Иногда, а вернее, часто, я стою перед ними и думаю, что с тем же успехом мог подготовиться к этим визитам, изучая не богословие, а химию… Жуткие минуты и часы, когда пытаешься завести пастырскую беседу, а она хромает и сбивается с курса! И ужасные условия, в которых живут эти люди, а ведь об этом нельзя проронить ни слова. Многие охотно и многословно повествуют о своем весьма прискорбном образе жизни, говорят об этом легко и свободно, так что видно, что неодобрение или сочувствие их весьма удивило бы186.Однако и от этой обязанности Бонхёффер не уклонялся. Более того: чтобы сблизиться с этими семьями и больше времени проводить с мальчиками, он перебрался в меблированные комнаты по соседству, на Одербергштрассе, номер 61. Применив полученный в «Юнионе» опыт, он ввел политику открытых дверей: юные подопечные могли навещать его в любое время без предупреждения. То было отважное и необычное решение для некогда замкнутого молодого человека. Помещение он арендовал у булочника, магазин которого занимал нижний этаж. Жене своего хозяина Бонхёффер велел допускать мальчишек внутрь даже в его отсутствие. На Рождество он роздал им подарки. Суцу он признавался:
Я с нетерпением жду праздника. Вот где настоящее дело. Домашняя их жизнь по большей части неописуема: бедность, беспорядок, распущенность. Но дети еще не закрылись. Меня часто поражает, каким образом юные не ломаются и не погибают окончательно в подобных условиях, и, естественно, задаешь себе вопрос, как бы ты сам реагировал на такие обстоятельства.Через два месяца он снова писал Суцу:
Вторая часть учебного года почти полностью посвящена подготовке к конфирмации. С Нового года я жил тут, на севере, чтобы каждый вечер принимать у себя мальчиков – не всех сразу, разумеется, по очереди. Мы ужинали вместе, потом играли – я научил их играть в шахматы и они теперь играют с большим энтузиазмом… В завершение вечера я всегда читаю отрывок из Библии, а затем провожу краткую катехизацию, которая порой перерастает в весьма серьезный разговор. Опыт работы с этими детьми оказался настолько важен, что я едва могу оторваться от него187.Именно в это время Бонхёффер арендовал четыре гектара земли к северу от Берлина и построил там небольшой домик. Участок находился в Бизентале, домик был примитивный, из бревен и рубероида. Внутри находились три кровати, несколько стульев, стол и керосинка. На фотографии он позирует в этом убежище в духе Торо, принимая вполне романтическую позу – на ногах гетры, в зубах трубка. Он часто удалялся в это жилище отшельника, порой приглашал сюда студентов, порой – мальчишек из Веддинга. Как и берлинская квартира, этот дом был всегда открыт для них. Незадолго до конфирмации Бонхёффер спохватился, что у многих ребят нет ни приличного костюма для такой оказии, ни денег, чтобы его пошить, и купил рулон шерстяной ткани, из которого вышло по достаточно большому куску для каждого парня.
Заболевшего ученика Бонхёффер посещал в больнице дважды и трижды в неделю и молился с ним перед операцией. Врачи опасались, что придется отнять мальчику ногу, но, словно чудом, ногу удалось спасти, мальчик полностью оправился и явился на конфирмацию вместе со всеми остальными.
Конфирмация состоялась в воскресенье 13 марта 1932 года. В тот же день проходили и общенациональные выборы президента страны. Нацистские банды проносились по улицам на грузовиках с мегафонами, будоражили, запугивали. Месяцем ранее Гитлер был отстранен от участия в выборах, поскольку он родился и вырос в Австрии, однако тут же нашлась возможность обойти это препятствие, и фюрер все-таки выдвигался на должность президента. В Веддинге в то воскресенье тоже было шумно, но вся эта подогреваемая нацистами суета не помешала спокойному течению службы. Обращенная к детям проповедь звучала мягче, нежели большинство выступлений Бонхёффера в ту пору:
Дорогие конфирманты! В последние дни перед конфирмацией я снова и снова спрашивал вас, что вы хотели бы услышать в обращенной к вам в этот праздничный день речи, и часто слышал один и тот же ответ: нам нужно серьезное предостережение, такое, какое мы бы запомнили на всю жизнь. Обещаю вам: каждый, кто будет сегодня слушать внимательно, получит предостережение, и даже не одно, однако ныне сама жизнь посылает нам много очень серьезных предостережений – и мне бы не хотелось еще более омрачать ныне ваши представления о будущем. Вы и так хорошо разбираетесь в суровых жизненных фактах. Сегодня вас не запугивать надо, но ободрять, сегодня здесь, в церкви, мы будем говорить о надежде, которую мы имеем и которую никто не отнимает у вас188.Он пригласил мальчиков прийти через два дня на службу и причаститься всем вместе. В следующее воскресенье наступила Пасха, и Бонхёффер с большой группой учеников уехал во Фридрихсбрунн. Кузен Ханс-Кристоф поехал вместе с ним, чтобы помочь присматривать за мальчиками. Родителям Бонхёффер писал:
Я счастлив побыть здесь с моими конфирмантами. Хотя к лесам и к природе в целом они особого пиетета не выказывают, но им нравится лазить повсюду в долине Боде и гонять мяч на лугу. Порой бывает нелегко удержать под контролем этих довольно-таки асоциальных мальчишек… Надеюсь, что впоследствии вы не обнаружите в доме каких-либо нежелательных следов их присутствия. За исключением одного разбитого окна, все осталось в прежнем виде… хотя фрау С. [экономка] несколько негодует на пролетарскую оккупацию… В четверг все уже будет позади189.
* * *
Через пять месяцев Бонхёффер вернется во Фридрихсберг уже по другому поводу. Четыре поколения соберутся на девяностолетие Юлии Тафель Бонхёффер. Сыну Кристель и Ханса фон Донаньи Кристофу еще не исполнилось и двух лет, но по доброй семейной традиции он выучил и прочел стих в честь прабабушки:Многие из собравшихся не были христианами, но все эти люди были воплощением тех ценностей, которые привели Дитриха к христианству в мире, шарахавшемся от христианства во все стороны – к голому материализму, к иррациональности национализма. Эти люди сохраняли культуру и приличия посреди варварского безумия. К пиетической ветви христианства, которая разлучила бы его с семьей и с «миром», Бонхёффер всегда относился скептически, а поскольку он оставался всегда частью своей семьи, родные во всей полноте видели его жизнь – жизнь христианского священника и богослова.
Когда ты была такой, как я,
Люди ездили на лошадях,
Когда я стану таким, как ты,
Мы полетим на Луну.
Не так-то просто быть богословом в семье, где отец – один из известнейших в мире врачей, а старший брат расщепляет атом вместе с Эйнштейном и Планком, но еще труднее было выйти за пределы богословия, которое проповедовал почтенный прадед Карл Август Хазе, и того, что проповедовал всеми уважаемый сосед по Грюневальду Альфред фон Гарнак, и пробиться к тому богословию, которое побуждало его говорить с университетскими студентами о любви к Иисусу и рассуждать о Боге с бедняками, ютящимися на съемных квартирках в Веддинге.
Семья Бонхёффера не могла не заметить перемену, произошедшую в младшем сыне с тех пор, как он отбыл из Берлина на Манхэттен, и эта перемена не казалась каким-то странным и неуклюжим заскоком, от которого молодой человек оправится, когда обретет большую зрелость и более широкие взгляды. Эта перемена не шла вразрез с тем, что было раньше, скорее, это было продолжение и углубление прежнего. Никогда Дитрих не совершал резких поворотов, которые смутили бы его близких, никогда не «евангелизировал» их с кондачка. Он, как и прежде, почитал родителей, с уважением относился ко всем членам семьи и глубоко дорожил теми ценностями и правилами, в которых был воспитан. Для него естественно было отказаться от «фраз» и потакания сантиментам любого вида и столь же естественно было его противостояние национал-социализму и всему, что он влек за собой. С такой верой, как и с верой его матери Паулы, затруднительно было бы спорить, хотя кое-кто из родственников, возможно, и хотел бы их просветить.
Несколько лет спустя, в 1936 году, Бонхёффер написал своему зятю Рюдигеру Шляйхеру, столь же либеральному в богословии, как сам Бонхёффер был консервативен, письмо, которое многое говорит об их отношениях:
Прежде всего я должен со всей простотой признаться: я верю, что одна только Библия дает ответы на все наши вопросы и что нам нужно лишь постоянно и капельку смиренно просить, чтобы принять этот ответ. Нельзя просто читать Библию, как обычную книжку, нужно вникать в нее, чтобы она раскрылась. Мы получим ответ на главный вопрос, только если будем надеяться его получить. Через посредство Библии с нами разговаривает Бог, а о Боге нельзя попросту думать своими силами, нужно искать Его – только когда мы обращаемся к Нему, Он отвечает нам. То есть Библию можно, конечно, читать как книгу, изучать методом критического анализа текста и так далее – против этого мало что можно возразить, вот только подобный метод не раскроет нам сердце Библии, он затронет лишь поверхность. Мы бы не смогли понять слова близкого человека, если б принялись их анализировать. Надо просто выслушать их и принять, чтобы они остались у нас на уме, продолжали звучать еще много дней – просто потому, что мы любим этого человека и, как Мария, «положим это на сердце своем», чтобы эти слова постепенно все полнее раскрывали нам человека, сказавшего их. Так должно быть и со словами Библии: если мы отважимся принять их как слова, обращенные к нам Богом, который любит нас и не хочет оставить нас без ответов на наши вопросы, тогда и только тогда мы научимся радоваться Библии…
Если я раз навсегда решу для себя, где мне искать Бога, я всегда смогу найти там Бога, который в той или иной форме вступает со мной в общение, который весьма любезен и приятен и соответствует моей натуре. Но если место встречи назначает Бог, то это место не во всем будет приятно и сообразно моей природе. Место встречи – Крест Христов, и тот, кто хочет обрести Бога, должен идти к подножию Креста, как сказано в Нагорной проповеди. Это вовсе не сообразно нашей природе, это нам тяжело и страшно. Но такова весть Библии, причем не только Нового, но и Ветхого Завета…
И теперь я хочу поговорить об этом с тобой лично: с тех пор как я научился читать Библию таким образом (а это не так давно), она с каждым днем становится для меня все большим чудом. Я читаю ее по утрам и вечерам, а зачастую и днем и каждый день размышляю над текстом, выбранным на неделю, стараюсь глубоко погрузиться в него, чтобы по-настоящему расслышать его смысл. Я знаю, что без такой помощи не смогу жить правильно190.
Глава 9
Принцип фюрерства
1933
Чудовищная опасность нашего времени заключается в том, что повсеместно раздается призыв к авторитету вождя или должности, и мы забываем о человеке, одиноко предстоящем высшей власти, и о том, что каждый, кто налагает насильственно руки на другого человека, попирает вечные законы и берет на себя сверхчеловеческую власть, которая в итоге сокрушит его.
****
Церковь имеет лишь один алтарь, алтарь Всевышнего… перед которым да преклонится все творение… Кто ищет иного, пусть держится в стороне – он не может присоединиться к нам в доме Божием… Церковь имеет всего лишь один амвон, и с этого амвона провозглашается вера в Бога и никакая другая воля, кроме воли Божией, сколь бы добрыми ни были намерения человеческие.
Дитрих Бонхёффер
30 января 1933 года ровно в полдень Адольф Гитлер сделался демократически избранным канцлером Германии. Страну Гёте, Шиллера и Баха возглавил человек, водивший компанию с безумцами и преступниками, не раз появлявшийся на публике с кнутом в руке. Начинался Третий рейх.
Двумя днями позднее, в среду 1 февраля, 26-летний богослов выступил по радио из студии на Потсдамерштрассе. Обращение Бонхёффера к радиослушателям было озаглавлено «Молодое поколение: изменившаяся концепция лидерства». Он говорил о принципиальных проблемах фюрерства, объяснял, что такой вождь непременно превратится в идола, в «ведущего не туда». Передачу оборвали прежде, чем он успел закончить.
Обычно эту историю излагают так, словно Бонхёффер отважно выступил против Гитлера, а подручные фюрера отключили микрофон и прервали передачу, но на самом деле передача была заранее спланирована на определенное время, а не в качестве реакции на победу Гитлера. Почему выступать позвали именно Бонхёффера, в точности не известно. Возможно, по рекомендации Вольфа-Дитера Циммермана, который работал в отделе радио при Евангелическом издательском союзе. Незадолго до того дважды выступал по радио Карл Бонхёффер. Речь Дитриха не была направлена конкретно против Гитлера, но говорил он о давно уже сложившемся «принципе вождизма» (Der Führer по-немецки буквально означает «вождь»). Термин возник в популярном движении германской молодежи в начале ХХ века, и пока еще «Гитлер» и «фюрер» не стали синонимами, хотя Адольф Гитлер, разумеется, именно на концепции фюрерства въехал на должность канцлера, а в итоге полностью отождествился с мистическим «вождем». Он требовал, чтобы его именовали фюрером, потому что хотел использовать принцип вождизма для собственных политических целей. Однако в феврале 1933 года отождествление еще не до конца осуществилось и термин «фюрер» не ассоциировался исключительно с главой национал-социалистической партии. Тем не менее, странный случай – подобное выступление через два дня после победы Гитлера на выборах.
Возможно, передачу и в самом деле оборвали нацисты, но так же вероятно, что Бонхёффер неверно понял указания владельца студии и у него попросту кончилось время. Вряд ли нацисты уже тогда контролировали радиопередачи так, как они будут их тотально контролировать спустя несколько лет. Хотя и соблазнительно поверить во вмешательство нацистов, и такое в самом деле могло произойти.
В любом случае Бонхёффер был расстроен тем, что ему не дали договорить, в особенности потому, что опасался, как бы у слушателей не сложилось впечатление, будто он одобряет Гитлера. Дослушав до конца, всякий бы понял, что принципом вождизма опасно злоупотребляют, но, поскольку конец речи не прозвучал, многие слушатели – особенно не слишком внимательные – могли бы вообразить, будто рассуждения Бонхёффера о принципе вождизма вливаются в общий хвалебный хор. Чтобы исправить положение, Бонхёффер продублировал эту речь и разослал ее своим влиятельным друзьям и родственникам с пояснением, что конец был отрезан. Речь была также опубликована в политически консервативной газете Kreuzzeitung, а в начале марта Бонхёффера пригласили выступить с полной версией этой речи в Берлинском институте политических наук. В начале 1933 года такие вещи были еще возможны.
Обстоятельства, в которых состоялась или не вполне состоялась передача, не должны заслонять от нас мистической сути самого события. Через два дня после прихода Гитлера к власти молодой преподаватель богословия точно и беспощадно вскрывает главные философские изъяны режима, который еще не установился в ту пору, когда он писал эту речь, но который в ту самую неделю, когда он эту речь произносит, возглавит немецкий народ и на двенадцать лет погрузит страну и с ней еще полмира в вакханалию насилия и страдания, на исходе которой, среди миллионов прочих, унесет и жизнь богослова, выступившего с этой речью. Тут явственно присутствует пророческий аспект, хотя речь не затрагивала политику и текущие события. То была скорее философская лекция, но о политической ситуации она говорила с большей ясностью, чем тысячи политических речей.
Не только содержанием, но и структурой и манерой подачи эта речь принципиально отличалась от воспаленных бредней Гитлера. Бонхёффер выступал размеренно и сдержанно, он был логичен и точен, а кроме того, его размышления отличались интеллектуальной глубиной. Эта радиопередача, в отличие от многих других, не должна была развлечь или увлечь, она больше походила на университетскую лекцию. Многим слушателям она, должно быть, оказалась не по зубам, и даже если бы передачу не выключили преждевременно, кое-кто мог бы счесть ее занудной и сам бы заранее переключился. Бонхёффер не ставил себе целью покорить аудиторию. Он старался сосредоточить внимание слушателей не на себе, а на своих идеях. В этом принципиальное расхождение между его концепцией вождя и тем вождизмом, воплощением которого был Гитлер. Даже в том, как Бонхёффер подавал эту речь, сказалось это принципиальное расхождение: Бонхёффер не желал привлекать к себе внимание, не пытался ни на кого оказывать личное влияние, обращать кого-то в свою веру с помощью личного обаяния. Он видел в этом обман, поступать так значило бы искажать сущность собственного мировоззрения. Бонхёффер служил не лицам, но идеям, и главной его идеей было убеждение, что идеи могут сами за себя постоять.
Чтобы понять ужас происходившего в ту пору в Германии и постичь гениальность той речи Бонхёффера, нужно разобраться с историей понятия «вождизм». Эта чудовищно искаженная концепция лидерства трагически отличалась от более современных представлений. Именно такие распространенные в народе представления помогли Гитлеру прийти к власти и привели к кошмару концентрационных лагерей. И Бонхёффер выступал против Гитлера именно как против осуществления этого неверного принципа вождизма. В той передаче Бонхёффер изложил свои мысли по данному поводу.
Он начал с рассуждения о том, почему Германия вздыхает по «фюреру». Первая мировая война и последовавшие за ней беспорядки и экономическая депрессия привели к кризису, в результате которого новое поколение утратило всякую веру в традиционный авторитет кайзера и Церкви. Немецкая концепция «фюрера» родилась из разочарований этого поколения, из поиска некоего смысла и руководства, которое вывело бы страну из пучины бед. Различие между подлинным вождем и ложным вождизмом, по мысли Бонхёффера, заключалось в следующем: настоящий вождь получает власть от Бога, источника всего благого. Так родители имеют законную власть над детьми, поскольку сами склоняются перед законной властью милосердного Бога. Но фюрер ни перед кем не склонялся, его власть была авторитарной и самовольной и таким образом покушалась на мессианство.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента