- Сушки не жалейте, берите, - суетился супруг хозяйки, стараясь не показаться негостеприимным и не ударить лицом в грязь перед заезжей сибирской гостьей. - Сушка свежая, сегодняшняя, это я в магазин при хлебозаводе езжу, там дешевле, потому что своя продукция. Сушка, - хозяин загадочно поднял вверх палец, - она любит, когда ее с чаем-то. Вот лимон, кладите лимон. Я их резаными беру, в стекляшке. Так-то они вкусные, хоть и резаные. Это, где бок помят или с плесенью, отрезают, а внутри оно цельное, не помятое. Игнатьевна! - позвал он отвернувшуюся к плите хозяйку. - Ну, а может, того-сь? По рюмочке? Из самой Сибири к нам человек приехал, с морозов...
- Да тебе что с морозов, что не с морозов, главное - повод чтоб. Да и какое тебе по рюмочке-то, рассмешил. Тебе ж как капля на зуб попала, так меньше чем поллитрой не обойдешься, а после будешь спать на горшке, людям настроение портить.
- Вот же ведь, етить твою, женщина! Ей слово, она - четыре. - Супруг печально развел руками: мол, и рад бы угостить человека, да разве эту бабу проймешь с её-то разъетитским характером.
Хрустнув хозяйской сушкой в разговор вступил муж сестриной дочери.
- А вот, - прихлебнув из чашки, начал он после короткой заминки, говорят, что есть в Сибири такой народ, что бабы в этом народе у мужиков ищут вшей ощупью, а после, когда найдут, едят их, ну вроде как эти сушки? Правда это или так, брешут? - Он внимательно уставился на Медсестру Лелю.
Та подула на обжигающий чай, и туманная змейка пара изогнулась немым вопросом, затем медленно растаяла над столом. Гостьины оленьи глаза наполнились звенящим весельем. Она сказала:
- В Сибири много чего особенного. Рыбу у нас и ту добывают мордами, а медведи вместе с коровами на лугах пасутся. А народ такой, про который вы спрашиваете, живет около Чукотского носа, их у нас носоедами называют, пыегооурта, по-ихнему, это потому, что они живых людей ловят, им носы разбивают и кровь сосут, пока теплая.
- Вот ведь етить твою! - восторженно выматерился хозяин. - Прямо так и сосут? Пока теплая?
Леля носом уткнулась в чай, дыша его терпковатой свежестью. Узкими смоляными бровками она сделала легкий взмах, затем брови опустились на место.
- Каких только иродов Господь на земле ни терпит, - наморщившись, сказала хозяйка. - Вон чеченцы чего с нашими людьми делают, глядеть телевизор страшно.
- Да уж, - согласился хозяин. - Спирт "Рояль" на Сенной площади весь скупили и продают его теперь по ой-ей-ей каким сумасшедшим ценам Моя б воля, я бы всех этих черножопых посадил в одно большое ведро и утопил бы их в глубоком колодце к ебеней матери!
- Ну-ну, старый! Ты при девке-то того, помолчал бы со своей матерщиной при девке-то.
- Так ведь я ж это не за так - я ж это за родину голосую.
- Это ты за Ельцина голосуешь, который черножопым волю-то с похмелья и дал, а своим-то, русским, вместо воли спирт этот сраный.
- Но-яо. бабка! Ельцина не тронь. Ельцин, он нам пенсию прибавляет, и вообще...
- Вот именно что вообще. - Размахнувшись вафельным полотенцем, будто бы отгоняя муху, Вера Игнатьевна накрыла им заварной чайник, укутала его фаянсовые бока. - Ты уж нас прости, деревенских, если что говорим не так, повернулась она к Медсестре Леле. - С моим чугреем много-то не поговоришь, это он при тебе такой бойкий, а так, без людей-то, всё молчит да дремлет у телевизора. Мне, бывает, так поговорить хочется, а с ним какой, кроме ругани, разговор. - Она вздохнула. -- Вот к сестре Пане этим летом поеду, наговорюсь. Она мне все по ночам чудится, зовет, значит. - Вера Игнатьевна улыбнулась и махнула рукой. - "Чудится" - это по-нашему, по-деревенски, так говорят, а по-вашему, по-медицински, это называется "ностальгия". Ты ведь, милая, вроде как медсестра будешь? Вроде как по врачебной части?
- Это у меня имя такое - Медсестра Леля. Мне его на родине дали.
- Интересное какое-то у вас имя, непривычное - Медсестра, - крутя на мизинце сушку, удивился муж сестриной дочери. - У нас в поселке тоже был один Автархан, так мы его Автокраном звали. Он чучмек был, то есть в смысле - узбек. Хороший мужик, но нервный. Он потом нашего одного убил, Ваську Полоротова,тракториста.
- А мне мое имя нравится. - сказала Медсестра Леля. - В Торгалыге, это у нас в Туве, я там родилась, у многих интересные имена. У нас же не как у вас, у нас имя не родителями дается, а выбирается из фонда имен особым человеком - хранителем. В каждом роду имена свои, и по имени много чего можно узнать - какой род. богатый он или бедный, откуда твой род пошел, чем в твоем роду занимаются. У меня, например, в роду все потомственные шаманы, а соседи наши из Сергек-Хема работают в рыболовецком совхозе - пыжьянов и кунжей промышляют специальными такими пущальницами. Наш хранитель, мой дядя, Кок-оол Аркадий Дамбаевич, он. когда на фронте с немцами воевал. Ой, тут своя история! Ведь из тувинцев в армию до войны никого не брали, это дядя под мобилизацию попал, когда в Кемерове по делам ездил, судили вроде в Кемерово кого-то, ну а дядю вызывали свидетелем. Вот его тогда и призвали. Так мой дядя мне имя дал в честь своей фронтовой подруги, с которой он воевал вместе, в их полку она медсестрой служила. Убили ее под Новгородом, и имя ее мне перешло. А двух моих двоюродных братьев звать - одного Радист Ян, а другого Майор Телиани, тоже в честь дядиных погибших товарищей.
- А что, имена красивые, особенно, который майор, - с протяжным и долгим вздохом сказала Вера Игнатьевна.
- Я все хочу спросить, а где у вас в Питере чайна-таун? - спросила вдруг Медсестра Леля и, словно бы оправдывая свою провинциальную неучёность, добавила чуть смущенно: - Я же здесь первый раз.
- Чайна, простите, что? - удивился муж сестриной дочери, глядя на сибирскую гостью через дырку от надкушенной сушки.
- Чайна-таун. Ну, китайский район, там, где местные китайцы живут.
- Китай-город? Так это же в Москве Китай-город, это ты Ленинград с Москвой перепутала. - Довольный Василий Тимофеевич улыбнулся и отрицательно покрутил головой. - А у нас в Питере такого района отродясь не было.
- Как же так? - удивилась в свою очередь Медсестра Леля. - Не может быть, чтобы не было. Петербург такой большой город - значит, здесь живут и китайцы. А если живут китайцы, значит, есть китайский квартал.
