Фэйзер Джейн. Почти невеста

   За спиной Арабеллы Джек взял небольшую понюшку табаку, невозмутимо разглядывая гостей. Виконт мучительно пытался придумать, что ответить супруге на ее вопрос.
   – Кто этот человек? – вопросила Лавиния, махнув веером в сторону герцога. – Что он здесь делает, леди Арабелла?
   – Прошу прощения, я думала, вы меня слышали, – сказала Арабелла бесцветным голосом. – Позвольте мне представить вам наследника моего брата и нового владельца Лэйси-Корт. – На мгновение глаза ее загорелись, когда она заметила смятение и любопытство в изумленном взгляде Лавинии. Арабелла повторила, тщательно подбирая слова:
   – Его светлость герцога Сент-Джулза.
   На мгновение воцарилось потрясенное молчание, и Джек, положив в карман табакерку, отвесил поклон.
   – Ваша светлость, – пробормотала леди (до сих пор герцоги не забредали в ее владения), – герцог Сент-Джулз… – Она протянула помертвевшую от волнения руку и пригладила голубиное гнездо, водруженное на голову, чтобы убедиться, что оно на месте.
   На ее губах затрепетала угодливая улыбка.
   – Он самый, мэм, – ответил Джек, снова отвешивая поклон.
   – Ну… мы, конечно… в восторге, ваша светлость. Это такая честь. Эслоп, поклонись его светлости.
   Она присела в реверансе, махнув рукой несчастному мужу. Эслоп покорно согнулся в низком поклоне, прижимая шляпу к груди.
   – Ваша светлость!
   Джек ответил ему лишь легким кивком, а его серые глаза на бесстрастном лице оставались холодными. Веер затрепыхался в руках ее милости.
   – Я не знала, что его светлость в родстве с графом Данстоном. Конечно, в подобных обстоятельствах для леди Арабеллы нет ничего непристойного в том, что она будет делить кров с родственником. Не так ли, Эслоп? – Она властно кивнула мужу.
   – Да, да, в этой ситуации, – забубнил виконт и невпопад добавил: – Я и не знал, что между этими двумя семьями есть родство.
   Его супруга пронзила Арабеллу вопрошающим взглядом:
   – Я так понимаю, что его светлость – ваш родственник, леди Арабелла?
   – Ничуть не бывало, – спокойно возразил Джек.
   Лавиния тотчас же обнаружила признаки возмущения такой безнравственностью:
   – В таком случае… как… как вы можете быть его наследником?
   – Разве вас это касается, мадам? – спросил Джек со слабой, но, несомненно, ледяной улыбкой.
   Леди Эслоп вспыхнула. Краска залила ее шею и сильно нарумяненное и напудренное лицо. Теперь ее негодование дошло до высшей точки.
   – Разумеется, это мое дело, если репутация нашего маленького сообщества под угрозой, а одна из наших соседок обесчещена, опозорена и благоприятное мнение о ней безнадежно погублено. И не важно, герцог вы или нет.
   – Боже милостивый, мэм, неужто столь сокрушительные последствия может повлечь за собой всего лишь двадцатичетырехчасовой визит? – спросил Джек с удивлением. – Леди Арабелла, неужели дело так скверно?
   Губы Арабеллы дрожали, но она овладела собой, хотя далось ей это нелегко. Она заговорила примиряющим тоном:
   – Леди Эслоп, мой брат назначил своим наследником герцога и, поступив так, отдал меня под его покровительство. Его светлость Сент-Джулз заменяет мне брата.
   – Не вижу разницы, – объявила леди. – Если, конечно, он не прячет где-нибудь в доме жену. Она здесь, сэр? – Леди Эслоп погрозила Джеку пальцем.
   Арабелла испытала укол жалости к этой женщине. Она ведь понятия не имела, с кем связывается. Поэтому поспешила сказать:
   – Мэм… леди Эслоп… Пожалуйста… в этом нет необходимости. Личные дела его светлости меня не касаются.
   – Вы понятия не имеете, миледи, какой урон это нанесет вашей репутации, – провозгласила Лавиния, и голос ее стал визгливым. – Я не могу вам разрешить оставаться здесь. Эслоп, вели подать наш экипаж. Леди Арабелла поедет с нами.
