Страница:
– Подожди, подожди, – Антон взмахнул руками, – а показания Голбана?
– Им нельзя доверять. Он находится с Иваныпиным в неприязненных отношениях, подозревая его в интимной связи с Гореловой.
– Ему нельзя, а им можно?
– Их показания сходятся в мелочах, а у него есть нестыковки.
– А вещи? Их продавала Горелова.
– Конечно. Мать ее попросила.
– Слушай, Павленко, ты следователь или адвокат? Второе у тебя лучше получается.
– Я служу закону, Челышев, – Павленко закатил глаза, сам наслаждаясь пафосом сказанного, – и не собираюсь нарушать его в угоду вашим «палкам» за раскрытие.
Антон вдруг «сдулся». Просто захотелось плюнуть на все.
– А запугивал их, конечно, я?
– Нет, – в голосе Павленко послышалось явное сожаление, – неустановленные сотрудники подходили к ним в коридоре и угрожали избиениями. Правда, опознать они их не смогут. Освещение у вас плохое.
– И на том спасибо.
Дверью он треснул так, что задрожали стены.
Огромная коммуналка, где жил Бухарин, располагалась в той же парадной, что и квартира Гореловой. Антон подавил в себе желание зайти на пару слов.
Дверь открыл сам старик.
– Дома?
– Да, у себя. Последняя комната перед кухней.
Коридор был длинным, ободранным и безликим. За дверьми бормотали, пищали, чавкали, стонали, гавкали. Словом, жили. Он постучал в массивную дверь со старой бронзовой ручкой.
– Входите!
За дверью оказалась цветастая занавеска. На мгновение Антону показалось, что он сейчас увидит горницу с русской печкой. Вместо этого взгляд уперся в безвкусную «стенку», старую «Радугу», застеленный такой же, как занавеска, скатертью стол и мускулистого, лупоглазого парня, потягивающего чай из огромной чашки. На нем были только синие тренировочные штаны с белыми лампасами.
– Здравствуйте. Милиция. – Антон достал удостоверение.
Хозяин отупело хлопал глазами, не выпуская чашки из рук.
– А что, милиции пачкать ковер можно?
Женщину-мышь он сразу не заметил. Она сидела в кресле справа у стены. Ее остренькое лицо подергивалось от возбуждения. Она уже отложила журнал и готова была броситься в атаку. Антон машинально отметил, что у нее нет ни возраста, ни цвета волос, ни черт лица.
– Если вы власть, то это еще не…
– Умолкни. – Хозяин поставил чашку и поднялся.
Женщина сразу погасла.
– Конечно, Коленька, но…
– Сказал – умолкни! – Он выдвинул из-за стола еще стул. – Садитесь, пожалуйста. Чаю?
– Спасибо, я недавно пил. – Антон опустился на стул и расстегнул куртку. – Мы можем поговорить наедине?
Хозяин пожал плечами.
– Иди пожрать погрей.
Женщина-мышь без слов скользнула за дверь. Рот кривится, в глазах злоба.
– Вопрос достаточно серьезный, Николай, – начал Антон, подбирая слова, – он только на первый взгляд кажется мелким.
Коля махнул рукой.
– Да понял я. Вы как вошли – все понял. Виноват, не со зла, пьяные были мы. Вот и толкнули. Она, кстати, ржавая была, убогонькая такая…
– Чего? – Антон непонимающе прищурился.
– Кувалда – говно была, – пояснил Коля. – Всего пузырь за нее и дали. Что же за бутылку теперь под суд?
Антону показалось, что громила сейчас заплачет. Он помолчал минуту, глядя в сторону и осознавая ситуацию, затем, словно приняв решение, хлопнул себя по колену:
– Конечно, Коля, кража налицо, но, учитывая твой моральный облик и чистосердечное раскаяние, не буду ломать судьбу. Купите новую кувалду, и баста.
– Спасибо! – Хозяин просиял. – Я, я же…
– Знаю: «больше никогда». Верю. Но у меня к тебе другой вопрос. Твой конфликт с соседом может плохо кончиться.
– Не беспокойтесь, – к Коле вернулась уверенность, – это я разберусь. У меня этот старый зоновский пердун шелковым ходить будет. Я ему объясню…
– Подожди, – Антон смотрел на туповатого Колю как на ребенка, – ты вообще не кипятись. Старик стопроцентно не прав и это понимает, но ты очень страшно по меркам зоны его оскорбил. Он должен тебе отомстить. Лучше вам помириться. Он извинится за свое поведение. Ты за «пидора». Хлопните по рюмашке, и всем спокойней.
Коля насупился и помотал головой.
– Не буду я перед ним извиняться и пить с ним не буду. Пидор он зоновский и есть. У меня отец пахал всю жизнь. Я работаю. А он по тюрьмам прохлаждался. Комнату за собой сохранил. Я за эту комнату… Что он может? Алкаш старый. Я…
– Он убьет тебя. – Антон раздраженно схватил его за руку. – Я тебе не предлагаю с ним дружить. Я предлагаю наладить отношения для твоей же безопасности…
– Сказал – не буду. – Коля освободил руку. – Убьет? А вы на что? Охраняйте. А то только можете нищих работяг за вонючие кувалды прищучивать. А зечье пусть жирует? Его вы защищаете.
Голос Коли окреп и звенел базарной революционной убежденностью. В дверь просунулась остренькая мордочка.
Антон встал. Даже раздражение исчезло. Молча повернулся и пошел к дверям.
– Стойте! – Коля шарил в серванте. В руке мелькнули «пятихатки». – Сколько с меня за закрытие дела по кувалде? Я зарабатываю, я плачу. – Он явно себе нравился.
– Тонну баксов, кретин гребаный. – Антон беззлобно оттолкнул с прохода взвизгнувшую «крыску» и зашагал по полутемному коридору в ореоле уже знакомых звуков коммунального существования. Бухарин ждал в темном углу у самой входной двери:
– Ну как, Владимирыч? Извинится?
Антон приоткрыл тяжелую створку и вдохнул тяжелую осеннюю сырость лестницы:
– Обязательно извинится, Алексей Васильевич. Только подумает чуть-чуть.
– Скорей бы, – сокрушенно покачал головой старик, – а то я долго-то тянуть с обраткой-то правов не имею…
Антон прикрыл дверь и зашагал вниз по лестнице.
По Восстания устало ползли мокрые трамваи. Холодный ветер запускал зябкие пальцы во все щели. В выстуженном, пыльном помещении опорного пункта старший участковый Валя Красовский, подперев рукой щеку, с неописуемым интересом внимал рассказу психопатичной особи неопределенного возраста и пола.
– …свои сатанинские знаки они рисуют человечьей кровушкой и только в ночи, когда…
Антон вздохнул. Полку психов, крутящихся вокруг костела на Ковенском, прибыло.
– Валь, пошептаться минутку.
Красовский кивнул.
– Подождите на стульчике в коридоре.
Особь кивнула и ретировалась.
– Ты еще не двинулся умом?
– Почти, хотя польза есть. В сердце сатанизма нашего района – квартире бабы Нюры – торгуют спиртом. А ты чего такой взъерошенный?
Антон осторожно опустился на скрипящий стулинвалид и достал из пачки «беломорину».
– Бухарин, OOP с Восстания, с соседом поругался. Сосед его пидором назвал. У Бухарина полжизни засижено. Обещает соседа завалить. Я поговорил. Тот извиняться ни в какую.
Красовский почесал пальцем переносицу.
– «Предупрежденку» надо делать. Ты не брал с них расписки: дескать предупреждены о недопустимости и тэ дэ?
– Не догадался, – пожал плечами Антон. – Да и не поможет.
– Поможет – не поможет, а задница прикрыта. – Валя взял из рук Антона папиросу и прикурил от нее. – Я вечерком зайду сделаю, заодно попробую побеседовать.
Антон поднялся.
– Не забудь, а.
– Не волнуйся, сказал – попробую.
В коридоре нетерпеливо ерзала на стуле особь. На дворе хлестал с удвоенной силой дождь. Ветер резко сек ледяными каплями лицо и руки. Ботинки немедленно наполнились водой. Подняв воротник, Антон брел по Маяковской, наталкиваясь на уткнувших взгляд в асфальт и выставивших перед собой зонты прохожих. Урча, как поросята, рассекали грязь автомобили. За витринными стеклами бутиков словно в аквариумах скучали холеные длинноногие продавщицы. Серое небо создавало ощущение вечера, наступившего в час дня.
Охранник был близнецом вчерашнего. Такое же розовое лицо, такая же тумбообразная фигура, такой же невидящий взгляд.
– К Лебедеву?
– Разумеется.
– Вам в ше…
– Знаю.
Алексей Степанович улыбался широко и приветливо. От его вчерашней раздражительности не осталось и следа.
– Все готово, Антон Владимирович. Хотя вы пришли рановато.
– Работа такая.
– Да уж знаю. – Алексей Степанович что-то коротко бросил в телефонную трубку. – Сейчас принесут. Может, пока по рюмочке? За взаимодействие.
Не дожидаясь ответа, он открыл шкаф и извлек на свет бутылку водки и тарелку с тремя бутербродами. Антон машинально отметил, что водка дешевая, ларечная, а ветчина на хлебе потемневшая и обветрившаяся. Пить не хотелось. Отказываться было неудобно и недальновидно. Он просто молчал.
– Я вас как профессионал понимаю. – Рюмок у Алексея Степановича почему-то не нашлось, и он булькнул водку в до боли обрыдшие граненые стаканы. – Информацию всегда хочется получить быстрее. Информация основа работы. Самый дорогой товар. Давно работаете?
– Давно.
– Ну, за профессионалов.
«Паленая» водка колом стала в горле.
Алексей Степанович привычным движением занюхал бутербродом и положил его обратно. Антон отломил кусочек черствого хлеба с увядшей ветчиной. Снова забулькало в стаканах.
– Спасибо, я больше не буду.
– По последней. – Алексей Степанович внимательно посмотрел на Антона поверх стакана. – Извините за нескромный вопрос, Антон Владимирович, сколько вы получаете?
– Восемьдесят баксов в месяц.
– Это, по-вашему, справедливо?
– Вы из фонда защиты неимущих сотрудников милиции?
– Почти, – Алексей Степанович ухмыльнулся, – за взаимопомощь!
Не дожидаясь ответа, он выпил.
– Антон Владимирович, давайте начистоту! Редкий сотрудник милиции в наше время не имеет приработка. Жизнь диктует такие условия. У меня к вам предложение. Подождите, не возражайте! Я не требую разглашения служебных секретов или «отмазывания» закоренелых преступников. Только консультации, определенную информацию о наших клиентах и контрагентах. Никакого криминала, никакого предательства и, скажем, триста долларов в месяц, независимо от загрузки.
В дверь тихонько постучали. Безликая светловолосая девушка в белой блузке и черной юбке положила на стол несколько листов бумаги.
– Все готово. Это…
– Знаю, – кивнул Алексей Степанович, с явным нетерпением ожидая, когда она выскользнет за дверь.
– Мой ответ? – Антон продолжал крутить в пальцах наполненный стакан.
– Да. – Лебедев подвинул к нему стопку листов. – Распишитесь на втором экземпляре сопроводительной.
Несколько секунд оба молчали. Антон расписался. Алексей Степанович аккуратно завинтил пробку на бутылке и встал.
– Видимо, я правильно понимаю ваше молчание, Антон Владимирович. Скажите, какие сложности? Что мешает?
Антон свернул листы трубочкой, засунул их во внутренний карман куртки.
– Спасибо за помощь. – Он сделал шаг к двери и обернулся. – Сложность в том, что придется менять окраску.
– Что за чушь! – Лебедев вскочил и замахал руками. – Я же говорю, что не требую предательства интересов…
– Вы действительно все понимаете правильно, Алексей Степанович. – Антон неожиданно улыбнулся. – Только я говорю о том, что пришлось бы сменить окраску стен в коридоре. Не переношу белого цвета.
Идущий стеной дождь и резвящийся ветер загнали в укрытие даже обладателей зонтиков. Под козырьком у выхода толпились безликие девушки в серебристых плащах и белых блузках. Он вздохнул и двинулся в отдел, слушая, как противно чавкают промокшие ботинки.
– Девушка, здравствуйте, из «Армавира» беспокоят. Адрес по телефончику, пожалуйста…
Все совпадало. Антон внимательно изучил распечатку абонентов, с которыми связывался владелец «трубки». Разговоров было совсем немного. Все почти по одной минуте. Видимо, хозяин был или стеснен в средствах, или немногословен. Несколько раз повторялся телефон на Стачек. Сейчас «трубка», видимо, не работала. Последним был тот самый звонок Солитянскому. Папироса погасла и противно пахла жжеными волосами. Антон сцепил руки на затылке и покачался на стуле. Теория оперативно-розыскной деятельности знала много способов разработки господина Овчарова. Практика подсказывала, что здесь, в отделе милиции, у него есть только один вариант. Антон набрал номер квартиры на Стачек.
– Алло, слушаю вас.
Приятный пожилой женский голос.
– Здравствуйте, а Геннадия Леонидовича можно?
– Здравствуйте, а Гена в ванной комнате. Ему что-нибудь передать?
– Нет, спасибо. Я перезвоню.
– Пожалуйста, минут через двадцать.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности, звоните, пожалуйста.
Антон положил трубку и неожиданно для себя сделал телефонному аппарату реверанс.
За стенкой, в кабинете Сергеева, стоны перешли в крики, а дыхание в рычание. Он несколько раз ударил кулаком в стену и вдруг расстроенно подумал, что проявление вежливости в телефонном разговоре вызывает у него иронию и ерничанье, что он совсем отупел от бомжей, наркоманов, гопников, грязи, неустроенности кабинетов, табачного смрада, плохой водки и еды, траханья за стенкой и вечной нервозности. Эта мысль разрядом пронеслась в голове и уступила место осознанию того, что Овчаров дома и надо не звонить, а ехать к нему, что Стачек – это неблизко, что дождь все льет и льет… Дверь приоткрылась, и в кабинет тихонько проскользнула Горелова в огненно-красном свитере, кожаной юбке и с курткой в руках. Она широко улыбнулась, повернула ключ в двери и принялась стаскивать через голову свитер. Антон в оцепенении смотрел на нее, ему казалось, что он бредит. Избавившись от свитера и бросив его вместе с курткой на стул, Горелова ловко сняла белый несвежий лифчик, обнажив маленькие бледные груди, покрывшиеся от холода сетью крупных мурашек. На одной из них ясно виднелся свежий след укуса.
– Антон Владимирович, мне сразу на стол или сначала «поработать»? – Она недвусмысленно облизала губы.
Он вышел из ступора, вскочил и, схватив ее шмотки, швырнул в нее:
– Ты звезданулась, что ли? Голову застудила?
Горелова испуганно отшатнулась к двери:
– Я… Я же все, как Сергей Сергеевич сказал… Он научил, как все на мать переложить. Сказал: отработать надо. Я же только в благодарность. Ему за совет, вам за терпение.
Она быстро подобрала одежду, но одеваться не торопилась.
– Я с подругами посоветовалась. Они сказали, что если «бабок» нет, то надо идти «давать». Вас не было, и я сначала…
– Хватит! – Антон открыл дверь. – Одевайся быстро.
Сергеев сидел за столом и разговаривал по телефону. Увидев Антона, он прикрыл трубку ладонью:
– Чего тебе? Давай попозже…
Удар в скулу застал его врасплох. Аппарат полетел со стола. Он врезался затылком в стену. От второго удара он все же сумел частично отклониться, но все равно оказался на полу.
Антона била крупная дрожь. Глаза заливало бешенством.
– Ты, сука, что делаешь? Дело, ублюдок, мое из-за члена своего похерил.
Сергеев поднялся. Он был тяжелее Антона раза в полтора.
– Я тебя сейчас наизнанку выверну, псих отмороженный, одной кражей больше или меньше, а эта «соска» будет еще месяц нас всех обслуживать. Если ты…
Антон уже не слышал его. Боль хлынула в голову. Жирное лицо Сергеева плясало в глазах. Он понял, что сейчас бросится вперед и будет рвать, рвать, рвать… Кто-то вошел в кабинет и схватил его за руки, кто-то влез между ним и Сергеевым. Сквозь пелену промелькнуло лицо Полянского, в уши пробивался противный голос, выкрикивающий ругательства. Он прислушался и узнал свой собственный. Кто-то вывел его в коридор. Кто-то держал Сергеева. Кто-то что-то кричал с лестницы.
«Господи, откуда они все взялись», – подумал он и прикрыл глаза.
Открыв их, увидел расплывчатое изображение окружающего мира, ощутил холод и понял, что стоит в своем кабинете, прижавшись лбом к оконному стеклу. За спиной скрипнул стул. Полянский невозмутимо грыз спичку. Лицо у него было усталое и невозмутимое.
– Что произошло, Антон?
Антон оторвался от окна, молча пригладил волосы, глядя в осколок зеркала, пришпиленный к шкафу, надел куртку, прикурил и взял со стола блокнот. С треснувшего потолка срывались равнодушные холодные капли.
– Ничего, просто обрыдло все это. Я в адрес, на Стачек.
На лестнице у окна стояла Горелова и смотрела на шелушащиеся дождевые струи. Он не остановился.
– Будьте любезны Анну Сергеевну.
– Секундочку.
Цыбин смотрел на суету Невского. Сотни людей неслись через дождь, штурмовали троллейбусы, сновали по магазинам, давились гамбургерами. У них была обыкновенная нормальная жизнь. Они знали, что будут делать завтра, где жить, с кем жить и как жить. Он не знал, завидует им или нет. Он знал, что ему будет их всех не хватать. Всего города. Даже такого дождливого и пасмурного. Давно забытые лирические токи души кружили его по центру уже полдня. Было легко и свободно. Он постепенно привыкал к мысли, что все кончилось.
– Алло.
– Привет.
– Привет. Ты где? – Ее голос казался теплым.
– Недалеко. Я взял билеты. Насовсем.
Он помолчал. Она тоже.
– Отпразднуем?
– Конечно. Я освобожусь через полчаса.
Он положил трубку. Что-то неприятно подтачивало изнутри. Хотелось больше эмоций с ее стороны.
Дождь неожиданно ослабел. По воздуху носились терзаемые ветром облака водяной пыли. Он остановился у окна закусочной быстрого питания и прикурил, пряча огонек за отворотом плаща. По другую сторону стекла, в пустом зале, гладкий молодой человек с набриолиненными волосами отчаянно пытался разинуть рот до размеров купленного сэндвича. Цыбин почему-то подумал, что когда раньше здесь была пирожковая «Минутка», то народу всегда было битком, и все давились в погоне за заскорузлыми резко пахнувшими жареными пирожками с мясом. Ветер снова хлестнул холодными струями по лобовым стеклам несущихся к Дворцовой автомобилей. В темной воде покрытой пузырями Мойки ежились от холода разнокалиберные прогулочные катера. На ближайшем огненно-рыжий бородач что-то жестами объяснял группе оживленных японцев, ощерившихся видеокамерами. Цыбин уверенным шагом прошел мимо плотно прикрытых дверей Литературного кафе, проскочил перед узкой «мордой» синей новомодной «вольво» и, замерев на краю тротуара, глубоко вдохнул питерскую ноябрьскую сырость. Плотный поток целеустремленных людей едва не столкнул его под колеса хрипящих автомашин. Он ловко вывернулся и схватился рукой за влажный железный поручень перед витриной кинотеатра «Баррикада». Гладиатор Рассел Кроу подмигнул ему из-за замызганного мутными каплями стекла. Респектабельные кожаные экспонаты «Дома обуви» и кишащие на витрине «Сайгона» CD-диски оцарапали взглядами левый рукав. Поток пешеходного перехода увлек в короткое путешествие по белой зебре, и наконец серая сквозь дождь Дворцовая площадь размытой панорамой раскрылась перед глазами. Минуту он наслаждался блеклостью и унынием окружающего бытия, затем улыбнулся и двинулся в сторону набережной. Под пружинящим мостом несла свое тело своенравная осенняя Нева. Одинокие разрозненные суденышки пытались балансировать на ее свинцовой поверхности. Мокрые здания на стрелке Васильевского героически отражали удары дождя и ветра. Подняв воротник плаща, он с трудом добрался до входа в Ректорский флигель, закурил и прижался спиной к таксофонной будке возле входа. Дождь продолжал поливать неизбалованную солнцем питерскую землю. Он прикрыл глаза и представил себе горы в синей дымке, томное солнце, загорелую кожу Анны и переливающееся в бокале гранатовое вино. Потом он открыл глаза и увидел «заказчика». Того «заказчика». Самого главного. Повелителя московских метелей. Он узнал бы его из сотен, из тысяч, из миллионов. Он его просто узнал. Сразу. За секунду. Раз и навсегда. Хотелось бы навсегда. Какое удивительно вкусное слово – навсегда.
«Заказчик» вышел из дверей университета, поддерживая правой рукой Анну, а левой пухленькую шатенку в апельсиново-оранжевом тошнотворном пальто. Анна покрутила платиновой головкой и отчаянно замахала ему рукой. Красивое открытое лицо «заказчика» приблизилось. Под языком образовалась пустыня Сахара. Сигарета стала безвкусной. Он протянул вперед руку, автоматически заметив, как напряглись на два шага позади несколько неприметных молодых людей. Профессионалы.
– Познакомься, – Анна улыбалась широко и безмятежно, – моя университетская подруга Людмила и ее муж Юрий. Они вообще живут в Эстонии…
Юрий пожал руку крепко и уверенно. Людмила самопроизвольно смахнула языком капельку с верхней губы.
– Приятно познакомиться.
– Взаимно.
– Анна много про вас рассказывала.
– Надеюсь, хорошего.
– Исключительно.
– Слава богу.
– Мы спешим… у нас новая квартира… например, завтра…
– С удовольствием… почту за честь…
– Вы пишете стихи?
– Балуюсь…
– До свидания.
– Всего доброго.
Телохранители потянулись к черному «крузеру».
Они перешли дорогу. Цыбин облокотился на парапет набережной и, глядя на беснующиеся серые волны, остервенело щелкал зажигалкой. Анна, не обращая внимания на дождь, достала помаду, зеркальце и подвела губы.
– Я Людку не видела лет шесть. Мужик ее издатель, там у них, говорят, крутой…
– Анна! – Цыбин выпрямился и взял ее за руку. Решение плескалось у него в мозгу. Решение билось у него в мозгу. Решение родилось и созрело у него в мозгу. Отступления не было. Он понял все. – Мне надо тебе кое-что рассказать…
«Густая белая метель бесшумно…»
– Соседнему отделу уже давно повысили…
– Сейчас берем пузырь и ко мне…
– Думаешь он женится, если оставлю ребенка…
– Третий магазин, – объявил водитель.
С неописуемой радостью Антон вывалился под непрерывно моросящий дождь. Дом был «сталинский», мрачный и престижный, о чем свидетельствовали бельма стеклопакетов на фасаде. Он обогнул его с торца и без труда нашел нужную парадную. Искомая дверь была добротной, но деревянной, грубо покрашенной в темно-коричневый цвет.
– Кто там? – Голос был знаком по телефону.
– Извините, пожалуйста, а Геннадий дома? – Антон потянулся к карману за ксивой.
Против ожидания дверь распахнулась. Аккуратная седая женщина в сиреневом вязаном платье, вежливо улыбаясь, пропустила его в квартиру.
– Геночка, оторвись от занятий, к тебе пришли.
Прихожая была безукоризненно чистой, обставленной недорого, но со вкусом. Антон подумал, что это заслуга седой улыбчивой женщины.
– Кто пришел, мама?
На парне были линялые голубые джинсы и футболка с изображением «битлов». У него была русая борода и длинные, до плеч, волосы. Антон снова полез за ксивой:
– Здравствуйте, я из уголовного розыска.
Парень бросил взгляд на дверь комнаты, за которой скрылась мать, и пожал плечами:
– Им нельзя доверять. Он находится с Иваныпиным в неприязненных отношениях, подозревая его в интимной связи с Гореловой.
– Ему нельзя, а им можно?
– Их показания сходятся в мелочах, а у него есть нестыковки.
– А вещи? Их продавала Горелова.
– Конечно. Мать ее попросила.
– Слушай, Павленко, ты следователь или адвокат? Второе у тебя лучше получается.
– Я служу закону, Челышев, – Павленко закатил глаза, сам наслаждаясь пафосом сказанного, – и не собираюсь нарушать его в угоду вашим «палкам» за раскрытие.
Антон вдруг «сдулся». Просто захотелось плюнуть на все.
– А запугивал их, конечно, я?
– Нет, – в голосе Павленко послышалось явное сожаление, – неустановленные сотрудники подходили к ним в коридоре и угрожали избиениями. Правда, опознать они их не смогут. Освещение у вас плохое.
– И на том спасибо.
Дверью он треснул так, что задрожали стены.
Огромная коммуналка, где жил Бухарин, располагалась в той же парадной, что и квартира Гореловой. Антон подавил в себе желание зайти на пару слов.
Дверь открыл сам старик.
– Дома?
– Да, у себя. Последняя комната перед кухней.
Коридор был длинным, ободранным и безликим. За дверьми бормотали, пищали, чавкали, стонали, гавкали. Словом, жили. Он постучал в массивную дверь со старой бронзовой ручкой.
– Входите!
За дверью оказалась цветастая занавеска. На мгновение Антону показалось, что он сейчас увидит горницу с русской печкой. Вместо этого взгляд уперся в безвкусную «стенку», старую «Радугу», застеленный такой же, как занавеска, скатертью стол и мускулистого, лупоглазого парня, потягивающего чай из огромной чашки. На нем были только синие тренировочные штаны с белыми лампасами.
– Здравствуйте. Милиция. – Антон достал удостоверение.
Хозяин отупело хлопал глазами, не выпуская чашки из рук.
– А что, милиции пачкать ковер можно?
Женщину-мышь он сразу не заметил. Она сидела в кресле справа у стены. Ее остренькое лицо подергивалось от возбуждения. Она уже отложила журнал и готова была броситься в атаку. Антон машинально отметил, что у нее нет ни возраста, ни цвета волос, ни черт лица.
– Если вы власть, то это еще не…
– Умолкни. – Хозяин поставил чашку и поднялся.
Женщина сразу погасла.
– Конечно, Коленька, но…
– Сказал – умолкни! – Он выдвинул из-за стола еще стул. – Садитесь, пожалуйста. Чаю?
– Спасибо, я недавно пил. – Антон опустился на стул и расстегнул куртку. – Мы можем поговорить наедине?
Хозяин пожал плечами.
– Иди пожрать погрей.
Женщина-мышь без слов скользнула за дверь. Рот кривится, в глазах злоба.
– Вопрос достаточно серьезный, Николай, – начал Антон, подбирая слова, – он только на первый взгляд кажется мелким.
Коля махнул рукой.
– Да понял я. Вы как вошли – все понял. Виноват, не со зла, пьяные были мы. Вот и толкнули. Она, кстати, ржавая была, убогонькая такая…
– Чего? – Антон непонимающе прищурился.
– Кувалда – говно была, – пояснил Коля. – Всего пузырь за нее и дали. Что же за бутылку теперь под суд?
Антону показалось, что громила сейчас заплачет. Он помолчал минуту, глядя в сторону и осознавая ситуацию, затем, словно приняв решение, хлопнул себя по колену:
– Конечно, Коля, кража налицо, но, учитывая твой моральный облик и чистосердечное раскаяние, не буду ломать судьбу. Купите новую кувалду, и баста.
– Спасибо! – Хозяин просиял. – Я, я же…
– Знаю: «больше никогда». Верю. Но у меня к тебе другой вопрос. Твой конфликт с соседом может плохо кончиться.
– Не беспокойтесь, – к Коле вернулась уверенность, – это я разберусь. У меня этот старый зоновский пердун шелковым ходить будет. Я ему объясню…
– Подожди, – Антон смотрел на туповатого Колю как на ребенка, – ты вообще не кипятись. Старик стопроцентно не прав и это понимает, но ты очень страшно по меркам зоны его оскорбил. Он должен тебе отомстить. Лучше вам помириться. Он извинится за свое поведение. Ты за «пидора». Хлопните по рюмашке, и всем спокойней.
Коля насупился и помотал головой.
– Не буду я перед ним извиняться и пить с ним не буду. Пидор он зоновский и есть. У меня отец пахал всю жизнь. Я работаю. А он по тюрьмам прохлаждался. Комнату за собой сохранил. Я за эту комнату… Что он может? Алкаш старый. Я…
– Он убьет тебя. – Антон раздраженно схватил его за руку. – Я тебе не предлагаю с ним дружить. Я предлагаю наладить отношения для твоей же безопасности…
– Сказал – не буду. – Коля освободил руку. – Убьет? А вы на что? Охраняйте. А то только можете нищих работяг за вонючие кувалды прищучивать. А зечье пусть жирует? Его вы защищаете.
Голос Коли окреп и звенел базарной революционной убежденностью. В дверь просунулась остренькая мордочка.
Антон встал. Даже раздражение исчезло. Молча повернулся и пошел к дверям.
– Стойте! – Коля шарил в серванте. В руке мелькнули «пятихатки». – Сколько с меня за закрытие дела по кувалде? Я зарабатываю, я плачу. – Он явно себе нравился.
– Тонну баксов, кретин гребаный. – Антон беззлобно оттолкнул с прохода взвизгнувшую «крыску» и зашагал по полутемному коридору в ореоле уже знакомых звуков коммунального существования. Бухарин ждал в темном углу у самой входной двери:
– Ну как, Владимирыч? Извинится?
Антон приоткрыл тяжелую створку и вдохнул тяжелую осеннюю сырость лестницы:
– Обязательно извинится, Алексей Васильевич. Только подумает чуть-чуть.
– Скорей бы, – сокрушенно покачал головой старик, – а то я долго-то тянуть с обраткой-то правов не имею…
Антон прикрыл дверь и зашагал вниз по лестнице.
По Восстания устало ползли мокрые трамваи. Холодный ветер запускал зябкие пальцы во все щели. В выстуженном, пыльном помещении опорного пункта старший участковый Валя Красовский, подперев рукой щеку, с неописуемым интересом внимал рассказу психопатичной особи неопределенного возраста и пола.
– …свои сатанинские знаки они рисуют человечьей кровушкой и только в ночи, когда…
Антон вздохнул. Полку психов, крутящихся вокруг костела на Ковенском, прибыло.
– Валь, пошептаться минутку.
Красовский кивнул.
– Подождите на стульчике в коридоре.
Особь кивнула и ретировалась.
– Ты еще не двинулся умом?
– Почти, хотя польза есть. В сердце сатанизма нашего района – квартире бабы Нюры – торгуют спиртом. А ты чего такой взъерошенный?
Антон осторожно опустился на скрипящий стулинвалид и достал из пачки «беломорину».
– Бухарин, OOP с Восстания, с соседом поругался. Сосед его пидором назвал. У Бухарина полжизни засижено. Обещает соседа завалить. Я поговорил. Тот извиняться ни в какую.
Красовский почесал пальцем переносицу.
– «Предупрежденку» надо делать. Ты не брал с них расписки: дескать предупреждены о недопустимости и тэ дэ?
– Не догадался, – пожал плечами Антон. – Да и не поможет.
– Поможет – не поможет, а задница прикрыта. – Валя взял из рук Антона папиросу и прикурил от нее. – Я вечерком зайду сделаю, заодно попробую побеседовать.
Антон поднялся.
– Не забудь, а.
– Не волнуйся, сказал – попробую.
В коридоре нетерпеливо ерзала на стуле особь. На дворе хлестал с удвоенной силой дождь. Ветер резко сек ледяными каплями лицо и руки. Ботинки немедленно наполнились водой. Подняв воротник, Антон брел по Маяковской, наталкиваясь на уткнувших взгляд в асфальт и выставивших перед собой зонты прохожих. Урча, как поросята, рассекали грязь автомобили. За витринными стеклами бутиков словно в аквариумах скучали холеные длинноногие продавщицы. Серое небо создавало ощущение вечера, наступившего в час дня.
Охранник был близнецом вчерашнего. Такое же розовое лицо, такая же тумбообразная фигура, такой же невидящий взгляд.
– К Лебедеву?
– Разумеется.
– Вам в ше…
– Знаю.
Алексей Степанович улыбался широко и приветливо. От его вчерашней раздражительности не осталось и следа.
– Все готово, Антон Владимирович. Хотя вы пришли рановато.
– Работа такая.
– Да уж знаю. – Алексей Степанович что-то коротко бросил в телефонную трубку. – Сейчас принесут. Может, пока по рюмочке? За взаимодействие.
Не дожидаясь ответа, он открыл шкаф и извлек на свет бутылку водки и тарелку с тремя бутербродами. Антон машинально отметил, что водка дешевая, ларечная, а ветчина на хлебе потемневшая и обветрившаяся. Пить не хотелось. Отказываться было неудобно и недальновидно. Он просто молчал.
– Я вас как профессионал понимаю. – Рюмок у Алексея Степановича почему-то не нашлось, и он булькнул водку в до боли обрыдшие граненые стаканы. – Информацию всегда хочется получить быстрее. Информация основа работы. Самый дорогой товар. Давно работаете?
– Давно.
– Ну, за профессионалов.
«Паленая» водка колом стала в горле.
Алексей Степанович привычным движением занюхал бутербродом и положил его обратно. Антон отломил кусочек черствого хлеба с увядшей ветчиной. Снова забулькало в стаканах.
– Спасибо, я больше не буду.
– По последней. – Алексей Степанович внимательно посмотрел на Антона поверх стакана. – Извините за нескромный вопрос, Антон Владимирович, сколько вы получаете?
– Восемьдесят баксов в месяц.
– Это, по-вашему, справедливо?
– Вы из фонда защиты неимущих сотрудников милиции?
– Почти, – Алексей Степанович ухмыльнулся, – за взаимопомощь!
Не дожидаясь ответа, он выпил.
– Антон Владимирович, давайте начистоту! Редкий сотрудник милиции в наше время не имеет приработка. Жизнь диктует такие условия. У меня к вам предложение. Подождите, не возражайте! Я не требую разглашения служебных секретов или «отмазывания» закоренелых преступников. Только консультации, определенную информацию о наших клиентах и контрагентах. Никакого криминала, никакого предательства и, скажем, триста долларов в месяц, независимо от загрузки.
В дверь тихонько постучали. Безликая светловолосая девушка в белой блузке и черной юбке положила на стол несколько листов бумаги.
– Все готово. Это…
– Знаю, – кивнул Алексей Степанович, с явным нетерпением ожидая, когда она выскользнет за дверь.
– Мой ответ? – Антон продолжал крутить в пальцах наполненный стакан.
– Да. – Лебедев подвинул к нему стопку листов. – Распишитесь на втором экземпляре сопроводительной.
Несколько секунд оба молчали. Антон расписался. Алексей Степанович аккуратно завинтил пробку на бутылке и встал.
– Видимо, я правильно понимаю ваше молчание, Антон Владимирович. Скажите, какие сложности? Что мешает?
Антон свернул листы трубочкой, засунул их во внутренний карман куртки.
– Спасибо за помощь. – Он сделал шаг к двери и обернулся. – Сложность в том, что придется менять окраску.
– Что за чушь! – Лебедев вскочил и замахал руками. – Я же говорю, что не требую предательства интересов…
– Вы действительно все понимаете правильно, Алексей Степанович. – Антон неожиданно улыбнулся. – Только я говорю о том, что пришлось бы сменить окраску стен в коридоре. Не переношу белого цвета.
Идущий стеной дождь и резвящийся ветер загнали в укрытие даже обладателей зонтиков. Под козырьком у выхода толпились безликие девушки в серебристых плащах и белых блузках. Он вздохнул и двинулся в отдел, слушая, как противно чавкают промокшие ботинки.
* * *
Глянцевые прямоугольники билетов мистическим образом притягивали взгляд. Сидя на заднем сиденье шуршащего по Пулковской трассе такси, Цыбин снова и снова извлекал их из кармана и гладил подушечкой большого пальца блестящую поверхность. Он думал, что это глупо, что это непрофессионально, что это признак подступающей старости, что это показатель жуткой усталости и что скоро все это не будет иметь никакого значения, потому что все кончится. Он думал обо всем этом и понимал, что не верит. Хочет поверить, но не может. Что-то подсказывало ему, что все это не может кончиться, а если кончится, то не так, а если не так, то скоро. Обрывки мыслей метались в голове. Палец продолжал наглаживать яркую картонку. Замызганное такси летело сквозь дождь.* * *
Рефлектор накрылся окончательно и бесповоротно. Тщетные попытки вернуть его к жизни путем дерганья провода и ударов по корпусу успеха не имели. Антон вздохнул и с сожалением сунул ноги обратно в сырые напрочь ботинки. В кабинете было как на болоте. Капельки влаги пузырились на стенах. Он завязал шнурки и выбрался в коридор. В отделе было пусто, только за дверью Сергеева раздавались какие-то звуки. Антон уже собрался постучать, но различил приглушенные стоны и прерывистое дыхание. Сергеев постоянно использовал рабочее место для плотских утех, таская туда большей частью на «субботник» местных жриц любви. Антон отошел от двери и вернулся в свой «склеп», решив, что обогреватель возьмет у Полянского, когда тот придет. На всякий случай он потрогал вечно холодную батарею, воткнул в розетку чайник и закурил согревающую папиросу. Ответ из сотовой компании МСЖ был кратким: всего несколько листиков. Звонок на квартиру Солитянского был произведен с радиотелефона, зарегистрированного на некоего господина Овчарова Геннадия Леонидовича. Адрес регистрации на проспекте Стачек. Контактный телефон, похоже, совпадает. Антон посмотрел на календаре «дорогу» и снял телефонную трубку.– Девушка, здравствуйте, из «Армавира» беспокоят. Адрес по телефончику, пожалуйста…
Все совпадало. Антон внимательно изучил распечатку абонентов, с которыми связывался владелец «трубки». Разговоров было совсем немного. Все почти по одной минуте. Видимо, хозяин был или стеснен в средствах, или немногословен. Несколько раз повторялся телефон на Стачек. Сейчас «трубка», видимо, не работала. Последним был тот самый звонок Солитянскому. Папироса погасла и противно пахла жжеными волосами. Антон сцепил руки на затылке и покачался на стуле. Теория оперативно-розыскной деятельности знала много способов разработки господина Овчарова. Практика подсказывала, что здесь, в отделе милиции, у него есть только один вариант. Антон набрал номер квартиры на Стачек.
– Алло, слушаю вас.
Приятный пожилой женский голос.
– Здравствуйте, а Геннадия Леонидовича можно?
– Здравствуйте, а Гена в ванной комнате. Ему что-нибудь передать?
– Нет, спасибо. Я перезвоню.
– Пожалуйста, минут через двадцать.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности, звоните, пожалуйста.
Антон положил трубку и неожиданно для себя сделал телефонному аппарату реверанс.
За стенкой, в кабинете Сергеева, стоны перешли в крики, а дыхание в рычание. Он несколько раз ударил кулаком в стену и вдруг расстроенно подумал, что проявление вежливости в телефонном разговоре вызывает у него иронию и ерничанье, что он совсем отупел от бомжей, наркоманов, гопников, грязи, неустроенности кабинетов, табачного смрада, плохой водки и еды, траханья за стенкой и вечной нервозности. Эта мысль разрядом пронеслась в голове и уступила место осознанию того, что Овчаров дома и надо не звонить, а ехать к нему, что Стачек – это неблизко, что дождь все льет и льет… Дверь приоткрылась, и в кабинет тихонько проскользнула Горелова в огненно-красном свитере, кожаной юбке и с курткой в руках. Она широко улыбнулась, повернула ключ в двери и принялась стаскивать через голову свитер. Антон в оцепенении смотрел на нее, ему казалось, что он бредит. Избавившись от свитера и бросив его вместе с курткой на стул, Горелова ловко сняла белый несвежий лифчик, обнажив маленькие бледные груди, покрывшиеся от холода сетью крупных мурашек. На одной из них ясно виднелся свежий след укуса.
– Антон Владимирович, мне сразу на стол или сначала «поработать»? – Она недвусмысленно облизала губы.
Он вышел из ступора, вскочил и, схватив ее шмотки, швырнул в нее:
– Ты звезданулась, что ли? Голову застудила?
Горелова испуганно отшатнулась к двери:
– Я… Я же все, как Сергей Сергеевич сказал… Он научил, как все на мать переложить. Сказал: отработать надо. Я же только в благодарность. Ему за совет, вам за терпение.
Она быстро подобрала одежду, но одеваться не торопилась.
– Я с подругами посоветовалась. Они сказали, что если «бабок» нет, то надо идти «давать». Вас не было, и я сначала…
– Хватит! – Антон открыл дверь. – Одевайся быстро.
Сергеев сидел за столом и разговаривал по телефону. Увидев Антона, он прикрыл трубку ладонью:
– Чего тебе? Давай попозже…
Удар в скулу застал его врасплох. Аппарат полетел со стола. Он врезался затылком в стену. От второго удара он все же сумел частично отклониться, но все равно оказался на полу.
Антона била крупная дрожь. Глаза заливало бешенством.
– Ты, сука, что делаешь? Дело, ублюдок, мое из-за члена своего похерил.
Сергеев поднялся. Он был тяжелее Антона раза в полтора.
– Я тебя сейчас наизнанку выверну, псих отмороженный, одной кражей больше или меньше, а эта «соска» будет еще месяц нас всех обслуживать. Если ты…
Антон уже не слышал его. Боль хлынула в голову. Жирное лицо Сергеева плясало в глазах. Он понял, что сейчас бросится вперед и будет рвать, рвать, рвать… Кто-то вошел в кабинет и схватил его за руки, кто-то влез между ним и Сергеевым. Сквозь пелену промелькнуло лицо Полянского, в уши пробивался противный голос, выкрикивающий ругательства. Он прислушался и узнал свой собственный. Кто-то вывел его в коридор. Кто-то держал Сергеева. Кто-то что-то кричал с лестницы.
«Господи, откуда они все взялись», – подумал он и прикрыл глаза.
Открыв их, увидел расплывчатое изображение окружающего мира, ощутил холод и понял, что стоит в своем кабинете, прижавшись лбом к оконному стеклу. За спиной скрипнул стул. Полянский невозмутимо грыз спичку. Лицо у него было усталое и невозмутимое.
– Что произошло, Антон?
Антон оторвался от окна, молча пригладил волосы, глядя в осколок зеркала, пришпиленный к шкафу, надел куртку, прикурил и взял со стола блокнот. С треснувшего потолка срывались равнодушные холодные капли.
– Ничего, просто обрыдло все это. Я в адрес, на Стачек.
На лестнице у окна стояла Горелова и смотрела на шелушащиеся дождевые струи. Он не остановился.
– Будьте любезны Анну Сергеевну.
– Секундочку.
Цыбин смотрел на суету Невского. Сотни людей неслись через дождь, штурмовали троллейбусы, сновали по магазинам, давились гамбургерами. У них была обыкновенная нормальная жизнь. Они знали, что будут делать завтра, где жить, с кем жить и как жить. Он не знал, завидует им или нет. Он знал, что ему будет их всех не хватать. Всего города. Даже такого дождливого и пасмурного. Давно забытые лирические токи души кружили его по центру уже полдня. Было легко и свободно. Он постепенно привыкал к мысли, что все кончилось.
– Алло.
– Привет.
– Привет. Ты где? – Ее голос казался теплым.
– Недалеко. Я взял билеты. Насовсем.
Он помолчал. Она тоже.
– Отпразднуем?
– Конечно. Я освобожусь через полчаса.
Он положил трубку. Что-то неприятно подтачивало изнутри. Хотелось больше эмоций с ее стороны.
Дождь неожиданно ослабел. По воздуху носились терзаемые ветром облака водяной пыли. Он остановился у окна закусочной быстрого питания и прикурил, пряча огонек за отворотом плаща. По другую сторону стекла, в пустом зале, гладкий молодой человек с набриолиненными волосами отчаянно пытался разинуть рот до размеров купленного сэндвича. Цыбин почему-то подумал, что когда раньше здесь была пирожковая «Минутка», то народу всегда было битком, и все давились в погоне за заскорузлыми резко пахнувшими жареными пирожками с мясом. Ветер снова хлестнул холодными струями по лобовым стеклам несущихся к Дворцовой автомобилей. В темной воде покрытой пузырями Мойки ежились от холода разнокалиберные прогулочные катера. На ближайшем огненно-рыжий бородач что-то жестами объяснял группе оживленных японцев, ощерившихся видеокамерами. Цыбин уверенным шагом прошел мимо плотно прикрытых дверей Литературного кафе, проскочил перед узкой «мордой» синей новомодной «вольво» и, замерев на краю тротуара, глубоко вдохнул питерскую ноябрьскую сырость. Плотный поток целеустремленных людей едва не столкнул его под колеса хрипящих автомашин. Он ловко вывернулся и схватился рукой за влажный железный поручень перед витриной кинотеатра «Баррикада». Гладиатор Рассел Кроу подмигнул ему из-за замызганного мутными каплями стекла. Респектабельные кожаные экспонаты «Дома обуви» и кишащие на витрине «Сайгона» CD-диски оцарапали взглядами левый рукав. Поток пешеходного перехода увлек в короткое путешествие по белой зебре, и наконец серая сквозь дождь Дворцовая площадь размытой панорамой раскрылась перед глазами. Минуту он наслаждался блеклостью и унынием окружающего бытия, затем улыбнулся и двинулся в сторону набережной. Под пружинящим мостом несла свое тело своенравная осенняя Нева. Одинокие разрозненные суденышки пытались балансировать на ее свинцовой поверхности. Мокрые здания на стрелке Васильевского героически отражали удары дождя и ветра. Подняв воротник плаща, он с трудом добрался до входа в Ректорский флигель, закурил и прижался спиной к таксофонной будке возле входа. Дождь продолжал поливать неизбалованную солнцем питерскую землю. Он прикрыл глаза и представил себе горы в синей дымке, томное солнце, загорелую кожу Анны и переливающееся в бокале гранатовое вино. Потом он открыл глаза и увидел «заказчика». Того «заказчика». Самого главного. Повелителя московских метелей. Он узнал бы его из сотен, из тысяч, из миллионов. Он его просто узнал. Сразу. За секунду. Раз и навсегда. Хотелось бы навсегда. Какое удивительно вкусное слово – навсегда.
«Заказчик» вышел из дверей университета, поддерживая правой рукой Анну, а левой пухленькую шатенку в апельсиново-оранжевом тошнотворном пальто. Анна покрутила платиновой головкой и отчаянно замахала ему рукой. Красивое открытое лицо «заказчика» приблизилось. Под языком образовалась пустыня Сахара. Сигарета стала безвкусной. Он протянул вперед руку, автоматически заметив, как напряглись на два шага позади несколько неприметных молодых людей. Профессионалы.
– Познакомься, – Анна улыбалась широко и безмятежно, – моя университетская подруга Людмила и ее муж Юрий. Они вообще живут в Эстонии…
Юрий пожал руку крепко и уверенно. Людмила самопроизвольно смахнула языком капельку с верхней губы.
– Приятно познакомиться.
– Взаимно.
– Анна много про вас рассказывала.
– Надеюсь, хорошего.
– Исключительно.
– Слава богу.
– Мы спешим… у нас новая квартира… например, завтра…
– С удовольствием… почту за честь…
– Вы пишете стихи?
– Балуюсь…
– До свидания.
– Всего доброго.
Телохранители потянулись к черному «крузеру».
Они перешли дорогу. Цыбин облокотился на парапет набережной и, глядя на беснующиеся серые волны, остервенело щелкал зажигалкой. Анна, не обращая внимания на дождь, достала помаду, зеркальце и подвела губы.
– Я Людку не видела лет шесть. Мужик ее издатель, там у них, говорят, крутой…
– Анна! – Цыбин выпрямился и взял ее за руку. Решение плескалось у него в мозгу. Решение билось у него в мозгу. Решение родилось и созрело у него в мозгу. Отступления не было. Он понял все. – Мне надо тебе кое-что рассказать…
«Густая белая метель бесшумно…»
* * *
Спертое нутро троллейбуса задушило его почти до смерти. Стиснутый у задней двери Антон отчаянно пытался не вдыхать кисло-чесночный перегар потертого мужичка в болоньевой куртке и приторный аромат дешевой косметики, исходящий от его спутницы. Когда дверь открывалась, он полной грудью вдыхал свежесть дождя и старался задерживать дыхание, как при погружении в воду. Кружилась голова. Плыли обрывки фраз.– Соседнему отделу уже давно повысили…
– Сейчас берем пузырь и ко мне…
– Думаешь он женится, если оставлю ребенка…
– Третий магазин, – объявил водитель.
С неописуемой радостью Антон вывалился под непрерывно моросящий дождь. Дом был «сталинский», мрачный и престижный, о чем свидетельствовали бельма стеклопакетов на фасаде. Он обогнул его с торца и без труда нашел нужную парадную. Искомая дверь была добротной, но деревянной, грубо покрашенной в темно-коричневый цвет.
– Кто там? – Голос был знаком по телефону.
– Извините, пожалуйста, а Геннадий дома? – Антон потянулся к карману за ксивой.
Против ожидания дверь распахнулась. Аккуратная седая женщина в сиреневом вязаном платье, вежливо улыбаясь, пропустила его в квартиру.
– Геночка, оторвись от занятий, к тебе пришли.
Прихожая была безукоризненно чистой, обставленной недорого, но со вкусом. Антон подумал, что это заслуга седой улыбчивой женщины.
– Кто пришел, мама?
На парне были линялые голубые джинсы и футболка с изображением «битлов». У него была русая борода и длинные, до плеч, волосы. Антон снова полез за ксивой:
– Здравствуйте, я из уголовного розыска.
Парень бросил взгляд на дверь комнаты, за которой скрылась мать, и пожал плечами: