Фэйзер Джейн. Почти невеста

   – Как видишь. – Джек преувеличенно радостно закивал. – А у тебя вид просто больной, Чарлз. Сколько ты проиграл прошлой ночью?
   – Больше десяти тысяч, – ответил тот, моргая воспаленными глазами. – Черт возьми! Уже день наступил.
   Он поманил лакея и взял с подноса стакан вина.
   – Да уж за полдень, – заметил Джек. – Где нынче принц? Меня не было так долго, что я потерял связь со всеми.
   – Отправился в Брунсвик знакомиться с принцессой, – ответил Фокс, опорожняя бокал. – Похоже, грядет свадьба.
   Внезапно его налитые кровью глаза приобрели необычайную остроту.
   – А как насчет твоей свадьбы? Недавно слышал, как о ней болтали. Конечно, это чушь?
   Джек выглядел уязвленным.
   – Почему это все считают разговоры о моей свадьбе чушью? Неужели у меня репутация убежденного холостяка?
   Фокс растерянно смотрел на него:
   – Но ведь это неправда, Джек. Скажи, что это сплетни!
   Джек слегка склонил голову.
   – Это правда. Знаешь ли, однажды мужчина может пожелать оседлой жизни.
   – Ты… оседлой жизни? – фыркнул Фокс. – Кто она? – Глаза Фокса недоверчиво прищурились. – Неужели сестра Данстона? Ну, желаю тебе счастья. Надо нанести визит ее светлости.
   – Через недельку-другую, – ответил Джек. – Я хочу представить мою жену своим друзьям в удобное для меня время.
   Он снова слегка поклонился и зашагал прочь. Джек обходил зал, здороваясь со знакомыми, в то время как слухи о его браке распространялись по всему клубу, и он этому не препятствовал. К вечеру весь Лондон узнает о его женитьбе, и эта новость станет предметом сплетен за всеми обеденными столами на несколько следующих дней. И это будет продолжаться до тех пор, пока герцогиня Сент-Джулз не появится на сцене лично.
   Через некоторое время, не всерьез поиграв в кости, Джек удалился из клуба и пошел по Пиккадилли, останавливаясь по пути то здесь, то там и направляясь к дому Фортескью на Кэвендиш-сквер. Он и Арабелла прибыли в Лондон накануне, но, поскольку Джек держал полный штат прислуги и требовал, чтобы в доме все было на мази независимо от его присутствия, внезапное прибытие герцога и герцогини не вызвало переполоха среди челяди.
   – Ваша светлость…
   Его дворецкий отдал поклон и принял от хозяина шляпу с высокой тульей и трость с серебряным набалдашником.
   – Где герцогиня, Тидмаус?
   – Ее светлость наблюдает за разгрузкой цветов, – сообщил ему дворецкий деревянным тоном, которым он все-таки сумел передать, насколько неподходящей для герцогини он считает такого рода занятие.
   Что могло сойти в деревне, ни в коей мере не было уместно в городе.
   – Она в новой оранжерее. Похоже, ее светлость находит, что она непригодна для ее цветов. Поэтому послали за Маршем.
   – А, понимаю.
   Джек стянул лайковые перчатки.
   – Надеюсь, Марш смог успокоить герцогиню?
   Тидмаус снова отвесил поклон, принимая перчатки герцога.
   – Не знаю, ваша светлость. Пока еще ни ее светлость, ни Марш не выходили из оранжереи.
   Джек кивнул и слегка сжал губы. Марш был архитектором и строительным подрядчиком, и ему было отдано распоряжение построить оранжерею с тыльной стороны дома для орхидей Арабеллы. Образцы цветов последовали за ними в Лондон, упакованные со всей тщательностью, с какой женщина могла бы заботиться о своих детях. Похоже, что проект не встретил одобрения Арабеллы.