   Виконт посмотрел на Арабеллу, которая только покачала головой. Он поправил свой парик, кашлянул в кулак и попытался что-то произнести. Джек отвернулся, чтобы налить себе бокал мадеры из графина на пристенном подвесном столике. Он поднял графин, молчаливо предлагая выпить его милости, который, пробормотав что-то нечленораздельное, протянул свой бокал, чтобы его наполнили.
   – Эслоп! – воскликнула его супруга. – Ты не можешь пить с этим человеком. Мне не важно, что он герцог. Теперь скажи леди Арабелле, чтобы она захватила свой плащ. Она поедет с нами.
   Джек поднес бокал к губам. Виконт залепетал:
   – Моя дорогая, я не могу этого сделать. Это нас не касается… Леди Арабелла нам не родственница. Право же, мы не можем…
   – Ваш супруг совершенно прав, леди Эслоп, – заговорил Джек. – И, хотя я уверен, что вы беспокоитесь о репутации леди Арабеллы и ее нравственности, думаю, что она может сама позаботиться о себе. Уверяю вас, что ваше участие в таком деле, несомненно, нежелательно, ни в коей мере не оправданно и не умно.
   Лавиния недоуменно заморгала. Она почувствовала опасность, исходившую от этого человека, устремившего на нее взгляд серых холодных глаз. Она была не первой, кто терял дар речи под этим взглядом. Лавиния метнулась к Арабелле. При этом ее кринолин задел изящную вазу на золоченой подставке, и та угрожающе закачалась. Лэди Эслоп пыталась найти подходящие слова.
   – Вы об этом пожалеете, леди Арабелла. – Это было все, что ей удалось вымолвить. – Пойдем, Эслоп. Я приехала сюда с добрыми намерениями, а вовсе не для того, чтобы выслушивать оскорбления.
   Ее юбки взметнулись, высокая пудреная прическа, увенчанная голубиным гнездом, яростно закачалась, и она направилась к двери, ведущей из гостиной. Ее муж бросил беспомощный взгляд на Арабеллу и герцога, потом осушил свой бокал и, пробормотав какие-то бессвязные слова прощания, затопал вслед за супругой.
   Арабелла упала на диван, не в силах сдержать хохота:
   – О, Мэг будет рвать и метать, оттого что пропустила такое представление!
   Он только улыбнулся и продолжал цедить вино мелкими глотками:
   – Вас не волнуют сплетни?
   – О нет, – подтвердила она, вытирая выступившие на глазах слезы. – Я, конечно, пожалею об этом. Злоба Лавиния не имеет пределов. И ее угрозы не пустые, слова. Она растрезвонит по всему графству, что я погибшая женщина и живу во грехе с самим дьяволом. Смею предположить, что после этого я буду подвергнута остракизму.
   – Баррет заступится за вас, – предположил он.
   – Сомневаюсь, что даже вмешательство сэра Марка исправит дело, – ответила Арабелла. – Но мои друзья меня не оставят. А на остальных мне наплевать.
   – Кто ваш и друзья? – спросил Джек, не сводя с нее внимательных глаз.
   – Кроме Мэг и Барретов… еще Дэвид Кайл и его жена. Он викарий, младший сын графа Данливи. Он славный и не поверит ничему дурному, тем более тому, что я связалась с Люцифером. И Мэри тоже замечательная. Оба они очень добрые, – сказала она, сделав ударение на слове «добрые». – Но по большей части, общаясь с ними, я чувствую себя червяком.
   Она встала, полагая, что следующим ее нежданным гостем будет, вероятно, Дэвид. Лавиния не станет попусту терять время и изольет свой яд в его священническое ухо.
   – Пойду поработаю в оранжерее, – бросила она через плечо, направляясь к двери.
   – Буду ждать вас в столовой в пять часов. Надеюсь, что об этом мы договорились.
   – Как скажете. – Арабелла, закрыла за собой дверь.
   Всю оставшуюся часть дня она трудилась в грязи и жаре. Как и всегда, уход за орхидеями принес ей ясность духа. В то время как ее руки пересаживали, подстригали, поглаживали растения, ум ее работал ясно и четко. В середине дня она вышла поухаживать за розами и выполоть траву в саду камней, и там, утопая в запахе свежей земли, опираясь о нее руками и коленями, с глиной под ногтями, она вдруг с полной ясностью представила то, что весь день маячило на периферии ее сознания. Будет ли брак с Джеком Фортескью хуже, чем все остальное?
   Она и Мэг частенько обсуждали свои взгляды на брак как институт, предназначенный для порабощения женщин. Он всегда был таким, и едва ли оставалась надежда на перемены. По крайней мере пока право принимать законы оставалось прерогативой мужчин. Но некоторым женщинам удавалось устроить свою жизнь по-иному. Они заводили любовников, царили в литературных и политических салонах, покровительствовали искусствам и даже оказывали влияние на королей. Принц Уэльский был другом Джека. И разумеется, герцогиня, жена Джека, должна была бы встречаться с принцем и принимать его в своем доме. Почему бы ему не стать и ее другом? И не прислушиваться к ее советам? Разумеется, высказанным деликатно и умно. Она была двадцативосьмилетней девственницей, положенной на полку доживать свой век. Сама по себе такая судьба была ужасной… но оставаться старой девой и при этом утратить независимость было просто невыносимо.
   Арабелла присела, опираясь на ступни, совок выпал у нее из рук на колени, и она даже не заметила этого. Корнуолл, коттедж, огород, снисходительные родственники… Да о чем она думала? Она не могла спокойно отнестись к такому будущему. Разве в этом случае она обрела бы независимость? Она оставалась бы бедной родственницей, живущей из жалости как приживалка у людей, которых прежде никогда не видела. Не лучше ли принять судьбу и попытаться самой определять ее?
   Джек Фортескью был чертовски прав: у нее нет выбора. Он раздражал ее, но не так, как незнание причины, по которой он так настаивал на браке. Он погубил Лэйси. Почему же хотел спасти ее? Она ни на минуту не поверила, что в его планы входило компенсировать ей потерю. У него были свои мотивы, и она понимала, что, пока не узнает их, будет в проигрыше.
   Но ведь этот брак сулил ей и выгоды. Борис уткнулся носом в ее колени, и она нежно потрепала его за уши. Эта жизнь была ей по вкусу, всегда была… и ей не хотелось терять ее. Ее собаки, сад, дом, скромный комфорт и все то, что ей принадлежало и о чем она никогда прежде не задумывалась. И вот появилась возможность расширить свои горизонты. Эта мысль приятно возбуждала ее. Брак с Джеком Фортескью был ценой этой новой жизни. И насколько большой окажется эта цена?
   Она взяла совок и принялась с яростью выпалывать сорняки, до сих пор ухитрявшиеся не попадаться ей на глаза. Она испытывала большее, чем обычно, удовлетворение, выдергивая с корнем лишние растения и бросая их в кучу за спиной.
   Не было ли это похоже на символическое прощание с прошлым? Она его отбрасывала прочь. Арабелла покачала головой, нетерпеливо прогоняя эту фантазию. Нет, пока еще она не приняла решения. Арабелла подняла лицо к солнцу и ощутила тепло на веках, щеках и губах.
   Страсть. Она подняла руки ладонями наружу и попыталась физически оттолкнуть эту мысль. Нет… не теперь… не сейчас. Но все же из головы у нее не выходили слова Мэг о скудости, серости жизни, которую она вела в своем целомудрии старой девы. Могли брак с Джеком Фортескью избавить ее от этого?
   Ее прежде напряженные плечи расслабились и опустились. Она глубоко вздохнула. Собаки плюхнулись с ней рядом, тяжело дыша, и это было еще одним признаком безжалостного зноя в конце летнего дня. Фредерик проиграл Джеку Фортескью жизнь, состояние и, возможно, душу. Почему? Похоже, Сент-Джулз не посягал на ее жизнь. Состояния же у нее не было. Но душа ее – это было из другой области.
   Вскрикнув, она отдернула руку от куста чертополоха, который яростно атаковала. Было неразумно не обращать внимания на его шипы. Арабелла снова опустилась на корточки. Капелька крови выступила на пальце. Конечно, душа ее подвергалась некоторому риску. У нее возникло чувство, что, если она не проявит осторожности, Джек Фортескью проглотит ее целиком.
   Она пососала палец и сунула совок в карман передника, выпрямляясь из согбенного над розовым кустом положения. Волосы ее липли ко лбу, и она убрала их. Она ведь попросила Бекки приготовить для нее ванну заранее, а теперь уже было около четырех. Обед был назначен на пять, и времени у нее оставалось в обрез.