- У нас в поселке тоже китаец жил. Мы его Вазелином звали... - начал было муж сестриной дочери, но Василий Тимофеевич не дал ему договорить до конца.
- Китайцы, - сказал он веско, - конечно, в нашем городе проживают. Теперь они, конечно, не те, что раньше, когда мы с Мао Дзэдуном дружили. Раньше они за велосипедами сюда ездили, очень у них в Китае русские велосипеды ценились. И посуда для кухни - чайники, сковородки, сервизы всякие. Вот ты про них говоришь "чайна". Так их в народе "чайниками" и звали, потому что они как в поезд на вокзале садились, так все чайниками были увешаны производства ленинградского завода Калинина. Ну а нынешние китайцы-то, те все больше барахлом спекулируют, этими, ну, как их, пуховиками. Так что нет у нас такого района, чтобы в нем китайцы отдельно жили.
- В любом городе есть чайна-таун, - упрямо стояла на своем Медсестра Леля. - В Анкоридже, в Портленде, в Детройте, в Чикаго... - Она замолкла, увидев круглые, как луны, глаза, какими на нее смотрели хозяева.
- Ты что, бывала в Чикаго? - строгим голосом, как на допросе в следственных органах, спросил у нее Василий Тимофеевич. - То есть в Питере не была ни разу, а Америку чуть не всю объездила?
- Да, а что? - просто ответила Медсестра Леля. - В Америке я бывала дважды. Наш фольклорный коллектив выступал на Фестивале малых народов мира. Первый раз нас от республиканского этнографического музея имени Шестидесяти богатырей досылали, а во второй уже приглашали так, очень мы американцам понравились. Там мы исполняли тувинский народный танец "Прилет геологов". В Кызыле в Красном чуме даже грамота висит по-английски... - Медсестра Леля остановилась, чтобы отхлебнуть чаю.
- Ну так вот, - ловко воспользовался паузой муж сестриной дочери. Вазелин этот, ну, который китаец...
- Да иди ты со своим Вазелином, - нервно оборвал его хозяин квартиры. Затем, уже другим тоном, пододвигая к гостье банку с засахаренными лимонами, спросил: - Слушай, Леля, а на кой они тебе хрен сдались, эти китайцы? Что-нибудь по родственной линии?
- Мне вообще-то не сами китайцы нужны, - ответила ему Медсестра Леля. - Мне змеи нужны.
- Змеи, китайцы... Что-то у меня голова ходуном ходит от всей этой трихомудии. - Вера Игнатьевна поднялась и повернулась лицом к буфету. Ладно уж, по рюмочке, так по рюмочке.
Глава 2. Подпольная торговля гадами в криминальной столице России
- Да, Николай Юрьевич. Спасибо, Николай Юрьевич. Бывший ресторан "Арык" на Садовой, теперь "Сяньшань", я поняла. Метро "Гостиный Двор и через Невский по переходу. Как дела? Хорошо дела. Вот заканчиваю последние приготовления. Почему с кем-то? Ни с кем. Я одна иду, мне по делу. Какое дело в китайском ресторане? Мне там змеи нужны. Восемнадцать штук. Нет, не шучу, это для лечения Ивана Васильевича, без змей нельзя. Спасибо, обязательно буду держать в курсе. Когда загляну? Скоро. Возможно, завтра. Да, Николай Юрьевич, до свидания. И вам того же. И Ольге Александровне от меня привет. До встречи. Да, да. Спасибо.
Вскоре после звонка в издательство Медсестра Леля Алдынхереловна Кок-оол уже сидела в уютном зале фирменного ресторана "Сяньшань" и листала объемистое меню с золотым драконом на переплете. Напечатано было меню на тонкой хрустящей бумаге золотисто-желтого цвета, и бумага, похоже, была пропитана какими-то ароматическими составами, потому что, пока Леля листала, запах менялся от легчайших гвоздичного и жасминового до приятного, но тяжелого запаха тернового меда, получаемого из "бараньей колючки", растения приманьчжурских равнин. Маленький коренастый китаец молчаливо следил глазами, как она перелистывает страницы и морщит свой невысокий лоб. Поза его была почтительной, чуть склоненная к посетителю голова готова была отделиться от тела и лететь за тысячи ли, через леса и пустоши Ляояна, за розовые вершины Куньлуня, вперед, через Яшмовые Ворота, туда, где среди гор и равнин возносится, как цветок над миром, столица Поднебесной империи. Лететь за тысячи ли, чтобы ей, Медсестре Леле, единственной в этот ранний час посетительнице "Горы благовоний", так на русский переводилось "Сяньшань", доставить в одно мгновение из лучшего ресторана "Цюаньцзюйдэ", что за воротами Цяньмынь в Жоуши, хубо-я-бан - янтарные крылышки жаренной на подвесе утки, или курицу по-ганьсуски, или дуичуские пирожки шаомай с начинкой из сань-сяньского сыра, или из кондитерской "Чжэнминчжай" засахаренные бояр-ки танхулу.
Но нашу Медсестру Лелю все эти кулинарные чудеса, если честно, интересовали мало. Леля немо пропускала мимо сознания оленьи языки из Гань-су, карпа белого из Северного Аньхоя в маринаде из осадка вина, квашенную в рисовом сусле дыню, морских гуандунских коньков, каких-то там моллюс-ков-венерок с какого-то шаньдунского побережья, устриц сушеных и несушеных, подававшихся с гуандунским вином и чжэцзянскими "земляными каштанами". Только в разделе "Сладости" она почувствовала, как густая слюна обволакивает ее ссохшуюся гортань, когда увидела простые блины, правда, с неким непонятным жужубом.
Она искала кушанья из змеи, но таковых почему-то не находила. Бумага под ее ловкими пальцами похрустывала и дышала Китаем, на разлинованных лимонных страницах слева шло имя блюда по-русски, посередке его китайский эквивалент, а правее - цена и прочее.
- Скажите. - оторвавшись от чтения, спросила она молчаливого официанта, - а что-нибудь китайское, специфическое, ну, к примеру, фаршированная змея, из такого у вас что-нибудь подают?
- У нас, - молчаливый китаец вежливо ответил клиентке на чистом русском, - всё специфическое. Но змей нет. Вместо змей могу предложить акульи плавники в желтом соусе, креветки алохань маринованные, фаршированного акульим мясом угря...
- Нет, нет, - остановила его Медсестра Леля, - мне не нужен фаршированный угорь. Но почему же в вашем ресторане не готовят блюда из змей? Я была в китайском ресторане в Чикаго, там такие кушанья подают, а у вас почему-то нет.
- Да, да, кушанья из змей у нас были. - Официант вздохнул сокрушенно и печально наклонил голову. - Но это раньше, когда мы только открылись. А потом нам запретили ими торговать. Общество защиты животных подало жалобу на наш ресторан. Там говорилось, что мы уничтожаем редкие формы жизни, занесенные в Красную книгу. - Он вдруг замер и внимательно вгляделся в лицо посетительницы. Это тянулось долго, наверное, с полминуты. Когда полминуты прошли, он шепотом у нее спросил: - Вы можете чуть-чуть подождать? Я быстро. - И он скрылся за разноцветной ширмой, загораживающей какую-то дверь.
Леля равнодушно разглядывала висящие над столами фонарики и играла с кукольным зонтиком, вынутым из салфетницы на столе.
- Госпожа, - послышалось из-за ширмы, и знакомое услужливое лицо, отделившись от ее легкого края, сделалось продолжением сцены, нарисованной на волнистом шелке, - вы не могли бы пройти со мной?
Леля встала, сунула в салфетницу зонтик и быстрым шагом последовала за официантом.
В помещении, где она оказалась, не было никакой экзотики - обычная канцелярская мебель и запах подгорелой еды.
- Здравствуйте, - сказал ей человек за столом в неновом европейском костюме. На вид ему было лет пятьдесят, круглое морщинистое лицо, в котором китайских черт было на удивление мало, хотя он явно принадлежал к народу, самому многочисленному на планете. Речь его была почти без акцента, разве что иногда шипящие делались по-птичьи свистящими да некоторые сложные сочетания рвали свои привычные связи. - Вы интересуетесь блюдами, приготовленными из змей?
- Да, да, очень интересуюсь, - закивала головой Леля и даже облизнулась для убедительности.
- Вы откуда? - спросил человек в костюме. - Лицо у вас не китайское. Вы - бурятка?
- Нет, я - тувинка. Я живу под Красноярском, это в Сибири.
- Чтобы человек из Сибири интересовался кушаньями из змей, - сказал человек в костюме, - первый раз слышу. Вы что, их и вправду любите?
- Я... - запнулась Медсестра Леля, но тут же закивала: - Да, да. Затем смущенно опустила глаза и сказала, глядя себе в колени: - Нет, не люблю, мне нужны змеиные шкуры.
- Шкуры? - улыбнулся китаец. - О! Понятно! - сказал он вдруг, хотя Леле было совсем не понятно, что означает его "понятно". - Хорошо, я вам дам адрес. Мне это ничего не стоит. Просто я дам вам адрес, а кто уж вам его дал, попробуй, докажи, если спросят. Вы щетинно-щеточный комбинат имени Столярова знаете ("Сетинно-сётосьный" - так это у него прозвучало)? Правильно, никто про него не знает. Так вот, на территории этого комбината имеется серпентарий. Адрес я вам напишу на бумаге, нет, лучше так, на память, в уме надежнее. Запоминайте: Петроградская сторона, улица профессора Попова, на углу с Барочной двухэтажное здание за желтым забором, вход с Попова. На вахте скажете, что вы от Ва Зелина. Ва Зелин это я.
- Ой! - воскликнула Медсестра Леля радостно. - А не тот ли вы Вазелин, который в Новгородской области в поселке Хвойная кем-то, правда, кем не знаю, работали? Там у меня один знакомый живет, в этой Хвойной, он сварщик, только его фамилии я тоже не знаю, он муж сестры моей квартирной хозяйки, ну, у которой я квартиру снимаю в Питере, Веры Игнатьевны, так вот, сестра ее Парасковья Игнатьевна в этой самой Хвойной живет, а дочь ее, значит, замужем за этим самым моим знакомым, ну, этим, который сварщик.
- Погоди, погоди. Да, жил я однажды в поселке Хвойная Новгородской области. Только сварщика никакого не знаю. Мы там два ларька держали на станции, пока нас оттуда азербайджанская мафия не согнала. Так, выходит, мы теперь почти родственники, раз в Хвойной у нас общие знакомые отыскались. Кушать хочешь (у него получилось "кусять")? Эй, Сюй! - обратился он к примолкшему официанту. - Что у нас сегодня съедобное? Макароны по-флотски? Ну, давай, неси макароны. И фаршу клади побольше, не жадничай.
Петроградская сторона Лелю встретила пыльным смерчем, пришедшим со стороны бывших Аптекарских огородов и пронесшимся по проспектам и улицам, заставляя щурить глаза и отплевываться от городской пыли. Так, отплевываясь и щуря глаза, Медсестра Леля свернула с бывшего Кировского и по профессора Попова дошла до Барочной. Двухэтажное здание за невзрачным желтым забором, увитым колючей проволокой, всем своим скучным обликом говорило: "Проходи мимо". И если бы не вышеупомянутая нужда, непременно Леля так бы и сделала.
Человек при будке рядом с воротами, на которой, полуотбитая и истерзанная временем и угрюмыми взглядами, висела серенькая каменная табличка с бесцветной надписью: "Щетинно-щеточный комбинат", имел вполне вурдалачий вид, а изо рта у него, когда он свой рот открыл, на Лелю пахнуло рыбой, как от енисейского самоеда.
- Мел есть? - хрипло спросил охранник.
- Какой мел? - не поняла Медсестра Леля.
- Ну, мел, просто мел, каким в школе на доске пишут. - И вурдалачьи глаза охранника ощупали ее во всех скромных и нескромных местах.
- Нет, мела нет, - ответила Медсестра Леля.
- Плохо. Когда в другой раз придешь, мел мне приноси обязательно. Я без мела второй раз не пускаю. Поняла? А теперь иди. Дверь видишь с черепом и костями? Тебе туда, там тебя ждут.
- Вы, наверное, меня за кого-то не того принимаете. Я вообще-то от Вазелина, это он меня к вам направил, - попробовала объяснить Леля.
Но охранник скучно зевнул и снял со стопора несмазанную вертушку.
- Известное дело, от Ва Зелина, - зевая под скрип вертушки, поторопил он ее взмахом руки. - Сюда только от Ва Зелина и ходят.
Тихо было на территории комбината и не пахло ни щетиной, ни щетками. Она приблизилась к указанной двери, хотела было надавить на звонок, но увидела под звонком надпись: "Не звонить. Звонок не работает". Череп, охраняющий дверь, улыбнулся ей зловещей улыбкой. Она ему показала язык и смело дернула за дверную ручку.
За порогом не было ничего опасного - два коротких ряда простых деревянных кресел, какие встретишь в любой приемной и в любом кинотеатре, окаймляли обитую дерматином дверь, это слева. Прямо - лестница, перед ней на стене таблички с именами каких-то непонятных организаций и, соответственно, номерами комнат, которые эти организации арендуют. Справа что-то вроде загородки бюро, за которым, кроме пыльного стула, никого и ничего не было.
Леля почитала названия, надеясь отыскать среди них интересующий ее "Серпентарий". "Курсы прогрессивной дрессуры", "Союз пайщиков северозападных цветоводств", "Общество любителей палеозоя", "Издательство "Анютин журнал"" - читала Леля название за названием, но ничего хоть намеком связанного со змеиной тематикой, сколько ни искала, не находила. На двери слева была табличка с именем "О. О. Оживлягин. Директор ЩЩК им. А. М. Столярова". Медсестра Леля пожала плечами и вошла в директорский кабинет.
- У вас там сторож в будке сидит, он у меня про мел спрашивал, заявила она с порога человеку за тяжелым столом. Голова у человека была лысая и волнистая, вся в каких-то буграх и шишках, с редкими островками волос.
- Жрет он его, вот и спрашивал, - ответил человек в шишках. - Вы от Ва Зелина?
- От Вазелина. А вы - О. О. Оживлягин, директор?
- Олег Олегович. А ваше как, я извиняюсь, имя?
- Мое имя Медсестра Леля Алдынхереловна Кок-оол.
- И вы интересуетесь змеями. А какие именно змеи вас, Медсестра Леля Алдынхереловна, интересуют? И для какой цели? Вы ж понимаете, это вопрос не праздный. Сейчас многие интересуются змеями. Кому-то нужен змеиный яд, обыкновенный их, видите ли, не устраивает. Кто-то хочет подарить сослуживцу кобру, а кому-то вынь да положь удава. А если учесть тот факт, что чуть ли не все современные виды змей считаются вымирающими и занесены в охранную книгу, то вы можете себе представить, с какими дополнительными трудностями это связано.
- Я понимаю. Мне нужны белые и черные узорные змеи, всего восемнадцать штук, половина таких и половина таких.
- То есть восемнадцать гадюк - девять колодезных и девять обыкновенных.
- Да. Мне нужны змеиные шкуры.
- Восемнадцать змеиных шкур, понимаю. Я сейчас вызову человека, и он вас отведет в наш гадючник.
Человек был самый обыкновенный, в болотных сапогах и рубашке с рукавами, закатанными по локоть. Руки его были в перчатках из плотной непрокусываемой резины бледного, презервативного цвета. Звали человека Антип.
- Раньше как змей ловили, - рассказывал ей по дороге Антип. - Брали ведро воды, несли эту воду в баньку или, там, в деревенский погреб и бросали в ведро расческу. Главный тут фактор в чем - чтобы она, расческа, была не с волосами, а чистая. После этого на три дня ведро оставляли в погребе. На четвертый день приходили и искали в этой воде волос. Вытаскивали, значит, его из воды, а он белый такой, седой, брали его, значит, в руки и терли, терли между ладонями, пока змеи из всех щелей не полезут и к ловцу не начнут сползаться. Вот тогда-то и начиналась работа только их успевай собирать да в мешок складывать. Работали, конечно, вдвоем - один трет, другой ловит. Как по целому мешку наберут, волос в воду и, ну, быстренько уносить из погреба ноги. Иначе змеи начинают опоминаться, и на них этот приворот перестает действовать. Ведь те змеи, что на волос-то вылезали, не простые были, а виноватые, то есть такие только, что человека хоть раз в жизни кусили и лишили его здоровья или дыханья. - Антип задумался, лицо его погрустнело. - А вот убивать их жалко - ну для шкур там или для других надобностей. Мы всегда перед тем как змею убить, просим у нее прощения. Кусала она людей, не кусала, а прощение у нее попроси обязательно. Такое первое правило змеелова. Мы даже свечку ставим змеиному богу Уроборосу за упокой их пресмыкающейся души.
- Вам не страшно? - спросила Медсестра Леля. - Змеи все-таки, укусить могут.
- Да если б я хоть котел золотой с золотом откопал, все равно этим делом бы занимался, - ответил ей на это Антип. - Рисковое потому как дело. А риск, как водка, - не дает сердцу засохнуть.
Он привел ее петлистыми переходами к какой-то низкой подвальной двери, отпер ее длинным, похожим на скелет железной рыбы ключом, толкнул створку, и на Лелю пахнуло джунглями и болотной тиной. Она вошла и только хотела спросить у своего провожатого, не выдают ли здесь каких-нибудь специальных бахил или чего другого для защиты от ядовитых гадов, как дверь у нее за спиной захлопнулась и бедная Медсестра Леля услышала хищный звук поворачиваемого в замке ключа. Она стояла ни жива ни мертва, слушая, как в шевелящейся темноте слева, справа, со всех сторон устремились к ней, беззащитной провинциальной девушке, скользкие невидимые тела.
Глава 3. Хлеба и пиво
Вагон метро битком был набит народом, к тому же страшно хотелось пить. Ванечка держался за металл поручня, жадно глядя на рекламную красоту на стенке, упакованную в прозрачный пластик. Съев глазами мясные блюда, он перешел к десерту, состоящему из ненавязчивого двустишия, которое, не будучи знатоком, он отнес к тому направлению постмодернизма в поэзии, которому тут же и придумал название: позитивный кулинар-арт.
Бифштексы царские, люля
Пусть будут с вами навсегда.
Стихи были устремлены в будущее, и начиналось оно отсюда, из неустроенного, неясного настоящего, из норы метрополитеновского туннеля, прорытой в глинах и плывунах Балтики, из несущегося под землей вагона, переполненного невыспавшимися людьми. Жажды стихи, к сожалению, не утоляли, тем более пассажир слева сосал, прихлюпывая, из горлышка "Бочкарев". Ванечка не любил "Бочкарев", но все же позавидовал пассажиру, сейчас бы он не отказался и от такого. Он заглянул за плечо девушки, стоявшей от него справа с книгой в окольцованной руке, и прочитал первую выхваченную из книги фразу: "Ее прекрасные груди были подвешены к моему содрогающемуся сердцу, как висящие с дерева плоды". Ванечка улыбнулся кисло.
- Станция "Сенная площадь", следующая станция "Технологический институт", - сказал Ванечке мертвый голос, прилетевший из дырчатого динамика.
Человек с пивом попер сквозь толпу на выход. В кильватерной струе запахов Ванечку понесло за ним. Через три мучительные минуты его вынесло эскалатором на поверхность.
Сенная площадь во времена описываемых событий представляла собой довольно занимательную картину. Обнесенная бетонным забором и опоясанная толстокожими трубами, обширная ее середина была занята нескончаемым долгостроем. Что там строили, было неясно, но, похоже, что-то нечеловеческое, судя по масштабным конструкциям в духе безумного Пиранези. Особенно поражал прохожих мощный фаллический столб с железной конурой на вершине - то ли символ затянувшейся перестройки, то ли шахта реконструируемого метро. Однажды Ванечкина знакомая из Москвы, увидев это архитектурное чудо, спросила, почему так высоко над землей подняли гараж. Вепсаревич вспомнил барона Мюнхгаузена и его несчастную лошадь, привязанную к кресту колокольни, и ответил ей в шутливой манере - мол, ставили-то гараж зимой, почва была промерзшая, а весной, когда снег растаял... Удивительно, но она поверила.
Кикимороидального вида тетка дохнула Ванечке в лицо перегаром и сказала веселым голосом:
-Золото, ломаные часы, брюлики, фарфор, бабки сразу!
Ванечка, отмахнувшись от тетки, пересек трамвайное полотно и двинулся по дальней стороне площади, чтобы выйти на набережную канала. От железного лотка на колесах, стоявшего под парусиновым тентом на углу с Демидовым переулком, пахло детством и горячими пирожками, и Ванечкин желудок почувствовал, что внутри его поселился голод. Чувство голода с каждым шагом усиливалось, голодный, он шел по городу и шлось ему, голодному, хреновато. Похмельный голод, еще царь Соломон заметил, бывает мучительнее самого похмелья - желудок скручивает в тугую спираль, как нянечка половую тряпку.
- Да тебе что с морозов, что не с морозов, главное - повод чтоб. Да и какое тебе по рюмочке-то, рассмешил. Тебе ж как капля на зуб попала, так меньше чем поллитрой не обойдешься, а после будешь спать на горшке, людям настроение портить.
- Вот же ведь, етить твою, женщина! Ей слово, она - четыре. - Супруг печально развел руками: мол, и рад бы угостить человека, да разве эту бабу проймешь с её-то разъетитским характером.
Хрустнув хозяйской сушкой в разговор вступил муж сестриной дочери.
- А вот, - прихлебнув из чашки, начал он после короткой заминки, говорят, что есть в Сибири такой народ, что бабы в этом народе у мужиков ищут вшей ощупью, а после, когда найдут, едят их, ну вроде как эти сушки? Правда это или так, брешут? - Он внимательно уставился на Медсестру Лелю.
Та подула на обжигающий чай, и туманная змейка пара изогнулась немым вопросом, затем медленно растаяла над столом. Гостьины оленьи глаза наполнились звенящим весельем. Она сказала:
- В Сибири много чего особенного. Рыбу у нас и ту добывают мордами, а медведи вместе с коровами на лугах пасутся. А народ такой, про который вы спрашиваете, живет около Чукотского носа, их у нас носоедами называют, пыегооурта, по-ихнему, это потому, что они живых людей ловят, им носы разбивают и кровь сосут, пока теплая.
- Вот ведь етить твою! - восторженно выматерился хозяин. - Прямо так и сосут? Пока теплая?
Леля носом уткнулась в чай, дыша его терпковатой свежестью. Узкими смоляными бровками она сделала легкий взмах, затем брови опустились на место.
- Каких только иродов Господь на земле ни терпит, - наморщившись, сказала хозяйка. - Вон чеченцы чего с нашими людьми делают, глядеть телевизор страшно.
- Да уж, - согласился хозяин. - Спирт "Рояль" на Сенной площади весь скупили и продают его теперь по ой-ей-ей каким сумасшедшим ценам Моя б воля, я бы всех этих черножопых посадил в одно большое ведро и утопил бы их в глубоком колодце к ебеней матери!
- Ну-ну, старый! Ты при девке-то того, помолчал бы со своей матерщиной при девке-то.
- Так ведь я ж это не за так - я ж это за родину голосую.
- Это ты за Ельцина голосуешь, который черножопым волю-то с похмелья и дал, а своим-то, русским, вместо воли спирт этот сраный.
- Но-яо. бабка! Ельцина не тронь. Ельцин, он нам пенсию прибавляет, и вообще...
- Вот именно что вообще. - Размахнувшись вафельным полотенцем, будто бы отгоняя муху, Вера Игнатьевна накрыла им заварной чайник, укутала его фаянсовые бока. - Ты уж нас прости, деревенских, если что говорим не так, повернулась она к Медсестре Леле. - С моим чугреем много-то не поговоришь, это он при тебе такой бойкий, а так, без людей-то, всё молчит да дремлет у телевизора. Мне, бывает, так поговорить хочется, а с ним какой, кроме ругани, разговор. - Она вздохнула. -- Вот к сестре Пане этим летом поеду, наговорюсь. Она мне все по ночам чудится, зовет, значит. - Вера Игнатьевна улыбнулась и махнула рукой. - "Чудится" - это по-нашему, по-деревенски, так говорят, а по-вашему, по-медицински, это называется "ностальгия". Ты ведь, милая, вроде как медсестра будешь? Вроде как по врачебной части?
- Это у меня имя такое - Медсестра Леля. Мне его на родине дали.
- Интересное какое-то у вас имя, непривычное - Медсестра, - крутя на мизинце сушку, удивился муж сестриной дочери. - У нас в поселке тоже был один Автархан, так мы его Автокраном звали. Он чучмек был, то есть в смысле - узбек. Хороший мужик, но нервный. Он потом нашего одного убил, Ваську Полоротова,тракториста.
- А мне мое имя нравится. - сказала Медсестра Леля. - В Торгалыге, это у нас в Туве, я там родилась, у многих интересные имена. У нас же не как у вас, у нас имя не родителями дается, а выбирается из фонда имен особым человеком - хранителем. В каждом роду имена свои, и по имени много чего можно узнать - какой род. богатый он или бедный, откуда твой род пошел, чем в твоем роду занимаются. У меня, например, в роду все потомственные шаманы, а соседи наши из Сергек-Хема работают в рыболовецком совхозе - пыжьянов и кунжей промышляют специальными такими пущальницами. Наш хранитель, мой дядя, Кок-оол Аркадий Дамбаевич, он. когда на фронте с немцами воевал. Ой, тут своя история! Ведь из тувинцев в армию до войны никого не брали, это дядя под мобилизацию попал, когда в Кемерове по делам ездил, судили вроде в Кемерово кого-то, ну а дядю вызывали свидетелем. Вот его тогда и призвали. Так мой дядя мне имя дал в честь своей фронтовой подруги, с которой он воевал вместе, в их полку она медсестрой служила. Убили ее под Новгородом, и имя ее мне перешло. А двух моих двоюродных братьев звать - одного Радист Ян, а другого Майор Телиани, тоже в честь дядиных погибших товарищей.
- А что, имена красивые, особенно, который майор, - с протяжным и долгим вздохом сказала Вера Игнатьевна.
- Я все хочу спросить, а где у вас в Питере чайна-таун? - спросила вдруг Медсестра Леля и, словно бы оправдывая свою провинциальную неучёность, добавила чуть смущенно: - Я же здесь первый раз.
- Чайна, простите, что? - удивился муж сестриной дочери, глядя на сибирскую гостью через дырку от надкушенной сушки.
- Чайна-таун. Ну, китайский район, там, где местные китайцы живут.
- Китай-город? Так это же в Москве Китай-город, это ты Ленинград с Москвой перепутала. - Довольный Василий Тимофеевич улыбнулся и отрицательно покрутил головой. - А у нас в Питере такого района отродясь не было.
- Как же так? - удивилась в свою очередь Медсестра Леля. - Не может быть, чтобы не было. Петербург такой большой город - значит, здесь живут и китайцы. А если живут китайцы, значит, есть китайский квартал.
- У нас в поселке тоже китаец жил. Мы его Вазелином звали... - начал было муж сестриной дочери, но Василий Тимофеевич не дал ему договорить до конца.
