Страница:
Получить документы оказалось непросто. Горлов до вечера ходил из кабинета в кабинет, собирая нужные подписи. После обеда выяснилось, что половину бумаг необходимо перепечатать заново, и все началось сначала. В результате Горлов пропустил последний самолет и, плохо соображая от усталости, согласился поехать в баню. Оба чемодана с коньяком уже были там, и пока все не выпили, никто не встал из-за стола.
Рано утром следующего дня Горлова доставили прямо к трапу и на прощание вручили пустые чемоданы.
– Бери, они теперь легкие, - сказал Толя.
– Зачем? - удивился Горлов.
– Примета такая, чтобы обязательно вернулся с полными!
– Намек понял, - ответил Горлов и, пошатываясь на скользких ступеньках, поднялся в самолет.
Весь полет он беспробудно спал и очухался только, когда самолет заглушил двигатели. Из Мурманска вылетали в кромешной мгле, а в Пулково светило не по-зимнему теплое солнце, и с крыши аэровокзала стекала талая вода.
Новый шофер Володя, улыбаясь, встретил его у выхода в зал прилета. Володя был краснощеким, сероглазым и, как сам признался, брился через два дня на третий, хотя в армии уже отслужил. Горлов отдал ему багажные бирки и билет, а сам поднялся в буфет на втором этаже.
– Сделайте покрепче, - велел он буфетчице, отодвигая назад сдачу.
– Тройной с одним сахаром, а булочки совсем свежие, я подогрею, - засуетилась та, и Горлов вдруг удивился, как быстро он привык к тому, что все получается хорошо, если есть возможность тратить деньги, не считая.
Кофе оказался крепким и ароматным, а булочка с клюквенным вареньем - свежей и теплой.
– Откуда у вас клюква? - спросил он буфетчицу.
– Мы же теперь кооператив! Клюква с рынка, сахар - из магазина, а сварили сами. Вкусно, правда?
– Вкусно, - с набитым ртом согласился Горлов. - Дайте еще одну.
– Я две согрела! Так и знала, что вам понравится, - улыбнулась она, когда Горлов выложил на стойку еще два рубля. - Хотите, телевизор включу? Вчера установили, наш собственный! Пока кушаете, новости посмотрите.
Новенькая "Радуга" висела на кронштейнах над стойкой. Не дожидаясь ответа, она привстала на цыпочки и щелкнула клавишей.
Во весь экран вытянулся сжатый кулак, камера скользнула вниз, и Горлов увидел Гидаспова, по-рот-фронтовски[51] вытянувшего вверх руку. Он что-то говорил, но все заглушали мощные крики: "В отставку! В отставку!". Потом показали площадь у СКК. Море голов с мечущимися поверх прожекторами - Горлов подумал, что показывают тот митинг, на который он был, но, приглядевшись, заметил трехцветные бело-сине-красные флаги. Камера снова прошла по трибуне и Горлов узнал Таланова, стоявшего недалеко от Гидаспова.
– Что показывают? - спросил он у буфетчицы.
– Митинг вчера был. Против этих, - как их? - партократов. В общем, за демократов. Мы с мужем тоже ходили. Народу - до ужаса! И все такие веселые, друг дружке улыбаются, разве только песен не пели. И, не поверите, ни одного пьяного! А этого, - она махнула рукой в телевизор, - мы освистали и затопали. Мы ему и слова сказать не дали. Пусть к себе идет, со своими в обкомах митингует, - она неожиданно повернулась к экрану. - Ой, подождите, Собчак выступает!
– … если Гидаспов считает, что может управлять великим городом, как военным заводом, то он глубоко заблуждается. Потому что при всем том, что выделывали с Ленинградом последние 70 лет, он все же остается одним из центров мировой культуры и науки. И, может быть, до сих пор остается духовным центром нашей страны. Нами нельзя управлять так, как привык товарищ Гидаспов и его единомышленники! - Собчак говорил спокойно, ни разу не запнувшись; его голос был напряженным и звонким.
– Если завтра выборы, я только за Собчака проголосую. Даже, если он будет в другом округе, все равно! Пойду, возьму открепительный и проголосую. Он все знает, как надо. Только за него буду голосовать, - восторженно сказала буфетчица.
"… в митинге, организованном Ленинградским народным фронтом, обществом "Мемориал", Ленинградской ассоциацией избирателей и другими общественными организациями по предварительным подсчетам приняло участие свыше восьмидесяти тысяч человек, - сказал с экрана диктор.
– А вы за кого - за демократов или за этих, за номенклатуриков? - спросила буфетчица.
– Я за Троцкого и Ленина, против жидов и коммунистов, - допивая кофе, засмеялся Горлов.
– Значит, за наших! - обрадовалась буфетчица и, увидев, что Горлов собирается уходить, заученно улыбнулась: – Заходите к нам еще. В любое время - мы работаем круглые сутки.
По дороге к машине Горлов заметил свободный автомат и, с трудом отыскав в кармане двухкопеечную монету, набрал знакомый номер.
Трубку сняла Лариса. Она три раза повторила "Алло, я вас слушаю", как договорились, если рядом никого нет, и можно свободно говорить.
– Это я, здравствуй! Только что прилетел, - сказал Горлов, повысив голос из-за мощного гула от взлетающего самолета.
– Слышу, - засмеялась Лариса, но Горлову показалось, что она чем-то удручена.
– У тебя все в порядке? - спросил он.
– Не совсем, - она будто глубоко вздохнула, и вдруг выпалила: - Меня не допускают к полетам! Сказали, что надо увольняться.
– Почему? Разве ты не выздоровела?
– Там другое, - она замялась и замолчала.
– Тебе неудобно говорить? - спросил Горлов.
– Дома никого нет, но…
– Увидимся около пяти. Я заеду на работу, потом в нашу контору. Там ремонт заканчивается, уже телефоны установили. Как только приеду, сразу позвоню и пришлю машину, - чувствуя неладное, решил Горлов.
– Не надо машину, я сама доберусь, ты только объясни где это, и как добраться, - как-то безразлично согласилась Лариса. В трубке щелкнуло, и связь оборвалась. Горлов перерыл все карманы, но монеты больше не было, и, чертыхнувшись, он повесил трубку.
3.15 Знать, цыганка наворожила
3.16 Вот беда на твоем ободу
3.17 По шаткой лестнице, не глядя вниз
Рано утром следующего дня Горлова доставили прямо к трапу и на прощание вручили пустые чемоданы.
– Бери, они теперь легкие, - сказал Толя.
– Зачем? - удивился Горлов.
– Примета такая, чтобы обязательно вернулся с полными!
– Намек понял, - ответил Горлов и, пошатываясь на скользких ступеньках, поднялся в самолет.
Весь полет он беспробудно спал и очухался только, когда самолет заглушил двигатели. Из Мурманска вылетали в кромешной мгле, а в Пулково светило не по-зимнему теплое солнце, и с крыши аэровокзала стекала талая вода.
Новый шофер Володя, улыбаясь, встретил его у выхода в зал прилета. Володя был краснощеким, сероглазым и, как сам признался, брился через два дня на третий, хотя в армии уже отслужил. Горлов отдал ему багажные бирки и билет, а сам поднялся в буфет на втором этаже.
– Сделайте покрепче, - велел он буфетчице, отодвигая назад сдачу.
– Тройной с одним сахаром, а булочки совсем свежие, я подогрею, - засуетилась та, и Горлов вдруг удивился, как быстро он привык к тому, что все получается хорошо, если есть возможность тратить деньги, не считая.
Кофе оказался крепким и ароматным, а булочка с клюквенным вареньем - свежей и теплой.
– Откуда у вас клюква? - спросил он буфетчицу.
– Мы же теперь кооператив! Клюква с рынка, сахар - из магазина, а сварили сами. Вкусно, правда?
– Вкусно, - с набитым ртом согласился Горлов. - Дайте еще одну.
– Я две согрела! Так и знала, что вам понравится, - улыбнулась она, когда Горлов выложил на стойку еще два рубля. - Хотите, телевизор включу? Вчера установили, наш собственный! Пока кушаете, новости посмотрите.
Новенькая "Радуга" висела на кронштейнах над стойкой. Не дожидаясь ответа, она привстала на цыпочки и щелкнула клавишей.
Во весь экран вытянулся сжатый кулак, камера скользнула вниз, и Горлов увидел Гидаспова, по-рот-фронтовски[51] вытянувшего вверх руку. Он что-то говорил, но все заглушали мощные крики: "В отставку! В отставку!". Потом показали площадь у СКК. Море голов с мечущимися поверх прожекторами - Горлов подумал, что показывают тот митинг, на который он был, но, приглядевшись, заметил трехцветные бело-сине-красные флаги. Камера снова прошла по трибуне и Горлов узнал Таланова, стоявшего недалеко от Гидаспова.
– Что показывают? - спросил он у буфетчицы.
– Митинг вчера был. Против этих, - как их? - партократов. В общем, за демократов. Мы с мужем тоже ходили. Народу - до ужаса! И все такие веселые, друг дружке улыбаются, разве только песен не пели. И, не поверите, ни одного пьяного! А этого, - она махнула рукой в телевизор, - мы освистали и затопали. Мы ему и слова сказать не дали. Пусть к себе идет, со своими в обкомах митингует, - она неожиданно повернулась к экрану. - Ой, подождите, Собчак выступает!
– … если Гидаспов считает, что может управлять великим городом, как военным заводом, то он глубоко заблуждается. Потому что при всем том, что выделывали с Ленинградом последние 70 лет, он все же остается одним из центров мировой культуры и науки. И, может быть, до сих пор остается духовным центром нашей страны. Нами нельзя управлять так, как привык товарищ Гидаспов и его единомышленники! - Собчак говорил спокойно, ни разу не запнувшись; его голос был напряженным и звонким.
– Если завтра выборы, я только за Собчака проголосую. Даже, если он будет в другом округе, все равно! Пойду, возьму открепительный и проголосую. Он все знает, как надо. Только за него буду голосовать, - восторженно сказала буфетчица.
"… в митинге, организованном Ленинградским народным фронтом, обществом "Мемориал", Ленинградской ассоциацией избирателей и другими общественными организациями по предварительным подсчетам приняло участие свыше восьмидесяти тысяч человек, - сказал с экрана диктор.
– А вы за кого - за демократов или за этих, за номенклатуриков? - спросила буфетчица.
– Я за Троцкого и Ленина, против жидов и коммунистов, - допивая кофе, засмеялся Горлов.
– Значит, за наших! - обрадовалась буфетчица и, увидев, что Горлов собирается уходить, заученно улыбнулась: – Заходите к нам еще. В любое время - мы работаем круглые сутки.
По дороге к машине Горлов заметил свободный автомат и, с трудом отыскав в кармане двухкопеечную монету, набрал знакомый номер.
Трубку сняла Лариса. Она три раза повторила "Алло, я вас слушаю", как договорились, если рядом никого нет, и можно свободно говорить.
– Это я, здравствуй! Только что прилетел, - сказал Горлов, повысив голос из-за мощного гула от взлетающего самолета.
– Слышу, - засмеялась Лариса, но Горлову показалось, что она чем-то удручена.
– У тебя все в порядке? - спросил он.
– Не совсем, - она будто глубоко вздохнула, и вдруг выпалила: - Меня не допускают к полетам! Сказали, что надо увольняться.
– Почему? Разве ты не выздоровела?
– Там другое, - она замялась и замолчала.
– Тебе неудобно говорить? - спросил Горлов.
– Дома никого нет, но…
– Увидимся около пяти. Я заеду на работу, потом в нашу контору. Там ремонт заканчивается, уже телефоны установили. Как только приеду, сразу позвоню и пришлю машину, - чувствуя неладное, решил Горлов.
– Не надо машину, я сама доберусь, ты только объясни где это, и как добраться, - как-то безразлично согласилась Лариса. В трубке щелкнуло, и связь оборвалась. Горлов перерыл все карманы, но монеты больше не было, и, чертыхнувшись, он повесил трубку.
3.15 Знать, цыганка наворожила
– Тебе, Слава, привет от контр-адмирала Бокова! - сказал Горлов, поставив перед Лахаревым красную жестянку с бутылкой "Джонни Уолкер". - Обрати внимание: "Рэд лэйбл". Гуляка Джон[52] - хорошая компания!
– Мне точно такое виски, только с черной этикеткой, одноклассник подарил - на "Ульяновске" плавает старшим помощником. Три года бутылка в серванте стояла, потом как-то гости нагрянули, и не хватило. Давай, говорят, не жмись! Пришлось откупорить. Теперь подхожу к буфету и вздыхаю: чего-то в нем не хватает.
– Хороший совет: в буфет поставь пустую коробку, а содержимое выпей. Красота - навечно, а удовольствие - по потребности, - сказал Горлов.
– Скажи, Боря, как ты в Москве оказался? - заворожено осматривая подарок, спросил Лахарев.
– Я в Москве не был. Я в Мурманск ездил, в штаб Северного Флота. Ты же сам разрешил! Сказал: узнай, мол, что у них и как, чем могут помочь, - удивился Горлов.
– Уже помогли! Утром Нестеренко из Москвы полчаса по телефону орал: откуда в Минобороне узнали про нашу новую "Эс-эмку-двенадцать"[53], и почему руководство нашего Министерства, - то есть он, - ничего не знает.
– Он с печки свалился? Кто тему из плана вычеркнул - разве не он? - возмутился Горлов.
– Не кипятись! Первый удар я на себя уже принял, а дальше дело за тобой. Надо срочно отправить предпроектные документы и все наши предложения. Нестеренко их сразу доложит. Сказал, что с начала квартала пойдет финансирование. С моряками замминистра уже договорился - через ВПК они сами проведут! Представляешь?
– Дела-а-а! - развел руками Горлов.
– Никакой нам враг не страшен, если он растерян и ошарашен! - сказал Лахарев, все еще не выпуская из рук подаренное виски. - Если все получится, никого сокращать не придется.
– Ты хочешь пол-отдела на мою тему подвесить? Мы будем работать, а премия другим? - обиделся Горлов.
– Чем больше выплатим заработной платы, тем тебе выгодней. Пять процентов от миллиона или от ста тысяч - что больше?
– Если все проценты мои, то нет вопросов, - согласился Горлов.
– Если отстегнешь на мертвых душ полпроцента, все равно тебе больше достанется, - объяснил Лахарев.
– Пожалуй… - согласился Горлов. - Но ты обещай, что все будет не поровну, а по справедливости.
– Все, что от меня зависит. Слово коммуниста! - сказал Лахарев.
Попрощавшись, Горлов пошел к себе, на ходу обдумывая кому что поручить. В большой комнате как обычно пили чай. Оглядев собравшихся, Горлов недосчитал половины сотрудников.
– Где все? - спросил он и, не дожидаясь ответа, стал объяснять, кто что должен делать.
– Оставь, как есть! Сейчас некогда, потом уберете… если время будет, - заметив, что Света Петрова взялась собирать посуду, велел он ей. - Беги к режимщикам, пусть срочно готовят спецчемодан с документами по разработке двенадцатого изделия. Одна нога - здесь, другая - там!
– А между? - ухмыльнулась Света.
– Придешь домой, муж покажет! - сказал Горлов. - Но только после того, как ты всех обзвонишь, чтобы завтра с утра на работу. Опоздавшие - без премии.
– Ну, началось, - закрывая дверь, услышал Горлов чей-то голос.
Только в полшестого он вспомнил, что собирался встретиться с Ларисой. Однако прошло сорок минут, пока он проверил, что сделали сотрудники, собрал спецчемодан и, опечатав его сургучом, сдал в окошечко режимного отдела[54].
– Вы сказали, через полчаса. Я уж думал, не случилось ли что, - обрадовался Володя, увидев Горлова.
– Прости! Непредвиденные обстоятельства, - объяснил Горлов.
– Мне точно такое виски, только с черной этикеткой, одноклассник подарил - на "Ульяновске" плавает старшим помощником. Три года бутылка в серванте стояла, потом как-то гости нагрянули, и не хватило. Давай, говорят, не жмись! Пришлось откупорить. Теперь подхожу к буфету и вздыхаю: чего-то в нем не хватает.
– Хороший совет: в буфет поставь пустую коробку, а содержимое выпей. Красота - навечно, а удовольствие - по потребности, - сказал Горлов.
– Скажи, Боря, как ты в Москве оказался? - заворожено осматривая подарок, спросил Лахарев.
– Я в Москве не был. Я в Мурманск ездил, в штаб Северного Флота. Ты же сам разрешил! Сказал: узнай, мол, что у них и как, чем могут помочь, - удивился Горлов.
– Уже помогли! Утром Нестеренко из Москвы полчаса по телефону орал: откуда в Минобороне узнали про нашу новую "Эс-эмку-двенадцать"[53], и почему руководство нашего Министерства, - то есть он, - ничего не знает.
– Он с печки свалился? Кто тему из плана вычеркнул - разве не он? - возмутился Горлов.
– Не кипятись! Первый удар я на себя уже принял, а дальше дело за тобой. Надо срочно отправить предпроектные документы и все наши предложения. Нестеренко их сразу доложит. Сказал, что с начала квартала пойдет финансирование. С моряками замминистра уже договорился - через ВПК они сами проведут! Представляешь?
– Дела-а-а! - развел руками Горлов.
– Никакой нам враг не страшен, если он растерян и ошарашен! - сказал Лахарев, все еще не выпуская из рук подаренное виски. - Если все получится, никого сокращать не придется.
– Ты хочешь пол-отдела на мою тему подвесить? Мы будем работать, а премия другим? - обиделся Горлов.
– Чем больше выплатим заработной платы, тем тебе выгодней. Пять процентов от миллиона или от ста тысяч - что больше?
– Если все проценты мои, то нет вопросов, - согласился Горлов.
– Если отстегнешь на мертвых душ полпроцента, все равно тебе больше достанется, - объяснил Лахарев.
– Пожалуй… - согласился Горлов. - Но ты обещай, что все будет не поровну, а по справедливости.
– Все, что от меня зависит. Слово коммуниста! - сказал Лахарев.
Попрощавшись, Горлов пошел к себе, на ходу обдумывая кому что поручить. В большой комнате как обычно пили чай. Оглядев собравшихся, Горлов недосчитал половины сотрудников.
– Где все? - спросил он и, не дожидаясь ответа, стал объяснять, кто что должен делать.
– Оставь, как есть! Сейчас некогда, потом уберете… если время будет, - заметив, что Света Петрова взялась собирать посуду, велел он ей. - Беги к режимщикам, пусть срочно готовят спецчемодан с документами по разработке двенадцатого изделия. Одна нога - здесь, другая - там!
– А между? - ухмыльнулась Света.
– Придешь домой, муж покажет! - сказал Горлов. - Но только после того, как ты всех обзвонишь, чтобы завтра с утра на работу. Опоздавшие - без премии.
– Ну, началось, - закрывая дверь, услышал Горлов чей-то голос.
Только в полшестого он вспомнил, что собирался встретиться с Ларисой. Однако прошло сорок минут, пока он проверил, что сделали сотрудники, собрал спецчемодан и, опечатав его сургучом, сдал в окошечко режимного отдела[54].
– Вы сказали, через полчаса. Я уж думал, не случилось ли что, - обрадовался Володя, увидев Горлова.
– Прости! Непредвиденные обстоятельства, - объяснил Горлов.
3.16 Вот беда на твоем ободу
До конторы ехали минут десять. Конторой Горлов называл запутанный лабиринт комнат и коридоров, которые удалось занять еще осенью. Первоначально Цветков хотел получить только помещение для магазина, но пока Котов торговался, сколько ему следует заплатить, планы переменились, и из предложенного выбрали самое подходящее.
Чтобы оформить аренду, пришлось дать начальнику райуправления нежилым фондом Уракову десять тысяч рублей, и сверх того Цветков пригнал ему новенький "Жигуль". Сколько получил Котов, Горлов так и не узнал - он вообще старался как можно меньше общаться со своим бывшим начальником. Но в результате все остались довольны, и больше всех - Цветков.
– Не переживай, - успокаивал он Горлова, ошарашенного суммой израсходованных на взятки денег. - Не на один день устраиваемся - надолго! Запомни: кто не тратит, тот не зарабатывает.
Торговый зал был невелик - всего тридцать шесть квадратных метров. Но за ним вглубь старинного дома на углу улицы Бармалеева и Кировского проспекта тянулась череда комнат и широкий коридор, выходящий во двор. К арендованному помещению прилагался подвал, по колено залитый водой. Ремонт начали делать, как только въехали, но до подвала пока не доходили руки. Теперь же позарез понадобился собственный склад, и Горлов уже подписал договор с кооперативом, работавшим при СМУ-18[55]. Строители устроились с умом. Деньги шли на счет кооператива, а работы велись за государственный счет, правда для страховки между кооперативом и СМУ был заключен договор на очень смешную сумму.
Во двор въехали с трудом: дорогу загородил длинный рефрижиратор.
– Что привезли, Сергей Михалыч? - пробираясь к двери черного хода, спросил Горлов у недавно взятого на работу товароведа.
– С Синявинской фабрики курицу урвали. Вас не было, я решил под свою ответственность, - поздоровавшись, ответил тот.
– Хороша была курица, пока не посинела, - мельком взглянув в открытый ящик, заметил Горлов. - Тут тысяч на шестьдесят. Не боишься, что задавит тебя твоя ответственность?
– Народ от бескормицы все подметет. За два дня расторгуем. Ручаюсь головой, - заверил товаровед.
Отперев дверь комнаты, которую выбрал для кабинета, Горлов взялся за телефон. Набирая по междугородней номер Цветкова, он одновременно стягивал с себя пальто.
– Документы отправлены в Москву. Копии у меня, перешлю с твоим Валерой. Он завтра пойдет порожняком, чтобы не задерживаться. В Главкомате ВМФ надо серьезно подстраховаться, я напишу, от кого зависит. А дальше сам знаешь! Совет министров - как трясина: бросишь камень, он булькнет и тишина. Короче, Совмин есть Совмин. Торопишься? Ну, все! Пока!
Бросив на рычаг трубку, Горлов вытянул застрявшую в рукаве руку и бросил пальто на свободный стул. Кроме двух стульев, стола и гвоздя, вбитого вместо вешалки в стенку, в комнате ничего не было.
– Вас какая-то женщина уже третий час дожидается, - заглянув в дверь сказала бухгалтерша.
– Что за женщина?
– Наверное, жалобщица, или на работу хочет проситься. Борис Петрович, я товар оприходовала, можно домой пойду?
– Идите, чего спрашивать? - рассеянно ответил Горлов и взявшись за телефон, чтобы позвонить Ларисе, добавил: "Зовите эту жалобщицу, заменим ей одну курицу на две, чтоб от греха подальше".
– Какую курицу? - удивленно спросила бухгалтерша.
– Тухлую, которую Сергей Михалыч завез.
– У нас тухлых не бывает. Ниже второго сорта не торгуем - мы же не госмагазин, а кооператив!
– Все равно зовите! - велел Горлов. - Жалобщица хоть симпатичная?
– Страхолюдина! Ни рожи, ни кожи, подметки рваные и сапоги "Скороход"!
Горлов набрал номер и, глядя в окно, слушал длинные гудки, пока не почувствовал чей-то взгляд.
– Лариса! - повернув голову, воскликнул он.
– Ее нет дома, а кто ее спрашивает? - трубка неожиданно отозвалась требовательным мужским баритоном.
– Кто спрашивает? - глядя на Ларису, переспросил Горлов. Она что-то тихо прошептала, но он не расслышал.
– Бортмеханик… Шаляпин. Нет, я не шучу - фамилия у меня такая. Что передать? Передайте, что у нас все в порядке кроме второго мотора - опять барахлит, то есть чихает, - окончательно запутавшись, Горлов повесил трубку, и встав, обнял Ларису.
– Как ты здесь оказалась?
– Мы как-то проезжали мимо, а когда ты позвонил, я вспомнила и приехала, - она была похожа на небогатую студентку: без косметики, в поношенной куртке из китайской плащевки и вязаной шапочке, на ногах были старые сапоги с оттоптанными каблуками. - У тебя выпить не найдется? Немного, чтобы не знобило…
– Подожди, сейчас принесу, - сказал Горлов и пошел в подсобку.
– Дай что-нибудь выпить, - попросил он кладовщика.
– Есть коробка шампанского, армянский "Три звездочки", портвейн "Солнечный"…
– А водка? - перебил его Горлов, решив, что Ларисе нужна именно водка.
– С винтом кончилась, но есть "Московская". Вам поллитру или маленькую?
– Маленькую! Нет! Лучше две. Да скажи чтоб принесли пару чистых стаканов и закусить, - велел Горлов.
Он подумал, что Ларисе будет неприятно видеть посторонних, и дождался продавщицу в коридоре.
– Мы бабы слабые, лучше сразу! - сказал он, налив треть стакана.
– Как ты догадался? Я и хотела водку. Она, - как бы это сказать? - имеет незамедлительное действие.
– Ты - настоящий поэт русских спиртных напитков, - пошутил Горлов, подвигая ей тарелку с колбасой и маринованным перцем.
– Разве ты не знаешь, что я - филолог с высшим образованием? - через силу улыбнулась Лариса, и Горлов подумал, что ей тяжело заговорить первой.
– Так что случилось? Почему тебя не допустили к полетам? - наконец спросил он.
– После болезни меня почему-то послали на внеплановое обследование и обнаружили…
– Надеюсь, не… - начал было Горлов.
– Подожди, не перебивай! Мне даже с тобой как-то не по себе говорить. Сперва сказали, что рак… - она замялась и покраснела, -… рак женских органов. И направили, но не в нашу больницу, а в Свердловку - я сказала, что там прикреплена.
– И что? - чувствуя, как обрывается внутри, спросил Горлов.
– Опухоль доброкачественная. Правда, называется все это мерзко: киста яичника.
– Но ведь можно вылечить?
– Операцию не советуют. Говорят, что угрозы нет, но летать нельзя и детей иметь - тоже. Никогда! - она больше не смогла сдерживаться и заплакала, пряча лицо.
– Налей, пожалуйста, еще, - успокаиваясь, сказала она и вытерла глаза скомканным платком.
– Не верю, что ничего нельзя сделать, - тихо сказал Горлов.
– Прости, что валю свои неприятности.
– А на кого еще? Я же тебя люблю…
– Я знаю, что ты хороший и очень добрый.
– Все равно меня не брошу потому, что я хороший, - попытался пошутить Горлов.
– Я вдруг подумала, что мне даже поговорить не с кем…
– А подруги? Разве у тебя нет хоть одной подруги? - спросил Горлов.
– Представь, нет. В детстве я дружила с одной девочкой - она жила в соседнем доме, мы вместе гуляли в садике, и наши бабушки тоже подружились. А потом, - мне было лет пятнадцать, - она зашла ко мне в гости и стала все рассматривать и расспрашивать: "Это что, а это откуда?" Я отвечала, а после увидела у нее в глазах такую зависть! Даже не только зависть, а что-то, будто она меня ненавидит, но скрывает. С тех пор я старалась с ней не встречаться и больше никогда никого к себе не звала. Так же, как и родители. У них тоже никогда не было друзей. Знаешь, там, наверху нет равных. Одни ниже - тогда они завидуют и хотят занять твое место, а другие выше - относятся свысока, иногда боятся и вредят от страха. Я с этим выросла. Поэтому подруг у меня нет. Разве что ты - моя лучшая подруга.
– В пробуждении! - сглотнув комок в горле, сказал Горлов. - Я твоя лучшая подруга в пробуждении.
– И тебе не будет неприятно со мной спать?
– Господи! О чем ты говоришь? - воскликнул Горлов.
– Все равно меня не брошу потому, что я хорошая? - чуть улыбнувшись, повторила она. - Я тебе так благодарна, ты не представляешь.
– Куда ты поедешь? - заметив, что Лариса собирается встать, спросил Горлов.
– К тебе и с тобой нельзя. Значит остается одно - укрыться у мамы. Правда, рассказать ей ничего нельзя, но это даже хорошо… Только не провожай, я хочу одна, такси возьму и доеду.
– Я все-таки попробую что-нибудь придумать, - целуя Ларису, шепнул Горлов, но сам не знал что.
Чтобы оформить аренду, пришлось дать начальнику райуправления нежилым фондом Уракову десять тысяч рублей, и сверх того Цветков пригнал ему новенький "Жигуль". Сколько получил Котов, Горлов так и не узнал - он вообще старался как можно меньше общаться со своим бывшим начальником. Но в результате все остались довольны, и больше всех - Цветков.
– Не переживай, - успокаивал он Горлова, ошарашенного суммой израсходованных на взятки денег. - Не на один день устраиваемся - надолго! Запомни: кто не тратит, тот не зарабатывает.
Торговый зал был невелик - всего тридцать шесть квадратных метров. Но за ним вглубь старинного дома на углу улицы Бармалеева и Кировского проспекта тянулась череда комнат и широкий коридор, выходящий во двор. К арендованному помещению прилагался подвал, по колено залитый водой. Ремонт начали делать, как только въехали, но до подвала пока не доходили руки. Теперь же позарез понадобился собственный склад, и Горлов уже подписал договор с кооперативом, работавшим при СМУ-18[55]. Строители устроились с умом. Деньги шли на счет кооператива, а работы велись за государственный счет, правда для страховки между кооперативом и СМУ был заключен договор на очень смешную сумму.
Во двор въехали с трудом: дорогу загородил длинный рефрижиратор.
– Что привезли, Сергей Михалыч? - пробираясь к двери черного хода, спросил Горлов у недавно взятого на работу товароведа.
– С Синявинской фабрики курицу урвали. Вас не было, я решил под свою ответственность, - поздоровавшись, ответил тот.
– Хороша была курица, пока не посинела, - мельком взглянув в открытый ящик, заметил Горлов. - Тут тысяч на шестьдесят. Не боишься, что задавит тебя твоя ответственность?
– Народ от бескормицы все подметет. За два дня расторгуем. Ручаюсь головой, - заверил товаровед.
Отперев дверь комнаты, которую выбрал для кабинета, Горлов взялся за телефон. Набирая по междугородней номер Цветкова, он одновременно стягивал с себя пальто.
– Документы отправлены в Москву. Копии у меня, перешлю с твоим Валерой. Он завтра пойдет порожняком, чтобы не задерживаться. В Главкомате ВМФ надо серьезно подстраховаться, я напишу, от кого зависит. А дальше сам знаешь! Совет министров - как трясина: бросишь камень, он булькнет и тишина. Короче, Совмин есть Совмин. Торопишься? Ну, все! Пока!
Бросив на рычаг трубку, Горлов вытянул застрявшую в рукаве руку и бросил пальто на свободный стул. Кроме двух стульев, стола и гвоздя, вбитого вместо вешалки в стенку, в комнате ничего не было.
– Вас какая-то женщина уже третий час дожидается, - заглянув в дверь сказала бухгалтерша.
– Что за женщина?
– Наверное, жалобщица, или на работу хочет проситься. Борис Петрович, я товар оприходовала, можно домой пойду?
– Идите, чего спрашивать? - рассеянно ответил Горлов и взявшись за телефон, чтобы позвонить Ларисе, добавил: "Зовите эту жалобщицу, заменим ей одну курицу на две, чтоб от греха подальше".
– Какую курицу? - удивленно спросила бухгалтерша.
– Тухлую, которую Сергей Михалыч завез.
– У нас тухлых не бывает. Ниже второго сорта не торгуем - мы же не госмагазин, а кооператив!
– Все равно зовите! - велел Горлов. - Жалобщица хоть симпатичная?
– Страхолюдина! Ни рожи, ни кожи, подметки рваные и сапоги "Скороход"!
Горлов набрал номер и, глядя в окно, слушал длинные гудки, пока не почувствовал чей-то взгляд.
– Лариса! - повернув голову, воскликнул он.
– Ее нет дома, а кто ее спрашивает? - трубка неожиданно отозвалась требовательным мужским баритоном.
– Кто спрашивает? - глядя на Ларису, переспросил Горлов. Она что-то тихо прошептала, но он не расслышал.
– Бортмеханик… Шаляпин. Нет, я не шучу - фамилия у меня такая. Что передать? Передайте, что у нас все в порядке кроме второго мотора - опять барахлит, то есть чихает, - окончательно запутавшись, Горлов повесил трубку, и встав, обнял Ларису.
– Как ты здесь оказалась?
– Мы как-то проезжали мимо, а когда ты позвонил, я вспомнила и приехала, - она была похожа на небогатую студентку: без косметики, в поношенной куртке из китайской плащевки и вязаной шапочке, на ногах были старые сапоги с оттоптанными каблуками. - У тебя выпить не найдется? Немного, чтобы не знобило…
– Подожди, сейчас принесу, - сказал Горлов и пошел в подсобку.
– Дай что-нибудь выпить, - попросил он кладовщика.
– Есть коробка шампанского, армянский "Три звездочки", портвейн "Солнечный"…
– А водка? - перебил его Горлов, решив, что Ларисе нужна именно водка.
– С винтом кончилась, но есть "Московская". Вам поллитру или маленькую?
– Маленькую! Нет! Лучше две. Да скажи чтоб принесли пару чистых стаканов и закусить, - велел Горлов.
Он подумал, что Ларисе будет неприятно видеть посторонних, и дождался продавщицу в коридоре.
– Мы бабы слабые, лучше сразу! - сказал он, налив треть стакана.
– Как ты догадался? Я и хотела водку. Она, - как бы это сказать? - имеет незамедлительное действие.
– Ты - настоящий поэт русских спиртных напитков, - пошутил Горлов, подвигая ей тарелку с колбасой и маринованным перцем.
– Разве ты не знаешь, что я - филолог с высшим образованием? - через силу улыбнулась Лариса, и Горлов подумал, что ей тяжело заговорить первой.
– Так что случилось? Почему тебя не допустили к полетам? - наконец спросил он.
– После болезни меня почему-то послали на внеплановое обследование и обнаружили…
– Надеюсь, не… - начал было Горлов.
– Подожди, не перебивай! Мне даже с тобой как-то не по себе говорить. Сперва сказали, что рак… - она замялась и покраснела, -… рак женских органов. И направили, но не в нашу больницу, а в Свердловку - я сказала, что там прикреплена.
– И что? - чувствуя, как обрывается внутри, спросил Горлов.
– Опухоль доброкачественная. Правда, называется все это мерзко: киста яичника.
– Но ведь можно вылечить?
– Операцию не советуют. Говорят, что угрозы нет, но летать нельзя и детей иметь - тоже. Никогда! - она больше не смогла сдерживаться и заплакала, пряча лицо.
– Налей, пожалуйста, еще, - успокаиваясь, сказала она и вытерла глаза скомканным платком.
– Не верю, что ничего нельзя сделать, - тихо сказал Горлов.
– Прости, что валю свои неприятности.
– А на кого еще? Я же тебя люблю…
– Я знаю, что ты хороший и очень добрый.
– Все равно меня не брошу потому, что я хороший, - попытался пошутить Горлов.
– Я вдруг подумала, что мне даже поговорить не с кем…
– А подруги? Разве у тебя нет хоть одной подруги? - спросил Горлов.
– Представь, нет. В детстве я дружила с одной девочкой - она жила в соседнем доме, мы вместе гуляли в садике, и наши бабушки тоже подружились. А потом, - мне было лет пятнадцать, - она зашла ко мне в гости и стала все рассматривать и расспрашивать: "Это что, а это откуда?" Я отвечала, а после увидела у нее в глазах такую зависть! Даже не только зависть, а что-то, будто она меня ненавидит, но скрывает. С тех пор я старалась с ней не встречаться и больше никогда никого к себе не звала. Так же, как и родители. У них тоже никогда не было друзей. Знаешь, там, наверху нет равных. Одни ниже - тогда они завидуют и хотят занять твое место, а другие выше - относятся свысока, иногда боятся и вредят от страха. Я с этим выросла. Поэтому подруг у меня нет. Разве что ты - моя лучшая подруга.
– В пробуждении! - сглотнув комок в горле, сказал Горлов. - Я твоя лучшая подруга в пробуждении.
– И тебе не будет неприятно со мной спать?
– Господи! О чем ты говоришь? - воскликнул Горлов.
– Все равно меня не брошу потому, что я хорошая? - чуть улыбнувшись, повторила она. - Я тебе так благодарна, ты не представляешь.
– Куда ты поедешь? - заметив, что Лариса собирается встать, спросил Горлов.
– К тебе и с тобой нельзя. Значит остается одно - укрыться у мамы. Правда, рассказать ей ничего нельзя, но это даже хорошо… Только не провожай, я хочу одна, такси возьму и доеду.
– Я все-таки попробую что-нибудь придумать, - целуя Ларису, шепнул Горлов, но сам не знал что.
3.17 По шаткой лестнице, не глядя вниз
– Борис Петрович, когда поедем? - через полуоткрытую дверь спросил Володя.
Горлов посмотрел на часы - было начало десятого.
– Езжай, я сам доберусь, тут недалеко, - сказал он, вспомнив, что обещал встретиться с Рубашкиным.
– Что делаешь? - спросил Горлов, когда тот снял трубку.
– Читаю книгу, которую ты советовал - и не оторваться. Какое-то странное ощущение, будто сам летаешь, как эта чайка. Я бы все отдал, чтобы так писать. Вот послушай: "Ему показалось, что скала - это огромная кованная дверь в другой мир. Мгновенный удушающий страх, удар и мрак, а потом Джонатан Ливингстон поплыл по какому-то странному, странному небу, забывая, вспоминая и опять забывая, ему было страшно, и грустно, и тоскливо, отчаянно тоскливо…"
– Если тоскливо, значит, надо добавить, - прервал его Горлов. - Как ты говоришь, отчаянно добавить.
– Честно говоря, у меня финансовый кризис. Катя каждый день стонет и мечется - все, что получаю ей отдаю, и все равно мало, - вздохнул Рубашкин.
– Ты хотел поговорить об общественных проблемах, помнишь? - сказал Горлов.
– Когда?
– Минут через пятнадцать в Матвеевском садике. На закуску - бутерброд с колбасой. Устроит?
– И с соленым огурцом, - сразу оживился Рубашкин.
– У меня только маринованные, - засмеялся Горлов. - Все, сейчас выхожу.
За день потеплело, прозрачный воздух был мягким, и Горлов подумал, что вот-вот наступит весна. Он перешел Кировский проспект и через несколько минут вошел в садик напротив рубашкинского дома. На газонах еще лежал не стаявший грязно-серый снег, но дорожки уже подсушило, только по краям было мокро, и текли ручьи. Подстелив газету Горлов сел на скамейку и вскоре увидел выходящего из подъезда Рубашкина. Тот перешел дорогу и, войдя в сад, остановился совсем близко. Горлов не стал его окликать, а Рубашкин, почти не двигаясь, сосредоточенно смотрел куда-то вглубь сада, где несколько человек выгуливало собак.
– Петя! - устав ждать, позвал Горлов. Рубашкин обернулся и, подойдя, опустился рядом.
– По застывшим садам молчаливо несутся борзые, - сказал он, кивнув в сторону.
– Намек понял - сейчас и мы понесемся, - Горлов достал из кармана маленькую "Московской", сверток со стаканами и закуской.
Они выпили, не чокаясь и думая каждый о своем.
– Так ты подумал? - прервал молчание Рубашкин.
– Могу внести тысяч пять из своих, - ответил Горлов.
– Деньги, конечно, всегда нужны. Спасибо. А ты сам не хочешь участвовать? Мы можем выдвинуть тебя в депутаты, поможем организовать предвыборную агитацию, - предложил Рубашкин.
– Бог с тобой, Петя. У меня и так голова кругом. В министерстве спохватились, выделяют финансирование… - Горлов замолчал, вспомнив, что нельзя говорить Рубашкину даже о названии работы, -… к тому же кооперативные дела: начали оформлять покупку корабля. Там одних бумаг килограмма три утвердить надо. А магазин, тут недалеко? Я, естественно, в детали не вникаю, но, поверь, забот хватает.
– Думаю, Боря, что твое участие дороже пяти или даже десяти тысяч, - сказал Рубашкин. - Я в последнее время замечаю, что с каждым днем вокруг нас все больше каких-то странных людей. Некоторые - откровенные психопаты, им не в политику, а в дурдом надо, на других взглянешь - пробы негде ставить, мошенники и жулье, а кое-кто, особенно из кооператоров - себе на уме. Когда победим на выборах, эти у пирога будут первыми. Всех растолкают и задавят, им на все плевать. А большинство - неудачники, социологи называют таких маргиналами. Амбиций и самомнения - выше крыши. Для них главное - вылезти наверх, чтобы заметили и оценили.
– Только ты один это заметил? - спросил Горлов, подумав, что Рубашкин вряд ли считает себя неудачником.
– Многие это видят, но общий курс таков: дружить со всеми, кто против коммунистов. Поэтому такой умный и деятельный человек, как ты - на вес золота.
– Хорош самородочек! Восемьдесят килограммов живого веса. Здорово ты меня оценил, - засмеялся Горлов. - Кстати, почему ты решил, что вы победите на выборах?
– Знаю, как люди настроены. Сам посуди: семьдесят лет обещают хорошую жизнь, а результат? Народ ошалел от дефицита, что ни спроси - ничего нет. Этот год все расставил по местам. Люди готовы черта в ступе выбрать, лишь бы что-то изменить к лучшему.
– Возможно, ты и прав, но в депутаты все равно не хочу. Не выйдет из меня народного трибуна - характер не тот. Систему наведения спроектировать или вооружение с корабля снять - другое дело! Это понятно, это конкретно! Понимаешь, конкретно! - воскликнул Горлов.
– Видишь ли, Боря, победить на выборах в Советы - только начало. Следующий шаг - сформировать новую исполнительную власть. Если оставим старую, все пойдет прахом. Партократия хитра, умела и в отличие от нас хорошо организована. Вот и организуют голод или какую-нибудь аварию вроде Чернобыльской, и тогда нас сметут, а власть захватят генералы с полковниками. Проблем они не решат, но так завинтят, что Брежнев святым покажется. Ты когда-то ругал меня, что не думаю об экономике. Думаю! Мы все думаем! И, в первую очередь, о том, кто будет ею руководить.
– Ты имеешь в виду меня?
– Тебя, Боря! В конце концов, какая разница, кто сделает тебя начальником? Ты же был в восторге, когда засветило назначение в Челябинске?
– Ну, это давно было, - поморщился Горлов.
– Правда глаза колет? - спросил Рубашкин, и Горлов не нашел, что ответить.
– Конечно, мы не сможем назначить тебя министром, ни даже директором Объединения, это не в наших силах… пока. Но исполкомом ты бы управлял не хуже, а лучше нынешних.
– Ленгорисполком не потяну, а захудаленький район - запросто, - улыбаясь, согласился Горлов.
– И на том спасибо! Давай допьем остатки.
– Ты, Петя, сегодня какой-то задумчивый, на себя не похож, - выпив, сказал Горлов. - И мысли необычные: то, тяпнув стакан на скамейке в саду, председателей исполкомов готовишь, то о летающих чайках мечтаешь.
Горлов посмотрел на часы - было начало десятого.
– Езжай, я сам доберусь, тут недалеко, - сказал он, вспомнив, что обещал встретиться с Рубашкиным.
– Что делаешь? - спросил Горлов, когда тот снял трубку.
– Читаю книгу, которую ты советовал - и не оторваться. Какое-то странное ощущение, будто сам летаешь, как эта чайка. Я бы все отдал, чтобы так писать. Вот послушай: "Ему показалось, что скала - это огромная кованная дверь в другой мир. Мгновенный удушающий страх, удар и мрак, а потом Джонатан Ливингстон поплыл по какому-то странному, странному небу, забывая, вспоминая и опять забывая, ему было страшно, и грустно, и тоскливо, отчаянно тоскливо…"
– Если тоскливо, значит, надо добавить, - прервал его Горлов. - Как ты говоришь, отчаянно добавить.
– Честно говоря, у меня финансовый кризис. Катя каждый день стонет и мечется - все, что получаю ей отдаю, и все равно мало, - вздохнул Рубашкин.
– Ты хотел поговорить об общественных проблемах, помнишь? - сказал Горлов.
– Когда?
– Минут через пятнадцать в Матвеевском садике. На закуску - бутерброд с колбасой. Устроит?
– И с соленым огурцом, - сразу оживился Рубашкин.
– У меня только маринованные, - засмеялся Горлов. - Все, сейчас выхожу.
За день потеплело, прозрачный воздух был мягким, и Горлов подумал, что вот-вот наступит весна. Он перешел Кировский проспект и через несколько минут вошел в садик напротив рубашкинского дома. На газонах еще лежал не стаявший грязно-серый снег, но дорожки уже подсушило, только по краям было мокро, и текли ручьи. Подстелив газету Горлов сел на скамейку и вскоре увидел выходящего из подъезда Рубашкина. Тот перешел дорогу и, войдя в сад, остановился совсем близко. Горлов не стал его окликать, а Рубашкин, почти не двигаясь, сосредоточенно смотрел куда-то вглубь сада, где несколько человек выгуливало собак.
– Петя! - устав ждать, позвал Горлов. Рубашкин обернулся и, подойдя, опустился рядом.
– По застывшим садам молчаливо несутся борзые, - сказал он, кивнув в сторону.
– Намек понял - сейчас и мы понесемся, - Горлов достал из кармана маленькую "Московской", сверток со стаканами и закуской.
Они выпили, не чокаясь и думая каждый о своем.
– Так ты подумал? - прервал молчание Рубашкин.
– Могу внести тысяч пять из своих, - ответил Горлов.
– Деньги, конечно, всегда нужны. Спасибо. А ты сам не хочешь участвовать? Мы можем выдвинуть тебя в депутаты, поможем организовать предвыборную агитацию, - предложил Рубашкин.
– Бог с тобой, Петя. У меня и так голова кругом. В министерстве спохватились, выделяют финансирование… - Горлов замолчал, вспомнив, что нельзя говорить Рубашкину даже о названии работы, -… к тому же кооперативные дела: начали оформлять покупку корабля. Там одних бумаг килограмма три утвердить надо. А магазин, тут недалеко? Я, естественно, в детали не вникаю, но, поверь, забот хватает.
– Думаю, Боря, что твое участие дороже пяти или даже десяти тысяч, - сказал Рубашкин. - Я в последнее время замечаю, что с каждым днем вокруг нас все больше каких-то странных людей. Некоторые - откровенные психопаты, им не в политику, а в дурдом надо, на других взглянешь - пробы негде ставить, мошенники и жулье, а кое-кто, особенно из кооператоров - себе на уме. Когда победим на выборах, эти у пирога будут первыми. Всех растолкают и задавят, им на все плевать. А большинство - неудачники, социологи называют таких маргиналами. Амбиций и самомнения - выше крыши. Для них главное - вылезти наверх, чтобы заметили и оценили.
– Только ты один это заметил? - спросил Горлов, подумав, что Рубашкин вряд ли считает себя неудачником.
– Многие это видят, но общий курс таков: дружить со всеми, кто против коммунистов. Поэтому такой умный и деятельный человек, как ты - на вес золота.
– Хорош самородочек! Восемьдесят килограммов живого веса. Здорово ты меня оценил, - засмеялся Горлов. - Кстати, почему ты решил, что вы победите на выборах?
– Знаю, как люди настроены. Сам посуди: семьдесят лет обещают хорошую жизнь, а результат? Народ ошалел от дефицита, что ни спроси - ничего нет. Этот год все расставил по местам. Люди готовы черта в ступе выбрать, лишь бы что-то изменить к лучшему.
– Возможно, ты и прав, но в депутаты все равно не хочу. Не выйдет из меня народного трибуна - характер не тот. Систему наведения спроектировать или вооружение с корабля снять - другое дело! Это понятно, это конкретно! Понимаешь, конкретно! - воскликнул Горлов.
– Видишь ли, Боря, победить на выборах в Советы - только начало. Следующий шаг - сформировать новую исполнительную власть. Если оставим старую, все пойдет прахом. Партократия хитра, умела и в отличие от нас хорошо организована. Вот и организуют голод или какую-нибудь аварию вроде Чернобыльской, и тогда нас сметут, а власть захватят генералы с полковниками. Проблем они не решат, но так завинтят, что Брежнев святым покажется. Ты когда-то ругал меня, что не думаю об экономике. Думаю! Мы все думаем! И, в первую очередь, о том, кто будет ею руководить.
– Ты имеешь в виду меня?
– Тебя, Боря! В конце концов, какая разница, кто сделает тебя начальником? Ты же был в восторге, когда засветило назначение в Челябинске?
– Ну, это давно было, - поморщился Горлов.
– Правда глаза колет? - спросил Рубашкин, и Горлов не нашел, что ответить.
– Конечно, мы не сможем назначить тебя министром, ни даже директором Объединения, это не в наших силах… пока. Но исполкомом ты бы управлял не хуже, а лучше нынешних.
– Ленгорисполком не потяну, а захудаленький район - запросто, - улыбаясь, согласился Горлов.
– И на том спасибо! Давай допьем остатки.
– Ты, Петя, сегодня какой-то задумчивый, на себя не похож, - выпив, сказал Горлов. - И мысли необычные: то, тяпнув стакан на скамейке в саду, председателей исполкомов готовишь, то о летающих чайках мечтаешь.