Есаулов Максим. Потерявшие солнце

   – Папа, это ты?
   Словно холодное лезвие отделило мозг от позвоночника. Тело реагировало быстрее. Он не смог остановить себя и резко развернулся с пистолетом в руке.
   Девочке было лет двенадцать. Она стояла несколькими ступеньками ниже распахнутой двери пятого этажа и, кутаясь в длинную синюю кофту поверх ночной рубашки, смотрела на него широко раскрытыми глазами. Прямо на него. Прямо ему в лицо.
   Огромные пушистые ресницы. Заколка с пластмассовым зайчиком в русых волосах.
   «Никогда не оставлять свидетелей». Рука с пистолетом пошла вверх.
   На розовой щеке отпечаток подушки. Сладкий след сна.
   «Не думать!!!»
   Палец привычно плавно потянул спусковой крючок. Казалось, к нему привязана двухпудовая гиря. Лестница плясала, как палуба тонущего корабля.
   «У меня просто нет выхода».
   Шум дождя неожиданно ворвался в голову. Холодные струи охолонули мозг и заструились по венам, набухая тяжестью в онемевших пальцах. Взорвалась болью нога.
   «Только не смотреть в эти огромные карие пустые глаза, тогда… Пустые… Пустые…»
   – Папа! Это ты или нет?
   «Господи! Она же слепая!» – с ужасом осознал Цыбин, тщетно пытаясь остановить собственный палец.
   Безразлично хрустнул сухой выстрел «вальтера».

* * *

   Несвежий воротник рубашки противно натирал шею. Антон провел рукой по подбородку и поморщился. Когда ему не удавалось побриться, возникало ощущение немытости, словно все вокруг на него смотрят. Как назло, давно принесенный из дома на экстренный случай станок уже около недели радовал глаз нового неизвестного владельца. Скорее всего, это был кто-то из Хохиных недоносков, постоянно вызываемых им по материалам. Антон вздохнул и достал папиросу. Домой уйти не удалось. На утренней «сходке» Вышегородский объявил, что «Грабли» объявлены до особого распоряжения и придется делиться на ночную и дневную смену. Дневная будет работать по текущим делам, а ночная искать по злачным заведениям убийц Святой. В дневную попали все «старые» опера, а в ночную молодежь. Оно было понятно: в кабаках с ОМОНом щеки надувать – не материалы откатывать. Лишние мозги не обязательны.
   Антон выпустил дым и бегло просмотрел свой багаж. Две карманки – отказываются элементарно. Черепно-мозговая травма – меньше пить надо и на ногах крепче стоять. Грабеж ларька – здесь придется повозиться. Отдельное поручение из следствия по краже, с пометкой «П» красным фломастером. Перспектива на раскрытие. Любопытно. Двухкомнатная коммуналка на Восстания. Одну комнату занимает врач с женой, другую гопница Горелова с сожителем, матерью и ребенком. Врач уезжает на неделю в санаторий, а по приезду обнаруживает, что филенка двери подломана и из комнаты пропали шторы, кофейный сервиз челябинского производства и шуба фабрики «Большевичка» из искусственного леопарда. Страшно запутанная история. Гореловы дают подробные показания. Конечно, они в недоумении. Даже представить себе не могут, как такое могло случиться. Входная дверь, к слову, не повреждена. Следователь Павленко (полный урод) просит проверить на причастность лиц судимых за аналогичные преступления, а также проверить показания Гореловых. Проницательный мужик!
   Антон оторвался от бумаг и бросил в пепельницу погасшую «беломорину». Потолок в кабинете продолжал течь. Капли дождя, неумолимые как время, срывались сверху и звонко ударялись о дно моторной крышки. На тошнотворно покрашенных пупырчатых стенах кабинета также оседала влага. Антон подумал, что скоро в кабинете нельзя будет работать без дождевика.
   – Есть покурить чего? – Полянский, стоя в дверях, крутил в руках зажигалку.
   – «White Sea channel».
   – Wonderful!
   – Чего?
   – Я говорю: чудесно, полиглот доморощенный!
   – Будешь гундеть – будем расставаться. – Антон подвинул Полянскому пачку. – Как успехи в деле о часах «Бурэ»?
   Полянский глубоко затянулся и махнул рукой.
   – Только что отказал. Пока я лазал у ломбарда, Фаля протрезвел и пошел в отказ со всеми вытекающими. Пришлось все грузить на Токарева, а он идиот и по возрасту – не субъект.
   – Сочувствую.
   – Да ладно. Времени только жаль. – Полянский открыл дверь. – Пойду на Озерной. В коммуналке рояль сперли. Подозревают наркомана Горбушина.
   – Господи! Как он его мог утащить?
   – Черт его знает. Схожу посмотрю.
   Антон тоже поднялся:
   – Пошли. Мне тоже в адрес надо. На Восстания.
   На улице лило как из ведра. Ноги мгновенно стали мокрыми. Струйки воды побежали по лицу и за шиворот. Угловой дом Восстания и Ковенского был вообще популярным на антоновской территории – три особо опасных рецидивиста, два надзорника, не считая мелкой шушеры. На поиски нужной квартиры ушло всего минут двадцать – тридцать. Дверь открыли, когда он уже собрался уходить. Девице можно было дать в районе тридцатки, значит, ей было двадцать с небольшим. Грязный зеленый халат, немытые волосы, запах перегара.
   – Горелова Зоя? Милиция, красавица.
   Она испуганно сглотнула и отступила внутрь квартиры.
   Антон заглянул в кухню. Грязь и вонь. Дернул приличную покрашенную дверь справа от входа. Заперто.
   – Соседи не живут. – Голос у нее был хриплый.
   Антон толкнул обшарпанную дверь в другую комнату. Запах кислятины и табака. Жуткий беспорядок. На столе объедки. Простыни на постели серого цвета. Детская кроватка пуста.
   – Ребенок-то где?
   – Серега с ним гуляет.
   – А мать?
   Горелова опустила голову:
   – Померла. Неделю как схоронили.
   Антон пнул ногой батарею бутылок у батареи:
   – Отравление?
   – Сердце! – вспыхнула Горелова. – Вам бы только…
   – Ладно, извини. – Антон открыл форточку и вдохнул свежего воздуха. – Собирайся. Поговорить надо.
   – Меня уже допрашивали. – Горелова гордо вскинула голову. – У вас есть… – она задумалась на секунду, – ордер на арест?
   Антон лениво подошел к ней и двумя пальцами взял за полу халата:
   – Слышь ты, хронь синяя, ты у меня сейчас пять суток огребешь без всякого ордера, поняла?!
   – Я не хронь! – зло сказала Горелова. – Дайте одеться.
   – Я отвернусь, мадонна.
   Он закурил, глядя на серый бесконечный дождь в глухом каменном колодце.
   – Я готова.
   Повернувшись, Антон присвистнул. Чудовище стало, конечно, не красавицей, но нормальным человеком. Черная кожаная куртка поверх чистой белой обрисовывающей грудь блузки. Узкая джинсовая юбка чуть выше колена. Черные колготки и черные полусапожки. Лицо с удачно подкрашенными глазами и подведенными губами утратило спитость и казалось миловидным.
   – Молодец, – похвалил он, – пойдем.
   В отделе было тихо. Усадив Горелову на скамейке в коридоре, Антон позвонил из кабинета:
   – Витя? Челышев. Есть баба на подсадку. А попозже? Я подержу. Да вчера я не знал… Ясно. Понял. Без проблем.
   Дождь поутих, только ветер наполнял серый день тоскливыми заунывными звуками.
   Горелова ерзала на самом краешке стула. Глаза у нее бегали. Антон чувствовал ее страх. Устраивать сложные психологические комбинации не было необходимости.
   – Зоя, ты любишь своего ребенка?
   Она встрепенулась:
   – Конечно.
   – Боюсь, ей будет тоскливо в приюте.
   Она побледнела.
   – Каком…
   – Обыкновенном! – Антон повысил голос. – А куда ее девать, когда ты в тюрягу поедешь.
