Федоров Павел Ильич. Витим Золотой (Роман 2)

   - Это ужасно! Как ты мог сделать, над собой такое? - вскрикнула Василиса.
   - Дьявол попутал... Даже самому вспоминать страшно! Душа вдруг заболела... И вот тебе раз! - Петр Николаевич радостно рассмеялся. Ложился холостым, а встаю женатым! Сказка! - Петр выпростал из-под одеяла тяжелую смуглую руку и сжал в кулак, усмехнувшись, спросил: - К попу пойдем?
   - Мне все равно теперь, хоть поп, хоть дьякон.
   Уснули только на зорьке, и то ненадолго. Петр проснулся первым и, чтобы не разбудить крепко спавшую Василису, спустил ноги на холодный пол и тихо вышел. Надо было осмотреть и убрать скотину. Быстро одевшись, он вышел во двор. Над поветью нависал ранний морозный рассвет. На скирде от легкого ветерка пьяно болтался клок темно-зеленого сена. В хлеве с веселым бормотанием хлопали крыльями куры. Сунув под кушак топор, Петр вошел в курятник и, осторожно подкравшись к насесту, поймал двух первых попавшихся ему под руку кур. Выйдя оттуда, отрубил им на чурбане желтоватые головы и, выпустив кровь, сунул тушки в сугроб.
   - Свадьба так свадьба, - улыбнувшись, проговорил он вслух и, вымыв чистым снегом руки, протер и освежил лицо. Вернувшись в сени, начерпал из специальной кадки воды, напоил Ястреба, почистил и задал овса. Пока конь ел, Петр Николаевич развязал бастрик, почти полвоза сена растаскал по яслям и раздал проголодавшейся за ночь скотине. Выкидав на скорую руку навоз из хлева, открыл калитку и широкими, скорыми шагами направился к дому Важенина. Там, кроме хлопотавшей возле печки Степки, все еще спали.
   - Ты что это, куманек, чем свет по гостям ходишь? - спросила, открывая дверь, Степка.
   - За вами пришел, как вчера договорились, - ломая папаху, ответил разрумянившийся на морозе Петр.
   - Ага! Тошно небось одному-то? - вытаскивая из печки широкий и длинный с рыбьим пирогом противень, улыбнулась Степка. В кухне тепло и вкусно запахло жареным луком и лавровым листом.
   - А я не один, - загадочно ухмыляясь, ответил Петр.
   - Значит, сношенька вернулась?
   - Нет. Не угадала, кума!
   - Ну, может, привел какую... - решила подшутить веселая и краснощекая от огня Степка.
   - Вот это в точку попала... Невесту привез, айда ко мне и помоги, кума, - уже всерьез, смущенно проговорил он.
   - Ври больше! - не поверила кума.
   - Тут и врать нечего... Сама сосватала, а теперь отпираться станешь?
   - Не дури, Петька! Мне некогда: калачи горят, - отмахнулась Степка.
   - У тебя калачи, а у меня, брат, душа пылает... Кто мне вчера вон там на крыльце все уши прожужжал: "Женись, красавица!.." Вот я и послушался... Поехал от вас, подобрал на дороге, и сладились. Так, кумушка моя, закрутилось, что глазом не успел моргнуть, женихом стал. Да какой там женихом!.. Кончено уж! - Лигостаев опустился на скамью и все, как на исповеди, выложил изумленной Степке.
   - Ай да куманек! - только это и смогла выговорить окончательно сбитая с толку кума.
   - Урядник Лигостаев каторжанку в жены привез! Мысленное ли это дело? Боже ж мой! Расступись небеса и разверзнись! - выходя из-за перегородки, проговорил Важенин.
   - Ну и что тут такого? - смахивая белым гусиным крылом с пахучего пирога муку, возмутилась Степка.
   Петр Николаевич, усмехаясь, молча мял в руках баранью папаху.
   - Ты, султанша, погоди маненько, не ярись больно-то... - сказал Важенин. - Тебе, куманек, ворота дегтем еще не вымазали?
   - Слушай, Захар! Брось ты это! - сдержанно попросил его Лигостаев.
   - Ловко обтяпал, гуляй твоя душа! Ну хоть поведай, как ты это все сумел?
   - Сам бог помог... Давайте собирайтесь быстрее и айда к нам. Я ее одну там оставил, неловко получится... Да и дел у нас по горло. А насчет остального прочего в обиду не дадим.
   Петр Николаевич подмигнул хозяйке, надел рукавицы, подойдя к столу, неловко подхватил на руки противень с пирогом, и направился с ним к порогу.
   - Совсем обалдел, едреный корешок! - захохотал Важенин.
   - Все молодожены такими бывают, а ты был еще хуже всех... Помнишь, Как быка запряг рогами к колесам... Погоди, Петька! Вот чумовой! бросаясь за ним вслед, Крикнула Степка. - Дай-ка пирог-то сюда, я его хоть в скатерку заверну!
   Петр вернулся и, посмеиваясь, положил противень на стол.
   - Скорее же, братцы! - умоляюще поглядывая на Степку, сказал он.
   - Успеешь, куманек. Никуда твоя кралечка не денется, - завертывая пирог в белую старую скатерть, проговорила Степка.
   - Боюсь, Степанида нагрянет с утра пораньше и закатит такую свадьбу!.. Я там двух кур зарезал и в снежок сунул...
   - Ну и иди, иди! - толкая Петра в спину, приговаривала Степка. Бегом валяй! А то кур твоих собаки утащат, чудак ты эдакий! Мы скоро придем и сами пирог принесем.
   - Мне еще к попу надо! - упирался Петр.
   - К попу мой хан Кучум сходит и все сам обстряпает. Ты забыл, как меня крестил? - улыбаясь, спросила Степка.
   - Все помню, - ответил Лигостаев.
   - Вот и добро! Теперь Захар за тебя похлопочет. Собирайся, писарь, да поживее! - командовала Степка.
   - Ладно. Дуй, милок. Все сделаем, - согласился Важенин. - А то на самом деле сношенька твоя заявится и устроит баталию. А это теперь совсем ни к чему.
   Петр Николаевич поблагодарил друзей и ушел.
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   Санька проснулся и, перекатившись на другой бок, взглянул полусонными глазами на опустевшие нары. Было еще рано, и он думал, что Петр Николаевич еще спит, но его уже не было... Санька откинул кулачком нагретую за ночь подушку, завел руки на затылок и, сладко потянувшись, ухмыльнулся...
   Санька еще раз перевернулся, лег на живот и подпер подбородок сцепленными ладошками.
   В промерзшие окна вливался тихий утренний рассвет. В уголке на подстилке, прижавшись друг к дружке, посапывали ягнята. Почесав нос о костлявые суставчики, Санька, тряхнув головой и разогнав сон, тихонько спустился ногами на деревянный приступок. Придерживая в руках высохшие за ночь валенки, спрыгнул на пол. Быстро обувшись, он подкрался к косяку, заглянул в неплотно прикрытую в горницу дверь и замер.
   Опустив босые ноги на цветную у кровати дерюжку, Василиса сидела на постели и заплетала перекинутую через плечо густую, золотисто блестевшую косу, задумчиво устремив слегка прищуренные глаза в одну точку. Завязав конец длинной косы узенькой голубой ленточкой, Василиса скрутила на затылке тугую, красивую корзинку, поправив хвостики ленточек, встала.
   Одернув рубашку, взяла со стула вчерашнюю зеленую юбку, через голову натянула ее на себя, накинула на плечи кофточку.
   Сдерживая дыхание, Санька занемел и, напряженно притаившись, боялся пошевелиться... Потом стремительно отскочил от двери и, широко раздувая ноздри, протяжно и всхлипчиво вздохнул.
   - Здравствуй, Саня! С добрым утром! - проговорила Василиса приветливо.
   - Здравствуйте... тетя, - запнулся Сашок.
   - Ты чего так рано поднялся? Ты же не выспался? - спросила она.
   - А я завсегда в это время встаю, - снимая с гвоздя полушубок, ответил Сашок.