   Она щелкнула пальцами, подавая знак собакам, и направилась к дому.
   Арабелла почувствовала себя немного лучше, потому что теперь по крайней мере решение вырисовывалось. И тут нахлынули воспоминания о ее единственном злополучном сезоне в Лондоне. Неужели она вообразила, что и вправду сможет принять этот жалкий, мелкий и ничтожный мир и стать его частью? Мир, в котором показывать себя и видеть других было единственно важным?
   Но что могло быть хуже, чем жизнь до конца дней за счет подаяния ее корнуэльских родственников?
   Во что ей обойдется ее решение? Она провела рукой по влажным прядям, и ей показалось, что сейчас ее голова лопнет.
   Бекки ждала ее в спальне с дымящейся ванной, распространявшей аромат лаванды, и чашкой лимонного сока.
   – Я подумала, может быть, вы наденете платье из розового штофа, миледи? – спросила она, показывая на свежевыглаженное платье на кровати. – Его светлость всегда такой нарядный.
   – Да, это так, – согласилась Арабелла суховатым тоном, оглядывая свои взлохмаченные волосы в зеркале.
   – Сегодня вечером надо надеть корсет, мэм. И может быть, кринолин? – предложила Бекки, и в голосе ее Арабелла расслышала надежду.
   Корсет был необходим, чтобы платье сидело как следует. Но это была единственная уступка, на которую была согласна Арабелла. В кринолине нужды не было. Она вспомнила слова герцога о том, что он хотел бы сам выбирать для нее наряды, и решила, что это замечание задевает ее. Возможно, ее нынешний гардероб был немодным и выглядел деревенским, зато отлично подходил для загородной жизни. И почему же, черт возьми, он так странно выразился? В его замечании было нечто оскорбительное.
   – Только корсет, – твердо сказала Арабелла.
   У Бекки был разочарованный вид. Арабелла сделала попытку примириться с ней:
   – Право же, и для корсета слишком жарко, Бекки. Но я его надену, а ты причеши меня на свой вкус.
   Глаза Бекки сверкнули.
   – Попудрим волосы, миледи? Я сейчас принесу коробку с пудрой.
   – Нет, – возразила Арабелла с большим чувством, чем намеревалась. – Нет, Бекки. Все, что угодно, но только не пудра. – Она передернула плечами, вспомнив чудовищное сооружение на голове Лавинии Эслоп. – Мы отлично обойдемся лимонным соком, а при твоей сноровке, уверена, ты добьешься блестящего результата.
   Польщенная Бекки улыбнулась и принялась помогать Арабелле снимать грязную одежду.
   – О да, миледи. У вас такие красивые волосы. Причесывать их одно удовольствие.
   Арабелла ступила в медную ванну со вздохом наслаждения. Она скользнула в воду, подтянула колени к подбородку и откинула назад голову, в то время как Бекки принялась поливать ее волосы и массировать кожу головы, втирая в нее специальное мыло.
   – Как бы тебе понравилось жить в Лондоне, Бекки?
   Руки Бекки замерли.
   – О Господи, миледи! Город… Я бы не смогла там жить.
   – Если я уеду, ты отправилась бы со мной? – спросила Арабелла как можно непринужденнее.
   Бекки было всего шестнадцать, и пока она не давала повода думать, что у нее появился ухажер.
   – О, не знаю, миледи. – Бекки принялась полоскать мокрые локоны Арабеллы. – А вы уезжаете, леди Арабелла?
   – Я подумываю об этом, – ответила Арабелла. – И если уеду, хотела бы взять тебя с собой. Если, конечно, здесь нет кого-то, кто тебя удерживает. Право, Бекки, не думаю, что смогу без тебя обойтись.
   – О, миледи… здесь ведь моя мама, – сказала Бекки, поливая ее волосы лимонным соком.
   – Мы бы стали приезжать сюда на Рождество и каждый год на лето, – успокоила ее Арабелла. – И в Лондоне у нас будут лакеи, грумы и еще тысяча возможностей… Не думаю, что миссис Фит захочет лишить тебя такой перспективы.
   Арабелла подумала, что, прощупывая Бекки, в то же время убеждает самое себя.
