---------------------------------------------------------------
© Copyright Юрий Георгиевич Фельштинский.
Email: y.felshtinsky@verizon.net
Date: 13 Jan 2003
---------------------------------------------------------------
Комментарий
к воспоминаниям А. М. Лариной (Бухариной) "НЕЗАБЫВАЕМОЕ"
с приложениями
Москва
Издательство
Гуманитарной литературы
1993
БВК 63.3(2)7 Ф 40
Фельштинский Ю. Г.
Разговоры с Бухариным. Комментарий к воспоминаниям А. М. Лариной
(Бухариной) "Незабываемое" с приложениями. -- М.: Издательство гуманитарной
литературы, 1993. -- 142 с.
ISBN 5--87121--001--5
Автор книги анализирует мемуары жены Н. И. Бухарина А. М. Лариной.
Подробно рассматривает два самых загадочных эпизода: разговор Бухарина с Л.
Б. Каменевым в июле 1928 г. и беседы Бухарина с известным
историком-эмигрантом Б, И. Николаевским в 1936 г. во время командировки
Бухарина за границу. Большую ценность представляют публикуемые в приложении
документы из архива Гуверовского института войны, революции и мира (США).
Для преподавателей, аспирантов, студентов, а также всех, интересующихся
историей России XX в.
0503020500--01
Ф --бс2(03)--93--без объявления ББК
63.3(2)7
3SBN 5--87121--001--5 Ю. Г. Фельштинский, 1995
Текст печатается по изданию:
Ю. Г. Фельштинский. Разговоры с Бухариным. Комментарий к воспоминаниям
А. М. Лариной "Незабываемое" с приложениями. Нью-Йорк, "Телекс", 1991.
Мемуары А. М. Лариной*, жены расстрелянного в 1938 году Н. И. Бухарина,
не могут оставить равнодушными всех тех, кто интересуется судьбой и историей
своей страны. Эти воспоминания отличает трагизм и патетика, эмоциональность
и динамизм. Интерес читателя к личности Бухарина понятен. Поиск исторических
альтернатив в рамках советской системы неизбежно приводит к Бухарину, про
которого сегодня помнят лишь, что он был противником коллективизации и за
это был репрессирован Сталиным.
Вопрос о том, можно ли рассматривать политические воззре- -ния Бухарина
как альтернативу сталинизму, в целом выходит за рамки настоящей работы. Для
ученых вопрос об альтернативах в истории вряд ли правомерен: альтернативы
возможны лишь для будущего; у прошлого альтернатив не бывает. Но независимо
от того, интересует нас Бухарин с исторической или с какой-либо иной точки
зрения, мы изучаем его на основании тех уцелевших источников, которые
оставило нам время. Поэтому вполне понятно то особое внимание, которое
Ларина уделила двум эпизодам: разговору Бухарина с Л. Б. Каменевым в июле
1928 года и беседам Бухарина с Б. И. Николаевским в феврале--апреле 1936
года во время командировки Бухарина за границу.
Эти события имели свою предысторию. Борьба за власть в Политбюро
особенно обострилась с конца 1922 года, когда стало очевидно, что дни В. И.
Ленина сочтены, а сам он уже не всесилен. Внутри Политбюро у Ленина появился
серьезный конкурент -- И. В. Сталин. Опасен он был прежде всего тем, что как
лучший ученик прекрасно усвоил методы руководства, которыми только и можно
было держать в руках партию нового типа. Через собственный секретариат
Сталин пытался захватить контроль над ленинской организацией и открыто
предъявить свои претензии на руководство. Левин начал борьбу. Однако с конца
1922 года он был не только неизлечимо болен, но и ра-
* Ларина (Бухарина) А М Незабываемое М. Изд-во АПН, 1989.
стерян. Он создал систему, управлять котором "по-ленински" не мог
никто, кроме него самого. И Лопни предложил принцип коллективного
руководства, пытаясь заменить себя всеми, но не доверяя при этом никому в
отдельности и делан одного члена Политбюро надсмотрщиком над другим. Б
Политбюро ого предложения не приняли всерьез. Тогда Ленин написал документ,
известный как "Завещание", -- о полной непригодности каждого конкретного
члена Политбюро на роль главы государства. Он вновь предложил заменить себя
коллективным руководством, а Сталина -- снять, не указав при этом, кого
следует поставить на его место (что лишний раз свидетельствовало о
растерянности Ленина). Этот документ Политбюро также решило проигнорировать,
причем неверно было бы считать, что его публикация была неприятна лишь
Сталину. Важнейший просчет Ленина как раз в том и заключался, что он написал
"Завещание", одинаково невыгодное всем упомянутым в нем лицам. И" когда
вопрос о публикации этой статьи был поставлен на Политбюро, "за" высказался
один лишь Л. Д. Троцкий.
Самоуверенный Троцкий не занимался созданием собственной мафиозной
структуры. Он был убежден в своей незаменимости для дела революции. И
неоднократно оказывался прав. Не имея организации, Троцкий считался до
октября 1917 года одним из виднейших революционеров, в то время как Ленину
для утверждения своего влияния необходимы были и организация, и деньги, что
особенно проявилось в 1917 году, после прибытия Ленина в Петроград. Троцкий
же, не скомпрометировав себя, как Ленин, проездом через Германию, был, по
существу, приглашен возглавить Петроградский Совет. Именно Троцкий (а не
Ленин, отсиживавшийся в подполье после неудачной июльской попытки
переворота) подготовил захват власти Петросоветом, в котором доминировали
большевики. И Ленин, впервые открыто появившийся лишь после переворота, на
Втором съезде Советов получил взятую для него Троцким власть и возглавил
новое правительство, которым, по существу, должен был руководить Троцкий.
Поэтому, несмотря ни на какие расхождения, именно послеоктябрьский период
отличается близостью отношений Ленина с Троцким.
В 1923 году, безуспешно пытаясь свалить Сталина, Ленин предложил
Троцкому откровенный союз, точнее (если учесть болезнь Ленина) -- попросил
Троцкого о помощи. Но Троцкий отказал и демонстративно занял нейтральную
позицию. В этом, конечно, была известная мудрость: к моменту смерти Ленина в
январе 1924 года, менее чем через шесть лет со дня большевистского
переворота, кому как не Троцкому должно было принадлежать руководство
советским правительством? И Троцкий не поспешил из Сухуми на похороны
Ленина, чтобы по-
пытаться забрать власть у Сталина. В полном соответствии со своими
принципами он ожидал, что Политбюро само предложит ому руководство. Но
Политбюро не предложило.
В этот момент и родилась, по существу, оппозиция Троцкого, вернее --
оппозиция Троцкому: назначение на пост председателя СНК Л. И. Рыкова
означало не что иное, как возвышение Сталина па посту генсека.
Первоначально оппозиция состояла из одного Троцкого, с которым боролось
большинство Политбюро, прежде всего Г. Е. Зиновьев, Каменев, Сталин и
Бухарин. Троцкий же, веривший лишь в революционные максимы, а не в силу
партаппарата, сначала не хотел признавать, что с ним борются, а, осознав
это, не мог понять почему. Он был, безусловно, прав, когда позднее указывал,
что его конфликт со Сталиным начался до смерти Ленина. Но сам по себе
конфликт еще ничего не объяснял: у Ленина с Троцким было еще больше
конфликтов. Тогда Троцкий, вполне в марксистском духе, начал создавать целую
теорию, в которой чаще всего повторялись слова "термидор" и "бюрократизм".
Таким образом он пытался объяснить природу сталинизма и сущность своих
разногласий со Сталиным. Он ни в чем не признал виновным себя, Ленина или
советскую систему и лишь в 1934 году записал в тетрадке-дневнике: "Ленин
создал аппарат. Аппарат создал Сталина".
Одиночество Троцкого в изначальной борьбе с ним большинства Политбюро и
та удивительная сплоченность в его травле, которая наблюдается в 1924--1925
гг., можно объяснить прежде всего тем, что в партийных кругах блистательного
Троцкого откровенно недолюбливали за его высокомерие и за то, что все ему
слишком легко давалось (чисто по-человечески такое объяснение кажется куда
правдоподобнее любой классовой теории). Не случайно архивные документы
Троцкого за 1924 и 1925 годы крайне немногочисленны: в этот период у
Троцкого, постепенно оттесняемого и отстраняемого от дел, по существу, пет
единомышленников, ему не с кем вести переписку. Ситуация резко меняется к
концу 1925 года. Теперь уже оттеснять начинают Зиновьева и Каменева. Сталин
и Бухарин порывают с ними, и бывшие враги, Троцкий, с одной стороны, и
Зиновьев с Каменевым, с другой, становятся союзниками.
Однако для образования действительной оппозиции не хватает платформы.
Признаваться же в том, что речь идет о борьбе за власть, никому не хотелось.
Оппозиционерам необходимо было сформулировать разногласия, вокруг которых
могла бы сплотиться значительная часть недовольного партактива. В области
внутренней политики эти разногласия были сформулиро-ваны в 1926 году:
критика нэпа слева.
Нет смысла утверждать, что разногласия между оппозиционерами, теперь
уже по праву называемыми "левыми", и большинством партийного актива были
надуманы или что Троцкий, Зиновьев и Каменев взялись защищать именно
левофланговую (а не обратную) точку зрения случайно. Искренность позиции
самого Троцкого сомнений вызывать не может: он всегда находился на левом
краю революционного спектра. Но историк, пытающийся объяснить, почему
"правые" Зиновьев и Каменев, выступавшие в октябре 1917 года против захвата
власти большевиками, оказались в левой оппозиции Троцкого, а лидер левых
коммунистов и сторонник немедленной революционной войны против Запада
Бухарин -- главой правого крыла партии (в котором, не забудем, был в тот
момент и Сталин), столкнется с большими трудностями. Оформившаяся в 1926
году левая оппозиция критиковала внутреннюю политику советского
правительства по целому ряду вопросов. Главным образом, она выступала против
частного хозяйства, т. е. против нэпа, хотя кри-тике подвергалась не новая
экономическая политика как таковая, а "частный собственник". В тот период с
защитой нэпа выступили против левой оппозиции Сталин, Бухарин и другие
советские руководители. И "правые" победили: в декабре 1927 года решением XV
съезда ВКП(б) участие в (левой) оппозиции было объявлено несовместимым с
принадлежностью к партии. К левым оппозиционерам начали применять репрессии,
главным образом исключение из партии и ссылку. Почти все "левые" в те дни
"капитулировали" перед Сталиным и Бухариным (но сосланы все равно были). Так
партия встретила 1928 год
И вот тут произошло то, чего, вероятно, не ожидал Бухарин. Сталин,
добившись согласия большинства левых оппозиционеров, в том числе и Зиновьева
с Каменевым, капитулировать и прекратить оппозиционную деятельность, взял на
вооружение их политическую программу, чем лишил оппозицию единственного
оружия в борьбе с правительством, причем в реализации этой программы пошел
дальше оппозиционеров. Он приступил к ликвидации нэпа, а, столкнувшись с
критикой со стороны Бухарина и тех, кто его поддерживал, объявил их, пока
еще не во всеуслышание, очередной оппозицией, теперь уже "правой"1
В этот момент и произошел июльский (1928 года) разговор между
Бухариным и Каменевым, описанный в мемуарах Лариной. Однако прежде чем
перейти к анализу этой части воспоминаний, необходимо познакомиться с еще
одним немаловажным свидетелем тех событий -- Б. И. Николаевским
Борис Иванович Николаевский (1887--1966), сын священника, учился в
гимназии в Самаре и в Уфе. В 1903--1906 годах большевик, затем меньшевик. В
1904 году, будучи гимназистом, был впервые арестован за принадлежность к
молодежному революционному кружку, осужден за хранение и распространение
нелегальной социал-демократической литературы. В тюрьме провел около шести
месяцев. В общей сложности до революции арестовывался восемь раз, правда, на
короткие сроки. По амнистии 1905 года дважды избегал заключения и лишь в
третий раз был приговорен, наконец, к двум годам. В биографии Николаевского
были и ссылки, и побеги из тюрем. Революционной деятельностью занимался в
Уфе, Самаре, Омске, Баку, Петербурге, Екатеринославе. В 1913--1914 гг.
работал в Петербурге в легальной меньшевистской "Рабочей газете". После
революции, в 1918--1920 гг., как представитель ЦК меньшевиков ездил с
поручениями от партии по всей России. С 1920 года -- член ЦК партии
меньшевиков. В феврале 1921 года вместе с другими членами ЦК меньшевистской
партии арестован и после одиннадцатимесячного заключения выслан из РСФСР за
границу. В эмиграции (в Германии, Франции и США) продолжал принимать
активное участие в политической деятельности партии меньшевиков.
Постановлением от 20 февраля 1932 года лишен, вместе с семьей Троцкого и
рядом других эмигрантов, советского гражданства.
Однако политическая деятельность Николаевского, как бы к ней ни
относиться, не была в его жизни главным устремлением. Николаевский был
прежде всего историк, и его заслуга перед Россией и русской историей состоит
в том, что начиная с . 1917 года он собирал, хранил (и сохранил для
потомков) бесценнейшую коллекцию архивных материалов.
Вскоре после Февральской революции, когда по всей стране громили
центральные и местные архивы (особенно полицейские), Николаевский как
представитель ЦИКа Советов вошел в комиссию по изучению Архива департамента
полиции. В 1918 году вместе с П. Е. Щеголевым он составил проект организации
Главного управления архивным делом. Именно Николаевский убедил тогда
большевика Д. Б. Рязанова взяться за спасение архивов. В 1919--1921 гг.
Николаевский стоял во главе историко-революционного архива в Москве,
выпустил ряд книг по истории революционного движения в России и на Западе.
Как социал-демократа Николаевского в первую очередь интересовала
история революционного движения в России и в Европе. Но его интересы как
историка были гораздо шире. Он
был чуть ли не единственным меньшевиком, сумевшим понять трагедию
власовского движения и оправдать его (чем вызвал многочисленную критику
однопартийцев). Поразительна его способность к доверительным контактам с
людьми самых разных политических взглядов, от монархистов до коммунистов.
Каждого он убеждал в необходимости немедленно сесть за написание мемуаров
или же подробно ответить на специально поставленные вопросы. За справками к
нему обращались писатели, историки и публицисты из разных стран. И почти
всегда получали от него толковые и конкретные ответы. Он обладал уникальной,
почти фотографической памятью и слыл ходячей энциклопедией русской
революции. Но меньшевик Николаевский не смог бы завоевать столь безусловного
доверия расколотой русской эмиграции и даже командированных за границу
советских коммунистов, если бы его личные этические стандарты как историка и
собирателя архивов не стояли над политикой и над потребностями момента.
Посвященный во многие человеческие и политические тайны своего времени, он
ни разу не позволил себе погнаться за сенсацией и опубликовать ставший ему
доступным документ в ущерб интересам своего информатора.
Николаевский оставил нам восемьсот с лишним коробок архивных
материалов. Сегодня они хранятся в Гуверовском институте (Стенфорд, США).
Как историк и публицист он опубликовал множество статей на русском и
основных европейских языках. Уделяя много времени архивам, переписке с
людьми и политической деятельности, Николаевский был, к сожалению, менее
продуктивен как писатель. Его самая известная книга -- об Е. Ф. Азефе,
написанная в 1932 году, сегодня не кажется очень ценной. Но и тут следует
отдать должное Николаевскому: к концу жизни он стал понимать, что
сложившийся взгляд на Азефа, перешедший к историкам по наследству с
дореволюционных времен и сформулированный В. Л. Бурцевым и А. А. Лопухиным,
далек от истинного. Он предполагал использовать эту информацию для нового
издания книги об Азефе, но, к сожалению, не успел этого сделать.
Николаевский скончался в 1966 году, оставив незавершенными
многочисленные проекты издания книг и исторических сборников. Его бесценное
архивное собрание -- лучший памятник замечательному историку.
Но вернемся к событиям июля 1928 года. Имеющаяся запись разговора
Бухарина и Каменева, состоявшегося 11 июля2, носит
конспективный характер. Она уникальна: в научный оборот на сегодня
введено всего несколько аналогичных записей бесед советских руководителей.
Понятно поэтому, что Ларина уделяет этому документу особое внимание. По тем
же причинам историю "Записи" следует изложить более подробно.
Сам факт разговора Бухарина и Каменева в июле 1928 года Ларина не
оспаривает. Она, однако, считает, что:
1. Разговор происходил под открытым небом, а не на квар
тире у Каменева (с. 91). Вопрос для Лариной немаловажный,
так как первое означает лишь "случайный" разговор, а второе
наводит на мысль о фракционных переговорах, факт которых
Ларина категорически отрицает, поскольку именно их инкри
минировали Бухарину как преступление перед партией. Сомни
тельно, по мнению Лариной, и письмо Г. Я. Сокольникова, по
служившее "увертюрой" к разговору (с. 95). Ларина оспари
вает этот пункт не случайно: предварительное письмо Соколь
никова Каменеву говорит о заблаговременной подготовке участ
ников, Сокольникова и Каменева, к "случайной" встрече с Бу
хариным. А если так, то речь скорее может идти о "перегово
рах", а не о "разговоре".
По мнению Лариной, "Запись" не точна, а, возможно,
фальсифицирована, по крайней мере -- частично (с. 93). Лари
на настаивает на этом, так как оспаривает сказанную, соглас
но "Записи", Бухариным фразу о том, что о разговоре с Каме
невым поставлены в известность Рыков и Томский (что вновь
указывает на фракционные переговоры, в чем и был обвинен
Бухарин Сталиным и другими).
Ларина пишет, что конспективная запись разговора; ав
торство которой считается принадлежащим Каменеву, сделана
не Каменевым, а кем-то другим, так как "вызванный в ЦКК
Каменев признал правильность "Записи" "с оговорками" [...].
Бухарин признал "Запись" "в основном" (с. 96). Ларина видит
в этом еще одно доказательство того, что документ может быть
фальсифицирован (подразумевается, что за этим стоял Сталин).
Наконец, Ларина утверждает, что публикация записи бе
седы Каменева и Бухарина в 1929 г. в меньшевистском "Социа
листическом вестнике", выходящем на Западе, была "бомбой
гигантской силы", имела провокационную цель, очень повредила
Бухарину и никогда не была забыта Сталиным (с. 99), -- т. е.
в гибели Бухарина виноваты еще и редакторы меньшевистской
газеты.
Сегодня можно с большей определенностью ответить на поставленные
Лариной вопросы, ровно настолько, насколько это позволяют имеющиеся в
распоряжении историков архивы.
Совершенно очевидно, что разговор состоялся не под откры-
тым небом. В "Записи" сказано, что Бухарин "говорил час без
[...] перерывов". Действительно, конспект разговора отнюдь не
короток. Ларина пишет, что Бухарин возвращался с заседания
июльского пленума ЦК домой вместе с Сокольниковым (оба тог
да жили в Кремле). По дороге они встретили Каменева. Оста
новились и разговорились. Но встреча, конечно же, не
была случайной. Сокольников, вызвавший ранее Каменева в
Москву, вел Бухарина на встречу с Каменевым. Встреча состоя
лась (как и указал на то Каменев) на квартире. Разговаривать
под открытым небом в 10 часов утра, в самый разгар рабочего
дня, было крайне рискованно. Бухарин, Каменев и Сокольников
находились на территории Кремля и могли обратить на себя
внимание. Разумнее было пойти к кому-нибудь домой.
. Запись разговора, видимо, точна, по крайней мере настоль-
ко, насколько вообще можно говорить о точности любой конспективной
записи, сделанной наспех после окончания разговора. Николаевский,
встречавшийся с Бухариным в 1936 году во время командировки последнего за
границу, писал об этом следующее: "Правильность записи разговора с Каменевым
Бухарин мне сам подтвердил в 1936 году, но. правда, с оговоркой о том, что
запись эта небрежная"3.
Аргументы Лариной в пользу фальсификации документа кажутся очень
слабыми. Ларина утверждает, что "старый конспиратор" Сокольников никогда бы
не стал писать Каменеву записки в Калугу, где отсиживали в ссылке последние
часы уже реабилитированные Зиновьев и Каменев. Но "конспиратором".
Сокольников был до революции, а не после. К тому же записка была достаточно
невинного содержания. Ларина указывает также, что в "Записи" однажды
встречается обращение на "ты", в то время как Бухарин и Каменев были на
"вы". Но Каменев, записывающий наспех и конспективно, мог просто описаться,
употребив по отношению к себе (а не к Бухарину) "ты" вместо "вы". Считать
именно такой сбой доказательством фальсификации документа трудно. Любой даже
самый небрежный фальсификатор позаботился бы о том, чтобы в тексте сходились
фор-мы обращения.
Вопрос об авторстве "Записи", той, которую показывали Каменеву и
Бухарину в ЦКК, и той, которая затем была опубликована, действительно
сложен. Очевидно, что по крайней мере один экземпляр "Записи" был переслан
Каменевым Зиновьеву, для которого Каменев и составлял конспект разговора
Дошел ли этот текст до Зиновьева? Прочитал ли он его? Оставил ли затем в
своем архиве или уничтожил? Снял ли с него новые копии? Разослал ли другим?
На эти вопросы, к сожалению, трудно ответить без привлечения материалов
архива Зиновьева
Николаевский, начавший изучать судьбу этого документа, но так и не
доведший работу до конца4, указывает, что "Запись" была передан;:
кому-то из троцкистов одним из секретарей Каменева
Ларина недвусмысленно намекает, что запись поддельная. Историк Б. А.
Старков доказывает обратное, опираясь на копию .минеи, обнаруженную в
коллекции П. Н. Милюкова в бумагах Пражского архива, вывезенного советским
правительством из Чехословакии в СССР вскоре после окончания второй мировой
войны. Между тем история путешествия документа за границу проста. Троцкисты,
получившие от секретаря Каменева текст записи, переслали ее Троцкому. Она
сохранилась в его архиве в материалах 1928 года под номером Т-1897. Нужно
отметить, что в архиве Троцкого лежит "слепой" экземпляр машинописи,
напечатанный убористо, через один интервал. Значит, перепечатка делалась не
специально для Троцкого, иначе Троцкий получил бы первый
экземпляр6. Видимо, "Запись" была получена Троцким в
сентябре--октябре 1928 года7, когда тот находился в алма-атинской
ссылке. Все лица, упомянутые в "Записи", давно уже порвали с ним отношения.
К Бухарину Троцкий относился отрицательно как к "правому", а Зиновьеву и
Каменеву, изменившим ему и капитулировавшим перед Сталиным и Бухариным, не
доверял. Поэтому Троцкий был заинтересован в том, чтобы обнародовать
"Запись". Этим он, с одной стороны, компрометировал "правых"; с другой --
Сталина и его сторонников. Троцкий, предавая документ огласке, мог надеяться
еще и на то, что окончательно рассорит Сталина с "правыми" и толкнет его
влево8. В конце концов Троцкий мог мстить лично Бухарину: именно
Бухарин, видимо, по поручению Политбюро известил Троцкого о высылке его и
его семьи в Алма-Ату9. Руководствуясь этими или сходными
соображениями, Троцкий дал указание еще находившимся на воле своим
единомышленникам отпечатать "Запись" в виде листовки10. Когда
именно Троцкий распорядился об этом, не вполне понятно11. Похоже
что троцкисты "на местах" долго не решались выполнить инструкции12
и отпечатали запись разговора в виде прокламации лишь 20 января 1929
года. Дату эту не следует считать случайной: 20 января Троцкому была
предъявлена под расписку выписка из протокола Особого совещания при Коллегии
ОГПУ от 18 января 1929 года о высылке Троцкого за пределы СССР13.
Листовка троцкистов вышла с предисловием, написанным, как вспоминал Л. Л.
Седов, Воронским14. Она была озаглавлена "К партийным
конференциям. Партию с завязанными глазами ведут к ноной катастрофе" и
подписана "Большевики-ленинцы"15 -- так называли себя
оппозиционеры-троцкисты. Именно эта январ-
ская публикация троцкистов и была, пользуясь выражением Лариной,
"бомбой гигантской силы"16.
О том, что это было действительно так, свидетельствует документ,
датированный 20 марта 1929 года: "Внутри правоцентристского блока. (Письмо
из Москвы)"17. Написанный под псевдонимом самим
Троцким18, документ в июле 1929 года был опубликован полностью в
первом (сдвоенном) номере "Бюллетеня оппозиции", который начал издавать
Троцкий после высылки из СССР. Из этого документа следуют по крайней ме-ре
два важных вывода. Похоже (и тут Ларина совершенно пра-ва) Сталин был
заинтересован в обнародовании документа и пошел на переиздание его в
типографии ЦК для сведения актива партии19. По свидетельству
документа от 20 марта, "сталинцы торжествуют: на их долю выпала полная и
легкая победа". "Запись" свидетельствовала о фракционном сговоре "правых" с
"левыми". Кроме того, документ от 20 марта 1929 года свидетельствует, что
встреча Бухарина с Каменевым не была последней (а может быть, не была и
первой): в декабре и январе, еще до публикации троцкистами
"Записи"20, Бухарин снова встречался с Каменевым у Г. Л.
Пятакова21.
Не исключено, однако, что сведения о переиздании "Записи" еще и
типографией ЦК неверны. На это косвенно указывает то обстоятельство, что
© Copyright Юрий Георгиевич Фельштинский.
Email: y.felshtinsky@verizon.net
Date: 13 Jan 2003
---------------------------------------------------------------
Комментарий
к воспоминаниям А. М. Лариной (Бухариной) "НЕЗАБЫВАЕМОЕ"
с приложениями
Москва
Издательство
Гуманитарной литературы
1993
БВК 63.3(2)7 Ф 40
Фельштинский Ю. Г.
Разговоры с Бухариным. Комментарий к воспоминаниям А. М. Лариной
(Бухариной) "Незабываемое" с приложениями. -- М.: Издательство гуманитарной
литературы, 1993. -- 142 с.
ISBN 5--87121--001--5
Автор книги анализирует мемуары жены Н. И. Бухарина А. М. Лариной.
Подробно рассматривает два самых загадочных эпизода: разговор Бухарина с Л.
Б. Каменевым в июле 1928 г. и беседы Бухарина с известным
историком-эмигрантом Б, И. Николаевским в 1936 г. во время командировки
Бухарина за границу. Большую ценность представляют публикуемые в приложении
документы из архива Гуверовского института войны, революции и мира (США).
Для преподавателей, аспирантов, студентов, а также всех, интересующихся
историей России XX в.
0503020500--01
Ф --бс2(03)--93--без объявления ББК
63.3(2)7
3SBN 5--87121--001--5 Ю. Г. Фельштинский, 1995
Текст печатается по изданию:
Ю. Г. Фельштинский. Разговоры с Бухариным. Комментарий к воспоминаниям
А. М. Лариной "Незабываемое" с приложениями. Нью-Йорк, "Телекс", 1991.
Мемуары А. М. Лариной*, жены расстрелянного в 1938 году Н. И. Бухарина,
не могут оставить равнодушными всех тех, кто интересуется судьбой и историей
своей страны. Эти воспоминания отличает трагизм и патетика, эмоциональность
и динамизм. Интерес читателя к личности Бухарина понятен. Поиск исторических
альтернатив в рамках советской системы неизбежно приводит к Бухарину, про
которого сегодня помнят лишь, что он был противником коллективизации и за
это был репрессирован Сталиным.
Вопрос о том, можно ли рассматривать политические воззре- -ния Бухарина
как альтернативу сталинизму, в целом выходит за рамки настоящей работы. Для
ученых вопрос об альтернативах в истории вряд ли правомерен: альтернативы
возможны лишь для будущего; у прошлого альтернатив не бывает. Но независимо
от того, интересует нас Бухарин с исторической или с какой-либо иной точки
зрения, мы изучаем его на основании тех уцелевших источников, которые
оставило нам время. Поэтому вполне понятно то особое внимание, которое
Ларина уделила двум эпизодам: разговору Бухарина с Л. Б. Каменевым в июле
1928 года и беседам Бухарина с Б. И. Николаевским в феврале--апреле 1936
года во время командировки Бухарина за границу.
Эти события имели свою предысторию. Борьба за власть в Политбюро
особенно обострилась с конца 1922 года, когда стало очевидно, что дни В. И.
Ленина сочтены, а сам он уже не всесилен. Внутри Политбюро у Ленина появился
серьезный конкурент -- И. В. Сталин. Опасен он был прежде всего тем, что как
лучший ученик прекрасно усвоил методы руководства, которыми только и можно
было держать в руках партию нового типа. Через собственный секретариат
Сталин пытался захватить контроль над ленинской организацией и открыто
предъявить свои претензии на руководство. Левин начал борьбу. Однако с конца
1922 года он был не только неизлечимо болен, но и ра-
* Ларина (Бухарина) А М Незабываемое М. Изд-во АПН, 1989.
стерян. Он создал систему, управлять котором "по-ленински" не мог
никто, кроме него самого. И Лопни предложил принцип коллективного
руководства, пытаясь заменить себя всеми, но не доверяя при этом никому в
отдельности и делан одного члена Политбюро надсмотрщиком над другим. Б
Политбюро ого предложения не приняли всерьез. Тогда Ленин написал документ,
известный как "Завещание", -- о полной непригодности каждого конкретного
члена Политбюро на роль главы государства. Он вновь предложил заменить себя
коллективным руководством, а Сталина -- снять, не указав при этом, кого
следует поставить на его место (что лишний раз свидетельствовало о
растерянности Ленина). Этот документ Политбюро также решило проигнорировать,
причем неверно было бы считать, что его публикация была неприятна лишь
Сталину. Важнейший просчет Ленина как раз в том и заключался, что он написал
"Завещание", одинаково невыгодное всем упомянутым в нем лицам. И" когда
вопрос о публикации этой статьи был поставлен на Политбюро, "за" высказался
один лишь Л. Д. Троцкий.
Самоуверенный Троцкий не занимался созданием собственной мафиозной
структуры. Он был убежден в своей незаменимости для дела революции. И
неоднократно оказывался прав. Не имея организации, Троцкий считался до
октября 1917 года одним из виднейших революционеров, в то время как Ленину
для утверждения своего влияния необходимы были и организация, и деньги, что
особенно проявилось в 1917 году, после прибытия Ленина в Петроград. Троцкий
же, не скомпрометировав себя, как Ленин, проездом через Германию, был, по
существу, приглашен возглавить Петроградский Совет. Именно Троцкий (а не
Ленин, отсиживавшийся в подполье после неудачной июльской попытки
переворота) подготовил захват власти Петросоветом, в котором доминировали
большевики. И Ленин, впервые открыто появившийся лишь после переворота, на
Втором съезде Советов получил взятую для него Троцким власть и возглавил
новое правительство, которым, по существу, должен был руководить Троцкий.
Поэтому, несмотря ни на какие расхождения, именно послеоктябрьский период
отличается близостью отношений Ленина с Троцким.
В 1923 году, безуспешно пытаясь свалить Сталина, Ленин предложил
Троцкому откровенный союз, точнее (если учесть болезнь Ленина) -- попросил
Троцкого о помощи. Но Троцкий отказал и демонстративно занял нейтральную
позицию. В этом, конечно, была известная мудрость: к моменту смерти Ленина в
январе 1924 года, менее чем через шесть лет со дня большевистского
переворота, кому как не Троцкому должно было принадлежать руководство
советским правительством? И Троцкий не поспешил из Сухуми на похороны
Ленина, чтобы по-
пытаться забрать власть у Сталина. В полном соответствии со своими
принципами он ожидал, что Политбюро само предложит ому руководство. Но
Политбюро не предложило.
В этот момент и родилась, по существу, оппозиция Троцкого, вернее --
оппозиция Троцкому: назначение на пост председателя СНК Л. И. Рыкова
означало не что иное, как возвышение Сталина па посту генсека.
Первоначально оппозиция состояла из одного Троцкого, с которым боролось
большинство Политбюро, прежде всего Г. Е. Зиновьев, Каменев, Сталин и
Бухарин. Троцкий же, веривший лишь в революционные максимы, а не в силу
партаппарата, сначала не хотел признавать, что с ним борются, а, осознав
это, не мог понять почему. Он был, безусловно, прав, когда позднее указывал,
что его конфликт со Сталиным начался до смерти Ленина. Но сам по себе
конфликт еще ничего не объяснял: у Ленина с Троцким было еще больше
конфликтов. Тогда Троцкий, вполне в марксистском духе, начал создавать целую
теорию, в которой чаще всего повторялись слова "термидор" и "бюрократизм".
Таким образом он пытался объяснить природу сталинизма и сущность своих
разногласий со Сталиным. Он ни в чем не признал виновным себя, Ленина или
советскую систему и лишь в 1934 году записал в тетрадке-дневнике: "Ленин
создал аппарат. Аппарат создал Сталина".
Одиночество Троцкого в изначальной борьбе с ним большинства Политбюро и
та удивительная сплоченность в его травле, которая наблюдается в 1924--1925
гг., можно объяснить прежде всего тем, что в партийных кругах блистательного
Троцкого откровенно недолюбливали за его высокомерие и за то, что все ему
слишком легко давалось (чисто по-человечески такое объяснение кажется куда
правдоподобнее любой классовой теории). Не случайно архивные документы
Троцкого за 1924 и 1925 годы крайне немногочисленны: в этот период у
Троцкого, постепенно оттесняемого и отстраняемого от дел, по существу, пет
единомышленников, ему не с кем вести переписку. Ситуация резко меняется к
концу 1925 года. Теперь уже оттеснять начинают Зиновьева и Каменева. Сталин
и Бухарин порывают с ними, и бывшие враги, Троцкий, с одной стороны, и
Зиновьев с Каменевым, с другой, становятся союзниками.
Однако для образования действительной оппозиции не хватает платформы.
Признаваться же в том, что речь идет о борьбе за власть, никому не хотелось.
Оппозиционерам необходимо было сформулировать разногласия, вокруг которых
могла бы сплотиться значительная часть недовольного партактива. В области
внутренней политики эти разногласия были сформулиро-ваны в 1926 году:
критика нэпа слева.
Нет смысла утверждать, что разногласия между оппозиционерами, теперь
уже по праву называемыми "левыми", и большинством партийного актива были
надуманы или что Троцкий, Зиновьев и Каменев взялись защищать именно
левофланговую (а не обратную) точку зрения случайно. Искренность позиции
самого Троцкого сомнений вызывать не может: он всегда находился на левом
краю революционного спектра. Но историк, пытающийся объяснить, почему
"правые" Зиновьев и Каменев, выступавшие в октябре 1917 года против захвата
власти большевиками, оказались в левой оппозиции Троцкого, а лидер левых
коммунистов и сторонник немедленной революционной войны против Запада
Бухарин -- главой правого крыла партии (в котором, не забудем, был в тот
момент и Сталин), столкнется с большими трудностями. Оформившаяся в 1926
году левая оппозиция критиковала внутреннюю политику советского
правительства по целому ряду вопросов. Главным образом, она выступала против
частного хозяйства, т. е. против нэпа, хотя кри-тике подвергалась не новая
экономическая политика как таковая, а "частный собственник". В тот период с
защитой нэпа выступили против левой оппозиции Сталин, Бухарин и другие
советские руководители. И "правые" победили: в декабре 1927 года решением XV
съезда ВКП(б) участие в (левой) оппозиции было объявлено несовместимым с
принадлежностью к партии. К левым оппозиционерам начали применять репрессии,
главным образом исключение из партии и ссылку. Почти все "левые" в те дни
"капитулировали" перед Сталиным и Бухариным (но сосланы все равно были). Так
партия встретила 1928 год
И вот тут произошло то, чего, вероятно, не ожидал Бухарин. Сталин,
добившись согласия большинства левых оппозиционеров, в том числе и Зиновьева
с Каменевым, капитулировать и прекратить оппозиционную деятельность, взял на
вооружение их политическую программу, чем лишил оппозицию единственного
оружия в борьбе с правительством, причем в реализации этой программы пошел
дальше оппозиционеров. Он приступил к ликвидации нэпа, а, столкнувшись с
критикой со стороны Бухарина и тех, кто его поддерживал, объявил их, пока
еще не во всеуслышание, очередной оппозицией, теперь уже "правой"1
В этот момент и произошел июльский (1928 года) разговор между
Бухариным и Каменевым, описанный в мемуарах Лариной. Однако прежде чем
перейти к анализу этой части воспоминаний, необходимо познакомиться с еще
одним немаловажным свидетелем тех событий -- Б. И. Николаевским
Борис Иванович Николаевский (1887--1966), сын священника, учился в
гимназии в Самаре и в Уфе. В 1903--1906 годах большевик, затем меньшевик. В
1904 году, будучи гимназистом, был впервые арестован за принадлежность к
молодежному революционному кружку, осужден за хранение и распространение
нелегальной социал-демократической литературы. В тюрьме провел около шести
месяцев. В общей сложности до революции арестовывался восемь раз, правда, на
короткие сроки. По амнистии 1905 года дважды избегал заключения и лишь в
третий раз был приговорен, наконец, к двум годам. В биографии Николаевского
были и ссылки, и побеги из тюрем. Революционной деятельностью занимался в
Уфе, Самаре, Омске, Баку, Петербурге, Екатеринославе. В 1913--1914 гг.
работал в Петербурге в легальной меньшевистской "Рабочей газете". После
революции, в 1918--1920 гг., как представитель ЦК меньшевиков ездил с
поручениями от партии по всей России. С 1920 года -- член ЦК партии
меньшевиков. В феврале 1921 года вместе с другими членами ЦК меньшевистской
партии арестован и после одиннадцатимесячного заключения выслан из РСФСР за
границу. В эмиграции (в Германии, Франции и США) продолжал принимать
активное участие в политической деятельности партии меньшевиков.
Постановлением от 20 февраля 1932 года лишен, вместе с семьей Троцкого и
рядом других эмигрантов, советского гражданства.
Однако политическая деятельность Николаевского, как бы к ней ни
относиться, не была в его жизни главным устремлением. Николаевский был
прежде всего историк, и его заслуга перед Россией и русской историей состоит
в том, что начиная с . 1917 года он собирал, хранил (и сохранил для
потомков) бесценнейшую коллекцию архивных материалов.
Вскоре после Февральской революции, когда по всей стране громили
центральные и местные архивы (особенно полицейские), Николаевский как
представитель ЦИКа Советов вошел в комиссию по изучению Архива департамента
полиции. В 1918 году вместе с П. Е. Щеголевым он составил проект организации
Главного управления архивным делом. Именно Николаевский убедил тогда
большевика Д. Б. Рязанова взяться за спасение архивов. В 1919--1921 гг.
Николаевский стоял во главе историко-революционного архива в Москве,
выпустил ряд книг по истории революционного движения в России и на Западе.
Как социал-демократа Николаевского в первую очередь интересовала
история революционного движения в России и в Европе. Но его интересы как
историка были гораздо шире. Он
был чуть ли не единственным меньшевиком, сумевшим понять трагедию
власовского движения и оправдать его (чем вызвал многочисленную критику
однопартийцев). Поразительна его способность к доверительным контактам с
людьми самых разных политических взглядов, от монархистов до коммунистов.
Каждого он убеждал в необходимости немедленно сесть за написание мемуаров
или же подробно ответить на специально поставленные вопросы. За справками к
нему обращались писатели, историки и публицисты из разных стран. И почти
всегда получали от него толковые и конкретные ответы. Он обладал уникальной,
почти фотографической памятью и слыл ходячей энциклопедией русской
революции. Но меньшевик Николаевский не смог бы завоевать столь безусловного
доверия расколотой русской эмиграции и даже командированных за границу
советских коммунистов, если бы его личные этические стандарты как историка и
собирателя архивов не стояли над политикой и над потребностями момента.
Посвященный во многие человеческие и политические тайны своего времени, он
ни разу не позволил себе погнаться за сенсацией и опубликовать ставший ему
доступным документ в ущерб интересам своего информатора.
Николаевский оставил нам восемьсот с лишним коробок архивных
материалов. Сегодня они хранятся в Гуверовском институте (Стенфорд, США).
Как историк и публицист он опубликовал множество статей на русском и
основных европейских языках. Уделяя много времени архивам, переписке с
людьми и политической деятельности, Николаевский был, к сожалению, менее
продуктивен как писатель. Его самая известная книга -- об Е. Ф. Азефе,
написанная в 1932 году, сегодня не кажется очень ценной. Но и тут следует
отдать должное Николаевскому: к концу жизни он стал понимать, что
сложившийся взгляд на Азефа, перешедший к историкам по наследству с
дореволюционных времен и сформулированный В. Л. Бурцевым и А. А. Лопухиным,
далек от истинного. Он предполагал использовать эту информацию для нового
издания книги об Азефе, но, к сожалению, не успел этого сделать.
Николаевский скончался в 1966 году, оставив незавершенными
многочисленные проекты издания книг и исторических сборников. Его бесценное
архивное собрание -- лучший памятник замечательному историку.
Но вернемся к событиям июля 1928 года. Имеющаяся запись разговора
Бухарина и Каменева, состоявшегося 11 июля2, носит
конспективный характер. Она уникальна: в научный оборот на сегодня
введено всего несколько аналогичных записей бесед советских руководителей.
Понятно поэтому, что Ларина уделяет этому документу особое внимание. По тем
же причинам историю "Записи" следует изложить более подробно.
Сам факт разговора Бухарина и Каменева в июле 1928 года Ларина не
оспаривает. Она, однако, считает, что:
1. Разговор происходил под открытым небом, а не на квар
тире у Каменева (с. 91). Вопрос для Лариной немаловажный,
так как первое означает лишь "случайный" разговор, а второе
наводит на мысль о фракционных переговорах, факт которых
Ларина категорически отрицает, поскольку именно их инкри
минировали Бухарину как преступление перед партией. Сомни
тельно, по мнению Лариной, и письмо Г. Я. Сокольникова, по
служившее "увертюрой" к разговору (с. 95). Ларина оспари
вает этот пункт не случайно: предварительное письмо Соколь
никова Каменеву говорит о заблаговременной подготовке участ
ников, Сокольникова и Каменева, к "случайной" встрече с Бу
хариным. А если так, то речь скорее может идти о "перегово
рах", а не о "разговоре".
По мнению Лариной, "Запись" не точна, а, возможно,
фальсифицирована, по крайней мере -- частично (с. 93). Лари
на настаивает на этом, так как оспаривает сказанную, соглас
но "Записи", Бухариным фразу о том, что о разговоре с Каме
невым поставлены в известность Рыков и Томский (что вновь
указывает на фракционные переговоры, в чем и был обвинен
Бухарин Сталиным и другими).
Ларина пишет, что конспективная запись разговора; ав
торство которой считается принадлежащим Каменеву, сделана
не Каменевым, а кем-то другим, так как "вызванный в ЦКК
Каменев признал правильность "Записи" "с оговорками" [...].
Бухарин признал "Запись" "в основном" (с. 96). Ларина видит
в этом еще одно доказательство того, что документ может быть
фальсифицирован (подразумевается, что за этим стоял Сталин).
Наконец, Ларина утверждает, что публикация записи бе
седы Каменева и Бухарина в 1929 г. в меньшевистском "Социа
листическом вестнике", выходящем на Западе, была "бомбой
гигантской силы", имела провокационную цель, очень повредила
Бухарину и никогда не была забыта Сталиным (с. 99), -- т. е.
в гибели Бухарина виноваты еще и редакторы меньшевистской
газеты.
Сегодня можно с большей определенностью ответить на поставленные
Лариной вопросы, ровно настолько, насколько это позволяют имеющиеся в
распоряжении историков архивы.
Совершенно очевидно, что разговор состоялся не под откры-
тым небом. В "Записи" сказано, что Бухарин "говорил час без
[...] перерывов". Действительно, конспект разговора отнюдь не
короток. Ларина пишет, что Бухарин возвращался с заседания
июльского пленума ЦК домой вместе с Сокольниковым (оба тог
да жили в Кремле). По дороге они встретили Каменева. Оста
новились и разговорились. Но встреча, конечно же, не
была случайной. Сокольников, вызвавший ранее Каменева в
Москву, вел Бухарина на встречу с Каменевым. Встреча состоя
лась (как и указал на то Каменев) на квартире. Разговаривать
под открытым небом в 10 часов утра, в самый разгар рабочего
дня, было крайне рискованно. Бухарин, Каменев и Сокольников
находились на территории Кремля и могли обратить на себя
внимание. Разумнее было пойти к кому-нибудь домой.
. Запись разговора, видимо, точна, по крайней мере настоль-
ко, насколько вообще можно говорить о точности любой конспективной
записи, сделанной наспех после окончания разговора. Николаевский,
встречавшийся с Бухариным в 1936 году во время командировки последнего за
границу, писал об этом следующее: "Правильность записи разговора с Каменевым
Бухарин мне сам подтвердил в 1936 году, но. правда, с оговоркой о том, что
запись эта небрежная"3.
Аргументы Лариной в пользу фальсификации документа кажутся очень
слабыми. Ларина утверждает, что "старый конспиратор" Сокольников никогда бы
не стал писать Каменеву записки в Калугу, где отсиживали в ссылке последние
часы уже реабилитированные Зиновьев и Каменев. Но "конспиратором".
Сокольников был до революции, а не после. К тому же записка была достаточно
невинного содержания. Ларина указывает также, что в "Записи" однажды
встречается обращение на "ты", в то время как Бухарин и Каменев были на
"вы". Но Каменев, записывающий наспех и конспективно, мог просто описаться,
употребив по отношению к себе (а не к Бухарину) "ты" вместо "вы". Считать
именно такой сбой доказательством фальсификации документа трудно. Любой даже
самый небрежный фальсификатор позаботился бы о том, чтобы в тексте сходились
фор-мы обращения.
Вопрос об авторстве "Записи", той, которую показывали Каменеву и
Бухарину в ЦКК, и той, которая затем была опубликована, действительно
сложен. Очевидно, что по крайней мере один экземпляр "Записи" был переслан
Каменевым Зиновьеву, для которого Каменев и составлял конспект разговора
Дошел ли этот текст до Зиновьева? Прочитал ли он его? Оставил ли затем в
своем архиве или уничтожил? Снял ли с него новые копии? Разослал ли другим?
На эти вопросы, к сожалению, трудно ответить без привлечения материалов
архива Зиновьева
Николаевский, начавший изучать судьбу этого документа, но так и не
доведший работу до конца4, указывает, что "Запись" была передан;:
кому-то из троцкистов одним из секретарей Каменева
Ларина недвусмысленно намекает, что запись поддельная. Историк Б. А.
Старков доказывает обратное, опираясь на копию .минеи, обнаруженную в
коллекции П. Н. Милюкова в бумагах Пражского архива, вывезенного советским
правительством из Чехословакии в СССР вскоре после окончания второй мировой
войны. Между тем история путешествия документа за границу проста. Троцкисты,
получившие от секретаря Каменева текст записи, переслали ее Троцкому. Она
сохранилась в его архиве в материалах 1928 года под номером Т-1897. Нужно
отметить, что в архиве Троцкого лежит "слепой" экземпляр машинописи,
напечатанный убористо, через один интервал. Значит, перепечатка делалась не
специально для Троцкого, иначе Троцкий получил бы первый
экземпляр6. Видимо, "Запись" была получена Троцким в
сентябре--октябре 1928 года7, когда тот находился в алма-атинской
ссылке. Все лица, упомянутые в "Записи", давно уже порвали с ним отношения.
К Бухарину Троцкий относился отрицательно как к "правому", а Зиновьеву и
Каменеву, изменившим ему и капитулировавшим перед Сталиным и Бухариным, не
доверял. Поэтому Троцкий был заинтересован в том, чтобы обнародовать
"Запись". Этим он, с одной стороны, компрометировал "правых"; с другой --
Сталина и его сторонников. Троцкий, предавая документ огласке, мог надеяться
еще и на то, что окончательно рассорит Сталина с "правыми" и толкнет его
влево8. В конце концов Троцкий мог мстить лично Бухарину: именно
Бухарин, видимо, по поручению Политбюро известил Троцкого о высылке его и
его семьи в Алма-Ату9. Руководствуясь этими или сходными
соображениями, Троцкий дал указание еще находившимся на воле своим
единомышленникам отпечатать "Запись" в виде листовки10. Когда
именно Троцкий распорядился об этом, не вполне понятно11. Похоже
что троцкисты "на местах" долго не решались выполнить инструкции12
и отпечатали запись разговора в виде прокламации лишь 20 января 1929
года. Дату эту не следует считать случайной: 20 января Троцкому была
предъявлена под расписку выписка из протокола Особого совещания при Коллегии
ОГПУ от 18 января 1929 года о высылке Троцкого за пределы СССР13.
Листовка троцкистов вышла с предисловием, написанным, как вспоминал Л. Л.
Седов, Воронским14. Она была озаглавлена "К партийным
конференциям. Партию с завязанными глазами ведут к ноной катастрофе" и
подписана "Большевики-ленинцы"15 -- так называли себя
оппозиционеры-троцкисты. Именно эта январ-
ская публикация троцкистов и была, пользуясь выражением Лариной,
"бомбой гигантской силы"16.
О том, что это было действительно так, свидетельствует документ,
датированный 20 марта 1929 года: "Внутри правоцентристского блока. (Письмо
из Москвы)"17. Написанный под псевдонимом самим
Троцким18, документ в июле 1929 года был опубликован полностью в
первом (сдвоенном) номере "Бюллетеня оппозиции", который начал издавать
Троцкий после высылки из СССР. Из этого документа следуют по крайней ме-ре
два важных вывода. Похоже (и тут Ларина совершенно пра-ва) Сталин был
заинтересован в обнародовании документа и пошел на переиздание его в
типографии ЦК для сведения актива партии19. По свидетельству
документа от 20 марта, "сталинцы торжествуют: на их долю выпала полная и
легкая победа". "Запись" свидетельствовала о фракционном сговоре "правых" с
"левыми". Кроме того, документ от 20 марта 1929 года свидетельствует, что
встреча Бухарина с Каменевым не была последней (а может быть, не была и
первой): в декабре и январе, еще до публикации троцкистами
"Записи"20, Бухарин снова встречался с Каменевым у Г. Л.
Пятакова21.
Не исключено, однако, что сведения о переиздании "Записи" еще и
типографией ЦК неверны. На это косвенно указывает то обстоятельство, что