Страница:
— Надо мной и так все смеются, — возразила она. …
— Вздор. Тебе так кажется, потому что ты еще не нашла своего счастья.
— Да что ты можешь об этом знать? — вспылила Глоха. — Ты ведь не гарпия, а просто необычайно сострадательная демонесса.
— Но зато мне доводилось иметь дело со многими смертными, — возразила Чудо-в-Перьях с недоступным для смертных спокойствием, — и я знаю, что им всем свойственно впадать в отчаяние. Огрица Окра считала свою жизнь бессмысленной, а стала Главным Действующим Лицом. Роза Ругна была уверена, что никогда не выйдет замуж, а стала женой не кого-нибудь, а самого Доброго Волшебника, и аист принес им прекрасную дочурку. У меня много таких примеров.
Глоха и сама знала, что примеров у наставницы хоть отбавляй, и она вполне может их привести, а потому — чтобы не признавать свою неправоту — принялась капризничать. Она раскричалась, растопалась ногами и все такое, но на многоопытную Чудо-в-Перьях это не произвело ни малейшего впечатления. В конце концов ей пришлось снять дивный наряд и вернуться к обычной жизни — унылой и не сулившей ей никаких радостей.
Встрепенувшись, Глоха покачала головкой: она снова находилась в лесу, в компании Трента и Косто.
— Надо же, а я-то думал что ты была счастлива, — удивленно промолвил волшебник. — Но теперь мне ясно, что гнездилище гарпий не самое лучшее место для жизни.
— Ты видел мои воспоминания? — удивилась Глоха.
— Они зримо предстали перед нами, — пояснил Трент.
— Я не шибко сведущ в делах смертных, — промолвил Косто, — но мне кажется, что та гарпия, которая пролила тебе на спину черную горячую жидкость, поступила нехорошо.
— Вы правда все это видели? В цвете? Выходит, и когда я сбросила…
— Когда ты переодевалась, я отвернулся, — заверил ее волшебник. — подумал, что ты считаешь это глубоко личным делом.
Глоха хотела сказать, что и ее вспышка раздражения тоже была личным делом, но промолчала, ибо задумалась о другом. Мало того, что ей довелось заново пережить не самый приятный эпизод из прошлого, но и ее спутники стали его свидетелями. Это какое-то безумие!
«А ведь точно, — сообразила она в следующий момент. — Мы находимся в области безумия, где повышенная концентрация Волшебной Пыли способна сделать видимыми даже воспоминания. И кто знает, что еще».
— Давайте-ка побыстрее отсюда уберемся, — предложила она.
— Как? Сейчас, когда веселье только начинается? — спросил чей-то голос.
— Это еще кто? — встревожилась Глоха. Заклубился дым.
— Кто бы ни был, тебя это не касается непивная гоблинская девчонка.
— Какая? — переспросила Глоха, уже сообразив, с кем имеет дело.
— Небражная, неромная, неконьячная…
— Невинная? — предположил Трент.
— Неважно, — сердито фыркнул дымок.
— Метрия, что ты тут делаешь? — с досадой спросила Глоха.
— Шныряю вокруг да около, жду, когда произойдет что-нибудь забавное. Всякий, у кого хватает глупости забрести в область безумия, обязательно откаблучивает что-нибудь потешное.
— Ну уж моя-то прошлая жизнь точно не представляет ни для кого ни малейшего интереса, так что ты могла бы и уйти.
— Ох не скажи. Все воспитанницы Чуда-в-Перьях те еще штучки. Она всегда подбирает себе интересных девчонок.
— А ты с ней знакома?
— Она ведь демонесса, верно? Всегда знает наперед, что должно случиться, и оказывается рядом, чтобы помочь своей подопечной.
— Но сейчас-то ничего особенного не случится и…
— Это тебе так кажется. Не от большого ума. Ветерок-то дует.
…И долгие одинокие часы были потрачены на бесконечные воображаемые разговоры с противницей, этой летающей тигрицей, ее тетушкой гарпией Гаркушей.
— Гуща кофейная! — взревела тетушка Гаркуша, сметая крылом грязь из затрапезной прямиком в ямы для сжигания отходов. Стоя на одной костлявой ноге и держа в когтях другой чашку с дымящимся варевом, она отдаленно напоминала нескладного черного аиста. Ее красные глазки светились в полумраке затрапезной словно уголья. Смахнув с алебастрового лба грязные черные перья, она устремила на племянницу суровый взгляд. Внутри у той все сжалось в комочек, она готова была провалиться сквозь землю. И как ее угораздило влипнуть в такую переделку?
— Я тебя спросила, что это за игру ты тут затеяла? — повторила тетушка шепотом, бывшим стократ страшнее ее обычного крика. — А ну отвечай!
Глоха покраснела, что, естественно, еще пуще усугубило ее вину, и запинаясь пролепетала:
— Ты о чем, тетушка? Какие игры? Я даже в перемет не играю.
— Кончай морочить мне голову, негодница. Сегодня спозаранку ты вежливо спросила, не смогу ли я уделить время для разговора. Вежливо! Попросила! Из одного этого видно, что ты… этого слова тебе знать еще не положено, но, говоря иначе, совершенно никудышная гарпия. Раз уж тебе приспичило со мной встретиться, то следовало выразить это желание на общеупотребительном языке. Громко, грязно и грозно. Но раз уж ты развела нюни, которые мне приходится выметать отсюда поганой метлой, то выкладывай, какая еще дурь вбилась в твою башку?
Хотя Глохе и хотелось проглотить свой язык да и себя с ним вместе, — она собралась с духом и с его помощью ухитрилась произнести:
— Тетушка Гаркуша, я устала вести скучную и заурядную жизнь среди существ, которые совсем не такие, как я, и не понимают моих стремлений. От гоблинов я отбилась, к гарпиям толком не прибилась, и мой удел — горькое одиночество. Ты, должно быть, знаешь, что если по дороге в обе стороны несется толпа, надо примкнуть к какой-нибудь из них, иначе если будешь болтаться посередине, тебя затопчут. Тетушка, я хочу обрести себя, для чего и намерена обратиться к Доброму Волшебнику. Мне кажется, что личность, живущая без мечты, вянет и тонет в безрадостной тря…
Она запнулась, не в силах произнести слово, показавшееся ей гадким.
— В трясине, так ты хочешь сказать? — прокаркала Гаркуша. — А я скажу иначе — в дерьме! Чему тебя только учили? Пойми, девчонка, ты ведь не эльф поганый, который может, сидя под своим вязом, вязать словесные кружева. Главное оружие гарпии слово — и слово это должно быть громким, грозным и грязным.
— Тонет в безрадостном дерьме, — с трудом проговорила Глоха, хотя не находила это сочетание слов точно выражавшим ее мысль. С другой стороны, особого искажения идеи тоже не произошло: в конце концов, представить себе радостное дерьмо весьма затруднительно. — То и дело ночные кобылицы приносят мне один и тот же кошмар: я вижу себя разучившейся летать, словно несчастная птица со сломанным крылом. Так позволь же мне покинуть родное гнездо…
— Какое гнездо? — уточнила Гаркуша.
— Наше во… вонючее гнездо и отправиться на поиски…
— На кой хрен тебе торопиться? — прервала ее тетушка. — Покинуть безопасное гнездо, когда ты еще толком не выучилась ругаться. Этак ты и на самом деле сломаешь крылья. Для несмышленых цыпочек гнездо самое подходящее место.
— Но мне уже восемнадцать!
— А словарный запас у тебя как у девятилетней, — заявила Гаркуша, ковыряя в зубах похожим на кинжал когтем. — Не говоря уж об идиотской привычке без конца чистить перышки. Встретится тебе крылатое чудовище, захочет сожрать, а ты не сможешь отпугнуть его ни бранью, ни вонью. Такую, как ты, любой хищник сжует и не поморщится — чего ему морщиться-то?
Увы, все эти нелицеприятные слова были чистой правдой. Пристыженная Глоха прекрасно это понимала, но понимая и то, что никогда не решится поднять этот вопрос снова, набралась храбрости и спросила:
— А не могла бы ты позволить мне слетать в замок Доброго Волшебника Хамфри с соответствующим сопровождением? Мне нужно попасть туда, чтобы задать Вопрос, получить Ответ и, отслужив положенный год, занять в жизни свое истинное место. О, тетушка Гаркуша, умоляю тебя. Я готова на все, лишь бы только…
— Гарпии никого никогда ни о чем не умоляют! — гаркнула Гаркуша, возмущенная столь непозволительным слюнтяйством. — Если хочешь, чтобы я тебя отпустила, немедленно, сию же секунду выругайся как следует!
Глоха набрала воздуху, зажмурилась и, что было мочи, прокричала:
— Букашки! Головешки! Опа!
Гаркуша тяжело вздохнула:
— Определенные успехи ты, конечно, делаешь, по крайней мере нацеливаешься на слова. Раньше у тебя и этого не получалось. Но бранные слова нужно выкрикивать точно, иначе они теряют свой смысл. А ты то искажаешь буквы, то вставляешь лишние, то, наооброт, пропускаешь. Нужно говорить не букашки, а ка… не гало-вешки, а го… ну и так далее. Ну и конечно же, большое значение имеет правильный тон. Верно взятый тон — половина успеха. Слушай, как должна ругаться настоящая гарпия.
Тетушка набрала воздуху и выдала:
— #@#$@+$ !!!
Глохе удалось вовремя закрыть уши, но даже при этом ее обдало таким жаром, что личико ее побагровело. На обеденном столе появились проплешины, воздух замерцал, и по затрапезной прокатилась волна удушливой вони.
Когда помещение продуло сквозняком и к девушке вернулась способность дышать, Гаркуша, вернувшись к обычному карканью, спросила:
— Ну как, можешь ты выдать что-нибудь подобное?
— М-м-может быть, со временем, — пролепетала Глоха, прекрасно понимая, что это время никогда не настанет.
— То-то и оно, что «со временем», — устало проскрипела тетушка. — О времени и речь. Ты, Глоха, еще неоперившаяся цыпочка, и было бы чистым безрассудством отпускать тебя в путешествие одну, без надлежащего руководства. При твоем невежестве тебе лучше носа из гнезда не высовывать. Да и какой в этом смысл? Разве ты знаешь, где хранятся Разрыв-Семена? Ты умеешь вести воздушную разведку, составлять карты и прокладывать маршруты в соответствии с духом Времени Гарпии? Только мы, ужасные, вонючие, неприкасаемые, непристойные гарпии храним сокровенное знание и поддерживаем своды Храма надежды Ксанфа, дожидаясь поры, когда сможем поднять покров тайны и вступить в свои истинные права. Это время еще не пришло, но оно не за горами. И когда Время Гарпии настанет…
Она осеклась, поняв, что едва не выболтала нечто важное.
— Ладно, это тебе знать незачем. Короче говоря, прежде чем пускаться в самостоятельное путешествие, выучись нормально ругаться. Вот докажешь, что ты готова к самостоятельной жизни, тогда и лети, куда хочется.
Так все и кончилось. При этом обвинить тетушку Гаркушу в несговорчивости и предвзятости было трудно: по понятиям гарпий, она предъявила Глохе весьма скромные и умеренные требования. Только вот, к сожалению, совершенно невыполнимые. Ее нежные губки не могли даже принять форму, необходимую для произнесения столь ужасных слов.
Глоха заморгала. Порыв безумия миновал, и она вновь обнаружила себя на лесной дороге.
— Славная старушенция, в жизни толк знает, — одобрительно произнесла Метрия.
— Ты подсмотрела… подслушала наш разговор с тетушкой Гаркушой? — смущенно спросила Глоха.
— Ха, подсмотрела! Это я ею и была! — заявила демонесса. — Ты глянь на листву.
Глоха огляделась. Ближайшие листья увяли, а некоторые обгорели, словно и впрямь были опалены свирепым ругательством.
— Но как такое возможно? — изумилась девушка.
— Это были не простые воспоминания, — пояснил ей Трент. — Мы все оказались участниками происходящего. Тут действует могучая магия.
— Тогда нужно уносить ноги, пока с нами не случилось что-нибудь ужасное, — вскричала напуганная Глоха. — Мне такие воспоминания совсем не нравятся.
— Боюсь, нам не удастся ускользнуть до тех пор, пока мы не разберемся в существе этих воспоминаний, — сказал Трент. — Тебя что-то мучит, не давая покоя, и пока источник тревоги не выявится, мы останемся здесь. Чтобы унять порывы безумия, нужно разобраться в себе.
— Но я вовсе не хотела ничего такого, — захныкала Глоха.
— А по чьему, интересно, настоянию вы сюда залезли? — ехидно осведомилась Метрия. — Разве не ты, маленькая нахалка, считала, что безумие тебя не коснется? Все дело в твоей самоуверенности.
— Я была не права! — в отчаянии призналась девушка. — Все это из-за меня! Я убегу отсюда! Прочь! Прочь!
Она кинулась бежать по равнине, но тут же почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног. Мир покачнулся, словно произошел сдвиг реальности. Послышался звук, похожий на плеск быстро текущей воды.
— О нет! Нет!
Позади огорода, где выращивались приправы для кухни, нарастал шум яростного потока. Обезумевшая от непрекращающихся дождей река окончательно вышла из себя, точнее, из своих берегов, и с ревом устремилась вперед, норовя выворачивать валуны, вырывать с корнями деревья, а также подхватывать, уносить и плющить в лепешки, швыряя на камни, всех, кто попадался навстречу. Совершенно неподходящая обстановка для непивной, то есть, конечно, невинной крылатой девушки.
Почти ослепленная слезами и неистово нахлынувшими чувствами Глоха наполовину летела, наполовину бежала над неровной, грязной, скользкой, предательской тропой, стараясь убежать от потока. Ближние чудовища пробудились и зашевелились, принюхиваясь к дразнящему запаху свежей и вкусной юной гоблинши. Медленно поднявшись, они перекрыли ей путь к отступлению.
Испуганная Глоха распростерла крылья, намереваясь взлететь выше, но неистовая вода окликнула воздух, и он завихрился в смертельно опасный конус, потянувшийся к ее изящным крылышкам. Она уже не осмеливалась подняться в воздух, боясь, что смерч выщиплет перья и сделает ее совершенно беспомощной. Ей пришлось остаться на земле.
Однако тут же возникла новая напасть: со всех сторон к ней устремились серебристые, гладкие и кусачие никельпеды. Мало того, что эти твари так и норовили отхватить кусочек ее нежной плоти, так еще и раскидывались вокруг выраставшие прямо из земли усики, чтобы ухватить ее за ноги и отдать на растерзание. Она угодила в ужасную ловушку и была близка к отчаянию.
Глоха попыталась свернуть на боковую, ведущую неведомо куда тропку, но один из усиков захлестнул петлей лодыжку, и она ничком упала на землю, больно ушибив коленку.
От боли и испуга бедняжка закричала, но вода ревела так громко, что она поняла: ее зов никто не услышит. На помощь надеяться не приходилось.
Усики обвились вокруг нее и спеленали так плотно, что она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни крылышком. Стая никельпедов, звякая жвалами, устремилась к ней, предвкушая поживу. А следом за маленькими обжорами уже приближались более медлительные, но и более крупные хищники.
Глоха снова завопила, но это был уже не зов о помощи, а истошный крик широчайшего диапазона. В его переливах угадывались намеки на некоторые слова, правильному выкрикиванию которых ее так долго и безуспешно пыталась научить тетушка. Плотоядные усики мигом расплелись, никельпеды отпрянули, чудовища застыли на месте. Замешательство продолжалось лишь долю мгновения, но и его оказалось достаточно, чтобы отчаянное желание девушки оказаться в каком-нибудь другом месте воплотилось в жизнь. Все вокруг изменилось.
Она снова упала ничком, но уже не на тропу, а на длинную полосу мокрого песка. Сверху ее накрыли бессильно упавшие крылья. Девушка отстраненно осознавала присутствие светящейся плесени, грибов, жуков и разноцветной грязи, пятна которой пометили некоторые части ее тела, упоминать о которых не стоило. Торопливо вскочив на ноги, она поняла, что находится напротив затянутого рваной паутиной темного лаза.
Куда он может вести, она не знала, да и знать не могла, но не колеблясь нырнула во мрачный зев. Что бы ни ждало ее там, это едва ли могло быть хуже оставшегося позади.
Туннель петлял, словно норовя сбить ее с толку, однако она торопливо следовала всем его изгибам, не решаясь замешкаться и на миг. В конце концов подземному коридору надоела эта игра, и он вывел ее к анфиладе небольших, слабо освещенных пещер, расположенных под гнездилищем гарпий. Несмотря ни на что, ей, похоже, удалось уйти от преследователей и даже найти, если не безопасное, то по крайней мере казавшееся таким укрытие. Ковыляя и спотыкаясь, девушка брела по каменистым расщелинам, где росли ядовитые с виду зловеще светящиеся лианы, оплетавшие развалины древних зданий и разбитые статуи чудовищ. Ползком Глоха преодолела ненадежный, готовый обрушиться, узкий деревянный мостик, перекинутый через зияющую темную пропасть, из ужасных глубин которой слышался жуткий, леденящий кровь шорох. Едва она оказалась на той стороне, как мост затрещал и упал в бездну. Девушка прислушалась, но звук падения так до нее и не донесся.
Наконец магическая тропа привела к озерцу зловещего тумана. Доверия оно не внушало, и девушка, ухватившись за торчавший из трещины в скале корень, с нескольких попыток ухитрилась взобраться на более высокий уступ. Ей хотелось надеяться, что там она сможет перевести дух.
— Как бы мне хотелось взлететь к звездам, — выдохнула она.
Но об этом не приходилось и мечтать: даже окажись Глоха в мрачной, погребенной в недрах земли пещере, а под открытым небом, усталость не позволила бы ей подняться в воздух. Сознавая реальность, девушка сделала то, что в сложившихся обстоятельствах было самым разумным, — прилегла, устроилась поудобнее и провалилась в сон.
По прошествии некоторого времени — о том, какого именно, у нее не было ни малейшего представления — она проснулась. Сквозь сеть трещин в потолке пещеры внутрь струились серебристые лунные лучи. Глоха приподнялась и принялась искать ответы на заполонившие ее маленькую головку вопросы.
— Где я? — растерянно пролепетала она вслух.
— В древней, давно позабытой пещере, — донесся шепот. Кажется, голос принадлежал каменному лику, но девушку это не удивило. Все равно ведь все происходящее ей чудилось.
— Я одна? — спросила она.
— И да, и нет, — отозвался тот же холодный шепот. Каменный лик не шелохнулся, так что, возможно, голос принадлежал не ему. Да и вообще камни не говорят. Но в таком случае откуда здесь, под землей, взяться тихому, похожему на шелест ветра голосу?
Возможно, она просто спала и видела дурной сон, принесенный ей ночной кобылицей. На всякий случай девушка ущипнула себя за руку, но хотя ей стало больно, вокруг ничего не изменилось. Кроме того, что она почувствовала свои ноги. По той простой причине, что ее маленькие вкусные пальчики кто-то покусывал.
Оглядевшись, Глоха поняла, что ее голова находится в каменном гнезде, полном крупных яйцевидных камней, а ноги — в круглом пруду с холодной водой. Плававшие там маленькие рыбки действительно пощипывали ей пальчики, но мягко, не откусывая ни кусочка. Скорее всего, они просто хотели привести ее в чувство и заставить ее обратить внимание на окружающую обстановку.
Глоха присела и поднялась на ноги.
А зря — она тут же пронзительно вскрикнула от боли. Оказалось, что ушибленное при падении колено раздулось до размеров небольшой тыквы, а боли в нем хватило бы и на тыкву вдвое большую. Пришлось снова сесть.
