Страница:
В своем докладе по национальному вопросу, с которым Сталин выступил 15 января 1918 года на III Всероссийском съезде Советов, он прямо поставил вопрос о новой трактовке «права наций на самоопределение»: «Все указывает на необходимость толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством для борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма». В этом духе был составлен и его проект резолюции о федеральных учреждениях Российской республики, представленный съезду. Сталин предложил области, отличающиеся «особым бытом и национальным составом», включить в состав Российской республики в качестве «областных советских республик».
В своей беседе с сотрудником «Правды», опубликованной в этой газете 3 и 4 апреля, Сталин исходил из того, что федерация является необходимым этапом развития отношений между народами России для преодоления былого недоверия. Однако он тут же добавил: «Принудительный царистский унитаризм сменяется федерализмом добровольным для того, чтобы, с течением времени, федерализм уступил место такому же добровольному и братскому объединению трудовых масс всех наций и племен России. Федерализму в России, – закончил беседу Сталин, – суждено, как и в Америке и Швейцарии, сыграть переходную роль – к будущему социалистическому унитаризму».
При этом Сталин исходил из того, что в состав Российской федерации (а затем унитарного государства) должны войти все бывшие части Российской империи: «Польша, Украина, Финляндия, Крым, Закавказье (причем не исключена возможность того, что Закавказье разобьется на ряд определенных национально-территориальных единиц, вроде грузинской, армянской, азербайджанско-татарской и пр.), Туркестан, Киргизский край, татаро-башкирская территория, Сибирь и т. п.» Он полагал, что «военное и военно-морское дело, внешние дела, железные дороги, почта и телеграф, монета, торговые договоры, общая экономическая, финансовая и банковская политика – все это, должно быть, будет составлять область центрального Совета Народных Комиссаров. Все остальные дела и, прежде всего, формы проведения общих декретов, школа, судопроизводство, администрация и т. д. отойдут к областным совнаркомам».
Хотя, очевидно, что будущая Российская федерация, по замыслу Сталина, превращала «федерирующиеся области» фактически в автономные, он допускал одну существенную уступку тогдашним требованиям многих национальных окраин: «Никакого обязательного «государственного» языка – ни в судопроизводстве, ни в школе! Каждая область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют составу населения данной области, причем соблюдается полное равноправие языков как меньшинств, так и большинств во всех общественных и политических установлениях».
Однако перспективы на создание Российской федерации в границах бывшей империи ослабевали, и количество кандидатов на роль советских республик сокращалось по мере того, как все новые и новые территории России оказывались под властью сепаратистов и поддерживавших их иностранных интервентов. Смысл политики западных держав в отношении России ясно определил посол Великобритании во Франции лорд Берти, который 6 декабря 1918 года записал в своем дневнике: «Нет больше России! Она распалась, исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, то есть Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т. д., и сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по-моему, остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку».
Сначала «фабрикацией» таких буферных государств занималась Германия. Еще в ноябре 1916 года германские власти объявили о создании на захваченной Германией российской территории Польши «польского государства». В сентябре 1917 года под контролем германских оккупационных сил был создан так называемый Литовский совет («Тариба»), который 11 декабря 1917 года провозгласил независимость Литвы и одновременно «вечную, прочную связь с Германской империей». Германия поспешила признать и независимость Украинской народной республики.
В это время мало у кого сохранялись иллюзии, что остатки стремительно дезертировавшей русской армии в состоянии защитить страну от германского нашествия. Выдвигая лозунг «революционной войны», «левые коммунисты» во главе с Н.И. Бухариным исходили из неизбежности поражения России в такой войне и справедливо полагали, что подобное поражение приведет к оккупации значительной части России германскими и австрийскими войсками. Одновременно Бухарин, обращая внимание на действия Японии на российском Дальнем Востоке, говорил о неизбежности движения против России полчищ «германских и японских империалистов». Бухарин полагал, что лишь германо-японская оккупация страны способна «пробудить» крестьян России: «Наше единственное спасение заключается в том, что массы познают на опыте, в процессе самой борьбы, что такое германское нашествие, когда у крестьян будут отбирать коров и сапоги, когда рабочих будут заставлять работать по 14 часов, когда будут увозить их в Германию, когда будет железное кольцо вставлено в ноздри, тогда, поверьте, товарищи, тогда мы получим настоящую священную войну». «Левые коммунисты» рассчитывали, что в ходе «священной» партизанской войны в России оккупанты понесут огромные потери, что, в свою очередь, вызовет недовольство в странах, пославших интервентов, а это недовольство перерастет в революционный взрыв в странах Западной Европы и Азии.
Подобное сочетание неверия во внутренние силы России, расчета на восстание пролетариата на Западе и готовности принести народы России в жертву авантюристическому плану мировой революции было характерно и для Троцкого, который возглавлял советскую делегацию на мирных переговорах в Бресте. Убежденный в преобладании революционных настроений в войсках Германии и Австро-Венгрии, Троцкий без всяких на то оснований утверждал на заседании ЦК 8 (21) января 1918 года, что существует лишь 25% вероятности того, что «германцы смогут наступать». Троцкий считал, что скорее всего ответом на его формулу «ни мира, ни войны» станет революция в Германии и Австрии.
Сталин же серьезно воспринял опасность германского наступления, он был одним из немногих членов ЦК, кто поддержал Ленина в его стремлении продолжать переговоры в Бресте. Выступая на заседании ЦК 11 января 1918 года, Сталин заявил: «Принимая лозунг революционной войны, мы играем на руку империализму. Позицию Троцкого невозможно назвать позицией. Революционного движения на Западе нет, нет в наличии фактов революционного движения, а есть только потенция, ну, а мы не можем полагаться в своей практике на одну лишь потенцию».
Заодно Сталин подверг критике те аргументы, к которым прибегал Ленин в сентябре-октябре 1917 года, для того чтобы доказать необходимость восстания: «В октябре мы говорили о священной войне против империализма, потому что нам сообщали, что одно слово «мир» поднимет революцию на Западе». Правда, Сталину было нелегко согласиться с условиями, которые навязывали Германия и ее союзники Советскому правительству. Требуя вернуться на переговоры, он в то же время предлагал не подписывать договор. Ленин возражал ему, указывая на нереалистичность такой позиции, и Сталин в конце концов согласился с необходимостью подписания договора, признав безвыходность позиции Советского правительства. Таким образом, Сталин отверг авантюристические варианты действий, предлагавшиеся Бухариным и Троцким, и поддержал единственно возможное реалистичное решение, предложенное Лениным.
После срыва Троцким 27 января (10 февраля) 1918 года переговоров в Бресте 16 февраля Германия объявила о прекращении перемирия и в 12 часов 18 февраля начала боевые действия. Вечером 17 февраля состоялось заседание ЦК. Меньшинство (Ленин, Сталин, Свердлов, Сокольников, Смилга) выступило за «немедленное предложение Германии вступить в новые переговоры для подписания мира». Отвергнув это предложение, большинство (Троцкий, Бухарин, Иоффе, Урицкий, Крестинский, Ломов) предложило «выждать с возобновлением переговоров о мире до тех пор, пока в достаточной мере не проявится германское наступление и пока не обнаружится его влияние на рабочее движение».
18 февраля вопреки прогнозу Троцкого австро-германские войска начали наступление по всему фронту. В тот же день на заседании ЦК Ленин потребовал немедленно послать телеграмму в Германию с предложением мира. В ответ на требование Ленина Троцкий доказывал, что «сейчас масса начинает только переваривать то, что происходит; подписание мира теперь же внесет только сумбур в наши ряды; то же самое в отношении немцев, которые полагают, что мы только дожидаемся ультиматума. Возможно, что они рассчитывают на психологический эффект». После дискуссии предложение Ленина об отправке телеграммы было вновь отклонено 6 голосами против 7. Сталин голосовал за предложение Ленина.
Вечером того же дня опять состоялось заседание ЦК. Его открыл Троцкий сообщением о взятии немцами Двинска (Даугавпилса) и их наступлении на Украину. На сей раз Троцкий предложил запросить правительства Австрии и Германии: «чего они требуют», вновь следуя «тактике затягивания». В ответ на это предложение Сталин заявил: «Надо сказать прямо, по существу: немцы наступают, у нас нет сил, пора сказать прямо, что надо возобновить переговоры». В этих условиях Троцкий изменил свою позицию, и требование Ленина о немедленном возобновлении переговоров наконец получило поддержку 7 голосами против 5.
О том, что в дни германского наступления роль Сталина в руководстве была значительной, свидетельствовали подписи его и Ленина под посланиями, которые направлялись на фронт из Совета народных комиссаров. Вместе с Лениным он 21 февраля направил телефонограмму ПК РСДРП(б) с призывом «организовать десятки тысяч рабочих и двинуть поголовно всю буржуазию под контролем рабочих на рытье окопов под Петербургом». Одновременно Сталин направил телеграмму Народному секретариату Украинской советской республики, в котором призывал «киевлян… организовать… отпор от Киева с запада, мобилизовать все жизнеспособное, выставить артиллерию, рыть окопы, погнать буржуазию под контролем рабочих на окопные работы, объявить осадное положение и действовать по всем правилам строгости. Общее задание – отстоять Петроград и Киев, задержать банды германцев во что бы то ни стало».
Однако попытки остановить продвижение немцев оказались безуспешными. Начало немецкого наступления и полная неспособность российских войск сдержать его еще более увеличили территориальные потери, которые понесла Россия. На вновь оккупированных землях немцы в марте 1918 года создали под своим протекторатом Белорусскую народную республику, а в конце 1918-го здесь были образованы государства Латвии и Эстонии.
Сталину не удалось добиться того, чтобы представители Советской Украины подписали мир с немцами. В этих условиях Сталин, признавая необходимость для России соблюдать условия Брестского договора, в своей статье «Украинский узел», опубликованной 14 марта, решительно осудил «австро-германское нашествие» на Украину и указывал, что «немцы не только хотят выкачать из Украины миллионы пудов хлеба, но попытаются еще обесправить украинских рабочих и крестьян, отобрав у них кровью добытую власть и передав ее помещикам и капиталистам». Положительно оценив сопротивление немцам советских сил Украины, Сталин писал: «Против иноземного ига, идущего с Запада, Советская Украина подымает освободительную отечественную войну, – таков смысл событий, разыгрывавшихся на Украине. Это значит, что каждый пуд хлеба и каждый кусок металла придется брать германцам с бою, в результате отчаянной схватки с украинским народом».
Сталин исходил из того, что война Советской Украины протай немцев будет рано или поздно поддержана Советской Россией: «Нужно ли еще доказывать, что отечественная война, начатая на Украине, имеет все шансы рассчитывать на всемерную поддержку со стороны всей Советской России?» И ставил вопрос: «А что, если война на Украине, приняв затяжной характер, превратится наконец в войну всего честного и благородного в России против нового ига с Запада?»
Глава 24.
В своей беседе с сотрудником «Правды», опубликованной в этой газете 3 и 4 апреля, Сталин исходил из того, что федерация является необходимым этапом развития отношений между народами России для преодоления былого недоверия. Однако он тут же добавил: «Принудительный царистский унитаризм сменяется федерализмом добровольным для того, чтобы, с течением времени, федерализм уступил место такому же добровольному и братскому объединению трудовых масс всех наций и племен России. Федерализму в России, – закончил беседу Сталин, – суждено, как и в Америке и Швейцарии, сыграть переходную роль – к будущему социалистическому унитаризму».
При этом Сталин исходил из того, что в состав Российской федерации (а затем унитарного государства) должны войти все бывшие части Российской империи: «Польша, Украина, Финляндия, Крым, Закавказье (причем не исключена возможность того, что Закавказье разобьется на ряд определенных национально-территориальных единиц, вроде грузинской, армянской, азербайджанско-татарской и пр.), Туркестан, Киргизский край, татаро-башкирская территория, Сибирь и т. п.» Он полагал, что «военное и военно-морское дело, внешние дела, железные дороги, почта и телеграф, монета, торговые договоры, общая экономическая, финансовая и банковская политика – все это, должно быть, будет составлять область центрального Совета Народных Комиссаров. Все остальные дела и, прежде всего, формы проведения общих декретов, школа, судопроизводство, администрация и т. д. отойдут к областным совнаркомам».
Хотя, очевидно, что будущая Российская федерация, по замыслу Сталина, превращала «федерирующиеся области» фактически в автономные, он допускал одну существенную уступку тогдашним требованиям многих национальных окраин: «Никакого обязательного «государственного» языка – ни в судопроизводстве, ни в школе! Каждая область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют составу населения данной области, причем соблюдается полное равноправие языков как меньшинств, так и большинств во всех общественных и политических установлениях».
Однако перспективы на создание Российской федерации в границах бывшей империи ослабевали, и количество кандидатов на роль советских республик сокращалось по мере того, как все новые и новые территории России оказывались под властью сепаратистов и поддерживавших их иностранных интервентов. Смысл политики западных держав в отношении России ясно определил посол Великобритании во Франции лорд Берти, который 6 декабря 1918 года записал в своем дневнике: «Нет больше России! Она распалась, исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, то есть Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т. д., и сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по-моему, остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку».
Сначала «фабрикацией» таких буферных государств занималась Германия. Еще в ноябре 1916 года германские власти объявили о создании на захваченной Германией российской территории Польши «польского государства». В сентябре 1917 года под контролем германских оккупационных сил был создан так называемый Литовский совет («Тариба»), который 11 декабря 1917 года провозгласил независимость Литвы и одновременно «вечную, прочную связь с Германской империей». Германия поспешила признать и независимость Украинской народной республики.
В это время мало у кого сохранялись иллюзии, что остатки стремительно дезертировавшей русской армии в состоянии защитить страну от германского нашествия. Выдвигая лозунг «революционной войны», «левые коммунисты» во главе с Н.И. Бухариным исходили из неизбежности поражения России в такой войне и справедливо полагали, что подобное поражение приведет к оккупации значительной части России германскими и австрийскими войсками. Одновременно Бухарин, обращая внимание на действия Японии на российском Дальнем Востоке, говорил о неизбежности движения против России полчищ «германских и японских империалистов». Бухарин полагал, что лишь германо-японская оккупация страны способна «пробудить» крестьян России: «Наше единственное спасение заключается в том, что массы познают на опыте, в процессе самой борьбы, что такое германское нашествие, когда у крестьян будут отбирать коров и сапоги, когда рабочих будут заставлять работать по 14 часов, когда будут увозить их в Германию, когда будет железное кольцо вставлено в ноздри, тогда, поверьте, товарищи, тогда мы получим настоящую священную войну». «Левые коммунисты» рассчитывали, что в ходе «священной» партизанской войны в России оккупанты понесут огромные потери, что, в свою очередь, вызовет недовольство в странах, пославших интервентов, а это недовольство перерастет в революционный взрыв в странах Западной Европы и Азии.
Подобное сочетание неверия во внутренние силы России, расчета на восстание пролетариата на Западе и готовности принести народы России в жертву авантюристическому плану мировой революции было характерно и для Троцкого, который возглавлял советскую делегацию на мирных переговорах в Бресте. Убежденный в преобладании революционных настроений в войсках Германии и Австро-Венгрии, Троцкий без всяких на то оснований утверждал на заседании ЦК 8 (21) января 1918 года, что существует лишь 25% вероятности того, что «германцы смогут наступать». Троцкий считал, что скорее всего ответом на его формулу «ни мира, ни войны» станет революция в Германии и Австрии.
Сталин же серьезно воспринял опасность германского наступления, он был одним из немногих членов ЦК, кто поддержал Ленина в его стремлении продолжать переговоры в Бресте. Выступая на заседании ЦК 11 января 1918 года, Сталин заявил: «Принимая лозунг революционной войны, мы играем на руку империализму. Позицию Троцкого невозможно назвать позицией. Революционного движения на Западе нет, нет в наличии фактов революционного движения, а есть только потенция, ну, а мы не можем полагаться в своей практике на одну лишь потенцию».
Заодно Сталин подверг критике те аргументы, к которым прибегал Ленин в сентябре-октябре 1917 года, для того чтобы доказать необходимость восстания: «В октябре мы говорили о священной войне против империализма, потому что нам сообщали, что одно слово «мир» поднимет революцию на Западе». Правда, Сталину было нелегко согласиться с условиями, которые навязывали Германия и ее союзники Советскому правительству. Требуя вернуться на переговоры, он в то же время предлагал не подписывать договор. Ленин возражал ему, указывая на нереалистичность такой позиции, и Сталин в конце концов согласился с необходимостью подписания договора, признав безвыходность позиции Советского правительства. Таким образом, Сталин отверг авантюристические варианты действий, предлагавшиеся Бухариным и Троцким, и поддержал единственно возможное реалистичное решение, предложенное Лениным.
После срыва Троцким 27 января (10 февраля) 1918 года переговоров в Бресте 16 февраля Германия объявила о прекращении перемирия и в 12 часов 18 февраля начала боевые действия. Вечером 17 февраля состоялось заседание ЦК. Меньшинство (Ленин, Сталин, Свердлов, Сокольников, Смилга) выступило за «немедленное предложение Германии вступить в новые переговоры для подписания мира». Отвергнув это предложение, большинство (Троцкий, Бухарин, Иоффе, Урицкий, Крестинский, Ломов) предложило «выждать с возобновлением переговоров о мире до тех пор, пока в достаточной мере не проявится германское наступление и пока не обнаружится его влияние на рабочее движение».
18 февраля вопреки прогнозу Троцкого австро-германские войска начали наступление по всему фронту. В тот же день на заседании ЦК Ленин потребовал немедленно послать телеграмму в Германию с предложением мира. В ответ на требование Ленина Троцкий доказывал, что «сейчас масса начинает только переваривать то, что происходит; подписание мира теперь же внесет только сумбур в наши ряды; то же самое в отношении немцев, которые полагают, что мы только дожидаемся ультиматума. Возможно, что они рассчитывают на психологический эффект». После дискуссии предложение Ленина об отправке телеграммы было вновь отклонено 6 голосами против 7. Сталин голосовал за предложение Ленина.
Вечером того же дня опять состоялось заседание ЦК. Его открыл Троцкий сообщением о взятии немцами Двинска (Даугавпилса) и их наступлении на Украину. На сей раз Троцкий предложил запросить правительства Австрии и Германии: «чего они требуют», вновь следуя «тактике затягивания». В ответ на это предложение Сталин заявил: «Надо сказать прямо, по существу: немцы наступают, у нас нет сил, пора сказать прямо, что надо возобновить переговоры». В этих условиях Троцкий изменил свою позицию, и требование Ленина о немедленном возобновлении переговоров наконец получило поддержку 7 голосами против 5.
О том, что в дни германского наступления роль Сталина в руководстве была значительной, свидетельствовали подписи его и Ленина под посланиями, которые направлялись на фронт из Совета народных комиссаров. Вместе с Лениным он 21 февраля направил телефонограмму ПК РСДРП(б) с призывом «организовать десятки тысяч рабочих и двинуть поголовно всю буржуазию под контролем рабочих на рытье окопов под Петербургом». Одновременно Сталин направил телеграмму Народному секретариату Украинской советской республики, в котором призывал «киевлян… организовать… отпор от Киева с запада, мобилизовать все жизнеспособное, выставить артиллерию, рыть окопы, погнать буржуазию под контролем рабочих на окопные работы, объявить осадное положение и действовать по всем правилам строгости. Общее задание – отстоять Петроград и Киев, задержать банды германцев во что бы то ни стало».
Однако попытки остановить продвижение немцев оказались безуспешными. Начало немецкого наступления и полная неспособность российских войск сдержать его еще более увеличили территориальные потери, которые понесла Россия. На вновь оккупированных землях немцы в марте 1918 года создали под своим протекторатом Белорусскую народную республику, а в конце 1918-го здесь были образованы государства Латвии и Эстонии.
Сталину не удалось добиться того, чтобы представители Советской Украины подписали мир с немцами. В этих условиях Сталин, признавая необходимость для России соблюдать условия Брестского договора, в своей статье «Украинский узел», опубликованной 14 марта, решительно осудил «австро-германское нашествие» на Украину и указывал, что «немцы не только хотят выкачать из Украины миллионы пудов хлеба, но попытаются еще обесправить украинских рабочих и крестьян, отобрав у них кровью добытую власть и передав ее помещикам и капиталистам». Положительно оценив сопротивление немцам советских сил Украины, Сталин писал: «Против иноземного ига, идущего с Запада, Советская Украина подымает освободительную отечественную войну, – таков смысл событий, разыгрывавшихся на Украине. Это значит, что каждый пуд хлеба и каждый кусок металла придется брать германцам с бою, в результате отчаянной схватки с украинским народом».
Сталин исходил из того, что война Советской Украины протай немцев будет рано или поздно поддержана Советской Россией: «Нужно ли еще доказывать, что отечественная война, начатая на Украине, имеет все шансы рассчитывать на всемерную поддержку со стороны всей Советской России?» И ставил вопрос: «А что, если война на Украине, приняв затяжной характер, превратится наконец в войну всего честного и благородного в России против нового ига с Запада?»
Глава 24.
НА ЦАРИЦЫНСКОМ ФРОНТЕ
Хотя полномасштабная отечественная война России против Германии за Украину в то время не началась, вскоре выяснилось, что утраты Советской России не ограничились Украиной. Иностранные интервенты высадились в Мурманске и Владивостоке. Связавшись по телеграфу с председателем Мурманского Совета A.M. Юрьевым, Сталин от своего имени и от имени Ленина предупреждал: «Вы, кажется, немножко попались, теперь необходимо выпутаться. Наличие своих войск в Мурманском районе и оказанную Мурману фактическую поддержку англичане могут использовать при дальнейшем осложнении международной конъюнктуры, как основание для оккупации. Если вы добьетесь письменного подтверждения заявления англичан и французов против возможной оккупации, это будет первым шагом к скорой ликвидации того запутанного положения, которое создалось, по нашему мнению, помимо вашей воли». Однако Юрьев уже не контролировал ситуацию, и Мурманск был оккупирован иностранными интервентами.
Организованный Моэмом в Петрограде осенью 1917 года заговор принес свои плоды в середине 1918 года. В мае 1918 года восстал чехословацкий корпус, который должен был стать ударной силой в заговоре Моэма. В июле 1918 года в Ярославской губернии произошло восстание Савинкова, на которого Моэм возлагал особые надежды. Еще раньше на Дону и Кубани сформировалась «белая гвардия», которая имела прочные связи с мятежными чехословаками и савинковцами.
К этому времени Советское правительство, переехавшее в марте в Москву, утратило контроль над огромными территориями России. Хозяйственные трудности, о которых Сталин писал в своих статьях еще в октябре 1917 года, усугубились. К концу лета 1918 года из 9774 предприятий 33 губерний РСФСР 3686 бездействовали. Сокращение промышленного производства привело к резкому уменьшению поступления в села городских товаров, что, в свою очередь, разрушало сельскохозяйственное производство. С ноября 1917 года по 1 августа 1918-го продовольственными организациями в 26 губерниях республики была заготовлена лишь одна десятая часть необходимого хлеба. Еще ниже был уровень заготовок картофеля. Снабжение мясом и жирами было незначительным. Нехватка продуктов усугублялась спекуляцией: на каждый пуд хлеба, заготовленный продорганами республики, приходился целый пуд, продававшийся по бешеным ценам мешочниками.
Хроническое недоедание, исчезновение медикаментов и развал системы здравоохранения привели к тому, что миллионы людей умерли от голода и эпидемий сыпного тифа, холеры, испанки (вирусного гриппа) и других болезней. Через 15 лет, в 1933 году, Сталин вспоминал «некоторые факты из жизни рабочих в 1918 году, когда целыми неделями не выдавали рабочим ни куска хлеба, не говоря уже о мясе и прочих продуктах питания. Лучшими временами считались тогда те дни, когда удавалось выдавать рабочим Ленинграда и Москвы по восьмушке фунта черного хлеба и то наполовину со жмыхами. И это продолжалось не месяц и не полгода, а целых два года».
Спасать городское население центральной части России от голода было поручено Сталину. 29 мая 1918 года Совнарком, не снимая со Сталина всех прежних обязанностей, назначил его общим руководителем продовольственного дела на юге России, облеченным чрезвычайными полномочиями. Комментируя назначение Сталина, Адам Улам писал: «Надо по справедливости сказать, что это не была та роль, которую бы стал искать человек, заинтересованный только во власти. Властолюбец предпочел бы сидеть в сравнительной безопасности в Москве, а не принимать на себя ответственность, чреватую многими опасностями, в зоне боевых действий. Простой политикан предпочел бы дергать веревочки из центра, укреплять свои политические позиции во главе той или иной партийной организации, подобно Зиновьеву, который этим занимался в Петрограде, или Каменеву – в Москве. Сталин… принимал такую работу, на которой можно было легко создать или погубить свою репутацию».
4 июня 1918 года Сталин выехал из Москвы в Царицын, главный транспортный узел, откуда шло продовольствие в центральную Россию с Северного Кавказа. Прибыв в Царицын 6 июня, он уже на следующий день телеграфировал Ленину о своих действиях по наведению порядка с отправкой хлеба из Царицына в Москву и Петроград. Он сообщал, что «южнее Царицына скопилось много хлеба на колесах». За сутки Сталин отменил свободную продажу хлеба, установленную местными Советами, и ввел карточную систему и твердые цены. В то время как местные власти не направляли хлеб в центр России, ссылаясь на отсутствие паровозов, комиссары Сталина обнаружили «кучу паровозов в местах, о существовании которых коллеги и не подозревают». Сталин принимал меры для восстановления линии Хасавюрт – Петровск (нынешняя Махачкала) и требовал направить инженеров-строителей и паровозные бригады для вывоза хлеба с юга Ставрополья.
На третий день своего пребывания в Царицыне 9 июня Сталин послал Ленину телеграмму, в которой просил выделить 75 миллионов рублей и товары «миллионов на 35» для закупки продовольствия у крестьян, подробнейшим образом перечислив товары, которые им необходимы. Меры, принятые Сталиным, быстро принесли плоды. 24 июня он телеграфировал в Наркомпрод: «Вы знаете из телеграммы № 11, что послано водой полмиллиона (пудов) хлеба, 400 голов скота, 190 тысяч жмыхов на Саратов для Компрода. Сообщаю, что сегодня отправлено на Север из Царицына по железной дороге четыре маршрутных поезда… Сто вагонов хлеба, 200 голов скота. Больше не могу отправить в день за недостатком паровозов и паровозных бригад».
Сталин принимал меры для обеспечения продовольствием не только населения голодающих городов центра России, но и других регионов Советской страны. 17 июня он телеграфировал Ленину: «Несколько десятков тысяч (пудов) хлеба уделили Туркестану (и) Баку». Сознавая значение Баку для Советской республики, Ленин телеграфировал Сталину 7 июля: «Относительно Баку самое важное, чтобы вы были непрерывно в сношениях с Шаумяном». Сталин ответил через два часа: «Сегодня же отправляю в Баку нарочного с письмом. Все будет сделано». Эти и другие документы опровергают лживые утверждения о том, что Сталин якобы не помогал Баку из-за своих старых стычек с Шаумяном. Напротив, Сталин постоянно поддерживал контакт с Баку, в котором оставались его товарищи по подпольной работе. 8 июля он направил письмо председателю Совнаркома Бакинской коммуны С.Г. Шаумяну, в котором изложил суть политики Советского правительства в Закавказье, и заключил его теплым приветствием: «Ну, жму руку. Привет друзьям. И. Сталин».
Однако вскоре положение Бакинской коммуны резко ухудшилось. В своей телеграмме от 20 июля из Царицына Сталин предупреждал Баку: «По последним сведениям народнические фракции Бакинского Совдепа добиваются призвания варягов – англичан, якобы на помощь против турецких захватчиков. Принимая во внимание опыт такой помощи со стороны англо-французов на Мурмане и Дальнем Востоке, можно с уверенностью сказать, что народнические фракции, сами того не сознавая, подготавливают почву для оккупации Баку и его районов… Именем Всероссийского ЦИК и Совета Народных Комиссаров я требую от всего Бакинского Совета, от армии и флота полного подчинения воле рабочих и крестьян всей России… Я требую от Бакинского Совнаркома безоговорочного проведения в жизнь независимой международной политики и решительной борьбы с агентами иноземного капитала, вплоть до ареста членов соответствующих комиссий».
Опасения Сталина сбылись. 25 июля на заседании Бакинского Совета эсеры, дашнаки и меньшевики провели решение о приглашении в Баку английского отряда. В обстановке, когда к Баку с двух сторон подходили отряды турок и англичан, 31 июля Бакинский Совнарком сложил с себя полномочия. Позже Сталин осуждал это решение, заметив, что «бакинские большевики, во главе с Шаумяном и Джапаридзе, оставшись в меньшинстве, сняли с себя полномочия и очистили поле для политических противников». Власть перешла в руки так называемой Диктатуры Центрокаспия – выборного органа Каспийской военной флотилии. «Диктатура» распустила Бакинский Совет, запретила большевистские газеты. 4 августа к пристаням Бакинского порта подошли корабли с английскими войсками. Советские отряды и руководство Совнаркома попытались эвакуироваться в Астрахань, но по пути их пароходы были перехвачены кораблями «Диктатуры Центрокаспия», войска были разоружены, а члены Бакинского Совнаркома арестованы. В середине сентября во время бегства англичан из Баку под натиском турецкого наступления народные комиссары Баку и сопровождавшие их лица были освобождены и снова предприняли попытку прорваться на пароходе в Астрахань, но команда парохода взяла курс на Красноводск, находившийся в руках англичан и местного правительства эсеров.
Очевидно, что судьба бывших соратников очень беспокоила Сталина. Его тревогу разделяли и члены Советского правительства, знавшие лично многих «бакинцев» еще со времен подполья. Впоследствии Сталин писал: «Российское Советское правительство несколько раз обращалось после этого к английскому командованию, требуя освобождения бакинских товарищей и их семей в обмен на пленных англичан, но английское командование каждый раз отмалчивалось». Позже стало известно, что 26 арестованных, среди которых были руководители Советской власти в Баку С. Шаумян, М. Азизбеков, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, М. Везиров и многие другие товарищи Сталина по Бакинскому комитету большевиков, были 20 сентября 1918 года расстреляны под Красноводском.
Хотя расстрел был осуществлен солдатами, находившимися в подчинении «Диктатуры Центрокаспия» во главе с правым эсером Фунтиковым, загадкой остается, кто был главным инициатором казни «бакинцев». Сам Фунтиков и расследовавший дело «26 бакинских комиссаров» представитель партии эсеров В. Чайкин упорно доказывали, что решение о расстреле было принято под давлением английских интервентов во главе с генералом У. Маллесоном и начальником штаба английских экспедиционных сил генералом Р. Тиг-Джонсом. Англичане, в том числе потомки генералов экспедиционного корпуса, до сих пор отрицают причастность британских генералов к казни «26 бакинских комиссаров». Если это так, то расстрел «бакинцев» во главе с С. Шаумяном мог быть следствием давнего стремления влиятельных международных сил уничтожить членов Бакинской коммуны. Среди них были владельцы иностранных компаний, сделавшие капиталовложения в Баку и его окрестности, например сэр Генри Детердинг, хозяин «Роял Датч Шелл».
Расправа над 26 бакинскими комиссарами лишила Сталина многих политических соратников, вместе с которыми он вел борьбу за возрождение партии. О том, насколько «бакинцы» много значили для Сталина, свидетельствовали не только особые почести, которые в сталинскую эпоху воздавали погибшим, но и стремление Сталина в дальнейшем активно опираться в своей государственной деятельности на бывших членов БК (прежде всего Г.Е. Орджоникидзе), на уцелевших комиссаров Бакинской коммуны (таким был А.И. Микоян) и других «бакинцев».
Те, кто утверждает, что Сталин мог, но не захотел спасать Баку, не учитывают, что еще до того, как судьба его товарищей оказалась под угрозой, на Царицын началось наступление белых и Сталин физически не имел возможности выделить вооруженные силы для спасения Бакинской коммуны. 10 июля в письме Ленину Сталин писал, что «вопрос продовольственный естественно переплетается с вопросом военным». Он требовал от Ленина «аэропланов с летчиками, броневых машин, шестидюймовых орудий», предупреждая, что иначе «Царицынский фронт не устоит». Так уполномоченный по делам продовольствия Сталин оказался втянутым в военные действия Гражданской войны.
Начало Гражданской войны довело до крайней степени раскол общества, уже разделенного к концу 1917 года на «красных», «большевиков», «коммуняков», с одной стороны, и «белых», «контру», «кадетов», «буржуев» – с другой. Противники в любой гражданской войне не могут обеспечить сотрудничества в обществе, поскольку обычно они опираются на разные классы, социальные слои, политические силы или национальные группы. В ходе Гражданской войны большевики объявили себя выразителями интересов меньшинства населения – городского пролетариата, а в начале войны их единственным союзником в деревне являлась сельская беднота. Подавляющее большинство их оппонентов, объявивших себя борцами за «великую, единую, неделимую Россию», на деле выражало интересы привилегированных слоев общества.
Классовая война, приведшая к краху социального сотрудничества, способствовала распаду страны на отдельные области. Появление нескольких центров власти разорвало многочисленные связи, которые обеспечивали жизнедеятельность общества. В результате обычные способы управления в каждой из частей разъединенной страны оказались неэффективными, что благоприятствовало спекуляции, хищениям государственной собственности, росту преступности. Массовое дезертирство, порожденное гражданской смутой, приводило к созданию так называемых зеленых отрядов, сражавшихся как против красных, так и против белых.
Организованный Моэмом в Петрограде осенью 1917 года заговор принес свои плоды в середине 1918 года. В мае 1918 года восстал чехословацкий корпус, который должен был стать ударной силой в заговоре Моэма. В июле 1918 года в Ярославской губернии произошло восстание Савинкова, на которого Моэм возлагал особые надежды. Еще раньше на Дону и Кубани сформировалась «белая гвардия», которая имела прочные связи с мятежными чехословаками и савинковцами.
