Фейст Раймонд. Принц крови

   — За то, что ты дурак! — Гуда показал Боуррику кулак. — Проклятие, мальчишка! Вот как ты учишься быть хорошим воином и делать свою работу! Это ведь могла быть засада!
   — Да, могла, — кивнул Боуррик.
   Боуррик теперь уже без помощи поднялся на ноги. Принц и мальчик вышли на дорогу вслед за старым солдатом.
   — Мне бы хотелось, чтобы люди перестали меня бить в воспитательных целях,
   — сказал Боуррик.
   Гуда пропустил его слова мимо ушей.
   — Бешеный, ты слишком много времени провел с рапирой.
   — А? — переспросил уставший принц. — Что ты хочешь сказать?
   — Ты все пытался проткнуть этого дурака острием, а с длинным мечом это не так-то просто сделать. Спроси меня, так я тебе скажу — у тебя был пяток возможностей снести этому болвану голову горизонтальным ударом. Если хочешь прожить долгую жизнь, надо учиться владеть мечом с острым краем так же хорошо, как ты владеешь вертелом для жарки цыплят.
   Боуррик улыбнулся. Рапира не была популярным оружием до тех пор, пока его отец, исключительный фехтовальщик, не стал принцем. Тогда она очень быстро завоевала известность, но явно только севернее Долины Грез.
   — Спасибо. Надо будет попрактиковаться.
   — В следующий раз не выбирай себе противника, который во что бы то ни стало хочет убить тебя, — сделал ему замечание Гуда, взглянув на дорогу, где оседала пыль от каравана Яноса Сабера. — Они теперь едут под горку — мы не скоро их догоним. Давайте поторопимся.
   — Давайте не будем торопиться, — ответил Боуррик, измученный жарой. Он постепенно привыкал к жестокому послеполуденному солнцу Кеша, но все же не мог сравниться с теми, кто здесь родился. Он пил очень много воды и фруктовых соков, как Гуда и Сули, но все равно на жаре быстро слабел. Может быть, это началось после того, как он чуть не умер в пустыне Джал-Пур.
   Взобравшись на вершину холма, они увидели, что караван Яноса Сабера преспокойно едет вниз, в долину. В последней повозке, свесив ноги с заднего края, сидел исалани и ел большой яркий апельсин. Гуда указал на него Боуррику, и принц покачал головой.
   — Ну и молодец, а?
   Гуда неторопливо затрусил по дороге, и Боуррик принудил себя последовать за ним, хотя его руки и ноги были, как мокрая вата. Через несколько минут они нагнали последнюю повозку; Боуррик влез сзади, а Гуда уселся рядом с возницей; Сули побежал вперед, к фургону повара.
   Боуррик глубоко вздохнул и посмотрел на человека, которого спас от трех воинов. Ничего примечательного в этом исалани не было — кривоногий, небольшого роста, лицом похожий на хищную птицу. Большая, асимметричная, почти квадратная голова торчала на Длинной узловатой шее. Вокруг основания головы и над ушами еще оставались пучки волос — чтобы напрочь избавиться от растительности на голове, ему надо было помочь природе совсем немного. Исалани ухмыльнулся, взглянув на Боуррика, и его глаза превратились в узкие щелочки; кожа имела золотистый оттенок, который Боуррику доводилось видеть всего несколько раз — у жителей Ламута, цурани по происхождению.
   — Хочешь апельсин? — весело спросил исалани хриплым голосом.
   Боуррик кивнул, и этот странный человек вытащил апельсин из дорожного мешка, с которым он ни за что не хотел расставаться во время стычки с тремя всадниками. Боуррик очистил фрукт, вытащил дольку и высосал из нее сок, а исалани достал еще один апельсин и протянул его Гуде. Тот спросил:
   — Из-за чего это все было?
   Их новый попутчик пожал плечами, продолжая улыбаться.
   — Они решили, что я их обжулил в карты. И очень разозлились.
   — А ты правда их обжулил? — спросил Боуррик.
   — Возможно, но это неважно. Они тоже пытались обжулить меня.
   Боуррик кивнул, словно ему было все понятно.
   — Меня зовут Бешеный.
   — И я такой же иногда бываю, — улыбка исалани стала шире. — В остальное время меня называют Накор Синий Наездник.
   — Синий Наездник? — переспросил Гуда.
   — Иногда меня видели верхом на прекрасном вороном жеребце, одетым в роскошную накидку ярко-синего цвета. В некоторых местах я очень знаменит.
   — Но это место к таким не относится, — вставил Гуда.
   — К несчастью, нет. Вот он я перед вами, относительно неизвестный. Однако в те времена, когда у меня есть вороной жеребец и синий плащ, я быстро становлюсь известен в тех местах, по которым проезжаю, потому что устоять передо мной могут немногие.
   Боуррик оглядел его рясу.
   — Похоже, сейчас другие времена.
   — И опять я должен сказать — увы! Потому что это опять правда. Мой жеребец пал, поэтому ездить на нем сейчас затруднительно, а плащ я проиграл в карты человеку, который передергивает лучше, чем я.
   Услышав эти слова, Боуррик рассмеялся.
   — Ну ты, по крайней мере, более честный жулик, чем те, кого я обычно встречал.
   Накор посмеялся вместе с ним.
   — Я обжуливаю только тех, кто пытается обжулить меня. С теми, кто честен со мной, я тоже играю честно. Обычно основная трудность заключается в том, чтобы найти честных партнеров.
   Боуррик кивнул. Странный невысокий человечек ему понравился.
   — А сколько честных людей ты повстречал за последнее время?
   Накор выразительно пожал плечами и покачал головой.
   — Пока ни одного. Но все же не теряю надежды когда-нибудь повстречать такого.
   Боуррик рассмеялся опять — и над собой, побежавшим выручать этого ненормального, и над самим ненормальным.

***

   С наступлением ночи повозки были составлены вокруг костра — эта традиция родилась вместе с караванами. Янос Сабер не оставил Боуррика в неведении относительно его, хозяина каравана, мнения о тех охранниках, которые ввязываются в заварушки, вовсе их не касающиеся, и поинтересовался у Гуды: куда делись его мозги, если он отправился следом. Мальчика он простил — от него разумного поведения ждать не приходится.
   По неизвестной причине Янос Сабер не обратил никакого внимания на то, что исалани без приглашения присоединился к его каравану. Боуррик был уверен, что странный маленький человек каким-то образом зачаровал обычно сурового караванщика, но это означало, что у исалани были те или иные магические таланты. Или же он так искусно прятался в последней повозке, отстоящей на пять повозок от той, где ехал Янос, что караванщик о нем и не знал. Боуррик подумал, что даже его дядя Джимми не мог бы похвастаться ничем подобным.
   Принц вспомнил Джеймса и снова забеспокоился. Как добраться до дворца императрицы и передать Джеймсу, что он жив? После рассказа Сули о том, что он услышал в доме губернатора, принц сделал вывод, что в заговоре участвуют очень влиятельные люди, вельможи императорского двора. С приближением Эрланда ко дворцу его будут подстерегать все новые опасности.
   Сидя у костра, Боуррик опять погрузился в свои мысли. Между его теперешним местом пребывания и воротами дворца лежала еще долгая дорога. Он задремал после горячей еды, но подошел Гуда и, легонько пнув, разбудил принца.
   — Твоя очередь стоять на часах, Бешеный. Боуррик поднялся и заступил на дежурство вместе с двумя другими солдатами; каждый из них обходил треть периметра их лагеря, бормоча те самые слова, которые всегда — бормотали стражники на протяжении всей истории.
   — Джилог! — крикнул Гуда.
   Боуррик приподнялся на локте и бросил взгляд между Гудой и возницей. Стражников хватало, поэтому они имели возможность по очереди лежать на тюках шелка, едущего из Вольных городов и дремать на полуденном солнце. С вершины холма можно было разглядеть город на горизонте. Город был приличных размеров. По меркам Королевства он считался бы одним из крупнейших, но Боуррик давно обнаружил, что по сравнению с Кешем Королевство было заселено очень скудно. Принц снова задремал. В Джилоге они проведут ночь, а утром отправятся дальше, в Кеш; стражники и проводники предвкушали веселую ночь в городе.
   Днем раньше они обогнули северные отроги Стражей — гряды, с запада огораживающей Оверн-Дип. Теперь вдоль по течению реки Сарн они направлялись к городу Кешу. По обеим сторонам дороги виднелись небольшие фермы и деревни. Боуррик понимал, почему водить караваны по внутреннему Кешу было безопасно. Вблизи столицы никаких беспорядков не допускали.
   — Что там? — пробормотал Гуда.
   Боуррик поднял голову и увидел, что на подступах к городу отряд всадников устроил нечто типа заставы, останавливая всех проезжающих.
   — Может быть, они ищут меня, — прошептал Боуррик в ухо Гуде так, чтобы не услышал возница.
   Глаза Гуды, повернувшегося к своему молодому напарнику, излучали гнев.
   — Ну надо же! Ты ничего не хочешь мне рассказать, прежде чем меня потянут в имперский суд? — злым шепотом произнес он. — Что ты сделал?
   — Они считают, что я убил жену губернатора Дурбина.
   Гуда горестно схватился пальцами за переносицу.
   — Ну почему я? Что я такого сделал, чтобы прогневать богов? Ты действительно ее убил. Бешеный? — спросил он, глядя Боуррику прямо в глаза.
   — Нет, конечно нет.
   Гуда, прищурившись, довольно долго смотрел на Боуррика.
   — Конечно нет, — он вздохнул. — Если мы окажем сопротивление имперским властям, они подвесят нас, как дичь, быстрее, чем мы успеем рассказать об этом. Вот что я тебе скажу: если спросят, ты мой родственник из Одоскони.
   — А где это? — спросил Боуррик; первые повозки уже поравнялись с всадниками.
   — Это маленький городок у Гряды Покоя, неподалеку от Кампари. Чтобы туда попасть, надо проехать не одну сотню миль по Зеленому долу — немногие туда ездят. Очень мало вероятности, что кто-нибудь из солдат там когда-нибудь бывал.
   Первая повозка замедлила ход и остановилась; к тому времени как остановились остальные повозки, Боуррик, Гуда и все прочие стражники уже вылезли из повозок и подошли к караванщику — а вдруг застава была фальшивая? Но, судя по тому, каким тоном обратился офицер к Яносу Саберу, это были настоящие имперские войска — офицер вел себя так, будто не предполагал неповиновения. Каждый человек в его отряде был одет в ярко-красную шелковую рубаху и металлический шлем с оторочкой из меха леопарда по краю. У каждого были пика, меч и лук, привешенный позади седла. Все солдаты выглядели старыми вояками.
   — У них есть в армии новобранцы? — шепотом спросил Боуррик у Гуды.
   — Очень много, — тоже шепотом ответил Гуда. — Все кладбища полны ими.
   — Мы ищем пару рабов, бежавших из Дурбина, — сказал офицер Яносу. — Молодого человека лет двадцати и мальчика лет одиннадцати-двенадцати.
   — Мои люди — проводники караванов и стражники, каждого я знаю, а кого не знаю, за того поручились знакомые мне люди, а мальчик, который едет с нами,
   — поваренок, — ответил Янос.
   Офицер пренебрежительно кивнул, словно его мало интересовало, что говорит ему караванщик. Гуда поглаживал, словно в раздумье, подбородок, а сам в это время незаметно обратился к Боуррику:
   — Смотри-ка, они обыскивают повозки. Почему раб из Дурбина побежит вглубь Империи, а не подальше от нее?
   Если Янос и понял, что Боуррик и Сули — та пара, которую разыскивают стражники, он ничего не сказал. Один из солдат подошел к Боуррику и Гуде.
   — Ты откуда? — спросил он Боуррика. Спросил так, на всякий случай — вряд ли беглый раб будет спокойно стоять перед ним — вооруженный и в доспехах.
   — Где я только не был, — ответил Боуррик. — А родился я в Одоскони.
   Что-то в речи Боуррика и в его манерах заинтересовало солдата.
   — У тебя странный выговор.
   Боуррик ответил не мешкая:
   — По мне, так это ты, солдат, говоришь странно.
   Мой народ весь говорит так, как я.
   — У тебя зеленые глаза.
   Вдруг солдат резким движением сорвал с головы Боуррика шлем и увидел черные волосы.
   — Эй! — воскликнул Боуррик. Боуррик и Сули несколько дней назад использовали остатки краски, и теперь принц надеялся, что волосы еще не очень отросли и рыжие корни не выдадут его.
   — Капитан! — крикнул солдат. — Вот этот подходит под описание!
   Тут Боуррик сообразил, что солдатам описали не рыжеволосого раба, а того человека, который сошел на берег в Фарафре. «Ну и дурак же я, — подумал он. Надо было перекрасить волосы в другой цвет».
   Капитан не торопясь подошел к Боуррику и внимательно посмотрел на него.
   — Как тебя зовут? — спросил он.
   — Все называют меня Бешеным, — ответил Боуррик.
   — Странно, — капитан приподнял одну бровь. — Почему?
   — Немногие уезжают из моей деревни, а я, прежде чем уехать, сделал…
   — Немало глупостей, — закончил за него Гуда. — Это мой родственник.
   — У тебя зеленые глаза, — сказал капитан Боуррику.
   — Такие же были у его матери, — ответил Гуда.
   Капитан повернулся к Гуде.
   — Ты всегда за него отвечаешь?
   — Всегда, когда могу. Я уже говорил, что он способен на глупости. Жители Одоскони не просто так прозвали его Бешеным.
   Подошел еще один солдат. Он тащил за собой Сули, держа его за плечо.
   — А это что? — спросил капитан.
   — Это поваренок, — ответил Янос.
   — Как тебя зовут, мальчик? — спросил капитан.
   — Сули из Одоскони, — ответил Гуда.
   — Замолчи! — рявкнул капитан.
   — Это мой брат, — сказал Боуррик.
   Капитан ударил Боуррика тыльной стороной ладони по лицу. К глазам принца подступили слезы, но он сдержал внезапный порыв желания подраться с капитаном кешианской гвардии.
   Капитан взял Сули за подбородок и внимательно посмотрел ему в лицо.
   — У тебя карие глаза.
   — У моей… мамы были карие глаза, — пролепетал Сули.
   Капитан жестко посмотрел на Гуду.
   — Мне показалось, ты говорил, что у его матери были зеленые глаза.
   — Нет, это у его матери были зеленые глаза, — нашелся Гуда, указывая на Боуррика. — А у его матери были карие глаза. Матери разные, отец один.
   Подошел еще один солдат.
   — Больше никто не похож, — сказал он.
   — Кто твой отец? — резко спросил солдат, державший Сули. Мальчик посмотрел на Боуррика, но солдат потребовал:
   — Отвечай!
   — Сули из Одоскони, — пропищал мальчик. — Меня назвали в его честь.
   — Идиот, — капитан отвесил солдату затрещину. — Этот все слышал, — он указал на Боуррика.
   — Капитан, отведите мальчика в сторонку и спросите, как зовут нашего третьего брата, — предложил Боуррик.
   Капитан махнул рукой, а Боуррик прошептал Гуде:
   — Они нас не отпустят.
   — Тогда к чему все это? — тихо спросил его Гуда.
   — Потому что, как только они убедятся в том, что это мы и есть, нас сразу убьют.
   — Убить на месте поимки? — прошипел Гуда.
   Боуррик кивнул, а в это время капитан подошел к нему.
   — Ну и что же за брат у вас, врунов?
   — У нас есть брат Раста, пьяница, — ответил Боуррик, надеясь, что мальчик вспомнит, какую историю они сочиняли в Дурбине как раз перед тем, как натолкнулись на Салайю.
   Подошел солдат и сказал:
   — Мальчишка сказал, что у них есть старший брат Раста, пьяница.
   Боуррику хотелось расцеловать мальчика.
   — Вы двое мне не нравитесь, — сказал капитан. Он посмотрел на Яноса Сабера, стоявшего неподалеку. — Ты и остальные твои люди можете ехать, а этих двоих я забираю под арест. — Он взглянул на Гуду и прибавил:
   — И этого тоже возьмите.
   — Чудно, — сказал Гуда, когда стражники, разоружив его, вязали ему руки. Боуррику и Сули тоже связали руки, отобрали у Боуррика оружие и повели их всех в караулку, привязав к седлам лошадей длинные веревки.
   В городе Джилоге был участок, в котором, в свой очередь, имелась камера для арестантов, где обычно содержались забияки-фермеры и погонщики скота, арестованные за драки. Теперь, к неудовольствию местного блюстителя порядка, камерой воспользовался капитан имперской гвардии.
   Боуррик подслушал, что капитан давал наказ одному из солдат послать как можно скорее в город Кеш гонца с вопросом — что делать дальше с тремя арестованными? Принц услышал только часть разговора, но понял, что приказ о задержании исходил от кого-то из военачальников и вообще поиски беглеца проводились с некоторой осторожностью, чтобы не привлекать особого внимания. Боуррик подумал: особенность Кеша, густонаселенного государства, заключается в том, что здесь можно долго заниматься подобными делами, прежде чем о них станет известно хотя бы одному жителю из сотни. День ушел, приближалась ночь. Сули уснул час назад — всякая надежда на ужин исчезла с уходом местного блюстителя порядка. Имперские гвардейцы, кажется, совсем не беспокоились о таких .пустяках, как голодные узники.
   — Эй! — раздался веселый голос из окна, Сули проснулся.
   Они все посмотрели вверх и в окне под потолком маленькой камеры увидели улыбающееся лицо.
   — Накор! — прошептал Боуррик.
   Попросив Гуду помочь ему, Боуррик встал на плечи, старого воина и поднялся, держась за прутья решетки в окне.
   — Что ты здесь делаешь?
   — Я подумал, а вдруг вы Хотите апельсин? — улыбаясь, сказал маленький человек. — В тюрьме всегда плохо кормят.
   Боуррик только кивнул, когда Накор протянул ему сквозь решетку апельсин. Принц бросил фрукт Сули, который тут же впился в него голодными зубами.
   — Придется поверить тебе на слово, — сказал принц, — нас тут не кормили. Да, а как ты сюда попал? — вдруг спросил Боуррик. Окно находилось на высоте добрых восьми футов над полом, а человечек, кажется, за решетку не держался.
   — Какая разница? Хочешь выйти?
   Гуда, начавший уже дрожать под весом Боуррика, произнес:
   — Это самый глупый вопрос, который задают люди последнюю тысячу лет. Конечно мы хотим выйти!
   — Тогда встаньте в угол и закройте глаза, сказал исалани ухмыляясь.
   Боуррик спрыгнул с плеч Гуды. Отойдя в угол, все трое закрыли глаза руками. Сначала ничего не происходило, а потом Боуррика вдруг качнуло, словно в стену ударила огромная рука, уши у него заложило от грохота. Он поморщился и открыл глаза. Стена была сломана. В камере столбом поднималась пыль и пахло серой. Несколько солдат стояли, держась за что могли ухватиться, — неведомая сила, взломавшая стену, ослепила их.
   Накор держал четырех лошадей — на всех были седла с крестами имперской армии.
   — Им, наверное, эти лошади не понадобятся, — сказал исалани, вручая Боуррику поводья.
   — Хозяин, я не умею ездить верхом, — испуганно проговорил Сули.
   Гуда поднял мальчика и посадил его в седло ближайшей лошади.
   — Тогда тебе лучше побыстрее научиться. Если начнешь падать, хватайся за гриву и держись!
   — Они сейчас за нами погонятся, — сказал Боуррик, сев в седло. — Давайте…
   — Нет, — возразил Накор. — Я перерезал у остальных лошадей подпруги и уздечки. — Он продемонстрировал огромный, зловещего вида нож, взявшийся словно ниоткуда только затем, чтобы подтвердить его слова. — Но все равно лучше выехать, а то прибегут остальные — посмотреть, что за шум.
   На это никто не стал возражать, и они поехали; Сули едва мог держаться в седле. Немного отъехав, Боуррик спешился и подтянул для Сули стремена. Лошадь мальчика, почуяв неопытного наездника, готовилась ко всяким проделкам, и Боуррику оставалось только надеяться, что Сули не очень сильно расшибется при падениях наземь — а падения при таком обороте дел неминуемы,
   — ехать предстояло быстро.
   — Что это было? — спросил Боуррик Накора, когда они выехали из разбуженного города Джилога.
   — Да так, небольшой магический трюк, я тут не-давно его узнал, — ответил исалани ухмыляясь. Гуда, изобразив рукой знак защиты, спросил:
   — Ты чародей?
   — Конечно, — рассмеялся Накор, — разве ты не знал, что все исалани способны на разные трюки?
   — Ты и к окну так же пробрался? — спросил Боуррик. — Ты, наверное, взлетел при помощи магии?
   Накор засмеялся громче.
   — Нет, Бешеный. Я встал на спину лошади!
   Чувствуя радость освобождения, Боуррик пустил лошадь галопом. За ним последовали и остальные, пока глухой удар о землю и громкий крик не оповестили их о том, что лошадь сбросила Сули.
   — Наверное, это самый неторопливый побег из всех, — сказал Боуррик, оборачиваясь посмотреть, не очень ли ушибся Сули.

Глава 13. ЮБИЛЕЙ

   Шли заключительные приготовления к первому дню празднования семидесятипятилетнего юбилея императрицы. Эрланд никогда не видел ничего подобного представшему перед ним сооружению. Несколько столетий лучшие инженеры Кеша подновляли, расширяли, добавляли новые детали, пока не образовался комплекс, который даже нельзя было окинуть одним взглядом. Перед Эрландом лежал гигантский амфитеатр, вырезанный в стене плато, на вершине которого покоился верхний город — императорский дворец, построенный благодаря искусству архитекторов, поту строителей и крови рабов. Амфитеатр мог вместить пятьдесят тысяч человек — больше, чем население Рилланона и Крондора, вместе взятых.
   Эрланд сделал знак своим спутникам следовать за ним — приближался чае, когда и ему надо будет сыграть роль в этом грандиозном спектакле. Кафи Абу Харез, его всегдашний гид, и сейчас был рядом, готовый ответить на любые вопросы.
   — Кафи, сколько времени потребовалось, чтобы все это построить?
   — Не одна сотня лет, ваше высочество, — ответил уроженец пустыни. Он указал вниз, на край огромной выемки, сделанной в стене плато. — В минувшие века там, на границе нижнего города, император Кеша Суджинрани Канафи — его называли Великодушным — решил, что закон, не разрешающий тем, кто не относится к чистокровным, оставаться на ночь на плато, лишает граждан возможности наблюдать многие официальные церемонии, особенно те, которые могли бы подтвердить великодушие Суджинрани, а также — публичные наказания и казни. Он подумал, что подобные зрелища могли бы оказаться весьма поучительными для многих. Поэтому император постановил, чтобы весь склон плато, считая его основание, входил в состав верхнего города. Тогда и был построен маленький амфитеатр вон там внизу. Край скалы был стесан, и те, кому запрещен вход в верхний город, смогли снизу наблюдать придворные церемонии.
   — С тех пор амфитеатр увеличили в несколько раз, — вставил Локлир.
   — Да, — подтвердил Кафи. — Один только вход переделывали пять раз. Ложу императоров перестраивали трижды, — он указал на огромное сооружение, над которым нависал шелковый балдахин невероятных размеров — Эрланд и его свита как раз поднимались в том направлении по широкому пандусу. Кафи, остановив принца, показал ему ложу императрицы. — Та, Которая Есть Кеш, да благословят боги ее имя, будет оттуда наблюдать празднества. Ее золотой трон покоится на невысоком помосте, вокруг которого удобно разместятся ее родственники, слуги и особы королевской крови. Только те, в чьих жилах течет самая благородная кровь, могут быть допущены в эту ложу. Остальным вход туда заказан под страхом смертной казни.
   Указав на ряд лож, высота которых становилась тем меньше, чем дальше располагались они от ложи императрицы, Кафи продолжал:
   — Те, кто сидит рядом с императрицей, — представители самых знатных семейств, они входят в Галерею лордов и мастеров.
   — Кафи, на этом уровне свободно могут встать не то пять, не то шесть тысяч человек, — заметил Эрланд.
   — Может быть, и больше, — кивнул уроженец пустыни. — Идемте, я покажу вам остальное.
   Он подвел принца и его спутников к парапету, откуда открывался вид на другой уровень. Дворяне, которые должны были представляться раньше принца, обгоняли их, едва отвлекаясь на ходу, чтобы отвесить принцу Островов легкий поклон. Эрланд заметил с полдесятка туннелей, выходивших в широкий проход позади лож.
   — Неужели они все идут из дворца? — спросил Эрланд.
   — Да, — ответил Кафи..
   — Я думал, соображения безопасности императрицы перевесят заботу об удобстве тех придворных, которым приходится спускаться сюда из дворца пару раз в год. По этим туннелям нападающие легко могут попасть во дворец.
   — По-моему, здесь все ясно, мой юный Друг, — пожал плечами Кафи. — Поймите, чтобы угрожать дворцу штурмом, враг должен занять нижний город, а если враг в нижнем городе, значит, Империя уже потеряна. Это же сердце Империи, и. прежде чем враг пройдет сюда, надо, чтобы сто тысяч кешианских гвардейцев легли мертвыми на подступах к городу. Понимаете?
   Эрланд, подумав, кивнул.
   — Пожалуй, вы правы. Но мы, живя на острове в море, по которому плавают десятки других народов, смотрим на эти вещи несколько иначе.
   — Я понимаю вас, — сказал Кафи. Он указал вниз, на место между ярусом лож и нижней площадкой амфитеатра. Камень был срезан огромными ступенями. Дюжина лестниц, ведущих снизу к ложам, уже была до отказа забита нарядно одетыми горожанами. — Там будут сидеть мелкопоместные дворяне, мастера гильдий и зажиточные купцы — кто на подушках, кто на голом камне. Центральный проход остается свободным для тех, кто представляется императрице. Вы, ваше высочество, войдете после дворян Кеша и перед представителями народа — как обычно входят все послы. Императрица оказала вам честь, решив принять вашу делегацию раньше остальных, — основываясь на том, что по своему величию Королевство Островов стоит сразу после Кеша.
   Эрланд, услышав этот импровизированный комплимент, бросил на Джеймса косой взгляд.
   — Благодарим ее величество за любезность, — сказал он.
   Если Кафи и уловил сарказм, то никак не показал этого. Он продолжал как ни в чем не бывало:
   — Простым людям дозволяется смотреть праздник с крыш, с противоположной стороны и с других, не менее выигрышных мест.
   Эрланд взглянул на нижний город — выстроенные в шеренги солдаты удерживали тысячные толпы горожан. На противоположной стороне улицы, которая проходила мимо амфитеатра, люди заполнили крыши и выглядывали из каждого окна. У принца захватило дух, когда он представил, сколько здесь собралось людей.