Чувствовала она себе прескверно: нога болела, во рту пересохло, живот сводило от голода, а к этим радостям добавлялась тоска по матушке, гоблинше Голди, отцу, гарпию Гарди, и наставнице, доброй демонессе Чудо-в-Перьях. И как ее вообще занесло в такое гадкое место?
Предаваться отчаянию Глоха все же не стала. Прежде всего — благо, такая возможность имелась — она решила утолить жажду. Вода в круглом пруду оказалась кристально чистой, прохладной и освежающей. После нескольких глотков сухость во рту прошла. Почувствовав себя малость получше, девушка склонилась над зеркальной поверхностью пруда и разглядела очертания трех смотревших на нее с легким укором золотистых рыбок. «Не иначе как укорюшки», — подумала она, опуская руку в бассейн.
— Не бойтесь, я вас не обижу, — сказала Глоха, поглаживая серебристые чешуйки. — Только поглажу. Я тут пытаюсь выжить, и вы, быть может, скрасите мое одиночество.
Рыбки, не иначе как в знак согласия, исполнили в воде веселый танец, только это неожиданно пробудило в ней раздражение. Они внушали ей надежду, которая могла оказаться тщетной, и это пугало. Но, может быть, стоит попросить их передать весточку близким? Надо что-то делать, не может же она просто лечь и умереть.
— Плывите, милые, и расскажите моим родным, где я, — попросила девушка. — Лучше всего будет, если вы найдете Чудо-в-Перьях.
Это и впрямь было бы лучше всего, поскольку Чудо-в-Перьях славилась отзывчивостью и ни за что не оставила бы воспитанницу в беде, а будучи демонессой, располагала немалыми возможностями для оказания помощи. Рыбки в знак согласия совершили несколько пируэтов и умчались прочь по тайной протоке.
Глоха снова легла и попыталась заснуть, поскольку ничего другого — не считая, разумеется, страха и страданий — ей не оставалось. Однако спустя всего восемь долгих минут и две или три коротких она поняла, что сон не придет. Бедная девушка — голодная и окоченелая — лежала среди яйцеобразных камней в каменном гнезде, по сравнению с которым жесткие, грязные и отнюдь не вызывавшие у нее восторга гнезда гарпий могли бы показаться мягкими, теплыми и уютными. Правда, камни были разноцветными и даже светились, но лежать на них от этого удобнее не становилось.
Чтобы хоть немного согреться, она снова — на сей раз осторожно, стараясь не тревожить распухшее колено — поднялась на ноги. Боль оказалась почти терпимой, и ей удалось подойти к ближайшей, самой большой трещине в стене. Присматриваясь к камням, девушка думала о том, что если нaстало то самое Время Гарпии, о котором уже столько поминали, то ей от этого радости нет. Во всяком случае, пока.
Дальнейший путь пролегал среди развалин. Колено худо-бедно приспособилось к осторожной ходьбе, и Глоха даже мурлыкала себе под нос, глазея по сторонам и размышляя о Чуде-в-Перьях. Если рыбки найдут демонессу, она непременно явится. Ну а если нет…
Подойдя к толстой колонне, Глоха машинально постучала по ней, и колонна откликнулась хмурой, унылой нотой. Девушка постучала по соседней, и звук оказался иным. Когда выяснилось, что каждая колонна звучит на своей ноте, крылатая гоблинша сыграла на колоннах мелодию. Теперь сквозь щели в пещеру проникали не лунные, а солнечные лучи, и купавшиеся в их свете золотистые пылинки исполнили под эту музыку замысловатый танец. Лучи света вибрировали как струны арфы, а там, где они касались глыб песчаника, камень менял цвет. Руины откликались на музыку, вплетая в кружево созвучий все новые и новые нити. Духи камней, чьи голоса влились в общий подземный хор, кружили вокруг проема в стене пещеры, которого Глоха до сих пор не замечала. Она двинулась туда и вдруг поняла, что это ход, по которому можно попасть на поверхность. Если бы только ей удалось протиснуть в расщелину усталое, истерзанное тело.
Музыка ли обострила все ее ощущения, или причиной тому было нечто иное, но внезапно она поняла, что различает голоса горгулий, каменных чудовищ, угнездившихся среди развалин. Ей стало ясно, кто они такие, и что с ними случилось.
— О горгульи! — воскликнула она. — Когда-нибудь Ксанф узнает вашу историю.
Шепот каменных статуй усилился до нестройного гула и шипения. Ей показалось, что из пещеры со свистом выходит воздух. Стены задрожали, руины стали раскатываться по камушкам. Трещина перед ней расширилась.
Испугавшись, как бы не рухнул свод и пещера не погребла ее под скальными обломками, Глоха вскрикнула и проскочила сквозь расширившуюся трещину и оказалась на скользкой наклонной сланцевой плите. Потеряв равновесие, она упала и покатилась под уклон и, лишь когда спуск закончился, снова поднялась на ноги.
Теперь перед ней лежала крутая, идущая наверх тропа. Не зная, ведет она к избавлению или всего лишь в очередную ловушку, девушка заспешила по ней со всей быстротой, с какой позволяло двигаться больное колено. Некоторое время ей приходилось пригибаться, чтобы не приложиться головой к низко нависавшему потолку, но потом коридор расширился, и она вышла на поверхность поблизости от хорошо знакомого гнездилища гарпий. И тут же место действия изменилось.
Глоха обернулась, но никаких признаков пещер и руин позади нее не оказалось. Вокруг сплошной зеленой стеной стоял лес. Проще всего было решить, что ей привиделся дурной сон, но уверенности в этом у нее не было.
Она заморгала, а проморгавшись, поняла, что очередная волна безумия схлынула, оставив при ней воспоминания о нижних пещерах — тех, которых, по утверждениям гарпий, попросту не существовало. Но теперь Глоха была уверена, что это совсем не так.
— Выходит, древние руины с горгульями и впрямь существуют, — промолвил Трент. — Не мешало бы произвести раскопки и реставрацию.
— Что такое реставрация? — поинтересовалась Глоха.
— Разновидность магии, позволяющая восстанавливать утраченное в прежнем виде.
— Понятно. Но кто же займется этим, если ты собрался сойти со сцены?
— Да уж найдется кому, — с улыбкой отозвался волшебник. — Негоже нам, уже сыгравшим свои роли, занимать места на сцене, не давая выступить молодым. Кстати, это одна из причин, по которым Добрый Волшебник Хамфри держит в тайне местоположение Источника Молодости.
— Но чего я не понимаю, — задумчиво произнесла Глоха, — так с какой стати эти волны безумия оживляют только мои воспоминания. Что, ни у кого другого ничего подобного нет?
— Вздор. Тебе так кажется, потому что ты еще не нашла своего счастья.
— Да что ты можешь об этом знать? — вспылила Глоха. — Ты ведь не гарпия, а просто необычайно сострадательная демонесса.
— Но зато мне доводилось иметь дело со многими смертными, — возразила Чудо-в-Перьях с недоступным для смертных спокойствием, — и я знаю, что им всем свойственно впадать в отчаяние. Огрица Окра считала свою жизнь бессмысленной, а стала Главным Действующим Лицом. Роза Ругна была уверена, что никогда не выйдет замуж, а стала женой не кого-нибудь, а самого Доброго Волшебника, и аист принес им прекрасную дочурку. У меня много таких примеров.
Глоха и сама знала, что примеров у наставницы хоть отбавляй, и она вполне может их привести, а потому — чтобы не признавать свою неправоту — принялась капризничать. Она раскричалась, растопалась ногами и все такое, но на многоопытную Чудо-в-Перьях это не произвело ни малейшего впечатления. В конце концов ей пришлось снять дивный наряд и вернуться к обычной жизни — унылой и не сулившей ей никаких радостей.
Встрепенувшись, Глоха покачала головкой: она снова находилась в лесу, в компании Трента и Косто.
— Надо же, а я-то думал что ты была счастлива, — удивленно промолвил волшебник. — Но теперь мне ясно, что гнездилище гарпий не самое лучшее место для жизни.
— Ты видел мои воспоминания? — удивилась Глоха.
— Они зримо предстали перед нами, — пояснил Трент.
— Я не шибко сведущ в делах смертных, — промолвил Косто, — но мне кажется, что та гарпия, которая пролила тебе на спину черную горячую жидкость, поступила нехорошо.
— Вы правда все это видели? В цвете? Выходит, и когда я сбросила…
— Когда ты переодевалась, я отвернулся, — заверил ее волшебник. — подумал, что ты считаешь это глубоко личным делом.
Глоха хотела сказать, что и ее вспышка раздражения тоже была личным делом, но промолчала, ибо задумалась о другом. Мало того, что ей довелось заново пережить не самый приятный эпизод из прошлого, но и ее спутники стали его свидетелями. Это какое-то безумие!
«А ведь точно, — сообразила она в следующий момент. — Мы находимся в области безумия, где повышенная концентрация Волшебной Пыли способна сделать видимыми даже воспоминания. И кто знает, что еще».
— Давайте-ка побыстрее отсюда уберемся, — предложила она.
— Как? Сейчас, когда веселье только начинается? — спросил чей-то голос.
— Это еще кто? — встревожилась Глоха. Заклубился дым.
— Кто бы ни был, тебя это не касается непивная гоблинская девчонка.
— Какая? — переспросила Глоха, уже сообразив, с кем имеет дело.
— Небражная, неромная, неконьячная…
— Невинная? — предположил Трент.
— Неважно, — сердито фыркнул дымок.
— Метрия, что ты тут делаешь? — с досадой спросила Глоха.
— Шныряю вокруг да около, жду, когда произойдет что-нибудь забавное. Всякий, у кого хватает глупости забрести в область безумия, обязательно откаблучивает что-нибудь потешное.
— Ну уж моя-то прошлая жизнь точно не представляет ни для кого ни малейшего интереса, так что ты могла бы и уйти.
— Ох не скажи. Все воспитанницы Чуда-в-Перьях те еще штучки. Она всегда подбирает себе интересных девчонок.
— А ты с ней знакома?
— Она ведь демонесса, верно? Всегда знает наперед, что должно случиться, и оказывается рядом, чтобы помочь своей подопечной.
— Но сейчас-то ничего особенного не случится и…
— Это тебе так кажется. Не от большого ума. Ветерок-то дует.
…И долгие одинокие часы были потрачены на бесконечные воображаемые разговоры с противницей, этой летающей тигрицей, ее тетушкой гарпией Гаркушей.
— Гуща кофейная! — взревела тетушка Гаркуша, сметая крылом грязь из затрапезной прямиком в ямы для сжигания отходов. Стоя на одной костлявой ноге и держа в когтях другой чашку с дымящимся варевом, она отдаленно напоминала нескладного черного аиста. Ее красные глазки светились в полумраке затрапезной словно уголья. Смахнув с алебастрового лба грязные черные перья, она устремила на племянницу суровый взгляд. Внутри у той все сжалось в комочек, она готова была провалиться сквозь землю. И как ее угораздило влипнуть в такую переделку?
— Я тебя спросила, что это за игру ты тут затеяла? — повторила тетушка шепотом, бывшим стократ страшнее ее обычного крика. — А ну отвечай!
Глоха покраснела, что, естественно, еще пуще усугубило ее вину, и запинаясь пролепетала:
— Ты о чем, тетушка? Какие игры? Я даже в перемет не играю.
— Кончай морочить мне голову, негодница. Сегодня спозаранку ты вежливо спросила, не смогу ли я уделить время для разговора. Вежливо! Попросила! Из одного этого видно, что ты… этого слова тебе знать еще не положено, но, говоря иначе, совершенно никудышная гарпия. Раз уж тебе приспичило со мной встретиться, то следовало выразить это желание на общеупотребительном языке. Громко, грязно и грозно. Но раз уж ты развела нюни, которые мне приходится выметать отсюда поганой метлой, то выкладывай, какая еще дурь вбилась в твою башку?
Хотя Глохе и хотелось проглотить свой язык да и себя с ним вместе, — она собралась с духом и с его помощью ухитрилась произнести:
— Тетушка Гаркуша, я устала вести скучную и заурядную жизнь среди существ, которые совсем не такие, как я, и не понимают моих стремлений. От гоблинов я отбилась, к гарпиям толком не прибилась, и мой удел — горькое одиночество. Ты, должно быть, знаешь, что если по дороге в обе стороны несется толпа, надо примкнуть к какой-нибудь из них, иначе если будешь болтаться посередине, тебя затопчут. Тетушка, я хочу обрести себя, для чего и намерена обратиться к Доброму Волшебнику. Мне кажется, что личность, живущая без мечты, вянет и тонет в безрадостной тря…
Она запнулась, не в силах произнести слово, показавшееся ей гадким.
— В трясине, так ты хочешь сказать? — прокаркала Гаркуша. — А я скажу иначе — в дерьме! Чему тебя только учили? Пойми, девчонка, ты ведь не эльф поганый, который может, сидя под своим вязом, вязать словесные кружева. Главное оружие гарпии слово — и слово это должно быть громким, грозным и грязным.
