Фейст Раймонд. Принц крови

   Боуррик не мог не согласиться с ним, хотя, сидя на сырой соломе в заброшенном сарае где-то в самом сердце страны, население которой, кажется, решило прикончить его при первом удобном случае, он решил, что заслужил хотя бы сочувствие.
   — Послушай, Гуда, я тебе все возмещу.
   Наемный солдат, снимавший седло с одной из украденных ими лошадей, полуобернулся к Боуррику.
   — Неужто? И как, во имя неба, ты собираешься это сделать? Наверное, ты хочешь отправить в штаб Абера Букара, лорда армий, вежливое письмо — мол, пожалуйста, добрый лорд, побраните моего друга и отпустите. Он не знал, что меня велено убить на месте поимки, когда взял меня с собой… Так?
   Боуррик поднялся и подвигал рукой челюсть, чтобы проверить — не сломана ли она. Она болела и выскакивала из сустава с одной стороны, но явно оставалась целой. Принц оглядел старый сарай. Дом фермера, стоявший поблизости, был сожжен — не то бандитами, не то имперскими воинами, которые, видно, в свое время решили, что хозяин заслуживает именно такого наказания, но, как бы там ни было, у Боуррика и его друзей появилась возможность дать отдых лошадям. У лошадей, принадлежавших хорошей кавалерийской части, в седельных сумках нашлось зерно, и Боуррик решил, что сейчас каждую вполне можно угостить пригоршней-другой. Несчастный Сули тихонько сидел на куче полусгнившей соломы. Накор уже расседлал свою лошадь и теперь вытирал ее самым чистым пучком соломы, который ему удалось найти. За работой он рассеянно напевал какой-то мотивчик без слов, а его улыбка ни на миг не исчезала.
   — Когда лошади отдохнут, мы разойдемся с тобой, Бешеный, — сказал Гуда. — Я хочу как-нибудь добраться обратно в Фарафру, а оттуда кораблем — до Малого Кеша. Там имперского гораздо меньше, если ты понимаешь, о чем я. Может быть, мне удастся там зацепиться.
   — Гуда, подожди.
   — Что такое? — наемник опустил седло на землю.
   Боуррик поманил его в сторонку.
   — Мне очень жаль, что я втянул тебя в такую передрягу, — тихо сказал он.
   — Но ты мне очень нужен.
   — Я тебе нужен, Бешеный? Зачем? Тебе скучно умирать одному? Спасибо, лучше я умру через много лет в объятиях какой-нибудь проститутки.
   — Я хотел сказать, что не могу без тебя добраться до Кеша.
   — При чем здесь я? — воскликнул Гуда, возведя глаза к небу.
   — Посмотри на мальчика, — ответил Боуррик. — Он запуган и так устал, что ничего не соображает. Может, он в Дурбине кого и знает, но не больше. А исалани… я не могу сказать, что он надежен. — Боуррик приложил палец к виску и покрутил его туда-сюда.
   Гуда поглядел на парочку и принужден был согласиться.
   — Ну а мне какое дело?
   Боуррик подумал и не мог найти убедительного ответа. Их свели обстоятельства, но дружбы между ними не было. Старый наемник был по-своему хорош, однако Боуррик не мог назвать его другом.
   — Послушай, я действительно могу сделать это дело выгодным для тебя.
   — Как?
   — Доставь меня в Кеш и помоги встретиться с людьми, чтобы я мог прояснить это недоразумение, и я заплачу тебе столько золота, сколько ты не увидишь за всю жизнь службы в караванах.
   — Ты же не просто так это говоришь? — спросил Гуда, вприщур разглядывая Боуррика.
   — Даю тебе слово, — ответил Боуррик.
   — Где ты возьмешь столько золота? — спросил Гуда.
   Боуррик подумал, не рассказать ли Гуде все, но решил, что Гуда ему не поверит. Безымянный человек, обвиненный в преступлении, которого он не совершал, это одно, а принц, за которым охотятся убийцы, — совсем другое. Даже понимая, что каждый, кого обнаружат в компании принца, будет убит в ту же минуту, Гуда, по мнению Боуррика, мог поддаться искушению заработать обещанную награду. Опыт Боуррика по общению с наемными солдатами не оставлял сомнений в их верности данному слову.
   — Меня обвинили в убийстве жены губернатора Дурбина по политическим соображениям. — Гуда ничего не возразил, поэтому Боуррик решил, что он на правильном пути: политические убийства в Кеше казались делом весьма обычным.
   — Есть люди, которые могут мне помочь снять это обвинение, а кроме того, они обладают немалыми средствами, и они вполне могут выделить тебе, — Боуррик прикинул, какая сумма произведет на Гуду благоприятное впечатление, и перевел ее в кешианские деньги, — две тысячи золотых экю.
   Гуда посмотрел на Боуррика широко раскрытыми глазами и покачал головой.
   — Звучит хорошо. Бешеный, но обещания шлюхи тоже всегда заманчивы.
   — Хорошо, — ответил Боуррик. — Три тысячи.
   — Пять тысяч! — не уступал Гуда.
   — Ладно, — согласился Боуррик. Он плюнул на ладонь и протянул ее наемнику.
   Гуда взглянул на ладонь, предложенную ему по старой традиции купцов; он знал, что должен принять ее или прослыть клятвопреступником. Он неохотно плюнул на свою ладонь и пожал протянутую руку.
   — Будь прокляты твои глаза, Бешеный! Если это ложь, клянусь — я намотаю твои кишки на свой меч! Если я должен умереть по собственной глупости, так доставлю себе удовольствие увидеть тебя мертвым за миг до того, как сам предстану перед богиней смерти!
   — Если у нас все получится, ты умрешь богатым человеком, Гуда Буле.
   Гуда бросился на кучу сырой соломы.
   — Хотелось бы мне, чтобы это было так, Бешеный, — сказал он, устраиваясь отдохнуть.
   Боуррик оставил наемника и сел рядом с Сули.
   — Дальше поедешь? — спросил он.
   — Да, — ответил мальчик. — Мне сейчас просто немного больно. У этого зверя спина — как лезвие меча; мне кажется, меня разрубили на две половинки.
   — Сначала всегда нелегко, — рассмеялся Боуррик. — Сегодня вечером попробуем поучиться прямо в сарае.
   — Это не очень ему поможет, Бешеный, — заметил Гуда. — Нам надо будет избавиться от седел. Мальчику придется ехать без седла.
   Накор выразительно закивал.
   — Да, правда. Этих лошадей следует продать, и нужно, чтобы никто не догадался, что они из имперских конюшен.
   — Продать их? — спросил Гуда. — Зачем?
   — Во время юбилея, — ответил Накор, — нам будет легче добраться до города, спустившись по реке Сарн в наемной лодке. Нас будет четверо среди многих. Но на такое путешествие нужны деньги.
   Боуррик, вспомнив, сколько денег у него осталось после покупки одежды и снаряжения в Фарафре, понял, что Накор прав. У всех четверых не хватило бы средств, чтобы купить в приличной гостинице обед хотя бы на одного.
   — Кто же их купит? — спросил Гуда. — Они клейменые.
   — Верно, — согласился исалани. — Но это можно исправить. К сожалению, нельзя изменить седла — они тогда придут в негодность.
   Лежавший на соломе Гуда приподнялся на локте.
   — Как же ты изменишь клеймо? У тебя что, есть с собой инструмент для клеймения?
   — Лучше, — ответил маленький человечек, доставая из мешка маленькую бутылочку, заткнутую пробкой. Порывшись в мешке еще, он вытащил небольшую щетку. — Смотри, — открыв пробку, он намочил щетку раствором, который был в бутылочке. — Другое клеймо оставит грубый шрам, и подделка будет видна. Это же — для художников, — он подошел к ближайшей лошади. — Армия клеймит всех своих животных тавром с изображением рельефной фигуры. — Он начал щеткой намазывать ляжку лошади. Раздался тихий шипящий звук, и шерсть, там где ее касалась щетка, стала чернеть, словно под воздействием огня. — Подержи, пожалуйста, лошадь, — сказал чародей Боуррику. — Это не причинит ей вреда, но горячее вещество может напугать.
   Боуррик подошел и взял лошадь под уздцы, а она тем временем начала поводить ушами, словно размышляя, рассердиться на то, что с ней проделывают, или нет.
   — Ну вот, — через некоторое время сказал Накор. — Теперь это тавро Джунг Зюта, торговца лошадьми из Шинг-Лая.
   Боуррик посмотрел на работу исалани. Тавро действительно изменилось. Выглядело оно совсем как настоящее.
   — А кто-нибудь в Кеше знает этого Джунг Зюта?
   — Вряд ли, друг мой, потому что его не существует. Кроме того, в Шинг-Лае, небось, тысяча торговцев лошадьми, и кто может похвастаться, что всех их знает?
   — Хорошо, — сказал Гуда, — когда вы со всем этим управитесь и будете готовы к отъезду, разбудите меня, ладно? — с этими словами он опять улегся на сырую солому.
   Боуррик посмотрел на Накора.
   — Когда мы доберемся до реки, наверное, будет лучше, если ты уйдешь от нас.
   — Не думаю, — с ухмылкой ответил тот. — Я в любом случае собирался в Кеш
   — на юбилее легко можно заработать денег. Люди будут играть в карты, кроме того, я смогу показать кое-какие свои нехитрые трюки. А потом, если мы поедем вместе и Гуда с мальчиком, например, уедут раньше или позже, мы не будем похожи на тех, кого ищут солдаты.
   — Возможно, — сказал Боуррик. — Но у них теперь есть очень подробные описания нас троих.
   — Но не меня, — усмехнулся исалани. — Ни один солдат не обратил на меня внимания, когда они обыскивали повозку.
   Боуррик вспомнил, что, когда имперские солдаты осматривали всех и каждого в караване, Накор куда-то исчез.
   — Да, а как ты это сделал?
   — Это секрет, — ответил исалани, дружелюбно улыбаясь. — Да это пустяки. Нам вот надо что-то сделать с твоей внешностью, — он понимающе посмотрел на неприкрытую голову Боуррика. — Твои черные волосы становятся подозрительно рыжими на корнях. Так что мы, друг мой, должны придумать для тебя новое обличье.
   — У тебя в мешке еще один сюрприз? — удивился Боуррик.
   Склонившись над мешком, Накор ухмыльнулся шире обычного.
   — Конечно, друг мой.
   Боуррик проснулся оттого, что Сули изо всех сил тряс его за плечо. Он тут же сел; снаружи смеркалось. Гуда стоял у двери, вытащив меч. Мгновение спустя Боуррик уже был рядом с ним, взяв свой меч.
   — Что такое? — прошептал Боуррик.
   Гуда поднял руку, призывая его к молчанию, и прислушался.
   — Всадники, — прошептал он в ответ. Он подождал еще немного и убрал меч. Они едут на запад. Этот сарай стоит довольно далеко от дороги, и они, наверное, пропустили его. Но как только они побывают в Джилоге, сразу слетятся сюда как мухи на навоз. Нам лучше уехать.
   Боуррик выбрал подходящую для Сули лошадь и подсадил мальчика.
   — Держись за ее гриву, если придется скакать быстро, — сказал он, вручая мальчику поводья. — И вытяни ноги как можно дальше, не держись коленями, понял?
   Мальчик кивнул, но по его лицу можно было догадаться, что перспектива скакать куда-то на лошади во весь опор ему кажется не менее страшной, чем встреча с имперскими солдатами. Обернувшись, Боуррик увидел, что Накор выходит из сарая с седлами в руках.
   — Куда ты их несешь?
   — Позади сарая есть старая куча перегноя, — улыбаясь, ответил исалани. — Я так думаю, они не станут в ней ковыряться.
   Боуррик рассмеялся; вскоре вечно веселый маленький человечек уже вернулся в сарай и легко взлетел на спину своей лошади — даже его объемистый заплечный мешок, казалось, нисколько ему не мешал. Боуррик уловил запах разлагающегося перегноя.
   — Фу, — сказал он. — Если так пахнет вся куча, то ты прав. Туда они нескоро догадаются заглянуть.
   — Поехали, — сказал Гуда. — До рассвета надо убраться отсюда подальше.
   Наемник распахнул дверь сарая и вскочил на лошадь. Он пустил ее галопом; Боуррик, Сули и Накор выехали следом за ним. Боуррик отбросил опасения о том, что каждый поворот дороги скрывает засаду, и стал раздумывать о другом
   — каждый шаг лошади по дороге приближал его к Кешу, к Эрланду и остальным друзьям.

***

   Город Паэс, оседлавший мост через реку Сарн, где проходила дорога из Фарафры в Каттару, был наполнен деловой суетой. К востоку от моста, на южном берегу, совсем недавно вырос огромный район складов и причалов — здесь доставляемые в сердце Империи товары перегружались с караванов на лодки и баржи. Ветры чаще всего дули с востока, поэтому большую часть года, кроме периодов наводнений, от Кеша до Джамилы и других городков, усеявших берега, вверх по реке вполне можно было ходить под парусом. А плавание по огромному озеру, Оверн-Дипу, расположившемуся в самом центре Империи, могло сравниться с плаванием по любому морю Мидкемии.
   Боуррик, все еще чувствуя себя глупо в новом костюме, оглянулся. Он был в даха, традиционной одеж-де бендрифи, народа, жившего на холмах у Гор Радужной Тени. Одеяние состояло из куска разноцветного полотна, обмотанного вокруг пояса; один конец, как у тоги, был переброшен через плечо. Правая рука и ноги оставались голыми. На ногах вместо сапог — сандалии с крест-накрест завязанными ремешками. Без доспехов Боуррик чувствовал себя смешным и уязвимым. Но маскарад был хорош, потому что бендрифи являлись одной из немногих светлокожих народностей, населявших Кеш. Волосы Боуррика, очень коротко подстриженные, Накор прошлой ночью перекрасил каким-то вонючим составом, и теперь принц стал потрясающим блондином — на макушке волосы торчали прямо вверх, удерживаемые в таком положении при помощи сладко пахнущей помады, а над ушами были выбриты совсем. Люди считали бендрифи молчаливым и сдержанным народом, поэтому вряд ли кто-нибудь удивится некоторой отстраненности Боуррика; принц молился, чтобы не встретить соотечественника так далеко от дома, потому что и язык у этого народа не был похож на известные Боуррику языки королевства и Кеша и принц ни слова на нем не знал. Пока Боуррик подвергался метаморфозам, Сули рассказал, что знает на гендрифи, языке этих людей, несколько ругательств, и Боуррик кое-чему у него научился.
   Принц не представлял, где Накор раздобыл костюм, но, как и все остальное, за что брался маленький чародей, его затея имела ошеломляющий успех. Человечек сумел выручить за лошадей по крайней мере вдвое больше, чем предполагал Боуррик, и ухитрился найти Боуррику в городишке рапиру, тогда как принцу в свое время не удалось это сделать в одном из самых больших городов Кеша. Словом, Накор предоставил необходимые вещи, чтобы помочь Боуррику до неузнаваемости изменить свою внешность.
   Сули был одет, как одеваются мужчины из Бени-Шрайна, большого племени жителей пустыни Джал-Пур. На нем были длинная накидка и головной убор, оставляющий скрытыми только глаза, и, если он не забывал ходить прямо, то вполне мог сойти за невысокого взрослого. Мальчик отказывался расстаться со старыми любимыми лохмотьями, пока Гуда не пригрозил вырезать его из одежды мечом. После ареста Гуда стал очень вспыльчивым, и Боуррик сомневался, что старый наемник шутит.
   Гуда продал свои доспехи и купил другое снаряжение — почти новую кирасу и наручи. Продал он и старый побитый шлем, заменив его другим, похожим на те шлемы, которые носили Псы Войны, — металлический горшок с заостренной макушкой, отороченный черным мехом; сзади прикреплялся кольчужный подвес. Подвес можно было укрепить так, чтобы он закрывал лицо, оставляя одни глаза
   — именно так и носил его сейчас Гуда.
   Накор расстался с линялой желтой рясой и сейчас носил накидку примерно такого же качества, только персикового цвета. Как показалось Боуррику, исалани не стал от этого менее сметным. Но сам человечек считал» что достаточно изменил свою внешность, и Боуррик, помня о его изобретательности, решил с ним не спорить.
   Накор купил им места на барже, которая шла вниз по Сарну к городу Кешу.
   Как и предполагал Боуррик, кругом стояли стражники. Они старались вести себя так, чтобы не бросаться в глаза, но их было так много и они так внимательно разглядывали прохожих, что становилось ясно — в городе они собрались не случайно.
   Завернув за угол, Боуррик и Сули прошагали впереди Накора и Гуды в сторону таверны, расположенной у самого причала. Сули, проходя мимо какой-то открытой двери, споткнулся.
   — Хозяин, — прошептал он Боуррику. — Я узнал этот голос.
   Боуррик толкнул мальчика в ближайший дверной проем; Гуде и Накору он махнул рукой, чтобы те шли дальше.
   Сули указал на открытую дверь.
   — Я услышал только несколько слов, но смог узнать голос.
   — Кто это был?
   — Не знаю. Разреши мне подойти — может быть, тогда я вспомню.
   Мальчик развернулся и еще раз прошел мимо двери, оглядываясь, словно искал что-то. Потом он, пожав плечами, вернулся к принцу.
   — Этот голос я слышал в доме губернатора Дур-бина, когда подслушивал у той комнаты!
   Если они пройдут мимо двери еще раз и заглянут внутрь, то привлекут нежелательное внимание, но принцу надо было знать, кто гонится за ним.
   — Подожди здесь, — сказал Боуррик мальчику, — и посмотри, кто выйдет. Потом приходи в таверну.
   Оставив мальчика, принц заторопился туда, где товарищи, уже попивая эль, дожидались его.
   — Кто-то, кто знает меня, может оказаться сейчас в городе, — сказал он тихо, проходя мимо их стола. Потом повернулся к ним спиной и сел за соседний стол.
   Вскоре вошел Сули и сел рядом с Боурриком.
   — Это был человек в черном плаще. Он до сих пор в нем, хозяин. Это его голос, — прошептал мальчик.
   — Ты видел его?
   — Я смогу узнать его в следующий раз, — ответил Сули.
   — Хорошо, — произнес Боуррик, зная, что Накор и Гуда прислушиваются. — Если увидишь его еще раз, скажи нам.
   — Хозяин, тут вот еще что… Я смог разглядеть, что он — из чистокровных.
   — Это не удивительно.
   — Но это еще не все. Когда он повернулся, у него распахнулся плащ, и на шее я увидел золото.
   — И что это значит? — спросил Боуррик.
   Ответил ему Гуда — злым шепотом через плечо:
   — Это означает, что это не просто чистокровный, но еще и член императорской семьи Кеша, недоумок ты! Только им позволено носить золотые ожерелья. Он может оказаться каким-нибудь очень далеким родственником императрицы, но она все равно посылает ему подарки на день рождения. Во что же ты нас втянул?
   Боуррик молчал — к ним подошла большая грузная женщина-служанка. Боуррик скрипучим голосом заказал две кружки эля и, когда женщина ушла, повернулся к Гуде.
   — Все так просто не объяснишь, друг мой. Как я уже сказал, это политика.
   Женщина принесла им эль и ушла.
   — Моя милая мамочка так хотела, чтобы я занялся честным ремеслом, — запричитал Гуда, — пошел бы, например, грабить могилы. Послушал я ее? Нет. Будь наемным убийцей, как твой дядя Густав, говорила она мне. Последовал я ее совету? Нет. Учеником к некроманту…
   Боуррик пытался развеселиться, слушая мрачные шутки Гуды, но понял, что думает о деле. Кто пытался убить его и Эрланда? И зачем? Было понятно, что заговор идет откуда-то сверху, но чтобы от императорской семьи… Он вздохнул, допил свой эль и стал ждать гудка, возвещающего о том, что баржа готова к отплытию.

***

   На причале прозвучал сигнал к сбору, и Боуррик с друзьями, а также еще с полдесятка человек в таверне поднялись, взяли свои пожитки и, толкаясь, направились к выходу. Снаружи Боуррик увидел отряд имперских солдат, расположившихся у сходней, — они рассматривали каждого, кто поднимался на борт. Это были гвардейцы Внутреннего легиона, который располагался в центральной части Кеша. Каждый солдат носил металлический шлем и кирасу, покрытую черной эмалью. Короткие черные юбки, черные наголенники и наручи придавали им устрашающий вид. Офицер, командовавший отрядом, имел на макушке шлема султан из красного конского волоса.
   — Теперь ведите себя спокойно — вам нечего скрывать, — сказал Боуррик.
   Он легко пихнул Сули, показывая, что тот теперь должен идти один, а потом махнул рукой Гуде и Накору. Сам принц стоял сзади, наблюдая.
   Стражники время от времени заглядывали в пергаментный свиток — наверное, там были даны детальные описания всех троих. Сули пропустили на борт, даже не взглянув на него второй раз. Гуду остановили и о чем-то его спросили. Его ответ, кажется, удовлетворил их, потому что его пропустили.
   И тут сердце Боуррика упало — Накор остановился, заговорил со стражником и указал через толпу прямо на принца. Солдат что-то сказал и кивнул, а потом обратился ко второму солдату. Боуррик ощутил, как у него пересохло во рту, — три солдата спустились по сходням и, расталкивая толпу, направились прямо к нему. Решив, что для драки нужно место, Боуррик, как ни в чем не бывало, пошел им навстречу.
   Когда он попытался обойти стражников, один из них положил ладонь на его руку.
   — Погоди-ка, бендрифи. — Это была вовсе не просьба.
   Боуррик постарался напустить на себя как можно более раздраженный и угрожающий вид.
   — Что такое? — спросил он, как мог, хрипло.
   — Мы слышали, по дороге из Каттары ты чуть не затеял резню. Может быть, стражники караванов и не смогли с тобой управиться, но здесь, на корабле, будут шестеро легионеров. Только попробуй побузить — мы живо выкинем тебя за борт.
   Боуррик посмотрел гвардейцу прямо в глаза, фыркнул и произнес одно из тех ругательств, которому научил его Сули. Он выдернул руку из руки солдата, но, когда три правые руки легли на рукоятки мечей, Боуррику пришлось поднять свою правую над головой, показывая, что он не хочет драки.
   Повернувшись к ним спиной, он, изображая грубого, вспыльчивого кочевника, зашагал прочь, надеясь, что сторонним наблюдателям его коленки кажутся не такими дрожащими, как ему. Принц поднялся на борт в числе последних и обнаружил, что ему досталось место напротив его товарищей, у противоположного борта. Последними взошли по сходням шестеро солдат — встав на корме, они начали разговаривать между собой. Боуррик поклялся сам себе, что по прибытии в Кеш вытрясет душу из маленького исалани.

***

   Спустя полтора дня, после трех остановок по дороге, они наконец увидели на горизонте город Кещ. Боуррик пришел в себя после того шока, который организовал исалани, и теперь предавался унылым размышлениям — на это с его стороны усилий почти не требовалось. Положение казалось ему безнадежным, но все же он должен был как-то принудить себя продолжать. Когда они с Эрландом были еще маленькими, отец однажды сказал им: в жизни наверняка можно гарантировать только неудачу, а чтобы добиться успеха, надо рисковать. Он тогда не совсем понял, о чем говорил отец, — Эрланд и Боуррик были принцами королевской крови и думали, что им все доступно и все по силам.
   Теперь Боуррик понял многое из того, что пытался тогда объяснить им отец; теперь ставкой в игре была его собственная жизнь, жизнь его брата, а может быть, судьба всего Королевства.
   Баржа подошла к верхним городским причалам, и Боуррик увидел, что на пирсе полно солдат имперской армии. Возможно, они собрались плыть через Оверн-Дип, или это обыкновенные городские стражники на посту, а может, они осматривают каждого прибывшего в город — еще одна преграда между Боурриком и его братом.
   Баржа стала разворачиваться у причала, и Боуррик направился к легионерам. Солдаты собирались сойти на берег; принц встал позади того солдата, с которым он разговаривал при посадке. Тот посмотрел, на него и отвернулся.
   Когда на причал ступили первые пассажиры, Боуррик стоял спокойно, но, увидев, что всех останавливают, осматривают и обыскивают, он понял, что не может рисковать, опять подвергаясь проверке. Поэтому, когда подошло время выходить, он повернулся к солдату, стоявшему рядом с ним.
   — Солдат, я грубо разговаривал с тобой в Паэсе, — сказал он ему.
   — Я так и догадался, — ответил легионер, прищурившись, — хоть и не знаю твоего языка.
   Боуррик, шагая с ним в ногу, сошел на сходни.
   — Я приехал праздновать юбилей и сделать приношения в храм Тит-Онанка, — принц успел заметить, что у солдата на шее висит амулет, который часто носили воины, поклонявшиеся богу войны с двумя лицами. — В такое благостное время я бы не хотел раздоров ни с кем из солдат. Этот исалани обжулил меня в карты. Поэтому я и разозлился. Прими мою руку и извини за обиду.
   — Никто не может ступить под своды храма Планирующего Битвы, имея ссору с воином, — сказал солдат. У подножья сходней, рядом со стражниками, которые обыскивали пассажиров, легионер и Боуррик подали друг другу руки и крепко пожали. — Да не увидит враг твоей спины.
   — Пой победные песни еще много лет, легионер, — ответил ему Боуррик.
   Как старые друзья перед расставанием, они еще раз пожали друг другу руки, и Боуррик, развернувшись, протиснулся между двумя солдатами на причал. Один из них видел прощание и начал что-то говорить Боуррику, но передумал и обратил внимание на человека, который пытался проскочить незамеченным, — маленького исалани из Шинг-Лая.
   Боуррик пересек улицу и остановился, чтобы посмотреть, чем все кончится. Кажется, Накор о чем-то спорил со стражником, и еще несколько солдат повернулись, чтобы узнать, в чем дело. За спиной Боуррика материализовался Гуда, видимо случайно попавший именно в это место. Через несколько мгновений и Сули стоял рядом с Боурриком. Накор уже был окружен стражниками со всех сторон; один из них указал на заплечный мешок исалани.
   Наконец с явной неохотой исалани отдал свой мешок одному из стражников, и тот сразу же запустил туда руку. Солдат, пошарив в мешке, вывернул его наизнанку. Мешок был пуст.
   Гуда тихо присвистнул:
   — Как ему это удалось?
   — Может быть, его чудеса — не только ловкость рук.
   — Так, Бешеный, — сказал Гуда. — Мы в Кеше. Куда теперь?
   Боуррик огляделся.
   — Иди направо вдоль причалов. На третьем перекрестке еще раз поверни направо и иди, пока не найдешь таверну. Встретимся в первой таверне, которая нам попадется. — Гуда кивнул и ушел. — Сули, — прошептал Боуррик. — Дождись Накора и скажи ему.
   — Да, хозяин, — ответил мальчик, и Боуррик, оставив его, не спеша отправился вслед за Гудой.