Ферри Габриэль. Лесной бродяга

   Канадец решил положить конец волновавшим его сомнениям, откровенно выяснив их.
   — Послушай, Фабиан, — произнес он, — я хочу поговорить с тобой, как мужчина с мужчиной, и надеюсь, что твое сердце не дрогнет от моих слов!
   — Почему вы сомневаетесь в моей храбрости? — с упреком возразил Фабиан. — Что бы вы ни сказали мне, я не содрогнусь от страха, и что бы ни сделали, последую вашему примеру!
   — Не правда ли, Хосе, дон Фабиан говорит, как подобает мужчине! — воскликнул с гордостью канадец, обнимая юношу, затем продолжал с некоторой торжественностью: — Еще никогда три человека не находились в большей опасности, нежели мы: наши враги в семь раз сильнее нас. Если бы каждый из нас положил на месте по шести человек, то все-таки их останется почти столько же, сколько и нас!
   — Ведь мы не однажды выходили победителями из таких же неравных сражений! — заметил Хосе.
   — Мы победим и теперь! — подхватил Фабиан. — Победим теперь уже втроем!
   — Хорошо, дитя, хорошо! — одобрил Розбуа. — Но, что бы ни случилось, эти дьяволы не должны захватить нас живыми. Вот, Фабиан, — продолжал охотник, вынимая из ножен нож с ручкой из рога, — если мы останемся без оружия и очутимся во власти краснокожих, а этот кинжал будет единственным средством к спасению, что бы ты сказал тогда?
   — Я бы сказал: «Убейте меня, отец, и умрем вместе»!
   — Да, да! — воскликнул канадец, с бесконечной любовью смотря на юношу. — Это был бы лучший способ не расставаться! — При этих словах он протянул Фабиану дрожащую от волнения руку, которую тот почтительно поцеловал. Глаза Розбуа потеплели. — Что бы там ни произошло, а мы больше не расстанемся никогда, Господь да поможет нам!
   Между тем индейцы отвели пленника от Рио-Хилы еще футов на пятьсот и поставили его на некотором расстоянии перед собой, а сами, предварительно спешившись, выстроились в плотную шеренгу параллельно берегу.
   — Я догадываюсь, какое именно удовольствие предвкушают индейцы! — заметил Розбуа. — Они пустят своего пленника вперед и дадут ему возможность бежать; затем бросятся все вслед за ним с копьями и томагавками в руках. Если у белого проворные ноги, то, когда он добежит до берега, мы закричим, чтобы он плыл к нам. Несколько наших метких выстрелов предохранят его от нападения краснокожих, и в таком случае он проберется к нам на остров невредимым. Остальное — наша забота. Но в случае, если страх парализует его силы, первый же догнавший его индеец раздробит ему череп томагавком или пронзит насквозь копьем. Во всяком случае, мы постараемся сделать для его спасения все, что в наших силах.
   Индейцы и притаившиеся на островке белые с волнением ожидали сигнала Черной Птицы. Однако вождь сперва сделал знак, который нетрудно было понять: он указал пальцем на голые ноги своих воинов, а потом на сафьянные сапоги пленника. Тот понял значение этого жеста и, опустившись на песок, стал снимать сапоги. Пока он разувался, нарочно неспеша, стараясь хоть на короткое время отсрочить начало бесчеловечной охоты, возвратилась вторая пятерка апачей, теперь вооруженных до зубов. Впрочем, они мигом соскочили с коней, отложили в сторону все свое оружие, кроме томагавков или копий, и с радостными восклицаниями пополнили ряд соплеменников.
   Но вот белый снова встал, и уже выставив одну ногу вперед, апачи с нетерпением пожирали глазами свою жертву. Черная Птица хлопнул в ладоши. Раздавшийся вслед за тем рев можно только сравнить с воем стаи ягуаров, преследующих ланей. Хотя гонимый ужасом пленник мчался со скоростью оленя, индейцы не отставали и прыгали за ним, подобно разъяренным тиграм.
   Благодаря расстоянию в десяток футов, изначально отделявшему его от краснокожих, пленник счастливо пробежал часть дистанции до реки, но силы явно начали покидать его; камни и колючки кактусов впивались ему в босые ступни и раздирали их до крови. В ту минуту, когда он уже был совсем близко от кромки воды, один из индейцев подскочил к нему и нанес сильный удар копьем, которое проскочило между плечом и рукой преследуемого.
   Индеец выпустил из рук копье, потерял равновесие и упал.
   Пленник, которым оказался не кто иной, как Гайферос, посланный доном Эстебаном на поиски Кучильо, остановился, не зная, поднять ли ему копье, тоже упавшее на землю, или нет. Инстинкт самосохранения одержал верх и заставил его бежать далее, однако даже мгновенное промедление сыграло свою роковую роль: он почти потерял фору.
   Фабиан не выдержал напряжения:
   — О, дьяволы! Они…
   Розбуа тотчас же зажал ему рот рукой.
   — Молчи! Не лишай своим криком несчастного последней возможности спастись! Пусть только краснокожие приблизятся на выстрел!
   С тревогой и волнением охотники следили за исходом поединка одного человека против двадцати врагов. Вдруг в облаке пыли, поднятом при этом смертельном состязании, над головой Гайфероса сверкнул томагавк; несчастный тяжело рухнул на землю, но вследствие сильного разбега прокатился почти до самой воды. Канадец хотел выстрелить, но опасение попасть в мексиканца заставило его промедлить всего несколько мгновений. Когда же ветер рассеял облака пыли, и Розбуа выстрелил, то оказалось слишком поздно: сраженный пулей индеец покатился по земле, держа в руках окровавленный скальп обезображенного Гайфероса.
   На этот неожиданный выстрел, вслед за которым раздался воинственный крик канадца и Хосе, остановившиеся неподалеку индейцы ответили дружным ревом, не обращая внимания на пленника, которого они считали уже трупом. Однако вскоре несчастный поднялся на ноги и сделал несколько шагов вперед; но кровь лилась у него с головы ручьями, совершенно ослепляя его, и он в изнеможении снова рухнул на песок.
   Канадец дрожал от негодования.
   — Боже! — воскликнул он. — Если в теле несчастного тлеет хоть одна искра жизни, беру тебя в свидетели, мы спасем его! От скальпирования не умирают!

III. ХИТРОСТИ ИНДЕЙЦЕВ

   После того как канадец дал свою искреннюю и великодушную клятву, рожденную благородным негодованием, с берега донесся жалобный слабый голос.
   — Слышите? Страдалец молит о помощи! — воскликнул он и впервые с момента появления индейцев, поднялся над тростниками.
   Завидев лисью шапку на голове великана и его длинный тяжелый карабин, который он держал в руках будто тростинку, апачи в миг распознали в нем одного из самых заклятых своих врагов и невольно попятились, поскольку внезапное появление канадца, известного всем индейским племенам на пространстве от прохладных канадских лесов до жарких мексиканских пустынь под грозным прозвищем Красный Карабин, явилось для апачей полной неожиданностью. Ведь за исключением Черной Птицы никто их них даже не предполагал о его нахождении на островке.
   Красный Карабин устремил пристальный взгляд на скальпированного Гайфероса, жалобно звавшего на помощь. Индеец, снявший с него скальп, судорожно сжимал свой трофей в сведенных судорогой смерти пальцах. При этом жутком зрелище канадец встал во весь свой гигантский рост и скомандовал:
   — Поддержите меня огнем и помните, что мы не должны достаться красным койотам живыми!
   С этими словами он спрыгнул в воду, которая покрыла бы всякого другого с головой, но ему достигала едва до плеч. Ружье, которое он нес перед собой, удерживало апачей на почтительном расстоянии.
   — Стреляйте только после меня! — предложил Хосе Фабиану. — Моя рука тверже, да и кентуккийская винтовка бьет вдвое дальше вашего ружья. В любом случае поступайте как я и держитесь наготове. Если кто-нибудь из этих псов хотя бы шевельнется, я первым расправлюсь с ним по-свойски!
   Устремив на своих врагов, державшихся на почтительном отдалении, блестящий взгляд, Хосе угрожал им, готовый выстрелить при малейшем подозрительном их движении.
   Между тем канадец продолжал спокойно вброд шагать к берегу, и вода начала уже мелеть, как вдруг один из индейцев вскинул ружье, намереваясь выстрелить в бесстрашного охотника. Но выстрел Хосе предупредил его намерение, и дикарь ничком уткнулся в песок, выронив оружие.
   — Ваша очередь, дон Фабиан! — проговорил Хосе, откинувшись по обычаю американских охотников навзничь, чтобы снова зарядить винтовку. Фабиан спустил курок, но его выстрел оказался менее удачен, да и ружье не било на такое большое расстояние, так что индеец, в которого он стрелял, лишь испустил крик ярости, но не упал. Несколько стрел просвистели около канадца; не теряя своего обычного хладнокровия, он пригибался или уклонялся от них, ловко прикрываясь прикладом. Когда он вышел на берег, Хосе успел снова зарядить винтовку и приготовился стрелять. В эту минуту между индейцами произошло какое-то замешательство, которым старый охотник воспользовался, чтобы схватить несчастного Гайфероса и взвалил себе на спину.
   Тот уцепился великану за плечи, догадавшись все-таки, несмотря на то что плохо соображал, оставить свободными руки своего спасителя, и канадец снова вошел со своей ношей в воду, но на этот раз пятясь задом; ему пришлось-таки раз выстрелить, и еще один апач забился в агонии на земле. Неспешное отступление гиганта внушало какое-то невольное уважение и опасение краснокожим, и под защитой винтовок Хосе и Фабиана канадец благополучно добрался до островка и бережно опустил на него бесчувственного Гайфероса.
   — По всей видимости, трое выбыли из их рядов! — заметил Розбуа. — Значит, на несколько минут нам дадут передышку. Вот видишь, Фабиан, что значит с умом взяться за дело! Краснокожие получили свое. Для начала ты стрелял прямо-таки недурно, а когда у тебя появится такая же надежная кентуккийская винтовка, как и у нас, ты вскоре сделаешься отличным стрелком!
   Краснокожие скрылись из вида, и эта, пусть кратковременная, удача, казалось, заставила канадца забыть его мрачные предчувствия, и он ободряюще обратился к жалобно стонавшему Гайферосу:
   — К сожаления, почтеннейший, мы немножко опоздали с помощью и не успели спасти ваших волос, ну, это ничего не значит для мужчины. У меня есть множество друзей, с которыми случилось такое же неприятное происшествие, и они тем не менее отлично обходятся без прически. Да оно и удобнее: по крайней мере, не придется терять на нее времени. Главное, вы остались живы, и теперь следует позаботиться, чтобы вы поскорее окончательно поправились!
   С помощью оторванных от рубашки Гайфероса полос материи охотник перевязал ему голову, положив на нее компресс из перемятых и смоченных водой листьев магнолии. Благодаря лечебной повязке, лицо страдальца приняло менее жуткий вид, особенно когда с него смыли всю запекшуюся кровь.
   — Вот видишь, — обратился к Фабиану канадец, все еще утешая себя надеждой, что юноша согласится всегда жить с ним неразлучно, — ты должен основательно познать жизнь пустыни и нравы ее обитателей. Лишившись трех соплеменников, апачи вмиг смекнули, из какого мы теста и что с нами не так-то легко совладать! Теперь они постараются добиться хитростью того, чего не сумели достичь силой. Заметь, как все сразу стихло после того, как они на какое-то время ретировались.
   Действительно, окрестность погрузилась в свое зловещее безмолвие; листья деревьев тихо шелестели под ветром, и при свете заходящего солнца вода реки окрасилась в яркие цвета. На необозримое пространство тянулась вдаль вновь опустевшая саванна, тишина которой не нарушалась ни звуком.
   — Думаете, апачи вернутся? — спросил Фабиан.
   — Ни секунды не сомневаюсь, мой мальчик! Итак, Хосе, как ты оцениваешь обстановку? Ведь их осталось всего семнадцать!
   — Если их и впрямь семнадцать, то мы, пожалуй, справимся с ними. Ну, а если к ним придет подкрепление?
   — Ничего не поделаешь! Воспрепятствовать этому мы не в состоянии! Наша жизнь в руках Божиих, и, конечно, мы подвергаемся большому риску! — грустно заметил канадец, снова охваченный мрачными опасениями за Фабиана. — Скажите-ка, дружище, — обратился он к Гайферосу, — ведь вы из отряда дона Эстебана?
   — Разве вы его знаете? — спросил раненый слабым голосом.
   — Конечно! А каким образом вы очутились так далеко от вашего лагеря?
   Гайферос рассказал, как по приказанию дона Эстебана он отправился на поиски их проводника Кучильо и сам заблудился; несчастный случай натолкнул его на охотившихся за мустангами индейцев.
   — Как вы назвали вашего проводника? — спросил Фабиан.
   — Кучильо!
   Фабиан обменялся с Розбуа многозначительным взглядом.
   — Весьма возможно, — шепнул канадец Фабиану, — что наши подозрения насчет этого дьявола в белой шкуре не лишены основания, и он действительно ведет экспедицию к Вальдорадо. Но если мы ускользнем из лап краснокожих, то, вероятно, быстрее их доберемся до цели! Еще один вопрос, — обратился он к раненому, — и мы оставим вас в покое: сколько людей сейчас у дона Эстебана?
   — Шестьдесят, сеньор!
   Получив эти сведения, канадец вторично смочил свежей водой воспаленный череп раненого; тот сразу почувствовал значительное облегчение. И вскоре заснул глубоким, похожим на забытье сном.
   — Теперь, — сказал старший охотник, — нам пора подумать о собственной безопасности и соорудить какое-нибудь более надежное укрепление, чем хилая изгородь из листвы и тростника, которая нас не защитит ни от пуль, ни от стрел! Обратил ли ты внимание, сколько ружей в распоряжении у индейцев? — спросил он Хосе.
   — Семь, если не ошибаюсь! — ответил бывший микелет.
   — Верно, я тоже сосчитал, — подтвердил Фабиан.
   — Значит, десятерых из них мы можем не слишком опасаться! — продолжал Розбуа. — Апачи наверняка не решатся напасть на наше убежище ни сверху, ни снизу по течению реки; но вполне могут частично переправиться на другой берег и таким образом поставить нас меж двух огней. Вероятно, поэтому они и скрылись пока!
   Сторона островка, обращенная к левому берегу, на котором первоначально показались индейцы, была достаточно защищена торчащими из земли корнями, напоминавшими рогатины и колья, употребляемые для окопов; зато противоположную сторону, с которой следовало ожидать новой атаки, прикрывали лишь густые заросли тростника и три куста молодых ив. Красный Карабин и Хосе тотчас приступили к укреплению слабой стороны своей импровизированной крепости. Благодаря мощи своих мускулов, Розбуа удалось с помощью друзей вырвать с верхней по направлению течения реки стороны островка несколько сухих стволов деревьев и больших сучьев, прибитых недавно к нему водой. В течение часа островитяне соорудили на правой стороне нечто вроде завала, способного защитить от пуль.
   — Вот, Фабиан, — сказал Красный Карабин, — мы теперь в такой же безопасности за этой оградой, как в бревенчатом блокгаузе! Пули могут достать нас лишь сверху, но мы позаботимся, чтобы ни один из краснокожих дьяволов не взобрался на вершину дерева!
   Канадец потирал руки от удовольствия, радуясь тому, что ему удалось устроить для Фабиана такую превосходную защиту; затем указал юноше безопасное место в наиболее защищенном пункте.
   — А ты заметил, — спросил канадец у Хосе, — как при каждом нашем усилии оторвать от островка ствол или сухую ветку он вздрагивал до самого основания?
   — Верно, — подтвердил тот. — Я было подумал, что он сорвется с места и поплывет по течению!
   Опыт подсказывал Розбуа и Хосе, что перемирие приходит к концу и приближается самая решительная минута схватки, исход которой мог оказаться смертельным для всех четверых.
   Канадец предложил своим спутникам экономить боеприпасы и дал Фабиану несколько практических советов стрельбы по движущимся целям. Затем все трое заняли свои позиции и приготовились к защите. Ни речная гладь, ни прибрежные заросли справа и слева не ускользали от пристального внимания опытного лесного бродяги.
   Прошло несколько минут, в продолжение которых царившая вокруг тишина нарушалась только тяжелым дыханием раненого и плеском воды о берега островка. Вечер уже наступил, и солнце вот-вот готовилось окончательно скрыться за горизонтом.
   В сгущавшихся сумерках росшие по берегам кусты и деревья принимали фантастические формы сказочных окутанных мраком чудовищ. Зелень деревьев приняла темный оттенок, и мало-помалу кругом почти совершенно стемнело. Однако привычка к охотничьей жизни и близость опасности настолько развили слух и зрение обоих охотников, что им могли бы позавидовать даже краснокожие, и ночная темнота не ослабила их бдительности.
   — Хосе, — проговорил неожиданно старший охотник так тихо, как будто ожидаемая роковая минута уже пришла. — Не кажется ли тебе, что вон тот куст, — при этом он указал рукой на росшую на берегу раскидистую ракиту, — изменил свою первоначальную форму и сделался шире?
   — Верно, — подтвердил бывший микелет, — куст явно изменил свой вид!
   — Посмотри-ка и ты Фабиан, — продолжал Розбуа, — у тебя должно быть острое зрение! Не кажется ли тебе, что с левой стороны ракиты листья не держатся так прямо, как те, которые питаются свежими соками из корней растения? Они как будто слегка привяли и опустились.
   Молодой человек раздвинул немного тростник и стал внимательно вглядываться в указанное канадцем дерево.
   — И мне так кажется, однако взгляните-ка вон туда: по-моему, между той ивой и ракитой появился новый куст, которого там не было час назад! Точно, не было! — убежденно повторил Фабиан.
   — Ага! — воскликнул канадец удовлетворенно. — Вот, что значит жить вдали от городов: малейшие изменения в природе уже врезаются в память и служат драгоценными указаниями. Ты воистину создан для жизни в лесу, Фабиан!
   Хосе поднял ружье и направил на новоявленный куст.
   — Хосе понимает все с полуслова, — заметил Красный Карабин, — он знает не хуже меня, что индейцы нарубили ветвей и устроили из них живую изгородь. Однако они не слишком высокого мнения о нас, а между тем мы могли бы их сами поучить таким хитростям, которые никогда не придут им в голову. Предоставь этот куст Фабиану, — обратился канадец к испанцу, — это для него не трудная цель, а сам причеши-ка свинцовым гребешком те ветви, на которых начинают вянуть листья. Позади них скрывается индеец, меть в самую середину, Фабиан! — быстро добавил он.
   С островка одновременно грянули два выстрела, слившихся в один звук. Искусственный куст разом опустился, и зоркие глаза охотников разглядели за ним красное, корчившееся на земле тело. Ветви ракиты с поникшими листьями также конвульсивно задрожали.
   Хосе и Фабиан тотчас откинулись на спины, снова заряжая свое оружие, а канадец приготовился стрелять.
   Над головами охотников разом просвистало несколько пуль, сорвав с деревьев листья и мелкие ветки, полетевшие во все стороны, и пронзительные вопли апачей разодрали тишину.
   — Если не ошибаюсь, то красных койотов осталось всего пятнадцать! — воскликнул Красный Карабин. — Как, черт возьми, приятно подсчитывать убитых врагов!
   Канадец приподнялся на колени, чтобы лучше вглядеться вдаль. Солнце еще освещало закатными лучами кроны самых высоких деревьев.
   — Внимание, друзья! — предупредил Розбуа. — Я заметил, как колеблются ветви одной ивы, и готов поклясться, что это не ветер их шевелит! Верно, один из негодяев взбирается или уже взобрался на вершину дерева!
   И действительно, грянул выстрел, и пуля вонзилась в один из стволов на островке, подтвердив, таким образом, слова охотника.
   — Черт побери! — воскликнул он. — Надо заставить индейца показаться!
   Он снял с себя шапку и куртку, нацепил их на сук и выставил сук между ветвями на обозрение индейцев. Фабиан внимательно следил за действиями старика.
   — Имей я дело с белыми солдатами, — проговорил Красный Карабин, — то встал бы рядом с курткой, так как солдат непременно выстрелил бы в нее; но в данном случае я встану позади, так как индейца не надуешь столь примитивной хитростью, и он будет метить чуть в сторону от моей одежды. Живее ложитесь, друзья, и спустя минуту вы услышите, как пули просвистят слева или справа от меня.
   Канадец опустился на колени за курткой, готовый выстрелить во внушавшее ему подозрение дерево. Он не ошибся в своих предположениях: не прошло и минуты, как пули индейцев просвистали с обеих сторон от шапки охотника, так что вокруг него обильно посыпались сбитые листья.
   — Вот так мы побьем индейцев их собственным оружием! Ну, Фабиан, у нас сейчас станет еще одним врагом меньше!
   И Розбуа выстрелил в одно из разветвлений тополя, где виднелось красноватое пятно, которое всякий другой человек принял бы за высохшие листья, но Красного Карабина оно не могло обмануть. Вслед за его выстрелом с дерева упал, подобно плоду, сорванному порывом ветра, труп индейца и тяжело грохнулся о землю.
   С берега раздался такой яростный рев, что надо было иметь поистине железные нервы, чтобы не задрожать от страха. Даже раненый, которого до сих пор не могли разбудить ружейные выстрелы, очнулся от сна и прошептал дрожащим голосом:
   — Virgen de los Dolores!^[58] Неужели стая тигров воет в темноте?! Пресвятая Дева! Сжалься надо мной!
   — Лучше возблагодарите ее! — прервал канадец. — Негодяи могли бы своим ревом обмануть такого новичка, как вы, но не меня, старого лесного бродягу. Вам, верно, приходилось слышать ночью в темноте вой койотов? Они перекликаются между собой, точно их целая стая, а их всего-то трое либо четверо. Индейцы подражают койотам, и я уверен, что теперь их всего четырнадцать. Эх, если бы я мог заманить их в реку, то ручаюсь, что ни один из них не вернулся бы в свой атепетль^[59], чтобы сообщить о поражении своим соплеменникам!
   В ту же минуту, как будто повинуясь какому-то внезапному наитию, канадец заставил своих товарищей снова прилечь на спину: в таком положении они были почти в безопасности, благодаря защищенным берегам островка.
   Как будто само небо внушило старому охотнику такое решение, так как едва успели наши друзья улечься, как рой пуль и стрел пробил тростниковую ограду в том самом месте, где только что находились охотники. К счастью, ни пули, ни стрелы не задели ни одного из них.
   Едва только грянули выстрелы, канадец опрокинул назад сук с нацепленными на него шапкой и курткой, как будто сам был внезапно сражен неприятельской пулей, и на островке воцарилась глубокая тишина, точно все на нем вымерло. Индейцы приветствовали это безмолвие криками торжества, и затем снова последовал залп с их стороны, но на островке по-прежнему ничто не шелохнулось.
   — Как будто краснокожий взбирается на дерево! — прошептал Хосе.
   — Вижу, но не шевелитесь даже, если он будет стрелять. Это большой риск, ну да, Бог даст, индеец промажет! Он тотчас спустится и объяснит своим собратьям, что видел на острове трупы четырех бледнолицых!
   Несмотря на рискованность такой затеи, предложение Красного Карабина было принято безоговорочно. Охотники замерли, распростершись, однако не без опаски следя за движениями индейца. Краснокожий поднимался по дереву с большой осторожностью, медленно перелезая с ветки на ветку, пока не достиг достаточной высоты, чтобы заглянуть в глубь островка.
   Еще не совсем стемнело, а потому можно было без труда наблюдать за движениями апача, когда он показывался среди густой листвы. Взобравшись на достаточную высоту, краснокожий поместился на одном из толстых сучьев и осторожно высунул из листвы голову. Вид распростертых тел, по-видимому, не удивил его, но он, вероятно, подозревал хитрость, так как действовал очень осторожно: излишняя отвага его соплеменника, убитого на этом самом дереве, послужила для него хорошим уроком.
   Тем не менее апач высунулся наконец из листвы и направил дуло ружья на островок; глазами он, как змея, пожирал своих врагов, однако не стрелял. Он то опускал ружье, то снова прицеливался и повторял это движение несколько раз; охотники сохраняли неподвижность мертвецов. Тогда индеец испустил торжествующий крик.
   — Клюет! — шепнул Красный Карабин.
   — Погоди, собачий сын, — проговорил сквозь зубы Хосе, — я тебе отплачу за все с лихвой, если, конечно, ты раньше не продырявишь меня! — самокритично добавил бывший микелет.
   — Это Черная Птица, — зашептал канадец, — он обладает храбростью и осторожностью истинного вождя!
   А индеец снова направил дуло ружья на неподвижно распростертые тела охотников; он долго прицеливался с таким хладнокровием, как будто участвовал в состязании в стрельбе в своем атепетле; наконец вождь выстрелил, пуля попала в ствол дерева на расстоянии нескольких дюймов от головы Хосе. Разлетевшиеся щепки ударили охотника в лоб так сильно, что оцарапали его до крови, однако тот не шелохнулся и только тихо пробормотал:
   — Проклятый краснокожий! Скоро я пощекочу тебе селезенку!
   Капли крови попали на лицо лежавшего близ Хосе канадца.
   — Ты ранен? — спросил он озабоченно.
   — Пустая царапина! — равнодушно ответил тот.
   — Слава Богу!
   Вождь снова испустил радостный крик и быстро спустился с дерева, почти не скрываясь.
   Охотники вздохнули с облегчением, хотя успех их хитрости был еще не вполне очевиден: вероятно, у апачей оставалось какое-то сомнение, так как за последним криком Черной Птицы на берегу наступило продолжительное молчание.