсе нельзя упрекнуть в хвастовстве за то, что он гордо отвечал капитану: «Я сын гамбусино!» Он не только мастерски ездил на лошади, как вообще все мексиканцы, но, несмотря на свою молодость — ему было около восемнадцати лет, — он обладал замечательным знанием самых уединенных уголков и тропинок пустыни.
   Постоянно сопровождая отца своего, который большую часть времени проводил в странствовании по лесам и степям, Пелон имел случай близко познакомиться со всеми трудностями жизни лесного бродяги; он приобрел также необыкновенную способность открывать следы и неуклончиво следовать по ним; но, что всего важнее, он умел направлять выстрел в чаще темного леса так же верно, как бы он стрелял в открытом поле, покрытом только высокой травой.
   Сверх того он был храбр, благоразумен, осторожен и хорошо знаком с оружием, которое он постоянно носил и в котором он был похож на настоящего охотника.
   Словом, донна Розарио имела основание доверять ему.
   Расставшись с лагерем Сожженных лесов, Пелон продолжал скакать до тех пор, пока не углубился в самую середину равнины.
   Наконец, он остановился и поворотил свою лошадь головой к востоку.
   Трава была так высока, что молодой человек, хотя и был довольно высокого роста, однако должен был подняться на стременах, чтобы обозреть местность.
   Мертвая тишина царствовала вокруг; ничто не нарушало ее.
   Молодой человек хорошо знал позиции различных лагерей; он попробовал определить с точностью направления, в которых они находились от него, для того чтобы лучше представить в своем уме местность, где был лагерь охотников, к которым он хотел направиться.
   Это была долгая и трудная работа, но, по-видимому, результаты получились удовлетворительные, так как на губах его появилась самодовольная улыбка.
   — Я должен направиться прямо к северу, — сказал он, — но так, чтобы все время эти две возвышенности находились с правой стороны от меня; одна из них, как следует предполагать, называется Воладеро, которую так часто мне описывал Блю-Девиль и о которой он еще вчера говорил мне во время похода и даже указывал на нее пальцем; там я, без сомнения, могу получить сведения о человеке, которого ищу. Блю-Девиль никогда ничего не говорит и не делает без основания. Итак, я отправляюсь к Воладеро; но, чтобы быть свободнее в своих действиях и не иметь более надобности останавливаться, я позавтракаю здесь, тем более что я очень голоден; притом же, — прибавил он, взглянув на солнце, — теперь не более десяти часов с половиною.
   Пелон остался очень доволен своим заключением; соскочив на землю и разнуздав лошадь, которая с жадностью принялась щипать траву, он сел возле нее, положил свое ружье в таком от себя расстоянии, чтобы во всякое время его можно было достать не вставая, и, разложив перед собою свою провизию, начал есть так, как едят в его лета, т. е. с превосходным аппетитом.
   Съедая все, что попадалось ему на зубы, молодой человек погрузился в глубокие размышления, что, однако, не мешало ему быть каждую минуту настороже и не пропускать мимо ушей ни малейшего шума.
   Но ничто не нарушало величественной тишины этого неизмеримого зеленого океана.
   Наконец Пелон окончил свой завтрак, который продолжался не более двадцати минут.
   Его лошадь также подняла вверх голову и с нетерпением озиралась по сторонам.
   Молодой человек снова собрал оставшиеся съестные припасы и сложил их в свою сумку; затем он выпил залпом из дорожной бутылки вина, взнуздал свою лошадь и прыгнул в седло.
   Бросив испытующий взгляд вокруг себя, он заметил дорогу, извилинами прорезывающую долину и ведущую к лагерю, в который он решился заехать.
   Он ехал таким образом около двух часов, и ничто не разнообразило его монотонного путешествия.
   Наконец, перед ним раскинулся громадный и густой лес; молодой человек окинул его внимательным взглядом, чтобы не ошибаться в своем направлении, и только тогда решился ехать по широкой дороге, пролегавшей через этот лес.
   Вдруг он заметил свежие следы нескольких всадников.
   Копыта лошадей с точностью отпечатались на мягкой, рыхлой земле.
   Молодой человек принял необходимые предосторожности и пришпорил лошадь.
   Спустя несколько минут до его слуха долетел какой-то неопределенный шум, который становился все явственнее и который, наконец, можно было принять за ссору.
   Пелон остановил свою лошадь: в незначительном от него расстоянии, с правой стороны дороги слышались человеческие голоса.
   Вдруг раздался выстрел, послышался болезненный стон и вслед за тем брань.
   Пелон вздрогнул: ему показался один из этих голосов хорошо знакомым.
   Молодой человек въехал в чащу леса, сошел на землю, крепко привязал свою лошадь и, взяв в руки ружье, пополз, как змея, между кустарниками.
   Скоро он так к ним приблизился, что мог расслышать следующий разговор:
   — Ah, Demonio! — говорил злобный голос, — на этот раз ты не уйдешь от меня!
   — Лжешь! — отвечал второй такой же голос, — ты сам умрешь, собака!
   Пелон продолжал подвигаться с величайшею осторожностью; наконец, он увидел двух человек: один из них стоял за деревом, так что Пелон не мог хорошо рассмотреть его, но голос этого человека приводил его в трепет. Другой стоял возле убитой лошади и держал ружье наперевес. Пелон узнал в этом последнем ненавистного Шакала.
   Два врага стояли на прогалине леса один против другого, и в лицах их выражалась решимость бороться на жизнь и смерть.
   Пелон осторожно своротил налево, так что очутился по правую сторону бандита, затем он приподнял ружье свое и встал на ноги.
   — Ты должен умереть, Шакал! — вскрикнул он.
   — Ах ты змея! — закричал бандит, оборачиваясь и узнав Пелона.
   Но прежде чем он успел переменить направление ружья, молодой человек, которому хорошо был известен этот маневр, опустил курок.
   Раздался выстрел, и бандит, не вскрикнув, повалился мертвым: пуля Пелона размозжила ему череп.
   В ту же минуту человек, стоявший за деревом, бросился к молодому человеку с распростертыми руками и закричал задыхающимся от волнения голосом:
   — Мой сын! мой сын!
   — Отец! — вскрикнул Пелон.
   И они упали друг другу в объятия.
   — Что там такое? — спросил вдруг насмешливый голос. — Убивают и в то же время целуются! Что это значит?
   Отец и сын быстро обернулись.
   Перед ними стоял Блю-Девиль, опершись на ствол своего ружья и устремив на них взгляд, исполненный крайнего изумления.
   — Это значит, господин Блю-Девиль, — отвечал гамбусино, по лицу которого градом катились слезы, — что я отыскал моего сына.
   — И всадил без промаха Шакалу в лоб пулю? Отлично! А я так спешил, чтобы вовремя оказать помощь! Значит, мне вовсе не следовало так торопиться.
   — Это не я убил Шакала.
   — А кто же?
   — Это я, господин Блю-Девиль, — отвечал молодой человек, кланяясь.
   — И хорошо ты сделал, мой друг, что убил эту подлую тварь, — сказал лейтенант, — я всегда говорил, что он этим кончит.
   Гамбусино снова обнял сына и начал целовать его.
   — Но каким образом ты попал сюда? — продолжал Блю-Девиль.
   — Я ищу Валентина Гиллуа.
   — На что он тебе?
   — Чтобы вручить ему очень важное письмо.
   — А ты убиваешь бандитов, вместо того чтобы исполнить свое поручение? Знаешь ли ты, что сталось с донной Розарио?
   — Вы не доверяли мне, лейтенант?
   — Да, — отвечал Блю-Девиль, хмуря брови, — и начал думать, что был прав.
   — Не спешите обвинять меня, лейтенант, вы скоро в этом раскаетесь.
   — Это почему?
   — Потому что я не оставлял ее ни на одну минуту.
   — И это правда?
   — Мой сын не умеет лгать, — заметил гамбусино.
   — Я это знаю, — отвечал Блю-Девиль.
   — Письмо, которое я должен передать Искателю следов, — от донны Розарио.
   — Она в безопасности? — быстро спросил Блю-Девиль.
   — Да, но не думайте, что об этом похлопотал Браун, человек, которому вы доверяли и который подло изменил нам.
   — Я догадывался, что это так… О подлец, если бы ты попался мне в руки…
   — Это не так трудно, как вы думаете: он в плену.
   — Как это случилось?
   — Валентин Гиллуа расскажет вам, проводите меня к нему.
   — Хорошо, но прежде надо обыскать карманы этого мошенника.
   Лейтенант выворотил карманы Шакала, вытащил оттуда портфель, туго набитый бумагами, и возвратился к молодому человеку.
   — Ну, теперь скорее в путь! — сказал он. — У нас еще много дел впереди! Есть ли у тебя лошадь?
   — Да, она скрыта в кустах.
   — Тем лучше; ну так отправимся же!

Глава IV. Зеленый океан

   Когда Валентин Гиллуа узнал о непостижимом исчезновении донны Розарио, им овладело странное отчаяние.
   Бенито Рамирес, казалось, был близок к помешательству вследствие этой неудачи.
   Даже Блю-Девиль, человек вообще холодный и, по-видимому, невозмутимый, находился в сильно возбужденном состоянии; он никак не мог простить себе непредусмотрительности, с которой он положился на человека, в честности которого никогда не имел случая убедиться, поэтому вследствие этой оплошности он некоторым образом был причиной ужасной катастрофы.
   Блю-Девиль знал, что если Браун успел возвратить несчастную девушку в руки капитана Кильда, то он, Блю-Девиль, ничем не сможет загладить свою вину. Следовало не теряя ни минуты преследовать похитителей молодой девушки.
   К несчастью, Валентин Гиллуа слишком был занят делами, относящимися к его обязанности властелина, чтобы принять участие в розысках, а потому он возложил это поручение на людей, ему преданных.
   Бальюмер, Блю-Девиль, Бенито Рамирес и Навая бросились во все стороны и с неутомимой энергией старались напасть на след.
   Валентин Гиллуа заметил с удивлением, что Курумилла не выказывал ни малейшего желания отправиться на розыски молодой девушки.
   Между тем, когда вождь индейцев узнал об исчезновении донны Розарио, он внимательно осмотрел следы, оставленные похитителями у входа в пещеру, и исчез в чаше леса, но через полчаса он снова показался у опушки леса.
   — Ну что, вождь? — спросил его Валентин.
   — Все хорошо! — отвечал Курумилла, не останавливаясь и направляясь к лагерю.
   Валентин не расспрашивал его более; он слишком давно знал вождя индейцев, чтобы сомневаться в верности его наблюдений; он также был уверен в том, что Курумилла безгранично предан несчастным детям дона Луиса.
   Искатель следов догадался, что в голове вождя индейцев созрел какой-то план.
   Они оба вошли в лагерь.
   Борьба прекратилась; кроу, как голодные волки, рыскали по неприятельскому лагерю и грабили все, что попадалось им под руки.
   Валентин Гиллуа не мешал им.
   Анимики свято выполнил условие, заключенное им с Искателем следов: ни один из его подчиненных не нападал на женщин и не оскорблял их ни словом, ни действием; они были собраны в одном из углов лагеря под надзором двух охотников.
   Несчастные дрожали от страха и холода, их жалкий вид невольно возбуждал сострадание.
   Валентин отозвал вождя Воронов в сторону; переговорив несколько слов вполголоса и пожав друг другу руку, они расстались.
   Валентин просил Анимики позволить женщинам и детям взять свою одежду.
   Вождь Воронов считал себя слишком одолженным помощью охотников, чтобы отказать в такой незначительной просьбе их начальнику, который притом не мешал ему воспользоваться добычей.
   Анимики хорошо понимал, как было для него полезно жить в ладу со своим могущественным союзником, а также, что, полагаясь на собственные силы, он никогда не успел бы овладеть лагерем.
   Вследствие таких соображений он поспешил отдать приказание возвратить в целости женщинам и детям все их вещи.
   Это распоряжение тотчас же было исполнено в точности.
   Валентин Гиллуа собрал охотников, велел навьючить вещи невольниц на нескольких мулов; потом, простившись с вождем Воронов, он удалился со своим отрядом, в середине которого находились женщины и дети.
   Охотники направились к Воладеро.
   Несчастные невольницы не знали, в какие руки они попали; они думали только о том, что у них теперь другие хозяева, и со страхом ожидали неведомого своего будущего.
   Во все время перехода они плакали и горевали так что их невозможно было утешить.
   Охотники мало заботились о них, потому что должны были с трудом отыскивать в темноте дорогу и с большим вниманием следить за тем, чтобы их мулы не свалились в пропасть, которая тянулась вдоль всего берега реки Журдан.
   Наконец к семи часам утра они достигли Воладеро.
   Валентин должен был сделать несколько поворотов, чтобы наконец отыскать вход, которым женщины могли, хотя с большим затруднением, войти в подземелья.
   Охотники зажгли огни в нескольких пещерах, соединенных между собою узкими проходами; женщины и дети были помещены в отдельной пещере.
   Постели им были устроены из сухой травы, а сложенная в этой пещере одежда была предоставлена в их полное распоряжение.
   Затем Валентин приказал охотникам удалиться, предоставив несчастным невольницам свободно предаться сну, в котором они так нуждались.
   Охотники расположились в гроте, уже знакомом читателю.
   Четверть часа спустя все обитатели Воладеро были погружены в глубокий сон, за исключением одного только Искателя следов, который сидел перед огнем, опустив голову на руку и предавшись размышлениям.
   Около десяти часов утра вошел Бальюмер.
   Валентин поднял голову.
   Охотник приблизился и сел возле него.
   — Что нового? — спросил его Валентин после некоторого молчания.
   — Ничего особенного, только одно верное известие.
   — Какое?
   — Что донна Розарио и те, которые сопровождали ее, не попали в руки капитана Кильда.
   — Отчего вы так думаете, мой друг? — быстро спросил Валентин.
   — Я не только думаю, но и убежден в этом,
   — Но откуда же вы получили такие сведения?
   — Я напал на следы бандитов, которые ясно отпечатались вокруг пещеры, где была скрыта донна Розарио; эти следы привели меня в лес, где я тотчас же и потерял их. Потом я снова напал на следы, по которым пришел к новому лагерю, устроенному капитаном в великолепной позиции, так что этот лагерь кажется недоступным.
   — Как, капитан успел устроить новый лагерь? — спросил Валентин с изумлением, — но, вероятно, у него очень мало людей в нем!
   — Вы ошибаетесь, мой друг; заметьте, что бандитов очень мало было убито; после первых выстрелов они разбежались во все стороны; как только опасность миновала, жадность возвратилась к ним, и они собрались снова, чтобы вознаградить себя за все потерянное; кроме того, чувство самосохранения заставило их позаботиться о сооружении нового лагеря. Притом же их капитан успел спасти все предметы большей важности.
   — Сколько, вы думаете, осталось у него людей?
   — От сорока пяти до пятидесяти человек.
   — Не более?
   — Как раз половина того, что у него было.
   — Это правда; уверены ли в том, что донны Розарио нет в этом новом лагере?
   — Совершенно уверен; там нет ни одной женщины.
   — Однако вы не проникли в лагерь?
   — Не мог же я добровольно подвергать себя такой очевидной опасности.
   — Как же вы после этого можете быть уверены, что там нет ни одной женщины?
   — А вот как: капитан послал нескольких человек прорубить засеку, чтобы сделать таким образом свободный проезд к своему лагерю. Я внезапно овладел одним из этих работников и, приставив нож к горлу, стал допрашивать. Мошенник начал было сопротивляться и спорить, но, когда увидел, что я не шучу, счел более благоразумным повиноваться. Он сознался мне, что индейцы увели всех женщин, и когда я, не поверив этому, сильно уколол его концом своего ножа, он мне сказал: «Посмотрите сами, в нашем лагере нет еще ни одной палатки, где же мы могли бы скрыть женщин, если бы они были с нами?» Замечание было совершенно справедливо, и я был вынужден отпустить его; я даже воздержался от того, чтобы дать ему несколько пинков в дорогу. После того я возвратился прямо к вам с известием, что старому плуту капитану Кильду не удалось захватить добычу. Нет ли у вас каких-нибудь приятных новостей?
   — Благодарю вас, Бальюмер, — сказал задумчиво Валентин, — эта весть все-таки приятная; но увы! Что сталось с бедным ребенком в продолжение этой ужасной ночи?
   — Она же была не одна, мой друг!
   — Я это знаю, ее сопровождала другая молодая девушка, с ней был еще молодой человек, почти ребенок.
   — Блю-Девиль утверждает, что этот мальчик необыкновенно храбр, благоразумен, превосходно знает местность и, главное, очень предан донне Розарио.
