Страница:
— А Орел и Пересмешник, что сталось с ними? Я вверил моему брату одиннадцать воинов, где они? — спросил Черная Птица суровым тоном, подавив первое движение радости, вызванное известием о захвате Фабиана.
— Девять из них отправились в царство теней, — ответил метис. — Но зачем вождь хмурит брови? Он день и ночь осаждал троих белых на острове Рио-Хилы. Что он сделал со своими воинами? Их пожрали речные рыбы; рука Черной Птицы надолго парализована. Между тем метис в продолжение двенадцати часов захватил Молодого Воина Юга и обезоружил Орла и Пересмешника, над которыми теперь издеваются буйволы, лани и дети индейцев!
— Орел и Пересмешник идут по нашим следам. Они раздобыли оружие и свой путь устилают трупами наших воинов!
И Черная Птица сообщил метису о тех схватках, которые он выдержал со времени ухода бандитов из мексиканского лагеря. Слушая его, пират яростно скрежетал зубами.
По окончании рассказа между обоими собеседниками, взаимно недовольными друг другом, водворилось тяжелое молчание. Быть может, их разговор принял бы потом острый характер, если бы не прибытие шести индейцев. То были остатки отряда Антилопы, уцелевшие от резни при Тесном Проходе, где, как известно, и сам их предводитель поплатился жизнью.
Тогда вся ярость индейцев обратилась на Фабиана. Это был естественный выход, который она должна была найти.
— Где сын Орла? — закричал Черная Птица.
— Там! — отвечал метис, указав на противоположный берег, где Кровавая Рука сторожил пленника.
— Он умрет! — заявил вождь.
Радостные крики приветствовали этот краткий и ясный приговор.
Когда вопли индейцев стихли, метис продолжал:
— Сверкающий Луч также идет по нашим следам; его привлекает к Бизоньему озеру та белая девушка, которую ты видишь перед собой. Но он не найдет ее, так как метис увезет ее к себе, предоставив Черной Птице одному завладеть сотней мустангов, запертых белыми в эстакаде. Метис отдает свою долю вождю апачей, ибо для него голубка Бизоньего озера драгоценнее, чем все скакуны прерий! — Спокойное бесстыдство, с которым метис, уверенный в своей силе, ловкости и несокрушимом мужестве, освобождал себя от обещания, данного им Черной Птице, когда этот последний становился ему не нужен, вызвало у индейца взрыв ярости. Однако он постарался сдержать свой гнев, чувствуя, что полученная им рана в плечо значительно ослабила его силы и что карабины обоих пиратов для него могущественные союзники.
— Эль-Метисо, — сказал он, — так спешит нас покинуть, что забывает одну важную вещь. Или он так боится воина, спешащего к Бизоньему озеру, что позабыл о своем обещании отдать в мои руки того, который известен у команчей под именем Сверкающего Луча?
Эти слова Черной Птицы изменили решение метиса, уже намеревавшегося уехать вместе со своими пленниками.
— Хорошо, Эль-Метисо останется, потому что он не боится ничего, даже сверкающих лучей Великого Духа! — гордо произнес бандит, намекая на предводителя команчей, которого он будто бы боялся, по мнению вождя апачей.
Несмотря на ряд потерь, понесенных отрядом Черной Птицы во время перехода к Развилке Красной реки, он все еще насчитывал в себе до сорока всадников. Кроме того, бандиты привели с собою десятерых липанов и шестерых апачей из отряда Антилопы. Апачи, следовательно, располагали достаточною силою, чтобы с успехом напасть на ничего не подозревавших вакеро, даже если бы к последним подоспели вовремя вождь команчей со своим отрядом. Быстрота передвижения Черной Птицы объяснялась не только тем, что все воины его были конные, но и тем, что он был почти уверен, что охотники и их союзники не подойдут к Бизоньему озеру ранее ночи или, по крайней мере, солнечного захода. Воины пустыни порой наивны и непредусмотрительны, как дети, и, подобно последним, подвержены мгновенным капризам. Казнь белого была для них более занимательным зрелищем, чем грабеж лошадей.
Итак, с общего согласия было решено принести Фабиана в жертву Великому Духу перед началом боя. Пока томагавки индейцев обрубали ветви молодого дерева, предназначенного служить столбом пыток, Розарита наконец очнулась. Но при виде метиса, смотревшего на нее страстным взглядом, несчастная девушка снова закрыла глаза, несмотря на утешение отца, расточавшего проклятия своим палачам.
— Потише, друг! — холодно заметил метис. — Не бойся за свою жизнь: несколько мешков золота да сотня коней возвратят тебе свободу. Что касается голубки Бизоньего озера, то она сперва сделается женою храброго воина, а потом увидим, какой выкуп назначить за нее! Я слышал, что белые женщины так непокорны своим мужьям, что по истечении известного времени бывает очень приятно отделаться от них даже даром.
С этими словами метис, не обращая внимания на яростные проклятия дона Августина и мольбы сенатора, равнодушно стал смотреть на приготовления к казни Фабиана.
Подобно тому, как за несколько дней перед тем дон Антонию де Медиана измерял минуты, остававшиеся ему для жизни, длиною тени, отбрасываемой кинжалом Фабиана, так и теперь смещение солнца к западу говорило пленнику о приближении смерти. Ничто не указывало ему на скорее прибытие освободителей: в короткие промежутки молчания никакой отдаленный шум не примешивался к вздохам ветра в береговом камыше, не виднелось на горизонте облака пыли, не раздавалось по реке плеска весел, рассекавших воду под усилиями его друзей. Еще несколько минут — и его покровителям, которые уже двое суток спешат по его следам, осталось бы лишь отомстить за его смерть.
Уже пучок зажженной травы воспламенил несколько сухих веток дерева, служившего столбом казни; уже нанесенный апачами хворост превратился в груду раскаленных углей, и, таким образом, приготовления к казни окончились, а между тем на горизонте было все то же молчание, все та же неподвижность, за исключением каравайки, стрелой летавшей над лугами, да отдаленного стука бобров.
— Пора, я думаю! — сказал метис вождю.
— Мои воины ждут лишь пленника! — отвечал Черная Птица.
— Будет сделано согласно желанию моего брата!
Метис приказал опять спустить пирогу в воду и привезти пленника и его караульных.
— Ну наконец-то! — обрадовался Кровавая Рука, поднимаясь над кустом, из-за которого он наблюдал за приготовлениями к страшному зрелищу. — Мне ужасно надоела роль сторожевой собаки!
Пират откровенно зевнул, потягиваясь всем своим сухопарым телом, потом наклонился к пленнику.
— Ты, малый, вероятно, тоже устал от всех этих проволочек, чтобы их черти взяли!
Через мгновение над кустами показалась фигура Фабиана, поддерживаемая сильными руками старого пирата.
— Держись лучше… Вот так, — говорил неумолимый старик, пока пленник, у которого все члены онемели от стягивавших их ремней, употреблял все усилия, чтобы не потерять равновесия и держаться прямо, как подобало воину, желающему спокойно встретить последнюю минуту. — Теперь, — продолжал пират, — если ты хочешь попеть для развлечения, то воля твоя!
Бледное лицо Фабиана, на котором даже приближение мучительной смерти не вызвало выражения страха, показалось лишь на одну секунду. Покачнувшись на будто одеревеневших, затекших ногах, не имея возможности пошевелить связанными руками, он осел назад и рухнул за кусты.
— Развяжи мне руки, — сказал он твердым голосом. — Неужели боишься?
— Ну, ладно! Куда ни шло! Все равно тебя сейчас всего окорнают!
Старый пират перерезал узел ремней, стягивавших руки пленника, и Фабиан смог встать и держаться прямо.
По-видимому, его еще не покинула последняя надежда на спасение или, вернее, последняя мысль о своей любви, так как, взглянув на горизонт, по-прежнему молчаливый, он устремил взгляд на противоположный берег, откуда недавно донесся отчаянный женский крик.
Однако густая высокая трава скрывала от него трех пленников, из которых двое, сенатор и гасиендеро, спрашивали друг друга с дрожью, какому несчастному белому уготована казнь.
Но вот пирога спущена на воду, два индейца уже взялись за весла. Внезапно со стороны Бобрового пруда раздался чей-то громовой голос и эхом раскатился вдали.
Апачи вздрогнули, а Фабиан инстинктивно почувствовал, что то был голос друга. Не успело еще замереть эхо, как новый крик, несравненно громче первого, вырвался из могучих легких лесного бродяги, которому вторил голос бывшего микелета. Оба друга только что выкрикнули имя Фабиана, как преграду между ним и смертью, которая ему угрожала, и Фабиан не колеблясь отвечал им.
— Собака! — взревел Кровавая Рука, замахиваясь на пленника ножом, но Фабиан увернулся и схватил старого пирата за руку. Завязалась короткая борьба между пленником и его свирепым стражем, исход которой не представлял сомнения, благодаря необычайной силе американца. Между тем крики канадца, испанца и Сверкающего Луча, раздавшиеся с трех противоположных сторон, слились с диким воем краснокожих. И среди этого выделялся яростный лай дога, походившего на рассвирепевшего ягуара.
Стараясь отклонить направленный в его грудь нож разбойника, молодой человек, еще слабо державшийся на ногах, опутанных ремнями, споткнулся и упал. Падение и спасло ему жизнь в тот миг.
Среди возраставшего шума, оглашавшего еще недавно столь спокойную равнину, старый пират вдруг вспомнил, что жизнь пленника принадлежит Черной Птице. Оставив пока Фабиана, Кровавая Рука напрягал всю силу зрения, стараясь разглядеть угрожавших им врагов. Перед его глазами развертывался густой ковер желтоватой зелени, мешавшей ему видеть, что делалось впереди.
Все, что он смог заметить, это пятерых конных индейцев, головы которых выставлялись из высокой травы. Около них и дальше трава колыхалась, как будто там бежало стадо буйволов. В то же время сзади апачей раздалось справа и слева пять выстрелов, положивших пятерых из них.
Тогда перед глазами старого бандита открылась на другом берегу реки картина панического смятения. Схватив карабин и изрыгая дикие проклятия, бандит тщетно искал, в кого бы нацелиться: густая трава по-прежнему скрывала от него неприятелей.
Несколько апачей, видя, что они не успевают добежать до своих лошадей, прыгнули в пирогу и, не обращая внимания на крики Кровавой Руки и проклятия метиса, изо всех сил стали грести к противоположному берегу.
Большинство апачей, однако, успело вскочить на коней и теперь поспешно гнало их в реку, так как сзади них, на равнине, начинали уже подниматься густые клубы дыма, сквозь которые блестели длинные языки пламени, жадно пожиравшего высокую сухую траву. Ужас охватил индейцев скорее, чем пожар распространился по равнине. Те из них, которые остались без лошадей, бросались вплавь.
— Воины робкие с сердцем женщины! Трусы! — отчаянно ревел метис, напрасно пытаясь остановить бегство краснокожих. Дым, наносимый ветром, треск пылавшей травы, а главное, паника, вызванная стремительною атакой невидимых врагов, делали бесполезными призывы бандита.
Бросив тогда бесполезные попытки, метис решил позаботиться о спасении собственной драгоценной добычи. Схватив за узду лошадь, с которой только что свалился всадник, он подскочил к Розарите, очнувшейся от грохота выстрелов. Первым, кого она увидела, был метис; его искаженное бешенством лицо было ужасно. Она пыталась было бежать, но пират схватил ее за руку и, несмотря на ее крики и крики отца и сенатора, по-прежнему бессильных в своих узах, поднял ее и перебросил поперек седла, куда вслед за тем и сам вскочил. Секунду спустя его конь рассекал грудью волны реки, вспененной сорока другими всадниками.
Описанная сцена произошла так быстро, что нападающие не могли предупредить ее. Облако дыма скрывало от их глаз врагов, к которым они стремились, и только их смятенные голоса доносились из-за этой темной завесы.
— Сюда, Красный Карабин! — кричал громовым голосом Хосе. — Я слышу, как ревет эта собака метис. Где ты, красно-белая гадина?
— Помогите! Ради всех святых, помогите! — кричали сенатор и гасиендеро, стараясь разорвать ремни и чуть не задыхаясь от дыма, который набегал на них черными клубами.
— Вильсон! — послышался спокойный голос.
— Сэр! — ответил другой, не менее спокойный.
Дым продолжал крутиться густым вихрем, трава трещала, жадно пожираемая пламенем, набегавшим со всех сторон. И, вероятно, среди страшного смятения, царившего как у нападающих, так и у беглецов, были бы позабыты сенатор и дон Августин, несмотря на все их крики, если бы неожиданно не раздался невозмутимый голос сэра Фредерика:
— Вильсон! Бросьте заниматься моей особой. Слышите, двое несчастных где-то недалеко отсюда подвергаются большой опасности! Ну, так вообразите, что опасность угрожает лично мне.
Обскакав пламя надвигавшегося пожара, англичанин и янки помчались к тому месту, откуда продолжали доноситься призывы о помощи. И было пора: палящий жар уже начал охватывать двух пленников, когда подоспели спасители и перерезали их ремни. Несчастный отец, едва обретя свободу, вскочил одним прыжком на ноги и опрометью кинулся к реке. Там ему представилось месиво лошадей, всадников, боровшихся с течением, людских и лошадиных голов. И все это кричало, ржало и взаимно друг другу мешало, стремясь достигнуть противоположного берега. Одни перебивали дорогу другим, некоторые бессильно неслись по течению, наконец, третьи уже выскакивали на берег. Среди последних дон Августин увидел Эль-Метисо.
На мгновение метис попался на глаза дону Августину. Он держал на руках драгоценную ношу; гасиендеро даже разглядел развевающееся платье дочери; спустя миг пират исчез вместе со своей жертвой за деревьями.
Крик бешенства и горя вырвался из груди несчастного дона Августина, и в то же мгновение он почувствовал, как чья-то сильная рука сбросила его наземь. Не успел он еще опомниться от неожиданности, как над ним взвизгнула пуля.
— Счастливо вы отделались! — флегматично произнес чей-то голос около него.
Это был Вильсон, подоспевший к гасиендеро и толкнувший его в тот момент, когда Кровавая Рука прицелился в него из своего карабина.
— Смотрите, — продолжал янки, — как негодяй улепетывает, смущенный своим промахом. Эх, если бы я имел время зарядить свое ружье! Но я думал только о том, чтобы помешать вам сгореть заживо и получить пулю в лоб.
Тем временем последний индейский всадник достиг берега, а вскоре скрылся и Кровавая Рука в сопровождении двух караульных Фабиана, тащивших сопротивлявшегося молодого человека, с помощью деятельно помогавшего апачам старого пирата.
— Надейтесь на Бога! — ободряюще произнес сэр Фредерик, тоже подошедший к берегу, где пожар постепенно замирал, благодаря заболоченной почве. — Там есть человек, который заботится о спасении вашей дочери. Мы окружили бандитов со всех сторон, ни один из них не вырвется из кольца!
Говоря это, англичанин указал дону Августину на двадцать вакеро, скакавших вдоль реки.
Это зрелище немного уняло тревогу гасиендеро, заронив в его сердце искру надежды.
— Взгляните чуть дальше, — продолжал сэр Фредерик. — Видите наших храбрых и верных союзников?
И он указал на Хосе и Диаса, которые в двухстах шагах от них переправлялись вместе через реку верхом.
В то же время на таком же расстоянии от них, но вниз по реке, показалась лодка, странная конструкция которой удивила гасиендеро. В ней сидело пять человек, из которых двое гребцов, отличавшихся атлетическим сложением, сгибались над веслами, а около них яростно выл дог.
В четырех из них дон Августин тотчас узнал охотников за бизонами, но пятый, выдававшийся своей гигантской фигурой, был ему незнаком.
— Это Красный Карабин, — объяснил ему сэр Фредерик, — лесной охотник из Нижней Канады, у которого так же, как и у вас, дон Августин, похитили дитя — сына, надежду и гордость его жизни. Ниже по течению, со стороны Бобрового пруда, находится еще молодой и храбрый команч, их союзник. Словом, все, что в силах сделать человек, будет сделано! — заверил англичанин.
Несмотря на разделявшее их значительное расстояние, канадец и испанец одновременно заметили один другого и обменялись между собою молчаливыми, но красноречивыми жестами, как близкие, без слов отлично понимающие друг друга люди.
— Кто спасет мою дочь, — крикнул громко дон Августин, — будет обеспечен на всю жизнь!
Гасиендеро и не подозревал, что среди множества окружавших его людей находился и тот, кто отверг сокровища, в сравнении с которыми его собственное богатство представлялось просто ничтожным…
И когда гасиендеро вторично повторил свое обещание, оба охотника еще раз обменялись взглядами и жестами, после чего Хосе пришпорил своего коня, храбро плывшего под своим всадником, а Розбуа приналег на весла. Разумеется, гасиендеро приписал это действию своего обещания и, разумеется, заблуждался.
Грянувший со стороны Бобрового пруда ружейный залп показал, что Сверкающий Луч со своими воинами и Гайферос тоже не дремали. Боевой клич молодого вождя был услышан даже на берегу, где стояли Вильсон и сэр Фредерик. Дон Диас, Хосе, канадец и Энсинас отвечали своему союзнику криками, показывая, что они спешат на соединение с ним.
Вскоре дон Августин увидел, как они достигли берега и стремительно бросились сквозь ивняки и хлопчатники, почти сплошь покрывавшие болотистую почву в чаще, где готовились засесть апачи. Слишком дорогие интересы предстояло защищать белым воинам, чтобы что-нибудь могло остановить их. И, когда они скрылись из виду, лай дога, постепенно удалявшийся, свидетельствовал, что храбрые авантюристы продолжают преследование врагов.
XVI. БОБРОВЫЙ ПРУД
— Девять из них отправились в царство теней, — ответил метис. — Но зачем вождь хмурит брови? Он день и ночь осаждал троих белых на острове Рио-Хилы. Что он сделал со своими воинами? Их пожрали речные рыбы; рука Черной Птицы надолго парализована. Между тем метис в продолжение двенадцати часов захватил Молодого Воина Юга и обезоружил Орла и Пересмешника, над которыми теперь издеваются буйволы, лани и дети индейцев!
— Орел и Пересмешник идут по нашим следам. Они раздобыли оружие и свой путь устилают трупами наших воинов!
И Черная Птица сообщил метису о тех схватках, которые он выдержал со времени ухода бандитов из мексиканского лагеря. Слушая его, пират яростно скрежетал зубами.
По окончании рассказа между обоими собеседниками, взаимно недовольными друг другом, водворилось тяжелое молчание. Быть может, их разговор принял бы потом острый характер, если бы не прибытие шести индейцев. То были остатки отряда Антилопы, уцелевшие от резни при Тесном Проходе, где, как известно, и сам их предводитель поплатился жизнью.
Тогда вся ярость индейцев обратилась на Фабиана. Это был естественный выход, который она должна была найти.
— Где сын Орла? — закричал Черная Птица.
— Там! — отвечал метис, указав на противоположный берег, где Кровавая Рука сторожил пленника.
— Он умрет! — заявил вождь.
Радостные крики приветствовали этот краткий и ясный приговор.
Когда вопли индейцев стихли, метис продолжал:
— Сверкающий Луч также идет по нашим следам; его привлекает к Бизоньему озеру та белая девушка, которую ты видишь перед собой. Но он не найдет ее, так как метис увезет ее к себе, предоставив Черной Птице одному завладеть сотней мустангов, запертых белыми в эстакаде. Метис отдает свою долю вождю апачей, ибо для него голубка Бизоньего озера драгоценнее, чем все скакуны прерий! — Спокойное бесстыдство, с которым метис, уверенный в своей силе, ловкости и несокрушимом мужестве, освобождал себя от обещания, данного им Черной Птице, когда этот последний становился ему не нужен, вызвало у индейца взрыв ярости. Однако он постарался сдержать свой гнев, чувствуя, что полученная им рана в плечо значительно ослабила его силы и что карабины обоих пиратов для него могущественные союзники.
— Эль-Метисо, — сказал он, — так спешит нас покинуть, что забывает одну важную вещь. Или он так боится воина, спешащего к Бизоньему озеру, что позабыл о своем обещании отдать в мои руки того, который известен у команчей под именем Сверкающего Луча?
Эти слова Черной Птицы изменили решение метиса, уже намеревавшегося уехать вместе со своими пленниками.
— Хорошо, Эль-Метисо останется, потому что он не боится ничего, даже сверкающих лучей Великого Духа! — гордо произнес бандит, намекая на предводителя команчей, которого он будто бы боялся, по мнению вождя апачей.
Несмотря на ряд потерь, понесенных отрядом Черной Птицы во время перехода к Развилке Красной реки, он все еще насчитывал в себе до сорока всадников. Кроме того, бандиты привели с собою десятерых липанов и шестерых апачей из отряда Антилопы. Апачи, следовательно, располагали достаточною силою, чтобы с успехом напасть на ничего не подозревавших вакеро, даже если бы к последним подоспели вовремя вождь команчей со своим отрядом. Быстрота передвижения Черной Птицы объяснялась не только тем, что все воины его были конные, но и тем, что он был почти уверен, что охотники и их союзники не подойдут к Бизоньему озеру ранее ночи или, по крайней мере, солнечного захода. Воины пустыни порой наивны и непредусмотрительны, как дети, и, подобно последним, подвержены мгновенным капризам. Казнь белого была для них более занимательным зрелищем, чем грабеж лошадей.
Итак, с общего согласия было решено принести Фабиана в жертву Великому Духу перед началом боя. Пока томагавки индейцев обрубали ветви молодого дерева, предназначенного служить столбом пыток, Розарита наконец очнулась. Но при виде метиса, смотревшего на нее страстным взглядом, несчастная девушка снова закрыла глаза, несмотря на утешение отца, расточавшего проклятия своим палачам.
— Потише, друг! — холодно заметил метис. — Не бойся за свою жизнь: несколько мешков золота да сотня коней возвратят тебе свободу. Что касается голубки Бизоньего озера, то она сперва сделается женою храброго воина, а потом увидим, какой выкуп назначить за нее! Я слышал, что белые женщины так непокорны своим мужьям, что по истечении известного времени бывает очень приятно отделаться от них даже даром.
С этими словами метис, не обращая внимания на яростные проклятия дона Августина и мольбы сенатора, равнодушно стал смотреть на приготовления к казни Фабиана.
Подобно тому, как за несколько дней перед тем дон Антонию де Медиана измерял минуты, остававшиеся ему для жизни, длиною тени, отбрасываемой кинжалом Фабиана, так и теперь смещение солнца к западу говорило пленнику о приближении смерти. Ничто не указывало ему на скорее прибытие освободителей: в короткие промежутки молчания никакой отдаленный шум не примешивался к вздохам ветра в береговом камыше, не виднелось на горизонте облака пыли, не раздавалось по реке плеска весел, рассекавших воду под усилиями его друзей. Еще несколько минут — и его покровителям, которые уже двое суток спешат по его следам, осталось бы лишь отомстить за его смерть.
Уже пучок зажженной травы воспламенил несколько сухих веток дерева, служившего столбом казни; уже нанесенный апачами хворост превратился в груду раскаленных углей, и, таким образом, приготовления к казни окончились, а между тем на горизонте было все то же молчание, все та же неподвижность, за исключением каравайки, стрелой летавшей над лугами, да отдаленного стука бобров.
— Пора, я думаю! — сказал метис вождю.
— Мои воины ждут лишь пленника! — отвечал Черная Птица.
— Будет сделано согласно желанию моего брата!
Метис приказал опять спустить пирогу в воду и привезти пленника и его караульных.
— Ну наконец-то! — обрадовался Кровавая Рука, поднимаясь над кустом, из-за которого он наблюдал за приготовлениями к страшному зрелищу. — Мне ужасно надоела роль сторожевой собаки!
Пират откровенно зевнул, потягиваясь всем своим сухопарым телом, потом наклонился к пленнику.
— Ты, малый, вероятно, тоже устал от всех этих проволочек, чтобы их черти взяли!
Через мгновение над кустами показалась фигура Фабиана, поддерживаемая сильными руками старого пирата.
— Держись лучше… Вот так, — говорил неумолимый старик, пока пленник, у которого все члены онемели от стягивавших их ремней, употреблял все усилия, чтобы не потерять равновесия и держаться прямо, как подобало воину, желающему спокойно встретить последнюю минуту. — Теперь, — продолжал пират, — если ты хочешь попеть для развлечения, то воля твоя!
Бледное лицо Фабиана, на котором даже приближение мучительной смерти не вызвало выражения страха, показалось лишь на одну секунду. Покачнувшись на будто одеревеневших, затекших ногах, не имея возможности пошевелить связанными руками, он осел назад и рухнул за кусты.
— Развяжи мне руки, — сказал он твердым голосом. — Неужели боишься?
— Ну, ладно! Куда ни шло! Все равно тебя сейчас всего окорнают!
Старый пират перерезал узел ремней, стягивавших руки пленника, и Фабиан смог встать и держаться прямо.
По-видимому, его еще не покинула последняя надежда на спасение или, вернее, последняя мысль о своей любви, так как, взглянув на горизонт, по-прежнему молчаливый, он устремил взгляд на противоположный берег, откуда недавно донесся отчаянный женский крик.
Однако густая высокая трава скрывала от него трех пленников, из которых двое, сенатор и гасиендеро, спрашивали друг друга с дрожью, какому несчастному белому уготована казнь.
Но вот пирога спущена на воду, два индейца уже взялись за весла. Внезапно со стороны Бобрового пруда раздался чей-то громовой голос и эхом раскатился вдали.
Апачи вздрогнули, а Фабиан инстинктивно почувствовал, что то был голос друга. Не успело еще замереть эхо, как новый крик, несравненно громче первого, вырвался из могучих легких лесного бродяги, которому вторил голос бывшего микелета. Оба друга только что выкрикнули имя Фабиана, как преграду между ним и смертью, которая ему угрожала, и Фабиан не колеблясь отвечал им.
— Собака! — взревел Кровавая Рука, замахиваясь на пленника ножом, но Фабиан увернулся и схватил старого пирата за руку. Завязалась короткая борьба между пленником и его свирепым стражем, исход которой не представлял сомнения, благодаря необычайной силе американца. Между тем крики канадца, испанца и Сверкающего Луча, раздавшиеся с трех противоположных сторон, слились с диким воем краснокожих. И среди этого выделялся яростный лай дога, походившего на рассвирепевшего ягуара.
Стараясь отклонить направленный в его грудь нож разбойника, молодой человек, еще слабо державшийся на ногах, опутанных ремнями, споткнулся и упал. Падение и спасло ему жизнь в тот миг.
Среди возраставшего шума, оглашавшего еще недавно столь спокойную равнину, старый пират вдруг вспомнил, что жизнь пленника принадлежит Черной Птице. Оставив пока Фабиана, Кровавая Рука напрягал всю силу зрения, стараясь разглядеть угрожавших им врагов. Перед его глазами развертывался густой ковер желтоватой зелени, мешавшей ему видеть, что делалось впереди.
Все, что он смог заметить, это пятерых конных индейцев, головы которых выставлялись из высокой травы. Около них и дальше трава колыхалась, как будто там бежало стадо буйволов. В то же время сзади апачей раздалось справа и слева пять выстрелов, положивших пятерых из них.
Тогда перед глазами старого бандита открылась на другом берегу реки картина панического смятения. Схватив карабин и изрыгая дикие проклятия, бандит тщетно искал, в кого бы нацелиться: густая трава по-прежнему скрывала от него неприятелей.
Несколько апачей, видя, что они не успевают добежать до своих лошадей, прыгнули в пирогу и, не обращая внимания на крики Кровавой Руки и проклятия метиса, изо всех сил стали грести к противоположному берегу.
Большинство апачей, однако, успело вскочить на коней и теперь поспешно гнало их в реку, так как сзади них, на равнине, начинали уже подниматься густые клубы дыма, сквозь которые блестели длинные языки пламени, жадно пожиравшего высокую сухую траву. Ужас охватил индейцев скорее, чем пожар распространился по равнине. Те из них, которые остались без лошадей, бросались вплавь.
— Воины робкие с сердцем женщины! Трусы! — отчаянно ревел метис, напрасно пытаясь остановить бегство краснокожих. Дым, наносимый ветром, треск пылавшей травы, а главное, паника, вызванная стремительною атакой невидимых врагов, делали бесполезными призывы бандита.
Бросив тогда бесполезные попытки, метис решил позаботиться о спасении собственной драгоценной добычи. Схватив за узду лошадь, с которой только что свалился всадник, он подскочил к Розарите, очнувшейся от грохота выстрелов. Первым, кого она увидела, был метис; его искаженное бешенством лицо было ужасно. Она пыталась было бежать, но пират схватил ее за руку и, несмотря на ее крики и крики отца и сенатора, по-прежнему бессильных в своих узах, поднял ее и перебросил поперек седла, куда вслед за тем и сам вскочил. Секунду спустя его конь рассекал грудью волны реки, вспененной сорока другими всадниками.
Описанная сцена произошла так быстро, что нападающие не могли предупредить ее. Облако дыма скрывало от их глаз врагов, к которым они стремились, и только их смятенные голоса доносились из-за этой темной завесы.
— Сюда, Красный Карабин! — кричал громовым голосом Хосе. — Я слышу, как ревет эта собака метис. Где ты, красно-белая гадина?
— Помогите! Ради всех святых, помогите! — кричали сенатор и гасиендеро, стараясь разорвать ремни и чуть не задыхаясь от дыма, который набегал на них черными клубами.
— Вильсон! — послышался спокойный голос.
— Сэр! — ответил другой, не менее спокойный.
Дым продолжал крутиться густым вихрем, трава трещала, жадно пожираемая пламенем, набегавшим со всех сторон. И, вероятно, среди страшного смятения, царившего как у нападающих, так и у беглецов, были бы позабыты сенатор и дон Августин, несмотря на все их крики, если бы неожиданно не раздался невозмутимый голос сэра Фредерика:
— Вильсон! Бросьте заниматься моей особой. Слышите, двое несчастных где-то недалеко отсюда подвергаются большой опасности! Ну, так вообразите, что опасность угрожает лично мне.
Обскакав пламя надвигавшегося пожара, англичанин и янки помчались к тому месту, откуда продолжали доноситься призывы о помощи. И было пора: палящий жар уже начал охватывать двух пленников, когда подоспели спасители и перерезали их ремни. Несчастный отец, едва обретя свободу, вскочил одним прыжком на ноги и опрометью кинулся к реке. Там ему представилось месиво лошадей, всадников, боровшихся с течением, людских и лошадиных голов. И все это кричало, ржало и взаимно друг другу мешало, стремясь достигнуть противоположного берега. Одни перебивали дорогу другим, некоторые бессильно неслись по течению, наконец, третьи уже выскакивали на берег. Среди последних дон Августин увидел Эль-Метисо.
На мгновение метис попался на глаза дону Августину. Он держал на руках драгоценную ношу; гасиендеро даже разглядел развевающееся платье дочери; спустя миг пират исчез вместе со своей жертвой за деревьями.
Крик бешенства и горя вырвался из груди несчастного дона Августина, и в то же мгновение он почувствовал, как чья-то сильная рука сбросила его наземь. Не успел он еще опомниться от неожиданности, как над ним взвизгнула пуля.
— Счастливо вы отделались! — флегматично произнес чей-то голос около него.
Это был Вильсон, подоспевший к гасиендеро и толкнувший его в тот момент, когда Кровавая Рука прицелился в него из своего карабина.
— Смотрите, — продолжал янки, — как негодяй улепетывает, смущенный своим промахом. Эх, если бы я имел время зарядить свое ружье! Но я думал только о том, чтобы помешать вам сгореть заживо и получить пулю в лоб.
Тем временем последний индейский всадник достиг берега, а вскоре скрылся и Кровавая Рука в сопровождении двух караульных Фабиана, тащивших сопротивлявшегося молодого человека, с помощью деятельно помогавшего апачам старого пирата.
— Надейтесь на Бога! — ободряюще произнес сэр Фредерик, тоже подошедший к берегу, где пожар постепенно замирал, благодаря заболоченной почве. — Там есть человек, который заботится о спасении вашей дочери. Мы окружили бандитов со всех сторон, ни один из них не вырвется из кольца!
Говоря это, англичанин указал дону Августину на двадцать вакеро, скакавших вдоль реки.
Это зрелище немного уняло тревогу гасиендеро, заронив в его сердце искру надежды.
— Взгляните чуть дальше, — продолжал сэр Фредерик. — Видите наших храбрых и верных союзников?
И он указал на Хосе и Диаса, которые в двухстах шагах от них переправлялись вместе через реку верхом.
В то же время на таком же расстоянии от них, но вниз по реке, показалась лодка, странная конструкция которой удивила гасиендеро. В ней сидело пять человек, из которых двое гребцов, отличавшихся атлетическим сложением, сгибались над веслами, а около них яростно выл дог.
В четырех из них дон Августин тотчас узнал охотников за бизонами, но пятый, выдававшийся своей гигантской фигурой, был ему незнаком.
— Это Красный Карабин, — объяснил ему сэр Фредерик, — лесной охотник из Нижней Канады, у которого так же, как и у вас, дон Августин, похитили дитя — сына, надежду и гордость его жизни. Ниже по течению, со стороны Бобрового пруда, находится еще молодой и храбрый команч, их союзник. Словом, все, что в силах сделать человек, будет сделано! — заверил англичанин.
Несмотря на разделявшее их значительное расстояние, канадец и испанец одновременно заметили один другого и обменялись между собою молчаливыми, но красноречивыми жестами, как близкие, без слов отлично понимающие друг друга люди.
— Кто спасет мою дочь, — крикнул громко дон Августин, — будет обеспечен на всю жизнь!
Гасиендеро и не подозревал, что среди множества окружавших его людей находился и тот, кто отверг сокровища, в сравнении с которыми его собственное богатство представлялось просто ничтожным…
И когда гасиендеро вторично повторил свое обещание, оба охотника еще раз обменялись взглядами и жестами, после чего Хосе пришпорил своего коня, храбро плывшего под своим всадником, а Розбуа приналег на весла. Разумеется, гасиендеро приписал это действию своего обещания и, разумеется, заблуждался.
Грянувший со стороны Бобрового пруда ружейный залп показал, что Сверкающий Луч со своими воинами и Гайферос тоже не дремали. Боевой клич молодого вождя был услышан даже на берегу, где стояли Вильсон и сэр Фредерик. Дон Диас, Хосе, канадец и Энсинас отвечали своему союзнику криками, показывая, что они спешат на соединение с ним.
Вскоре дон Августин увидел, как они достигли берега и стремительно бросились сквозь ивняки и хлопчатники, почти сплошь покрывавшие болотистую почву в чаще, где готовились засесть апачи. Слишком дорогие интересы предстояло защищать белым воинам, чтобы что-нибудь могло остановить их. И, когда они скрылись из виду, лай дога, постепенно удалявшийся, свидетельствовал, что храбрые авантюристы продолжают преследование врагов.
XVI. БОБРОВЫЙ ПРУД
Прежде чем продолжить рассказ, необходимо вкратце объяснить внезапное появление у Развилки Красной реки Сверкающего Луча со своим отрядом, охотников и вакеро дона Августина.
Мы уже видели, что, за исключением двух пиратов, отряд которых находился впереди, отряды Черной Птицы, Сверкающего Луча и Антилопы следовали друг за другом на небольшом расстоянии один от другого, направляясь к Развилке. С целью, во-первых, опередить неприятеля, а во-вторых — заручиться помощью вакеро дона Августина. Сверкающий Луч упросил сэра Фредерика одолжить ему свою лошадь и помчался во всю прыть к Бизоньему озеру, предварительно условившись подробно с обоими охотниками относительно сигналов и призывных криков, а равно и относительно места, какое каждый должен был занять.
Подъезжая к Развилке, он принужден был из соображений безопасности сделать объезд малым рукавом реки, который был почти совершенно осушен бобрами, устроившими здесь свою плотину. Благодаря этому обстоятельству, команч не мог встретиться с доном Августином до его поездки, имевшей столь плачевный исход. Таким образом, перейдя главный рукав по хорошо знакомому броду, о котором упоминал Энсинас, Сверкающий Луч прибыл на берега Бизоньего озера уже час спустя после отъезда гасиендеро.
Наскоро познакомил он охотников за бизонами с планами, которые привели двух пиратов и апачей к Развилке, после чего немедленно поскакал в обратный путь. Обрисовав вакеро всю опасность, угрожавшую как им самим, так и их господину, Энсинас без труда уговорил их сесть на коней и оцепить берега реки. Тем временем Сверкающий Луч успел возвратиться к условленному пункту встречи еще до прибытия туда канадца и остального отряда, который он оставил позади. Ждать ему их пришлось недолго.
Тотчас по приезде молодой вождь, Гайферос и шестеро команчей скрытно прошли в долину малым рукавом, а Розбуа, Хосе и прочие засели, не доходя до разветвления, где остановился Черная Птица. Здесь они должны были ожидать от команча условленного сигнала к нападению. По сигналу Сверкающего Луча немедленно началась атака, которая была поведена с поразительною быстротою, о чем мы уже упоминали. Диас и Хосе достигли берега почти в то самое время, когда канадец и Энсинас с тремя другими охотниками выскочили из лодки.
Пока обе группы шагали наперерез друг другу, осматривая почву, по которой шли, сэр Фредерик решил, со своей стороны, принять активное участие в предстоявшем нападении, на что ему без труда удалось подбить и своего телохранителя.
Дон Августин тоже изъявил желание ехать с ними, но уступил настояниям англичанина, объяснившего, насколько важно его присутствие в рядах вакеро, не привыкших к стычкам с индейцами.
Уладив это дело, сэр Фредерик поспешил к броду, в сопровождении американца, повторявшего чуть не сотый раз, что он, сэр Фредерик, по собственной своей воле подвергается опасности и что с этой минуты он, Вильсон, перестает быть ответственным за его личность.
Тем временем Хосе и дон Педро уже соединились с канадцем и охотниками за бизонами, и оба старых товарища, озабоченные судьбой Фабиана, обменялись молчаливым, но выразительным взглядом.
— Он жив еще, Розбуа, — заверил Хосе, понявший взгляд друга. — Спроси у сеньора Диаса: мы сейчас видели с ним за чащей ивняка подле следов Кровавой Руки также отпечатки ступней Фабиана; они направляются вон туда! — Хосе указал на одну из густых рощиц хлопчатника, которые покрывали всю эту болотистую местность.
Диас подтвердил его слова.
— Негодяи укрепляются в лесу, вокруг бобровой плотины и пересохшего пруда. Тише! Слышите? — спросил испанец.
Издали доносился стук топоров.
— Верно! Деревья рубят! — кивнул канадец. — Если бы я не боялся за жизнь своего мальчика, то благодарил бы теперь Небо за то, что оно предает нам этих диких зверей в их логовище; но подумать страшно, что каприз или гнев какого-нибудь индейца могут пресечь его дни.
— Они теперь менее, чем когда-нибудь, отважатся сделать это, — возразил Хосе. — Не минет и день, как они запросят пощады!
Энсинас с трудом сдерживал своего дога, рвавшегося к тому месту, где он чуял индейцев. Канадцу неожиданно пришла в голову мысль воспользоваться его чутьем. Вынув шляпу Фабиана, он протянул ее Энсинасу и сказал:
— Дайте-ка понюхать вашей собаке. Это шляпа того, кого я разыскиваю. Мне приводилось видеть, как в подобных случаях собаки отыскивали людей, следы которых потеряны.
Взяв шляпу из рук канадца, Энсинас дал понюхать ее Озо. Умное животное, по-видимому, поняло, чего ждут от него. Обнюхав шляпу, дог устремился к тому месту, где Хосе заметил следы молодого человека, и, скрывшись в чаще, залаял, призывая своего хозяина. Охотники бросились вслед за собакой и там действительно увидели разбросанные на влажной почве следы, о которых упоминал Хосе.
— Теперь вперед! — заторопился канадец. — Где бы он ни был, живой или мертвый, а мы отыщем моего мальчика!
К ним подъехали сэр Фредерик и неразлучный с ним Вильсон, и все девять человек готовились уже двинуться в путь, когда их нашел посланец Сверкающего Луча, просившего себе подкрепления. Индеец сообщил, что впереди густой чащи, где засели апачи, лежит довольно глубокая рытвина, откуда можно успешно атаковать неприятеля и которую поэтому надо заблаговременно занять.
Исполнив это поручение, индеец немедленно отправился к вакеро с целью передать им приказ перейти реку и занять позицию на другом берегу, так чтобы можно было, в случае надобности, сжать кольцо окружения вокруг апачей.
Пока вакеро во исполнение приказания переправлялись через реку, одни вброд, другие вплавь на лошадях и, наконец, некоторые в доке, возглавляемый канадцем маленьких отряд искал тропу, которая давала бы им возможность, не подвергаясь неприятельскому обстрелу, обойти мрачный лес, где засели враги и откуда продолжал доноситься стук топоров. Могучая поросль ив и хлопчатника, тесно переплетенная диким виноградом и лесными лианами, образовала здесь такую непроницаемую чащу, что нападающие, делая обход, не опасались выстрелов противника, стрелявшего изредка наугад. Идя цепью, отряд вскоре достиг того места, где стоял Сверкающий Луч со своими воинами.
— Понимаешь ли ты, — сказал канадец, когда они сошлись у группы деревьев, под защитою которых старый охотник разглядывал неприступное на вид убежище апачей, — понимаешь ли ты, каким образом индейцы могли так скоро пробраться вместе со своими конями в этот непроницаемый лес?
— Я уже думал об этом, — отвечал испанский охотник. — Пеший с трудом мог бы проложить себе путь сквозь эту чащу, да и то не иначе, как с топором в руках, а между тем краснокожие в мгновение ока вошли туда, и притом на конях. Должно быть, существует неизвестный нам проход, который следует непременно отыскать; иначе это место неприступно, и мы бессмысленно ляжем костьми, пытаясь выбить оттуда неприятеля!
— Конечно, в крайнем случае, мы можем поджечь весь этот лес, — промолвил канадец, — но, к несчастью, там те, жизнь которых для нас священна!
С этими словами оба охотника двинулись в дальнейший путь и через несколько минут присоединились к Сверкающему Лучу.
— Лилия Озера находится там, — сказал молодой вождь, — а недалеко от нее и сын Орла!
Место, выбранное команчем, оказалось плотиною, построенной бобрами на малом рукаве реки.
При всяких других обстоятельствах было бы любопытно рассмотреть это сооружение умных животных, как будто сделанное человеческими руками. Деревья, положенные в основу плотины, были тщательно очищены от коры, служащей, как известно, зимней пищей бобров, а промежутки между ними были заполнены глиной, перемешанной с ветвями.
Мы уже видели, что, за исключением двух пиратов, отряд которых находился впереди, отряды Черной Птицы, Сверкающего Луча и Антилопы следовали друг за другом на небольшом расстоянии один от другого, направляясь к Развилке. С целью, во-первых, опередить неприятеля, а во-вторых — заручиться помощью вакеро дона Августина. Сверкающий Луч упросил сэра Фредерика одолжить ему свою лошадь и помчался во всю прыть к Бизоньему озеру, предварительно условившись подробно с обоими охотниками относительно сигналов и призывных криков, а равно и относительно места, какое каждый должен был занять.
Подъезжая к Развилке, он принужден был из соображений безопасности сделать объезд малым рукавом реки, который был почти совершенно осушен бобрами, устроившими здесь свою плотину. Благодаря этому обстоятельству, команч не мог встретиться с доном Августином до его поездки, имевшей столь плачевный исход. Таким образом, перейдя главный рукав по хорошо знакомому броду, о котором упоминал Энсинас, Сверкающий Луч прибыл на берега Бизоньего озера уже час спустя после отъезда гасиендеро.
Наскоро познакомил он охотников за бизонами с планами, которые привели двух пиратов и апачей к Развилке, после чего немедленно поскакал в обратный путь. Обрисовав вакеро всю опасность, угрожавшую как им самим, так и их господину, Энсинас без труда уговорил их сесть на коней и оцепить берега реки. Тем временем Сверкающий Луч успел возвратиться к условленному пункту встречи еще до прибытия туда канадца и остального отряда, который он оставил позади. Ждать ему их пришлось недолго.
Тотчас по приезде молодой вождь, Гайферос и шестеро команчей скрытно прошли в долину малым рукавом, а Розбуа, Хосе и прочие засели, не доходя до разветвления, где остановился Черная Птица. Здесь они должны были ожидать от команча условленного сигнала к нападению. По сигналу Сверкающего Луча немедленно началась атака, которая была поведена с поразительною быстротою, о чем мы уже упоминали. Диас и Хосе достигли берега почти в то самое время, когда канадец и Энсинас с тремя другими охотниками выскочили из лодки.
Пока обе группы шагали наперерез друг другу, осматривая почву, по которой шли, сэр Фредерик решил, со своей стороны, принять активное участие в предстоявшем нападении, на что ему без труда удалось подбить и своего телохранителя.
Дон Августин тоже изъявил желание ехать с ними, но уступил настояниям англичанина, объяснившего, насколько важно его присутствие в рядах вакеро, не привыкших к стычкам с индейцами.
Уладив это дело, сэр Фредерик поспешил к броду, в сопровождении американца, повторявшего чуть не сотый раз, что он, сэр Фредерик, по собственной своей воле подвергается опасности и что с этой минуты он, Вильсон, перестает быть ответственным за его личность.
Тем временем Хосе и дон Педро уже соединились с канадцем и охотниками за бизонами, и оба старых товарища, озабоченные судьбой Фабиана, обменялись молчаливым, но выразительным взглядом.
— Он жив еще, Розбуа, — заверил Хосе, понявший взгляд друга. — Спроси у сеньора Диаса: мы сейчас видели с ним за чащей ивняка подле следов Кровавой Руки также отпечатки ступней Фабиана; они направляются вон туда! — Хосе указал на одну из густых рощиц хлопчатника, которые покрывали всю эту болотистую местность.
Диас подтвердил его слова.
— Негодяи укрепляются в лесу, вокруг бобровой плотины и пересохшего пруда. Тише! Слышите? — спросил испанец.
Издали доносился стук топоров.
— Верно! Деревья рубят! — кивнул канадец. — Если бы я не боялся за жизнь своего мальчика, то благодарил бы теперь Небо за то, что оно предает нам этих диких зверей в их логовище; но подумать страшно, что каприз или гнев какого-нибудь индейца могут пресечь его дни.
— Они теперь менее, чем когда-нибудь, отважатся сделать это, — возразил Хосе. — Не минет и день, как они запросят пощады!
Энсинас с трудом сдерживал своего дога, рвавшегося к тому месту, где он чуял индейцев. Канадцу неожиданно пришла в голову мысль воспользоваться его чутьем. Вынув шляпу Фабиана, он протянул ее Энсинасу и сказал:
— Дайте-ка понюхать вашей собаке. Это шляпа того, кого я разыскиваю. Мне приводилось видеть, как в подобных случаях собаки отыскивали людей, следы которых потеряны.
Взяв шляпу из рук канадца, Энсинас дал понюхать ее Озо. Умное животное, по-видимому, поняло, чего ждут от него. Обнюхав шляпу, дог устремился к тому месту, где Хосе заметил следы молодого человека, и, скрывшись в чаще, залаял, призывая своего хозяина. Охотники бросились вслед за собакой и там действительно увидели разбросанные на влажной почве следы, о которых упоминал Хосе.
— Теперь вперед! — заторопился канадец. — Где бы он ни был, живой или мертвый, а мы отыщем моего мальчика!
К ним подъехали сэр Фредерик и неразлучный с ним Вильсон, и все девять человек готовились уже двинуться в путь, когда их нашел посланец Сверкающего Луча, просившего себе подкрепления. Индеец сообщил, что впереди густой чащи, где засели апачи, лежит довольно глубокая рытвина, откуда можно успешно атаковать неприятеля и которую поэтому надо заблаговременно занять.
Исполнив это поручение, индеец немедленно отправился к вакеро с целью передать им приказ перейти реку и занять позицию на другом берегу, так чтобы можно было, в случае надобности, сжать кольцо окружения вокруг апачей.
Пока вакеро во исполнение приказания переправлялись через реку, одни вброд, другие вплавь на лошадях и, наконец, некоторые в доке, возглавляемый канадцем маленьких отряд искал тропу, которая давала бы им возможность, не подвергаясь неприятельскому обстрелу, обойти мрачный лес, где засели враги и откуда продолжал доноситься стук топоров. Могучая поросль ив и хлопчатника, тесно переплетенная диким виноградом и лесными лианами, образовала здесь такую непроницаемую чащу, что нападающие, делая обход, не опасались выстрелов противника, стрелявшего изредка наугад. Идя цепью, отряд вскоре достиг того места, где стоял Сверкающий Луч со своими воинами.
— Понимаешь ли ты, — сказал канадец, когда они сошлись у группы деревьев, под защитою которых старый охотник разглядывал неприступное на вид убежище апачей, — понимаешь ли ты, каким образом индейцы могли так скоро пробраться вместе со своими конями в этот непроницаемый лес?
— Я уже думал об этом, — отвечал испанский охотник. — Пеший с трудом мог бы проложить себе путь сквозь эту чащу, да и то не иначе, как с топором в руках, а между тем краснокожие в мгновение ока вошли туда, и притом на конях. Должно быть, существует неизвестный нам проход, который следует непременно отыскать; иначе это место неприступно, и мы бессмысленно ляжем костьми, пытаясь выбить оттуда неприятеля!
— Конечно, в крайнем случае, мы можем поджечь весь этот лес, — промолвил канадец, — но, к несчастью, там те, жизнь которых для нас священна!
С этими словами оба охотника двинулись в дальнейший путь и через несколько минут присоединились к Сверкающему Лучу.
— Лилия Озера находится там, — сказал молодой вождь, — а недалеко от нее и сын Орла!
Место, выбранное команчем, оказалось плотиною, построенной бобрами на малом рукаве реки.
При всяких других обстоятельствах было бы любопытно рассмотреть это сооружение умных животных, как будто сделанное человеческими руками. Деревья, положенные в основу плотины, были тщательно очищены от коры, служащей, как известно, зимней пищей бобров, а промежутки между ними были заполнены глиной, перемешанной с ветвями.