   - А где наш хозяин? - спросила Василиса. - Я совсем озябла и надела вот эту его военную штуку... Это ничего, а? - весело поглядывая на мальчика, улыбнулась она.
   - Ничего... - одобрил он.
   - А вдруг заругается? - кивая на дверь, подмигнула Василиса.
   - Тебя он не станет ругать... - Санька надел полушубок и загадочно, совсем не по-детски усмехнулся.
   - Откуда ты знаешь? - спросила она, чувствуя, как жарко начинают гореть ее щеки.
   - Да так... - уклонился он от прямого ответа. - Я сейчас пойду дров притащу с кизяком, и мы печку затопим... Дядя Петя, наверно, скотину убирает и назем чистит...
   Санька нахлобучил шапчонку и вышел.
   Она посмотрела ему вслед с тревожным волнением. С минуту постояв посреди комнаты, сняла мундир и, прижав серой ластиковой подкладкой, долго держала на груди. Потом бережно положила его на нары, подошла к рукомойнику, умылась и снова, уже без особых раздумий, надела мундир. Затем, найдя подходящую тряпку, прошла в горницу, вскочив на скамейку, перешагнула через край стола и начала протирать запыленные стекла икон. Лики святых посматривали на нее сурово и неприязненно. Это она заметила еще вчера, когда первый раз зашла в горницу и засветила лампу. Сегодня решила задобрить божьих угодников. Смахнув с рамок пыль, она присела в переднем углу за стол и на минуту задумалась. В это время в кухне скрипнула дверь и раздался бойкий женский голосок:
   - Есть кто тут живой?
   Василиса настороженно подняла голову и не отозвалась. Она слышала, как кто-то, тихо ступая валенками, подкрадывается к двери и открывает ее. Василиса глянула на дверь и увидела перешагнувшую через порожек маленькую, сухощавую, в истертом полушубке женщину, повязанную красным мохнатым платком, концы которого торчали под подбородком. Это была Агафья Япишкина. Уставив быстро бегающие глазки на иконы, она хотела перекреститься, но, заметив в переднем углу удивленное женское лицо, так и замерла с занесенным над головой перстом, соображая быстро, кто перед нею: ангел святой или еще кто?
   - Вам что нужно? - вдруг заговорил "ангел".
   - Я ничего... я так забежала, - испуганно пролепетала Агашка и попятилась назад.
   - Хозяина дома нет, - сказала Василиса и пожала плечами.
   - А вы? - тихо спросила Агашка и повернулась бочком к порожку, мысленно решая - удрать поскорее или задержаться малость...
   - Я? - Василиса вопросительно на нее посмотрела и тихо, но внушительно добавила: - Я - его жена.
   - А-а-а! - у пораженной Агашки вырвался не то крик, не то протяжный стон. Она вихрем метнулась к двери, не рассчитав свой шаг, зацепилась стоптанным валенком за низкий, предательский порожек и растянулась в кухне на полу. - Свят! Свят! - поднимаясь на карачки, обалдело выкрикивала она.
   Василиса поспешила было помочь несчастной бабенке, но не успела. Гостья шустро подпрыгнула и, лягнув дверь ногой, выметнулась в сени.
   Выбежав на улицу, она подобрала пеструю юбчонку и что есть духу помчалась к Степаниде.
   - Ой! Мамынька моя родная! Ой! Светики мои ясные! - вбежав к Степаниде, запричитала она, словно увидела сразу десять покойников.
   - Ты что, ошалела? - удивленно взглянув на растрепанную шинкарку, с предчувствием чего-то недоброго спросила Степанида.
   - Погоди, миленькая моя, разнесчастная! Дай отдышаться маленечко! завывала Агашка. - Ох! Что творится на эфтом свете!
   - Да не вой ты, ради господа! Говори толком! - испуганно взмолилась Степанида. Она уже поняла, что в доме случилось что-то неладное.
   - Погоди, душенька, передохну чуток и все, все расскажу! Я тебе такое поведаю! - Агашка всплеснула сухими ладошками и блаженно закатила глаза под лоб.
   - А ну тебя к черту, дуреха такая! - Стешка кинулась к кровати и схватила за рукав лежащую на одеяле шубу. - Лучше побегу сама... От тебя толку не добьешься. Мычишь и не телишься...
   - Постой! Все скажу! Не ругайся, ангел мой! Захожу это я в горницу, глянула на иконы - и мама моя божья! Она сидит!..
   - Кто она? - наступая на Агашку всей грудью, спросила Степанида.
   - Ты только не ори на меня и не перебивай! - взбеленилась вдруг Агашка. - Сказала тебе, что все расскажу, значит, слушай и не тявкай! Ты вон поди да лучше на нее тявкни, а на меня не собачься! Я тебе не свекровь!
   - Да не томи ты мою душу! Кто такая "она"? - спрашивала чуть не плача Степанида, чувствуя, что у нее пересыхает во рту.
   - Кто такая, говоришь? - Агашка насупилась и отвернулась. - А шут ее знает, откудова она взялась! Сидит под божницей, как есаул в мундере...
   - В каком таком мундере? Ты что, пьяная али совсем спятила!
   - Ты на меня не лай, молодка! В абнаковенном, казачьем, с золотыми пуговичками...
   - Нет! Ты меня, Агашка, сведешь с ума! Мундир какой-то выдумала! Стешка не знала, что ей делать, но в то же время сердцем понимала, что в словах этой язвы есть какая-то жуткая правда.
   - Ничего, касатка, я не выдумывала... Говорю тебе, сидит у тебя, в твоей горнице баба с урядницкими погонами, молодая и красивая, ну чисто ангел небесный и глазками, как синими листочками, помаргивает... Сидит под Егорием-победоносцем и на меня смотрит, ласково так глядит... Я сначала думала, что это видение на меня сошло... Хотела крестным знамением себя осенить, а рученька-то у меня не поднимается... Три раза, а может четыре, прочитала шепоточком молитву, а она все на месте и даже улыбается, а потом спрашивает: "Вам кого, хорошая моя?" А у меня язык будто к нёбу прирос. "Ежели, говорит, вы хотите видеть хозяина, то ево дома нет... Ежели ко мне, так я хозяйка и жена ево". Как она это сказала, у меня совсем язык отнялся, а ноги затряслись и будто к полу примерзли... Я повернулась, выскочила - и айда!
   - Врешь ты все, стерва! - разъяренно крикнула Стешка.
   - От такой же слышу! Ты чего меня паскудишь? Чего ты на меня лаешься? - Агашка вскочила и подняла голову.
   Они стояли лицом к лицу и свирепо глядели друг на друга. Схватка могла состояться мгновенно и закончилась бы бог знает чем. Но Степанида почувствовала, что зашла слишком далеко, поэтому, облагоразумившись, быстро переменила тактику.
   - Агашенька, родненькая, прости меня ради бога! Сама не знаю, чего мелю! Какая такая жена? Почему в мундире? Ну расскажи все толком, растолкуй мне, дуре! А может, ты шутишь?
   - Вот не сойти мне с эфтого места! Пусть поразит меня гром господний! - Агашка неистово перекрестилась на большую икону хмурого Николая-угодника. - "Я ево жена!" Прямо так и заявила! А чего она мундер напялила, я и сама ума не приложу! Сидит ну чисто молоденький есаул, только без усиков...
   На минутку Агафья умолкла и задумалась. Степанида стояла словно окаменевшая и тоже мучительно размышляла, что ей делать и как поступить. Теперь она поняла, что совершила непростительный промах, что слишком долго огрызалась и привередничала, тем самым толкнула свекра на такой решительный поступок.
   - Я слышала, часом, что будто ездил он на Ярташкинские хутора и присмотрел там одну мужичку, - быстро проговорила Агашка. - Может, ее и привез, а может, и обвенчался украдкой?
   - Нет у него там никакой мужички, - возразила Степанида. - Это я точно знаю!
   - Погоди, Стешка! Постой! - осененная какой-то догадкой, крикнула Агашка. - Вспомнила-таки! Знаю я эфту кралю! Каторжанка с Синего Шихану. Видела ее вчерась в станице! Вышла она от писаря и у калитки с его татаркой о чем-то все шушукались! Значит, уговор давно был с дружком-приятелем... А ночью, наверное, обвенчались... А татарке этой все равно что поп, что мулла!.. То-то Санька ваш за вином ко мне явился... Вечером спрашиваю, а он, чертенок, окрысился на меня: "Чего пристала!" Так оно и есть!
   - Я ей покажу жену!
   Стешка накинула на плечи шубу и выбежала на улицу. Следом за ней помчалась и Агашка. По дороге она встречала идущих с ведрами казачек и каждой из них успевала таинственно сообщить, что Петр Лигостаев женился на каторжанке и что сноха сейчас бежит домой и хочет вытащить новоявленную свекровь за косы. Таким образом, весть о неслыханном поступке Петра быстро разнеслась по всей станице.
   Войдя в ворота, Степанида столкнулась с Санькой. Он только что пригнал с водопоя скотину и впустил ее на задний двор. У плетня табунились овцы и жадно лизали мягкий, пушистый снег. Зимой овец на водопой гоняли редко, вместо воды овцы довольствовались чистым снегом.
   - Что это у вас тут творится, а? - хватая мальчика за плечи, задыхающимся голосом проговорила Степанида.
   - Ничего, - легонько отводя ее руки, ответил Сашок.
   - Как так "ничего"? Кого ночью отец привез? Чего молчишь? И ты с ним заодно! Говори же, - тормошила она его за плечи.
   - А что я буду говорить... Пусти, тетя! - Санька согнул голову и вырвался из рук разгневанной Степаниды. - Ну привез и привез! Мне-то что? - Мальчик угрюмо посмотрел на ее перекошенное злобой лицо и отвернулся.
   - Отец где?
   - Не знаю... Ушел куда-то...
   - А она?
   - Она тут... - не сразу ответил Сашок.
   - Я ей сейчас покажу! - Степанида обошла Саньку сбоку и бегом кинулась к сеням, но не добежала.
   Все в том же мундире, с открытой, аккуратно прибранной головой, с ведром в руках на крыльцо вышла Василиса и, увидев незнакомую женщину в пуховом платке и желтой шубе, остановилась. По искаженному лицу и взбешенному взгляду казачки Василисе нетрудно было догадаться, что это Степанида. Она не ожидала, что встретится с ней сейчас, но знала, что рано или поздно встреча такая будет - поэтому заранее приготовилась ко всему.
   - Ты чего здесь, паскуда, разгуливаешь?
   Стешка вдруг кинулась к крыльцу, схватила торчавшую в сугробе железную лопату и замахнулась ею на Василису. Та стояла, поджав губы, и даже не пошелохнулась.
   - Ты что, сдурела, что ли! - Санька подскочил к Степаниде. Схватив за черенок, сильно дернул его к себе и вместе со Стешкой повалился в сугроб. - Ты что охальничаешь тут? - поднимаясь и отряхиваясь от снега, крикнул Сашок. - Как тебе не стыдно? Тетенька Василиса, выплесните эти помои ей на голову, может, она маненько остынет!
   - Не надо, Саня, - тихо проговорила Василиса и посмотрела на ворота.
   В калитке стоял Петр Николаевич. Он видел, как мальчик повалился со снохой в снег, и слышал его слова.
   - Нет, надо! - подходя ближе, громко проговорил Лигостаев. - Надо ее охладить! - подтвердил он.
   - Что вы! - Василиса схватила ведро обеими руками. Глаза ее умоляюще и просительно глядели на поднимающегося по ступенькам Петра. Больше всего ее поразил не приход Петра Николаевича, не отвратительная брань снохи, а поступок Саньки.
   Петр взял у нее ведро и, обняв за плечи, завел в сени.
   - Ты иди, иди, не надо с ней вязаться... Тут я уж как-нибудь сам... Ступай в избу, готовь там что-нибудь, печку топи, сейчас гости придут...
   - Ты уж не обижай ее, - прошептала Василиса и, порывисто поцеловав взволнованного Петра, ушла в кухню.
   Петр вернулся на крыльцо, попросил Саньку принести зарубленных кур и показал место, где они были спрятаны.
   Степанида уже встала, вылезла из сугроба и, всхлипывая, отряхивала рукавом вывалянные в снегу полы шубы. Она чувствовала, что первую битву окончательно проиграла.
   - Ну, ягода-малина, расскажи, как ты тут баталилась? - спускаясь с крыльца, спросил Петр Николаевич.
   - Это вы... это вам надо рассказывать, как вы со своей снохой обращаетесь да разных потаскушек в дом приваживаете! - стараясь не глядеть на свекра, выпалила она одним духом.
   - Вот что, Степанида! Если хочешь со мной говорить, то выбирай слова. Иначе я не только с тобой калякать не стану, но и на порог не пущу! За то, что я тебя вчера побил, каюсь. Ты меня прости! А кого я в дом свой привел, это не твое дело. Хозяин тут я.
   - Дом не только ваш... А мне что, по чужим людям скитаться с ребятенком малым... - снова всхлипнула Степанида.
   - Тебя никто не гнал, ты сама ушла, - тихо проговорил Петр Николаевич, продолжая стыдиться своего вчерашнего поступка.
   - Как же мне было не уйти, когда вы с кнутом накинулись!
   - Я уже сказал и прощения у тебя попросил... Мало ли что может быть в семье? Да и матерную брань твою мне было негоже слушать! Сама знаешь, что за последнее время у меня жизнь не сахарная была... - Петр сплюнул в сторону и поднял со лба папаху. - Ежели хочешь добром жить, приходи и живи. Места всем хватит... А ее узнаешь, совсем другое заговоришь!..
   - Что и говорить! Известно! На каторгу за хорошие дела не отправляют. Нет, папашенька! Не знала я ее, и век бы не знать... Я не токмо с ней жить, а даже рядом не сяду!..
   - Тогда уходи! - не выдержал Лигостаев. - Я тебя тоже знать не желаю, а ее еще раз обидишь, пощады не жди! Уж больше я прощения просить не стану!
   - Я вас и не заставляла! - не унималась Стешка.
   - Видел дур!! Но чтобы таких! - Петр развел руками и отвернулся.
   Подошел Санька и принес, держа за желтые ножки, зарубленных утром кур.
   - Ты что, лихоман тебя забери, молодок-то моих загубил! - набросилась на мальчика Стешка. - Да я тебя, голодранец, прикормила, приветила, а ты!..
   - Перестань! - властно крикнул Петр. - Это я их зарубил, а не он. Ты его, Степанида, не тронь, - добавил он с угрозой в голосе. - Отнеси, сынок, в избу, лапшу состряпаем!
   Покосившись на Степаниду, Сашок, отряхнув валенки, вошел в сени.
   - Стряпайте... Хозяева! - злорадно проговорила Стешка. - Я сама молодок-то на племя выходила... Все теперче полетит прахом!..
   - И вовсе не ты, а Маришка с ладошки их выкормила. Уж это-то я знаю!
   Они еще долго пререкались у крыльца и корили друг друга. Петру Николаевичу это надоело, да и понял он, что сноха ни за что на свете не примирится ни с Василисой, ни с ним. Наконец он твердо и решительно заявил:
   - Вот что, сношенька дорогая... Вижу, что из твоего куриного умишки похлебки не сваришь...
   - Какая уж есть... Вы очень умные, - отбрехивалась Стешка.
   - Помолчи, Степанида! Не хочешь жить, не надо. Да и чую я: не ужиться кошке с ласточкой в одной клетке... Ступай, собери свое добро, а вечером Санька привезет. Корову приведет - из двух на любка бери, какую хочешь, овец тоже дам, хлеба и прочее...
   Петр Николаевич насупился и замолчал. Нелегко ему было произносить эти слова.
   - Нет, папашенька! Я так не желаю! Я сегодня все Гаврюше отпишу и к атаману пойду, пущай он нас рассудит... - силясь заплакать, выпалила она. - И на каторжанку вашу найду управу! А вы, папашенька, зверский человек! - ехидно и злобно добавила Стешка. - Не далеко ушли от своей доченьки... Та со своим полюбовником человека убила! А ефта шлюха...
   - Прочь, змея! Прочь! - Лигостаев, бешено сверкнув черными глазами, озираясь вокруг, искал что-то... Потом, зажав рот кожаной рукавичкой, круто повернулся и стал медленно подниматься по ступенькам.
   С минуту Стешка обескураженно стояла на месте. Потом вдруг, что-то надумав, с истошным ревом выбежала на улицу.
   Всюду из ворот выглядывали любопытные казаки и казачки, причитали и ахали над чужой бедой, смешивая в затхлой обывательской квашне и правых и виноватых...
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   После случая у стога Олимпиада целую неделю хандрила, сказавшись больной, не выходила из спальни и гнала прочь мужа. Поначалу Авдей вздыхал и ахал, а потом вызвал своего старого приискового врача немца Битгофа. Тот вышел от Олимпиады с красной, как у рака, физиономией, выписывая рецепт, безбожно коверкая русскую речь, сказал:
   - Нерфный растройстфа...
   - С чего бы это? - недоуменно поглядывая на доктора, спросил Доменов.
   - Есть причин... - ответил Битгоф. Пошевеливая седыми, пушистыми, как у Бисмарка, усами, с ухмылкой на лукавом лице продолжал: - Фаш дракоцении супрука нушен один, дфа репенок... Айн, цвей! - показал он Доменову два коротеньких, толстых пальца...
   Авдей растерянно почесал свой мощный затылок, стыдясь врача, ответил:
   - Раньше она об этом и слышать не хотела... А еще что-нибудь серьезное есть? - спросил он с опаской.
   - Этого фполне достаточно, - бойко расписавшись на рецепте, авторитетно заявил доктор.
   - Как достаточно? - удивился Авдей.
   - Ошень просто...
   - А по-моему, от этого еще не помирала ни одна баба!
   - Это прафильно, косподин Доменоф, зато ошень шасто зафотиль любофникоф.
   - Эка, цвей, дрей! - Авдей швырнул на стол сторублевую купюру и, словно ужаленный, выскочил из комнаты. Проник в спальню жены и наговорил целый короб всяких слов. Но Олимпиада, отвернувшись к стенке, лежала как мертвая.
   Обозлившись на капризы жены, Авдей хватил с горя лишнего и вместе с Романом Шерстобитовым очутился вечером у Марфы. Напились они, как говорится, до риз и заночевали. На другой день снова пошло вкруговую. Перебрались к Зинаиде Петровне. К обеду Авдей послал Шерстобитова за Олимпиадой. Роман сумел уговорить хозяйку и привезти. Однако развеселить ее никому не удалось. Вечером она снова уехала на прииск. Проснувшись утром, как в тот раз, велела позвать Микешку.
   Микешка явился в своем неизменном черном полушубке и встал у косяка. В длинном роскошном, огненного цвета халате, с растрепанными на плечах косами, Олимпиада стояла перед зеркалом.
   - Ты чего так приперся? - взглянув на Микешку грустными синими глазами, вяло спросила она.
   - Как так? - не понимая, что она хочет, спросил Микешка. - Позвали, вот и пришел.
   - Ты что, свою вонючую шубу не мог снять в прихожей? У меня что тут, спальня аль трактир какой?
   Микешка неловко переминался у порога с ноги на ногу.
   - Потом, сколько раз я тебе говорила, что не могу видеть эту твою пеструю шапку. Что ты чучелом ходишь! Денег нету? Я дам. Да вон у Авдея целых пять шапок, бери любую и надевай!
   - Это же хозяйские! - растерянно проговорил Микешка, не зная, куда девать свою разнесчастную папаху.
   - А я тебе что, не хозяйка? Ты, может, думаешь, что я тут ничего не значу и меня может всякий кучер кнутом стегать и в грязной шубе ко мне в спальню лезть? Иди скинь свой тулуп и приходи сюда, мне с тобой поговорить нужно.