— Тонет в безрадостном дерьме, — с трудом проговорила Глоха, хотя не находила это сочетание слов точно выражавшим ее мысль. С другой стороны, особого искажения идеи тоже не произошло: в конце концов, представить себе радостное дерьмо весьма затруднительно. — То и дело ночные кобылицы приносят мне один и тот же кошмар: я вижу себя разучившейся летать, словно несчастная птица со сломанным крылом. Так позволь же мне покинуть родное гнездо…
— Какое гнездо? — уточнила Гаркуша.
— Наше во… вонючее гнездо и отправиться на поиски…
— На кой хрен тебе торопиться? — прервала ее тетушка. — Покинуть безопасное гнездо, когда ты еще толком не выучилась ругаться. Этак ты и на самом деле сломаешь крылья. Для несмышленых цыпочек гнездо самое подходящее место.
— Но мне уже восемнадцать!
— А словарный запас у тебя как у девятилетней, — заявила Гаркуша, ковыряя в зубах похожим на кинжал когтем. — Не говоря уж об идиотской привычке без конца чистить перышки. Встретится тебе крылатое чудовище, захочет сожрать, а ты не сможешь отпугнуть его ни бранью, ни вонью. Такую, как ты, любой хищник сжует и не поморщится — чего ему морщиться-то?
Увы, все эти нелицеприятные слова были чистой правдой. Пристыженная Глоха прекрасно это понимала, но понимая и то, что никогда не решится поднять этот вопрос снова, набралась храбрости и спросила:
— А не могла бы ты позволить мне слетать в замок Доброго Волшебника Хамфри с соответствующим сопровождением? Мне нужно попасть туда, чтобы задать Вопрос, получить Ответ и, отслужив положенный год, занять в жизни свое истинное место. О, тетушка Гаркуша, умоляю тебя. Я готова на все, лишь бы только…
— Гарпии никого никогда ни о чем не умоляют! — гаркнула Гаркуша, возмущенная столь непозволительным слюнтяйством. — Если хочешь, чтобы я тебя отпустила, немедленно, сию же секунду выругайся как следует!
Глоха набрала воздуху, зажмурилась и, что было мочи, прокричала:
— Букашки! Головешки! Опа!
Гаркуша тяжело вздохнула:
— Определенные успехи ты, конечно, делаешь, по крайней мере нацеливаешься на слова. Раньше у тебя и этого не получалось. Но бранные слова нужно выкрикивать точно, иначе они теряют свой смысл. А ты то искажаешь буквы, то вставляешь лишние, то, наооброт, пропускаешь. Нужно говорить не букашки, а ка… не гало-вешки, а го… ну и так далее. Ну и конечно же, большое значение имеет правильный тон. Верно взятый тон — половина успеха. Слушай, как должна ругаться настоящая гарпия.
Тетушка набрала воздуху и выдала:
— #@#$@+$ !!!
Глохе удалось вовремя закрыть уши, но даже при этом ее обдало таким жаром, что личико ее побагровело. На обеденном столе появились проплешины, воздух замерцал, и по затрапезной прокатилась волна удушливой вони.
Когда помещение продуло сквозняком и к девушке вернулась способность дышать, Гаркуша, вернувшись к обычному карканью, спросила:
— Ну как, можешь ты выдать что-нибудь подобное?
— М-м-может быть, со временем, — пролепетала Глоха, прекрасно понимая, что это время никогда не настанет.
— То-то и оно, что «со временем», — устало проскрипела тетушка. — О времени и речь. Ты, Глоха, еще неоперившаяся цыпочка, и было бы чистым безрассудством отпускать тебя в путешествие одну, без надлежащего руководства. При твоем невежестве тебе лучше носа из гнезда не высовывать. Да и какой в этом смысл? Разве ты знаешь, где хранятся Разрыв-Семена? Ты умеешь вести воздушную разведку, составлять карты и прокладывать маршруты в соответствии с духом Времени Гарпии? Только мы, ужасные, вонючие, неприкасаемые, непристойные гарпии храним сокровенное знание и поддерживаем своды Храма надежды Ксанфа, дожидаясь поры, когда сможем поднять покров тайны и вступить в свои истинные права. Это время еще не пришло, но оно не за горами. И когда Время Гарпии настанет…
Она осеклась, поняв, что едва не выболтала нечто важное.
— Ладно, это тебе знать незачем. Короче говоря, прежде чем пускаться в самостоятельное путешествие, выучись нормально ругаться. Вот докажешь, что ты готова к самостоятельной жизни, тогда и лети, куда хочется.
Так все и кончилось. При этом обвинить тетушку Гаркушу в несговорчивости и предвзятости было трудно: по понятиям гарпий, она предъявила Глохе весьма скромные и умеренные требования. Только вот, к сожалению, совершенно невыполнимые. Ее нежные губки не могли даже принять форму, необходимую для произнесения столь ужасных слов.
Глоха заморгала. Порыв безумия миновал, и она вновь обнаружила себя на лесной дороге.
— Славная старушенция, в жизни толк знает, — одобрительно произнесла Метрия.
— Ты подсмотрела… подслушала наш разговор с тетушкой Гаркушой? — смущенно спросила Глоха.
— Ха, подсмотрела! Это я ею и была! — заявила демонесса. — Ты глянь на листву.
Глоха огляделась. Ближайшие листья увяли, а некоторые обгорели, словно и впрямь были опалены свирепым ругательством.
— Но как такое возможно? — изумилась девушка.
— Это были не простые воспоминания, — пояснил ей Трент. — Мы все оказались участниками происходящего. Тут действует могучая магия.
— Тогда нужно уносить ноги, пока с нами не случилось что-нибудь ужасное, — вскричала напуганная Глоха. — Мне такие воспоминания совсем не нравятся.
— Боюсь, нам не удастся ускользнуть до тех пор, пока мы не разберемся в существе этих воспоминаний, — сказал Трент. — Тебя что-то мучит, не давая покоя, и пока источник тревоги не выявится, мы останемся здесь. Чтобы унять порывы безумия, нужно разобраться в себе.
— Но я вовсе не хотела ничего такого, — захныкала Глоха.
— А по чьему, интересно, настоянию вы сюда залезли? — ехидно осведомилась Метрия. — Разве не ты, маленькая нахалка, считала, что безумие тебя не коснется? Все дело в твоей самоуверенности.
— Я была не права! — в отчаянии призналась девушка. — Все это из-за меня! Я убегу отсюда! Прочь! Прочь!
Она кинулась бежать по равнине, но тут же почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног. Мир покачнулся, словно произошел сдвиг реальности. Послышался звук, похожий на плеск быстро текущей воды.
— О нет! Нет!
Позади огорода, где выращивались приправы для кухни, нарастал шум яростного потока. Обезумевшая от непрекращающихся дождей река окончательно вышла из себя, точнее, из своих берегов, и с ревом устремилась вперед, норовя выворачивать валуны, вырывать с корнями деревья, а также подхватывать, уносить и плющить в лепешки, швыряя на камни, всех, кто попадался навстречу. Совершенно неподходящая обстановка для непивной, то есть, конечно, невинной крылатой девушки.
Почти ослепленная слезами и неистово нахлынувшими чувствами Глоха наполовину летела, наполовину бежала над неровной, грязной, скользкой, предательской тропой, стараясь убежать от потока. Ближние чудовища пробудились и зашевелились, принюхиваясь к дразнящему запаху свежей и вкусной юной гоблинши. Медленно поднявшись, они перекрыли ей путь к отступлению.
Испуганная Глоха распростерла крылья, намереваясь взлететь выше, но неистовая вода окликнула воздух, и он завихрился в смертельно опасный конус, потянувшийся к ее изящным крылышкам. Она уже не осмеливалась подняться в воздух, боясь, что смерч выщиплет перья и сделает ее совершенно беспомощной. Ей пришлось остаться на земле.
Однако тут же возникла новая напасть: со всех сторон к ней устремились серебристые, гладкие и кусачие никельпеды. Мало того, что эти твари так и норовили отхватить кусочек ее нежной плоти, так еще и раскидывались вокруг выраставшие прямо из земли усики, чтобы ухватить ее за ноги и отдать на растерзание. Она угодила в ужасную ловушку и была близка к отчаянию.
Глоха попыталась свернуть на боковую, ведущую неведомо куда тропку, но один из усиков захлестнул петлей лодыжку, и она ничком упала на землю, больно ушибив коленку.
От боли и испуга бедняжка закричала, но вода ревела так громко, что она поняла: ее зов никто не услышит. На помощь надеяться не приходилось.
Усики обвились вокруг нее и спеленали так плотно, что она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни крылышком. Стая никельпедов, звякая жвалами, устремилась к ней, предвкушая поживу. А следом за маленькими обжорами уже приближались более медлительные, но и более крупные хищники.
Глоха снова завопила, но это был уже не зов о помощи, а истошный крик широчайшего диапазона. В его переливах угадывались намеки на некоторые слова, правильному выкрикиванию которых ее так долго и безуспешно пыталась научить тетушка. Плотоядные усики мигом расплелись, никельпеды отпрянули, чудовища застыли на месте. Замешательство продолжалось лишь долю мгновения, но и его оказалось достаточно, чтобы отчаянное желание девушки оказаться в каком-нибудь другом месте воплотилось в жизнь. Все вокруг изменилось.
Она снова упала ничком, но уже не на тропу, а на длинную полосу мокрого песка. Сверху ее накрыли бессильно упавшие крылья. Девушка отстраненно осознавала присутствие светящейся плесени, грибов, жуков и разноцветной грязи, пятна которой пометили некоторые части ее тела, упоминать о которых не стоило. Торопливо вскочив на ноги, она поняла, что находится напротив затянутого рваной паутиной темного лаза.
Куда он может вести, она не знала, да и знать не могла, но не колеблясь нырнула во мрачный зев. Что бы ни ждало ее там, это едва ли могло быть хуже оставшегося позади.
Туннель петлял, словно норовя сбить ее с толку, однако она торопливо следовала всем его изгибам, не решаясь замешкаться и на миг. В конце концов подземному коридору надоела эта игра, и он вывел ее к анфиладе небольших, слабо освещенных пещер, расположенных под гнездилищем гарпий. Несмотря ни на что, ей, похоже, удалось уйти от преследователей и даже найти, если не безопасное, то по крайней мере казавшееся таким укрытие. Ковыляя и спотыкаясь, девушка брела по каменистым расщелинам, где росли ядовитые с виду зловеще светящиеся лианы, оплетавшие развалины древних зданий и разбитые статуи чудовищ. Ползком Глоха преодолела ненадежный, готовый обрушиться, узкий деревянный мостик, перекинутый через зияющую темную пропасть, из ужасных глубин которой слышался жуткий, леденящий кровь шорох. Едва она оказалась на той стороне, как мост затрещал и упал в бездну. Девушка прислушалась, но звук падения так до нее и не донесся.
Наконец магическая тропа привела к озерцу зловещего тумана. Доверия оно не внушало, и девушка, ухватившись за торчавший из трещины в скале корень, с нескольких попыток ухитрилась взобраться на более высокий уступ. Ей хотелось надеяться, что там она сможет перевести дух.
— Как бы мне хотелось взлететь к звездам, — выдохнула она.
Но об этом не приходилось и мечтать: даже окажись Глоха в мрачной, погребенной в недрах земли пещере, а под открытым небом, усталость не позволила бы ей подняться в воздух. Сознавая реальность, девушка сделала то, что в сложившихся обстоятельствах было самым разумным, — прилегла, устроилась поудобнее и провалилась в сон.
По прошествии некоторого времени — о том, какого именно, у нее не было ни малейшего представления — она проснулась. Сквозь сеть трещин в потолке пещеры внутрь струились серебристые лунные лучи. Глоха приподнялась и принялась искать ответы на заполонившие ее маленькую головку вопросы.
— Где я? — растерянно пролепетала она вслух.
— В древней, давно позабытой пещере, — донесся шепот. Кажется, голос принадлежал каменному лику, но девушку это не удивило. Все равно ведь все происходящее ей чудилось.
— Я одна? — спросила она.
— И да, и нет, — отозвался тот же холодный шепот. Каменный лик не шелохнулся, так что, возможно, голос принадлежал не ему. Да и вообще камни не говорят. Но в таком случае откуда здесь, под землей, взяться тихому, похожему на шелест ветра голосу?
Возможно, она просто спала и видела дурной сон, принесенный ей ночной кобылицей. На всякий случай девушка ущипнула себя за руку, но хотя ей стало больно, вокруг ничего не изменилось. Кроме того, что она почувствовала свои ноги. По той простой причине, что ее маленькие вкусные пальчики кто-то покусывал.
Оглядевшись, Глоха поняла, что ее голова находится в каменном гнезде, полном крупных яйцевидных камней, а ноги — в круглом пруду с холодной водой. Плававшие там маленькие рыбки действительно пощипывали ей пальчики, но мягко, не откусывая ни кусочка. Скорее всего, они просто хотели привести ее в чувство и заставить ее обратить внимание на окружающую обстановку.
Глоха присела и поднялась на ноги.
А зря — она тут же пронзительно вскрикнула от боли. Оказалось, что ушибленное при падении колено раздулось до размеров небольшой тыквы, а боли в нем хватило бы и на тыкву вдвое большую. Пришлось снова сесть.
