Страница:
Лицо Винсента, подвижное, словно у ребенка, засияло от радости, морщины разгладились.
– О чем я только что говорил? – спросил он.
– Вы рассказывали мне, почему приехали на день раньше, объяснив, что сегодня господин Мора вас не ждал, – грустно промолвила Ирен.
– Да, да, именно об этом, – закивал Карпантье. – Итак, мог ли я медлить? Когда я прочитал слова о памятнике на могиле того, кто всю жизнь преследовал меня и кто готов был меня убить... О, мне показалось, что слова эти написаны огненными буквами!.. Так вот, узнав о кончине этого дьявола, я бросился бежать по подземной галерее, громко крича: «Он умер! Он умер!» И это вовсе не было безумием, девочка моя. Его смерть означает для меня жизнь. А что для меня жизнь? Хмельная радость при мысли о моих сокровищах и страстная любовь к ним. О, как я хочу увидеть их еще раз!
– Так они принадлежат вам, отец? – с легким удивление осведомилась Ирен.
Винсент Карпантье выпрямился во весь свой рост. Лицо бывшего архитектора вспыхнуло.
Страсть, которой был охвачен этот человек, вернула ему на миг молодость и силы.
– Это была исполинская работа, невероятно точный расчет! – проговорил он глухим голосом, таинственным и торжественным одновременно. – Тому, кто написал бы историю моих поисков, усилий, страхов, сомнений и мук, никто бы не поверил. А сколько опасностей мне угрожало!.. Да, сокровища принадлежат мне, потому что я их нашел!
Горящие глаза Винсента мало-помалу тускнели.
Через минуту он бросил на Ирен равнодушный, погасший взор и чуть слышно прошептал, отвечая на вопрос, который ему никто не задавал:
– Где они? Этого не узнает никто! Ни Ренье, ни ты. Они пылают, они сеют смерть. Я сохраню их для себя одного, потому что они и есть смерть!
XIX
XX
– О чем я только что говорил? – спросил он.
– Вы рассказывали мне, почему приехали на день раньше, объяснив, что сегодня господин Мора вас не ждал, – грустно промолвила Ирен.
– Да, да, именно об этом, – закивал Карпантье. – Итак, мог ли я медлить? Когда я прочитал слова о памятнике на могиле того, кто всю жизнь преследовал меня и кто готов был меня убить... О, мне показалось, что слова эти написаны огненными буквами!.. Так вот, узнав о кончине этого дьявола, я бросился бежать по подземной галерее, громко крича: «Он умер! Он умер!» И это вовсе не было безумием, девочка моя. Его смерть означает для меня жизнь. А что для меня жизнь? Хмельная радость при мысли о моих сокровищах и страстная любовь к ним. О, как я хочу увидеть их еще раз!
– Так они принадлежат вам, отец? – с легким удивление осведомилась Ирен.
Винсент Карпантье выпрямился во весь свой рост. Лицо бывшего архитектора вспыхнуло.
Страсть, которой был охвачен этот человек, вернула ему на миг молодость и силы.
– Это была исполинская работа, невероятно точный расчет! – проговорил он глухим голосом, таинственным и торжественным одновременно. – Тому, кто написал бы историю моих поисков, усилий, страхов, сомнений и мук, никто бы не поверил. А сколько опасностей мне угрожало!.. Да, сокровища принадлежат мне, потому что я их нашел!
Горящие глаза Винсента мало-помалу тускнели.
Через минуту он бросил на Ирен равнодушный, погасший взор и чуть слышно прошептал, отвечая на вопрос, который ему никто не задавал:
– Где они? Этого не узнает никто! Ни Ренье, ни ты. Они пылают, они сеют смерть. Я сохраню их для себя одного, потому что они и есть смерть!
XIX
СЕРДЦЕ ИРЕН
Все это время Винсент Карпантье, казалось, бредил. Он говорил с трудом и речь его становилась все более сумбурной. Успокоился он только тогда, когда полностью обессилел. На все вопросы Ирен, пытавшейся вернуть разговор в прежнее русло, архитектор с холодным равнодушием ответил, что лихорадочное нетерпение заставило его выехать из Штольберга на день раньше.
И стало быть, господин Мора ожидает его только завтра вечером, в это же время.
Поэтому отсутствие шевалье Мора ничуть не успокаивает Винсента.
Ирен чувствовала не столько страх, сколько негодование. И все-таки она не могла до конца поверить в реальность совершенно немыслимых событий, которые сплетались вокруг нее, обычной девушки, превращая жизнь в чудовищную фантасмагорию.
Все было невозможным в приключениях этой ночи, раз и рассудок, и душа отказывались признать, что такое могло произойти на самом деле, – и все было возможным. В конце концов сомнения Ирен рассеялись, и она приняла невероятную правду и умом, и сердцем.
– А как ты оказалась у этого господина Мора? – внезапно спросил Винсент. – Ты что, с ним знакома?
Ирен покраснела, но решительно произнесла:
– Я любила его, отец.
Но и это признание, казалось, не удивило Винсента. Мысли его блуждали где-то далеко...
– Господин Мора сделал мне предложение. Я принимала этого человека у себя. Сегодня я впервые пришла к нему, но первый раз станет и последним, – поспешила добавить Ирен.
– Так вот оно что, – проговорил Винсент, и теперешнее его спокойствие казалось не менее странным, чем недавнее лихорадочное возбуждение. – Выходит, он узнал о моем убежище от тебя? Что ж, дети нередко становятся виновниками смерти своих родителей.
– Простите мне мою вину и ошибку, отец, но я доверяла ему! – вскричала Ирен.
Карпантье понурился и прошептал:
– Мне не надо было давать о себе знать никому, даже тебе. Да, он сыграл с нами хорошую шутку...
Воцарилось молчание.
– Почему же этот Мора хотел заманить меня в ловушку? – спросил Винсент, рассуждая вслух сам с собой. – За всем этим наверняка стоят Черные Мантии. А Мора, видимо, – их новый сотоварищ.
– Я должна откровенно рассказать вам обо всем, отец, – с явным усилием заговорила Ирен. – Совсем недавно один человек обличал передо мной господина Мора, – и, видит Бог, я ничему не поверила; но тот человек утверждал, что Мора и есть главарь Черных Мантий.
– Главарь! – повторил Карпантье. – Главарь?! В такой убогой квартирке? Если он вернется, я убью его, как собаку! И, надеюсь, обойдусь без твоих ахов и охов, поняла? Главарь! Интересно, кто может быть теперь главарем? Господин Лекок умер, а я и не подозревал об этом. Ренье должен был бы мне сообщить... А есть у него христианское имя, у этого главаря? Оказывается, он еще и главарь!
– Давным-давно, – ответила Ирен шепотом, – когда мне говорила о нем мать Мария Благодатная, она называла его графом Жюлианом.