   — Все это я допускаю, мой друг, но все-таки не думаю, чтобы ребенок мог защитить ее.
   В это время вошел Кастор.
   — Откуда вы идете, мой друг? — спросил его Валентин.
   — Я шлялся по окрестностям и думаю, что недаром.
   — Объяснитесь же.
   — Гуляя по окрестности довольно долго, мне вдруг пришла в голову мысль взойти на возвышение, называемое, не знаю почему, Чертово Седалище, с которого можно обозревать окрестности, насколько хватит глаз.
   — Ну что же далее?
   — Далее я увидел в ущелье Красного Бизона целый ряд всадников, которые подвигались по четыре в ряд и следовали в строгом военном порядке; это меня сильно обеспокоило. К несчастью, густой туман, покрывавший низменные равнины, поднялся вверх и помешал мне лучше рассмотреть этих людей; но, как мне кажется, это должны быть Сожженные леса; судя по их направлению, они непременно должны были проезжать не более в ста шагах от того места, где мы находимся.
   — О, это известие довольно серьезное! — сказал Валентин, нахмурив брови.
   Курумилла встал.
   — Нечего беспокоиться, — сказал он, — начальник этих всадников называется донна Розарио; пусть мой брат не беспокоится, он скоро все узнает.
   — Вы знаете что-нибудь, вождь? — вскричал Валентин с волнением.
   — Отчего Курумилла не знает, разве у него глаз нет? Курумилла все знает. Валентин предполагает, что Курумилла оставался бы здесь, если бы ничего не знал? Пусть мой брать не боится Сожженных лесов; скоро он будет очень обрадован.
   Тщательно осмотрев свое ружье, Курумилла направился к выходу из пещеры.
   — Куда идет брат мой? — спросил Валентин.
   — У Курумиллы глаза хороши, — отвечал тот. — Курумилла идет посмотреть на всадников, которых видел Кастор.
   — Хорошо, — сказал Валентин с улыбкой, — пусть мой брат не забудет ничего.
   — Pardieu! У вас превосходная мысль, вождь, — сказал ему Кастор.
   Индеец молча вышел.
   — А теперь, — сказал Валентин, вставая, — я думаю, что пора позаботиться об этих несчастных женщинах, которых нам удалось освободить в эту ночь.
   — Да, — сказал Бальюмер, — они сильно напуганы своим новым положением, так как они не знают, в какие руки попали.
   — Я думаю, — возразил Валентин, — что прежде всего следует утолить их голод; к несчастью, я так занят своими делами, что совершенно забыл позаботиться о них.
   — Не беспокойтесь об этом, Валентин, — сказал Кастор, — вы слишком заняты более серьезными делами, чтобы помнить о таких мелочах. Я уже приготовил для них сухари, вареный маис, холодную дичь и печеный картофель; этого, кажется, будет достаточно для их первого завтрака. Надеюсь, что вы, Бальюмер, не откажетесь пойти со мной, чтобы вместе раздать им все это.
   — О, конечно! — отвечал Бальюмер.
   — Благодарю вас, Кастор, — сказал Валентин, — за то, что вы хотите заменить меня; признаюсь, что после этой ужасной ночи я совершенно потерял голову.
   — О, мой друг, я вполне понимаю это, но слова вождя должны бы вас успокоить.
   — Это правда, — отвечал Валентин, — его спокойствие много ободрило меня; я знаю, что Курумилла никогда не лжет, и потому решился терпеливо ожидать пока сбудутся его предсказания.
   — Бог никогда не оставляет уповающих на Него, — заметил Бальюмер. — Я твердо уверен, что с донной Розарио ничего дурного не случилось.
   — Мы сделали все, что от нас зависело, — сказал Валентин, — остается возложить все свои упования на Господа Бога, да будет Его святая воля! Однако, — продолжал он после некоторого молчания, вставая, — пойдемте успокоим несчастных пленниц.
   — А главное, накормим их.
   — Пойдемте, Бальюмер, — сказал Кастор.
   Бальюмер и Кастор вышли, а Валентин направился к пещере, в которой помещались женщины и дети.
   При входе охотника на лицах невольниц выразилось беспокойство, но добродушная физиономия Искателя следов тотчас же их успокоила.