   Он зашагал к оранжерее и был встречен с восторгом Борисом и Оскаром, не терявшими времени даром и уже почувствовавшими себя здесь как дома. Они пританцовывали вокруг него, издавая восторженный лай. Он с отсутствующим видом потрепал их за уши, и от этой ласки они завиляли хвостами, поднялись на задние лапы и принялись теребить его изысканный серый сюртук.
   – Место! – приказал он им повелительно. – К сожалению, вы самая невоспитанная парочка в доме. Арабелла, я хотел бы, чтобы ты научила этих собак хорошим манерам.
   Арабелла, с расстроенным видом склонившаяся над ящиком с рассадой, выпрямилась и ответила:
   – Они просто возбуждены, потому что оказались в новом месте. Дома они ведут себя прекрасно.
   – Ты забыла, что я их там видел, – кисло заметил он. – Как я понимаю, у тебя затруднения.
   – Да, это все очень досадно, – сказала она, отряхивая пыль с юбок руками, испачканными землей. – Трельяжи, спроектированные Маршем, не будут освещаться ранним утренним солнцем. Орхидеи окажутся полностью на свету и не выживут. Им нужна тень. Я уверена, что объяснила это, когда ты посылал инструкции Маршу.
   – Прошу прощения, ваша светлость, – ответил обеспокоенный архитектор.
   На нем были негнущийся черный сюртук и бриджи – костюм, обычный для делового человека. Он теребил и мял свою треугольную шляпу.
   – Я не вполне ясно понял, что делать.
   – Меа culpa^[7], Марш, – сказал Джек с непринужденной улыбкой. – Уверен, что положение можно поправить.
   – О да, ваша светлость. И очень легко. Но ее светлость желает высадить свои цветы немедленно, а чтобы передвинуть трельяжи, потребуется несколько часов.
   – В таком случае они подождут несколько часов, – заявил Джек.
   – Но, Джек… – вступила в разговор Арабелла.
   Джек перебил ее. Когда дело касалось ее страсти к орхидеям, урезонить Арабеллу было невозможно.
   – Моя дорогая мадам, мы не в силах творить невозможное. Если орхидеи должны оставаться чуть дольше упакованными, то так тому и быть. Я предлагаю оставить Марша и его людей заниматься их работой и не мешать им.
   Арабелла нахмурилась. Она уже приняла решение пересадить самые драгоценные образцы на их постоянное место еще до ночи, и отсрочка не входила в ее планы. Она никак не могла с ней примириться.
   – Если нет другого выхода, пусть будет так, – сказала она недовольно. – Но боюсь, что некоторые из них погибнут.
   – Мы будем работать быстро, ваша светлость, – сказал Марш примиряющим тоном. – Мне помогают шесть человек, и, думаю, мы управимся к концу дня. И устроим ваши цветы наилучшим образом.
   – Ну уж нет! – возмутилась Арабелла. – Вы этого не сделаете. И это не цветы. Это орхидеи.
   – Не цветы? – удивленно пробормотал Марш, оглядывая экзотические соцветия, окружавшие его со всех сторон.
   – Ну, пожалуй, все-таки цветы, – смилостивилась она. – Но они очень ценные, совершенно особенные, Марш, и требуют очень бережного обращения. Вы должны позаботиться о том, чтобы никто до них не дотрагивался. Если вам понадобится передвинуть ящик, будьте любезны, обращайтесь с ним, как с драгоценной фарфоровой вазой. Любое сотрясение может их погубить.
   – Да, мадам. – Марш смущенно и робко разглядывал цветы.
   Он видел, что они отличаются от обычных хризантем или желтых нарциссов, но все же это были всего лишь цветы. А цветы никогда не погибали от сотрясения.
   – Пойдем, Арабелла, у нас еще полно дел, – сказал Джек, уверенно и твердо беря ее за руку и увлекая за собой.
   – Мне надо присматривать за работой здесь, – запротестовала она.
