Страница:
В своем кабинете Антон быстро отыскал в справочнике нужный телефон. Ответом были короткие, прерывистые гудки. Он повесил трубку и посмотрел на часы. Без пятнадцати пять. За окном хлестал длинными струями дождь. Какие-то дети-камикадзе ползали по мокрой крыше дома напротив. Уже смеркалось. Свет он не зажег. В кабинете было мрачно и промозгло. Он снова взял трубку.
– Да?
– Здравствуйте, а Свистунова можно?
– Кто спрашивает?
– Из восемьдесят седьмого отдела, Челышев.
Пауза. Приглушенные голоса.
– Слушаю.
– Здорово, Коля. От кого прячешься?
– Привет. Как видишь – не от тебя. Как жизнь?
– На букву «х». Не подумай, что хорошо. Дело есть?
– Давай.
– Не по телефону.
– Я взятки только по пятницам беру.
– Договорились. Разговор сегодня. Взятка в пятницу.
– Не, старик, сегодня никак. Вилы. Давай завтра.
– Во сколько?
– Звони, я весь день на месте.
– Идет.
Антон закурил. Без пяти пять. Ехать домой не хотелось. Он снова потянулся к телефону.
– А ты чего здесь? – В дверях стоял Вышегородский. – У тебя же отгул?
– Позвонить забрел.
– Слушай, Антон… – Артур замялся. – У нас «мокруха» на Соляном. Ну ты знаешь. Там мужик – скульптор из «Мухи». Ему уши отрезали, член… Короче, там руководства – море, а я Сергеева с Хохмачевым послал на рынок. Мне майора присвоили… Сам понимаешь… Съезди для массовости. А завтра попозже выйдешь. Я тебя прошу.
Антон на секунду задумался. То, что Вышегородский просил его, было приятно. Он был младше Антона на два года да и работал меньше, но, будучи бывшим замполитом армии, отличался крайней исполнительностью, отчего карьеру делал быструю и безболезненную. С первого дня появления Антона в отделе он почувствовал в нем человека более опытного и талантливого, а значит, опасного для собственного авторитета. Отношения их были натянуто-официальными. Поэтому поставить Артура в положение обязанного было неплохо. Не хотелось ехать в предвкушении встречи с Хрящевым и Матросовым. Но еще больше не хотелось домой.
– А машина? – задал Антон сокровенный вопрос.
– На моей. – Артур бодро встряхнул ключи.
– Ладно, но завтра я с двух.
– Кто у вас сегодня банкует?
– А хрен его знает. – Высокий худой Андронов по кличке Малой улыбнулся своей детской улыбкой, за которую и получил прозвище. – Ты же видишь, командиров до гребаной матери, а мы еще даже трупа не видели.
– Серьезно, что ли?
– Ну! Там мэтры сыска мнениями обмениваются. – Стас окончил пединститут и привык изысканно выражать свои мысли.
– Кто? – Антон предложил ему папиросу, и они закурили.
– Матросов, в погонах кто-то, ну и Григоренко, конечно.
Антон улыбнулся. Привычку начальника РУВД оббегать, затаптывая следы, все место происшествия, давая операм «ценные» указания, знали все.
– О, блин, чего-то Миша бесится. – Стас смотрел в сторону.
Антон проследил за его взглядом. Максаков сказал что-то резкое своим сиятельным собеседникам, круто развернулся и пошел в сторону Антона со Стасом, на ходу извлекая сигареты из кармана пальто.
– Здорово. – Он сунул Антону руку. – Стас, пошли кофе пить. Пока все эти идиоты разъедутся и дадут работать – час пройдет. Антон, пойдешь?
Максаков тоже когда-то работал в РУОПе, но вернулся. Это немного сближало их с Антоном.
– Я пустой.
– Неконцептуально. Стас угощает.
– Я?!! – на лице Андронова появилось неподдельное изумление.
– Разумеется. Или пойдешь в отпуск в декабре.
Кофейня располагалась в булочной на углу Чайковского и Фурманова. По дороге, ежась под ледяными струйками, Антон тронул Михаила за плечо.
– Чего, достают?
– А-а! – тот отмахнулся. – Прошу убрать всех с места. А мне: подожди, пусть посмотрят. Чего им там смотреть? Работать-то нам. А если раскроем, то в сводку они, и не зная ничего, впишутся.
– Ничего, включая имя убийцы, – вставил Стас.
– А мне казалось, что Смотров умный мужик. – Антон остановился перед дверьми булочной, докуривая папиросу.
– Умный, – кивнул Михаил, – но внешняя политика превыше всего! С главком ссориться нельзя. Докуривай. – Он посмотрел вверх. – Мокро.
В булочной хорошо топили. Даже стекла запотели. Они устроились за столиком у окна. Михаил и Стас принесли три стаканчика с кофе и три ромовые бабы. Кофе был жидкий, но горячий. Антон вспомнил, что кроме Олиного пирога ничего сегодня не ел. Некоторое время все молчали, глотая кофе. Допив первым, он отставил чашку.
– Миша, а из ваших кто-нибудь Фонтанкой занимается?
– Только на подхвате. Мне сказали двоих выделить в группу. Типа, у них в главке народу не хватает. Занятые все, блин.
– Ты кого дал? Ну, ты знаешь, почему я интересуюсь?
– Знаю, конечно. В общих чертах. – Михаил отставил пустую чашку. – Ты уверен, что это тот же?
– Я, может, и дурак, но не слепой.
– Не кипятись. Я уже тогда в версию Пушкарева не очень-то верил. А теперь однозначно скажу: любую информацию Тортюхина следует делить на десять, а то и на двадцать. Пересеклись мы здесь…
Михаил встал и, взяв с подоконника шляпу, на секунду задумался.
– Там Толя Исаков будет работать. Он парень опытный, работать умеет. Когда не пьет, конечно. Я скажу, чтобы он от тебя не скрывал ничего. А я, честно говоря, рад, что главк забрал. Там совещаний, справок всяких бредовых море будет. Нам бы свое дерьмо разгрести.
Совсем стемнело. Ветер резко бросал в лицо сгустки дождя. На Соляном машин заметно поуменьшилось. Во дворе обреченно мок постовой.
– Чего внутрь не зайдешь? – Михаил взялся за дверную ручку бревенчатой избушки, которая, как уже понял Антон, являлась художественной студией.
– Там прокуратура приехала, – махнул рукой постовой, – следователь молодая такая, злющая. Всех выгнала. – Он понизил голос: – Даже начальников построила.
Чувствовалось, что воспоминание о последнем еще долго будет греть его душу. Антон и Михаил улыбнулись одновременно. Оба сразу поняли о ком идет речь.
