Страница:
– Если график не переменят, - уточнила Лариса. - Я тебе все покажу и отведу в настоящую чайхану. Вообще-то, женщин внутрь не пускают, но меня чайханщик знает.
Лариса проводила Горлова до трапа и стояла, пока не увидела его в иллюминаторе. Их самолеты взлетели с пятнадцатиминутным интервалом. Первый, сделав крутой разворот в Пулковской зоне слежения, взял курс на Север. Второй, плавно набирая высоту и часто меняя эшелоны, в конце концов вошел в коридор, прозванный пилотами "курортным". По нему летали на Кавказ и обратно.
Через час их разделяло больше двух тысяч километров. На широте Москвы влетели в ночь, мириады огоньков мерцали под крылом, и Луна на ущербе светила высоко впереди. А над Кольским полуостровом было светло и празднично от незаходящего солнца.
– Вот и лето пришло, - не отрываясь от иллюминатора, сказал Горлову сосед. - Весной солнышку радуемся, а летом не знаем, куда от света укрыться. Сколько живу на Севере, а, как наступит Полярный день, так спать не могу, часами ворочаюсь, и все зря.
"В конце концов, наша жизнь есть только то, что мы о ней думаем", - сам себе сказал Горлов и достал из портфеля бумаги. Вскоре на табло зажглись предупреждающие надписи, худенькая стюардесса прошла по салону, проверяя, пристегнулись ли пассажиры ремнями, как положено по инструкции.
"Господи, неужели все получилось? Неужели успеваем?" - думал Горлов, вспоминая, что должен сделать. И хотя никаких неприятностей не предвиделось, он снова почувствовал тянущую тревогу. Самолет тряхнуло, земля стремительно приближалась, и вдалеке показались строения аэродрома.
– Вроде, есть погода! Сейчас маленько покружим, и дома! - громко сказал сосед. - И все будет путем!
– А куда ж оно денется? - откликнулся кто-то сзади. - Некуды ему деваться!
"Еще месяц-полтора, и все закончится. Корабль разделаем, отойдет по назначению, тогда и буду решать", - подумал Горлов, вспомнив вчерашний разговор с Салье.
Он сперва не поверил, дважды переспросил и, выслушав, удивился. Салье сказала, что Ленсовет формирует новое руководство горисполкомом, что скоро объявят конкурс, и она хочет, чтобы Борис Петрович подал документы.
– На какую работу? - спросил Горлов.
– Заместителем председателя горисполкома. Вероятнее всего - по агропромышленному комплексу, - ответила Салье.
– Что это такое? - изумился Горлов.
– Снабжение города продовольствием и вся пищевая промышленность. - Мне говорили, что у вас налажены связи с Краснодарским краем. Нужно наладить дело так, чтобы оттуда в Ленинград завозили продукты. Как можно больше продуктов! Вернетесь из командировки, сразу же позвоните. Я приму вас вне всякой очереди, - перед тем, как попрощаться, сказала Салье.
"Да, вернусь и буду решать. Может карта так легла, и прав был Рубашкин, когда говорил, что рулить мне исполкомом?" - самолет тряхнуло о посадочную полосу, и Горлов стал собираться.
"Вам в Мурманск или куда еще? - спросил сосед и, услышав, что в Мурманск, предложил взять такси поровну.
– Меня встретят… Уже встречают! - воскликнул Горлов, разглядев в конце полосы черную "Волгу" и рядом двоих в черной форме.
"Надо позвонить домой, узнать выздоровел ли Никита. Не забыть бы, как в прошлый раз", - отстегивая пряжку ремня, подумал Горлов.
Тем временем Таланова избрали председателем комиссии, и чуть ли не каждый день он передавал Петру разные документы. Похоже, Таланов всерьез решил взять Рубашкина к себе. Нужно было только сделать хороший доклад о городской торговле и снабжении продовольствием для депутатов, чтобы они утвердили Петра в должности.
"Ну, что ж, лучшего варианта не предвидится, а разобраться сумею, в конце концов, не высшая математика: сколько с одной базы убыло столько на другую никогда не прибудет! По дороге пустят налево, а что не успеют, спишут на утряску-усушку и естественную убыль", - думал Рубашкин, готовя для Таланова очередной обзор, на этот раз - о закупках сырья для кондитерских фабрик.
Перед праздниками редакция опустела. Между 1-м и 9-м мая выходил только один номер. Поэтому штатные сотрудники разъехались кто куда. Кокосов на военном самолете улетел писать репортаж о войне в Нагорном Карабахе и перед уходом бросил на стол толстую папку с читательскими письмами.
– Отбери, что пишут ветераны, и сделай подборку ко Дню Победы. Я с Главным договорился - неси прямо к нему, а то он тебя совсем не знает. За кого, говорит, хлопочешь, если я твоего Рубашкина в глаза ни разу не видел, - объяснил Кокосов.
Петр знал, что в ближайшие две недели в Ленсовете ничего не сдвинется, и возражать не стал. Чертыхаясь над неразборчивыми каракулями, он рассортировал письма и отобрав обычные - такие печатались каждый год - перепечатал необходимое число строк.
Закончив, он отнес папку в архив и отдал рукопись в секретариат.
Но перед тем, как уйти, заметил на столе несколько оставленных писем.
"Зачем я их отложил? - подумал Рубашкин и стал читать. Что-то странное было в страничках, исписанных вкривь и вкось, со множеством ошибок и помарок, они завораживали своей простотой, но в каждом будто умещалась история какой-то незнакомой Петру жизни. Он просидел до самого вечера, захватив с собой два письма, оба от пожилых женщин.
4.21 Надо что-то предпринять
Примечания
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
16
17
Лариса проводила Горлова до трапа и стояла, пока не увидела его в иллюминаторе. Их самолеты взлетели с пятнадцатиминутным интервалом. Первый, сделав крутой разворот в Пулковской зоне слежения, взял курс на Север. Второй, плавно набирая высоту и часто меняя эшелоны, в конце концов вошел в коридор, прозванный пилотами "курортным". По нему летали на Кавказ и обратно.
Через час их разделяло больше двух тысяч километров. На широте Москвы влетели в ночь, мириады огоньков мерцали под крылом, и Луна на ущербе светила высоко впереди. А над Кольским полуостровом было светло и празднично от незаходящего солнца.
– Вот и лето пришло, - не отрываясь от иллюминатора, сказал Горлову сосед. - Весной солнышку радуемся, а летом не знаем, куда от света укрыться. Сколько живу на Севере, а, как наступит Полярный день, так спать не могу, часами ворочаюсь, и все зря.
"В конце концов, наша жизнь есть только то, что мы о ней думаем", - сам себе сказал Горлов и достал из портфеля бумаги. Вскоре на табло зажглись предупреждающие надписи, худенькая стюардесса прошла по салону, проверяя, пристегнулись ли пассажиры ремнями, как положено по инструкции.
"Господи, неужели все получилось? Неужели успеваем?" - думал Горлов, вспоминая, что должен сделать. И хотя никаких неприятностей не предвиделось, он снова почувствовал тянущую тревогу. Самолет тряхнуло, земля стремительно приближалась, и вдалеке показались строения аэродрома.
– Вроде, есть погода! Сейчас маленько покружим, и дома! - громко сказал сосед. - И все будет путем!
– А куда ж оно денется? - откликнулся кто-то сзади. - Некуды ему деваться!
"Еще месяц-полтора, и все закончится. Корабль разделаем, отойдет по назначению, тогда и буду решать", - подумал Горлов, вспомнив вчерашний разговор с Салье.
Он сперва не поверил, дважды переспросил и, выслушав, удивился. Салье сказала, что Ленсовет формирует новое руководство горисполкомом, что скоро объявят конкурс, и она хочет, чтобы Борис Петрович подал документы.
– На какую работу? - спросил Горлов.
– Заместителем председателя горисполкома. Вероятнее всего - по агропромышленному комплексу, - ответила Салье.
– Что это такое? - изумился Горлов.
– Снабжение города продовольствием и вся пищевая промышленность. - Мне говорили, что у вас налажены связи с Краснодарским краем. Нужно наладить дело так, чтобы оттуда в Ленинград завозили продукты. Как можно больше продуктов! Вернетесь из командировки, сразу же позвоните. Я приму вас вне всякой очереди, - перед тем, как попрощаться, сказала Салье.
"Да, вернусь и буду решать. Может карта так легла, и прав был Рубашкин, когда говорил, что рулить мне исполкомом?" - самолет тряхнуло о посадочную полосу, и Горлов стал собираться.
"Вам в Мурманск или куда еще? - спросил сосед и, услышав, что в Мурманск, предложил взять такси поровну.
– Меня встретят… Уже встречают! - воскликнул Горлов, разглядев в конце полосы черную "Волгу" и рядом двоих в черной форме.
"Надо позвонить домой, узнать выздоровел ли Никита. Не забыть бы, как в прошлый раз", - отстегивая пряжку ремня, подумал Горлов.
* * *
Решение о передаче "Вечерки" Ленсовету вышло, но в положении Рубашкина ничего не изменилось. Кокосов пару раз ходил к главному редактору, но, возвращаясь, разводил руками и говорил, что штат и фонд зарплаты еще не утверждены, надо ждать.Тем временем Таланова избрали председателем комиссии, и чуть ли не каждый день он передавал Петру разные документы. Похоже, Таланов всерьез решил взять Рубашкина к себе. Нужно было только сделать хороший доклад о городской торговле и снабжении продовольствием для депутатов, чтобы они утвердили Петра в должности.
"Ну, что ж, лучшего варианта не предвидится, а разобраться сумею, в конце концов, не высшая математика: сколько с одной базы убыло столько на другую никогда не прибудет! По дороге пустят налево, а что не успеют, спишут на утряску-усушку и естественную убыль", - думал Рубашкин, готовя для Таланова очередной обзор, на этот раз - о закупках сырья для кондитерских фабрик.
Перед праздниками редакция опустела. Между 1-м и 9-м мая выходил только один номер. Поэтому штатные сотрудники разъехались кто куда. Кокосов на военном самолете улетел писать репортаж о войне в Нагорном Карабахе и перед уходом бросил на стол толстую папку с читательскими письмами.
– Отбери, что пишут ветераны, и сделай подборку ко Дню Победы. Я с Главным договорился - неси прямо к нему, а то он тебя совсем не знает. За кого, говорит, хлопочешь, если я твоего Рубашкина в глаза ни разу не видел, - объяснил Кокосов.
Петр знал, что в ближайшие две недели в Ленсовете ничего не сдвинется, и возражать не стал. Чертыхаясь над неразборчивыми каракулями, он рассортировал письма и отобрав обычные - такие печатались каждый год - перепечатал необходимое число строк.
Закончив, он отнес папку в архив и отдал рукопись в секретариат.
Но перед тем, как уйти, заметил на столе несколько оставленных писем.
"Зачем я их отложил? - подумал Рубашкин и стал читать. Что-то странное было в страничках, исписанных вкривь и вкось, со множеством ошибок и помарок, они завораживали своей простотой, но в каждом будто умещалась история какой-то незнакомой Петру жизни. Он просидел до самого вечера, захватив с собой два письма, оба от пожилых женщин.
"Это письмо для меня равно покаянию. Вдруг случится чудо, и его прочитает обиженный мною когда-то человек и поймет мою боль.* * *
Это было весной 45 года. Мне исполнилось тогда 17 лет, и я написала письмо на фронт - многие мои ровесницы так делали. Ответ пришел скоро. Только позже я поняла, что письмо было совершенно чудесное. Его написал совсем юный солдат, может быть, мой ровесник. Но тогда оно мне не понравилось, показалось манерным и вычурным - слишком часто в нем употреблялись слова вроде "сударыня" или "благодарствуйте".
Я сочинила такой, знаете ли, менторский ответ, не помню уж какой, что письмо безграмотное, что надо учиться русскому языку, как и положено комсомольцу и советскому солдату, а мне с невоспитанным человеком переписываться скучно… И отправила эту бессердечную чушь на фронт! Не могу теперь объяснить, как тогда рука поднялась. Каково было получить мои наставления в том аду, который был в конце войны для наших солдат. А вдруг тот мальчик прочитал мое письмо и погиб на подступах к Берлину?
Только спустя долгое время жестокость моего поступка и стыд дошли до меня… Ведь настоящая женщина обязательно добрая!
Теперь мне уже 62 года, жизнь сложилась неплохо: семья, дети, внуки, все живы и здоровы. Но самым большим желанием остается найти того солдата и попросить прощения за то непоправимое бесчеловечное девичье легкомыслие. Ах, если б он только знал, как я корю себя всю-всю свою жизнь.
Вера Сергеевна Петрова, г. Ленинград
Уважаемая редакция! Пишет вам Макарова Людмила Владимировна, проживающая в г. Луга Ленинградской области, улица Бакинских коммунаров, дом 21."… и судьба опять наказывает нас, на этот раз - навсегда. За что?" - повторял про себя Рубашкин и не понимал о ком и кого он спрашивает.
В 19 лет я вышла замуж, в 20 у меня родилась дочка. Муж в ней души не чаял, не мог надышаться на нас обеих. Счастливей меня, казалось, не было никого на свете. Но длилось это совсем недолго. Началась война и муж ушел на фронт. Через полгода перестали приходить письма, а потом я узнала в военкомате, что муж ранен и лежит в госпитале. Ехать через всю страну было невозможно - не отпускали с работы, да и дочку не с кем оставить.
А потом от мужа пришло письмо, что он встретил другую женщину. Наверное мне надо было перетерпеть или как-то бороться за свое счастье, но я была потрясена и растеряна. Добилась перевода в другой город, собрала чемодан - мы все время жили у его родителей - взяла дочку и поминай, как звали.
После войны он меня разыскал, приехал повидаться с дочкой, просил простить и не разрушать семью, а уезжая сказал: "Я чувствую, ты меня никогда не простишь и больше ко мне не вернешься".
После его отъезда я кляла себя за гордость, надеялась, что он вернется и позовет меня. Через полтора года, назло ему, я вышла замуж за другого.
Мой второй муж, очень добрый, ласковый и заботливый человек. Относится ко мне - лучше и желать нечего. Любит мою дочь и нашего с ним сына.
Дочь давно вышла замуж, сын женился, я уже трижды стала бабушкой.