   – Нет, не надо, – заявил он. – Ты будешь только мешать. Марш теперь понимает, что надо делать. Поэтому предоставим ему самому справляться со всем.
   – Что ты имеешь в виду, говоря, что у нас полно дел? – спросила Арабелла, позволяя увлечь себя вслед за собаками, опередившими их. – Что это за дела?
   – Увидишь, – ответил Джек очень уж серьезно.
   Арабелла тотчас же поняла, что внутренне он потешается.
   – Я уже познакомилась со всеми слугами, – сказала она в раздумье. – Мы обсудили меню с Альфонсом и обязанности прислуги с Тидмаусом. Бекки и Луи умудрились поделить обязанности по распаковке вещей. При этом Бекки не понадобилось колотить его по голове совком для угля, правда, должна добавить, благодаря моему вмешательству. Так что еще надо сделать?
   – Ты, – сказал Джек, увлекая ее к широкой и пологой лестнице, – ты, моя дорогая жена, должна выполнять массу обязанностей… о! и позволь мне тебе напомнить, что в них не входит вмешательство в распри между слугами, как и обсуждение меню или управление делами в доме. Именно для этого я держу французского повара и образцового управляющего. Ты убедишься, что Тидмаус способен справиться со всем этим.
   Арабелла остановилась на лестнице и попыталась вырвать свою руку. Она смотрела на него прищуренными золотистыми глазами.
   – Не разрешите ли сообщить вам, сэр, что я хозяйка этого дома и намерена держать в руках бразды правления. В нем будет все идти так, как я сочту нужным, и мне плевать на то, что полагается делать герцогине в соответствии с этикетом. Дело в том, что я не герцогиня «вообще». В последние десять лет я вела большой дом, управляла обширным имением и делала это довольно успешно. Если вашим слугам это не понравится, то приспособиться придется им ко мне, а не наоборот.
   На этой решительной ноте она оборвала разговор и направилась вверх по лестнице. Собаки следовали за ней по пятам.
   Джек не спешил ее догонять. Он не мог опровергнуть того факта, что в хозяйственных вопросах она разбиралась отлично, но, похоже, Арабелла еще не понимала, что теперь у нее не останется времени на эти занятия. Она стала его герцогиней, и ей предстояло занять надлежащее место в его мире. Она не могла рассчитывать, что этот мир станет подлаживаться к ее вкусам и предпочтениям, даже если бы ее муж и стал это делать.
   Гордость не позволяла ему допустить, чтобы его жена стала посмешищем. Если бы ему удалось придерживаться своего первоначального плана и заставить ее жить в четырех стенах деревенского дома с кучей детей, цепляющихся за ее юбки, тогда ее пристрастия и странности не имели бы значения. Но раз уж ей удалось обернуть ситуацию в свою пользу, то придется примириться и с последствиями этого. Теперь она стала Фортескью и должна была нести за это ответственность. Конечно, он хотел, чтобы она расшевелила светское общество, чтобы она ворвалась в этот мир моды, но таким образом, чтобы гордость семьи Фортескью не пострадала, а слава приумножилась. Он углядел в ней эти возможности почти сразу, как только ее увидел, и полагал получить массу удовольствия от ее превращения в светскую даму. Но между пленительной эксцентричней дамой и нелепой чудачкой грань была очень тонкой.
   Впрочем, возможно, пока еще не настало время для того, чтобы бросить ей вызов. И потому, поразмыслив, он последовал за ней по лестнице.
   Апартаменты Арабеллы в герцогском доме состояли из ее спальни, гардеробной-уборной и будуара. Спальня была огромной и щедро меблированной стульями и диванами, чтобы принимать посетителей после пробуждения. Но у нее не было намерения следовать моде и позволять предполагаемым любовникам прохлаждаться здесь, пока она в нижнем белье и неглиже будет тщательно причесываться и выбирать туалет. От одной этой мысли уголки ее губ поползли к верху.