Следователь прокуратуры Елена Колобочко была действительно выдающимся человеком. Несмотря на иногда крутой нрав, это дитя теперь уже суверенной Украины являлось полной противоположностью своей фамилии. Как внешне, так и внутренне. Стройная и изящная, она представляла собой неистребимый сгусток энергии. Было удивительно смотреть, как она одновременно успевает лучше всех расследовать уголовные дела, вести культурную жизнь, поддерживать всех вокруг и оставаться интересной женщиной. Работать с ней было крайне приятно.
Вот и сейчас она быстро писала протокол осмотра, умудряясь перешучиваться с находившимися здесь Смотровым и работающим экспертом-медиком Чановым. Антон осмотрелся. Студия походила на склад. Куски гипса, камни, инструменты – все валялось на полу в страшном беспорядке. Книги с полок сброшены. Одежда из шкафа выброшена. На столе остатки трапезы. Он отметил, что нет пустой посуды, хотя фужеры и рюмки присутствуют. Хозяин лежал на диване. Возле него и возился Чанов. Лампа под потолком светила тускло. За окнами уже стало совсем темно. Антон физически почувствовал, как напрягает Лена глаза, чтобы видеть, что пишет. Он взял из угла комнаты торшер и, поднеся к ее стулу, подключил. Поток света хлынул на бумаги. Лена улыбнулась.
– Спасибо, Антуан! От вас, товарищ Максаков, не дождешься.
Она посмотрела на Михаила. Он виновато развел руки.
– Буду исправляться. Можно пару вопросов?
Лена кивнула.
– Как давно его?
Чанов обернулся:
– От двадцати до двадцати двух часов назад.
– То есть где-то между десятью вечера и нулем. Колото-резаные?
– Пока восемь. Все в область груди. Отсутствуют уши и половой член. Вот смотри…
Антон присвистнул.
– Не свисти, денег не будет. – Лена оторвалась от протокола.
– И так нет.
– Где мой дежурный? – Максаков отошел от трупа.
– На кухне, – Лена показала себе за спину, – со свидетелем разговаривает.
– Что, есть свидетель? – обрадовался он.
– Который труп обнаружил.
– А-а.
Антон посмотрел на часы.
– Лен, отсюда можно позвонить?
– Наверху телефон. Иди, там уже все обработали.
Узкая лесенка вела в импровизированную спаленку. Здесь тоже царил беспорядок, но скорее обыденно-бытовой, чем привнесенный преступниками. Стены были деревянными, неоклеенными. От них несло сыростью. Прямо на полу стоял телефон.
– Але, Оля, это я. Я задерживаюсь.
– Как? А Паша ждет тебя поиграть в мяч.
– У меня работа.
– Мы соскучились. Когда ты…
– Не знаю. Позвоню еще.
Он повесил трубку, гадая, заплакала она или нет. Снова накатила злость на себя. Можно было поговорить и по-другому. Он подумал и опять взял трубку.
– Да? – Мужской голос не излучал доброжелательности.
– Привет, Виталик. Это Челышев. Помнишь такого?
– Вас забудешь.
– А ты попробуй.
– Шутка.
– Разговор есть.
– Сейчас, что ли?
– Минут через пятнадцать, минут на десять.
– Где?
– Где в прошлый раз. Я рядом.
– Буду.
Антон спустился вниз.
– Член и яйца нашли, – сообщил Андронов, – во рту.
– У кого? – не понял Антон, думая о другом.
– У дежурного опера! – Андронов постучал его по голове. – У трупа, разумеется. Проснись!
Сергей Сергеевич Смотров достал свой радиотелефон:
– Дежурный! Записывай информацию: во рту трупа обнаружены отрезанные яичники.
Лена удивленно подняла глаза от протокола, встала и, подойдя к Смотрову, надвинула ему кепку на глаза:
– В вашем возрасте пора бы знать: у кого яички, а у кого яичники.
– Ой, блин! – сконфузился Смотров и снова схватился за телефон.
Антон прыснул и, зайдя в кухню, тронул за рукав Максакова:
– Я отскочу на полчаса. Пока все равно не нужен.
– Давай, – Максаков оторвался от свидетеля – плотного лысого мужичка, – но, если можешь, после к себе в отдел подтягивайся. Тут интересно…
Антон кивнул:
– Нет проблем.
В темноте дождь казался еще холоднее и тоскливее. Ветер отчаянно штурмовал усталые дома и теплые квадраты окон, с протекающей за ними чужой жизнью. В черном цвете Михайловский садик казался непроходимым лесом. Мрачная громада Инженерного замка скалой нависала над ним. Тускло блестела под водяными струями статуя Петра.
Антон опоздал. «Восьмерка» Кропивина с погашенными фарами примостилась у чугунных ворот. Он открыл пассажирскую дверцу и сел.
– Привет.
– Здравствуйте.
Антон достал папиросы и посмотрел на Виталика. Покрытое оспинами, одутловатое лицо Кропивина не выражало особой радости. Антон закурил:
– Ты же хорошо знал Фуню, Виталий?
Кропивин удивленно посмотрел на него своими рыбьими глазами:
– Ну, как хорошо… Друзьями не были. Когда-то «катали»* вместе. А вы этим делом занимаетесь, Антон Владимирович?
– И я тоже. А что?
– А меня уже завтра вызывают к вам в отделение. И Леху, и Аксена. Всех.
– Кто?
Кропивин достал электронную записную книжку и начал тыкать кнопки.
– Сейчас… Вот: Тортюхин Сергей Валерьевич, одиннадцать утра, кабинет пятьдесят два.
«Ледогорова, Сергеева и Беню выселили, – подумал Антон. – Полянский был прав: в главке и РУВД мест не нашлось».
– Так мне идти или не надо? – Кропивин смотрел с надеждой.
– Иди. – Антон выбросил окурок в окошко. – Когда вы с Фуней разошлись?
– Ну год, может, полтора.
– Поругались?
– Нет, чего нам ругаться. У него чего-то в башке поехало. Ушел в «лобовики»**. Решил, что пора играть честно, мол, уже солидный человек… Это «откатав» десять лет.
– А отношения поддерживали?
* «Катать» – заниматься шулерством. Зарабатывать деньги нечестной игрой в карты.
** «Лобовики» – игроки на большие суммы, играющие честно.
– Ну бывало, конечно, пока он динамить меня не начал.
– Каким образом?
– Ну, он думал, что крутой игрок. А «катать» и играть нормально – разные вещи. У «лобовиков» играют честно и по-крупному. Короче, он опустился. Несколько раз у меня занимал. У ребят занимал. Начал от меня ныкаться. Потом как-то еду, смотрю – он с бабой стоит. А меня как раз приперло: тачку разбил. Я вылез, подошел, поднаехал на него. Говорю: «Проблемы будут». А баба, только я подошел, развернулась и пошла прочь. Так Фуня дернулся за ней, потом ко мне. Заменжевался весь. Хватает меня за рукав и бормочет, что я дурак, что он на днях отдаст все, если я ему не буду мешать.