   — Не бойтесь меня, mesdames, — сказал Валентин по-французски, так как этот язык был понятен для всех молодых девушек. — Не думайте, что вы попали в руки бандитов или людей, торгующих невольниками; нападая в эту ночь на лагерь капитана Кильда, мы не имели другой цели, как только возвратить всех вас родителям вашим, которые, без сомнения, оплакивают вас и потеряли всякую надежду когда-нибудь снова увидеть вас.
   Плач и рыдания заглушили слова Валентина; он должен был подождать, пока утихнет этот взрыв внезапной радости.
   — Вы свободны, — продолжал Искатель следов, — и я хотел сегодня же отправить вас к вашим родным, но некоторые важные причины вынудили меня отложить ваш отъезд еще на несколько дней; успокойтесь и будьте веселы, если это возможно; вооружитесь терпением и думайте только о том, что через несколько дней вы будете в объятиях ваших близких. Даю вам честное слово охотника, что вам нечего теперь страшиться ваших ненавистных похитителей, так как вы находитесь среди ваших друзей и защитников. Никто и никогда во всей пустыне, ни из краснокожих, ни из бледнолицых, не решится сомневаться в слове Валентина Гиллуа.
   — Валентин Гиллуа! — радостно вскрикнули все женщины, — так вы Валентин Гиллуа!
   — Да, — отвечал он, — и повторяю вам, что вы можете положиться на мое слово.
   — О, милостивый государь, — отвечала молодая девушка от имени всех прочих, — мы безгранично верим вам! Ваше имя знакомо нам! Мы часто слышали его, и каждый раз нам говорили о вас, как о честнейшем человеке; мы вполне полагаемся на ваше слово и никогда не забудем оказанной нам услуги; в сердцах своих мы сохраним к вам вечную признательность.
   — Итак, — сказал он с улыбкой, — дождитесь терпеливо, пока наступит час отъезда, который я постараюсь ускорить, насколько это будет возможно.
   — Нас охраняет ваша честь, милостивый государь, и этого совершенно достаточно, чтобы мы спокойно и с терпением ожидали минуты нашего отъезда; мы знаем, что вы исполните свое обещание в точности.
   — Очень рад, что вы успокоились, — сказал он весело, — и чтобы видеть доказательство вашего ко мне доверия, предлагаю вам позавтракать, так как вы, вероятно, очень голодны.
   — Сознание, что мы находимся в руках честных людей, возвратило нам аппетит, — отвечала с улыбкой молодая девушка, которая все время говорила от имени всех остальных.
   — Вот и товарищи мои, которые принесли вам завтрак, — сказал Валентин, указывая на вошедших двух охотников.
   — Подходите, подходите, mesdames, — сказал Бальюмер, смеясь.
   — Еще минуту, — сказал Валентин, — эти два охотника каждый день будут доставлять вам продовольствие и занимать вас разговором, чтобы сократить время до вашего отъезда. Вы можете прогуливаться по этим пещерам, но я не советую вам выходить из них, так как это не совсем безопасно для вас. Я оставил здесь вашу одежду, — продолжал он, указывая на груду платьев различных фасонов и величины, которыми был завален весь угол пещеры, — для того чтобы каждая из вас могла найти во всякое время то, что ей нужно. Никто из людей моего отряда не будет беспокоить вас, и только я иногда приду узнать, в каком состоянии вы находитесь, да эти два мои товарища, которые взяли на себя труд снабжать вас продовольствием, дровами, водою, освещением и всем необходимым. Помещение ваше, правда, далеко не комфортабельное, оно даже печально, но зато безопасно; повторяю вам, что через несколько дней вы оставите его и возвратитесь к своим семействам. Итак, вы будете с терпением ожидать, не правда ли?
   — О да, милостивый государь!
   — Мы совершенно счастливы!
   — Благодарим вас от всего сердца!
   — Наша признательность к вам будет беспредельна!
   — Бог наградит вас!
   Выражения признательности невольно вырвались у этих несчастных, измученных душевной скорбью созданий, сердца которых так внезапно переполнились радостью.
   — Хорошо, хорошо! — прервал их Валентин. — Теперь желаю вам хорошего аппетита! Пейте, ешьте и не думайте ни о чем! Скоро ваши заветные желания исполнятся!