- Китайцы, - сказал он веско, - конечно, в нашем городе проживают. Теперь они, конечно, не те, что раньше, когда мы с Мао Дзэдуном дружили. Раньше они за велосипедами сюда ездили, очень у них в Китае русские велосипеды ценились. И посуда для кухни - чайники, сковородки, сервизы всякие. Вот ты про них говоришь "чайна". Так их в народе "чайниками" и звали, потому что они как в поезд на вокзале садились, так все чайниками были увешаны производства ленинградского завода Калинина. Ну а нынешние китайцы-то, те все больше барахлом спекулируют, этими, ну, как их, пуховиками. Так что нет у нас такого района, чтобы в нем китайцы отдельно жили.
- В любом городе есть чайна-таун, - упрямо стояла на своем Медсестра Леля. - В Анкоридже, в Портленде, в Детройте, в Чикаго... - Она замолкла, увидев круглые, как луны, глаза, какими на нее смотрели хозяева.
- Ты что, бывала в Чикаго? - строгим голосом, как на допросе в следственных органах, спросил у нее Василий Тимофеевич. - То есть в Питере не была ни разу, а Америку чуть не всю объездила?
- Да, а что? - просто ответила Медсестра Леля. - В Америке я бывала дважды. Наш фольклорный коллектив выступал на Фестивале малых народов мира. Первый раз нас от республиканского этнографического музея имени Шестидесяти богатырей досылали, а во второй уже приглашали так, очень мы американцам понравились. Там мы исполняли тувинский народный танец "Прилет геологов". В Кызыле в Красном чуме даже грамота висит по-английски... - Медсестра Леля остановилась, чтобы отхлебнуть чаю.
- Ну так вот, - ловко воспользовался паузой муж сестриной дочери. Вазелин этот, ну, который китаец...
- Да иди ты со своим Вазелином, - нервно оборвал его хозяин квартиры. Затем, уже другим тоном, пододвигая к гостье банку с засахаренными лимонами, спросил: - Слушай, Леля, а на кой они тебе хрен сдались, эти китайцы? Что-нибудь по родственной линии?
- Мне вообще-то не сами китайцы нужны, - ответила ему Медсестра Леля. - Мне змеи нужны.
- Змеи, китайцы... Что-то у меня голова ходуном ходит от всей этой трихомудии. - Вера Игнатьевна поднялась и повернулась лицом к буфету. Ладно уж, по рюмочке, так по рюмочке.
Глава 2. Подпольная торговля гадами в криминальной столице России
- Да, Николай Юрьевич. Спасибо, Николай Юрьевич. Бывший ресторан "Арык" на Садовой, теперь "Сяньшань", я поняла. Метро "Гостиный Двор и через Невский по переходу. Как дела? Хорошо дела. Вот заканчиваю последние приготовления. Почему с кем-то? Ни с кем. Я одна иду, мне по делу. Какое дело в китайском ресторане? Мне там змеи нужны. Восемнадцать штук. Нет, не шучу, это для лечения Ивана Васильевича, без змей нельзя. Спасибо, обязательно буду держать в курсе. Когда загляну? Скоро. Возможно, завтра. Да, Николай Юрьевич, до свидания. И вам того же. И Ольге Александровне от меня привет. До встречи. Да, да. Спасибо.
Вскоре после звонка в издательство Медсестра Леля Алдынхереловна Кок-оол уже сидела в уютном зале фирменного ресторана "Сяньшань" и листала объемистое меню с золотым драконом на переплете. Напечатано было меню на тонкой хрустящей бумаге золотисто-желтого цвета, и бумага, похоже, была пропитана какими-то ароматическими составами, потому что, пока Леля листала, запах менялся от легчайших гвоздичного и жасминового до приятного, но тяжелого запаха тернового меда, получаемого из "бараньей колючки", растения приманьчжурских равнин. Маленький коренастый китаец молчаливо следил глазами, как она перелистывает страницы и морщит свой невысокий лоб. Поза его была почтительной, чуть склоненная к посетителю голова готова была отделиться от тела и лететь за тысячи ли, через леса и пустоши Ляояна, за розовые вершины Куньлуня, вперед, через Яшмовые Ворота, туда, где среди гор и равнин возносится, как цветок над миром, столица Поднебесной империи. Лететь за тысячи ли, чтобы ей, Медсестре Леле, единственной в этот ранний час посетительнице "Горы благовоний", так на русский переводилось "Сяньшань", доставить в одно мгновение из лучшего ресторана "Цюаньцзюйдэ", что за воротами Цяньмынь в Жоуши, хубо-я-бан - янтарные крылышки жаренной на подвесе утки, или курицу по-ганьсуски, или дуичуские пирожки шаомай с начинкой из сань-сяньского сыра, или из кондитерской "Чжэнминчжай" засахаренные бояр-ки танхулу.
Но нашу Медсестру Лелю все эти кулинарные чудеса, если честно, интересовали мало. Леля немо пропускала мимо сознания оленьи языки из Гань-су, карпа белого из Северного Аньхоя в маринаде из осадка вина, квашенную в рисовом сусле дыню, морских гуандунских коньков, каких-то там моллюс-ков-венерок с какого-то шаньдунского побережья, устриц сушеных и несушеных, подававшихся с гуандунским вином и чжэцзянскими "земляными каштанами". Только в разделе "Сладости" она почувствовала, как густая слюна обволакивает ее ссохшуюся гортань, когда увидела простые блины, правда, с неким непонятным жужубом.
Она искала кушанья из змеи, но таковых почему-то не находила. Бумага под ее ловкими пальцами похрустывала и дышала Китаем, на разлинованных лимонных страницах слева шло имя блюда по-русски, посередке его китайский эквивалент, а правее - цена и прочее.
- Скажите. - оторвавшись от чтения, спросила она молчаливого официанта, - а что-нибудь китайское, специфическое, ну, к примеру, фаршированная змея, из такого у вас что-нибудь подают?
- У нас, - молчаливый китаец вежливо ответил клиентке на чистом русском, - всё специфическое. Но змей нет. Вместо змей могу предложить акульи плавники в желтом соусе, креветки алохань маринованные, фаршированного акульим мясом угря...
- Нет, нет, - остановила его Медсестра Леля, - мне не нужен фаршированный угорь. Но почему же в вашем ресторане не готовят блюда из змей? Я была в китайском ресторане в Чикаго, там такие кушанья подают, а у вас почему-то нет.
- Да, да, кушанья из змей у нас были. - Официант вздохнул сокрушенно и печально наклонил голову. - Но это раньше, когда мы только открылись. А потом нам запретили ими торговать. Общество защиты животных подало жалобу на наш ресторан. Там говорилось, что мы уничтожаем редкие формы жизни, занесенные в Красную книгу. - Он вдруг замер и внимательно вгляделся в лицо посетительницы. Это тянулось долго, наверное, с полминуты. Когда полминуты прошли, он шепотом у нее спросил: - Вы можете чуть-чуть подождать? Я быстро. - И он скрылся за разноцветной ширмой, загораживающей какую-то дверь.
Леля равнодушно разглядывала висящие над столами фонарики и играла с кукольным зонтиком, вынутым из салфетницы на столе.
- Госпожа, - послышалось из-за ширмы, и знакомое услужливое лицо, отделившись от ее легкого края, сделалось продолжением сцены, нарисованной на волнистом шелке, - вы не могли бы пройти со мной?
Леля встала, сунула в салфетницу зонтик и быстрым шагом последовала за официантом.
В помещении, где она оказалась, не было никакой экзотики - обычная канцелярская мебель и запах подгорелой еды.
- Здравствуйте, - сказал ей человек за столом в неновом европейском костюме. На вид ему было лет пятьдесят, круглое морщинистое лицо, в котором китайских черт было на удивление мало, хотя он явно принадлежал к народу, самому многочисленному на планете. Речь его была почти без акцента, разве что иногда шипящие делались по-птичьи свистящими да некоторые сложные сочетания рвали свои привычные связи. - Вы интересуетесь блюдами, приготовленными из змей?
- Да, да, очень интересуюсь, - закивала головой Леля и даже облизнулась для убедительности.
- Вы откуда? - спросил человек в костюме. - Лицо у вас не китайское. Вы - бурятка?
- Нет, я - тувинка. Я живу под Красноярском, это в Сибири.
- Чтобы человек из Сибири интересовался кушаньями из змей, - сказал человек в костюме, - первый раз слышу. Вы что, их и вправду любите?
- Я... - запнулась Медсестра Леля, но тут же закивала: - Да, да. Затем смущенно опустила глаза и сказала, глядя себе в колени: - Нет, не люблю, мне нужны змеиные шкуры.
- Шкуры? - улыбнулся китаец. - О! Понятно! - сказал он вдруг, хотя Леле было совсем не понятно, что означает его "понятно". - Хорошо, я вам дам адрес. Мне это ничего не стоит. Просто я дам вам адрес, а кто уж вам его дал, попробуй, докажи, если спросят. Вы щетинно-щеточный комбинат имени Столярова знаете ("Сетинно-сётосьный" - так это у него прозвучало)? Правильно, никто про него не знает. Так вот, на территории этого комбината имеется серпентарий. Адрес я вам напишу на бумаге, нет, лучше так, на память, в уме надежнее. Запоминайте: Петроградская сторона, улица профессора Попова, на углу с Барочной двухэтажное здание за желтым забором, вход с Попова. На вахте скажете, что вы от Ва Зелина. Ва Зелин это я.
- Ой! - воскликнула Медсестра Леля радостно. - А не тот ли вы Вазелин, который в Новгородской области в поселке Хвойная кем-то, правда, кем не знаю, работали? Там у меня один знакомый живет, в этой Хвойной, он сварщик, только его фамилии я тоже не знаю, он муж сестры моей квартирной хозяйки, ну, у которой я квартиру снимаю в Питере, Веры Игнатьевны, так вот, сестра ее Парасковья Игнатьевна в этой самой Хвойной живет, а дочь ее, значит, замужем за этим самым моим знакомым, ну, этим, который сварщик.
- Погоди, погоди. Да, жил я однажды в поселке Хвойная Новгородской области. Только сварщика никакого не знаю. Мы там два ларька держали на станции, пока нас оттуда азербайджанская мафия не согнала. Так, выходит, мы теперь почти родственники, раз в Хвойной у нас общие знакомые отыскались. Кушать хочешь (у него получилось "кусять")? Эй, Сюй! - обратился он к примолкшему официанту. - Что у нас сегодня съедобное? Макароны по-флотски? Ну, давай, неси макароны. И фаршу клади побольше, не жадничай.
Петроградская сторона Лелю встретила пыльным смерчем, пришедшим со стороны бывших Аптекарских огородов и пронесшимся по проспектам и улицам, заставляя щурить глаза и отплевываться от городской пыли. Так, отплевываясь и щуря глаза, Медсестра Леля свернула с бывшего Кировского и по профессора Попова дошла до Барочной. Двухэтажное здание за невзрачным желтым забором, увитым колючей проволокой, всем своим скучным обликом говорило: "Проходи мимо". И если бы не вышеупомянутая нужда, непременно Леля так бы и сделала.
Человек при будке рядом с воротами, на которой, полуотбитая и истерзанная временем и угрюмыми взглядами, висела серенькая каменная табличка с бесцветной надписью: "Щетинно-щеточный комбинат", имел вполне вурдалачий вид, а изо рта у него, когда он свой рот открыл, на Лелю пахнуло рыбой, как от енисейского самоеда.
- Мел есть? - хрипло спросил охранник.
- Какой мел? - не поняла Медсестра Леля.
- Ну, мел, просто мел, каким в школе на доске пишут. - И вурдалачьи глаза охранника ощупали ее во всех скромных и нескромных местах.
- Нет, мела нет, - ответила Медсестра Леля.
- Плохо. Когда в другой раз придешь, мел мне приноси обязательно. Я без мела второй раз не пускаю. Поняла? А теперь иди. Дверь видишь с черепом и костями? Тебе туда, там тебя ждут.
- Вы, наверное, меня за кого-то не того принимаете. Я вообще-то от Вазелина, это он меня к вам направил, - попробовала объяснить Леля.
Но охранник скучно зевнул и снял со стопора несмазанную вертушку.
- Известное дело, от Ва Зелина, - зевая под скрип вертушки, поторопил он ее взмахом руки. - Сюда только от Ва Зелина и ходят.
Тихо было на территории комбината и не пахло ни щетиной, ни щетками. Она приблизилась к указанной двери, хотела было надавить на звонок, но увидела под звонком надпись: "Не звонить. Звонок не работает". Череп, охраняющий дверь, улыбнулся ей зловещей улыбкой. Она ему показала язык и смело дернула за дверную ручку.
За порогом не было ничего опасного - два коротких ряда простых деревянных кресел, какие встретишь в любой приемной и в любом кинотеатре, окаймляли обитую дерматином дверь, это слева. Прямо - лестница, перед ней на стене таблички с именами каких-то непонятных организаций и, соответственно, номерами комнат, которые эти организации арендуют. Справа что-то вроде загородки бюро, за которым, кроме пыльного стула, никого и ничего не было.
Леля почитала названия, надеясь отыскать среди них интересующий ее "Серпентарий". "Курсы прогрессивной дрессуры", "Союз пайщиков северозападных цветоводств", "Общество любителей палеозоя", "Издательство "Анютин журнал"" - читала Леля название за названием, но ничего хоть намеком связанного со змеиной тематикой, сколько ни искала, не находила. На двери слева была табличка с именем "О. О. Оживлягин. Директор ЩЩК им. А. М. Столярова". Медсестра Леля пожала плечами и вошла в директорский кабинет.
- У вас там сторож в будке сидит, он у меня про мел спрашивал, заявила она с порога человеку за тяжелым столом. Голова у человека была лысая и волнистая, вся в каких-то буграх и шишках, с редкими островками волос.
- Жрет он его, вот и спрашивал, - ответил человек в шишках. - Вы от Ва Зелина?
- От Вазелина. А вы - О. О. Оживлягин, директор?
- Олег Олегович. А ваше как, я извиняюсь, имя?
- Мое имя Медсестра Леля Алдынхереловна Кок-оол.
- И вы интересуетесь змеями. А какие именно змеи вас, Медсестра Леля Алдынхереловна, интересуют? И для какой цели? Вы ж понимаете, это вопрос не праздный. Сейчас многие интересуются змеями. Кому-то нужен змеиный яд, обыкновенный их, видите ли, не устраивает. Кто-то хочет подарить сослуживцу кобру, а кому-то вынь да положь удава. А если учесть тот факт, что чуть ли не все современные виды змей считаются вымирающими и занесены в охранную книгу, то вы можете себе представить, с какими дополнительными трудностями это связано.
- Я понимаю. Мне нужны белые и черные узорные змеи, всего восемнадцать штук, половина таких и половина таких.
- То есть восемнадцать гадюк - девять колодезных и девять обыкновенных.
- Да. Мне нужны змеиные шкуры.
- Восемнадцать змеиных шкур, понимаю. Я сейчас вызову человека, и он вас отведет в наш гадючник.
Человек был самый обыкновенный, в болотных сапогах и рубашке с рукавами, закатанными по локоть. Руки его были в перчатках из плотной непрокусываемой резины бледного, презервативного цвета. Звали человека Антип.
- Раньше как змей ловили, - рассказывал ей по дороге Антип. - Брали ведро воды, несли эту воду в баньку или, там, в деревенский погреб и бросали в ведро расческу. Главный тут фактор в чем - чтобы она, расческа, была не с волосами, а чистая. После этого на три дня ведро оставляли в погребе. На четвертый день приходили и искали в этой воде волос. Вытаскивали, значит, его из воды, а он белый такой, седой, брали его, значит, в руки и терли, терли между ладонями, пока змеи из всех щелей не полезут и к ловцу не начнут сползаться. Вот тогда-то и начиналась работа только их успевай собирать да в мешок складывать. Работали, конечно, вдвоем - один трет, другой ловит. Как по целому мешку наберут, волос в воду и, ну, быстренько уносить из погреба ноги. Иначе змеи начинают опоминаться, и на них этот приворот перестает действовать. Ведь те змеи, что на волос-то вылезали, не простые были, а виноватые, то есть такие только, что человека хоть раз в жизни кусили и лишили его здоровья или дыханья. - Антип задумался, лицо его погрустнело. - А вот убивать их жалко - ну для шкур там или для других надобностей. Мы всегда перед тем как змею убить, просим у нее прощения. Кусала она людей, не кусала, а прощение у нее попроси обязательно. Такое первое правило змеелова. Мы даже свечку ставим змеиному богу Уроборосу за упокой их пресмыкающейся души.
- Вам не страшно? - спросила Медсестра Леля. - Змеи все-таки, укусить могут.
- Да если б я хоть котел золотой с золотом откопал, все равно этим делом бы занимался, - ответил ей на это Антип. - Рисковое потому как дело. А риск, как водка, - не дает сердцу засохнуть.
Он привел ее петлистыми переходами к какой-то низкой подвальной двери, отпер ее длинным, похожим на скелет железной рыбы ключом, толкнул створку, и на Лелю пахнуло джунглями и болотной тиной. Она вошла и только хотела спросить у своего провожатого, не выдают ли здесь каких-нибудь специальных бахил или чего другого для защиты от ядовитых гадов, как дверь у нее за спиной захлопнулась и бедная Медсестра Леля услышала хищный звук поворачиваемого в замке ключа. Она стояла ни жива ни мертва, слушая, как в шевелящейся темноте слева, справа, со всех сторон устремились к ней, беззащитной провинциальной девушке, скользкие невидимые тела.
Глава 3. Хлеба и пиво
Вагон метро битком был набит народом, к тому же страшно хотелось пить. Ванечка держался за металл поручня, жадно глядя на рекламную красоту на стенке, упакованную в прозрачный пластик. Съев глазами мясные блюда, он перешел к десерту, состоящему из ненавязчивого двустишия, которое, не будучи знатоком, он отнес к тому направлению постмодернизма в поэзии, которому тут же и придумал название: позитивный кулинар-арт.
Бифштексы царские, люля
Пусть будут с вами навсегда.
Стихи были устремлены в будущее, и начиналось оно отсюда, из неустроенного, неясного настоящего, из норы метрополитеновского туннеля, прорытой в глинах и плывунах Балтики, из несущегося под землей вагона, переполненного невыспавшимися людьми. Жажды стихи, к сожалению, не утоляли, тем более пассажир слева сосал, прихлюпывая, из горлышка "Бочкарев". Ванечка не любил "Бочкарев", но все же позавидовал пассажиру, сейчас бы он не отказался и от такого. Он заглянул за плечо девушки, стоявшей от него справа с книгой в окольцованной руке, и прочитал первую выхваченную из книги фразу: "Ее прекрасные груди были подвешены к моему содрогающемуся сердцу, как висящие с дерева плоды". Ванечка улыбнулся кисло.
- Станция "Сенная площадь", следующая станция "Технологический институт", - сказал Ванечке мертвый голос, прилетевший из дырчатого динамика.
Человек с пивом попер сквозь толпу на выход. В кильватерной струе запахов Ванечку понесло за ним. Через три мучительные минуты его вынесло эскалатором на поверхность.
Сенная площадь во времена описываемых событий представляла собой довольно занимательную картину. Обнесенная бетонным забором и опоясанная толстокожими трубами, обширная ее середина была занята нескончаемым долгостроем. Что там строили, было неясно, но, похоже, что-то нечеловеческое, судя по масштабным конструкциям в духе безумного Пиранези. Особенно поражал прохожих мощный фаллический столб с железной конурой на вершине - то ли символ затянувшейся перестройки, то ли шахта реконструируемого метро. Однажды Ванечкина знакомая из Москвы, увидев это архитектурное чудо, спросила, почему так высоко над землей подняли гараж. Вепсаревич вспомнил барона Мюнхгаузена и его несчастную лошадь, привязанную к кресту колокольни, и ответил ей в шутливой манере - мол, ставили-то гараж зимой, почва была промерзшая, а весной, когда снег растаял... Удивительно, но она поверила.
Кикимороидального вида тетка дохнула Ванечке в лицо перегаром и сказала веселым голосом:
-Золото, ломаные часы, брюлики, фарфор, бабки сразу!
Ванечка, отмахнувшись от тетки, пересек трамвайное полотно и двинулся по дальней стороне площади, чтобы выйти на набережную канала. От железного лотка на колесах, стоявшего под парусиновым тентом на углу с Демидовым переулком, пахло детством и горячими пирожками, и Ванечкин желудок почувствовал, что внутри его поселился голод. Чувство голода с каждым шагом усиливалось, голодный, он шел по городу и шлось ему, голодному, хреновато. Похмельный голод, еще царь Соломон заметил, бывает мучительнее самого похмелья - желудок скручивает в тугую спираль, как нянечка половую тряпку.