   Она вошла в будуар и, изумленная, остановилась на пороге. Комната была полна людей и завалена коробками и картонками, перевязанными лентами, и горами тканей. Борис и Оскар заворчали.
   – Что… ради всего святого! – воскликнула она и осеклась.
   – Ваша светлость. Такая честь!
   Худощавый человек в полосатом жилете, розовом шелковом костюме и пудреном парике выступил вперед и отвесил ей низкий поклон, не спуская настороженного взгляда с собак.
   – Для меня такая честь быть приглашенным предложить вам свои услуги.
   Арабелла бросила вопросительный взгляд через плечо, где теперь за ее спиной стоял Джек.
   – Я все тебе объясню в спальне, – ответил он.
   Он сделал знак двум полным рвения женщинам, находившимся в будуаре, и мягко повлек жену к двери, успев ее плотно затворить перед носом у собак.
   – Что происходит, Джек? Кто все эти люди?
   – Ну… – он начал загибать пальцы, перечисляя их, – здесь две модистки, одна белошвейка, зато самая лучшая в городе, и месье Кристоф, художник, с которым никто не сравнится, когда речь заходит о прическах.
   Он наклонился и поцеловал ее в уголок рта, его ладонь легла на ее затылок и властно удерживала ее голову.
   – Помнишь, как я однажды сказал, что хотел бы одеть тебя?
   Его язык прогулялся по ее губам и стремительно скользнул в ушную раковину.
   Она попыталась вывернуться и со смехом избежать влажного прикосновения – ласки, всегда вызывавшей отклик в нижней части ее тела.
   – А я-то думала, что тебе доставляет удовольствие раздевать меня, – пробормотала она, вертя головой, чтобы избежать его поцелуев.
   – И это тоже, – согласился он, перемещая руку и все не выпуская ее головы, чтобы иметь возможность совершить новую атаку на ее ухо.
   – Может быть, ты попросишь их сегодня удалиться? – предложила она, капитулируя под его напором.
   – Нет, я так не думаю. – Его рука снова завладела ее затылком и на некоторое время замерла там. – Как я уже говорил, предвкушение только обостряет наслаждение.
   Он смерил ее взглядом и чуть раздраженно покачал головой. Ее бледно-голубое батистовое платье было запачкано землей, шейная косынка сбилась, а шпильки выпали из волос.
   – Это следует привести в порядок немедленно.
   Он взял ее за руки и принялся разглядывать выпачканные в земле ладони и сломанные, и грязные ногти.
   – Отныне, моя прелесть, будешь надевать перчатки, если вздумаешь работать в саду.
   Арабелла грустно посмотрела на свои руки:
   – Ненавижу перчатки. Если я стану работать в перчатках, растения не почувствуют моих рук.
   – Ну, в таком случае будешь с ними разговаривать вместо этого, – посоветовал он, начиная расстегивать ее платье.
   – Я и разговариваю с ними, – сообщила Арабелла. – Зачем ты расстегиваешь мое платье?
   – Потому что иначе ты не сможешь примерить все, что необходимо, для того чтобы сделать твой гардероб полным, – терпеливо объяснил он. – Надо уточнить твои размеры и правильно подобрать цвета. На тебе должна оставаться только нижняя сорочка.
   – Чтобы примерить шляпы, сорочки мне недостаточно, – ответила она, пожимая плечами, чтобы сбросить не застегнутое платье. – Ты сказал, что нанял лучшую портниху в городе.
   – Это верно. Но шляпы подбирают в соответствии с шевелюрой, а то, что в этот момент надето на тебе, не так уж важно.
   Он решил отмести ее придирку и принялся наливать воду в таз, стоявший на умывальнике.
   – Вымой руки.
   Арабелла подчинилась и принялась вычищать грязь из-под ногтей. Она была рада предоставить Джеку право заниматься столь специфическим делом. Она знала свои возможности, и ее представления о нынешней моде были весьма туманными, потому что ее это прежде не интересовало. Но если уж ей предстояло занять место в мире, где моде придавалось большое значение, она предпочитала, чтобы все это было сделано должным образом.
   – Есть еще кое-что… – сказала Арабелла, облачаясь в пеньюар. – Я отказываюсь носить парик и пудрить волосы.
   – И то, и другое было бы преступлением против естества, – ответил он. – Я бы и не допустил этого, если бы ты пожелала испортить свое естественное богатство.
   Пальцы Арабеллы замерли на пуговицах ее неглиже. Внезапно она почувствовала, что вовсе не так снисходительна к своему мужу.
   – Я могу принять ваш совет, сэр, но не приказание.
   – Не вижу особой разницы, – заявил он.
   – В таком случае, сэр, вы слепец, – ответила Арабелла твердо.
   Джек смотрел на нее очень внимательно, и она заметила, как в его серых глазах блеснули опасные искры, но отказалась капитулировать.
   Джек знал, что может довести эту размолвку до скандала, стоит только попытаться настоять на своем, и ему хотелось это сделать. Ведь она была его женой. Она была его имуществом. Вот почему сейчас они оказались в спальне. И эта комната не была местом, где он мог сдаться. Это не входило в его намерения. Он мог отослать ее обратно в Кент, и у Арабеллы Фортескью не осталось бы выбора, кроме как подчиниться приказу мужа. Она обеспечила себе некоторую степень финансовой независимости в соответствии с брачным контрактом, но не оговорила своего места в жизни мужа.
   Но сейчас ему не захотелось прибегать к таким мерам. Или по крайней мере он был готов проявить снисходительность и не желал быть суровым.
   – Давай не будем придираться к словам. – сказал он, положил руку ей на плечо и повел ее в будуар.
   Потом прижался губами к ее уху и прошептал:
   – Не забывай, Арабелла, что ты моя жена.
   От этого заявления у нее пробежали мурашки по спине. Плечи ее выпрямились и обрели жесткость, но она проглотила свой гневный ответ.
   В своем будуаре Арабелла опустилась в шезлонг и принялась слушать болтовню двух модисток, обсуждавших привычки и предпочтения герцогини. Они разложили шелка, штоф, тафту, муслин. Ткани были полосатыми, с узором из веточек и цветов, вышитыми и простыми.
   – А это, ваша светлость, последняя мода. В таком платье на прошлой неделе была ее светлость герцогиня Девонширская в Карлтон-Хаусе, – объявила мадам Элизабет с торжеством, раскладывая платье из золотистой ткани, которое следовало надевать поверх нижних юбок, расшитых серебряной нитью.
   – Нет, – возразил Джек.
   – Почему нет? – спросила Арабелла, которая сочла платье шикарным.
   – Потому, – ответил Джек, – что у тебя фигура, предназначенная для нового стиля. С фижмами и кринолинами покончено. Ну, если не считать того, что их носят при дворе. И только.
   Он стоял спиной к камину, в котором горел огонь, потому что за окном был октябрь с его промозглой сыростью.
   – Но, ваша светлость, – запротестовала мадам Элизабет, – сама герцогиня Девонширская…
   – Я предпочитаю видеть герцогиню Сент-Джулз одетой по моде Директории, – ответил Джек, беря понюшку табаку.
   Наступила минута молчания, пока обе портнихи оглядывали свою заказчицу с головы до ног.
   – Ваша светлость правы, – задумчиво изрекла мадам Селеста. – У нее такая восхитительная грудь… Пардон, мадам, если вашей светлости будет угодно подняться… Благодарю, мадам…
   Она провела ладонями по груди Арабеллы так, что пеньюар обтянул ее.
   – Что вы думаете, мадам Элизабет?
   Этот заказ был слишком важен, чтобы соревноваться.
   – И такая талия, – сказала мадам Элизабет, натягивая ткань пеньюара на талии Арабеллы. – Очень тонкая по сравнению…
   – А бедра! – пробормотала ее коллега. – Совершенная гармония.
   – Очень хорошо, – согласилась Арабелла, отступая и хлопая в ладоши в знак полной покорности. – Думаю, вы обе создадите отличный гардероб для меня. Кстати, что это за стиль Директории? – Она покосилась на мужа.
   – Позволь мне показать тебе.
   Он подошел к секретеру, взял гусиное перо, обмакнул его в чернила и провел несколько линий по веленевой бумаге.
   – Смотри… теперь талию носят под грудью, а юбка ниспадает прямо от талии до щиколоток.
   Арабелла смотрела через его плечо, удивляясь простоте фасона. Положительно это выглядело как революция в моде. При столь выдающемся декольте корсаж не превышал трех-четырех дюймов. Грудь была столь хорошо обрисована, что это не оставляло простора для фантазии.
   – И никакого корсета?
   – Нет, естественность форм.
   – А как насчет нижних юбок?
   – Поверх сорочки надевают одну тонкую нижнюю юбку. И все. А иначе это повредило бы силуэту. – Он положил перо на подставку.
   – Но как же зимой? Я замерзну и простужусь насмерть, – запротестовала она, хотя ей уже начала нравиться идея столь простого туалета, не ограничивающего свободы движений.
   – О, не беспокойтесь, ваша светлость, – тотчас же откликнулась мадам Селеста. – Этот фасон предполагает, что вы будете носить поверх платья шали и накидки, а для очень холодных дней мы можем изготовить для вас теплый плащ.
   – Или тунику, – подхватила ее товарка. – Тунику-труакар или такой же плащ.
   – И что, это совсем новый фасон? – задумчиво спросила Арабелла.
   – О да, ваша светлость. Такие туалеты понемногу начинают носить повсюду на континенте, но в Лондоне это будет последний крик моды.
   Она сложила свои пухлые ручки и потерла их друг о друга при мысли о том, что будет первой портнихой, которая введет этот новый фасон среди модных дам Лондона. Она продолжала изучать новую клиентку, делая мысленно замеры и примечая особенности ее фигуры, которые следовало бы подчеркнуть или, напротив, затушевать.
   Арабелла смотрела на набросок и размышляла, откуда ее мужу столько известно о модах, только что воцарившихся по ту сторону Ла-Манша. Разумеется, он много знал о тенденциях моды вообще. Но, принимая во внимание то, как безукоризненно он был одет сам, едва ли можно было этому удивляться.
   – Очень хорошо, – сказала она наконец решительно. – Займитесь моим гардеробом. Вы можете работать вместе?
   – О да, мадам, – с готовностью отозвалась Селеста, кивая своей товарке. – Мадам Элизабет и я часто работали вместе.
   Мадам Элизабет улыбнулась и закивала с не меньшим энтузиазмом. Раз уж зашла речь о том, чтобы создать гардероб для герцогини Сент-Джулз, то тут было более чем достаточно работы для них обеих. Она извлекла сантиметр из кармана передника.
   – А теперь не разрешит ли ее светлость нам?..
   Арабелла любезно подчинилась измерениям и была вынуждена слушать комментарии обеих дам, по большей части из ряда вон выходящие по части интимности, что ее смущало.
   – А теперь насчет тканей, – сказала Селеста, откладывая наконец сантиметр.
   Она обратилась к образцам тканей, разложенных на спинках всех стульев.
   – Самые простые, – вмешался Джек. – Муслины, шелка, органди, может быть, еще тафта. Но никакого штофа или бархата.
   – Почему? – спросила Арабелла.
   Ей нравились отвергнутые им ткани. В них было богатство фактуры, способное удовлетворить ее запросы и вкус.
   – В твоем случае платье должно привлекать внимание к тому, кто его носит, а не наоборот, – ответил он. – Уж поверь мне, дорогая.
   – Но почему именно в моем случае? – Она начала находить эту беседу поучительной.
   – Ну, мадам, его светлость имеет в виду, что ваши краски столь необычны, что ничто не должно с ними соперничать, – сказала мадам Элизабет, расправляя во всю длину отрез кремового муслина с узором из серебристых веточек. – Думаю, это подойдет, ваша светлость?
   – Несомненно, – согласился Джек. – Цвета должны быть такими: кремовый, золотистый, слоновой кости, бежевый и, возможно, карамели…
   – Но ее светлость будет прекрасно смотреться в темно-коричневом шелке богатого насыщенного цвета, – высказала свое мнение Селеста.
   Джек размышлял, с критическим видом разглядывая жену.
   – Да, – согласился он. – Но никаких других цветов.
   – Случилось так, что я очень люблю зеленый цвет, – сказала Арабелла, решив, что обязана внести свою лепту.
   Она уже начинала чувствовать себя тряпичной куклой, с которой играла и которую наряжала в детстве.
   – Может быть, позже, – сказал Джек с отсутствующим видом. – Но для начала ты должна показываться одетой только в те цвета и ткани, которые я назвал.
   – Ее светлость будет на авансцене, – сказала мадам Элизабет. – И я предвижу, что скоро все светские и модные леди Лондона будут носить те же цвета.
   – В таком случае они дуры, – заявила Арабелла. – Эти цвета пойдут не к любому цвету лица.
   – Моды и плодят дур, – сказал ей Джек с насмешливой улыбкой. – А теперь поговорим о твоих волосах. Кристоф…
   Он поманил маленького аккуратного человечка в шелковом розовом костюме, молча стоявшего у окна во все время этой дискуссии с портнихами.
   – Mais oui, ваша светлость, – отозвался тот и с живостью направился к ним. – Если только ее светлость сядет… – Он отвесил поклон Арабелле и подвинул стул без подлокотников к зеркалу. – При таких красивых волосах, как у мадам…
   Как только она села, он приподнял тяжелую массу ее шоколадных локонов и, как ей показалось, почтительно попробовал их на вес.
   – Никогда никакой пудры, – объявил он.
   Арабелла раздумывала, был ли его сильный французский акцент подлинным или усвоен им для утверждения его реноме модного парикмахера и стилиста. Скорее всего он все-таки подлинный, решила она. В Лондоне сейчас было полно эмигрантов, пытавшихся хоть как-нибудь заработать на жизнь.
   – Сначала я должен их чуть укоротить, – сказал Кристоф, щелкнув парой ножниц с длинными концами. – Для классического стиля они должны быть немного короче.
   – Укоротите их, если уж это необходимо, – распорядился Джек, – но не слишком сильно.
   – Я решительно возражаю против этого, – заявила Арабелла. – И Бекки вполне способна справиться с моей прической.
   – В Кенте, возможно, – снизошел Джек. – Но не в Лондоне.
   У Арабеллы округлились глаза. Кристоф же сказал с полной серьезностью:
   – Может быть, научить горничную ее светлости убирать ее волосы в классическом стиле, если волосы слегка подрезать?
   – Разумеется, она этому научится, – решила Арабелла. – У Бекки положительно талант по части того, как причесываться.
   Она перестала протестовать и смотрела, как в зеркале отражается каждое движение француза: вот он поднял ножницы, щелкнул ими, и темные пряди дождем посыпались на пол вокруг ее стула. Ей показалось, что он срезал гораздо больше, чем чуть-чуть; но Джек, столь же внимательно наблюдавший за этой процедурой, не сделал попытки прекратить это жертвоприношение. И когда под деловитыми пальцами и быстрыми движениями ножниц парикмахера начала вырисовываться определенная форма прически, она уже наблюдала за ним без особой тревоги, а скорее, смотрела как зачарованная.
   – Вот! – Кристоф отступил назад с видом триумфатора. – Горничная вашей светлости сможет скопировать это.