Кровь бросилась Карпантье в лицо, даже белки его глаз побагровели, а волосы на голове встали дыбом. На Винсента было страшно смотреть.
– Что с вами, отец? – в ужасе вскричала Ирен. Карпантье попытался встать, но не смог. Лицо его из красного стало мертвенно-белым.
– Отец! Отец! – кинулась к нему Ирен, желая заключить его в объятия.
Но Карпантье оттолкнул дочь.
– Я безумец, – пробормотал он, – жалкий безумец, теперь я наконец это понял. Я слышу имена, словно доносящиеся из потустороннего мира: мать Мария Благодатная, граф Жюлиан... Теперь я вспоминаю, он был одновременно и мужчиной, и женщиной, юношей и стариком... Он уже подбирался к тебе... И причиной тому был я. Он догадывался о тайне, которую я хранил в глубине моего сердца. Моя тайна пылала огнем, горела ослепительным светом и оборотень чувствовал ее жар, видел ее сияние сквозь мою плоть и кровь!
Карпантье крепко сжимал голову руками, будто боялся, что она расколется.
И вдруг он расхохотался зловещим смехом.
– Граф Жюлиан ухаживает за моей дочерью! Граф Жюлиан назначает мне встречу! Он – мертвец, у него на кладбище – могила, а в городе – квартира...
Винсент ненадолго замолчал, уставившись на Ирен горящим взором.
– Кто же он, в конце концов? – через минуту воскликнул Карпантье. – Ты мне можешь сказать, кто он? Кто лежит под надгробным камнем, на котором написано: «полковник Боццо-Корона»?
Ирен не ответила.
Оба молчали. Но вдруг отец и дочь насторожились, услышав в воцарившейся тишине неясный шум, донесшийся снаружи.
С первых минут их свидания вокруг было очень тихо; ни звука не долетало с Грушевой улицы, немо было и кладбище за оградой.
Но уже тогда, когда Винсент Карпантье заговорил о могиле полковника, ветер донес басовитый лай дога, который, видимо, бегал меж надгробий.
В следующий миг зашелестела листва и заскрипел песок.
Не слишком громко, но и не очень тихо мужской голос произнес слова, которые отчетливо прозвучали в ночи:
– Это лает Богатырь; видно, идиот Симилор и его упустил.
Ирен бросилась к окну.
На ходу она задула свечу, и комната погрузилась во мрак.
Винсент хотел было заговорить, но Ирен, почувствовав это, шепнула:
– Ради спасения наших жизней, вашей и моей, умоляю вас, отец, молчите!
Лай приближался.
Прижавшись к стеклу, Ирен разглядела в неверном свете луны, прятавшейся за облаками, тени, которые суетились вокруг могилы.
И голос, на этот раз очень тихо, произнес:
– В окне итальянца горел свет. Его погасили. Нам надо быть осторожнее!
Винсенту удалось подняться на ноги.
– Что это, девочка моя? Что же это такое? – растерянно пробормотал он.
– Не знаю, – ответила Ирен. – Но, возможно, мы скоро сумеем получить ответ на ваш вопрос.
– Какой вопрос? – удивился Карпантье.
– Вам было интересно, кого же похоронили под видом усопшего полковника Боццо-Короны... – напомнила девушка. – Но тише! Послушаем!
Лай, звучавший теперь очень громко, становился все яростнее.
– Двадцать луидоров тому, кто уймет собаку, – воскликнул человек, топтавшийся у могилы.
Ему ответили:
– Робло и Зефир – у креста на развилке. У них с собой все, что нужно.
– А сторожа? – осведомился тот, кто обещал двадцать луидоров.
– Они крепко спят, – хихикнул его собеседник. – Робло собственноручно сварил им на ночь грог.
– Робло... – повторил Винсент, стоявший теперь рядом с дочерью. – А ты помнишь моего великолепного датского дога, который так любил тебя? Нашего Цезаря?
– А вашего последнего камердинера звали Робло, не так ли, отец? – медленно проговорила Ирен.
– Да, первого моего убийцу... – начал было Карпантье.
Но закончить он не смог. Отчаянный лай собаки, раздававшийся все ближе и ближе, перешел сперва в долгий вой, а потом в жалобный визг.
– Конец Богатырю, – произнес тенорок на кладбище. – Героическая смерть на поле брани.
А голос, который недавно требовал, чтобы кто-нибудь унял собаку, теперь добавил:
– У этого Робло положительно талант. И хорошо, что мы наняли Зефира.
Ирен ловила каждое слово, да и как было не ловить, столь внезапно погрузившись в океан каких-то жутких тайн?
Происходящее на кладбище вдруг вернуло мысли девушки к графине Маргарите де Клар, которую Ирен оставила у себя в комнате.
Не было никаких сомнений: графиня заняла место Ирен для того, чтобы тоже все видеть и слышать.
На секунду луна, выглянув из-за туч, залила окрестности ослепительно-белым светом.
Теперь без труда можно было рассмотреть могилу полковника. Возле нее не было ни души. Однако ветки соседних кустов качались...
Ирен мигом отскочила от окна и увлекла за собой отца.
Винсент был совершенно спокоен. Казалось, события на кладбище весьма заинтриговали его. Похоже, они его даже забавляли.
– Интересно, за каким чертом они собираются раскурочить пустую могилу? – бормотал Карпантье. – Нет, право же, очень любопытно...
– А она пустая? – вслух подумала Ирен.
Винсент посмотрел на дочь, стоявшую в зыбком свете, едва пробивавшемся сквозь стекло, и вдруг отступил на шаг, точно пораженный в самое сердце внезапно мелькнувшей догадкой.
– Неужели ты считаешь, – спросил он голосом, прерывающимся от нахлынувшего волнения, – неужели у тебя есть основания полагать, что сокровища там? Что они в могиле?
И, прежде чем Ирен успела ответить, Винсент добавил:
– Нет, нет, нет! Есть другое куда более подходящее место! Если бы ты видела, как там все устроено! Оно снится мне каждую ночь, и не по одному, а по двадцать раз! Это тоже склеп, а вернее, часовня, прекрасная часовня. В ней есть величие, которое возвышает душу, будто мысль о Господе Боге. Этот храм совсем маленький – и в то же время огромный, словно целый мир. Ах, доченька, доченька, какая ты счастливая – или несчастная: душу твою не сжигает мечта о богатстве!
Ирен печально улыбнулась.
– Для чего мне все это золото? Чем оно мне поможет? – прошептала она. – Сердце мое обманулось. Я презираю того, кто любил меня... и кого, кажется, любила я...
– Любить, любовь, – воскликнул Винсент, пожимая плечами, – тоже мне занятие!
Но он тут же замолчал, однако вскоре заговорил вновь.
– Ну, конечно, ты права. Это нужно Ренье. Он славный малый. Я тоже когда-то любил. Но любовь умирает, и после нее остаются лишь слезы. Золото бессмертно. Послушай! Женщина не может устоять перед демоном. Мужчина, который пленил твое сердце, – демон золота. Он стремился не к тебе, а ко мне. Это меня он искал. Но и во мне есть что-то сверхчеловеческое, раз я сумел избежать гибели. Меня спасло чудо – нет, десять, двадцать чудес!
Эту сверхчеловеческую силу дало мне золото. Я увидел его, и оно завладело моей душой. Демон боится меня, и он прав. Только я, один-единственный в целом мире, могу погубить его, похоронив под грудами его собственных сокровищ...
– О-о, – продолжал Винсент с оглушительным смехом, – я трудился месяцы, годы, читая старинные книги, где говорится о перегонных кубах, тигелях и ретортах, в которых черный свинец становится желтым, словно солнечный луч.
Мало этого! В ненавистной тьме, в тесном коридоре шахты, дробя уголь своей киркой, я изучал другую книгу – книгу собственных мыслей. И я придумал – слушай меня внимательно – придумал, как спрятать все сокровища мира у себя под мышкой. Посмотри на меня! Неужели ты полагаешь, что можно убить человека, защищенного всем золотом мира?!
Но Ирен больше не слушала отца. Тупая покорность овладела ею. Девушка ждала какого-то страшного несчастья, но не имела сил ни защищаться, ни бежать от грозящей ей неведомой беды.
Ирен подошла ко второму окну, которое было расположено напротив окна ее комнаты. Девушка увидела, что в ее собственном жилище темно...
Винсент последовал за дочерью. Он положил ей руки на плечи и продолжал говорить, однако речь его становилась все более нечленораздельной, словно хмель утяжелил и сделал неповоротливым его язык.
– Сколько ты хочешь получить в приданое? Мы ведь больше не увидимся, когда я стану хозяином сокровищ. Я исчезну. Меня не будет ни в раю, ни в аду. Я буду в золоте. Сколько ты хочешь? Я отправляюсь этой же ночью, сейчас, немедленно – и буду черпать из неистощимого источника, как черпают из океана. Так сколько ты хочешь?
– Отец, – ответила Ирен, – с кладбища больше не доносится ни звука... Тот, кого вы зовете демоном, сейчас вернется...
Винсент вздрогнул всем телом; можно было подумать, что чья-то грубая рука стащила Карпантье с небес на землю.
– Да, да, – пробормотал он, – мы же у него, мы же в ловушке. Ну так пойдем. Проводи меня к себе в комнату.
– Я не могу этого сделать, отец, – покачала головой Ирен.
– Почему? – удивился Винсент.
Коротко и не называя никаких имен, девушка рассказала о странной просьбе одной из своих знатных заказчиц, которая одолжила у Ирен комнату на эту ночь.
Винсент слушал очень внимательно; Ирен же продолжала:
– Но я могу предложить вам другое убежище. Графиня, о которой я вам говорю, знает вас; именно она приютила Ренье, которого преследовал враг, а враг у вас общий. Эта дама заинтересована в вас. Она щедро расточает свои милости и будет охранять вас, как охраняет Ренье и меня.
– Похоже на скрип открывающейся решетки, – перебил дочь Винсент Карпантье, приближаясь к окну, выходившему на Пер-Лашез. – Щедра на милости, говоришь? И хочет меня охранять?
Огромная туча затянула все небо; земля погрузилась во тьму.
Однако и во мраке можно было различить две-три тени, которые суетились вокруг могилы. Решетчатая дверца склепа, повернувшись на петлях, скрипнула во второй раз.
На секунду мелькнул красноватый свет, который изволила заметить и госпожа графиня; ей показалось, будто кто-то спустился в склеп; вскоре огонек мигнул, поднимаясь, и тут же исчез.
– Как зовут твою графиню? – спросил Винсент, и голос его на этот раз звучал твердо и отчетливо.
– Госпожа Маргарита де Клар, – ответила Ирен. Один из мужчин на кладбище проговорил:
– За окном итальянца кто-то есть. Голову даю на отсечение.
Винсент схватил дочь за руку.
– Я так и думал, – с той же твердостью сказал он. – Мы окружены Черными Мантиями. Ты знаешь в этом доме хоть одного человека, у которого могла бы попросить: убежища?
Ирен отрицательно покачала головой.
– Я живу одна, – ответила она. – Я никогда ни с кем, не заговаривала... О, отец, неужели графини де Клар нужно бояться точно так же, как господина Мора?
– Ее нужно бояться еще больше, – решительно заявил Винсент.
– Но ведь она – его смертельный враг, – изумилась Ирен. – Ах, отец, бедный мой отец, если бы вы только знали, в каком я страшном смятении. Я знаю, я чувствую, что мы стоим на краю бездны, но ничего не могу понять. И муки мои не передать словами.
Винсент холодно сообщил:
– Именно так чувствуешь себя, сходя с ума. Я это пережил. Но не потерял рассудка. Я отлично разбираюсь в том, что делается вокруг. С одной стороны, здесь мельтешат «Охотники за Сокровищами»; эти люди ищут и будут искать до скончания века; с другой стороны – затаился демон, он прячется даже за спиной у смерти, только бы не погибнуть. Один против тысячи – демон все равно победит.
– Посмотрите, отец, – сказала Ирен, – вон они перелезают через кладбищенскую стену.
Винсент поглядел в окно и шепнул:
– Интересно, что они нашли в гробу?
– Они придут сюда через несколько секунд, отец, – напомнила девушка.
– Госпожа графиня будет, без сомнения, рада повидать старинного приятеля вроде меня, – заявил Винсент Карпантье, которому по-прежнему не изменяло хладнокровие. – Я знавал ее, когда ее звали в Латинском квартале Маргаритой Бургундской. Она убила тогда не одного Буридана. Да, мне все ясно. Они вьются вокруг тебя, но им нужен я, а не ты. Я – тайна. Они хотят завладеть мной: один – для того, чтобы похоронить свой секрет глубоко в земле, другие – чтобы найти ответ на мучающий их вопрос.
Карпантье тихонечко потер руки и продолжал:
– Мне одному грозит опасность. С тобой им нечего делать.
– Я не оставлю вас, – вскричала Ирен.
– Ну, ну, ну, – произнес Винсент, – все это громкие слова! У меня есть важное дело, ты мне будешь только мешать. Ах, демон, демон! Как он заставил их всех суетиться! Но меня он бегать не заставит!
Винсент сам зажег свечу со словами:
– Я хочу написать королевскому прокурору и сообщить ему об их делишках. Я составлю целый реестр! Мне известны имена всех этих людей!
В дрожащем свете свечи Ирен увидела, что глаза отца вновь бессмысленно блуждают по комнате. В душе своей девушка почувствовала безысходное отчаяние.
«А не закричать ли "пожар!"? – подумала Ирен. – Только бы поднять на ноги весь дом...»
На кладбище никого больше не было видно; оттуда не доносилось ни звука.
Винсент продолжал рассуждать все с тем же незыблемым спокойствием:
– Он? Для чего я стану о нем беспокоиться? Ренье убьет его: такова судьба. Как? Это ведомо одному Богу.
Ирен, молитвенно сложив руки, вскричала:
– Ренье! Я забыла о Ренье, отец! Он в особняке этой дамы. Он защитит нас! Он спасет тебя, я уверена!
Вокруг сумасшедшего все приобретает оттенок безумия: Ирен заторопилась к двери, словно особняк де Клар был отсюда в нескольких шагах.
Винсент остановил ее.
– Я не желаю звать Ренье, – произнес он властно. – Он придет сам, поскольку такова судьба. Будем же разумны и поговорим спокойно. Мне все ясно. У меня – важное дело. Ты мне мешаешь, я хочу избавиться от тебя. Почему бы тебе не пойти и не подождать меня в каком-нибудь храме?
– В такой час, отец? – изумилась Ирен.
– Да, правда, сейчас они все закрыты, – спохватился Карпантье. – И кафе тоже. А полицейский пост неподалеку отсюда? Впрочем, тебе не захочется оказаться в обществе солдат... К кому же обратиться? Есть ведь еще кто-то, только я вдруг позабыл... Да, вспомнил! Мать Мария Благодатная, где она? Ты знаешь?
– У себя в монастыре, – ответила Ирен, настороженно прислушиваясь к шуму, который почудился ей в коридоре.
В любом шорохе она слышала звук шагов.
– А где ее монастырь? – спросил Винсент. – Далеко отсюда?
– На улице Терезы, – откликнулась девушка. Карпантье не мог скрыть своего изумления.
– На улице Терезы? – переспросил он. – В мое время там не было никакого монастыря.
– Монастырь основали в доме, когда-то принадлежавшем полковнику, – объяснила Ирен.
Винсент вдруг захлопал в ладоши и вскричал с явным облегчением:
– В добрый час! Мне все ясно! Ничего не изменилось. Та же душа в том же теле! Мы уходим. Отправляйся, куда хочешь, девочка моя. Я больше не боюсь за тебя. Если понадобится, они спасут тебя ценой собственной жизни!.. В их глазах ты стоишь сотни миллионов. А у меня – важное дело. И эта ночь, возможно, последняя.
Карпантье резко отстранил дочь, взял в руку пистолет и решительно толкнул дверь.
– Я запрещаю тебе следовать за мной, – сурово проговорил Винсент. – Находиться рядом со мной опасно. Они собираются убить меня!
С этими словами Карпантье исчез в коридоре, оставив растерянную Ирен в полном отчаянии.
Сердце девушки сковал ужас. Она испытывала страх не только за свою собственную судьбу...
Невольно и даже не отдавая себе отчета в своих мыслях, она прикидывала, сколько времени понадобится для того, чтобы спуститься по Грушевой улице, свернуть на бульвар и подняться по улице Отходящих.
Люди с кладбища, должно быть, уже стоят внизу, преграждая путь Винсенту Карпантье.
Ирен не могла сказать, что обдумывает ситуацию, ибо чувствовала лишь смятение и отчаяние, но из хаоса обрывочных мыслей вдруг всплыло отчетливое имя: Ренье.
Девушка призывала Ренье всей своей душой, всем трепещущим сердцем. Этой ночью пелена спала с ее глаз.
Туман, окутывавший Ирен, развеялся; и ей казалось, что произошло это не час назад, а давным-давно. Да существовал ли этот туман вообще? Девушка даже не могла поверить, что когда-то он застилал ей свет.
Теперь Ирен и бледного обольстителя, смутившего ее детский разум, разделяла пропасть. Девушка разочаровалась в нем; да она никогда и не верила этому человеку. Но сейчас Ирен мучили угрызения совести.
Она ненавидела и любила со всем пылом, присущим ее страстной натуре.
Будто наяву видела Ирен и того, кого любила, и того, кого ненавидела; Ренье и графа Жюлиана – близнецов по сходству, сына и отца по годам...
Мысли эти заняли даже не минуту – считанные доли секунды.
Образы двух мужчин пронеслись перед внутренним взором Ирен с быстротой молнии.
И осталось одно только имя: Ренье! Ренье!
Ренье – первое воспоминание детства; именно о Ренье отец сказал ей: он любил тебя, как никто и никогда тебя не полюбит.
Девушка вновь видела перед собой ласковую улыбку, с которой ее прекрасный друг склонялся над ее колыбелью, вновь чувствовала, как он носит ее, крошку Ирен, на руках и разговаривает с ней, словно с маленькой женщиной, – с такой нежной добротой и горделивой мужественностью! О Ренье! Ренье! Брат и нареченный! Сердце и душа прошлых дней несчастной Ирен!
Есть ли бальзамы для сердца? И можно ли дать сердцу опиума, болеутоляющего опиума, чтобы погрузить его в целительный сон?
Ах, если бы Ренье оказался здесь, Ирен на коленях умоляла бы его о прощении!
Шаги отца, довольно громко звучавшие в коридоре, стали тише, когда Винсент свернул за угол.
Ирен, чувствуя, что должна, что обязана принять решение, шагнула к двери.
В этот миг Винсент заговорил, возвысив голос; тон его был мрачным и угрожающим.
– Кто здесь? Я вооружен! В каждой руке у меня по пистолету! Если вы хотите преградить мне дорогу, вас ждет смерть!
Ему ответил другой голос, заставивший затрепетать взволнованное сердце Ирен:
– Это вы, отец? А где она?
И девушка, обезумев от радости, бросилась вперед с криком:
– Ренье! Благодарю Тебя, Господи! Это Ренье! Мой Ренье!
И стало быть, господин Мора ожидает его только завтра вечером, в это же время.
Поэтому отсутствие шевалье Мора ничуть не успокаивает Винсента.
Ирен чувствовала не столько страх, сколько негодование. И все-таки она не могла до конца поверить в реальность совершенно немыслимых событий, которые сплетались вокруг нее, обычной девушки, превращая жизнь в чудовищную фантасмагорию.
Все было невозможным в приключениях этой ночи, раз и рассудок, и душа отказывались признать, что такое могло произойти на самом деле, – и все было возможным. В конце концов сомнения Ирен рассеялись, и она приняла невероятную правду и умом, и сердцем.
– А как ты оказалась у этого господина Мора? – внезапно спросил Винсент. – Ты что, с ним знакома?
Ирен покраснела, но решительно произнесла:
– Я любила его, отец.
Но и это признание, казалось, не удивило Винсента. Мысли его блуждали где-то далеко...
– Господин Мора сделал мне предложение. Я принимала этого человека у себя. Сегодня я впервые пришла к нему, но первый раз станет и последним, – поспешила добавить Ирен.
– Так вот оно что, – проговорил Винсент, и теперешнее его спокойствие казалось не менее странным, чем недавнее лихорадочное возбуждение. – Выходит, он узнал о моем убежище от тебя? Что ж, дети нередко становятся виновниками смерти своих родителей.
– Простите мне мою вину и ошибку, отец, но я доверяла ему! – вскричала Ирен.
Карпантье понурился и прошептал:
– Мне не надо было давать о себе знать никому, даже тебе. Да, он сыграл с нами хорошую шутку...
Воцарилось молчание.
– Почему же этот Мора хотел заманить меня в ловушку? – спросил Винсент, рассуждая вслух сам с собой. – За всем этим наверняка стоят Черные Мантии. А Мора, видимо, – их новый сотоварищ.
– Я должна откровенно рассказать вам обо всем, отец, – с явным усилием заговорила Ирен. – Совсем недавно один человек обличал передо мной господина Мора, – и, видит Бог, я ничему не поверила; но тот человек утверждал, что Мора и есть главарь Черных Мантий.
– Главарь! – повторил Карпантье. – Главарь?! В такой убогой квартирке? Если он вернется, я убью его, как собаку! И, надеюсь, обойдусь без твоих ахов и охов, поняла? Главарь! Интересно, кто может быть теперь главарем? Господин Лекок умер, а я и не подозревал об этом. Ренье должен был бы мне сообщить... А есть у него христианское имя, у этого главаря? Оказывается, он еще и главарь!
– Давным-давно, – ответила Ирен шепотом, – когда мне говорила о нем мать Мария Благодатная, она называла его графом Жюлианом.
Кровь бросилась Карпантье в лицо, даже белки его глаз побагровели, а волосы на голове встали дыбом. На Винсента было страшно смотреть.
– Что с вами, отец? – в ужасе вскричала Ирен. Карпантье попытался встать, но не смог. Лицо его из красного стало мертвенно-белым.
– Отец! Отец! – кинулась к нему Ирен, желая заключить его в объятия.
Но Карпантье оттолкнул дочь.
– Я безумец, – пробормотал он, – жалкий безумец, теперь я наконец это понял. Я слышу имена, словно доносящиеся из потустороннего мира: мать Мария Благодатная, граф Жюлиан... Теперь я вспоминаю, он был одновременно и мужчиной, и женщиной, юношей и стариком... Он уже подбирался к тебе... И причиной тому был я. Он догадывался о тайне, которую я хранил в глубине моего сердца. Моя тайна пылала огнем, горела ослепительным светом и оборотень чувствовал ее жар, видел ее сияние сквозь мою плоть и кровь!
Карпантье крепко сжимал голову руками, будто боялся, что она расколется.
И вдруг он расхохотался зловещим смехом.
– Граф Жюлиан ухаживает за моей дочерью! Граф Жюлиан назначает мне встречу! Он – мертвец, у него на кладбище – могила, а в городе – квартира...
Винсент ненадолго замолчал, уставившись на Ирен горящим взором.
– Кто же он, в конце концов? – через минуту воскликнул Карпантье. – Ты мне можешь сказать, кто он? Кто лежит под надгробным камнем, на котором написано: «полковник Боццо-Корона»?
Ирен не ответила.
Оба молчали. Но вдруг отец и дочь насторожились, услышав в воцарившейся тишине неясный шум, донесшийся снаружи.
С первых минут их свидания вокруг было очень тихо; ни звука не долетало с Грушевой улицы, немо было и кладбище за оградой.
Но уже тогда, когда Винсент Карпантье заговорил о могиле полковника, ветер донес басовитый лай дога, который, видимо, бегал меж надгробий.
В следующий миг зашелестела листва и заскрипел песок.
Не слишком громко, но и не очень тихо мужской голос произнес слова, которые отчетливо прозвучали в ночи:
– Это лает Богатырь; видно, идиот Симилор и его упустил.
Ирен бросилась к окну.
На ходу она задула свечу, и комната погрузилась во мрак.
Винсент хотел было заговорить, но Ирен, почувствовав это, шепнула:
– Ради спасения наших жизней, вашей и моей, умоляю вас, отец, молчите!
Лай приближался.
Прижавшись к стеклу, Ирен разглядела в неверном свете луны, прятавшейся за облаками, тени, которые суетились вокруг могилы.
И голос, на этот раз очень тихо, произнес:
– В окне итальянца горел свет. Его погасили. Нам надо быть осторожнее!
Винсенту удалось подняться на ноги.
– Что это, девочка моя? Что же это такое? – растерянно пробормотал он.
– Не знаю, – ответила Ирен. – Но, возможно, мы скоро сумеем получить ответ на ваш вопрос.
– Какой вопрос? – удивился Карпантье.
– Вам было интересно, кого же похоронили под видом усопшего полковника Боццо-Короны... – напомнила девушка. – Но тише! Послушаем!
Лай, звучавший теперь очень громко, становился все яростнее.
– Двадцать луидоров тому, кто уймет собаку, – воскликнул человек, топтавшийся у могилы.
Ему ответили:
– Робло и Зефир – у креста на развилке. У них с собой все, что нужно.
– А сторожа? – осведомился тот, кто обещал двадцать луидоров.
– Они крепко спят, – хихикнул его собеседник. – Робло собственноручно сварил им на ночь грог.
– Робло... – повторил Винсент, стоявший теперь рядом с дочерью. – А ты помнишь моего великолепного датского дога, который так любил тебя? Нашего Цезаря?
– А вашего последнего камердинера звали Робло, не так ли, отец? – медленно проговорила Ирен.
– Да, первого моего убийцу... – начал было Карпантье.
Но закончить он не смог. Отчаянный лай собаки, раздававшийся все ближе и ближе, перешел сперва в долгий вой, а потом в жалобный визг.
– Конец Богатырю, – произнес тенорок на кладбище. – Героическая смерть на поле брани.
А голос, который недавно требовал, чтобы кто-нибудь унял собаку, теперь добавил:
– У этого Робло положительно талант. И хорошо, что мы наняли Зефира.
Ирен ловила каждое слово, да и как было не ловить, столь внезапно погрузившись в океан каких-то жутких тайн?
Происходящее на кладбище вдруг вернуло мысли девушки к графине Маргарите де Клар, которую Ирен оставила у себя в комнате.
Не было никаких сомнений: графиня заняла место Ирен для того, чтобы тоже все видеть и слышать.
На секунду луна, выглянув из-за туч, залила окрестности ослепительно-белым светом.
Теперь без труда можно было рассмотреть могилу полковника. Возле нее не было ни души. Однако ветки соседних кустов качались...
Ирен мигом отскочила от окна и увлекла за собой отца.
Винсент был совершенно спокоен. Казалось, события на кладбище весьма заинтриговали его. Похоже, они его даже забавляли.
– Интересно, за каким чертом они собираются раскурочить пустую могилу? – бормотал Карпантье. – Нет, право же, очень любопытно...
– А она пустая? – вслух подумала Ирен.
Винсент посмотрел на дочь, стоявшую в зыбком свете, едва пробивавшемся сквозь стекло, и вдруг отступил на шаг, точно пораженный в самое сердце внезапно мелькнувшей догадкой.
– Неужели ты считаешь, – спросил он голосом, прерывающимся от нахлынувшего волнения, – неужели у тебя есть основания полагать, что сокровища там? Что они в могиле?
И, прежде чем Ирен успела ответить, Винсент добавил:
– Нет, нет, нет! Есть другое куда более подходящее место! Если бы ты видела, как там все устроено! Оно снится мне каждую ночь, и не по одному, а по двадцать раз! Это тоже склеп, а вернее, часовня, прекрасная часовня. В ней есть величие, которое возвышает душу, будто мысль о Господе Боге. Этот храм совсем маленький – и в то же время огромный, словно целый мир. Ах, доченька, доченька, какая ты счастливая – или несчастная: душу твою не сжигает мечта о богатстве!
Ирен печально улыбнулась.
– Для чего мне все это золото? Чем оно мне поможет? – прошептала она. – Сердце мое обманулось. Я презираю того, кто любил меня... и кого, кажется, любила я...
– Любить, любовь, – воскликнул Винсент, пожимая плечами, – тоже мне занятие!
Но он тут же замолчал, однако вскоре заговорил вновь.
– Ну, конечно, ты права. Это нужно Ренье. Он славный малый. Я тоже когда-то любил. Но любовь умирает, и после нее остаются лишь слезы. Золото бессмертно. Послушай! Женщина не может устоять перед демоном. Мужчина, который пленил твое сердце, – демон золота. Он стремился не к тебе, а ко мне. Это меня он искал. Но и во мне есть что-то сверхчеловеческое, раз я сумел избежать гибели. Меня спасло чудо – нет, десять, двадцать чудес!
Эту сверхчеловеческую силу дало мне золото. Я увидел его, и оно завладело моей душой. Демон боится меня, и он прав. Только я, один-единственный в целом мире, могу погубить его, похоронив под грудами его собственных сокровищ...
– О-о, – продолжал Винсент с оглушительным смехом, – я трудился месяцы, годы, читая старинные книги, где говорится о перегонных кубах, тигелях и ретортах, в которых черный свинец становится желтым, словно солнечный луч.
Мало этого! В ненавистной тьме, в тесном коридоре шахты, дробя уголь своей киркой, я изучал другую книгу – книгу собственных мыслей. И я придумал – слушай меня внимательно – придумал, как спрятать все сокровища мира у себя под мышкой. Посмотри на меня! Неужели ты полагаешь, что можно убить человека, защищенного всем золотом мира?!
Но Ирен больше не слушала отца. Тупая покорность овладела ею. Девушка ждала какого-то страшного несчастья, но не имела сил ни защищаться, ни бежать от грозящей ей неведомой беды.
Ирен подошла ко второму окну, которое было расположено напротив окна ее комнаты. Девушка увидела, что в ее собственном жилище темно...
Винсент последовал за дочерью. Он положил ей руки на плечи и продолжал говорить, однако речь его становилась все более нечленораздельной, словно хмель утяжелил и сделал неповоротливым его язык.
– Сколько ты хочешь получить в приданое? Мы ведь больше не увидимся, когда я стану хозяином сокровищ. Я исчезну. Меня не будет ни в раю, ни в аду. Я буду в золоте. Сколько ты хочешь? Я отправляюсь этой же ночью, сейчас, немедленно – и буду черпать из неистощимого источника, как черпают из океана. Так сколько ты хочешь?
– Отец, – ответила Ирен, – с кладбища больше не доносится ни звука... Тот, кого вы зовете демоном, сейчас вернется...
Винсент вздрогнул всем телом; можно было подумать, что чья-то грубая рука стащила Карпантье с небес на землю.
– Да, да, – пробормотал он, – мы же у него, мы же в ловушке. Ну так пойдем. Проводи меня к себе в комнату.
– Я не могу этого сделать, отец, – покачала головой Ирен.
– Почему? – удивился Винсент.
Коротко и не называя никаких имен, девушка рассказала о странной просьбе одной из своих знатных заказчиц, которая одолжила у Ирен комнату на эту ночь.
Винсент слушал очень внимательно; Ирен же продолжала:
– Но я могу предложить вам другое убежище. Графиня, о которой я вам говорю, знает вас; именно она приютила Ренье, которого преследовал враг, а враг у вас общий. Эта дама заинтересована в вас. Она щедро расточает свои милости и будет охранять вас, как охраняет Ренье и меня.
– Похоже на скрип открывающейся решетки, – перебил дочь Винсент Карпантье, приближаясь к окну, выходившему на Пер-Лашез. – Щедра на милости, говоришь? И хочет меня охранять?
Огромная туча затянула все небо; земля погрузилась во тьму.
Однако и во мраке можно было различить две-три тени, которые суетились вокруг могилы. Решетчатая дверца склепа, повернувшись на петлях, скрипнула во второй раз.
На секунду мелькнул красноватый свет, который изволила заметить и госпожа графиня; ей показалось, будто кто-то спустился в склеп; вскоре огонек мигнул, поднимаясь, и тут же исчез.
– Как зовут твою графиню? – спросил Винсент, и голос его на этот раз звучал твердо и отчетливо.
– Госпожа Маргарита де Клар, – ответила Ирен. Один из мужчин на кладбище проговорил:
– За окном итальянца кто-то есть. Голову даю на отсечение.
Винсент схватил дочь за руку.
– Я так и думал, – с той же твердостью сказал он. – Мы окружены Черными Мантиями. Ты знаешь в этом доме хоть одного человека, у которого могла бы попросить: убежища?
Ирен отрицательно покачала головой.
– Я живу одна, – ответила она. – Я никогда ни с кем, не заговаривала... О, отец, неужели графини де Клар нужно бояться точно так же, как господина Мора?
– Ее нужно бояться еще больше, – решительно заявил Винсент.
– Но ведь она – его смертельный враг, – изумилась Ирен. – Ах, отец, бедный мой отец, если бы вы только знали, в каком я страшном смятении. Я знаю, я чувствую, что мы стоим на краю бездны, но ничего не могу понять. И муки мои не передать словами.
Винсент холодно сообщил:
– Именно так чувствуешь себя, сходя с ума. Я это пережил. Но не потерял рассудка. Я отлично разбираюсь в том, что делается вокруг. С одной стороны, здесь мельтешат «Охотники за Сокровищами»; эти люди ищут и будут искать до скончания века; с другой стороны – затаился демон, он прячется даже за спиной у смерти, только бы не погибнуть. Один против тысячи – демон все равно победит.
– Посмотрите, отец, – сказала Ирен, – вон они перелезают через кладбищенскую стену.
Винсент поглядел в окно и шепнул:
– Интересно, что они нашли в гробу?
– Они придут сюда через несколько секунд, отец, – напомнила девушка.
– Госпожа графиня будет, без сомнения, рада повидать старинного приятеля вроде меня, – заявил Винсент Карпантье, которому по-прежнему не изменяло хладнокровие. – Я знавал ее, когда ее звали в Латинском квартале Маргаритой Бургундской. Она убила тогда не одного Буридана. Да, мне все ясно. Они вьются вокруг тебя, но им нужен я, а не ты. Я – тайна. Они хотят завладеть мной: один – для того, чтобы похоронить свой секрет глубоко в земле, другие – чтобы найти ответ на мучающий их вопрос.
Карпантье тихонечко потер руки и продолжал:
– Мне одному грозит опасность. С тобой им нечего делать.
– Я не оставлю вас, – вскричала Ирен.
– Ну, ну, ну, – произнес Винсент, – все это громкие слова! У меня есть важное дело, ты мне будешь только мешать. Ах, демон, демон! Как он заставил их всех суетиться! Но меня он бегать не заставит!
Винсент сам зажег свечу со словами:
– Я хочу написать королевскому прокурору и сообщить ему об их делишках. Я составлю целый реестр! Мне известны имена всех этих людей!
В дрожащем свете свечи Ирен увидела, что глаза отца вновь бессмысленно блуждают по комнате. В душе своей девушка почувствовала безысходное отчаяние.
«А не закричать ли "пожар!"? – подумала Ирен. – Только бы поднять на ноги весь дом...»
На кладбище никого больше не было видно; оттуда не доносилось ни звука.
Винсент продолжал рассуждать все с тем же незыблемым спокойствием:
– Он? Для чего я стану о нем беспокоиться? Ренье убьет его: такова судьба. Как? Это ведомо одному Богу.
Ирен, молитвенно сложив руки, вскричала:
– Ренье! Я забыла о Ренье, отец! Он в особняке этой дамы. Он защитит нас! Он спасет тебя, я уверена!
Вокруг сумасшедшего все приобретает оттенок безумия: Ирен заторопилась к двери, словно особняк де Клар был отсюда в нескольких шагах.
Винсент остановил ее.
– Я не желаю звать Ренье, – произнес он властно. – Он придет сам, поскольку такова судьба. Будем же разумны и поговорим спокойно. Мне все ясно. У меня – важное дело. Ты мне мешаешь, я хочу избавиться от тебя. Почему бы тебе не пойти и не подождать меня в каком-нибудь храме?
– В такой час, отец? – изумилась Ирен.
– Да, правда, сейчас они все закрыты, – спохватился Карпантье. – И кафе тоже. А полицейский пост неподалеку отсюда? Впрочем, тебе не захочется оказаться в обществе солдат... К кому же обратиться? Есть ведь еще кто-то, только я вдруг позабыл... Да, вспомнил! Мать Мария Благодатная, где она? Ты знаешь?
– У себя в монастыре, – ответила Ирен, настороженно прислушиваясь к шуму, который почудился ей в коридоре.
В любом шорохе она слышала звук шагов.
– А где ее монастырь? – спросил Винсент. – Далеко отсюда?
– На улице Терезы, – откликнулась девушка. Карпантье не мог скрыть своего изумления.
– На улице Терезы? – переспросил он. – В мое время там не было никакого монастыря.
– Монастырь основали в доме, когда-то принадлежавшем полковнику, – объяснила Ирен.
Винсент вдруг захлопал в ладоши и вскричал с явным облегчением:
– В добрый час! Мне все ясно! Ничего не изменилось. Та же душа в том же теле! Мы уходим. Отправляйся, куда хочешь, девочка моя. Я больше не боюсь за тебя. Если понадобится, они спасут тебя ценой собственной жизни!.. В их глазах ты стоишь сотни миллионов. А у меня – важное дело. И эта ночь, возможно, последняя.
Карпантье резко отстранил дочь, взял в руку пистолет и решительно толкнул дверь.
– Я запрещаю тебе следовать за мной, – сурово проговорил Винсент. – Находиться рядом со мной опасно. Они собираются убить меня!
С этими словами Карпантье исчез в коридоре, оставив растерянную Ирен в полном отчаянии.
Сердце девушки сковал ужас. Она испытывала страх не только за свою собственную судьбу...
Невольно и даже не отдавая себе отчета в своих мыслях, она прикидывала, сколько времени понадобится для того, чтобы спуститься по Грушевой улице, свернуть на бульвар и подняться по улице Отходящих.
Люди с кладбища, должно быть, уже стоят внизу, преграждая путь Винсенту Карпантье.
Ирен не могла сказать, что обдумывает ситуацию, ибо чувствовала лишь смятение и отчаяние, но из хаоса обрывочных мыслей вдруг всплыло отчетливое имя: Ренье.
Девушка призывала Ренье всей своей душой, всем трепещущим сердцем. Этой ночью пелена спала с ее глаз.
Туман, окутывавший Ирен, развеялся; и ей казалось, что произошло это не час назад, а давным-давно. Да существовал ли этот туман вообще? Девушка даже не могла поверить, что когда-то он застилал ей свет.
Теперь Ирен и бледного обольстителя, смутившего ее детский разум, разделяла пропасть. Девушка разочаровалась в нем; да она никогда и не верила этому человеку. Но сейчас Ирен мучили угрызения совести.
Она ненавидела и любила со всем пылом, присущим ее страстной натуре.
Будто наяву видела Ирен и того, кого любила, и того, кого ненавидела; Ренье и графа Жюлиана – близнецов по сходству, сына и отца по годам...
Мысли эти заняли даже не минуту – считанные доли секунды.
Образы двух мужчин пронеслись перед внутренним взором Ирен с быстротой молнии.
И осталось одно только имя: Ренье! Ренье!
Ренье – первое воспоминание детства; именно о Ренье отец сказал ей: он любил тебя, как никто и никогда тебя не полюбит.
Девушка вновь видела перед собой ласковую улыбку, с которой ее прекрасный друг склонялся над ее колыбелью, вновь чувствовала, как он носит ее, крошку Ирен, на руках и разговаривает с ней, словно с маленькой женщиной, – с такой нежной добротой и горделивой мужественностью! О Ренье! Ренье! Брат и нареченный! Сердце и душа прошлых дней несчастной Ирен!
Есть ли бальзамы для сердца? И можно ли дать сердцу опиума, болеутоляющего опиума, чтобы погрузить его в целительный сон?
Ах, если бы Ренье оказался здесь, Ирен на коленях умоляла бы его о прощении!
Шаги отца, довольно громко звучавшие в коридоре, стали тише, когда Винсент свернул за угол.
Ирен, чувствуя, что должна, что обязана принять решение, шагнула к двери.
В этот миг Винсент заговорил, возвысив голос; тон его был мрачным и угрожающим.
– Кто здесь? Я вооружен! В каждой руке у меня по пистолету! Если вы хотите преградить мне дорогу, вас ждет смерть!
Ему ответил другой голос, заставивший затрепетать взволнованное сердце Ирен:
– Это вы, отец? А где она?
И девушка, обезумев от радости, бросилась вперед с криком:
– Ренье! Благодарю Тебя, Господи! Это Ренье! Мой Ренье!
XX
ГОСПОЖА КАНАДА ИДЕТ ПО СЛЕДУ
Это и в самом деле был Ренье, с которым Винсент Карпантье столкнулся за поворотом коридора. Юноша стоял возле двери Ирен; эта дверь выходила прямо на лестницу. Он постучал три или четыре раза, но не получил ответа и уже наклонился, как человек, собиравшийся приложить ухо к замочной скважине, чтобы послушать, что же творится внутри.
Вооруженный пистолетом Винсент узнал Ренье только тогда, когда тот выпрямился. Тут Карпантье не без юмора поприветствовал молодого человека.
– Гляди-ка, гляди, да это, оказывается, ты, мой мальчик! – воскликнул Винсент. – Добрый вечер! Как дела? Ты явился весьма кстати, ты займешься нашей малышкой. Она слегка чокнулась, понимаешь. Это у нас семейное. Посторонись, дай мне пройти. У меня важное дело, и я очень спешу.
Ирен обвила руками шею Ренье и шептала:
– Прости меня, прости, я и правда обезумела. Не оставляй отца. Нам всем грозит смертельная опасность.
Радость лишает человека сил точно так же, как и горе. Ренье пошатнулся, когда Ирен поцеловала его.
– Вы под моей защитой, Ирен, – сказал юноша. – Не проходит ночи, чтобы я не сторожил ваше жилище. И сегодня я все видел, все слышал.
– Ну, будет, будет! – прервал его Винсент. – Об этом мы знаем побольше тебя. Я предпочел бы, чтобы ты туда не совался, потому что... потому что... впрочем, неважно. Когда мы были в Италии, твоя добрая матушка, заболев, провела у нас в доме несколько дней. Моя жена, святое создание, научила ее молиться Богу. В горячечном бреду твоя несчастная мать говорила нам странные вещи и, когда упоминала твоего отца, всегда кричала: демон! Что не мешает тебе быть ангелом. Поцелуй меня, если хочешь, и дай пройти.
Ирен вступила в разговор.
– Что ты узнал, мой Ренье? – дрожащим голосом спросила она. – Умоляю тебя, не оставляй отца! Он собрался отправиться за сокровищами...
И тут же девушка громко вскрикнула, поскольку Винсент пребольно схватил ее за руку, желая заставить дочь замолчать.
– Никогда не произноси этого слова! – прошипел он. – Бог испепеляет своих детей, дерзнувших коснуться святыни! Это моя святыня. И не смей покушаться на нее!
– Те тоже говорят о сокровищах, спрятанных под стеной кладбища, – пробормотал Ренье. – Это слово то и дело звучит в ночи...
На лестнице низкий приглушенный голос произнес:
– Они приближаются! Погаси свет, господин Канада.
– Я пройду по их трупам! – вскричал Винсент, вскидывая пистолет. – Сколько их? Сотня? Тысяча? Расступитесь, освободите место! Или этой ночью, или никогда!
Он яростно оттолкнул Ирен, которая судорожно цеплялась за его рукав, и занес стиснутый кулак над головойРенье...
Вооруженный пистолетом Винсент узнал Ренье только тогда, когда тот выпрямился. Тут Карпантье не без юмора поприветствовал молодого человека.
– Гляди-ка, гляди, да это, оказывается, ты, мой мальчик! – воскликнул Винсент. – Добрый вечер! Как дела? Ты явился весьма кстати, ты займешься нашей малышкой. Она слегка чокнулась, понимаешь. Это у нас семейное. Посторонись, дай мне пройти. У меня важное дело, и я очень спешу.
Ирен обвила руками шею Ренье и шептала:
– Прости меня, прости, я и правда обезумела. Не оставляй отца. Нам всем грозит смертельная опасность.
Радость лишает человека сил точно так же, как и горе. Ренье пошатнулся, когда Ирен поцеловала его.
– Вы под моей защитой, Ирен, – сказал юноша. – Не проходит ночи, чтобы я не сторожил ваше жилище. И сегодня я все видел, все слышал.
– Ну, будет, будет! – прервал его Винсент. – Об этом мы знаем побольше тебя. Я предпочел бы, чтобы ты туда не совался, потому что... потому что... впрочем, неважно. Когда мы были в Италии, твоя добрая матушка, заболев, провела у нас в доме несколько дней. Моя жена, святое создание, научила ее молиться Богу. В горячечном бреду твоя несчастная мать говорила нам странные вещи и, когда упоминала твоего отца, всегда кричала: демон! Что не мешает тебе быть ангелом. Поцелуй меня, если хочешь, и дай пройти.
Ирен вступила в разговор.
– Что ты узнал, мой Ренье? – дрожащим голосом спросила она. – Умоляю тебя, не оставляй отца! Он собрался отправиться за сокровищами...
И тут же девушка громко вскрикнула, поскольку Винсент пребольно схватил ее за руку, желая заставить дочь замолчать.
– Никогда не произноси этого слова! – прошипел он. – Бог испепеляет своих детей, дерзнувших коснуться святыни! Это моя святыня. И не смей покушаться на нее!
– Те тоже говорят о сокровищах, спрятанных под стеной кладбища, – пробормотал Ренье. – Это слово то и дело звучит в ночи...
На лестнице низкий приглушенный голос произнес:
– Они приближаются! Погаси свет, господин Канада.
– Я пройду по их трупам! – вскричал Винсент, вскидывая пистолет. – Сколько их? Сотня? Тысяча? Расступитесь, освободите место! Или этой ночью, или никогда!
Он яростно оттолкнул Ирен, которая судорожно цеплялась за его рукав, и занес стиснутый кулак над головойРенье...