К этому времени Советское правительство, переехавшее в марте в Москву, утратило контроль над огромными территориями России. Хозяйственные трудности, о которых Сталин писал в своих статьях еще в октябре 1917 года, усугубились. К концу лета 1918 года из 9774 предприятий 33 губерний РСФСР 3686 бездействовали. Сокращение промышленного производства привело к резкому уменьшению поступления в села городских товаров, что, в свою очередь, разрушало сельскохозяйственное производство. С ноября 1917 года по 1 августа 1918-го продовольственными организациями в 26 губерниях республики была заготовлена лишь одна десятая часть необходимого хлеба. Еще ниже был уровень заготовок картофеля. Снабжение мясом и жирами было незначительным. Нехватка продуктов усугублялась спекуляцией: на каждый пуд хлеба, заготовленный продорганами республики, приходился целый пуд, продававшийся по бешеным ценам мешочниками.
Хроническое недоедание, исчезновение медикаментов и развал системы здравоохранения привели к тому, что миллионы людей умерли от голода и эпидемий сыпного тифа, холеры, испанки (вирусного гриппа) и других болезней. Через 15 лет, в 1933 году, Сталин вспоминал «некоторые факты из жизни рабочих в 1918 году, когда целыми неделями не выдавали рабочим ни куска хлеба, не говоря уже о мясе и прочих продуктах питания. Лучшими временами считались тогда те дни, когда удавалось выдавать рабочим Ленинграда и Москвы по восьмушке фунта черного хлеба и то наполовину со жмыхами. И это продолжалось не месяц и не полгода, а целых два года».
Спасать городское население центральной части России от голода было поручено Сталину. 29 мая 1918 года Совнарком, не снимая со Сталина всех прежних обязанностей, назначил его общим руководителем продовольственного дела на юге России, облеченным чрезвычайными полномочиями. Комментируя назначение Сталина, Адам Улам писал: «Надо по справедливости сказать, что это не была та роль, которую бы стал искать человек, заинтересованный только во власти. Властолюбец предпочел бы сидеть в сравнительной безопасности в Москве, а не принимать на себя ответственность, чреватую многими опасностями, в зоне боевых действий. Простой политикан предпочел бы дергать веревочки из центра, укреплять свои политические позиции во главе той или иной партийной организации, подобно Зиновьеву, который этим занимался в Петрограде, или Каменеву – в Москве. Сталин… принимал такую работу, на которой можно было легко создать или погубить свою репутацию».
4 июня 1918 года Сталин выехал из Москвы в Царицын, главный транспортный узел, откуда шло продовольствие в центральную Россию с Северного Кавказа. Прибыв в Царицын 6 июня, он уже на следующий день телеграфировал Ленину о своих действиях по наведению порядка с отправкой хлеба из Царицына в Москву и Петроград. Он сообщал, что «южнее Царицына скопилось много хлеба на колесах». За сутки Сталин отменил свободную продажу хлеба, установленную местными Советами, и ввел карточную систему и твердые цены. В то время как местные власти не направляли хлеб в центр России, ссылаясь на отсутствие паровозов, комиссары Сталина обнаружили «кучу паровозов в местах, о существовании которых коллеги и не подозревают». Сталин принимал меры для восстановления линии Хасавюрт – Петровск (нынешняя Махачкала) и требовал направить инженеров-строителей и паровозные бригады для вывоза хлеба с юга Ставрополья.
На третий день своего пребывания в Царицыне 9 июня Сталин послал Ленину телеграмму, в которой просил выделить 75 миллионов рублей и товары «миллионов на 35» для закупки продовольствия у крестьян, подробнейшим образом перечислив товары, которые им необходимы. Меры, принятые Сталиным, быстро принесли плоды. 24 июня он телеграфировал в Наркомпрод: «Вы знаете из телеграммы № 11, что послано водой полмиллиона (пудов) хлеба, 400 голов скота, 190 тысяч жмыхов на Саратов для Компрода. Сообщаю, что сегодня отправлено на Север из Царицына по железной дороге четыре маршрутных поезда… Сто вагонов хлеба, 200 голов скота. Больше не могу отправить в день за недостатком паровозов и паровозных бригад».
Сталин принимал меры для обеспечения продовольствием не только населения голодающих городов центра России, но и других регионов Советской страны. 17 июня он телеграфировал Ленину: «Несколько десятков тысяч (пудов) хлеба уделили Туркестану (и) Баку». Сознавая значение Баку для Советской республики, Ленин телеграфировал Сталину 7 июля: «Относительно Баку самое важное, чтобы вы были непрерывно в сношениях с Шаумяном». Сталин ответил через два часа: «Сегодня же отправляю в Баку нарочного с письмом. Все будет сделано». Эти и другие документы опровергают лживые утверждения о том, что Сталин якобы не помогал Баку из-за своих старых стычек с Шаумяном. Напротив, Сталин постоянно поддерживал контакт с Баку, в котором оставались его товарищи по подпольной работе. 8 июля он направил письмо председателю Совнаркома Бакинской коммуны С.Г. Шаумяну, в котором изложил суть политики Советского правительства в Закавказье, и заключил его теплым приветствием: «Ну, жму руку. Привет друзьям. И. Сталин».
Однако вскоре положение Бакинской коммуны резко ухудшилось. В своей телеграмме от 20 июля из Царицына Сталин предупреждал Баку: «По последним сведениям народнические фракции Бакинского Совдепа добиваются призвания варягов – англичан, якобы на помощь против турецких захватчиков. Принимая во внимание опыт такой помощи со стороны англо-французов на Мурмане и Дальнем Востоке, можно с уверенностью сказать, что народнические фракции, сами того не сознавая, подготавливают почву для оккупации Баку и его районов… Именем Всероссийского ЦИК и Совета Народных Комиссаров я требую от всего Бакинского Совета, от армии и флота полного подчинения воле рабочих и крестьян всей России… Я требую от Бакинского Совнаркома безоговорочного проведения в жизнь независимой международной политики и решительной борьбы с агентами иноземного капитала, вплоть до ареста членов соответствующих комиссий».