– Ну?
– Ну чего, я ему сказал, что смотри, мол… И уехал. А через тройку дней он пришел и все вернул.
– Как?
– Ну я откуда знаю. Я не спрашивал. Все отдал, еще бутылку коньяку французского принес. Недешевого, кстати. И ребятам все отдал. Они говорили.
– Как думаешь, мог Фуня на хату Каретникова навести?
– Каретников – это кто? Олег, что ли?
– Да.
– Может, и мог. Он вообще дурной был. А так хер его знает.
– А с кем он крутился последнее время?
– Не знаю. Он же ныкался.
– А кто может знать? У него друзья близкие были? Баба?
– Бабы не было. Он не боец был. А друзья? – Кропивин подумал. – Не, не знаю.
– Та, с которой ты его видел, она как выглядела?
– Блондинка, подстрижена под каре, фигура хорошая…
– Лет сколько?
– Под тридцать.
– Рост.
– Невысокая. Как и он. Метр семьдесят.
– А лицо?
– Скуластое такое. Она отвернулась сразу.
– Одета во что?
– Пальто кожаное, дорогое… Кажется, темно-зеленое.
Антон помолчал. Вода заливала лобовое стекло машины. Несмотря на работающую печку, было зябко.
– Где ты их видел?
– Здесь.
– В смысле?
– Вот здесь, у памятника.
– Когда?
– Перед праздниками. Недели три назад.
– Ладно, спасибо. – Антон открыл дверцу.
– Антон Владимирович…
– Ну?
– Мне про это завтра говорить?
Антон подумал.
– Пока не надо.
– Хорошо, что ты пришел, Антон. – Максаков откупоривал пистолетом пивную бутылку. – Надо в адрес съездить. Поможешь?
Полянский и Андронов развалились на еле дышащем диване. Кабинет был двойной. Из дальнего отсека доносился храп.
– Я же сказал: без проблем. – Антон принял из рук Михаила бутылку и кивнул на дверь. – Там кто?
– Сашка, – Серега Полянский вздохнул, – с кладбища приехал.
Антон хлебнул. Пиво было свежее и неожиданно холодное.
– Получается чего? – спросил он у Максакова.
– Класс! – Максаков залпом опустошил свою бутылку наполовину. – Я всю жизнь ждал этого момента.
Он достал сигарету.
– Это я о пиве. Получается, что мужик, который художника нашел, – это его ученик. Он вчера около половины двенадцатого решил зайти, забрать какие-то кисти. Дверь была открыта. Вдруг сверху спускается парень. Невысокий, черноволосый. Мужик его раньше видел у убитого дома. Тот с ним в больнице познакомился, месяц назад. Называл Витей, или Афганцем. Этот Витя нашему свидетелю и говорит, что беда страшная – Юру убили. Юра – это покойный. Свидетель говорит, что надо милицию, а Витя объясняет, что нельзя – на нас подумают, что сматываться надо. К слову, свидетель по его словам был «слегка выпивши» – семь кружек пива. Короче, выходят они из мастерской, и Витя достает полбутылки водки и предлагает помянуть. Мужику, несмотря на хмель, жутковато, но отказаться он еще больше боится. Они заходят в бистро на углу Пестеля и Литейного, оно ночное, начинают выпивать. Тут до них докапываются: место приличное – распивать приносное нельзя. Витя лезет в бутылку. Скандал. Свидетель под шумок линяет. Утром приходит в себя, заявляется в мастерскую. Потом бежит в милицию.
Максаков затушил бычок о батарею.
– А больница… – начал Антон.
– ВМА. Книга больных на отделении. Гималаев с запросом уже улетел.
– Время – двенадцатый час. – Максаков усмехнулся и отпил из бутылки.
– Это же военные. Я позвонил дежурному. Разъяснил важность вопроса. Кстати, вот…
Китайский «Панасоник» на столе противно запиликал. Максаков взял трубку:
– Да. – Он улыбнулся. – Отлично. Возвращайся.
– Не томи. – Полянский потянулся, сидя на диване.
– Градусов Виктор Липович, тысяча девятьсот семьдесят первого года рождения. Адрес: Альпийский, девять, квартира сто двадцать девять.
Максаков вырвал из блокнота листочек и протянул Андронову:
– Пробей на всякий случай. Стас пересел за стол:
– Пароль какой?
– Орел.
Антон повернулся к Полянскому.
– А ты как завис?
Серега скривился:
– По-глупому. Я выдернул Фалеева. Ну помнишь, по часам. А он, пьяный в хламину, возьми и поколись. Явку написал. Даже мужика указал, кому часы продал. Женьке-таксисту с Гродненского. Он сегодня в ночь. Следак, уродец-Васюков, полшестого домой собрался. Без вешдоков даже слушать ничего не хочет: «Нет судебной перспективы». Вот сижу жду, когда Женька утром спать приедет, в надежде, что он еще часики не скинул.
– А Фалеев?
– В коридоре на «браслетах» спит. Васюков его отпустил. В дежурке орут: «Проверки из главка и прокуратуры, три часа, и все». А он прописан в Подпорожском районе. Что я его по лесам искать потом буду?
– Алло, девушка. – Лицо сидящего за телефоном Андронова приняло мечтательно-сладкое выражение. Он дозвонился в адресное бюро. – Это Орел беспокоит.
В следующую секунду его лицо мгновенно скисло, затем стало мрачно-свирепым.
– Сколько времени? – вкрадчиво спросил он, вешая трубку.
– Десять минут первого. – Игорь Гималаев, стоя в дверях, отряхивал с куртки дождевые капли. – Миш, я прибыл. Машина внизу.
– Уже десять минут восемнадцатое ноября, – Андронов потряс в воздухе листочком с паролями, – дорога – Новоржев. Она мне говорит: «Ты-то, может, и орел, а пароль другой». Опять дозваниваться. У них сейчас вообще перерыв.
– Сам виноват. – Максаков протянул Гималаеву сигарету. – Игорь, зайди в сорок пятый, там Ленка свидетеля еще допрашивает. Пусть обыск выпишет на Альпийский. Ночь все-таки.
– Чего, Ленка еще здесь? – удивился Антон.
– Ну, третий час допрашивает. Дотошная.
– Это пока незамужняя, – авторитетно заявил Полянский, – потом тоже будет на все плевать, чтобы быстрее домой уйти.
– Не скажи, – возразил Максаков. – Зампрокурора нашу бывшую помнишь? Орлову? «Съели» которую? Она еще скрупулезнее, а у нее сын в третьем классе. Ленка у нее училась.
– Не, ну всяко бывает, – не стал спорить Полянский.
– Алло, девушка, это Новоржев…
– Неотложный обыск есть, но нет протоколов. – Игорь Гималаев вошел в кабинет. – Антон, у тебя не завалялось где-нибудь, а то я в спешке собирался…
– По-моему, есть. Сейчас посмотрю.
Игорь Гималаев всегда нравился Антону своим непробиваемым спокойствием, собранностью и умением тщательно выполнять любую черновую и неинтересную работу. В районном «убойном» он, без сомнения, был лучшим, что никак не отражалось на его общении с остальными. Единственной слабостью Игоря было увольнение на «гражданку». Вернее, мечты и разговоры о том, как он уволится. Это происходило каждый раз, когда интеллигентного Гималаева доставала тупость руководства. История его рапортов брала свое начало еще из Урицкого РУВД, где они работали с Антоном вместе, до гибельного объединения районов и переименования его в 87-й отдел милиции.
Перед тем как зажечь в собственном кабинете свет, Антон посмотрел в окно. Темнота плотным слоем размазалась по стеклу, подсвеченная изнутри слабым тлением пары окон в доме напротив. От ветра рама гудела и слегка вибрировала. Он быстро нашел стопку протоколов и задержал взгляд на телефоне…
Оля ответила сразу. В ее голосе не было сна.
– Чего не спишь? – спросил он, помолчав секунду.
– Антоша? – Она обрадовалась. – Я стирала, ты придешь?
– Нет, не получается. У нас убийство. Ты не волнуйся. Спи.
– Жаль, – расстроилась она. – Будь осторожен.
Дверь в кабинет приоткрылась.
– Поехали, – Максаков надевал шляпу, – есть еще один адрес.
– Все пока, бегу. Целую… Ты… Извини. – Антон положил трубку и погасил свет.
– К бою!
– Нет, я вчера ехал нормально. – Владимиров, водитель машины «убойного» отдела выключил зажигание. «Уазик» протяжно вздохнул, как издыхающая лошадь, и затих.
Чем-чем, а хорошей иллюминацией улица Большая Зеленина похвастаться не могла. Создавалось впечатление, что они на опушке ночного леса. Антон снова с тоской вспомнил о некупленном фонарике.
– Сюда, согласно ЦАБ, он прописался после отсидки. – Гималаев зачем-то протер рукавом стекло.
– Ты уже говорил. – Антон полез за папиросами. – У тебя фонарик есть?
– Есть. – Игорь обернулся. – Я к тому, что, наверное, коммуналка. Это попроще. Готовы?
– Усехда!
Квартиру искали минут тридцать пять – сорок. По неведомому правилу нумерация в старом фонде была лишена какой бы то ни было логики. Сочетания на одной лестнице типа: 2, 108, 34 и 71 являлись вполне обыденными. В «четырнадцатую» вела перекошенная дверь прямо из арки между третьим двором и узким тупичком, заставленным мусорными баками. В грязном, никогда не мытом окне рядом с дверью горел свет. Через открытую форточку доносился запах горелого масла и табачного дыма. Звонок отсутствовал.
– У тебя ствол, кстати, есть? – спохватился Антон. – А то я выходной сегодня, так что не вооружался.
– Заметно, – Гималаев пытался что-нибудь рассмотреть в окне сквозь разводы грязи, – что выходной. Есть у меня ствол.
Стук в дверь грохотом прокатился по двору.
– Кто? – Мужской голос был пьяным и недовольным.
– Вить, открой. Поговорить надо. – Игорь «включил» блатные интонации.
– Нет здесь больше вашего Витьки-козла. У…те отсюда, суки. – За дверью забушевали.
– Комедию ломает? – Игорь посмотрел на Антона.
Тот покачал головой:
– Непохоже. Пьяный. И голос старше.
– Я щас выйду, бля, вам устрою, щенки. – Защелкали замки.
– Давай-давай, – подогрел стоящий у стены Владимиров.
Мужику было лет сорок пять. Его красное лицо горело неподдельным энтузиазмом проломить пару голов. Об этом свидетельствовала и толстая палка в руке. Антон ударил его ногой под колени, а Игорь ткнул пистолетом в нос и отобрал оружие:
– Милиция, дурак.
Мужик водил по ним мутным взглядом:
– Убивать будете?
– Если будешь дергаться. Где Витька?
– Ну и правильно. Убивайте. Пора! – Мужик обмяк.
Из дверей выскользнул не участвовавший в потасовке Владимиров.
– Там бабенка только, поддатая. Больше никого.
Квартира оказалась двухкомнатной, видимо, бывшей дворницкой. На кухне за столом, бесстыдно вывалив дряблую грудь из дырявого халата, сидела крысоподобная женщина неопределенного возраста. Нестерпимо воняло горелым маслом и немытым телом. На столе между стаканами и парой консервных банок задумчиво сидело несколько жирных, важных тараканов.
– Градусов Виктор. Прописан здесь. Где он? – Антон медленно выговаривал слова, словно общаясь с папуасами.
Она закурила:
– А хрен его знает. Он здесь и не жил никогда. Ой, извините! – Она запахнула халат. – Как ему батя эту комнату купил, так месяц пожил, и все, сука гребаная. Батя у него солидный. В магазине, где я работала, директором был. Я думала, сын такой же. А он… – Пепел с сигареты упал ей на колени. – Гнида, б…
– А как отца его найти? – Антон щелчком избавился от десантировавшегося ему на плечо с потолка таракана.
Квартира начинала действовать ему на нервы.
– Погоди… – Она долго рылась в кучке бумажек на полочке над столом. – Вот!
Антон посмотрел: Градусов Лип Евгеньевич, 177-21-15. Подошел Игорь:
– Да?
– Здравствуйте, а Свистунова можно?
– Кто спрашивает?
– Из восемьдесят седьмого отдела, Челышев.
Пауза. Приглушенные голоса.
– Слушаю.
– Здорово, Коля. От кого прячешься?
– Привет. Как видишь – не от тебя. Как жизнь?
– На букву «х». Не подумай, что хорошо. Дело есть?
– Давай.
– Не по телефону.
– Я взятки только по пятницам беру.
– Договорились. Разговор сегодня. Взятка в пятницу.
– Не, старик, сегодня никак. Вилы. Давай завтра.
– Во сколько?
– Звони, я весь день на месте.
– Идет.
Антон закурил. Без пяти пять. Ехать домой не хотелось. Он снова потянулся к телефону.
– А ты чего здесь? – В дверях стоял Вышегородский. – У тебя же отгул?
– Позвонить забрел.
– Слушай, Антон… – Артур замялся. – У нас «мокруха» на Соляном. Ну ты знаешь. Там мужик – скульптор из «Мухи». Ему уши отрезали, член… Короче, там руководства – море, а я Сергеева с Хохмачевым послал на рынок. Мне майора присвоили… Сам понимаешь… Съезди для массовости. А завтра попозже выйдешь. Я тебя прошу.
Антон на секунду задумался. То, что Вышегородский просил его, было приятно. Он был младше Антона на два года да и работал меньше, но, будучи бывшим замполитом армии, отличался крайней исполнительностью, отчего карьеру делал быструю и безболезненную. С первого дня появления Антона в отделе он почувствовал в нем человека более опытного и талантливого, а значит, опасного для собственного авторитета. Отношения их были натянуто-официальными. Поэтому поставить Артура в положение обязанного было неплохо. Не хотелось ехать в предвкушении встречи с Хрящевым и Матросовым. Но еще больше не хотелось домой.
– А машина? – задал Антон сокровенный вопрос.
– На моей. – Артур бодро встряхнул ключи.
– Ладно, но завтра я с двух.
* * *
Во двор вела узкая извилистая арка, посредине перегороженная наполненными до отказа мусорными баками. Видимо, именно поэтому весь Соляной и пересекающая его улица Оружейника Федорова были плотно заставлены милицейскими машинами: от отделовской «канарейки» до стандартных «фордов» руководства. В дальнем углу двора громоздилась затейливая бревенчатая конструкция из двух этажей, вокруг которой суетилось, курило, толпилось, докладывало что-то друг другу и разговаривало по радиотелефонам не менее пяти-шести десятков людей. Их «броуновскому движению» не мешал даже перешедший в уныло-моросящее состояние холодный ноябрьский дождь. Антон сразу же выхватил взглядом из толпы начальника криминальной милиции РУВД Смотрова и начальника ОУР Грача. Они о чем-то расспрашивали командира убойщиков Максакова, который угрюмо молчал, пряча глаза под неизменной шляпой. Из главка, на первый взгляд, никого не было видно. Антон поймал за рукав Стаса Андронова из «убойщиков».– Кто у вас сегодня банкует?
– А хрен его знает. – Высокий худой Андронов по кличке Малой улыбнулся своей детской улыбкой, за которую и получил прозвище. – Ты же видишь, командиров до гребаной матери, а мы еще даже трупа не видели.
– Серьезно, что ли?
– Ну! Там мэтры сыска мнениями обмениваются. – Стас окончил пединститут и привык изысканно выражать свои мысли.
– Кто? – Антон предложил ему папиросу, и они закурили.
– Матросов, в погонах кто-то, ну и Григоренко, конечно.
Антон улыбнулся. Привычку начальника РУВД оббегать, затаптывая следы, все место происшествия, давая операм «ценные» указания, знали все.
– О, блин, чего-то Миша бесится. – Стас смотрел в сторону.
Антон проследил за его взглядом. Максаков сказал что-то резкое своим сиятельным собеседникам, круто развернулся и пошел в сторону Антона со Стасом, на ходу извлекая сигареты из кармана пальто.
– Здорово. – Он сунул Антону руку. – Стас, пошли кофе пить. Пока все эти идиоты разъедутся и дадут работать – час пройдет. Антон, пойдешь?
Максаков тоже когда-то работал в РУОПе, но вернулся. Это немного сближало их с Антоном.
– Я пустой.
– Неконцептуально. Стас угощает.
– Я?!! – на лице Андронова появилось неподдельное изумление.
– Разумеется. Или пойдешь в отпуск в декабре.
Кофейня располагалась в булочной на углу Чайковского и Фурманова. По дороге, ежась под ледяными струйками, Антон тронул Михаила за плечо.
– Чего, достают?
– А-а! – тот отмахнулся. – Прошу убрать всех с места. А мне: подожди, пусть посмотрят. Чего им там смотреть? Работать-то нам. А если раскроем, то в сводку они, и не зная ничего, впишутся.
– Ничего, включая имя убийцы, – вставил Стас.
– А мне казалось, что Смотров умный мужик. – Антон остановился перед дверьми булочной, докуривая папиросу.
– Умный, – кивнул Михаил, – но внешняя политика превыше всего! С главком ссориться нельзя. Докуривай. – Он посмотрел вверх. – Мокро.
В булочной хорошо топили. Даже стекла запотели. Они устроились за столиком у окна. Михаил и Стас принесли три стаканчика с кофе и три ромовые бабы. Кофе был жидкий, но горячий. Антон вспомнил, что кроме Олиного пирога ничего сегодня не ел. Некоторое время все молчали, глотая кофе. Допив первым, он отставил чашку.
– Миша, а из ваших кто-нибудь Фонтанкой занимается?
– Только на подхвате. Мне сказали двоих выделить в группу. Типа, у них в главке народу не хватает. Занятые все, блин.
– Ты кого дал? Ну, ты знаешь, почему я интересуюсь?
– Знаю, конечно. В общих чертах. – Михаил отставил пустую чашку. – Ты уверен, что это тот же?
– Я, может, и дурак, но не слепой.
– Не кипятись. Я уже тогда в версию Пушкарева не очень-то верил. А теперь однозначно скажу: любую информацию Тортюхина следует делить на десять, а то и на двадцать. Пересеклись мы здесь…
Михаил встал и, взяв с подоконника шляпу, на секунду задумался.
– Там Толя Исаков будет работать. Он парень опытный, работать умеет. Когда не пьет, конечно. Я скажу, чтобы он от тебя не скрывал ничего. А я, честно говоря, рад, что главк забрал. Там совещаний, справок всяких бредовых море будет. Нам бы свое дерьмо разгрести.
Совсем стемнело. Ветер резко бросал в лицо сгустки дождя. На Соляном машин заметно поуменьшилось. Во дворе обреченно мок постовой.
– Чего внутрь не зайдешь? – Михаил взялся за дверную ручку бревенчатой избушки, которая, как уже понял Антон, являлась художественной студией.
– Там прокуратура приехала, – махнул рукой постовой, – следователь молодая такая, злющая. Всех выгнала. – Он понизил голос: – Даже начальников построила.
Чувствовалось, что воспоминание о последнем еще долго будет греть его душу. Антон и Михаил улыбнулись одновременно. Оба сразу поняли о ком идет речь.
Следователь прокуратуры Елена Колобочко была действительно выдающимся человеком. Несмотря на иногда крутой нрав, это дитя теперь уже суверенной Украины являлось полной противоположностью своей фамилии. Как внешне, так и внутренне. Стройная и изящная, она представляла собой неистребимый сгусток энергии. Было удивительно смотреть, как она одновременно успевает лучше всех расследовать уголовные дела, вести культурную жизнь, поддерживать всех вокруг и оставаться интересной женщиной. Работать с ней было крайне приятно.
Вот и сейчас она быстро писала протокол осмотра, умудряясь перешучиваться с находившимися здесь Смотровым и работающим экспертом-медиком Чановым. Антон осмотрелся. Студия походила на склад. Куски гипса, камни, инструменты – все валялось на полу в страшном беспорядке. Книги с полок сброшены. Одежда из шкафа выброшена. На столе остатки трапезы. Он отметил, что нет пустой посуды, хотя фужеры и рюмки присутствуют. Хозяин лежал на диване. Возле него и возился Чанов. Лампа под потолком светила тускло. За окнами уже стало совсем темно. Антон физически почувствовал, как напрягает Лена глаза, чтобы видеть, что пишет. Он взял из угла комнаты торшер и, поднеся к ее стулу, подключил. Поток света хлынул на бумаги. Лена улыбнулась.
– Спасибо, Антуан! От вас, товарищ Максаков, не дождешься.
Она посмотрела на Михаила. Он виновато развел руки.
– Буду исправляться. Можно пару вопросов?
Лена кивнула.
– Как давно его?
Чанов обернулся:
– От двадцати до двадцати двух часов назад.
– То есть где-то между десятью вечера и нулем. Колото-резаные?
– Пока восемь. Все в область груди. Отсутствуют уши и половой член. Вот смотри…
Антон присвистнул.
– Не свисти, денег не будет. – Лена оторвалась от протокола.
– И так нет.
– Где мой дежурный? – Максаков отошел от трупа.
– На кухне, – Лена показала себе за спину, – со свидетелем разговаривает.
– Что, есть свидетель? – обрадовался он.
– Который труп обнаружил.
– А-а.
Антон посмотрел на часы.
– Лен, отсюда можно позвонить?
– Наверху телефон. Иди, там уже все обработали.
Узкая лесенка вела в импровизированную спаленку. Здесь тоже царил беспорядок, но скорее обыденно-бытовой, чем привнесенный преступниками. Стены были деревянными, неоклеенными. От них несло сыростью. Прямо на полу стоял телефон.
– Але, Оля, это я. Я задерживаюсь.
– Как? А Паша ждет тебя поиграть в мяч.
– У меня работа.
– Мы соскучились. Когда ты…
– Не знаю. Позвоню еще.
Он повесил трубку, гадая, заплакала она или нет. Снова накатила злость на себя. Можно было поговорить и по-другому. Он подумал и опять взял трубку.
– Да? – Мужской голос не излучал доброжелательности.
– Привет, Виталик. Это Челышев. Помнишь такого?
– Вас забудешь.
– А ты попробуй.
– Шутка.
– Разговор есть.
– Сейчас, что ли?
– Минут через пятнадцать, минут на десять.
– Где?
– Где в прошлый раз. Я рядом.
– Буду.
Антон спустился вниз.
– Член и яйца нашли, – сообщил Андронов, – во рту.
– У кого? – не понял Антон, думая о другом.
– У дежурного опера! – Андронов постучал его по голове. – У трупа, разумеется. Проснись!
Сергей Сергеевич Смотров достал свой радиотелефон:
– Дежурный! Записывай информацию: во рту трупа обнаружены отрезанные яичники.
Лена удивленно подняла глаза от протокола, встала и, подойдя к Смотрову, надвинула ему кепку на глаза:
– В вашем возрасте пора бы знать: у кого яички, а у кого яичники.
– Ой, блин! – сконфузился Смотров и снова схватился за телефон.
Антон прыснул и, зайдя в кухню, тронул за рукав Максакова:
– Я отскочу на полчаса. Пока все равно не нужен.
– Давай, – Максаков оторвался от свидетеля – плотного лысого мужичка, – но, если можешь, после к себе в отдел подтягивайся. Тут интересно…
Антон кивнул:
– Нет проблем.
В темноте дождь казался еще холоднее и тоскливее. Ветер отчаянно штурмовал усталые дома и теплые квадраты окон, с протекающей за ними чужой жизнью. В черном цвете Михайловский садик казался непроходимым лесом. Мрачная громада Инженерного замка скалой нависала над ним. Тускло блестела под водяными струями статуя Петра.
Антон опоздал. «Восьмерка» Кропивина с погашенными фарами примостилась у чугунных ворот. Он открыл пассажирскую дверцу и сел.
– Привет.
– Здравствуйте.
Антон достал папиросы и посмотрел на Виталика. Покрытое оспинами, одутловатое лицо Кропивина не выражало особой радости. Антон закурил:
– Ты же хорошо знал Фуню, Виталий?
Кропивин удивленно посмотрел на него своими рыбьими глазами:
– Ну, как хорошо… Друзьями не были. Когда-то «катали»* вместе. А вы этим делом занимаетесь, Антон Владимирович?
– И я тоже. А что?
– А меня уже завтра вызывают к вам в отделение. И Леху, и Аксена. Всех.
– Кто?
Кропивин достал электронную записную книжку и начал тыкать кнопки.
– Сейчас… Вот: Тортюхин Сергей Валерьевич, одиннадцать утра, кабинет пятьдесят два.
«Ледогорова, Сергеева и Беню выселили, – подумал Антон. – Полянский был прав: в главке и РУВД мест не нашлось».
– Так мне идти или не надо? – Кропивин смотрел с надеждой.
– Иди. – Антон выбросил окурок в окошко. – Когда вы с Фуней разошлись?
– Ну год, может, полтора.
– Поругались?
– Нет, чего нам ругаться. У него чего-то в башке поехало. Ушел в «лобовики»**. Решил, что пора играть честно, мол, уже солидный человек… Это «откатав» десять лет.
– А отношения поддерживали?
* «Катать» – заниматься шулерством. Зарабатывать деньги нечестной игрой в карты.
** «Лобовики» – игроки на большие суммы, играющие честно.
– Ну бывало, конечно, пока он динамить меня не начал.
– Каким образом?
– Ну, он думал, что крутой игрок. А «катать» и играть нормально – разные вещи. У «лобовиков» играют честно и по-крупному. Короче, он опустился. Несколько раз у меня занимал. У ребят занимал. Начал от меня ныкаться. Потом как-то еду, смотрю – он с бабой стоит. А меня как раз приперло: тачку разбил. Я вылез, подошел, поднаехал на него. Говорю: «Проблемы будут». А баба, только я подошел, развернулась и пошла прочь. Так Фуня дернулся за ней, потом ко мне. Заменжевался весь. Хватает меня за рукав и бормочет, что я дурак, что он на днях отдаст все, если я ему не буду мешать.
– Ну?
– Ну чего, я ему сказал, что смотри, мол… И уехал. А через тройку дней он пришел и все вернул.
– Как?
– Ну я откуда знаю. Я не спрашивал. Все отдал, еще бутылку коньяку французского принес. Недешевого, кстати. И ребятам все отдал. Они говорили.
– Как думаешь, мог Фуня на хату Каретникова навести?
– Каретников – это кто? Олег, что ли?
– Да.
– Может, и мог. Он вообще дурной был. А так хер его знает.
– А с кем он крутился последнее время?
– Не знаю. Он же ныкался.
– А кто может знать? У него друзья близкие были? Баба?
– Бабы не было. Он не боец был. А друзья? – Кропивин подумал. – Не, не знаю.
– Та, с которой ты его видел, она как выглядела?
– Блондинка, подстрижена под каре, фигура хорошая…
– Лет сколько?
– Под тридцать.
– Рост.
– Невысокая. Как и он. Метр семьдесят.
– А лицо?
– Скуластое такое. Она отвернулась сразу.
– Одета во что?
– Пальто кожаное, дорогое… Кажется, темно-зеленое.
Антон помолчал. Вода заливала лобовое стекло машины. Несмотря на работающую печку, было зябко.
– Где ты их видел?
– Здесь.
– В смысле?
– Вот здесь, у памятника.
– Когда?
– Перед праздниками. Недели три назад.
– Ладно, спасибо. – Антон открыл дверцу.
– Антон Владимирович…
– Ну?
– Мне про это завтра говорить?
Антон подумал.
– Пока не надо.
* * *
В дежурной части «восемьдесят седьмого» царил нормальный для этого времени бедлам. Сквозь толстое стекло, отделяющее дежурку от лестницы, Антон разглядел, как Костя Новоселец, грамотный и спокойный дежурный, невозмутимо пытается одновременно разговаривать по двум телефонам и разъяснять лиловой гражданке в кокетливо надетом берете причины задержания ее пятидесятилетнего бой-френда. Получалось у него довольно неплохо. Со стороны «аквариума» неслись леденящие душу вопли с требованиями «прекратить беспредел», «предоставить адвоката», «отправить всех ментов в космос» и т. д. Второй и третий этажи обезлюдели уже давно. Кадры, бухгалтерия, штаб и прочие основные службы отдела в изнеможении разъехались после напряженного трудового дня. На четвертом этаже, в отсеке розыска жизнь била ключом. Он толкнул дверь в кабинет Ледогорова.– Хорошо, что ты пришел, Антон. – Максаков откупоривал пистолетом пивную бутылку. – Надо в адрес съездить. Поможешь?
Полянский и Андронов развалились на еле дышащем диване. Кабинет был двойной. Из дальнего отсека доносился храп.
– Я же сказал: без проблем. – Антон принял из рук Михаила бутылку и кивнул на дверь. – Там кто?
– Сашка, – Серега Полянский вздохнул, – с кладбища приехал.
Антон хлебнул. Пиво было свежее и неожиданно холодное.
– Получается чего? – спросил он у Максакова.
– Класс! – Максаков залпом опустошил свою бутылку наполовину. – Я всю жизнь ждал этого момента.
Он достал сигарету.
– Это я о пиве. Получается, что мужик, который художника нашел, – это его ученик. Он вчера около половины двенадцатого решил зайти, забрать какие-то кисти. Дверь была открыта. Вдруг сверху спускается парень. Невысокий, черноволосый. Мужик его раньше видел у убитого дома. Тот с ним в больнице познакомился, месяц назад. Называл Витей, или Афганцем. Этот Витя нашему свидетелю и говорит, что беда страшная – Юру убили. Юра – это покойный. Свидетель говорит, что надо милицию, а Витя объясняет, что нельзя – на нас подумают, что сматываться надо. К слову, свидетель по его словам был «слегка выпивши» – семь кружек пива. Короче, выходят они из мастерской, и Витя достает полбутылки водки и предлагает помянуть. Мужику, несмотря на хмель, жутковато, но отказаться он еще больше боится. Они заходят в бистро на углу Пестеля и Литейного, оно ночное, начинают выпивать. Тут до них докапываются: место приличное – распивать приносное нельзя. Витя лезет в бутылку. Скандал. Свидетель под шумок линяет. Утром приходит в себя, заявляется в мастерскую. Потом бежит в милицию.
Максаков затушил бычок о батарею.
– А больница… – начал Антон.
– ВМА. Книга больных на отделении. Гималаев с запросом уже улетел.
– Время – двенадцатый час. – Максаков усмехнулся и отпил из бутылки.
– Это же военные. Я позвонил дежурному. Разъяснил важность вопроса. Кстати, вот…
Китайский «Панасоник» на столе противно запиликал. Максаков взял трубку:
– Да. – Он улыбнулся. – Отлично. Возвращайся.
– Не томи. – Полянский потянулся, сидя на диване.
– Градусов Виктор Липович, тысяча девятьсот семьдесят первого года рождения. Адрес: Альпийский, девять, квартира сто двадцать девять.
Максаков вырвал из блокнота листочек и протянул Андронову:
– Пробей на всякий случай. Стас пересел за стол:
– Пароль какой?
– Орел.
Антон повернулся к Полянскому.
– А ты как завис?
Серега скривился:
– По-глупому. Я выдернул Фалеева. Ну помнишь, по часам. А он, пьяный в хламину, возьми и поколись. Явку написал. Даже мужика указал, кому часы продал. Женьке-таксисту с Гродненского. Он сегодня в ночь. Следак, уродец-Васюков, полшестого домой собрался. Без вешдоков даже слушать ничего не хочет: «Нет судебной перспективы». Вот сижу жду, когда Женька утром спать приедет, в надежде, что он еще часики не скинул.
– А Фалеев?
– В коридоре на «браслетах» спит. Васюков его отпустил. В дежурке орут: «Проверки из главка и прокуратуры, три часа, и все». А он прописан в Подпорожском районе. Что я его по лесам искать потом буду?
– Алло, девушка. – Лицо сидящего за телефоном Андронова приняло мечтательно-сладкое выражение. Он дозвонился в адресное бюро. – Это Орел беспокоит.
В следующую секунду его лицо мгновенно скисло, затем стало мрачно-свирепым.
– Сколько времени? – вкрадчиво спросил он, вешая трубку.
– Десять минут первого. – Игорь Гималаев, стоя в дверях, отряхивал с куртки дождевые капли. – Миш, я прибыл. Машина внизу.
– Уже десять минут восемнадцатое ноября, – Андронов потряс в воздухе листочком с паролями, – дорога – Новоржев. Она мне говорит: «Ты-то, может, и орел, а пароль другой». Опять дозваниваться. У них сейчас вообще перерыв.
– Сам виноват. – Максаков протянул Гималаеву сигарету. – Игорь, зайди в сорок пятый, там Ленка свидетеля еще допрашивает. Пусть обыск выпишет на Альпийский. Ночь все-таки.
– Чего, Ленка еще здесь? – удивился Антон.
– Ну, третий час допрашивает. Дотошная.
– Это пока незамужняя, – авторитетно заявил Полянский, – потом тоже будет на все плевать, чтобы быстрее домой уйти.
– Не скажи, – возразил Максаков. – Зампрокурора нашу бывшую помнишь? Орлову? «Съели» которую? Она еще скрупулезнее, а у нее сын в третьем классе. Ленка у нее училась.
– Не, ну всяко бывает, – не стал спорить Полянский.
– Алло, девушка, это Новоржев…
– Неотложный обыск есть, но нет протоколов. – Игорь Гималаев вошел в кабинет. – Антон, у тебя не завалялось где-нибудь, а то я в спешке собирался…
– По-моему, есть. Сейчас посмотрю.
Игорь Гималаев всегда нравился Антону своим непробиваемым спокойствием, собранностью и умением тщательно выполнять любую черновую и неинтересную работу. В районном «убойном» он, без сомнения, был лучшим, что никак не отражалось на его общении с остальными. Единственной слабостью Игоря было увольнение на «гражданку». Вернее, мечты и разговоры о том, как он уволится. Это происходило каждый раз, когда интеллигентного Гималаева доставала тупость руководства. История его рапортов брала свое начало еще из Урицкого РУВД, где они работали с Антоном вместе, до гибельного объединения районов и переименования его в 87-й отдел милиции.
Перед тем как зажечь в собственном кабинете свет, Антон посмотрел в окно. Темнота плотным слоем размазалась по стеклу, подсвеченная изнутри слабым тлением пары окон в доме напротив. От ветра рама гудела и слегка вибрировала. Он быстро нашел стопку протоколов и задержал взгляд на телефоне…
Оля ответила сразу. В ее голосе не было сна.
– Чего не спишь? – спросил он, помолчав секунду.
– Антоша? – Она обрадовалась. – Я стирала, ты придешь?
– Нет, не получается. У нас убийство. Ты не волнуйся. Спи.
– Жаль, – расстроилась она. – Будь осторожен.
Дверь в кабинет приоткрылась.
– Поехали, – Максаков надевал шляпу, – есть еще один адрес.
– Все пока, бегу. Целую… Ты… Извини. – Антон положил трубку и погасил свет.
– К бою!
* * *
– А мосты еще разводят? – спросил Гималаев, глядя на часы.– Нет, я вчера ехал нормально. – Владимиров, водитель машины «убойного» отдела выключил зажигание. «Уазик» протяжно вздохнул, как издыхающая лошадь, и затих.
Чем-чем, а хорошей иллюминацией улица Большая Зеленина похвастаться не могла. Создавалось впечатление, что они на опушке ночного леса. Антон снова с тоской вспомнил о некупленном фонарике.
– Сюда, согласно ЦАБ, он прописался после отсидки. – Гималаев зачем-то протер рукавом стекло.
– Ты уже говорил. – Антон полез за папиросами. – У тебя фонарик есть?
– Есть. – Игорь обернулся. – Я к тому, что, наверное, коммуналка. Это попроще. Готовы?
– Усехда!
Квартиру искали минут тридцать пять – сорок. По неведомому правилу нумерация в старом фонде была лишена какой бы то ни было логики. Сочетания на одной лестнице типа: 2, 108, 34 и 71 являлись вполне обыденными. В «четырнадцатую» вела перекошенная дверь прямо из арки между третьим двором и узким тупичком, заставленным мусорными баками. В грязном, никогда не мытом окне рядом с дверью горел свет. Через открытую форточку доносился запах горелого масла и табачного дыма. Звонок отсутствовал.
– У тебя ствол, кстати, есть? – спохватился Антон. – А то я выходной сегодня, так что не вооружался.
– Заметно, – Гималаев пытался что-нибудь рассмотреть в окне сквозь разводы грязи, – что выходной. Есть у меня ствол.
Стук в дверь грохотом прокатился по двору.
– Кто? – Мужской голос был пьяным и недовольным.
– Вить, открой. Поговорить надо. – Игорь «включил» блатные интонации.
– Нет здесь больше вашего Витьки-козла. У…те отсюда, суки. – За дверью забушевали.
– Комедию ломает? – Игорь посмотрел на Антона.
Тот покачал головой:
– Непохоже. Пьяный. И голос старше.
– Я щас выйду, бля, вам устрою, щенки. – Защелкали замки.
– Давай-давай, – подогрел стоящий у стены Владимиров.
Мужику было лет сорок пять. Его красное лицо горело неподдельным энтузиазмом проломить пару голов. Об этом свидетельствовала и толстая палка в руке. Антон ударил его ногой под колени, а Игорь ткнул пистолетом в нос и отобрал оружие:
– Милиция, дурак.
Мужик водил по ним мутным взглядом:
– Убивать будете?
– Если будешь дергаться. Где Витька?
– Ну и правильно. Убивайте. Пора! – Мужик обмяк.
Из дверей выскользнул не участвовавший в потасовке Владимиров.
– Там бабенка только, поддатая. Больше никого.
Квартира оказалась двухкомнатной, видимо, бывшей дворницкой. На кухне за столом, бесстыдно вывалив дряблую грудь из дырявого халата, сидела крысоподобная женщина неопределенного возраста. Нестерпимо воняло горелым маслом и немытым телом. На столе между стаканами и парой консервных банок задумчиво сидело несколько жирных, важных тараканов.
– Градусов Виктор. Прописан здесь. Где он? – Антон медленно выговаривал слова, словно общаясь с папуасами.
Она закурила:
– А хрен его знает. Он здесь и не жил никогда. Ой, извините! – Она запахнула халат. – Как ему батя эту комнату купил, так месяц пожил, и все, сука гребаная. Батя у него солидный. В магазине, где я работала, директором был. Я думала, сын такой же. А он… – Пепел с сигареты упал ей на колени. – Гнида, б…
– А как отца его найти? – Антон щелчком избавился от десантировавшегося ему на плечо с потолка таракана.
Квартира начинала действовать ему на нервы.
– Погоди… – Она долго рылась в кучке бумажек на полочке над столом. – Вот!
Антон посмотрел: Градусов Лип Евгеньевич, 177-21-15. Подошел Игорь: