Фармер Филип Хосе. Пир потаенный

   Я не знаю, но тот тип действительно принимал себя за вас. Такой, знаете, король джунглей, с чугунными мускулами и с башкой из пробкового дерева.
   – Он не первый, – заметил я.
   Я задумался, продолжая слушать ее болтовню в пол-уха. Даже если этот тип был одним из тех, кто настолько увлекался чтением романов моего биографа и у которых разыгравшееся воображение одерживало верх над реальностью (что представляло собой уже патологию и нуждалось в наблюдении и лечении у психиатра), это все равно не объясняло, каким образом ему удалось разыскать мой дом. К тому же, был еще скелет молодой белой женщины, который коллеги Триш приняли за ее собственный. Откуда она здесь взялась? А аборигены, утверждавшие, что видели, как голый белый насиловал Триш? И почему Девять освободили меня в такой близости от моего старого дома?
   Впервые я вполне серьезно задумался о том, что мной манипулируют в каких-то целях. Или, если и не манипулируют, то, по крайней мере, Девять очень ловко направляют мои действия так, как им это выгодно.
   Впрочем, вполне возможно, что Девять предвидели появление во мне этой внезапной и непреодолимой аберрации, связывающей появление чувства удовольствия с причинением кому-нибудь боли или даже с убийством. Если это было вторичным эффектом употребления эликсира, они тем более должны были знать об этом. Но что тревожило меня больше всего, так это то, что не только Калибан, но и наш с ним отец страдал когда-то от психического расстройства того же плана. Наследственность или эликсир?

Глава XXX

 
   – Вы действительно думаете, что мы сможем проходить в день по восемьдесят километров? – спросила меня Триш через несколько часов. – Несмотря на темноту и густой подлесок, который тормозит нас на каждом шагу? Может, нам действительно стоит начать прыгать с ветки на ветку?
   – Да, когда вы будете весить не больше, чем пальмовая крыса, – ответил я. – Восемьдесят километров за шестнадцать часов, это не так уж быстро. Мне приходилось бегать и быстрей.
   Триш устало вздохнула и сказала:
   – Док тоже смог бы. Но не я. Боюсь, я переоценила свои силы.
   Триш была сильной и упорной женщиной, но эта скорость была явно не для нее. В конце концов, она почти повисла на моем плече, и мне пришлось помогать ей. Она так устала, что временами даже засыпала, не прекращая идти. Я понял, что ей дольше не протянуть, пора было делать привал. Выбрав относительно чистое от растительности место, я уложил Триш у подножия дерева, закутав предварительно в пончо и накрыв сверху еще одним одеялом, а сам устроился рядом.
   Проснулся я внезапно, мгновенно напрягшись от ощущения неведомой опасности, еще не знал толком что к чему. Но нож уже был в моей руке. Тревога оказалась напрасной. Это была всего лишь Триш, которая, замерзнув, скользнула под мое одеяло.
   – Мне холодно и одиноко, – шепнула она мне на ухо. – Так хочется прижаться к чему-нибудь теплому. Только не воображайте себе невесть чего. К тому же, я просто ни на что не способна, так я устала.
   Она закрыла глаза и через секунду уже тихонько посапывала, обняв меня и крепко прижавшись всем телом. Правда, я не очень представлял себе, как она могла надеяться, что я останусь спокойным, в то время, как она зажала мой член меж своих бедер. Потом она повозилась, устраиваясь удобнее, и прижалась к нему своим лобком. Но она ничем не рисковала. Округлости и выпуклости ее фигуры, нежность кожи, тепло тела и женский запах, исходящий от нее, были очень приятны, но не произвели на меня того эффекта, который можно было бы ожидать. Я медленно засыпал, думая о Триш и о Клио, но во сне я увидел не их, а Кл, мою мать-антропоида, которая усыновила и воспитала меня и которая, вероятно, была единственной, кого я. по-настоящему любил на всем белом свете.
   Проспал я дольше, чем предполагал. Когда я проснулся, солнце уже светило вовсю, золотым дождем пробиваясь сквозь листву огромного дерева, послужившего нам укрытием на ночь. Мне хотелось помочиться, и, как это часто бывает по утрам, мой пенис находился в состоянии эрекции.
   Триш сразу проснулась, стоило мне лишь отодвинуться от нее. Едва увидев мой вставший член, она удивленно округлила глаза и воскликнула: «Док!» и потом сразу же: «Ой, простите!».
   Произошло действительно нечто непредвиденное. Если бы меня спросили, что я собираюсь делать в данный момент, я бы ответил, что думаю встать, зайти за дерево, чтобы не шокировать стыдливость женщины, и помочиться там. После чего мой член вернулся бы в свое обычное состояние.
   Здесь я хотел бы объяснить, что для меня «состояние», как состояние эрекции, например, не является чем-то, что «появляется» или «исчезает». Но я не буду углубляться в эту тему. Впрочем, трудности, которые я испытываю, пытаясь найти подходящие слова и выражения в английском языке, да и во всех других человеческих языках, которые все выражают концепцию мира, полного противоречий, детально изложены мною во втором томе моих «Записок».
   О чем это я? Ах, да! События приняли неожиданный поворот.
   Для меня было вполне очевидно, что Триш Вайлд не должна была прийти в восторг, увидев, в каком я нахожусь состоянии. Насколько я понимал, она не была нимфоманкой. Ей пришлось пройти сквозь серию довольно тягостных испытаний, которые могли бы полностью деморализовать любую женщину на ее месте. Первый же день нашего пути настолько утомил ее, что она, вероятно, сейчас предпочла бы умереть, чем встать и двигаться дальше. Мы оба были грязны, как черти, перепачкавшись в пыли, покрытые пятнами засохшей крови и спермы. Триш пока не знала меня хорошо и, хотя я вытащил ее из лап негодяя и не представлял собой никакой угрозы для нее, тем не менее, она видела во мне для себя загадку, которая должна была ее беспокоить. Она дольше года была влюблена в своего кузена, и ее психика была только что подвергнута тяжелому испытанию атаками сначала маньяка, а затем существа, выглядевшего в ее глазах полузверем, получеловеком. Короче говоря, у нее была масса причин быть не в восторге при мысли, что ей, вероятно, вновь придется трахаться против своего желания.
   Кроме того, Триш была голодна, во рту у нее должно было быть сухо, и я не сомневался, что ей тоже хотелось отлить. Наконец, мы не были вместе настолько долго, чтобы между нами успели появиться малейшие дружеские отношения, не говоря уж о симпатии или нежности друг к другу.
   Я мог бы продолжать и дольше в том же духе, но думаю, вы уже поняли, что я хочу сказать.
   Правда, я ей сильно напоминал Дока (в чем позднее она сама призналась мне). Но их длительная связь была для нее источником частых разочарований и неудовлетворенности. Не то, чтобы она совсем уж не испытывала удовольствия, когда занималась любовью с Доком. Несмотря на то, что Доку так и не удавалось ввести ей внутрь свой чудовищный член без того, чтобы она при этом не мучилась от боли. Триш все-таки достигала состояния оргазма. Однако она часто предпочитала заниматься любовью «по-французски», чтобы избавить себя от боли. Это, в общем-то, устраивало и Дока тоже, так как он не любил трахаться обычным способом. Вначале это ее сильно возбуждало, но потом она стала все реже получать от этого удовлетворение. Тогда Док прибег к помощи специальных упражнений, словесным возбуждениям и даже к гипнозу, натренировав ее таким образом, чтобы и она испытывала при таком методе постоянный оргазм. Причем, Триш добилась таких успехов, что могла теперь ввести себя в такое состояние всего лишь массируя себе груди.
   Но по какой-то причине, характер которой ей так и не удалось установить, такие оргазмы доставляли Триш меньше удовольствия, чем прежние, хотя и были иногда очень сильными. Она все же предпочитала, чтобы Док проникал в нее. Только в этой позиции она чувствовала себя максимально близкой к нему.
   Другой причиной неудовлетворенности Триш своей сексуальной жизнью было то, что Док всегда контролировал свои чувства и вкладывал в их отношения ровно столько, сколько считал необходимым, ни разу не позволив чувственному началу полностью овладеть им.
   Временами, правда, ему случалось терять контроль над собой в достаточной мере, чтобы испытать тот волшебный экстаз, которого он должен был бы добиваться каждый раз. Но потом он всегда в таких случаях испытывал стыд за свою «несдержанность».
   Все это я, естественно, узнал от Триш гораздо позднее.
   В тот же момент, она лишь видела, что я нахожусь в состоянии эрекции, хотя уверил ее, что не могу больше иметь обычных сексуальных отношений с женщинами. Она подумала, что лишь благодаря ее присутствию со мной случилось то, чего не могла достичь столь опытный боец на поле любви, как графиня Клара. И это ей, конечно, польстило. Быть может, она решила, что это будет хорошим способом отблагодарить меня за то, что я ей спас жизнь. Не знаю.
   Во всяком случае, какими бы ни были ее мотивы, они привели ее к тому, что Триш наклонилась ко мне и поцеловала долгим-долгим поцелуем, в то время как рука ее скользнула по моей груди, затем все ниже и ниже, пока ласково не сомкнулась на моем напрягшемся члене. Она так долго не получала настоящего сексуального удовлетворения, что отдалась бы, наверное, первому же приглянувшемуся ей мужчине, к которому Триш испытывала бы хоть какое-то уважение. Триш была страстной женщиной и давно уже не столь верной Доку, как в первые годы их романа. В последнее время она довольно часто стала заводить любовников на стороне, общее число их уже перевалило за дюжину. Дань вечной молодости…
   Я подумал о Клио, о времени, которое теряю здесь и о своей неверности. Я покинул пещеры и, значит, наш договор с ней вступал в силу. Но желание узнать, вернулись ли ко мне обычные сексуальные ощущения, было сильнее. Я хотел быть уверенным, что не останусь импотентом на всю оставшуюся жизнь.
   Я ответил Триш на ее поцелуй. Потом стал целовать ее лицо, губы, глаза, мочки ушей. Самым кончиком языка щекотал ей внутреннюю поверхность ушной раковины. Кожа боковой поверхности ее шеи была очень нежной и вздрагивала под моими поцелуями. Потом настала очередь ее больших упругих грудей с широкими сосками, где я задержался подольше, попеременно то целуя, то легонько покусывая один из них, в то время как рукой слегка крутил второй сосок. Продолжая целовать и гладить ее грудь, я дал своей руке скользнуть вниз, к заветному треугольнику, где набухшие губы подсказали мне, как ее здесь ждали. Бедра нетерпеливо раздвинулись, и рука скользнула еще ниже. Я осторожно ввел большой палец во влагалище и стал двигать им вперед-назад, пока не почувствовал, как поверхность слизистой не увлажнилась. Триш застонала от поднимающейся волны возбуждения, которое выплеснулось целой серией коротких, но сладостных оргазмов. Я оставил ее грудь, наклонился и стал притрагиваться языком то к клитору, то к малым губам, заставляя вздрагивать ее всем телом, как от разряда электрического тока.
   В свою очередь она обхватила мой член обеими руками и осыпала его поцелуями. Ее язык нежно касался напрягшейся плоти головки. Я надеялся, что эрекция теперь поддерживалась во мне непосредственно чувственным возбуждением, а не желанием помочиться.
   Он входил в нее с большим трудом. Промучившись так напрасно некоторое время, я был вынужден встать и смазать головку члена вазелином, который, к счастью, обнаружил в походной аптечке предусмотрительно захваченной мной в дорогу.
   И вот я вновь на ней. Уступая осторожному, но постоянно усиливающемуся давлению, ее губы открылись и головка плавно скользнула внутрь, прокладывая путь всему, что последовало за нею. Триш закрыла глаза, сжала зубы и едва слышно простонала несколько раз во время всей этой процедуры. Ее влагалище действительно оказалось очень узким, таким, каким оно бывает у десятилетних девочек. (Если я знаю размеры влагалища девочки десяти лет, то это не потому, что вы об этом подумали, а потому, что я изучил этот вопрос, занимаясь на медицинском факультете. Не забывайте, что я врач.)
   Дальше все пошло как «по маслу». Я «кончил» через несколько минут и остался лежать, вытянувшись на ней, не вынимая моего конца, уже наполовину утратившего свою твердость. Триш улыбнулась мне и, крепко обхватив меня ногами, стала «играть» сфинктерами, заставляя их поочередно сжиматься и разжиматься. Было впечатление, что невидимая ласковая рука посылает мне сигналы Морзе, сдавливая и отпуская мой член. Ее мускулы не знали усталости. Мой член вновь затвердел, как стальной клинок, и я вновь заработал им вперед-назад. Для разнообразия мы сменили позу. Она перенесла свои ноги еще выше, и они лежали теперь у меня на плечах. Руками я обхватывал ее ягодицы снизу, слегка поглаживая ее большие губы самыми кончиками пальцев. Второй оргазм наступил через долгие-долгие минуты. Он был настолько сильным, что я едва не потерял сознание. Перед глазами вспыхнула картина огромных красных цветов, мгновенно вырастающих из длинных зеленых стеблей, чтобы тут же взорваться в немом немыслимом калейдоскопе буйствующего пурпурного цвета.
   В глазах Триш дрожали слезинки. Она впервые испытала, как она сама выразилась, такой «пылающий» оргазм.
   Я сказал Триш, что мне очень понравилось, как это все у нас с ней получилось, и поцеловал ее. Ее ответный поцелуй был жарким и страстным. По правде говоря, я чувствовал себя виноватым. Не потому, что нарушил клятву верности. (В глубине души я всегда считал эту клятву абсурдной и держал свое слово лишь потому, что сам дал его). Я бы сдержал ее до самой смерти, будь я обычным человеком, который старится как все остальные…
   Нет. Я чувствовал себя виноватым в том, что так много времени потратил лично на себя и свои удовольствия, вместо того, чтобы поспешить в дорогу, быстрее добраться до Англии, где Клио, быть может, сейчас грозила Большая опасность.

Глава XXXI

 
   В ту ночь пошли дожди. Мы окоченели от холода, что не помешало нам правда, хорошо выспаться под защитой наших пончо и непромокаемых одеял. Триш после шестнадцати часов борьбы с густым подлеском, холодным и мокрым, полностью выбилась из сил и спала как убитая. Она почти ничего не ела и мгновенно уснула, едва прижавшись ко мне, укрывшись с головой одеялом. Утром позавтракав, и собрав рюкзаки, мы сразу же отправились дальше. Нам больше не пришлось заниматься любовью. Триш, однажды, правда, предприняла такую попытку, во время одного из наших коротких привалов, но дело кончилось моим полным фиаско, и она больше не настаивала.
   За три дня такой изнуряющей ходьбы мы пересекли, как я и предполагал, гористую местность и вышли, наконец-то, к аэродрому, принадлежащему одной геологической компании, куда прибывали самолеты по вызову ее работников.
   Служащие аэродрома знали меня так же, как и летчик двухмоторной «Сесны», которая как раз находилась под погрузкой. Однако они отказались предоставить самолет в мое распоряжение и настаивали, чтобы я дождался следующего. Один из них к тому же заявил, что я вообще должен быть арестован за то, что нелегально проник на территорию Уганды.
   Конечно же, я не упустил этот самолет. Но пришлось употребить силу. Я оглушил пилота и выкинул из кресел еще трех членов экипажа при очень эффективной поддержке со стороны Триш. Затем сел за рычаги управления и поднял машину в воздух, взлетев против ветра. Мы сразу направились на север. В момент взлета на карлинге появилось несколько дыр от пуль, выпущенных по нам. Чей-то гнусавый голос предупредил нас по радио по-угандийски и по-английски, что мы будем немедленно сбиты военным самолетом, но я не обратил на это никакого внимания.
   Я летел на север, слегка отклоняясь к западу. Через двадцать часов полета мы находились поблизости от Ланд'с Энд, на южном побережье Англии. Я летел на высоте трех метров над поверхностью воды. Теперь мы были хорошо одеты и вооружены до зубов. В руках я держал рычаги управления другого самолета, тоже с двумя моторами, но турбореактивными. Благодаря хорошим связям и моему реноме, нам удалось приобрести в кредит по дороге новый самолет, топливо к нему, провизию, одежду и оружие. И вот теперь я собирался нелегально проникнуть на территорию Англии, поскольку паспортов у нас при себе не было.
   Триш настояла, чтобы мы попытались связаться с Калибаном во время нашей остановки в Рабате, в Марокко, где мы сделали наши покупки. Я не возражал. Меня вполне устраивало, если Калибан будет знать, что Триш со мной, так как этим сообщением мы сразу лишали его причины, по которой он собирался мстить мне и Клио. Вернее, это больше касалось Клио, так как относительно друг друга у нас было недвусмысленное распоряжение Девяти, которые решили, что один из нас будет убит другим. Размышляя над этим дальше, я пришел к выводу, что Док не будет слишком спокоен, даже узнав, что Триш жива. Она была в моих руках, и Док не мог знать, что я собираюсь сделать с ней. Поскольку он считал меня сумасшедшим, было бы логичным предположить, что у него на этот счет будут самые мрачные предчувствия.
   Если по его вине хоть волос упадет с головы Клио, Триш не избежать неминуемых последствий.
   Так ли уж этого я хотел? Вначале все было ясно, и у меня не возникло бы и тени сомнения, что именно так мне и следует поступить, возникни в том надобность. Теперь же, когда я лучше узнал Триш и стал уважать ее, как личность, я не мог больше думать о ней, как об инструменте моей мести Калибану. Она была ни при чем. Если я и хотел кого-то убить, то только его, Калибана.
   Нет, я больше не чувствовал себя способным причинить какое-нибудь зло Триш. Я мог надеяться лишь на блеф, угрожая Доку тем, что отыграюсь на Триш, если он не оставит Клио в покое.
   Поэтому я предпринял все возможное, чтобы попытаться связаться с ним. Я послал две радиотелеграммы для него, одну в Лондон, другую в Париж. Кроме того, по одному мне известному каналу подпольной связи я отправил еще несколько посланий. Эту подпольную сеть я создал еще в годы Второй мировой войны и пользовался ею время от времени, выполняя те или иные поручения Девяти.
   Мои корреспонденты через некоторое время дали мне знать, что Калибан как в воду провалился. Они нигде не смогли обнаружить даже его следов. Триш это почти не взволновало.
   Она была убеждена, что мои послания рано или поздно попадут к нему. Очень могло быть, что он даже успел их получить. Она не будет удивлена, если он их оставит без ответа, так как Док и раньше частенько так поступал. Он предпочитал действие словам. Было вполне возможно, что Док уже отправился в замок Грандритов, чтобы помочь мне против албанца.
   Когда мы пересекли южную оконечность Ланд'с Энда, Триш забросала меня вопросами по поводу того места, куда мы направлялись, и его истории. Она никогда не бывала раньше в Озерном Крае и вообще знала о нем слишком мало, кроме того, что это место имеет репутацию «маленькой английской Швейцарии» и что в ней проживали когда-то Вильям Водсворт, Ст. Колридж и Роберт Саути (у Триш была слабость к романтической английской поэзии и к романам «Черной серии»).
   Я пустился в длинные объяснения. Графство Камберленд находится на северо-западе Англии, у самой границы с Шотландией. Горы Камберленда (которые для себя я чаще называю холмами) были сглажены проехавшимся по ним когда-то, около сорока миллионов лет тому назад, ледником. У подножия этих гор есть глубокие долины, а в долинах многочисленные озера. Этот район Англии имел самый изрытый рельеф местности. Там в изобилии росли дуб, ясень и береза, меж которыми нередко можно было встретить клен и лиственницу.
   Самые ранние следы обитания человека в этом регионе датировались 2500 годами до нашей эры. Там находили много кромлехов <Кромлех (арх. термин) – камни, поставленные вертикально в виде круглой стены, типа Стоунхенджа (прим. перев.).>, так называемых «друидических». Один такой кромлех даже находился на территории нашего поместья. Если глядеть на запад из окон усадьбы, можно заметить на вершине одного из холмов вне стен замка огромные каменные плиты, гордо устремившиеся к небу. На север от замка, на вершине другого холма возвышается мегалитическая постройка удивительной формы, которую местные жители называют «Высоким Креслом», забыв уж откуда идет это название. Одна местная поговорка дает кое-какой намек – жители Кламби имеют привычку приговаривать: «Когда вернутся два ворона, старец усядется в свое кресло». Но никто не знает, что бы это могло означать.
   Среди моих предков, конечно, были аборигены, люди небольшого роста, густо поросшие черным волосом, принадлежащие либо к пиктам Шотландии, либо к фирболгам Ирландии. Захватив Англию, кельты ассимилировали в себе тех из них, которые остались в живых. Позднее островами завладели римляне. Под их управление попала и большая часть Камберленда. Но они мало повлияли на будущую нацию, почти не вступая в браки с местными жителями. Вплоть до XIX века Камберленд оставался диким глухим углом, в стороне от всех важных исторических событий. После ухода римлян этот район достался англам, пришедшим из Нортумберленда. Викинги колонизировали его в 875 году, и следы их пребывания чувствуются до сих пор, оставаясь в названиях большинства деревень и местечек, где легко угадываются норвежские корни. Эрик Рандгрит, старый викинг-пират, решивший на старости лет осесть на земле и заняться сельским хозяйством, возвел из камней небольшой форт в том самом месте, где сейчас возвышается замок Грандритов. Форт располагался недалеко от деревни Грефвульф, которая была снесена с лица земли во время очередной войны, спустя полвека. Современная деревня Кламби возникла на ее месте лет через тридцать. Все это происходило где-то между 900 и 980-ым годом н. э. Рандгрит в переводе означает «разбиватель щитов». Если верить хроникеру, Эрик был настоящим колоссом, наделенным гигантской силой, но подверженным внезапным приступам меланхолии или гнева. Его внук принял католичество, но это не избавило семейство Рандгритов от многолетних подозрений в еретичестве. На протяжении шести веков минимум двадцать членов этого семейства были сожжены или повешены по подозрению в колдовстве. Несмотря ни на что, семья сумела сохранить все принадлежавшие ей земли, и даже увеличить надел.
   Долгое время Камберленд захватывали то шотландцы, то он переходил в руки нормандцев. В XVII веке, во время гражданской войны, большинство его жителей сохраняли верность Стюартам.
   Изменение фамилии произошло, судя по всему, в XIII веке, когда вместо Рандгрит она стала произноситься как Грандрит, под влиянием, возможно, нормандского слова «гранд».
   Члены семьи Грандритов всегда отличались высоким ростом, замечательной физической силой и склонностью к психической нестабильности и эксцентричности. Они редко покидали имение, но если уж уходили, то уходили далеко, куда-нибудь за границу. Грандриты всегда были консерваторами, даже реакционерами. Они долго и упорно цеплялись за старые религиозные культы, продолжая исповедовать их тайком. Семья продолжала поклоняться древним германским божествам еще долгое время после того, как весь Камберленд перешел в католичество, и долгое время оставались католиками, когда вся страна повернула к протестанизму.
   Я рассказал Триш, что за прошедшие несколько веков семья Грандрит установила родственные связи со многими известными фамилиями, такими как Говарды, Руссель, даже с королевской семьей, но лично для меня это не имело большого значения. Король Вильгельм II, он же Руфус (то есть «Рыжий»), сын Вильгельма Завоевателя, как-то взял силой леди Ильрику Рандгрит, которая родила от него сына. Семейная хроника утверждала (лет сто спустя после этого события), что серые глаза представителей нашего семейства были наследием влияния королевской крови (с точки зрения генетики это, конечно, абсурд). В них также утверждалось, что, когда Руфус был убит в королевском лесу в графстве Гемпшир, его убийцей был не Вальтер Тирель и не Рауль д'Эх, а брат женщины, которую тот изнасиловал.
   Пока я рассказывал все это, солнце спряталось за горизонтом, слева от нас. Земля Англии стремительно проносилась внизу под нами, темная и безмолвная, с разбросанными то здесь, то там россыпями огоньков больших и малых городов. Я вновь отвернул к морю, оставаясь на постоянной высоте в три метра над пляшущими под нами водами, в которых отражалась танцующая луна.
   Я думал о моих предках и об их стране. Когда я впервые приехал сюда, внезапно став хозяином замка Грандритов, усадьбы Катстерн и деревни Кламби, я не знал ничего из истории моего семейства. Я даже не знал, что такое Англия. Позднее, попутешествовав и прочтя множество книг, я начал разбираться во всем этом несколько лучше. Однако я так никогда и не смог чувствовать себя уютно ни в моем поместье, ни в Англии вообще. У меня всегда оставалось впечатление, что я рожден знойной африканской землей и что у меня нет никаких предков. Прошлое было уничтожено в то самое мгновение, когда на поляне тропического леса, тянущегося вдоль берега океана, я издал мой первый крик.