   – Я?..
   – Нет, я! Я соседей трясу и думаю, что самый умный. Приехала принцесса. Пора на кичу. Отвралась. Сама себя своим враньем загнала. Будешь у рецидивисток подстилкой. Ты когда-нибудь думала, что такое женская зона? А? Попробуй, может, тебе понравится. – Он физически ощущал нарастающий в ее глазах страх.
   – Когда ты придешь в отряд…
   Эту историю он заучил еще от пенсионера Валерки Лаптева, у которого стажировался первый месяц. На несудимых баб она действовала безотказно. Лицо Гореловой дергалось, как резиновая маска.
   – …а ребенок в приюте будет грызть сырые макароны, – закончил Антон. Почему именно макароны, он не знал, но звучало очень круто.
   – Как вас зовут? – Горелова нервно сглотнула слезу.
   – Антон Владимирович.
   Дверь распахнулась. Андрей Ложкин – спортивный парень угрожающего вида с «угонной» группы открыл рот что-то спросить, но моментально оценив ситуацию перестроился:
   – Конвой с женской колонии вызывали? Можно побыстрее, торопимся!
   – Антон Владимирович!!! – завыла истошно Горелова, падая на колени и обнимая его ноги. – Сука я! Что хотите делайте! Только не сажайте! Дочку пожалейте! Все для вас сделаю!
   Ему стало скучно и неинтересно. Актерский запал прошел. Все повторяется как на заезженной пластинке: специалист из института мутантов, конвой из женской колонии…
   – Прекрати! – Он посадил ее на стул. – Обождите, пожалуйста, мы сейчас определимся.
   Ложкин недовольно пожал плечами и исчез. Горелова рыдала в голос. У нее началась икота:
   – Я не… не… ви-но… ва-та! Они бы… бы меня урыли!
   – Кто?
   – Раджаб и Леха! Им на пузырь не хватало, они и залезли к соседям.
   Антон налил ей стакан воды и улыбнулся сам себе. Раджаб Мухарбеков и Алексей Иваныпин были бичом его «земли». Оба ранее судимые пьяницы и гопники промышляли мелкими кражами на бутылку, но определить их за решетку никак на удавалось. Он вынул пару листов бумаги:
   – В коридоре стол есть. Садись и все подробно, иначе жопа тебе. Поняла?
   Горелова часто-часто закивала. Антон вспомнил про запросы в «Эпсителеком» и МСЖ и отворил дверь к Ложкину:
   – Спасибо за спектакль!
   – Всегда рад!
   – Присмотри за телкой. Мне отскочить надо.
   – Не могу, старый, мне с запросом на МСЖ надо пилить.
   – Тоже нормально. Мой закинешь?
   – Без проблем!
   В коридоре появился мрачный Полянский. Его куртка насквозь пропиталась дождем.
   – Серж, посмотришь за девчонкой?
   – Легко.
   – Как рояль?
   – Мир – сборище сумасшедших!
   – Лажа?
   – Нет. Наркоман Слава Горбушин действительно вчера, по его словам, унес из дома рояль, принадлежащий соседям.
   – Как?
   – В кармане.
   – Бредит он или ты?
   – Никто. Это была бутылка спирта «Ройал»!

* * *

   Цыбин сидел на облупившейся скамейке и молча смотрел на пузырящуюся от дождевых струй поверхность пруда. Плавающие красные и желтые листья придавали ей сходство с картинкой в калейдоскопе. Цыбин не ощущал холода, хотя в его одежде не осталось ни одной сухой нитки. Вода стекала по лицу, капала с носа и подбородка. Внутри не было ничего. Ни одной эмоции. Словно осталась одна оболочка. Голова была гулкой и пустой. Он не переживал, не вспоминал, не мучился. Он просто впал в кому. Сейчас он не ощущал опасности, не следил за обстановкой, не думал ни о чем. Он не помнил, как выбирался, куда дел пистолет, оставил ли какие-нибудь следы. Он не помнил, почему и как добрался сюда: в вымершую осеннюю Сосновку. Он не хотел об этом думать.
   Он ни о чем не хотел думать. Он вообще ничего не хотел. Где-то шумел город. Дождь гнал через него короткие дневные часы ноября. Небо не падало на землю. Ритм не менялся…
   Первая мысль пришла уже в сумерках. Она коварно пролезла в мозг и заскребла нервными коготочками.
   «Оказывается, я не готов убивать детей».
   И тут же: «Теперь готов».
   Ему всегда казалось, что годы РАБОТЫ подготовили его ко всему. Оказалось это ошибка. На ошибках надо учиться. РАБОТА преподнесла еще один урок. Видимо, последний. Отступной за уход.
   Захотелось курить. Первое желание. Сигарки в жестяной коробке не промокли. Горечь табака извлекла из недр памяти жесткий аргумент.
   «Первое отступление от правил может оказаться последним».
   Он не отступил. Профессионализм взял свое.
   «У меня не было другого выхода».
   Он, казалось, пробовал эту фразу на зуб.
   «Не было выхода».
   Звучало убеждающе. Он попробовал вспомнить ее лицо. Вспомнил только кофту. Стало холодно и промозгло.
   «Не было выхода».
   Мысли находили свои места. Эмоции возвращались в ножны.
   «Не было выхода».
   Захотелось есть. Он встал со скамейки и уверенно пошел меж мокрых древесных стволов в сторону Тихорецкого проспекта.

* * *

   В коридоре офиса компании «Эпсителеком» сделали евроремонт. Антону едва не стало плохо: стены, пол и потолок были отделаны ядовито-белыми синтетическими материалами. Мгновенно закружилась голова, остро заныли виски. Захотелось зажмуриться.
   – Какие-то проблемы? – Плечистый охранник с розовым, как свежая ветчина, лицом поднялся из кресла.
   – Милиция. – Антон зацепился взглядом за черную кожу кресла и сосредоточился на ней. – К Алексею Степановичу.
   Охранник внимательно изучил ксиву, разве что не понюхал.
   – Проходите. Вам в ше…
   – Знаю. – Антон бывал уже у начальника службы безопасности компании Лебедева.
   В кабинете он облегченно вздохнул. Лебедев как бывший комитетчик оставался консерватором:
   та же темно-коричневая мебель и бежевые стены, что и раньше.
   – Здравствуйте, Алексей Степанович.
   – Здравствуйте, – буркнул Лебедев.
   Ему было, наверное, лет сорок пять. Незаметное, невыразительное лицо, средний рост, среднее телосложение и очень несредний костюм из английской шерсти.
   – Необходима ваша помощь. – Антон протянул запрос.
   Лебедев внимательно изучил текст.
   – Господи, как вы мне все надоели! – Он кивнул на заваленный бумагами стол. – Только на органы и работаю.
   – Должность у вас такая. – Антон спрятал улыбку. – А эмоции вы можете держать при себе. Представьте, если бы лет десять назад кто-нибудь вам сказал, что вы надоели. Только сейчас вышел бы. А?
   – Да ладно, – Лебедев махнул рукой, – устал я просто.
   Он перечитал текст.
   – Зайдите к концу недели.
   Антон покачал головой и молча ткнул в слово «незамедлительно» в конце запроса.
   Лебедев открыл было рот, но вдруг, передумав, бросил лист на стол:
   – Завтра после трех. Как человеку, не дающему свою службу в обиду.
   – Премного благодарен.
   На обратном пути по коридору он не сводил взгляда с грязных носков своих ботинок.

* * *

   Она стояла у окна, кутаясь в кожаное пальто. Сперва Цыбин напрягся, ощутив среди стука дождя по жестяным карнизам и неясного ноя чужих квартир чье-то напряженное ожидание. Но затем этот кто-то прерывисто знакомо вздохнул и начал постукивать каблуком о батарею. Вспыхнуло раздражение. Он уже полностью овладел собой. Это было полное нарушение всех непререкаемых правил. Он подавил в себе эмоции и нарочито шумно поднялся на этаж.
   – Она жива. – Голос у Анны был ровный.
   Он нервно дернулся, бросил мимолетный взгляд в лестничный пролет, отомкнул замок входной двери и впихнул ее внутрь. Не зажигая света в прихожей, за плечо проволок ее до ванной и включил воду. Она не сопротивлялась и ничего не говорила.
   – Ты что, рехнулась? – Он говорил спокойно, но в полной темноте с шумом льющейся воды его полушепот звучал зловеще.
   Анна поежилась и освободила плечо.
   – Включи свет, Цыбин, я устала от темноты.
   Секунду подумав, он щелкнул выключателем:
   – Кто жива?
   – Девочка, Цыбин. Ребенок, которого ты хотел убить.
   – Это дикая случайность. – Он опустился на край ванны и полез за сигаретами.
   – Что? То, что ты ее не убил?
   – То, что она там оказалась.
   – Гордишься собой? Да?
   Он бросил сигарету в раковину и молниеносным движением схватил ее за волосы. Резко поднявшись, наклонил и сунул ее голову под струю холодной воды. Она не сопротивлялась, только уперлась руками в край ванны и шумно дышала.
   – Слушай, милая! – Он, как всегда, не повысил голоса. – Тебе пора перестать заговариваться и делать из меня бездушного монстра. Загляни в себя! Ты думаешь, ты лучше? Ты только сегодня узнала, чем я занимаюсь? Ты никогда в этом не участвовала, а?! Ты чистая и светлая девочка? Устала от смерти? Раньше надо было думать! Ты ничем от меня не отличаешься ни в душе, ни по закону! Мы наемные убийцы! Для нас нет женщин и детей, хороших и плохих, виноватых и невиноватых. Обратной дороги у нас нет ни на этом, ни на том свете. И здесь никакого значения не имеет то, что ты еще красивая и образованная сука. У тебя одна дорога, точнее, две, но вторая вряд ли тебе понравится. Поняла?!
   Она продолжала жадно втягивать воздух, отфыркивая льющуюся по лицу воду.
   – Не слышу!
   – Да. – Она почти прохрипела. – Прости.
   Он отпустил ее так резко, что она упала на колени, и снова сел на край ванны. Сигареты кончились. Брошенный окурок намок и издавал тошнотворный запах. Мерно шелестела водопроводная струя.
   Анна, не вставая с колен, протянула руку и, стянув с трубы полотенце, тщательно вытерла лицо. Волосы у нее были мокрые, струйки воды сбегали за воротник пальто. Она слегка переместилась и расстегнула Цыбину «молнию» на брюках. От неожиданности он вскочил и несильно ударил ее коленом в плечо.
   – Ты что?!
   – «Красивая и образованная сука» пытается заработать себе прощение. – Она преданно смотрела снизу вверх большими бархатными глазами. На ее скуластом лице застыло выражение неподдельной покорности. – На меня опять что-то нашло. Прости, тебе следовало бы устроить мне взбучку посильнее.
   Она облизала тонким розовым язычком губы и запрокинула голову.
   – Ну что, можно?
   «Продаст, – подумал Цыбин. – Теперь точно продаст».
   Он застегнул брюки.
   – Не прикидывайся шлюхой. Ты можешь гораздо больше. Вставай. Надо зачищаться.
   Она молча пожала плечами и, встав с пола, внимательно посмотрелась в зеркало.
   – Тушь поплыла. У меня есть пять минут?
   Он кивнул, думая о том, что в Испании много красивых женщин, о том, что все когда-нибудь кончается, о том, что все-таки жаль, что так получилось, и о том, что это счастье, когда еще нет снега и московские метели редко доходят до Питера.
   В абсолютно темной квартире тонко стонали реквием сотрясаемые мокрым ноябрьским ветром стекла.

* * *

   Иваныпина Антон заметил у входной дыры пивбара «Лабиринт», возвращаясь в отдел. Рослый русый Леша выделялся из толпы страждущих аккуратно причесанными волосами и крайне приличной по местным меркам курткой из синего драпа. Рядом вертелись заискивающе смотрящие ему в глаза две местные «морковки»: Иваныпин слыл большим Казановой. Пахло кислым пивом, «Беломором» и мерзкой рыбой. Хлюпанье воды под ногами заглушалось забористым матерком. Кто-то уже блаженно сидел в грязи у входа, уронив осоловелую головушку на рукав облеванного ватника.
   Антон сначала подумал, что хватать Леху до прочтения объяснений Гореловой рановато, но сразу живо представил, как будет искать этого проспиртованного плейбоя по всему району, и передумал.
   – Здорово, Иваныпин!
   – Здравствуйте, Антон Владимирович.
   Глаза у Леши стали напряженными. Вокруг все замолкли. «Морковки» мгновенно исчезли.
   – Пойдем поговорим. – Антон поежился и посмотрел в серое, плюющееся беспрестанным дождем небо. – Ко мне. А то мокро.
   – А может, по кружечке, Антон Владимирович. – Иваныпин дерзко улыбнулся, но глаза у него оставались нервными. – Я на работу устроился. Угощаю.
   Тяжело ползущий троллейбус едва не обдал их волной грязной воды.
   – Леша, ты знаешь – я за чужой счет не пью. – Антон перевел взгляд Иваныпину в глаза. – А разговор у нас длинный, не на одну кружку.
   Иваныпин совсем поскучнел: он знал, что Антон, в отличие от остальных оперов, не любитель беспредметно точить лясы. Народ вокруг возбужденно зашептался.
   По пути к отделу ветер толкал их в спину.
   Горелова сидела в коридоре, сжимая в руках исписанные детским почерком листы. Лампы снова противно гудели, излучая полусвет-полумрак. Иваныпина Антон предусмотрительно завел на этаж ниже. Убежать тот никуда не мог, хорошо понимая, что дальше района никуда не денется, а последствия самовольного оставления отдела милиции могут быть крайне плачевными.
   – Все написала?
   Она торопливо кивнула. Кадык дергался на худой шее. На щеках грязные подтеки макияжа.
   – Давай. – Антон быстро пробежал глазами текст.
   Банальная история коммунального Питера: Горелова, ее мать, ее сожитель Голбан Сергей и «друзья дома» Мухарбеков и Иваныпин отмечали праздник великого Октября. Интенсивно потребляемое спиртное вскоре иссякло, а необходимые для его приобретения денежные знаки и подавно. Радж и Леша быстро нашли выход из положения: приказав всем молчать, выдавили стекло над дверью соседской комнаты и разжились имуществом, годным для реализации. Где они продавали его, Горелова не знала, но денег хватило еще на двое суток праздника, окончившегося летальным исходом для ее матери.
   – Нормально, – Антон даже улыбнулся Гореловой. – Посиди еще минутку, Зоя. Я сейчас.
   – А меня отпустят, Антон Владимирович? – Горелова тоже повеселела. – А то скоро Серега с дочкой придут, мне их кормить. Я бы никогда им не позволила, но за дочку страшно. Они у меня постоянно болтаются. Серега с ними квасит с утра до вечера, а я как сумасшедшая с ребенком, без денег… – Она всхлипнула: – Когда у меня уже нормальная жизнь будет?
   – Разберемся. – Антон неожиданно для себя погладил ее по мокрой щеке. – Не бойся. Все когда-нибудь будет хорошо.
   Он спустился в следствие на третий этаж и, пройдя мимо нервно уставившегося на листы в его руках Иваныпина, вошел в кабинет следователя Павленко.
   – Здорово, Петрович! Я тебе дело раскрыл.
   Олег Петрович Павленко – невысокий, лысоватый, с маленькими невыразительными глазками – до прошлого года работал в ХОЗУ, на вещевом складе, но неожиданно, в ходе очередных пертурбаций и реорганизаций, его должность сократили в пользу следственного аппарата. Павленко «нажал на все кнопки» и вскоре очутился на месте следователя Архитектурного РУВД. Работой своей он крайне гордился, не забывая повторять всем догму о процессуальной независимости следователя. Стол его смотрелся сродни столу начальника РУВД: дорогие письменные приборы, импортные папки, органайзер в кожаном переплете.
   – Раскрыл! Раскрыл! Вам, операм, лишь бы «палку» срубить! – Павленко важно откинулся на стуле. – Показывай.
   Читал он медленно, видимо, на старом месте это занятие было для него непривычным. Наконец, отложив объяснение Гореловой, уставился в желтый облупившийся потолок и пошевелил губами:
   – Она на «очную» пойдет?
   Антон чуть не онемел. До сих пор для Павленко не существовало никаких доказательств, кроме чистосердечного признания. Он и зашел-то исключительно в целях психологического давления на Иваныпина.
   – Куда же она денется.
   – А сожитель ее? Этот, как его…
   – Голбан? Думаю, что однозначно. Что же, он себя подставит?
   Павленко снова пожевал губами. Пауза тянулась бесконечно.
   – Иваныпин и Мухарбеков что говорят? – наконец спросил он.
   – Еще не знаю. – Антон осторожничал, не распространяясь, что Мухарбекова еще поймать надо.
   – Допроси всех по моему поручению, – решился наконец Павленко с видом Александра Матросова. – Потом очные, и будем задерживать.
   Порыв холодного питерского ветра распахнул неплотно затворенное окно и закружил в белом хороводе лежащие на столе документы. Павленко крякнул и с немыслимой для его комплекции прытью бросился закрывать окно.
   – А если эти не поколятся, – аккуратно спросил Антон, поднимая с пола приземлившиеся листки.
   – Все равно, – еще более гордо сказал Павленко, справившись с оконной рамой, и пояснил, – у меня мало дел оконченных. Начальство достало уже.
   Антон облегченно вздохнул. Петрович не заболел. Просто ему повезло с удачным моментом. «Одно из самых сложных дел в работе оперативника, – вспомнил он старую присказку, – не заставить говорить преступника, а заставить работать следователя».
   В коридоре Иваныпин развалился на неудобной деревянной скамье. Чуть поодаль у дверей Инки Строевой переминались с ноги на ногу две испуганно поглядывающие на него средних лет женщины в почти одинаковых пальто и беретках. Антон посмотрел на Иваныпина со смесью усталости и сожаления в глазах и двинулся в сторону лестницы.
   – Подвинься, Леша. Дай людям сесть.
   – Сесть они еще успеют. – Иваныпин все же переместился на край скамьи. – Антон Владимирович…
   – Ну?
   – Со мной-то что?
   Выражение лица у Леши было деланно-безразличным.
   Антон недоуменно пожал плечами и потряс объяснениями Гореловой:
   – Как что? Сейчас следователь освободится, и вперед.
   – За что?
   – А ты, типа, не знаешь?
   Иваныпин отвернулся. Антон крутанулся на каблуках и снова направился к лестнице.
   – Явку дадите написать?
   Антон медленно повернулся:
   – Поздновато вообще, да и надо ли оно мне?
   Иваныпин осклабился:
   – В накладе не оставлю.
   – Подумаю. Отдыхай пока. – Антон побежал вверх по лестнице, едва не сбив спускающегося Бенереску.
   – Антон! Телка твоя в коридоре?
   – Что?
   – Смотри уведут.
   – Иди ты…
   Горелова гуляла по коридору, засунув руки в карманы курточки. В дверном проеме собственного кабинета курил, поблескивая квадратной «печаткой», здоровый, наголо бритый старший оперуполномоченный Сергеев, переведшийся полгода назад из ОБНОНа. На нем была дорогая куртка из нубука, наброшенная прямо на футболку. Шею, по моде общепринятых кругов, украшала массивная цепь «желтого металла». Когда Горелова подходила к нему, он усмехаясь что-то цедил ей сквозь зубы. Она качала головой и отходила в сторону. Все это на секунду отпечаталось в мозгу у Антона. Увидев его, Сергеев бросил на пол сигарету и захлопнул дверь. Антон сходу влетел в кабинет к Полянскому: