Страница:
Но дело это касается как живых, так и мертвых: тот, кого считали покойником... Поглядите-ка, теперь и архитектора проняло!..
Винсент и в самом деле поднял голову.
Госпожа Канада продолжала говорить, дружески кивнув ему:
– Подложное письмо вам, дорогой друг, написала вовсе не Маргарита. Я имею в виду то самое письмо, где говорилось о могиле Отца-Благодетеля. Его писал итальянец. Маргарита и остальные «Охотники за Сокровищами» не мешали ему бежать впереди и вытаскивать из огня каштаны – они собирались их перехватить и полакомиться еще горяченькими.
Сказать, что по ниточке я расплела весь клубок их интриг, было бы слишком самонадеянно, но вот что я, в конце концов, поняла.
Раскапывание могилы они задумали по многим причинам – кстати, у них никогда не бывает одной причины. Прежде всего они хотели убедиться, что покойник все-таки находится в гробу, и, разумеется, проверить, не похоронили ли случайно вместе с Хозяином и его медальон. К тому же пришла пора выманить волка, я имею в виду итальянца, из леса.
Этой ночью они намеревались расправиться с ним.
Но это еще не все! Они придумали целую комедию, и первой сценой в ней было посещение госпожой графиней Ирен. Маргарите пришлось прибегнуть к большой хитрости, чтобы заполучить вашу комнату, не так ли, девочка? Разговор длился часа два, не меньше, да? А все потому, что именно здесь происходили главные события.
Прежде всего необходимо было вырвать единственный глаз, который смотрел на кладбище, чтобы спокойно заниматься своим делом. И не одним.
На окно господина Мора они больше не обращали никакого внимания, считая, что итальянец уже взял билет на тот свет.
Кроме того, они хотели застраховать себя от любых неожиданностей, которые могли произойти при встрече с господином Карпантье. А тот должен был вот-вот приехать. Они, естественно, полагали, что он сразу кинется к своей дочери. Вы поняли меня, дорогая Ирен? Это было второе дело.
Откуда было знать Маргарите, что в письме указан другой адрес? Она приготовилась съесть добычу, но добыча и не собиралась идти к ней в руки.
Зато итальянец, который не ждал сегодня никаких визитов, сам того не ведая, предоставил свою комнату господину Карпантье.
В общем, я довольно ловко управилась со всеми их интригами. А вам как кажется?
В итоге дело обстояло таким образом: господин Ренье уже находился в особняке де Клар. Карета Маргариты, которая почти всю ночь простояла у Дверей, должна была отвезти туда и мадемуазель Ирен, потом вернуться и отвезти Маргариту, рассчитывавшую прихватить с собой и господина Винсента.
Хлоп! И ловушка закрылась! Станет ли отец хранить свои тайны, зная, что его детям грозит смертельная опасность?
При этих словах Винсент уронил голову на грудь и пробормотал:
– Нет никаких тайн, я просто-напросто сумасшедший.
– И очень хорошо, – подхватила укротительница, – я предпочитаю считать, что вы безумец, а не негодяй, дорогой господин Карпантье. Хотя, конечно, это дело вашей совести. В общем, пора нам заканчивать этот разговор. Одним словом, пока Маргарита болтала, у могилы шла большая работа: господин Кокотт с товарищами вскрывали склеп.
Вдруг раздался басовитый собачий лай. Собака лаяла изо всех сил в двух или трех сотнях шагов от могилы. Господин Пиклюс, который сторожил угол ближайшей аллеи, сказал:
– Бестолковый Симилор! Вот что значит нанимать полных идиотов! Он упустил Богатыря, а это самая опасная собака в своре!
– Двадцать луидоров тому, кто заставит собаку замолчать, – проговорила Маргарита.
Зашуршали листья – кто-то отправился зарабатывать двадцать луидоров.
Богатырь тем временем приближался, рыская по кустам. И лаял все громче и громче. Черные Мантии разволновались. Они-то считали, что приняли все меры предосторожности, и не сомневались, что находятся в полной безопасности.
И я тоже немного перепугалась. Понятно, что дозорный уложит дога через секунду-другую. А вот если через пять? Десять? Я подумывала, не пора ли мне улизнуть, раз я знаю почти все, что хотела узнать? Но как уйти посреди спектакля, когда интерес только-только подогрели?
Тем более что вот-вот ожидалась развязка и, разумеется, всякие сюрпризы.
Лай собаки внезапно резко оборвался.
– Хороший удар! – одобрил доктор Самюэль. – Нож, похоже, перерезал яремную вену.
И почти одновременно мы услышали торопливые шаги. Появилось это ничтожество – Симилор, весь дрожащий и едва державшийся на ногах. Симилор – это чудо в перьях, больше я о нем ничего не скажу, потому что господин Канада, мой второй муж, связан с ним дружескими узами. Так вот, Симилор до того запыхался, что слова вымолвить не мог.
Наконец к нему вернулся дар речи, и он объяснил: когда они травили сторожевых собак ядом, он пожалел Богатыря и сохранил ему жизнь – уж больно красивая собака! Вдобавок у него есть знакомый англичанин, который согласен выложить за Богатыря целых пятьдесят франков, потому что очень любит красивых собак. Так вот Симилор держал Богатыря на коротком поводке и, чтобы тот не сорвался и не наделал бед, прикармливал его мясом.
Они с Богатырем проходили мимо одного очень густого кипарисового куста, как собака вдруг стала кидаться на этот куст, вырываться и лаять. У Симилора не хватило сил удержать ее, и вскоре она исчезла за густыми ветками.
В кустах послышался шум борьбы, но увидеть, кто там спрятался, Симилор так и не смог.
Богатырь лаял как сумасшедший, потом захрипел и затих.
А ласковый надтреснутый голос произнес из чащи:
– Тебе уж больше не залаять, бедная моя собачка!
Тут кипарисовые ветки раздвинулись и пропустили тощего старичка, кутавшегося в теплое пальто. Старику на вид было не меньше ста лет. Он выбрался из кустов, таща за собой мертвую собаку.
Симилор сказал, что в жизни не видел более худого и бесплотного старика. Он казался прозрачным. Пергаментную кожу его мертвенно-бледного лица прорезали глубокие морщины.
– И куда он пошел? – спросила Маргарита.
Но Симилор не ответил, продолжая рассказывать:
– Когда-то я два или три раза видел полковника, и если бы он не лежал в земле, я поклялся бы, что это он. Старик прошел совсем рядом со мной, поприветствовав меня дружеским кивком, а сам тихонько продолжал бормотать: «Милые мои голубчики, столько доставили себе хлопот, ах, столько хлопот! Совсем ненужных хлопот. Держи-ка, друг мой, й возвращаю тебе твою собачку. Если хочешь, можешь сделать из нее чучело. Вот уже больше года, как я сюда переселился, место здесь очень мирное. Но если сюда будут приходить и тревожить усопших, которые дорого заплатили за свой вечный покой, придется пожаловаться правительству».
«Охотники за Сокровищами» слушали его с открытыми ртами. И вовсе не потому, что верили в призраков, нет, совсем не потому.
И как раз в ту минуту, когда Симилор рассказывал, как древний Мафусаил пожелал ему спокойной ночи и удалился, едва передвигая свои тощие ноги, а потом будто растворился в воздухе возле какого-то фамильного склепа, как раз в эту минуту решетка могилы полковника зажглась бенгальскими огнями. И послышалась музыка, честное слово. Затем петли заскрипели, дверь склепа приоткрылась, и из него без малейшего смущения четверо молодых мужчин вынесли гроб, при этом они еще и посмеивались.
– Да мы не человека несем, а зайца, – говорили они. – Похоже, Отец сильно уменьшился по мере изгнивания. Тут осталось не больше десяти килограммов от его и так ничтожного веса.
XXII
XXIII
Винсент и в самом деле поднял голову.
Госпожа Канада продолжала говорить, дружески кивнув ему:
– Подложное письмо вам, дорогой друг, написала вовсе не Маргарита. Я имею в виду то самое письмо, где говорилось о могиле Отца-Благодетеля. Его писал итальянец. Маргарита и остальные «Охотники за Сокровищами» не мешали ему бежать впереди и вытаскивать из огня каштаны – они собирались их перехватить и полакомиться еще горяченькими.
Сказать, что по ниточке я расплела весь клубок их интриг, было бы слишком самонадеянно, но вот что я, в конце концов, поняла.
Раскапывание могилы они задумали по многим причинам – кстати, у них никогда не бывает одной причины. Прежде всего они хотели убедиться, что покойник все-таки находится в гробу, и, разумеется, проверить, не похоронили ли случайно вместе с Хозяином и его медальон. К тому же пришла пора выманить волка, я имею в виду итальянца, из леса.
Этой ночью они намеревались расправиться с ним.
Но это еще не все! Они придумали целую комедию, и первой сценой в ней было посещение госпожой графиней Ирен. Маргарите пришлось прибегнуть к большой хитрости, чтобы заполучить вашу комнату, не так ли, девочка? Разговор длился часа два, не меньше, да? А все потому, что именно здесь происходили главные события.
Прежде всего необходимо было вырвать единственный глаз, который смотрел на кладбище, чтобы спокойно заниматься своим делом. И не одним.
На окно господина Мора они больше не обращали никакого внимания, считая, что итальянец уже взял билет на тот свет.
Кроме того, они хотели застраховать себя от любых неожиданностей, которые могли произойти при встрече с господином Карпантье. А тот должен был вот-вот приехать. Они, естественно, полагали, что он сразу кинется к своей дочери. Вы поняли меня, дорогая Ирен? Это было второе дело.
Откуда было знать Маргарите, что в письме указан другой адрес? Она приготовилась съесть добычу, но добыча и не собиралась идти к ней в руки.
Зато итальянец, который не ждал сегодня никаких визитов, сам того не ведая, предоставил свою комнату господину Карпантье.
В общем, я довольно ловко управилась со всеми их интригами. А вам как кажется?
В итоге дело обстояло таким образом: господин Ренье уже находился в особняке де Клар. Карета Маргариты, которая почти всю ночь простояла у Дверей, должна была отвезти туда и мадемуазель Ирен, потом вернуться и отвезти Маргариту, рассчитывавшую прихватить с собой и господина Винсента.
Хлоп! И ловушка закрылась! Станет ли отец хранить свои тайны, зная, что его детям грозит смертельная опасность?
При этих словах Винсент уронил голову на грудь и пробормотал:
– Нет никаких тайн, я просто-напросто сумасшедший.
– И очень хорошо, – подхватила укротительница, – я предпочитаю считать, что вы безумец, а не негодяй, дорогой господин Карпантье. Хотя, конечно, это дело вашей совести. В общем, пора нам заканчивать этот разговор. Одним словом, пока Маргарита болтала, у могилы шла большая работа: господин Кокотт с товарищами вскрывали склеп.
Вдруг раздался басовитый собачий лай. Собака лаяла изо всех сил в двух или трех сотнях шагов от могилы. Господин Пиклюс, который сторожил угол ближайшей аллеи, сказал:
– Бестолковый Симилор! Вот что значит нанимать полных идиотов! Он упустил Богатыря, а это самая опасная собака в своре!
– Двадцать луидоров тому, кто заставит собаку замолчать, – проговорила Маргарита.
Зашуршали листья – кто-то отправился зарабатывать двадцать луидоров.
Богатырь тем временем приближался, рыская по кустам. И лаял все громче и громче. Черные Мантии разволновались. Они-то считали, что приняли все меры предосторожности, и не сомневались, что находятся в полной безопасности.
И я тоже немного перепугалась. Понятно, что дозорный уложит дога через секунду-другую. А вот если через пять? Десять? Я подумывала, не пора ли мне улизнуть, раз я знаю почти все, что хотела узнать? Но как уйти посреди спектакля, когда интерес только-только подогрели?
Тем более что вот-вот ожидалась развязка и, разумеется, всякие сюрпризы.
Лай собаки внезапно резко оборвался.
– Хороший удар! – одобрил доктор Самюэль. – Нож, похоже, перерезал яремную вену.
И почти одновременно мы услышали торопливые шаги. Появилось это ничтожество – Симилор, весь дрожащий и едва державшийся на ногах. Симилор – это чудо в перьях, больше я о нем ничего не скажу, потому что господин Канада, мой второй муж, связан с ним дружескими узами. Так вот, Симилор до того запыхался, что слова вымолвить не мог.
Наконец к нему вернулся дар речи, и он объяснил: когда они травили сторожевых собак ядом, он пожалел Богатыря и сохранил ему жизнь – уж больно красивая собака! Вдобавок у него есть знакомый англичанин, который согласен выложить за Богатыря целых пятьдесят франков, потому что очень любит красивых собак. Так вот Симилор держал Богатыря на коротком поводке и, чтобы тот не сорвался и не наделал бед, прикармливал его мясом.
Они с Богатырем проходили мимо одного очень густого кипарисового куста, как собака вдруг стала кидаться на этот куст, вырываться и лаять. У Симилора не хватило сил удержать ее, и вскоре она исчезла за густыми ветками.
В кустах послышался шум борьбы, но увидеть, кто там спрятался, Симилор так и не смог.
Богатырь лаял как сумасшедший, потом захрипел и затих.
А ласковый надтреснутый голос произнес из чащи:
– Тебе уж больше не залаять, бедная моя собачка!
Тут кипарисовые ветки раздвинулись и пропустили тощего старичка, кутавшегося в теплое пальто. Старику на вид было не меньше ста лет. Он выбрался из кустов, таща за собой мертвую собаку.
Симилор сказал, что в жизни не видел более худого и бесплотного старика. Он казался прозрачным. Пергаментную кожу его мертвенно-бледного лица прорезали глубокие морщины.
– И куда он пошел? – спросила Маргарита.
Но Симилор не ответил, продолжая рассказывать:
– Когда-то я два или три раза видел полковника, и если бы он не лежал в земле, я поклялся бы, что это он. Старик прошел совсем рядом со мной, поприветствовав меня дружеским кивком, а сам тихонько продолжал бормотать: «Милые мои голубчики, столько доставили себе хлопот, ах, столько хлопот! Совсем ненужных хлопот. Держи-ка, друг мой, й возвращаю тебе твою собачку. Если хочешь, можешь сделать из нее чучело. Вот уже больше года, как я сюда переселился, место здесь очень мирное. Но если сюда будут приходить и тревожить усопших, которые дорого заплатили за свой вечный покой, придется пожаловаться правительству».
«Охотники за Сокровищами» слушали его с открытыми ртами. И вовсе не потому, что верили в призраков, нет, совсем не потому.
И как раз в ту минуту, когда Симилор рассказывал, как древний Мафусаил пожелал ему спокойной ночи и удалился, едва передвигая свои тощие ноги, а потом будто растворился в воздухе возле какого-то фамильного склепа, как раз в эту минуту решетка могилы полковника зажглась бенгальскими огнями. И послышалась музыка, честное слово. Затем петли заскрипели, дверь склепа приоткрылась, и из него без малейшего смущения четверо молодых мужчин вынесли гроб, при этом они еще и посмеивались.
– Да мы не человека несем, а зайца, – говорили они. – Похоже, Отец сильно уменьшился по мере изгнивания. Тут осталось не больше десяти килограммов от его и так ничтожного веса.
XXII
ДВЕ МУМИИ
Слушатели госпожи Канада достойны того, чтобы их описать. Все они внимательно слушали, но степень внимания была у каждого своя. Хочу напомнить, что странный ее рассказ таил в себе угрозу – ощутимой и близкой опасности. Разворачивающаяся драма составляла суть жизни слушателей, и каждый из них в этой драме играл собственную роль.
Винсент Карпантье оставался спокойным и мрачным, будто ничего нового для себя он не узнал. Когда укротительница рассказала о собачьем лае, он подтвердил:
– Все это правда, я слышал и людей, и собаку.
Ирен и Ренье слушали рассказчицу с исключительным вниманием, как мы это только что видели.
К тому же у Ирен свежи были в памяти разговоры с графиней де Клар.
Вообще эта ночь казалась невероятной, неправдоподобной пьесой, которая, однако, все больше претендовала на подлинность и реальность происходящего.
Временами рассудок Ирен бунтовал против бешеной скачки безумных событий, которые окружали и увлекали ее за собой, но тут же истина являлась к ней с такой непререкаемой очевидностью, что она покорялась, равно страдая и мучаясь как от сомнений, так и от уверенности в реальности происходящего.
Рассказ госпожи Канада удовлетворял стремление девушки понять и объяснить происходящее, но, кроме возбужденного любопытства, Ирен владело и другое чувство, более могучее, более настоятельное.
Она страстно желала поскорее остаться наедине с Ренье.
Что же касается Ренье, то ему казалось, что Ирен родилась заново или, напротив, очнулась от тяжелого, могильного сна.
Он чувствовал, что она всем сердцем тянется к нему, будто рабыня, которую внезапно освободили от сковывающих ее цепей.
Свободен от любых побочных и посторонних помыслов бьи один обожающий и послушный Эшалот. В словаре нет таких слов, которые передавали бы и вмещали все то пламенное обожание, какое испытывал этот влюбленный муж к своей королеве. Леокадия этой ночью развернула перед ним феерические чудеса небывалого театрального зрелища.
В глазах Эшалота Леокадия и была главной героиней этого спектакля. Он любовался ее красотой, красноречием, восхищался ее почти нечеловеческим мужеством и не раз потихоньку повторял себе, не отпуская рук своего пленника Винсента:
– Подумать только! Ее любовь принадлежит мне! Речь идет о сокровищах, и вот передо мной настоящее сокровище, которое говорит обо всем с таким изяществом и среди самых ужасных опасностей не теряет присущей истинным французам веселости.
А госпожа Канада тем временем продолжала:
– Любопытная история получилась, не так ли, дорогие мои? Пропущу-ка я еще глоточек. Снаружи ничего больше не слышно, но мы все же должны быть настороже. Я бы очень удивилась, если бы стервятники, которые все спрашивают: «Будет ли завтра день?» – вернулись в свое гнездо, ничего не предприняв против вас. Ну, посмотрим. Пока еще только три часа ночи, если, конечно, мои часы не врут. Так что времени у них более чем достаточно.
Ну так вот, – продолжила свой рассказ Леокадия, – все, кто там был, окружили гроб. Луна вышла из-за туч, и пока господин Кокотт орудовал железками, открывая крышку, я могла рассмотреть все физиономии, словно при дневном свете.
Принц довольно красив собой, а доктор Самюэль с годами ничуть не похорошел. Господин Комейроль и Добряк Жафрэ – грубые коммерсанты, и ничего больше. Но зато Маргарита! Ох, Господи, Господи, ну до чего же хороша!
Однако не надо думать, что они позабыли тощего старикашку, о котором им рассказал Симилор. Маргарита позвала Робло и еще с десяток молодых проходимцев, которые толкутся обычно в «Срезанном колосе», и они тотчас же явились на кладбище.
– Немедленно притащу этого дедушку, – пообещал Робло, – и мы положим его в ту же коробочку.
Не в моих привычках и правилах посмеиваться над покойниками. Господин Канада не даст мне соврать, он свидетель, что я почитаю все, что требует к себе уважения. Но что правда, то правда: все, что там происходило, было скорее смешным, чем ужасным.
Молодой господин Кокотт может изображать трудягу-красавчика, если захочет. Вот он и трудился, открывая крышку гроба, и приговаривал:
– Я его притащил наверх, потому что в яме слишком тесно. Господам там не разглядеть, как я буду вскрывать шкафчик. А теперь, пожалуйста, смотрите все. Открываю на ваших глазах, без обмана.
Господин Кокотт старательно вытаскивал гвозди один за другим. Каждый мог засвидетельствовать, что все они были на месте. Гроб был узким и длинным, словно делали его для покойника высокого, но худого.
Все наклонились, когда крышку отодвинули, и я услышала, как аббат сказал:
– Это он! Он собственной персоной! Я, конечно, не могла увидеть, кто там лежит в гробу.
– Удивительно хорошо сохранился, – сказал Кокотт, – мне кажется, он даже лучше выглядит, чем при жизни. Кладбищенский отдых явно пошел ему на пользу.
– Кажется, будто сейчас проснется, – прибавил Принц, – покрутит большими пальцами по своей привычке и скажет добреньким скрипучим голосом: «Привет, штрафнички! Все идет, как вы задумали? Я, похоже, маленько поспал. Вы хорошо себя вели, пока я тут подремывал? Ну, к делу, к делу, потолкуем о деле. Это будет, наверное, мое последнее...»
Принц шутил, и они все смеялись, как малые дети.
Одна Маргарита не смеялась. Шуток для нее никогда не существовало. И, конечно, она была первая, кто запустил руку в гроб, чтобы поискать, что там внутри, и даже покопаться в белье покойника. Так оно и было, потому что я услышала, как она сказала:
– Да он сухой, как трут.
– И никакого дурного запаха, – с удивлением отметил доктор Самюэль.
– А что, если он картонный, – отважился высказать свою мысль Комейроль.
И тут Маргарита воскликнула:
– Я, кажется, что-то нащупала, вот здесь, под левой подмышкой.
Смех мгновенно прекратился, потому что все надеялись отыскать в гробу что-то необыкновенное. Дрожащие от волнения голоса спрашивали:
– Неужели это медальон?
– Разорвите сорочку, – приказала графиня, – я сейчас посмотрю.
– Погодите, мои штрафнички дорогие, – проговорил ласковый надтреснутый голос, который до сих пор ничего не говорил. – Не будем ничего портить. Я сейчас дам вам ножницы. Я же заработал двадцать луидоров вознаграждения. Кто, как не я, убрал эту скверную собаку по кличке Богатырь?
Было впечатление, будто каждый из присутствующих получил мощный удар кулаком прямо в солнечное сплетение. Все, кто стоял вокруг гроба, едва не задохнулись, отпрянули, но сразу сбились в тесную кучку.
Тишина настала такая, что было бы слышно любую муху, если бы только летали мухи.
Честное слово, я первая подумала, что покойник заговорил.
Но с моего места мне было все прекрасно видно, и над склоненными головами я видела тощий, долговязый силуэт, взявшийся неведомо откуда.
Мне хватило одного-единственного взгляда, чтобы узнать тощего старичка, кутавшегося в теплое пальто, – это был полковник Боццо-Корона, собственной персоной.
– Здравствуй, Маргарита, моя козочка, – сказал он. – Привет, старина Самюэль, привет, Принц. Привет, Комейроль, спасибо, что пришел. Удачное время для прогулки: ни дождя, ни ветра, ни солнца. Держите ножницы, вы же хотите разрезать сорочку.
Графиня собралась было заговорить, но только зубами заклацала.
У гроба со снятой крышкой она осталась одна и стояла, наклонившись низко-низко, чуть ли не на коленях. Полковник, тоже один-одинешенек, стоял прямо перед ней.
Лунный Луч, просочившись сквозь ветви деревьев, осветил его лицо. Полковник улыбался, будто благодушный отец семейства, приготовивший веселый сюрприз своим домашним.
– Что до дурного запаха, – произнес он, – то что же тут удивительного, Самюэль, друг мой? Ты же прекрасно знаешь, что милый аббат Франчески забальзамировал меня в ночь смерти. Он свое дело знал, хоть и был совсем еще молоденький, так что, как видишь, я хорошо сохранился в своем гробу. Похоже, даже стал мумией. Так что же, моя голубка, ты не хочешь взять ножницы?
Надо сказать, что в сбившейся в кучку толпе, которая стояла в стороне от Маргариты, царил вовсе не страх. На лицах я видела скорее изумление и лихорадочное любопытство.
Каждый, казалось, сравнивал мумию, лежащую в гробу, неподвижную и немую, с живой и говорящей мумией, отчетливо видной сейчас в свете луны.
Все новые и новые зрители появлялись из темноты, желая не упустить невиданное зрелище. Теперь луна освещала и гроб, и лицо полковника.
Все зеваки, которых изрыгнула кладбищенская ночь, будто Пер-Лашез было парком Тюильри, полным гуляющих, сгрудились позади Маргариты, выходя из кустов по ее стороне.
Полковник по другую сторону гроба по-прежнему оставался один.
Хорошенько вытянув шею, я с трудом, но все-таки разглядела лицо мумии в гробу – той, что была настоящей мумией.
И могу вам поклясться, что они были совершенно на одно лицо: покойник в гробу и живой, который заглядывал в гроб.
Казалось, старый греховник стоит возле пруда и смотрит на свое отражение.
Луна наконец полностью избавилась от облаков, и, словно сознавая важность происходящего, осветила надпись, сделанную золотом на могильном камне:
«Здесь покоится полковник Боццо-Корона,
благодетель всех бедных.
Молитесь Господу,
дабы упокоил Он его душу».
Господи, Боже мой! Спрашивается, для чего существует дьявол?
Похоже, он работает спустя рукава, раз отпускает разгуливать такие души, а не поджаривает их на медленном адском огне.
Если только этот бестелесный Родриг и не есть сам дьявол? Что вполне может быть.
Ну, так, значит, я остановилась на том, как полковник спросил:
– Так что же, моя голубка, ты не хочешь взять ножницы? – И прибавил: – В общем-то, ты права. Говорят, что можно подрезать дружбу. Не тревожься, я сам все сделаю.
Он наклонился над гробом и, поскольку Маргарита дернулась, тут же ее успокоил:
– Не бойся, козочка, я совсем не хочу лишить тебя драгоценности, которую моя бренная оболочка, лежащая в гробу, сохранила под сорочкой. Правда, теперь в ней смысла нет. Были времена, когда в такой медальон что-то прятали – частичку святых мощей или какой-то секрет. Это были хорошие времена, я тогда был еще молод. Но сейчас все религии оскудели, оскудели и Черные Мантии. Вы больше уже не верующие, вы – философы! И поэтому вместо секрета я спрятал в него сюрприз. Самюэль его знает: одно только слово «ничего», «пустота» – на всех языках мира... Хе-хе-хе! У меня всегда был веселый характер! Я всегда любил пошутить! Но мало этого «ничего»! В день своей смерти я опустошил медальон. Вот, моя милая, держи!
Продолжая болтать, он надрезал ткань сорочки, вытащил медальон крепкими костлявыми пальцами и теперь протягивал его Маргарите.
– И еще я спрятал туда песенку, которую всегда очень любил. Она у нас любимее, чем даже поэт Казимир Делавинь, вы все ее, конечно, знаете:
Когда утки идут с поля, Первая идет впереди...
И он снова рассмеялся своим дребезжащим смешком.
Маргарита позеленела от злости.
И все мошенники, столпившись позади нее, смотрели из-за ее плеча на медальон, который она открывала.
Надпись прочитать было невозможно, но всем было видно, что это песенка.
Кое-кто позволил себе рассмеяться.
Маргарита швырнула медальон на землю и принялась топтать его ногами.
– Я теперь Хозяйка, – произнесла она тихо, и в зловещем звуке ее голоса слышалась смертельная угроза. – Полковник Боццо лежит в гробу. Наш закон обрекает на смерть чужака, который посмел проникнуть к нам, чтобы выведать наши секреты. Кем бы вы ни были, ваша жизнь принадлежит мне.
– Козочка моя, – отвечал полковник, и казалось, что его насмешливое добродушие возрастает вместе с яростью Маргариты. – Есть только один секрет. Я им владею, ты его ищешь. Каким образом я могу его у тебя украсть? Я лежу здесь, мирно сплю, закрытый в четырех досках, это правда, но такая же правда и то, что я стою перед тобой и с тобой разговариваю, а ты видишь и слышишь меня. Объясни это, если можешь. Тебе очень хотелось открыть мой гроб, чтобы поглядеть, есть ли там еще что-нибудь, кроме меня. Теперь тебе хочется произнести пресловутое: «Настал день. Отрубите ветку!»
Глаза Маргариты пылали огнём. О, она была великолепна, эта красавица! Она, верно, моих лет, но сохранилась, будто вчера родилась.
– Да, это так, – сказала графиня, – вы правильно догадались. В этом гробу хватит места для двоих.
Старичок пожал плечами.
– Ты ведь тоже не бессмертна, любовь моя, – прошептал он. – Ведь и в нашем обществе, как повсюду: никто уже больше ни во что не верит. И если я скажу нашим милым дорогим собратьям и компаньонам, сложа руки на груди: «Убейте того, кто был вам Отцом две трети века» – они быстренько расправятся со мной, шалуны. Но если я шепну им на ушко: «Ангелочки мои, сокровища множатся, множатся, множатся! Каждого из вас я могу сделать Ротшильдом. Наша милая Маргарита – она не стоит и двух с половиной франков, это всем известно, но я... я предлагаю вам за ее голову десять, двадцать, сто миллионов!»...
– Они не поверят вам, – прервала его графиня. – Вы слишком часто их обманывали.
Старик достал свою золотую табакерку с портретом русского императора на крышке и легонечко постучал по ней.
– Но можно все-таки попробовать, – сказал он. – Ну похоронят меня еще разок. Разом больше, разом меньше, мне ведь не привыкать. Из нас двоих, моя козочка, тебе нужно будет держаться на ногах как можно крепче.
Винсент Карпантье оставался спокойным и мрачным, будто ничего нового для себя он не узнал. Когда укротительница рассказала о собачьем лае, он подтвердил:
– Все это правда, я слышал и людей, и собаку.
Ирен и Ренье слушали рассказчицу с исключительным вниманием, как мы это только что видели.
К тому же у Ирен свежи были в памяти разговоры с графиней де Клар.
Вообще эта ночь казалась невероятной, неправдоподобной пьесой, которая, однако, все больше претендовала на подлинность и реальность происходящего.
Временами рассудок Ирен бунтовал против бешеной скачки безумных событий, которые окружали и увлекали ее за собой, но тут же истина являлась к ней с такой непререкаемой очевидностью, что она покорялась, равно страдая и мучаясь как от сомнений, так и от уверенности в реальности происходящего.
Рассказ госпожи Канада удовлетворял стремление девушки понять и объяснить происходящее, но, кроме возбужденного любопытства, Ирен владело и другое чувство, более могучее, более настоятельное.
Она страстно желала поскорее остаться наедине с Ренье.
Что же касается Ренье, то ему казалось, что Ирен родилась заново или, напротив, очнулась от тяжелого, могильного сна.
Он чувствовал, что она всем сердцем тянется к нему, будто рабыня, которую внезапно освободили от сковывающих ее цепей.
Свободен от любых побочных и посторонних помыслов бьи один обожающий и послушный Эшалот. В словаре нет таких слов, которые передавали бы и вмещали все то пламенное обожание, какое испытывал этот влюбленный муж к своей королеве. Леокадия этой ночью развернула перед ним феерические чудеса небывалого театрального зрелища.
В глазах Эшалота Леокадия и была главной героиней этого спектакля. Он любовался ее красотой, красноречием, восхищался ее почти нечеловеческим мужеством и не раз потихоньку повторял себе, не отпуская рук своего пленника Винсента:
– Подумать только! Ее любовь принадлежит мне! Речь идет о сокровищах, и вот передо мной настоящее сокровище, которое говорит обо всем с таким изяществом и среди самых ужасных опасностей не теряет присущей истинным французам веселости.
А госпожа Канада тем временем продолжала:
– Любопытная история получилась, не так ли, дорогие мои? Пропущу-ка я еще глоточек. Снаружи ничего больше не слышно, но мы все же должны быть настороже. Я бы очень удивилась, если бы стервятники, которые все спрашивают: «Будет ли завтра день?» – вернулись в свое гнездо, ничего не предприняв против вас. Ну, посмотрим. Пока еще только три часа ночи, если, конечно, мои часы не врут. Так что времени у них более чем достаточно.
Ну так вот, – продолжила свой рассказ Леокадия, – все, кто там был, окружили гроб. Луна вышла из-за туч, и пока господин Кокотт орудовал железками, открывая крышку, я могла рассмотреть все физиономии, словно при дневном свете.
Принц довольно красив собой, а доктор Самюэль с годами ничуть не похорошел. Господин Комейроль и Добряк Жафрэ – грубые коммерсанты, и ничего больше. Но зато Маргарита! Ох, Господи, Господи, ну до чего же хороша!
Однако не надо думать, что они позабыли тощего старикашку, о котором им рассказал Симилор. Маргарита позвала Робло и еще с десяток молодых проходимцев, которые толкутся обычно в «Срезанном колосе», и они тотчас же явились на кладбище.
– Немедленно притащу этого дедушку, – пообещал Робло, – и мы положим его в ту же коробочку.
Не в моих привычках и правилах посмеиваться над покойниками. Господин Канада не даст мне соврать, он свидетель, что я почитаю все, что требует к себе уважения. Но что правда, то правда: все, что там происходило, было скорее смешным, чем ужасным.
Молодой господин Кокотт может изображать трудягу-красавчика, если захочет. Вот он и трудился, открывая крышку гроба, и приговаривал:
– Я его притащил наверх, потому что в яме слишком тесно. Господам там не разглядеть, как я буду вскрывать шкафчик. А теперь, пожалуйста, смотрите все. Открываю на ваших глазах, без обмана.
Господин Кокотт старательно вытаскивал гвозди один за другим. Каждый мог засвидетельствовать, что все они были на месте. Гроб был узким и длинным, словно делали его для покойника высокого, но худого.
Все наклонились, когда крышку отодвинули, и я услышала, как аббат сказал:
– Это он! Он собственной персоной! Я, конечно, не могла увидеть, кто там лежит в гробу.
– Удивительно хорошо сохранился, – сказал Кокотт, – мне кажется, он даже лучше выглядит, чем при жизни. Кладбищенский отдых явно пошел ему на пользу.
– Кажется, будто сейчас проснется, – прибавил Принц, – покрутит большими пальцами по своей привычке и скажет добреньким скрипучим голосом: «Привет, штрафнички! Все идет, как вы задумали? Я, похоже, маленько поспал. Вы хорошо себя вели, пока я тут подремывал? Ну, к делу, к делу, потолкуем о деле. Это будет, наверное, мое последнее...»
Принц шутил, и они все смеялись, как малые дети.
Одна Маргарита не смеялась. Шуток для нее никогда не существовало. И, конечно, она была первая, кто запустил руку в гроб, чтобы поискать, что там внутри, и даже покопаться в белье покойника. Так оно и было, потому что я услышала, как она сказала:
– Да он сухой, как трут.
– И никакого дурного запаха, – с удивлением отметил доктор Самюэль.
– А что, если он картонный, – отважился высказать свою мысль Комейроль.
И тут Маргарита воскликнула:
– Я, кажется, что-то нащупала, вот здесь, под левой подмышкой.
Смех мгновенно прекратился, потому что все надеялись отыскать в гробу что-то необыкновенное. Дрожащие от волнения голоса спрашивали:
– Неужели это медальон?
– Разорвите сорочку, – приказала графиня, – я сейчас посмотрю.
– Погодите, мои штрафнички дорогие, – проговорил ласковый надтреснутый голос, который до сих пор ничего не говорил. – Не будем ничего портить. Я сейчас дам вам ножницы. Я же заработал двадцать луидоров вознаграждения. Кто, как не я, убрал эту скверную собаку по кличке Богатырь?
Было впечатление, будто каждый из присутствующих получил мощный удар кулаком прямо в солнечное сплетение. Все, кто стоял вокруг гроба, едва не задохнулись, отпрянули, но сразу сбились в тесную кучку.
Тишина настала такая, что было бы слышно любую муху, если бы только летали мухи.
Честное слово, я первая подумала, что покойник заговорил.
Но с моего места мне было все прекрасно видно, и над склоненными головами я видела тощий, долговязый силуэт, взявшийся неведомо откуда.
Мне хватило одного-единственного взгляда, чтобы узнать тощего старичка, кутавшегося в теплое пальто, – это был полковник Боццо-Корона, собственной персоной.
– Здравствуй, Маргарита, моя козочка, – сказал он. – Привет, старина Самюэль, привет, Принц. Привет, Комейроль, спасибо, что пришел. Удачное время для прогулки: ни дождя, ни ветра, ни солнца. Держите ножницы, вы же хотите разрезать сорочку.
Графиня собралась было заговорить, но только зубами заклацала.
У гроба со снятой крышкой она осталась одна и стояла, наклонившись низко-низко, чуть ли не на коленях. Полковник, тоже один-одинешенек, стоял прямо перед ней.
Лунный Луч, просочившись сквозь ветви деревьев, осветил его лицо. Полковник улыбался, будто благодушный отец семейства, приготовивший веселый сюрприз своим домашним.
– Что до дурного запаха, – произнес он, – то что же тут удивительного, Самюэль, друг мой? Ты же прекрасно знаешь, что милый аббат Франчески забальзамировал меня в ночь смерти. Он свое дело знал, хоть и был совсем еще молоденький, так что, как видишь, я хорошо сохранился в своем гробу. Похоже, даже стал мумией. Так что же, моя голубка, ты не хочешь взять ножницы?
Надо сказать, что в сбившейся в кучку толпе, которая стояла в стороне от Маргариты, царил вовсе не страх. На лицах я видела скорее изумление и лихорадочное любопытство.
Каждый, казалось, сравнивал мумию, лежащую в гробу, неподвижную и немую, с живой и говорящей мумией, отчетливо видной сейчас в свете луны.
Все новые и новые зрители появлялись из темноты, желая не упустить невиданное зрелище. Теперь луна освещала и гроб, и лицо полковника.
Все зеваки, которых изрыгнула кладбищенская ночь, будто Пер-Лашез было парком Тюильри, полным гуляющих, сгрудились позади Маргариты, выходя из кустов по ее стороне.
Полковник по другую сторону гроба по-прежнему оставался один.
Хорошенько вытянув шею, я с трудом, но все-таки разглядела лицо мумии в гробу – той, что была настоящей мумией.
И могу вам поклясться, что они были совершенно на одно лицо: покойник в гробу и живой, который заглядывал в гроб.
Казалось, старый греховник стоит возле пруда и смотрит на свое отражение.
Луна наконец полностью избавилась от облаков, и, словно сознавая важность происходящего, осветила надпись, сделанную золотом на могильном камне:
«Здесь покоится полковник Боццо-Корона,
благодетель всех бедных.
Молитесь Господу,
дабы упокоил Он его душу».
Господи, Боже мой! Спрашивается, для чего существует дьявол?
Похоже, он работает спустя рукава, раз отпускает разгуливать такие души, а не поджаривает их на медленном адском огне.
Если только этот бестелесный Родриг и не есть сам дьявол? Что вполне может быть.
Ну, так, значит, я остановилась на том, как полковник спросил:
– Так что же, моя голубка, ты не хочешь взять ножницы? – И прибавил: – В общем-то, ты права. Говорят, что можно подрезать дружбу. Не тревожься, я сам все сделаю.
Он наклонился над гробом и, поскольку Маргарита дернулась, тут же ее успокоил:
– Не бойся, козочка, я совсем не хочу лишить тебя драгоценности, которую моя бренная оболочка, лежащая в гробу, сохранила под сорочкой. Правда, теперь в ней смысла нет. Были времена, когда в такой медальон что-то прятали – частичку святых мощей или какой-то секрет. Это были хорошие времена, я тогда был еще молод. Но сейчас все религии оскудели, оскудели и Черные Мантии. Вы больше уже не верующие, вы – философы! И поэтому вместо секрета я спрятал в него сюрприз. Самюэль его знает: одно только слово «ничего», «пустота» – на всех языках мира... Хе-хе-хе! У меня всегда был веселый характер! Я всегда любил пошутить! Но мало этого «ничего»! В день своей смерти я опустошил медальон. Вот, моя милая, держи!
Продолжая болтать, он надрезал ткань сорочки, вытащил медальон крепкими костлявыми пальцами и теперь протягивал его Маргарите.
– И еще я спрятал туда песенку, которую всегда очень любил. Она у нас любимее, чем даже поэт Казимир Делавинь, вы все ее, конечно, знаете:
Когда утки идут с поля, Первая идет впереди...
И он снова рассмеялся своим дребезжащим смешком.
Маргарита позеленела от злости.
И все мошенники, столпившись позади нее, смотрели из-за ее плеча на медальон, который она открывала.
Надпись прочитать было невозможно, но всем было видно, что это песенка.
Кое-кто позволил себе рассмеяться.
Маргарита швырнула медальон на землю и принялась топтать его ногами.
– Я теперь Хозяйка, – произнесла она тихо, и в зловещем звуке ее голоса слышалась смертельная угроза. – Полковник Боццо лежит в гробу. Наш закон обрекает на смерть чужака, который посмел проникнуть к нам, чтобы выведать наши секреты. Кем бы вы ни были, ваша жизнь принадлежит мне.
– Козочка моя, – отвечал полковник, и казалось, что его насмешливое добродушие возрастает вместе с яростью Маргариты. – Есть только один секрет. Я им владею, ты его ищешь. Каким образом я могу его у тебя украсть? Я лежу здесь, мирно сплю, закрытый в четырех досках, это правда, но такая же правда и то, что я стою перед тобой и с тобой разговариваю, а ты видишь и слышишь меня. Объясни это, если можешь. Тебе очень хотелось открыть мой гроб, чтобы поглядеть, есть ли там еще что-нибудь, кроме меня. Теперь тебе хочется произнести пресловутое: «Настал день. Отрубите ветку!»
Глаза Маргариты пылали огнём. О, она была великолепна, эта красавица! Она, верно, моих лет, но сохранилась, будто вчера родилась.
– Да, это так, – сказала графиня, – вы правильно догадались. В этом гробу хватит места для двоих.
Старичок пожал плечами.
– Ты ведь тоже не бессмертна, любовь моя, – прошептал он. – Ведь и в нашем обществе, как повсюду: никто уже больше ни во что не верит. И если я скажу нашим милым дорогим собратьям и компаньонам, сложа руки на груди: «Убейте того, кто был вам Отцом две трети века» – они быстренько расправятся со мной, шалуны. Но если я шепну им на ушко: «Ангелочки мои, сокровища множатся, множатся, множатся! Каждого из вас я могу сделать Ротшильдом. Наша милая Маргарита – она не стоит и двух с половиной франков, это всем известно, но я... я предлагаю вам за ее голову десять, двадцать, сто миллионов!»...
– Они не поверят вам, – прервала его графиня. – Вы слишком часто их обманывали.
Старик достал свою золотую табакерку с портретом русского императора на крышке и легонечко постучал по ней.
– Но можно все-таки попробовать, – сказал он. – Ну похоронят меня еще разок. Разом больше, разом меньше, мне ведь не привыкать. Из нас двоих, моя козочка, тебе нужно будет держаться на ногах как можно крепче.
XXIII
КОНЕЦ ИСТОРИИ, СЛУЧИВШЕЙСЯ НА КЛАДБИЩЕ
Винсент Карпантье положил локти на стол и обхватил голову руками. Время от времени он поглаживал свою всклокоченную бороду и взъерошенные волосы. Наш герой мрачно глядел в пустоту. Охранявший его Эшалот буквально валился с ног: ему ужасно хотелось спать. Однако он все же находил в себе силы постоянно повторять одну и ту же фразу:
– Ну и речистая же у меня женушка!
Действительно, Ирен и Ренье просто утонули в словесном потоке, извергавшемся из уст госпожи Канада. Они уже устали дожидаться, когда же наконец эта женщина начнет говорить о том, что их интересует.
– Ах, голубки мои дорогие, я вас прекрасно понимаю, – тараторила госпожа Канада. – Вам, наверное, уже надоело слушать мою болтовню. И все же надо немного потерпеть. Я вовсе не пустомеля, просто все это очень важно. То, что я так подробно описываю, касается и вас, поэтому потрудитесь выслушать до конца.
Разумеется, мы с господином Эшалотом будем продолжать наше дело. Не сомневаюсь: мерзавцы опять что-то задумали! Даю голову на отсечение, что мы в осаде. Одним словом, вам необходимо все знать. Это особенно касается вас, молодой человек.
Сказать по правде, я побаиваюсь привидений, однако случай с этим старым щелкунчиком – полковником – меня совсем не напугал. Я испытывала только одно чувство: любопытство. Мне было жутко интересно, кто кого одолеет: Маргарита его – или наоборот.
Итак, Черные Мантии покинули графиню и окружили старика, который с наслаждением нюхал шепотку табака.
– Цыпочка, – обратился полковник к графине, – сдается мне, что в борьбе со мной твои шансы невелики. Если бы у тебя была касса, тогда другое дело. Но ведь она все еще принадлежит мне. Так что восставать против Отца с твоей стороны довольно легкомысленно.
– Я думала, что вы умерли... – пролепетала Маргарита.
– Лжешь, дорогуша, – перебил ее полковник. – Ты прекрасно знаешь, что я никогда не умру.
– В тот момент, когда я оказалась на пороге великой тайны... – продолжала графиня.
– Я прощаю тебя, – ласково улыбнулся старик, снова не дав договорить своей собеседнице. – Я навсегда сохраню детскую кротость. Это мой главный недостаток. Скажи спасибо своему доброму Отцу.
Он захлопнул табакерку. Маргарита вздрогнула.
– Ничего бы ты не узнала, – произнес полковник. – Если я решил что-то скрыть, то до этого не докопается никто. Ах, дети мои, вы всегда занимали огромное место в моем сердце. Надо отдать вам должное, вы тоже души не чаяли в своем заботливом Отце. Однако вы организовали общество «Охотников за Сокровищами», чтобы отправить немощного Отца на тот свет. Что ж, среди родных такое случается. В принципе в этом нет ничего плохого. И все-таки я не люблю, когда мне вечно что-то угрожает. Поэтому я ушел в отставку, причем довольно необычным способом.
Мой заместитель отправился вместо меня на кладбище, а у меня появилась уйма свободного времени. Я даже слегка заскучал. Я наслаждался абсолютным покоем. Каждое утро, просыпаясь, я думал: сегодня никто не попытается заколоть меня, задушить, пристрелить, подсыпать мне в суп какую-нибудь гадость. В конце концов это начало мне надоедать. Я понял, что мне недостает вас.
Я подумал: «А вдруг когда-нибудь Костлявая все-таки вспомнит обо мне?» Наверное, это покажется вам смешным, но, чтобы убить время, я принялся искать способ унести сокровища с собой в могилу.
На первый взгляд, это невозможно. С другой стороны, почему бы не попытаться? В одном зубе у меня дупло. Мне захотелось попробовать уменьшить сокровища настолько, чтобы они уместились в этой дырке... Черт возьми! Я так стар, что, наверное, уже впадаю в детство. Короче говоря, у меня ничего не вышло. Хотя нет, кое-что мне все-таки удалось. Я добился того, что огромная куча золота, которая принадлежит мне, стала занимать половину маленькой чашечки. И пока ты, Маргарита, вместе с этим мерзавцем господином Мора старалась привезти в Париж болвана Карпантье, я спрятал сокровища Обители Спасения в свою табакерку.
Все затаили дыхание.
Старик по-прежнему держал табакерку в руке. У меня мелькнула мысль, что сейчас он бросит ее на пол и разобьет на тысячу кусочков.
Однако вместо этого полковник взял щепотку табака и протянул ее Принцу.
– Угощайся, Капет, – предложил старик. – Это не та табакерка.
– Теперь – что касается моего внука, – продолжал полковник. – Вы хорошо над ним потрудились, птенчики. Паренек достаточно ловок. Он несколько раз пытался сделать из меня отбивную. Это, кстати, одна из причин, по которой я устроил себе погребение. Вы себе даже не представляете, как хорошо быть покойником! Ах, какое блаженное состояние!.. Но вы меня больше не слушаете, вы смотрите на окно шевалье Мора. Ну что ж, у вас глаза молодые. Что вы там видите?
– Ну и речистая же у меня женушка!
Действительно, Ирен и Ренье просто утонули в словесном потоке, извергавшемся из уст госпожи Канада. Они уже устали дожидаться, когда же наконец эта женщина начнет говорить о том, что их интересует.
– Ах, голубки мои дорогие, я вас прекрасно понимаю, – тараторила госпожа Канада. – Вам, наверное, уже надоело слушать мою болтовню. И все же надо немного потерпеть. Я вовсе не пустомеля, просто все это очень важно. То, что я так подробно описываю, касается и вас, поэтому потрудитесь выслушать до конца.
Разумеется, мы с господином Эшалотом будем продолжать наше дело. Не сомневаюсь: мерзавцы опять что-то задумали! Даю голову на отсечение, что мы в осаде. Одним словом, вам необходимо все знать. Это особенно касается вас, молодой человек.
Сказать по правде, я побаиваюсь привидений, однако случай с этим старым щелкунчиком – полковником – меня совсем не напугал. Я испытывала только одно чувство: любопытство. Мне было жутко интересно, кто кого одолеет: Маргарита его – или наоборот.
Итак, Черные Мантии покинули графиню и окружили старика, который с наслаждением нюхал шепотку табака.
– Цыпочка, – обратился полковник к графине, – сдается мне, что в борьбе со мной твои шансы невелики. Если бы у тебя была касса, тогда другое дело. Но ведь она все еще принадлежит мне. Так что восставать против Отца с твоей стороны довольно легкомысленно.
– Я думала, что вы умерли... – пролепетала Маргарита.
– Лжешь, дорогуша, – перебил ее полковник. – Ты прекрасно знаешь, что я никогда не умру.
– В тот момент, когда я оказалась на пороге великой тайны... – продолжала графиня.
– Я прощаю тебя, – ласково улыбнулся старик, снова не дав договорить своей собеседнице. – Я навсегда сохраню детскую кротость. Это мой главный недостаток. Скажи спасибо своему доброму Отцу.
Он захлопнул табакерку. Маргарита вздрогнула.
– Ничего бы ты не узнала, – произнес полковник. – Если я решил что-то скрыть, то до этого не докопается никто. Ах, дети мои, вы всегда занимали огромное место в моем сердце. Надо отдать вам должное, вы тоже души не чаяли в своем заботливом Отце. Однако вы организовали общество «Охотников за Сокровищами», чтобы отправить немощного Отца на тот свет. Что ж, среди родных такое случается. В принципе в этом нет ничего плохого. И все-таки я не люблю, когда мне вечно что-то угрожает. Поэтому я ушел в отставку, причем довольно необычным способом.
Мой заместитель отправился вместо меня на кладбище, а у меня появилась уйма свободного времени. Я даже слегка заскучал. Я наслаждался абсолютным покоем. Каждое утро, просыпаясь, я думал: сегодня никто не попытается заколоть меня, задушить, пристрелить, подсыпать мне в суп какую-нибудь гадость. В конце концов это начало мне надоедать. Я понял, что мне недостает вас.
Я подумал: «А вдруг когда-нибудь Костлявая все-таки вспомнит обо мне?» Наверное, это покажется вам смешным, но, чтобы убить время, я принялся искать способ унести сокровища с собой в могилу.
На первый взгляд, это невозможно. С другой стороны, почему бы не попытаться? В одном зубе у меня дупло. Мне захотелось попробовать уменьшить сокровища настолько, чтобы они уместились в этой дырке... Черт возьми! Я так стар, что, наверное, уже впадаю в детство. Короче говоря, у меня ничего не вышло. Хотя нет, кое-что мне все-таки удалось. Я добился того, что огромная куча золота, которая принадлежит мне, стала занимать половину маленькой чашечки. И пока ты, Маргарита, вместе с этим мерзавцем господином Мора старалась привезти в Париж болвана Карпантье, я спрятал сокровища Обители Спасения в свою табакерку.
Все затаили дыхание.
Старик по-прежнему держал табакерку в руке. У меня мелькнула мысль, что сейчас он бросит ее на пол и разобьет на тысячу кусочков.
Однако вместо этого полковник взял щепотку табака и протянул ее Принцу.
– Угощайся, Капет, – предложил старик. – Это не та табакерка.
– Теперь – что касается моего внука, – продолжал полковник. – Вы хорошо над ним потрудились, птенчики. Паренек достаточно ловок. Он несколько раз пытался сделать из меня отбивную. Это, кстати, одна из причин, по которой я устроил себе погребение. Вы себе даже не представляете, как хорошо быть покойником! Ах, какое блаженное состояние!.. Но вы меня больше не слушаете, вы смотрите на окно шевалье Мора. Ну что ж, у вас глаза молодые. Что вы там видите?