Страница:
— Вряд ли они много увидят, — сказала Гамина, шедшая рядом со своим мужем.
— Может быть, — отозвался Кафи, — но до Суджинрани Канафи они вообще ничего не видели.
— Господин мой Абу Харез, — обратился к нему Локлир, — могли бы мы с вами обсудить речь, которую приготовил мой принц к торжественному слу-чаю, чтобы убедиться, что мы не нанесем нечаянного оскорбления вашим традициям?
Кафи понял, что его хотят на время удалить, но отказываться не было причин, поэтому он позволил Локлиру увести себя, оставив Джеймса, Гамину и Эрланда. Поблизости можно было видеть слуг, занимавшихся последними приготовлениями. Конечно, подумал Эрланд, есть среди них и шпионы.
Джеймс оперся о мраморный парапет, словно разглядывая амфитеатр.
— Гамина… — тихо произнес он.
Гамина закрыла глаза, ив ушах Эрланда словно зазвучал ее голос.
— За нами следят.
Эрланд хотел оглянуться, но сдержался.
— Мы этого ожидали, — ответил он.
— Нет, за нами следят при помощи магического искусства.
— А они могут подслушать наш мысленный разговор?
— Не знаю. Отец мог, но немногие сравнятся с ним по силе. Думаю, нет, — ответила Гамина.
— Очень живописное зрелище, — вслух сказал Джеймс, а мысленно добавил:
— Мне кажется, они не могут нас подслушать, иначе ты бы это почувствовала. И скорее всего, теперь за нами меньше следить не станут. Можно считать, что все в порядке.
— Да, — согласилась Гамина. — Я не знала наверняка, что это магия, пока не стала специально искать ее. Она едва ощутима. И довольно сильна. Думаю, тот, кто это сотворил, может слышать, о чем мы говорим, может быть, даже видеть, что мы делаем. Ноя бы знала, если бы он подслушивал наши Мысли.
Гамина на минуту прикрыла глаза, словно ее утомила жара. Джеймс повернулся к ней.
— Это не взгляд. Скорее всего, на нас смотрят через какое-то устройство — кристалл или зеркало. Отец пользовался в некоторых своих занятиях зеркалом. Если и здесь это так, то нас видно, и заметны. движения наших губ, которые легко может читать подготовленный человек. Но мысли наши они не слышат.
— Интересно, сколько нам придется стоять на этой церемонии? — рассеянно произнесла Гамина.
— Не один час, — отозвался Джеймс.
— Мы попали в заварушку, — обратился он к Эрланду. — Скоро тут такое начнется! Существует заговор против императрицы — об этом мне сообщил агент.
Принц притворно зевнул, словно от скуки:
— Надеюсь, мне удастся не уснуть. — В это время он мысленно спросил:
— Каким образом это связано с попытками втянуть Кеш в войну с Королевством?
— Если бы знать это, мы бы узнали, кто руководит заговором. У меня плохие предчувствия, Эрланд.
— Почему?
— С этого дня в городе, соберется очень много солдат. Каждый правитель приехал в сопровождении своей почетной гвардии. Целых два месяца в сердце Империи будут находиться тысячи солдат, которые непосредственно императрице не подчиняются.
— Это мило, — ответил Эрланд. — Может быть, нам отдохнуть, пока не началась церемония?
— Да, думаю это было бы неплохо, — отозвался Джеймс.
— Джеймс, что мы. будем делать? — спросила Гамина.
— Ждать. И быть начеку. Вот и все, что мы можем сделать, — был его ответ.
— Кафи идет, — предупредила Гамина.
— Ваше высочество, — сказал Кафи, — ваши слова оценят вдвойне — за их искренность и краткость. После церемоний, боюсь, вы обнаружите, что имперскому слогу не присуща лаконичность. — Эрланд собрался ответить, когда Кафи воскликнул:
— Смотрите! Начинается!
Высокий пожилой, но все еще стройный человек подошел к краю ложи императоров. Одет он был как все чистокровные — в короткую юбку и сандалии, а кроме того, на нем было еще массивное золотое ожерелье, которое, как решил Эрланд, весило не меньше, чем кожаные доспехи. В руке мужчина держал необычного вида жезл, украшенный золотыми листьями. Жезл венчался золотой фигуркой сокола, сидящего на диске.
— Сокол Кеша, символ Империи, — прошептал Кафи едва слышно, хотя Эрланду показалось, что вряд ли кто-нибудь смог бы их подслушать. — Его можно видеть только на самых главных праздниках. Сокол, держащий солнечный диск, — святыня для всех чистокровных.
Мужчина поднял жезл и ударил им о камни; Эрланд удивился, до чего громким получился звук.
— О Кеш, величайшая из стран, внемли мне! — заговорил мужчина.
В амфитеатре была превосходная акустика. Звуки голосов толпы постепенно замирали, и теперь даже те, кто сидел на крышах, могли слышать каждое слово.
— Она пришла! Она пришла! Та, Которая Есть Кеш, пришла и благословляет жизнь вашу своим появлением! — При этих словак процессия, состоящая из нескольких сотен чистокровных, начала медленно входить в ложу императоров. — Она шагает, и звезды меркнут перед ее великолепием, ибо она, — сердце величия! Она говорит, и птицы умолкают, потому что слова ее — истина! Она размышляет, и ученые мужи смущены, ибо она — кладезь мудрости! Она судит, и виновные приходят в отчаяние, ибо умеет она читать в сердцах людских! — Перечисление качеств императрицы продолжалось в том же духе, а в ложу входили все новые и новые высокородные.
Эрланд подумал, что он видел большинство вельмож, но сейчас перед ним мелькали десятки незнакомых лиц. И только с одним человеком ему довелось беседовать больше, чем единожды, — с лордом Ниромом, дородным вельможей, в котором было что-то комическое, — это он тогда встречал принца и его свиту на въезде в верхний город. Эрланд удивился, узнав, что Ниром — тоже родственник императрицы. Потом, поразмыслив, он решил, что это, видимо, объясняет, почему человек такой неатлетической внешности занял высокий пост при дворе. Мужчины и женщины, члены королевской семьи, входили и рассаживались в ложе, а мастер церемоний продолжал перечислять добродетели императрицы.
— Впечатляет, — подумал Эрланд, пытаясь наладить мысленный контакт с Гаминой.
Жена Джеймса тронула его за локоть и молча ответила:
— Да, и Джеймс тоже так считает.
— Кафи, — сказал Эрланд.
— Да, ваше высочество?
— Можно ли нам побыть здесь еще немного?
— Вы можете оставаться здесь до самого времени вашего выхода, ваше высочество.
— Хорошо, — произнес Эрланд, улыбаясь своему сопровождающему. — Вы не могли бы ответить мне на несколько вопросов?
— Если мне удастся, — ответил уроженец пустыни.
— А ты, Джеймс, помоги мне разобраться, — подумал Эрланд.
Гамина передала его слова, и Джеймс кивнул.
— Почему так много народу в императорской ложе, а еще нет никого из Галереи?
— В ложе императоров могут находиться только те, кто связан с императрицей кровными узами, — ответил Кафи. — Слуги и стража в счет не идут.
— Конечно, — заметил Эрланд.
— Это значит, что есть, по меньшей мере, сотня людей, которые могут претендовать на трон на вполне законных основаниях, — добавил Джеймс.
— Если учесть, что остальные погибнут в нужном порядке, — заметил Эрланд.
— То-то и оно, — ответил Джеймс.
Когда вошли все родственники, произошел небольшой сбой — внезапно появились воины, одетые в черные доспехи. На каждом был и черный тюрбан с покрывалом, оставлявшим неприкрытыми только глаза. Длинные просторные плащи не мешали быстрым движениям, на поясе у каждого воина висела длинная кривая сабля. Эрланд только слышал о них — это были измали, легендарные кешианские воины-тени. Слухи выросли в легенды, и теперь измали представлялись существами сверхъестественными. Их считали превосходными воинами и непревзойденными шпионами, молва гласила, что они могли быть и наемными убийцами.
— Господин мой Кафи, — нарочито небрежно спросил Джеймс, — разве императрица выходит не в окружении своей личной гвардии?
Кафи немного прищурился, но, не колеблясь, ответил:
— Считается, что более благоразумно пользоваться охраной измали. Они несравненны.
— То есть, — передала Гамина Эрланду мысли Джеймса, — императрица уже не может доверять даже своей гвардии.
Измали встали по местам, и крепкие рабы — десять человек — внесли паланкин, где сидела императрица. Эрланд вдруг услышал, что в ритуальной речи церемониймейстера что-то изменилось, и стал прислушиваться.
— …Сокрушила восстание в Малом Кеше, — произнес мастер церемоний. Эрланд вспомнил из курса истории, что примерно в то время, когда он родился, все народы, жившие к югу от Пояса Кеша — горной гряды, делящей континент пополам, — были приведены в повиновение императрице после двадцати лет независимости. Самопровозглашенная Кешианская Конфедерация дорого заплатила за свое упрямство. Тысячи людей были убиты, и по скупым сообщениям, попавшим в Крондор, можно было понять, что опустошения не могли сравниться ни с чем подобным в истории Королевства — целые города предавались огню, а их население продавалось в рабство. Люди, расы, языки исчезали, существуя разве что только среди рабов. И по недоброму шуму, поднявшемуся не среди простого народа на улицах, а среди мелкопоместных дворян, принц догадался — старые обиды не были забыты.
Гамина побледнела, и Кафи спросил:
— Госпоже моей плохо?
Гамина схватила Джеймса за руку, ноги у нее подгибались. Она покачала головой и слабо сказала:
— Это от жары, господин мой. Могу ли я попросить немного воды?
Кафи махнул рукой, и рядом с ними появился слуга. Вельможа отдал приказание, и через миг слуга вернулся с чащей холодной воды. Гамина прихлебывала ее, мысленно разговаривая с Джеймсом, Локлиром и Эрландом.
— Сколько злобы и ненависти всколыхнулось вокруг. Многие из присутствующих с радостью убили бы императрицу. И в имперской ложе тоже немало недобрых мыслей.
Джеймс погладил жену по руке, а Локлир сказал:
— Гамина, если ты считаешь, что тебе будет тяжело стоять здесь целый день…
— Нет, Локи, ничего. Мне надо выпить еще воды, и все.
— Это разумно, — заметил Кафи.
Эрланд посмотрел на следующую группу входящих. Принц и обе принцессы Кеша вошли вслед за матерью. Теперь места занимали самые влиятельные лорды и мастера Империи. Вошел Джака, командир имперских воинов на колесницах.
— Какое положение занимают воины на колесницах, Кафи? — спросил Эрланд.
— Боюсь, я не понял вашего вопроса, ваше величество.
— Я хотел спросить — это только дань традиции или они действительно составляют костяк кешианской армии? Когда наши государства имели… некоторые недоразумения на границах, мы всегда встречались с Псами Войны.
— Воины на колесницах были впереди тех, кто разбил Конфедерацию, — ответил Кафи. — Ваши границы слишком далеко от центра, а воинов на колесницах высылают в бой только в случаях крайней нужды.
— Джака — человек, который может предпринять или задушить попытку свергнуть императрицу, — предположил Джеймс.
Эрланд кивнул.
— Судя по его наружности, он — крепкий орешек, — подумал принц, обращаясь к друзьям.
— Ом очень влиятельный человек, Эрланд, — ответил ему Джеймс. — Ни один переворот без него не обойдется — его или привлекут на сторону заговорщиков, или постараются уничтожить.
— А вот и командир Псов Войны. — Кафи тронул Эрланда за локоть. — Сула Джафи Бутар, принц-регент армий и наследный правитель Кистана, Исана, Раджи и других провинций, откуда набираются наши армии.
Появившийся человек не выделялся внешностью — о нем можно было только сказать, что он — чернокожая версия чистокровного. И одет он был так же. Большинство людей в его свите тоже были чернокожими, хотя, на взгляд Эрланда, среди них чистокровными могли бы назваться только немногие.
Эрланд посмотрел на Джеймса.
— Это темная лошадка, — ответил граф. — Он производит впечатление совершенно лояльного человека. Его народ был первым завоеван соседями, значит, это одна из самых старых народностей этой нации, вторые после чистокровных. Абер Букар, стоящий во главе армий, хороший командир, но и этот человек пользуется в армии немалым влиянием.
— Принц Эрланд, нам пора занимать наши места, — произнес Кафи. — Тогда мы не рискуем нарушить этикет.
— Да, пожалуйста, ведите нас, — ответил принц.
Телохранители встали по сторонам Эрланда и его свиты, и принц вздрогнул. Он и не заметил, как они подошли. Гвардейцам не пришлось кричать и расталкивать толпу — люди сами расступались, словно чувствуя их приближение.
— Кажется, когда люди так резко разделены, у них вырабатывается особое чутье на представителей высших классов, — заметил Джеймс.
Эрланд услышал имя лорда Рави и, оглянувшись, увидел еще одну живописную группу людей. У всех мужчин был выбрит лоб, только на макушке оставался локон волос, благодаря восковой помаде торчавший высоко вверх. Из одежды на мужчинах были только набедренные повязки, намазанные маслом тела блестели под солнцем. Загорелая кожа казалась немного светлее, чем у большинства кешианцев, и имела несколько красноватый оттенок. Мужчины в основном были черноволосы. За ними шли юноши с длинными волосами, убранными в прически, напоминавшие лошадиные хвосты; только над ушами вились короткие локоны; они были одеты в кожаные доспехи ярких цветов, — но вместо брюк тоже носили набедренные повязки. Ноги у всех были обуты в мягкие сапоги высотой до колен.
Эрланд даже остановился.
— Кафи, кто это?
Кафи едва мог скрыть презрение.
— Это кочевники ашунтаи, принц. Лорд Рави — мастер Братства Наездников. Это подразделение кавалерии, ведущее свою историю от самых доблестных воителей из народа ашунта. Они же — очень трудные люди… — Кафи понял, что наговорил лишнего, едва не высказав личное мнение, что было недопустимо. — Они были покорены с большим трудом и до сих пор сохраняют сильные национальные традиции. Они верны императрице только потому, что им было позволено высоко подняться при дворе.
— А также потому, что их стольный город находится не по ту сторону Пояса Кеша, по которую им хотелось бы, — прибавил Джеймс. — Согласно нашим донесениям, Абер Букар пригрозил, что бросит Братство Наездников против мятежной конфедерации.
— Я не вижу женщин, — заметил принц, когда вместе со свитой отправился дальше. — Есть ли этому какая-нибудь причина?
— Ашунтаи — странный народ, — ответил Кафи. — Их женщины, — тут он бросил взгляд на Гамину, словно не желая обидеть ее, — их женщины считаются частной собственностью. Их меняют, продают и покупают. Ашунтаи не считают их за людей. — Кафи хорошо скрывал свои чувства, каковы бы они ни были.
— А разве ваш собственный народ не ограничивает свободу ваших женщин? — не удержался Эрланд.
Темная кожа Кафи потемнела еще больше — к щекам прилила кровь.
— Так и есть, ваше величество, и так было завещано нам нашими предками. Но мой народ многому научился у соседей, и мы больше не продаем наших женщин за верблюдов. — Он оглянулся через плечо на ту ложу, где сидел лорд Рави. — А эти продают девочек, а если женщина мужчине не нравится, он волен поступить с ней как хочет, даже убить ее. Их учат презирать нежные чувства, любить женщину для них — слабость. Желание и похоть они считают естественными для мужчин, но вот любовь… — Кафи пожал плечами. — У моего народа есть поговорка: «Даже самый родовитый мужчина — слуга в собственной спальне». Многие из наших лучших правителей вели советы, возлежа в объятиях своих жен, и все решения пошли на благо народу. Но эти… — Кафи опять бросил презрительный взгляд. — Простите. Я не хотел докучать вам такими лекциями.
— Что вы, — сказала Гамина. — Это просто удивительно. Он ненавидит ашунтаи, и дело не только в их исторических традициях. Тут что-то личное, — сказала Гамина другим.
— Давным-давно, — сказал Кафи, — когда я был совсем маленьким, мой отец служил Той, Которая Есть Кеш, да благословят боги всю ее семью. Здесь я познакомился с сыном лорда Рави. Мы с ним дружили. Сын Рави, Ранави, был отличным другом. Мы часто ездили вместе, верхом. Еще неизвестно, кто лучшие наездники в империи — ашунтаи или мы, жители Джал-Пура. Мы часто катались недалеко от города по равнинам, поросшим травой, — он на своем ашунтайском пони, я — на своем жеребце. Мы очень подружились. Еще я познакомился с девушкой ашунтаи. Я пытался, согласно их традициям, выкупить ее или обменять на что-нибудь, но Рави выставил ее как приз победителю на каком-то празднике. Ее выиграл один из их воинов и увез домой, — рассказывал Кафи, продолжая сохранять бесстрастное лицо. — Кажется, это была не то четвертая, не то пятая его жена. На своих женщин они надевают кожаные ошейники и по улицам водят их на цепи. Даже зимой они не разрешают им носить одежду — только набедренные повязки. Чистокровные не обращают внимания на отсутствие одежды, но императрица, как и ее мать, находит, что мужья, сыновья и отцы безобразно обращаются с женщинами. Лорд Рави и остальные ашунтаи при дворе имеют достаточно здравого смысла, чтобы не вызывать неодобрения императрицы, поэтому никогда не привозят своих женщин во дворец. Так не всегда было. Говорят, что дед императрицы питал особую склонность к совсем молоденьким девушкам ашунтаи. Говорят также, что только благодаря готовности ащунтаи привозить ему столько девушек, сколько ему понадобится для… развлечений. Братство Наездников возвысилось при императорском дворе.
— Вот так и закладываются связи между наро-дами, — сухо заметил Локлир.
— Да, — согласился Кафи.
Они добрались до нижней части длинного пологого пандуса, где с обеих сторон шеренга солдат теснила толпу, чтобы освободить место для вереницы тех, кто будет представлен императрице. Гвардейцы Эрланда уже ожидали его; на них была парадная форма крондорской армии, и у каждого на груди сиял значок королевской дворцовой гвардии Крондора. Позади свиты принца стоял делегат Квега и злился оттого, что Крондорскому посольству оказано большее предпочтение, чем Квегу. Принц заметил это и развеселился.
Эрланд снова прислушался к истории, которую продолжал рассказывать Кафи.
— Ранави хотел украсть эту девушку и подарить ее мне. У них считается, что, если тебе удастся украсть женщину у соперника и привезти к себе — она твоя. Ранави не было еще семнадцати лет, когда он попытался украсть свою собственную сестру у человека, который выиграл ее на празднике. Мальчик погиб, пытаясь это сделать.
Кафи помолчал и прибавил ровным, лишенным всякого чувства голосом:
— Поэтому, как вы понимаете, мне трудно беспристрастно судить о достоинствах ашунтаи, каковы бы они ни были.
Гамина с сочувствием посмотрела на уроженца пустыни, но ничего не сказала.
— Господин мой Кафи, а где делегация из Вольных городов?
— Ее нет, господин барон, — ответил Кафи. — Они никого не прислали. Люди, которые живут в бывшей имперской провинции Босании, до сих пор не поддерживают с Империей официальных отношений.
— Старые распри забываются нескоро, — заметил Джеймс.
— Не понимаю, — сказал Эрланд. — Даже на моей памяти Квег и Империя воевали три раза, а уж пограничных конфликтов между Империей и Королевством не счесть. Почему же Вольные города…
— Те, кто живет сейчас в местах, называемых вами Вольные города, — сказал Кафи, когда они подошли к входу, — когда-то были нашими подданными. Несколько веков назад произошло первое восстание в Конфедерации, и Кеш увел из северной части Джал-Пура все военные части, предоставив колонистам защищаться самим. Народ Вольных городов был предан собственными правителями.
Эрланд раздумывал над словами Кафи, медленно шагая вперед, — вскоре должны были объявить их делегацию. Бросив взгляд на верхний ярус, принц увидел, что там уже почти не осталось свободных мест — последние лорды и мастера рассаживались по своим ложам. Босания, частью которой являлось теперешнее герцогство Крайди, принадлежавшее Королевству, была ужасной страной, населенной гоблинами, троллями, темными эльфами. Многие годы люди без поддержки армии тратили там все силы только на то, чтобы просто выжить. Эрланд мог понять жителей Вольных городов, которые все еще таили обиду на Империю.
Тут принц услышал, что объявили его имя.
— Ваше высочество, — сказал Кафи. — Пора.
Вся делегация, не считая Гамины, вступила, печатая шаг, на каменные плиты амфитеатра. Целых пять минут им потребовалось для того, чтобы пересечь дно гигантской чаши, но наконец, изнывая под палящими лучами солнца, принц был формально представлен императрице Великого Кеша. И только сейчас Эрланд осознал то, о чем не хотел думать с того времени, как пропал Боуррик. Он, а не его брат стоял сейчас перед самой могущественной правительницей в их мире, а когда-нибудь может оказаться, что ее преемник станет его заклятым врагом, потому что это он, а не Боуррик будет королем Островов. И впервые с тех пор как он был маленьким мальчиком, еще не умевшим ходить, Эрланд испугался так сильно.
— Кафи, почему праздник проводится в это время, когда Банапис уже давно прошел?
— Мы в Кеше, в отличие от вас, не считаем Праздник Середины Лета днем своего рождения. Здесь каждый человек, который знает дату своего рождения, празднует именно в этот день. Так что, раз Та, Которая Есть Кеш, была дана богами миру в пятнадцатый день джанина, то ее юбилей и празднуется в этот день.
— Как странно, — сказал Эрланд. — т — Праздновать свой день рождения в тот день, когда ты родился. Значит, каждый день должны быть десятки маленьких праздничков? Я бы посчитал себя обманутым, если бы пропустил праздник Банаписа.
— Традиции у всех разные, — заметил Локлир. Перед принцем появился слуга в одежде чистокровных и низко поклонился. Он протянул принцу свиток, перетянутый золотой лентой. Кафи, как официальный сопровождающий, принял свиток. Взглянув на восковую печать, он сказал:
— Похоже, это личное,
— Почему? — спросил Эрланд.
— Здесь печать принцессы Шараны.
Кафи передал свиток Эрланду, а тот развязал ленту и сломал печать. Он медленно прочел слова, написанные аккуратным почерком, — прежде ему не доводилось видеть текста, написанного «высоким» кешианским стилем. Он читал, а Гамина стала смеяться.
Джеймс в ту же минуту обернулся, испугавшись, что его жена неосторожно выдала свой талант читать чужие мысли, но Гамина сказала:
— Эрланд, да ты покраснел!
Эрланд улыбнулся и сунул свиток себе за пояс.
— Это, наверное… солнце, — ответил он, но не смог скрыть смущенную улыбку.
— Что там? — весело спросил Локлир.
— Приглашение, — ответил Эрланд.
— Куда? — спросил Локлир. — Сегодня официальный ужин у императрицы.
— Это на… после ужина, — ответил Эрланд, не в силах скрыть улыбку.
Джеймс и Локлир обменялись понимающими взглядами.
— Кафи, — спросил Локлир, — чистокровные всегда так назначают… свидания? Приглашают к себе, я хотел сказать.
— Бывает и такое, — пожал плечами Кафи. — Принцесса же, пользуясь правами рождения, может раздвинуть границы дозволенного, если вы меня понимаете.
— А принцесса Сойана? — спросил Локлир.
— Я все думал, когда ты об этом спросишь, — усмехнулся Джеймс.
— О чем это ты? — прищурилась Гамина.
— Локи известен при дворе тем, что старается познакомиться с каждой красивой женщиной, которую видит, — ответил Джеймс жене.
— Если вы пошлете принцессе письмо с просьбой посетить ее, — сказал Кафи,
— будьте готовы к тому, что ваше письмо окажется одним из многих. Кроме того, сейчас поговаривают о том, что она… проводит много времени с лордом Рави, так что на ваше письмо может просто не обратить внимания.
Локлир попытался устроиться поудобнее на каменной скамье, жесткость которой не смягчалась даже пухлыми подушками.
— Значит, надо придумать, как еще можно с ней встретиться. Если у меня будет возможность поговорить с ней…
Кафи сделал жест, означающий у его народа «все может быть», и произнес:
— Ма-лиш… — что означало то же самое.
Джеймс бросил взгляд на Эрланда, уже погрузившегося в мечты.
— Кафи ничего не говорит про принцессу Сойану. Почему? — обратился Джеймс к Гамине.
— Я не знаю, — ответила она. — Но он испытывает к ней весьма определенные чувства.
— Какие?
— Она представляется ему чрезвычайно опасной.
Глава 14. СДЕЛКА
— Может быть, — отозвался Кафи, — но до Суджинрани Канафи они вообще ничего не видели.
— Господин мой Абу Харез, — обратился к нему Локлир, — могли бы мы с вами обсудить речь, которую приготовил мой принц к торжественному слу-чаю, чтобы убедиться, что мы не нанесем нечаянного оскорбления вашим традициям?
Кафи понял, что его хотят на время удалить, но отказываться не было причин, поэтому он позволил Локлиру увести себя, оставив Джеймса, Гамину и Эрланда. Поблизости можно было видеть слуг, занимавшихся последними приготовлениями. Конечно, подумал Эрланд, есть среди них и шпионы.
Джеймс оперся о мраморный парапет, словно разглядывая амфитеатр.
— Гамина… — тихо произнес он.
Гамина закрыла глаза, ив ушах Эрланда словно зазвучал ее голос.
— За нами следят.
Эрланд хотел оглянуться, но сдержался.
— Мы этого ожидали, — ответил он.
— Нет, за нами следят при помощи магического искусства.
— А они могут подслушать наш мысленный разговор?
— Не знаю. Отец мог, но немногие сравнятся с ним по силе. Думаю, нет, — ответила Гамина.
— Очень живописное зрелище, — вслух сказал Джеймс, а мысленно добавил:
— Мне кажется, они не могут нас подслушать, иначе ты бы это почувствовала. И скорее всего, теперь за нами меньше следить не станут. Можно считать, что все в порядке.
— Да, — согласилась Гамина. — Я не знала наверняка, что это магия, пока не стала специально искать ее. Она едва ощутима. И довольно сильна. Думаю, тот, кто это сотворил, может слышать, о чем мы говорим, может быть, даже видеть, что мы делаем. Ноя бы знала, если бы он подслушивал наши Мысли.
Гамина на минуту прикрыла глаза, словно ее утомила жара. Джеймс повернулся к ней.
— Это не взгляд. Скорее всего, на нас смотрят через какое-то устройство — кристалл или зеркало. Отец пользовался в некоторых своих занятиях зеркалом. Если и здесь это так, то нас видно, и заметны. движения наших губ, которые легко может читать подготовленный человек. Но мысли наши они не слышат.
— Интересно, сколько нам придется стоять на этой церемонии? — рассеянно произнесла Гамина.
— Не один час, — отозвался Джеймс.
— Мы попали в заварушку, — обратился он к Эрланду. — Скоро тут такое начнется! Существует заговор против императрицы — об этом мне сообщил агент.
Принц притворно зевнул, словно от скуки:
— Надеюсь, мне удастся не уснуть. — В это время он мысленно спросил:
— Каким образом это связано с попытками втянуть Кеш в войну с Королевством?
— Если бы знать это, мы бы узнали, кто руководит заговором. У меня плохие предчувствия, Эрланд.
— Почему?
— С этого дня в городе, соберется очень много солдат. Каждый правитель приехал в сопровождении своей почетной гвардии. Целых два месяца в сердце Империи будут находиться тысячи солдат, которые непосредственно императрице не подчиняются.
— Это мило, — ответил Эрланд. — Может быть, нам отдохнуть, пока не началась церемония?
— Да, думаю это было бы неплохо, — отозвался Джеймс.
— Джеймс, что мы. будем делать? — спросила Гамина.
— Ждать. И быть начеку. Вот и все, что мы можем сделать, — был его ответ.
— Кафи идет, — предупредила Гамина.
— Ваше высочество, — сказал Кафи, — ваши слова оценят вдвойне — за их искренность и краткость. После церемоний, боюсь, вы обнаружите, что имперскому слогу не присуща лаконичность. — Эрланд собрался ответить, когда Кафи воскликнул:
— Смотрите! Начинается!
Высокий пожилой, но все еще стройный человек подошел к краю ложи императоров. Одет он был как все чистокровные — в короткую юбку и сандалии, а кроме того, на нем было еще массивное золотое ожерелье, которое, как решил Эрланд, весило не меньше, чем кожаные доспехи. В руке мужчина держал необычного вида жезл, украшенный золотыми листьями. Жезл венчался золотой фигуркой сокола, сидящего на диске.
— Сокол Кеша, символ Империи, — прошептал Кафи едва слышно, хотя Эрланду показалось, что вряд ли кто-нибудь смог бы их подслушать. — Его можно видеть только на самых главных праздниках. Сокол, держащий солнечный диск, — святыня для всех чистокровных.
Мужчина поднял жезл и ударил им о камни; Эрланд удивился, до чего громким получился звук.
— О Кеш, величайшая из стран, внемли мне! — заговорил мужчина.
В амфитеатре была превосходная акустика. Звуки голосов толпы постепенно замирали, и теперь даже те, кто сидел на крышах, могли слышать каждое слово.
— Она пришла! Она пришла! Та, Которая Есть Кеш, пришла и благословляет жизнь вашу своим появлением! — При этих словак процессия, состоящая из нескольких сотен чистокровных, начала медленно входить в ложу императоров. — Она шагает, и звезды меркнут перед ее великолепием, ибо она, — сердце величия! Она говорит, и птицы умолкают, потому что слова ее — истина! Она размышляет, и ученые мужи смущены, ибо она — кладезь мудрости! Она судит, и виновные приходят в отчаяние, ибо умеет она читать в сердцах людских! — Перечисление качеств императрицы продолжалось в том же духе, а в ложу входили все новые и новые высокородные.
Эрланд подумал, что он видел большинство вельмож, но сейчас перед ним мелькали десятки незнакомых лиц. И только с одним человеком ему довелось беседовать больше, чем единожды, — с лордом Ниромом, дородным вельможей, в котором было что-то комическое, — это он тогда встречал принца и его свиту на въезде в верхний город. Эрланд удивился, узнав, что Ниром — тоже родственник императрицы. Потом, поразмыслив, он решил, что это, видимо, объясняет, почему человек такой неатлетической внешности занял высокий пост при дворе. Мужчины и женщины, члены королевской семьи, входили и рассаживались в ложе, а мастер церемоний продолжал перечислять добродетели императрицы.
— Впечатляет, — подумал Эрланд, пытаясь наладить мысленный контакт с Гаминой.
Жена Джеймса тронула его за локоть и молча ответила:
— Да, и Джеймс тоже так считает.
— Кафи, — сказал Эрланд.
— Да, ваше высочество?
— Можно ли нам побыть здесь еще немного?
— Вы можете оставаться здесь до самого времени вашего выхода, ваше высочество.
— Хорошо, — произнес Эрланд, улыбаясь своему сопровождающему. — Вы не могли бы ответить мне на несколько вопросов?
— Если мне удастся, — ответил уроженец пустыни.
— А ты, Джеймс, помоги мне разобраться, — подумал Эрланд.
Гамина передала его слова, и Джеймс кивнул.
— Почему так много народу в императорской ложе, а еще нет никого из Галереи?
— В ложе императоров могут находиться только те, кто связан с императрицей кровными узами, — ответил Кафи. — Слуги и стража в счет не идут.
— Конечно, — заметил Эрланд.
— Это значит, что есть, по меньшей мере, сотня людей, которые могут претендовать на трон на вполне законных основаниях, — добавил Джеймс.
— Если учесть, что остальные погибнут в нужном порядке, — заметил Эрланд.
— То-то и оно, — ответил Джеймс.
Когда вошли все родственники, произошел небольшой сбой — внезапно появились воины, одетые в черные доспехи. На каждом был и черный тюрбан с покрывалом, оставлявшим неприкрытыми только глаза. Длинные просторные плащи не мешали быстрым движениям, на поясе у каждого воина висела длинная кривая сабля. Эрланд только слышал о них — это были измали, легендарные кешианские воины-тени. Слухи выросли в легенды, и теперь измали представлялись существами сверхъестественными. Их считали превосходными воинами и непревзойденными шпионами, молва гласила, что они могли быть и наемными убийцами.
— Господин мой Кафи, — нарочито небрежно спросил Джеймс, — разве императрица выходит не в окружении своей личной гвардии?
Кафи немного прищурился, но, не колеблясь, ответил:
— Считается, что более благоразумно пользоваться охраной измали. Они несравненны.
— То есть, — передала Гамина Эрланду мысли Джеймса, — императрица уже не может доверять даже своей гвардии.
Измали встали по местам, и крепкие рабы — десять человек — внесли паланкин, где сидела императрица. Эрланд вдруг услышал, что в ритуальной речи церемониймейстера что-то изменилось, и стал прислушиваться.
— …Сокрушила восстание в Малом Кеше, — произнес мастер церемоний. Эрланд вспомнил из курса истории, что примерно в то время, когда он родился, все народы, жившие к югу от Пояса Кеша — горной гряды, делящей континент пополам, — были приведены в повиновение императрице после двадцати лет независимости. Самопровозглашенная Кешианская Конфедерация дорого заплатила за свое упрямство. Тысячи людей были убиты, и по скупым сообщениям, попавшим в Крондор, можно было понять, что опустошения не могли сравниться ни с чем подобным в истории Королевства — целые города предавались огню, а их население продавалось в рабство. Люди, расы, языки исчезали, существуя разве что только среди рабов. И по недоброму шуму, поднявшемуся не среди простого народа на улицах, а среди мелкопоместных дворян, принц догадался — старые обиды не были забыты.
Гамина побледнела, и Кафи спросил:
— Госпоже моей плохо?
Гамина схватила Джеймса за руку, ноги у нее подгибались. Она покачала головой и слабо сказала:
— Это от жары, господин мой. Могу ли я попросить немного воды?
Кафи махнул рукой, и рядом с ними появился слуга. Вельможа отдал приказание, и через миг слуга вернулся с чащей холодной воды. Гамина прихлебывала ее, мысленно разговаривая с Джеймсом, Локлиром и Эрландом.
— Сколько злобы и ненависти всколыхнулось вокруг. Многие из присутствующих с радостью убили бы императрицу. И в имперской ложе тоже немало недобрых мыслей.
Джеймс погладил жену по руке, а Локлир сказал:
— Гамина, если ты считаешь, что тебе будет тяжело стоять здесь целый день…
— Нет, Локи, ничего. Мне надо выпить еще воды, и все.
— Это разумно, — заметил Кафи.
Эрланд посмотрел на следующую группу входящих. Принц и обе принцессы Кеша вошли вслед за матерью. Теперь места занимали самые влиятельные лорды и мастера Империи. Вошел Джака, командир имперских воинов на колесницах.
— Какое положение занимают воины на колесницах, Кафи? — спросил Эрланд.
— Боюсь, я не понял вашего вопроса, ваше величество.
— Я хотел спросить — это только дань традиции или они действительно составляют костяк кешианской армии? Когда наши государства имели… некоторые недоразумения на границах, мы всегда встречались с Псами Войны.
— Воины на колесницах были впереди тех, кто разбил Конфедерацию, — ответил Кафи. — Ваши границы слишком далеко от центра, а воинов на колесницах высылают в бой только в случаях крайней нужды.
— Джака — человек, который может предпринять или задушить попытку свергнуть императрицу, — предположил Джеймс.
Эрланд кивнул.
— Судя по его наружности, он — крепкий орешек, — подумал принц, обращаясь к друзьям.
— Ом очень влиятельный человек, Эрланд, — ответил ему Джеймс. — Ни один переворот без него не обойдется — его или привлекут на сторону заговорщиков, или постараются уничтожить.
— А вот и командир Псов Войны. — Кафи тронул Эрланда за локоть. — Сула Джафи Бутар, принц-регент армий и наследный правитель Кистана, Исана, Раджи и других провинций, откуда набираются наши армии.
Появившийся человек не выделялся внешностью — о нем можно было только сказать, что он — чернокожая версия чистокровного. И одет он был так же. Большинство людей в его свите тоже были чернокожими, хотя, на взгляд Эрланда, среди них чистокровными могли бы назваться только немногие.
Эрланд посмотрел на Джеймса.
— Это темная лошадка, — ответил граф. — Он производит впечатление совершенно лояльного человека. Его народ был первым завоеван соседями, значит, это одна из самых старых народностей этой нации, вторые после чистокровных. Абер Букар, стоящий во главе армий, хороший командир, но и этот человек пользуется в армии немалым влиянием.
— Принц Эрланд, нам пора занимать наши места, — произнес Кафи. — Тогда мы не рискуем нарушить этикет.
— Да, пожалуйста, ведите нас, — ответил принц.
Телохранители встали по сторонам Эрланда и его свиты, и принц вздрогнул. Он и не заметил, как они подошли. Гвардейцам не пришлось кричать и расталкивать толпу — люди сами расступались, словно чувствуя их приближение.
— Кажется, когда люди так резко разделены, у них вырабатывается особое чутье на представителей высших классов, — заметил Джеймс.
Эрланд услышал имя лорда Рави и, оглянувшись, увидел еще одну живописную группу людей. У всех мужчин был выбрит лоб, только на макушке оставался локон волос, благодаря восковой помаде торчавший высоко вверх. Из одежды на мужчинах были только набедренные повязки, намазанные маслом тела блестели под солнцем. Загорелая кожа казалась немного светлее, чем у большинства кешианцев, и имела несколько красноватый оттенок. Мужчины в основном были черноволосы. За ними шли юноши с длинными волосами, убранными в прически, напоминавшие лошадиные хвосты; только над ушами вились короткие локоны; они были одеты в кожаные доспехи ярких цветов, — но вместо брюк тоже носили набедренные повязки. Ноги у всех были обуты в мягкие сапоги высотой до колен.
Эрланд даже остановился.
— Кафи, кто это?
Кафи едва мог скрыть презрение.
— Это кочевники ашунтаи, принц. Лорд Рави — мастер Братства Наездников. Это подразделение кавалерии, ведущее свою историю от самых доблестных воителей из народа ашунта. Они же — очень трудные люди… — Кафи понял, что наговорил лишнего, едва не высказав личное мнение, что было недопустимо. — Они были покорены с большим трудом и до сих пор сохраняют сильные национальные традиции. Они верны императрице только потому, что им было позволено высоко подняться при дворе.
— А также потому, что их стольный город находится не по ту сторону Пояса Кеша, по которую им хотелось бы, — прибавил Джеймс. — Согласно нашим донесениям, Абер Букар пригрозил, что бросит Братство Наездников против мятежной конфедерации.
— Я не вижу женщин, — заметил принц, когда вместе со свитой отправился дальше. — Есть ли этому какая-нибудь причина?
— Ашунтаи — странный народ, — ответил Кафи. — Их женщины, — тут он бросил взгляд на Гамину, словно не желая обидеть ее, — их женщины считаются частной собственностью. Их меняют, продают и покупают. Ашунтаи не считают их за людей. — Кафи хорошо скрывал свои чувства, каковы бы они ни были.
— А разве ваш собственный народ не ограничивает свободу ваших женщин? — не удержался Эрланд.
Темная кожа Кафи потемнела еще больше — к щекам прилила кровь.
— Так и есть, ваше величество, и так было завещано нам нашими предками. Но мой народ многому научился у соседей, и мы больше не продаем наших женщин за верблюдов. — Он оглянулся через плечо на ту ложу, где сидел лорд Рави. — А эти продают девочек, а если женщина мужчине не нравится, он волен поступить с ней как хочет, даже убить ее. Их учат презирать нежные чувства, любить женщину для них — слабость. Желание и похоть они считают естественными для мужчин, но вот любовь… — Кафи пожал плечами. — У моего народа есть поговорка: «Даже самый родовитый мужчина — слуга в собственной спальне». Многие из наших лучших правителей вели советы, возлежа в объятиях своих жен, и все решения пошли на благо народу. Но эти… — Кафи опять бросил презрительный взгляд. — Простите. Я не хотел докучать вам такими лекциями.
— Что вы, — сказала Гамина. — Это просто удивительно. Он ненавидит ашунтаи, и дело не только в их исторических традициях. Тут что-то личное, — сказала Гамина другим.
— Давным-давно, — сказал Кафи, — когда я был совсем маленьким, мой отец служил Той, Которая Есть Кеш, да благословят боги всю ее семью. Здесь я познакомился с сыном лорда Рави. Мы с ним дружили. Сын Рави, Ранави, был отличным другом. Мы часто ездили вместе, верхом. Еще неизвестно, кто лучшие наездники в империи — ашунтаи или мы, жители Джал-Пура. Мы часто катались недалеко от города по равнинам, поросшим травой, — он на своем ашунтайском пони, я — на своем жеребце. Мы очень подружились. Еще я познакомился с девушкой ашунтаи. Я пытался, согласно их традициям, выкупить ее или обменять на что-нибудь, но Рави выставил ее как приз победителю на каком-то празднике. Ее выиграл один из их воинов и увез домой, — рассказывал Кафи, продолжая сохранять бесстрастное лицо. — Кажется, это была не то четвертая, не то пятая его жена. На своих женщин они надевают кожаные ошейники и по улицам водят их на цепи. Даже зимой они не разрешают им носить одежду — только набедренные повязки. Чистокровные не обращают внимания на отсутствие одежды, но императрица, как и ее мать, находит, что мужья, сыновья и отцы безобразно обращаются с женщинами. Лорд Рави и остальные ашунтаи при дворе имеют достаточно здравого смысла, чтобы не вызывать неодобрения императрицы, поэтому никогда не привозят своих женщин во дворец. Так не всегда было. Говорят, что дед императрицы питал особую склонность к совсем молоденьким девушкам ашунтаи. Говорят также, что только благодаря готовности ащунтаи привозить ему столько девушек, сколько ему понадобится для… развлечений. Братство Наездников возвысилось при императорском дворе.
— Вот так и закладываются связи между наро-дами, — сухо заметил Локлир.
— Да, — согласился Кафи.
Они добрались до нижней части длинного пологого пандуса, где с обеих сторон шеренга солдат теснила толпу, чтобы освободить место для вереницы тех, кто будет представлен императрице. Гвардейцы Эрланда уже ожидали его; на них была парадная форма крондорской армии, и у каждого на груди сиял значок королевской дворцовой гвардии Крондора. Позади свиты принца стоял делегат Квега и злился оттого, что Крондорскому посольству оказано большее предпочтение, чем Квегу. Принц заметил это и развеселился.
Эрланд снова прислушался к истории, которую продолжал рассказывать Кафи.
— Ранави хотел украсть эту девушку и подарить ее мне. У них считается, что, если тебе удастся украсть женщину у соперника и привезти к себе — она твоя. Ранави не было еще семнадцати лет, когда он попытался украсть свою собственную сестру у человека, который выиграл ее на празднике. Мальчик погиб, пытаясь это сделать.
Кафи помолчал и прибавил ровным, лишенным всякого чувства голосом:
— Поэтому, как вы понимаете, мне трудно беспристрастно судить о достоинствах ашунтаи, каковы бы они ни были.
Гамина с сочувствием посмотрела на уроженца пустыни, но ничего не сказала.
***
Они постояли минут десять, дожидаясь своей очереди выйти в амфитеатр. Все молчали. Локлир решил, что пришла пора переменить тему разговора.— Господин мой Кафи, а где делегация из Вольных городов?
— Ее нет, господин барон, — ответил Кафи. — Они никого не прислали. Люди, которые живут в бывшей имперской провинции Босании, до сих пор не поддерживают с Империей официальных отношений.
— Старые распри забываются нескоро, — заметил Джеймс.
— Не понимаю, — сказал Эрланд. — Даже на моей памяти Квег и Империя воевали три раза, а уж пограничных конфликтов между Империей и Королевством не счесть. Почему же Вольные города…
— Те, кто живет сейчас в местах, называемых вами Вольные города, — сказал Кафи, когда они подошли к входу, — когда-то были нашими подданными. Несколько веков назад произошло первое восстание в Конфедерации, и Кеш увел из северной части Джал-Пура все военные части, предоставив колонистам защищаться самим. Народ Вольных городов был предан собственными правителями.
Эрланд раздумывал над словами Кафи, медленно шагая вперед, — вскоре должны были объявить их делегацию. Бросив взгляд на верхний ярус, принц увидел, что там уже почти не осталось свободных мест — последние лорды и мастера рассаживались по своим ложам. Босания, частью которой являлось теперешнее герцогство Крайди, принадлежавшее Королевству, была ужасной страной, населенной гоблинами, троллями, темными эльфами. Многие годы люди без поддержки армии тратили там все силы только на то, чтобы просто выжить. Эрланд мог понять жителей Вольных городов, которые все еще таили обиду на Империю.
Тут принц услышал, что объявили его имя.
— Ваше высочество, — сказал Кафи. — Пора.
Вся делегация, не считая Гамины, вступила, печатая шаг, на каменные плиты амфитеатра. Целых пять минут им потребовалось для того, чтобы пересечь дно гигантской чаши, но наконец, изнывая под палящими лучами солнца, принц был формально представлен императрице Великого Кеша. И только сейчас Эрланд осознал то, о чем не хотел думать с того времени, как пропал Боуррик. Он, а не его брат стоял сейчас перед самой могущественной правительницей в их мире, а когда-нибудь может оказаться, что ее преемник станет его заклятым врагом, потому что это он, а не Боуррик будет королем Островов. И впервые с тех пор как он был маленьким мальчиком, еще не умевшим ходить, Эрланд испугался так сильно.
***
Эрланд плохо запомнил церемонию — его представили двору, он что-то говорил в ответной речи, которую с трудом выучил. Раз никто не засмеялся и не поправил его, принц решил, что произнес все слова верно. О чем говорили шедшие впереди него делегации, Эрланд не помнил. Он сидел на самом нижнем ярусе амфитеатра, на каменной скамье, предназначенной для послов других стран, явившихся пожелать императрице в день ее семидесятипятилетия здоровья и процветания. Пытаясь взять себя в руки и подавить неожиданный приступ страха, принц спросил:— Кафи, почему праздник проводится в это время, когда Банапис уже давно прошел?
— Мы в Кеше, в отличие от вас, не считаем Праздник Середины Лета днем своего рождения. Здесь каждый человек, который знает дату своего рождения, празднует именно в этот день. Так что, раз Та, Которая Есть Кеш, была дана богами миру в пятнадцатый день джанина, то ее юбилей и празднуется в этот день.
— Как странно, — сказал Эрланд. — т — Праздновать свой день рождения в тот день, когда ты родился. Значит, каждый день должны быть десятки маленьких праздничков? Я бы посчитал себя обманутым, если бы пропустил праздник Банаписа.
— Традиции у всех разные, — заметил Локлир. Перед принцем появился слуга в одежде чистокровных и низко поклонился. Он протянул принцу свиток, перетянутый золотой лентой. Кафи, как официальный сопровождающий, принял свиток. Взглянув на восковую печать, он сказал:
— Похоже, это личное,
— Почему? — спросил Эрланд.
— Здесь печать принцессы Шараны.
Кафи передал свиток Эрланду, а тот развязал ленту и сломал печать. Он медленно прочел слова, написанные аккуратным почерком, — прежде ему не доводилось видеть текста, написанного «высоким» кешианским стилем. Он читал, а Гамина стала смеяться.
Джеймс в ту же минуту обернулся, испугавшись, что его жена неосторожно выдала свой талант читать чужие мысли, но Гамина сказала:
— Эрланд, да ты покраснел!
Эрланд улыбнулся и сунул свиток себе за пояс.
— Это, наверное… солнце, — ответил он, но не смог скрыть смущенную улыбку.
— Что там? — весело спросил Локлир.
— Приглашение, — ответил Эрланд.
— Куда? — спросил Локлир. — Сегодня официальный ужин у императрицы.
— Это на… после ужина, — ответил Эрланд, не в силах скрыть улыбку.
Джеймс и Локлир обменялись понимающими взглядами.
— Кафи, — спросил Локлир, — чистокровные всегда так назначают… свидания? Приглашают к себе, я хотел сказать.
— Бывает и такое, — пожал плечами Кафи. — Принцесса же, пользуясь правами рождения, может раздвинуть границы дозволенного, если вы меня понимаете.
— А принцесса Сойана? — спросил Локлир.
— Я все думал, когда ты об этом спросишь, — усмехнулся Джеймс.
— О чем это ты? — прищурилась Гамина.
— Локи известен при дворе тем, что старается познакомиться с каждой красивой женщиной, которую видит, — ответил Джеймс жене.
— Если вы пошлете принцессе письмо с просьбой посетить ее, — сказал Кафи,
— будьте готовы к тому, что ваше письмо окажется одним из многих. Кроме того, сейчас поговаривают о том, что она… проводит много времени с лордом Рави, так что на ваше письмо может просто не обратить внимания.
Локлир попытался устроиться поудобнее на каменной скамье, жесткость которой не смягчалась даже пухлыми подушками.
— Значит, надо придумать, как еще можно с ней встретиться. Если у меня будет возможность поговорить с ней…
Кафи сделал жест, означающий у его народа «все может быть», и произнес:
— Ма-лиш… — что означало то же самое.
Джеймс бросил взгляд на Эрланда, уже погрузившегося в мечты.
— Кафи ничего не говорит про принцессу Сойану. Почему? — обратился Джеймс к Гамине.
— Я не знаю, — ответила она. — Но он испытывает к ней весьма определенные чувства.
— Какие?
— Она представляется ему чрезвычайно опасной.
Глава 14. СДЕЛКА
Боуррик потер подбородок.
— Мне бы хотелось, чтобы люди перестали воспитывать меня кулаками, — проворчал он.
— Это тебе сдача с того, что ты заплатил, — сказал Гуда, стоявший над ним. — Сейчас, когда чуть ли не половина имперской армии гонится за мной, как я смогу разыскать Яноса Сабера? А если и разыщу, все равно он мне не заплатит! И виноват в этом ты, Бешеный!
— Мне бы хотелось, чтобы люди перестали воспитывать меня кулаками, — проворчал он.
— Это тебе сдача с того, что ты заплатил, — сказал Гуда, стоявший над ним. — Сейчас, когда чуть ли не половина имперской армии гонится за мной, как я смогу разыскать Яноса Сабера? А если и разыщу, все равно он мне не заплатит! И виноват в этом ты, Бешеный!