Феваль Поль. Роковое наследство

   Жафрэ заревел, как ребенок. Принц с досады пнул мертвого графи Жюлиана прямо в лицо.
   – Давайте обыщем труп! – закричали все разом.
   В самом деле, ведь полковник хвастался, что ему удалось спрятать свои богатства в табакерку.
   «Охотники за Сокровищами» бросились к покойнику и стали выворачивать карманы монашеского платья, которое было на Жюлиане.
   Наверное, они дошли бы до того, что распороли бы мертвецу живот, чтобы посмотреть, не проглотил ли граф сокровища. Но в это время заговорщики услышали какой-то странный звук.
   Дело в том, что Маргарита нажала на металлическую пластинку, вставленную в дно сундука.

XXXIV
МОЛНИЯ

   Бросив труп, «Охотники за Сокровищами» устремились к сундуку. Конечно, призрак, беседовавший с заговорщиками на кладбище, немного преувеличил, заявив, что все богатства Черных Мантий могут уместиться в его табакерке. Однако он был недалек от истины. Перед негодяями лежали сокровища. Бандиты воочию увидели плоды, принесенные за полвека самой совершенной системой грабежа, которая когда-либо существовала на свете. И все это богатство можно было засунуть в бархатный мешочек, висевший, по моде того времени, на локте графини Маргариты.
   Сокровищами оказались две небольшие стопки бумажных листков. В одной Пачке были банкноты, в другой – ценные бумаги.
   На листке, лежавшем сверху, было написано по-английски: «Пятьдесят тысяч фунтов стерлингов». Каждый заговорщик быстро подсчитал в уме, что эта сумма равна одному миллиону двумстам пятидесяти тысячам франков.
   Что касается ценных бумаг, то каждая из них давала право на годовой доход в десять тысяч фунтов, или в двести пятьдесят тысяч франков. Саму же такую бумагу можно было продать за пять миллионов франков.
   Напомним, что в сундуке лежало две пачки таких листков.
   Как только «Охотники за Сокровищами» увидели то, за чем так долго гонялись, в руке у каждого из них оказался пистолет или кинжал.
   Только Маргарита по-прежнему сжимала в кулаке ключ. Сокровища находились на дне сундука и были защищены решеткой, рядом с которой виднелась еще одна замочная скважина. Графиня спокойно вставила в нее другой конец ключа.
   – Все это принадлежит мне! – медленно произнесла Маргарита.
   – Все это принадлежит мне! – словно эхо, хором отозвались заговорщики.
   В глазах каждого горел огонь безумия.
   – Я не собираюсь делиться ни с кем, – добавила графиня.
   – Никакого дележа не будет! – потрясая пистолетом, закричал Самюэль.
   – Пусть все получит тот, кто останется в живых! – брызгая слюной, завопил Принц.
   В следующий миг решетка была отперта. Все, как один, бросились к сундуку; каждый протягивал одну руку к бумагам, а другой старался ударить соседа.
   Однако в тот момент, когда графиня повернула ключ, раздался слабый щелчок. И тут же сундук осветился изнутри: на дне выступили белые буквы. Увидев все это, заговорщики остановились.
   А буквы между тем сложились в слова, и негодяи прочитали вот что:
   «Дорогие мои, я уношу свои скромные сбережения с собой – в лучший мир. Или в худший – пока не знаю. Впрочем, через несколько минут мы выясним это все вместе. Итак, до скорого свидания!»
   Маленький фитиль, на секунду осветивший сундук, тут же погас, однако «Охотники за Сокровищами» успели дочитать издевательское завещание полковника до конца.
   А в следующий миг раздался оглушительный взрыв.
   Никто даже крикнуть не успел. Все присутствующие оказались погребенными под обломками крепостной стены.
   Через несколько минут прибежали люди, жившие по соседству, – и увидели, что изрядный кусок стены особняка превратился в груду дымящихся развалин...
   В тот же день, ближе к вечеру, госпожа Канада и Эшалот собирали чемоданы во флигеле Гайо, суетясь в комнате, которую графиня де Клар накануне одолжила у Ирен.
   В это время сама Ирен в дорожном костюме сидела у окна.
   Что касается Ренье, то он, тоже одетый, лежал на кровати.
   За окном ничего не изменилось. Открывающийся вид на кладбище Пер-Лашез был, как всегда, довольно унылым и все же по-своему очаровательным. Никаких следов тех безобразий, что творились ночью на могиле полковника, к тому времени уже не осталось. Солнце, клонившееся к закату, освещало золотые буквы, складывавшиеся в лживые слова:
   Здесь покоится полковник Боццо-Корона, благодетель всех бедных.
   Молитесь Господу, дабы упокоил Он его душу.
   Ренье было не по себе. Его лихорадило. Ирен тихо плакала у окна.
   – Послушай, если можешь, обращайся с вещами поаккуратнее, – говорила своему достойному супругу мамаша Канада. – Конечно, они довольно простые, но очень чистенькие и милые.
   Затем, понизив голос, она добавила:
   – Не удивляйся, что она уезжает. Так уж принято в высшем свете. Там все такие щепетильные! Хотя я на ее месте, разумеется, не оставила бы сейчас этого славного художника. Он же совсем расхворался, бедняжка!
   Передавая своей жене охапку белья, Эшалот шепотом спросил:
   – А ты веришь, что мой несчастный хозяин господин Мора был отцом господина Ренье?
   – Тише! – сердито прикрикнула на мужа Леокадия. – От этой истории у меня прямо волосы встают дыбом. Ирен говорит, что художник сам прикончил негодяя.
   – Чтобы отомстить за старика? – заинтересовался Эшалот.
   – Да тише ты! – снова зашипела госпожа Канада. – Если она тебя услышит, то ей станет еще хуже.
   – Вы берете с собой свою вышивку? – громко обратилась Леокадия к Ирен. – Ту, что на пяльцах?
   Девушка не ответила. Она то впадала в какое-то оцепенение, то вдруг принималась рыдать.
   – Видишь, госпожа Канада, мы можем беседовать совершенно спокойно, – заметил Эшалот. – Она все равно ничего не понимает.
   – Эту работу ей заказала графиня, но теперь госпоже де Клар вряд ли нужна вышивка, – задумчиво проговорила мамаша Канада. – Теперь этой даме уже вообще ничего не нужно. Когда ее вытащили из-под обломков, она, как ни странно, дышала. Что же касается всех прочих, то от них, можно сказать, мокрого места не осталось. А эта мерзавка на удивление живучая!
   – А что хозяин? – спросил Эшалот. – Ты знаешь, я был к нему привязан...
   Его жена пожала плечами.
   – На теле шевалье Мора не было ни одной царапины, – ответила она. – Он был переодет монахиней. Женское платье очень ему шло, ведь он был безбородый.
   А шепотом Леокадия добавила:
   – Когда я его увидела, меня поразило, что они с художником похожи как две капли воды...
   – Скажите, соседка, вы закончили? – внезапно осведомилась Ирен.
   Она была так бледна, что Эшалот уже собрался броситься на помощь. Однако, услышав голос Ренье, он остановился.
   – Ирен, – произнес художник, приподнявшись на кровати, – я знаю, почему вы меня покидаете.
   Девушка хотела было что-то ответить, но молодой человек продолжал:
   – Вы страшитесь рока, который тяготеет надо мной.
   Вы не хотите быть женой человека...
   В этот момент Ирен бросилась к художнику и дрожащей рукой закрыла ему рот.
   – Нет, причина моего отъезда – во мне самой, – воскликнула девушка, опускаясь у кровати на колени. – Ренье, я постоянно приношу вам несчастье!
   Молодой человек обнял ее и прошептал:
   – Ирен, если бы ты меня любила, Господь простил бы меня.
   Что касается супругов Канада, то они, скромно держась в сторонке, с волнением наблюдали за влюбленными. Мамаша Лео обливалась слезами. Она то и дело утиралась своим носовым платком. Поскольку у Эшалота не было этого предмета роскоши, он время от времени шумно сморкался в платок своей жены.
   Наконец Леокадия не выдержала.
   – Перестань! – воскликнула она, отбирая у мужа платок. – Будь мужчиной!
   Она на цыпочках приблизилась к кровати и, по-военному щелкнув каблуками, спросила:
   – Ну что, чемоданы можно распаковывать? Ведь вы остаетесь, не так ли?
   В ответ Ирен улыбнулась, а Ренье припал к ее руке.