Опасения Сталина сбылись. 25 июля на заседании Бакинского Совета эсеры, дашнаки и меньшевики провели решение о приглашении в Баку английского отряда. В обстановке, когда к Баку с двух сторон подходили отряды турок и англичан, 31 июля Бакинский Совнарком сложил с себя полномочия. Позже Сталин осуждал это решение, заметив, что «бакинские большевики, во главе с Шаумяном и Джапаридзе, оставшись в меньшинстве, сняли с себя полномочия и очистили поле для политических противников». Власть перешла в руки так называемой Диктатуры Центрокаспия – выборного органа Каспийской военной флотилии. «Диктатура» распустила Бакинский Совет, запретила большевистские газеты. 4 августа к пристаням Бакинского порта подошли корабли с английскими войсками. Советские отряды и руководство Совнаркома попытались эвакуироваться в Астрахань, но по пути их пароходы были перехвачены кораблями «Диктатуры Центрокаспия», войска были разоружены, а члены Бакинского Совнаркома арестованы. В середине сентября во время бегства англичан из Баку под натиском турецкого наступления народные комиссары Баку и сопровождавшие их лица были освобождены и снова предприняли попытку прорваться на пароходе в Астрахань, но команда парохода взяла курс на Красноводск, находившийся в руках англичан и местного правительства эсеров.
Очевидно, что судьба бывших соратников очень беспокоила Сталина. Его тревогу разделяли и члены Советского правительства, знавшие лично многих «бакинцев» еще со времен подполья. Впоследствии Сталин писал: «Российское Советское правительство несколько раз обращалось после этого к английскому командованию, требуя освобождения бакинских товарищей и их семей в обмен на пленных англичан, но английское командование каждый раз отмалчивалось». Позже стало известно, что 26 арестованных, среди которых были руководители Советской власти в Баку С. Шаумян, М. Азизбеков, П. Джапаридзе, И. Фиолетов, М. Везиров и многие другие товарищи Сталина по Бакинскому комитету большевиков, были 20 сентября 1918 года расстреляны под Красноводском.
Хотя расстрел был осуществлен солдатами, находившимися в подчинении «Диктатуры Центрокаспия» во главе с правым эсером Фунтиковым, загадкой остается, кто был главным инициатором казни «бакинцев». Сам Фунтиков и расследовавший дело «26 бакинских комиссаров» представитель партии эсеров В. Чайкин упорно доказывали, что решение о расстреле было принято под давлением английских интервентов во главе с генералом У. Маллесоном и начальником штаба английских экспедиционных сил генералом Р. Тиг-Джонсом. Англичане, в том числе потомки генералов экспедиционного корпуса, до сих пор отрицают причастность британских генералов к казни «26 бакинских комиссаров». Если это так, то расстрел «бакинцев» во главе с С. Шаумяном мог быть следствием давнего стремления влиятельных международных сил уничтожить членов Бакинской коммуны. Среди них были владельцы иностранных компаний, сделавшие капиталовложения в Баку и его окрестности, например сэр Генри Детердинг, хозяин «Роял Датч Шелл».
Расправа над 26 бакинскими комиссарами лишила Сталина многих политических соратников, вместе с которыми он вел борьбу за возрождение партии. О том, насколько «бакинцы» много значили для Сталина, свидетельствовали не только особые почести, которые в сталинскую эпоху воздавали погибшим, но и стремление Сталина в дальнейшем активно опираться в своей государственной деятельности на бывших членов БК (прежде всего Г.Е. Орджоникидзе), на уцелевших комиссаров Бакинской коммуны (таким был А.И. Микоян) и других «бакинцев».
Те, кто утверждает, что Сталин мог, но не захотел спасать Баку, не учитывают, что еще до того, как судьба его товарищей оказалась под угрозой, на Царицын началось наступление белых и Сталин физически не имел возможности выделить вооруженные силы для спасения Бакинской коммуны. 10 июля в письме Ленину Сталин писал, что «вопрос продовольственный естественно переплетается с вопросом военным». Он требовал от Ленина «аэропланов с летчиками, броневых машин, шестидюймовых орудий», предупреждая, что иначе «Царицынский фронт не устоит». Так уполномоченный по делам продовольствия Сталин оказался втянутым в военные действия Гражданской войны.
Начало Гражданской войны довело до крайней степени раскол общества, уже разделенного к концу 1917 года на «красных», «большевиков», «коммуняков», с одной стороны, и «белых», «контру», «кадетов», «буржуев» – с другой. Противники в любой гражданской войне не могут обеспечить сотрудничества в обществе, поскольку обычно они опираются на разные классы, социальные слои, политические силы или национальные группы. В ходе Гражданской войны большевики объявили себя выразителями интересов меньшинства населения – городского пролетариата, а в начале войны их единственным союзником в деревне являлась сельская беднота. Подавляющее большинство их оппонентов, объявивших себя борцами за «великую, единую, неделимую Россию», на деле выражало интересы привилегированных слоев общества.
Классовая война, приведшая к краху социального сотрудничества, способствовала распаду страны на отдельные области. Появление нескольких центров власти разорвало многочисленные связи, которые обеспечивали жизнедеятельность общества. В результате обычные способы управления в каждой из частей разъединенной страны оказались неэффективными, что благоприятствовало спекуляции, хищениям государственной собственности, росту преступности. Массовое дезертирство, порожденное гражданской смутой, приводило к созданию так называемых зеленых отрядов, сражавшихся как против красных, так и против белых.