Чувствовала она себе прескверно: нога болела, во рту пересохло, живот сводило от голода, а к этим радостям добавлялась тоска по матушке, гоблинше Голди, отцу, гарпию Гарди, и наставнице, доброй демонессе Чудо-в-Перьях. И как ее вообще занесло в такое гадкое место?
Предаваться отчаянию Глоха все же не стала. Прежде всего — благо, такая возможность имелась — она решила утолить жажду. Вода в круглом пруду оказалась кристально чистой, прохладной и освежающей. После нескольких глотков сухость во рту прошла. Почувствовав себя малость получше, девушка склонилась над зеркальной поверхностью пруда и разглядела очертания трех смотревших на нее с легким укором золотистых рыбок. «Не иначе как укорюшки», — подумала она, опуская руку в бассейн.
— Не бойтесь, я вас не обижу, — сказала Глоха, поглаживая серебристые чешуйки. — Только поглажу. Я тут пытаюсь выжить, и вы, быть может, скрасите мое одиночество.
Рыбки, не иначе как в знак согласия, исполнили в воде веселый танец, только это неожиданно пробудило в ней раздражение. Они внушали ей надежду, которая могла оказаться тщетной, и это пугало. Но, может быть, стоит попросить их передать весточку близким? Надо что-то делать, не может же она просто лечь и умереть.
— Плывите, милые, и расскажите моим родным, где я, — попросила девушка. — Лучше всего будет, если вы найдете Чудо-в-Перьях.
Это и впрямь было бы лучше всего, поскольку Чудо-в-Перьях славилась отзывчивостью и ни за что не оставила бы воспитанницу в беде, а будучи демонессой, располагала немалыми возможностями для оказания помощи. Рыбки в знак согласия совершили несколько пируэтов и умчались прочь по тайной протоке.
Глоха снова легла и попыталась заснуть, поскольку ничего другого — не считая, разумеется, страха и страданий — ей не оставалось. Однако спустя всего восемь долгих минут и две или три коротких она поняла, что сон не придет. Бедная девушка — голодная и окоченелая — лежала среди яйцеобразных камней в каменном гнезде, по сравнению с которым жесткие, грязные и отнюдь не вызывавшие у нее восторга гнезда гарпий могли бы показаться мягкими, теплыми и уютными. Правда, камни были разноцветными и даже светились, но лежать на них от этого удобнее не становилось.
Чтобы хоть немного согреться, она снова — на сей раз осторожно, стараясь не тревожить распухшее колено — поднялась на ноги. Боль оказалась почти терпимой, и ей удалось подойти к ближайшей, самой большой трещине в стене. Присматриваясь к камням, девушка думала о том, что если нaстало то самое Время Гарпии, о котором уже столько поминали, то ей от этого радости нет. Во всяком случае, пока.
Дальнейший путь пролегал среди развалин. Колено худо-бедно приспособилось к осторожной ходьбе, и Глоха даже мурлыкала себе под нос, глазея по сторонам и размышляя о Чуде-в-Перьях. Если рыбки найдут демонессу, она непременно явится. Ну а если нет…
Подойдя к толстой колонне, Глоха машинально постучала по ней, и колонна откликнулась хмурой, унылой нотой. Девушка постучала по соседней, и звук оказался иным. Когда выяснилось, что каждая колонна звучит на своей ноте, крылатая гоблинша сыграла на колоннах мелодию. Теперь сквозь щели в пещеру проникали не лунные, а солнечные лучи, и купавшиеся в их свете золотистые пылинки исполнили под эту музыку замысловатый танец. Лучи света вибрировали как струны арфы, а там, где они касались глыб песчаника, камень менял цвет. Руины откликались на музыку, вплетая в кружево созвучий все новые и новые нити. Духи камней, чьи голоса влились в общий подземный хор, кружили вокруг проема в стене пещеры, которого Глоха до сих пор не замечала. Она двинулась туда и вдруг поняла, что это ход, по которому можно попасть на поверхность. Если бы только ей удалось протиснуть в расщелину усталое, истерзанное тело.
Музыка ли обострила все ее ощущения, или причиной тому было нечто иное, но внезапно она поняла, что различает голоса горгулий, каменных чудовищ, угнездившихся среди развалин. Ей стало ясно, кто они такие, и что с ними случилось.
— О горгульи! — воскликнула она. — Когда-нибудь Ксанф узнает вашу историю.
Шепот каменных статуй усилился до нестройного гула и шипения. Ей показалось, что из пещеры со свистом выходит воздух. Стены задрожали, руины стали раскатываться по камушкам. Трещина перед ней расширилась.
Испугавшись, как бы не рухнул свод и пещера не погребла ее под скальными обломками, Глоха вскрикнула и проскочила сквозь расширившуюся трещину и оказалась на скользкой наклонной сланцевой плите. Потеряв равновесие, она упала и покатилась под уклон и, лишь когда спуск закончился, снова поднялась на ноги.
Теперь перед ней лежала крутая, идущая наверх тропа. Не зная, ведет она к избавлению или всего лишь в очередную ловушку, девушка заспешила по ней со всей быстротой, с какой позволяло двигаться больное колено. Некоторое время ей приходилось пригибаться, чтобы не приложиться головой к низко нависавшему потолку, но потом коридор расширился, и она вышла на поверхность поблизости от хорошо знакомого гнездилища гарпий. И тут же место действия изменилось.
Глоха обернулась, но никаких признаков пещер и руин позади нее не оказалось. Вокруг сплошной зеленой стеной стоял лес. Проще всего было решить, что ей привиделся дурной сон, но уверенности в этом у нее не было.
Она заморгала, а проморгавшись, поняла, что очередная волна безумия схлынула, оставив при ней воспоминания о нижних пещерах — тех, которых, по утверждениям гарпий, попросту не существовало. Но теперь Глоха была уверена, что это совсем не так.
— Выходит, древние руины с горгульями и впрямь существуют, — промолвил Трент. — Не мешало бы произвести раскопки и реставрацию.
— Что такое реставрация? — поинтересовалась Глоха.
— Разновидность магии, позволяющая восстанавливать утраченное в прежнем виде.
— Понятно. Но кто же займется этим, если ты собрался сойти со сцены?
— Да уж найдется кому, — с улыбкой отозвался волшебник. — Негоже нам, уже сыгравшим свои роли, занимать места на сцене, не давая выступить молодым. Кстати, это одна из причин, по которым Добрый Волшебник Хамфри держит в тайне местоположение Источника Молодости.
— Но чего я не понимаю, — задумчиво произнесла Глоха, — так с какой стати эти волны безумия оживляют только мои воспоминания. Что, ни у кого другого ничего подобного нет?