У нас трехкомнатная квартира, дача, машина, в семье достаток, чего еще надо? Но не было и нет у меня того счастья, что было. Лет восемь назад случайно от своих старых знакомых узнала, что мой первый муж жив и здоров, но живет один, второй раз так и не женился. Сколько лет прошло, но душа болит и разрывается на части. Полетела бы я к своему любимому…
Но как я могу лишить всех близких любви и домашнего очага? Что же мне делать? Мне скоро семьдесят, первому мужу почти столько же. Душой чувствую, что он до сих любит меня, как и я его. И хоть остаток жизни мы могли бы быть вместе. Но это не по-людски, это невозможно, и судьба опять наказывает нас, на этот раз - навсегда.
За что?
4.21 Надо что-то предпринять
Сурков долго не замечал, как изменилась его жизнь. Он уже давно не читал по утрам иностранные газеты, разве что бегло просматривал заранее подготовленные референтами вырезки. Завтраки и обеды проглатывал наспех, порой не замечая, что ест. Его рабочий день редко заканчивался до десяти-одиннадцати вечера, и почти все выходные он проводил на службе.
Если бы кто-то догадался спросить, что с ним случилось, Сурков бы только пожал плечами: мол, ничего не случилось, все по-прежнему. Однако в глубине души понимал, что события, в центре которых он оказался, завлекли его, как темный, крутящийся омут опытного пловца, как азартного игрока колесо рулетки.
И неудивительно: ставка была высока, как ничто другое - на кону была власть, которую Сурков ощущал, как право и возможность вершить судьбы миллионов одним словом, а в идеале - одной мыслью, даже невысказанной.
"Власть может быть мелкой, для многих она призрачна, но только единицы узнают подлинную Власть как слияние самых смелых желаний с их осуществлением", - прочитал когда-то Сурков и запомнил на долгие годы, не слишком вникая в смысл, и только теперь осознал, что это значит.
Он чувствовал, что прежний уклад отжил свое, что наступают новые времена, контуры которых еще неразличимы за шелухой словесных баталий и лозунгами амбициозных, но в общем полуграмотных людей, именующих себя политиками.
Сурков видел глубину и подлинную суть событий глубже и четче, чем остальные. Порой ему казалось, что он понимает происходящее даже лучше членов Политбюро - мечущихся и напуганных не столько уже происшедшими, сколько грядущими переменами. Во всяком случае, намного лучше Горбачева - Президента СССР и все еще - видно, по недоразумению - Генерального секретаря партии. Прежний ореол рассеялся, и порой, глядя в телевизор, Сурков уже не узнавал того Горбачева, которого запомнил по встречам и беседам в Лондоне. Президент СССР по-прежнему выглядел уверенным и вроде бы знал, что надо делать. Но Сурков видел нервные, совсем не заметные неопытному глазу жесты, едва угадываемую суетливость и обваливающееся на аудиторию многословие, в котором терялась мысль; возможно, что ее и не было вовсе. Да, это был не тот Горбачев, каким его увидел мир всего пять лет назад: "Больше прогресса, больше ускорения, больше социализма! Гласность, перестройка, новое мышление!"
А мышлением сыт не будешь! Все тревожней становилась закрытая для других информация об истинном положении в СССР. Сурков знал, что высшее руководство отгородилось от аналитических обзоров, регулярно составляемых в Центральном аппарате КГБ. Члены Политбюро и, прежде всего, сам Горбачев не хотели знать правду, поскольку знание требовало немедленных и адекватных действий. Но никто не знал, где, как и какими средствами надо действовать.
В последней справке аналитики КГБ уже, не стесняясь, резали правду-матку: "Сегодня внутренний потребительский рынок практически полностью разрушен. Среди многих факторов, усугубляющих ситуацию, на первом месте - бесконтрольное впрыскивание в народное хозяйство инфляционной денежной массы, полученной в результате эмиссии, которая не обеспечена товарами и услугами. В последние месяцы стремительно растет количество денег, выплачиваемых населению, но ограниченный дефицитом потребительский рынок надламывается под напором денежного противостояния.
Попытки Госкомцен[112] регулировать потребление путем повышения цен и тарифов не приводит к ожидаемым результатам, поскольку соответствующие товары отсутствуют в свободной продаже. Товары устойчивого и, тем более, повышенного спроса через сеть перекупщиков, спекулянтов, легализованных через торгово-закупочные кооперативы, перетекают на "черный рынок" и в конце концов достаются привилегированным слоям населения по более высоким, нежели государственные, ценам.
Инфляционное финансирование народного хозяйства при отсутствии объективной статистической информации позволило некоторое время поддерживать приемлемый уровень развития. Но тем сильнее ощущается наступление жесточайшего финансового кризиса, тем сильнее уровень социального недовольства, проявляющийся в вооруженных конфликтах на почве межнациональной неприязни…"
В прежние времена такое дозволялось писать только про страны Африки или Юго-Восточной Азии, где у власти стояли реакционные режимы. Попробовал бы кто-нибудь запустить подобное по системе секретной рассылки КГБ! И дня бы прослужил: к вечеру погоны долой - и туда, где полгода солнце ни восходит и ни заходит.
В Ленинграде ситуация была ненамного лучше. Сведения, стекавшиеся от агентуры, отчеты аналитиков - все говорило о нарастающем кризисе. Собственно говоря, колокол уже грянул - а как иначе расценивать итоги выборов? Шестьдесят пять процентов - не шутка. Но власть предержащие все еще пребывали в розовом заблуждении, что этот колокол гудит не по ним.
Впрочем, дальновидные все же находились. Заведующие секторами и даже отделами Обкома и райкомов десятками уходили работать в заранее обустроенные совместные предприятия, открывали кооперативы и прочие частные лавочки. Мощно набирал обороты созданный по секретному циркуляру ЦК банк "Россия", здания и целые фабрики одно за другим передавались невесть откуда взявшимся компаниям и конторам.
Впрочем, в этой неразберихе имелся и положительный момент. Было куда пристроить высвобождавшихся сотрудников, загодя внедрить "долгоиграющую" агентуру, грамотно регулировать отток и приток денег. Особо интересными выглядели направления, скрытые в глубокой тени: наркотики, продажа оружия, проституция. В этих сферах оборот капитала был самым быстрым из всего, что существовало в мире.
Недавно Сурков выкроил время и вник в объемный отчет, добытый у социологов. Судя по их прогнозам, вера людей в демократов очень скоро смениться жестоким разочарованием. Как говорится, от любви до ненависти - один шаг. Сурков знал, что уже к осени в городе иссякнут продукты: подвоз продовольствия из Прибалтики, Украины и из других республик практически прекратится, а урожай в Ленинградский области будет некому собрать. "Добровольно-принудительную" помощь селу Ленсовет уже запретил, а обком вмешиваться не станет, да и силы у него не те, чтобы что-то изменить.
"Да, недолго у демократов будет играть музыка. Некормленный народ сметет их, как пушинку. И тогда настанет самое интересное - свято место пусто не бывает", - неторопливо размышлял генерал, машинально подписывая скопившиеся на столе документы.
Первые дни Сурков тоже опасался ареста, однако обошлось. В начале сентября 1991 года генерал последний раз собрал у себя начальников подразделений и с каждым попрощался за руку. После этого он сдал ключи от сейфа. Большая часть его содержимого была списана в архив, частично запечатана в спецчемодан для будущего начальника УКГБ, а наиболее ценные и важные дела были сактированы как уничтоженные в установленном порядке.
Но гладко было на бумаге! Наиболее важные документы Сурков заблаговременно вывез и укрыл в надежном месте. Среди них были материалы спецопераций "Дымок" и "Волкодавы", выписки из дел агентурного и оперативного учетов перспективных объектов и, самое главное, обобщающие справки по десяткам совместных предприятий и кооперативов, созданных под контролем специального подразделения УКГБ, подчинявшегося лично Суркову.
Некоторое время Алексей Анатольевич вел тихую и незаметную жизнь, почти не покидая своего загородного дома. Но в начале 1993 года о нем неожиданно заговорили. Бывший генерал-лейтенант КГБ объявился в качестве заместителя председателя правления и руководителя службы безопасности "Авробанка", одного из самых крупных и влиятельных в Петербурге.
"Авробанк" просуществовал сравнительно недолго - до того, как его учредителя и главного акционера, голландца советского происхождения арестовали в Израиле за ввоз крупной партии наркотиков. Вскоре после этого Сурков продал квартиру, дом на берегу Финского залива и уехал на постоянное место жительство в одну из стран Западной Европы, где и проживает в настоящее время.
Поэтому слухи о причастности отставного генерала к нашумевшему на всю страну аресту заместителя мэра Санкт-Петербурга Бориса Горлова не имели ни малейших оснований.
Впрочем, и слухами это назвать нельзя - так, шепоток, прошелестевший в нескольких начальственных кабинетах, да маленькая заметка в одной из второстепенных газет какого-то Рубашкина, корреспондента настолько неизвестного в серьезной журналистской среде, что его фамилию приняли за неудачный псевдоним.
Если бы кто-то догадался спросить, что с ним случилось, Сурков бы только пожал плечами: мол, ничего не случилось, все по-прежнему. Однако в глубине души понимал, что события, в центре которых он оказался, завлекли его, как темный, крутящийся омут опытного пловца, как азартного игрока колесо рулетки.
И неудивительно: ставка была высока, как ничто другое - на кону была власть, которую Сурков ощущал, как право и возможность вершить судьбы миллионов одним словом, а в идеале - одной мыслью, даже невысказанной.
"Власть может быть мелкой, для многих она призрачна, но только единицы узнают подлинную Власть как слияние самых смелых желаний с их осуществлением", - прочитал когда-то Сурков и запомнил на долгие годы, не слишком вникая в смысл, и только теперь осознал, что это значит.
Он чувствовал, что прежний уклад отжил свое, что наступают новые времена, контуры которых еще неразличимы за шелухой словесных баталий и лозунгами амбициозных, но в общем полуграмотных людей, именующих себя политиками.
Сурков видел глубину и подлинную суть событий глубже и четче, чем остальные. Порой ему казалось, что он понимает происходящее даже лучше членов Политбюро - мечущихся и напуганных не столько уже происшедшими, сколько грядущими переменами. Во всяком случае, намного лучше Горбачева - Президента СССР и все еще - видно, по недоразумению - Генерального секретаря партии. Прежний ореол рассеялся, и порой, глядя в телевизор, Сурков уже не узнавал того Горбачева, которого запомнил по встречам и беседам в Лондоне. Президент СССР по-прежнему выглядел уверенным и вроде бы знал, что надо делать. Но Сурков видел нервные, совсем не заметные неопытному глазу жесты, едва угадываемую суетливость и обваливающееся на аудиторию многословие, в котором терялась мысль; возможно, что ее и не было вовсе. Да, это был не тот Горбачев, каким его увидел мир всего пять лет назад: "Больше прогресса, больше ускорения, больше социализма! Гласность, перестройка, новое мышление!"
А мышлением сыт не будешь! Все тревожней становилась закрытая для других информация об истинном положении в СССР. Сурков знал, что высшее руководство отгородилось от аналитических обзоров, регулярно составляемых в Центральном аппарате КГБ. Члены Политбюро и, прежде всего, сам Горбачев не хотели знать правду, поскольку знание требовало немедленных и адекватных действий. Но никто не знал, где, как и какими средствами надо действовать.
В последней справке аналитики КГБ уже, не стесняясь, резали правду-матку: "Сегодня внутренний потребительский рынок практически полностью разрушен. Среди многих факторов, усугубляющих ситуацию, на первом месте - бесконтрольное впрыскивание в народное хозяйство инфляционной денежной массы, полученной в результате эмиссии, которая не обеспечена товарами и услугами. В последние месяцы стремительно растет количество денег, выплачиваемых населению, но ограниченный дефицитом потребительский рынок надламывается под напором денежного противостояния.
Попытки Госкомцен[112] регулировать потребление путем повышения цен и тарифов не приводит к ожидаемым результатам, поскольку соответствующие товары отсутствуют в свободной продаже. Товары устойчивого и, тем более, повышенного спроса через сеть перекупщиков, спекулянтов, легализованных через торгово-закупочные кооперативы, перетекают на "черный рынок" и в конце концов достаются привилегированным слоям населения по более высоким, нежели государственные, ценам.
Инфляционное финансирование народного хозяйства при отсутствии объективной статистической информации позволило некоторое время поддерживать приемлемый уровень развития. Но тем сильнее ощущается наступление жесточайшего финансового кризиса, тем сильнее уровень социального недовольства, проявляющийся в вооруженных конфликтах на почве межнациональной неприязни…"
В прежние времена такое дозволялось писать только про страны Африки или Юго-Восточной Азии, где у власти стояли реакционные режимы. Попробовал бы кто-нибудь запустить подобное по системе секретной рассылки КГБ! И дня бы прослужил: к вечеру погоны долой - и туда, где полгода солнце ни восходит и ни заходит.
В Ленинграде ситуация была ненамного лучше. Сведения, стекавшиеся от агентуры, отчеты аналитиков - все говорило о нарастающем кризисе. Собственно говоря, колокол уже грянул - а как иначе расценивать итоги выборов? Шестьдесят пять процентов - не шутка. Но власть предержащие все еще пребывали в розовом заблуждении, что этот колокол гудит не по ним.
Впрочем, дальновидные все же находились. Заведующие секторами и даже отделами Обкома и райкомов десятками уходили работать в заранее обустроенные совместные предприятия, открывали кооперативы и прочие частные лавочки. Мощно набирал обороты созданный по секретному циркуляру ЦК банк "Россия", здания и целые фабрики одно за другим передавались невесть откуда взявшимся компаниям и конторам.
Впрочем, в этой неразберихе имелся и положительный момент. Было куда пристроить высвобождавшихся сотрудников, загодя внедрить "долгоиграющую" агентуру, грамотно регулировать отток и приток денег. Особо интересными выглядели направления, скрытые в глубокой тени: наркотики, продажа оружия, проституция. В этих сферах оборот капитала был самым быстрым из всего, что существовало в мире.
Недавно Сурков выкроил время и вник в объемный отчет, добытый у социологов. Судя по их прогнозам, вера людей в демократов очень скоро смениться жестоким разочарованием. Как говорится, от любви до ненависти - один шаг. Сурков знал, что уже к осени в городе иссякнут продукты: подвоз продовольствия из Прибалтики, Украины и из других республик практически прекратится, а урожай в Ленинградский области будет некому собрать. "Добровольно-принудительную" помощь селу Ленсовет уже запретил, а обком вмешиваться не станет, да и силы у него не те, чтобы что-то изменить.
"Да, недолго у демократов будет играть музыка. Некормленный народ сметет их, как пушинку. И тогда настанет самое интересное - свято место пусто не бывает", - неторопливо размышлял генерал, машинально подписывая скопившиеся на столе документы.
* * *
Через год с небольшим генерал-лейтенант Сурков вышел в отставку. В приказе записали "по состоянию здоровья и в связи с достижением установленной выслуги лет", однако все понимали истинную причину - провал путча ГКЧП, в подготовке которого Сурков играл не последнюю роль. Провал был внезапным, абсолютным и бессмысленным настолько, что председателя КГБ Крючкова арестовали, едва тот вышел из самолета - того самого, на котором в Москву из Фороса вернулся Горбачев.Первые дни Сурков тоже опасался ареста, однако обошлось. В начале сентября 1991 года генерал последний раз собрал у себя начальников подразделений и с каждым попрощался за руку. После этого он сдал ключи от сейфа. Большая часть его содержимого была списана в архив, частично запечатана в спецчемодан для будущего начальника УКГБ, а наиболее ценные и важные дела были сактированы как уничтоженные в установленном порядке.
Но гладко было на бумаге! Наиболее важные документы Сурков заблаговременно вывез и укрыл в надежном месте. Среди них были материалы спецопераций "Дымок" и "Волкодавы", выписки из дел агентурного и оперативного учетов перспективных объектов и, самое главное, обобщающие справки по десяткам совместных предприятий и кооперативов, созданных под контролем специального подразделения УКГБ, подчинявшегося лично Суркову.
Некоторое время Алексей Анатольевич вел тихую и незаметную жизнь, почти не покидая своего загородного дома. Но в начале 1993 года о нем неожиданно заговорили. Бывший генерал-лейтенант КГБ объявился в качестве заместителя председателя правления и руководителя службы безопасности "Авробанка", одного из самых крупных и влиятельных в Петербурге.
"Авробанк" просуществовал сравнительно недолго - до того, как его учредителя и главного акционера, голландца советского происхождения арестовали в Израиле за ввоз крупной партии наркотиков. Вскоре после этого Сурков продал квартиру, дом на берегу Финского залива и уехал на постоянное место жительство в одну из стран Западной Европы, где и проживает в настоящее время.
Поэтому слухи о причастности отставного генерала к нашумевшему на всю страну аресту заместителя мэра Санкт-Петербурга Бориса Горлова не имели ни малейших оснований.
Впрочем, и слухами это назвать нельзя - так, шепоток, прошелестевший в нескольких начальственных кабинетах, да маленькая заметка в одной из второстепенных газет какого-то Рубашкина, корреспондента настолько неизвестного в серьезной журналистской среде, что его фамилию приняли за неудачный псевдоним.
Примечания
1
ВПК - военно-промышленная комиссия при ЦК КПСС и Совете Министров СССР координировала разработку, производство и принятие на вооружение всей номенклатуры изделий военно-технического назначения, а также оборонных отраслей промышленности.
2
Таланов Виктор Львович, 1951 г. рожд. С 1985 по 1990 год научный сотрудник и член парткома Ленинградского электротехнического института связи. Один из организаторов общественных движений "За Ленинградский народный фронт" (1988-1989 г.г.), "Выборы-89" и "Выборы-90". В 1990 г. вышел из КПСС. С августа того же года - руководитель Ленинградской организации Демократической партии России. С 1990 по 1993 г.г - депутат Ленсовета, председатель комиссии по торговле. С 1993 по 1995 г.г. - депутат Госдумы.
3
Гидаспов Борис Вениаминович - 1933 г. рожд. Специалист и один из ведущих разработчиков взрывчатых веществ и специальных взрывчатых материалов. Доктор химических наук, профессор, чл.-корреспондент АН СССР (РАН). Лауреат Ленинской и Государственной премий СССР в области науки и техники. Народный депутат СССР, председатель мандатной комиссии Съезда народных депутатов СССР (1989-91). С 1988 г. - председатель правления межотраслевого объединения "Технохим".
С июля 1989 по август 1991 г. - первый секретарь Ленинградского Обкома КПСС. С 1989 по 1990 г. - член Российского бюро ЦК КПСС; с июля 1990 по август 1991 г. - секретарь ЦК КПСС.
С июля 1989 по август 1991 г. - первый секретарь Ленинградского Обкома КПСС. С 1989 по 1990 г. - член Российского бюро ЦК КПСС; с июля 1990 по август 1991 г. - секретарь ЦК КПСС.
4
Романов Григорий Васильевич - 1923 г. рожд., чл. КПСС с 1944 г., на освобожденной партийной работе с 1954 г. С 1957 г. - секретарь Кировского райкома КПСС г. Ленинграда, с 1961 г. - секретарь Ленинградского горкома КПСС. В 1962 избран вторым секретарем, а в 1970 г. - первым секретарем Ленинградского обкома КПСС. В 1983 г. перешел на работу в Москву. С 1983 по 1986 г.г.секретарь ЦК КПСС по военно-промышленному комплексу, председатель Военно-промышленной комиссии ЦК КПСС. Член ЦК КПСС с 1966 г., с 1970 г. кандидат в члены, с 1976 по 1986 г.г. - член Политбюро ЦК КПСС.
5
Художественно-публицистическая передача "Пятое колесо" выходила в эфир 3-го Всесоюзного телеканала с конца 80-х годов. Под руководством Б.А.Курковой передача смелее, чем иные СМИ затрагивала проблемы, находившиеся на пике общественного интереса. В "Пятом колесе" выступали А.Собчак, Г.Попов, Н.Шмелев, Д.Лихачев, А.Сахаров, Б.Ельцин и другие видные представители демократического движения. К 1990 году передача стала рупором реформаторских, антикоммунистических сил.
Куркова Бэлла Алексеевна, 1935 г.рожд. С 1990 по 1993 г.г. - депутат Ленсовета и Верховного Совета РСФСР; с 1992 г. - председатель Федеральной телерадиовещательной службы "Россия", затем - председатель ВГТРК "Петербург-5 канал". В 1995 г. после скандалов, связанных с финансовыми махинациями в телерадиокомпании, была освобождена от должности председателя компании.
Куркова Бэлла Алексеевна, 1935 г.рожд. С 1990 по 1993 г.г. - депутат Ленсовета и Верховного Совета РСФСР; с 1992 г. - председатель Федеральной телерадиовещательной службы "Россия", затем - председатель ВГТРК "Петербург-5 канал". В 1995 г. после скандалов, связанных с финансовыми махинациями в телерадиокомпании, была освобождена от должности председателя компании.
6
Из статьи "Неизбежность перестройки" в кн. А.Д.Сахарова "Мир, прогресс и права человека", изд. "Советский писатель", Л.,1990 г.
7
ДОР - дела оперативной разработки заводились в отношении подозреваемых на стадии дознания.
8
ДОУ - дело оперативного учета заводилось для систематизации материалов о лицах, попавших в поле зрения служб КГБ СССР, а также на лиц, имеющих допуск к работе с секретными документами.
9
ДАУ - дело агентурного учета.
10
В СССР не допускалось вербовать и использовать партийных работников в качестве агентов КГБ.
11
Кузин Олег Сергеевич, 1953 г. рожд. С 1974 по 1984 год - на комсомольской работе, работал секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ. В 1985-90 годах занимал различные должности в партийных органах, в 1990 году был заведующим отделом Ленинградского обкома КПСС. С августа 1990 года по настоящее время - главный редактор газеты "Ленинградская правда" ("Санкт-Петербургские ведомости"). Автор книги "Неформалы: кто есть кто".
12
ВДНХ - Выставка достижений народного хозяйства СССР
13
В описываемый период в системе органов КГБ применялась литерная шифровка оперативно-технических и поисковых мероприятий, в том числе: "С" - прослушивание телефонных переговоров, "Д" - негласный обыск, "Т" - установка прослушивающих устройств ("жучков"), "Л" - проверка корреспонденции, "НН" - наружное наблюдение и т.д.
14
Следует разъяснить действовавший в КГБ СССР порядок: объект оперативной разработки фиксировался в делах оперативных учетов за первым инициатором разработки на весь срок хранения материала. Если объект попадал в поле зрения другого сотрудника, тот должен был сразу запросить по ДОУ. Этот запрос немедленно передавался инициатору, который решал, следует ли разрешить отработку "своего" объекта и какую долю накопленной информации можно сообщить запрашивающему. Инициатор имел право лично связаться с коллегой и скоординировать оперативные мероприятия, а мог и закрыть всю информацию. В последнем случае запрашивающий не узнавал, кем ведется разработка, и ему запрещалось проводить в отношении объекта какие-либо самостоятельные действия без санкции руководства.
Любое отклонение от установленного в отношение объектов разработки или вербовки порядка учета расценивалось как нарушение режима секретности и строго наказывалось - вплоть до увольнения со службы по компрометирующим обстоятельствам или (в особых случаях) - возбуждалось уголовное дело. В органах МВД действовало другое правило: запрашивающему передавались данные об инициаторе разработки, и он имел право самостоятельно с ним связываться.
Любое отклонение от установленного в отношение объектов разработки или вербовки порядка учета расценивалось как нарушение режима секретности и строго наказывалось - вплоть до увольнения со службы по компрометирующим обстоятельствам или (в особых случаях) - возбуждалось уголовное дело. В органах МВД действовало другое правило: запрашивающему передавались данные об инициаторе разработки, и он имел право самостоятельно с ним связываться.
16
Одна из главных функций Центральных адресных бюро (ЦАБ) Гор(рай)органов внутренних дел - учет всех проживающих на закрепленной территории, включая временно прописанных (зарегистрированных).
17
В США высшей школой называется последняя, третья ступень начального образования, по объему знаний приблизительно соответствующая среднему образованию в СССР.