   – Ну, не знаю, миледи, – ответила Бекки, но в голосе ее уже исчезли нотки сомнения.
   – Подумай об этом, Бекки. – Арабелла поднялась из воды, стряхнув с себя целый дождь капель, и потянулась за полотенцем. – Мы вернемся к нашему разговору через несколько дней.
   Она уже была готова, когда часы пробили пять. Бекки убрала ее волосы в шиньон, теперь возвышавшийся на затылке, напомадила локоны, свисавшие вдоль щек, специальным блестящим шоколадом и искусно перевила их лентами темно-красного шелка. Корсет приподнял ее грудь над низким декольте, а розовое платье из штофа облегало ее талию, подчеркивая пышность юбок.
   – О, вы выглядите прелестно, леди Арабелла, – восхищенно сказала Бекки. – Вы наденете жемчуга?
   Она подала шкатулку с драгоценностями.
   Арабелла открыла ее и вынула единственную нитку безупречно подобранного жемчуга. Как бы она ни осуждала отца за пренебрежение к ней, но уж если он что-нибудь покупал для нее, то это было лучшего качества. Она приложила жемчуг к шее, и жемчужины приняли розовый оттенок в отблеске ее шелкового платья. Точно такие же блики заиграли и на коже ее лица. Она прибегла к стольким ухищрениям ради обычного обеда дома, размышляла Арабелла, застегивая жемчуг на шее. Стоило ли состязаться в элегантности со своим сотрапезником? Хотя если бы она пренебрегла этим, то скорее всего оказалась бы в проигрыше. Арабелла взяла расписной шелковый китайский веер из рук Бекки, заткнула кружевной носовой платок за кружевную же манжету, спускавшуюся с рукава от локтя к запястью, и, оглядев себя, мысленно одобрительно кивнула, после чего поплыла вниз по лестнице.
   Джек, ожидавший ее у двери гостиной, услышал стук ее каблучков на лестнице и пересек холл, чтобы встретить ее у подножия. Он картинно раскланялся, лишь только она спустилась и оказалась рядом с ним. Серые глаза сверкнули, когда он оглядел ее. На мгновение его взгляд задержался на кремовом всхолмлении ее груди над декольте.
   – Добрый вечер, мадам. Примите мои комплименты.
   Арабелла посмотрела на него подозрительно, но в его учтивом приветствии не было и намека на насмешку. И она решила последовать его примеру.
   – Добрый вечер, ваша светлость, – ответила она, присев в глубоком реверансе.
   Он выглядел очень элегантно в хорошо скроенном шелковом сюртуке, где чередовались светло – и темно-зеленые полоски. Сюртук украшали крупные серебряные пуговицы и высокий воротник. Галстук его был сильно накрахмален. Волосы, как всегда, оставались ненапудренными и на затылке были собраны в конский хвост. Выпрямляясь после реверанса, она не могла не заметить, как простые темно-зеленые бриджи обтягивают его мощные бедра. Расстегнутый сюртук позволял их видеть. На этот раз при нем не было шпаги.
   – Не пройти ли нам к столу? – спросил он, предлагая ей руку.
   Франклин накрыл длинный стол с торжественностью, обычной, когда вся семья обедала вместе. С двух сторон сверкающего стола друг против друга стояло два стула, что затрудняло возможность видеть лица сидящих, потому что стол освещали массивные ветвистые серебряные канделябры и свет свечей, зажженных на их заостряющихся к верху концах, соперничал с лучами закатного солнца. Дворецкий в своей лучшей ливрее стоял у одного конца стола, ожидая, когда будет можно отодвинуть стул для Арабеллы. Другой слуга с той же целью находился возле места герцога. Арабелла села и, пробормотав слова благодарности, развернула салфетку. Она посмотрела через длинный стол на своего сотрапезника, и глаза ее сверкнули лукавством. Она подумала, что его светлость не рассчитывал на такую торжественность, когда настаивал на том, чтобы они обедали a deux^[5]. При таких церемониях это было все равно что обедать порознь. Он не садился на свое место, а стоял, держась одной рукой за спинку стула, не обращая внимания на выжидавшего слугу.
   – Нет, – сказал он наконец, – так дело не пойдет.
   Он обошел стол и сел рядом с Арабеллой.
   – Поставьте мой прибор сюда, Франклин, – обратился он к дворецкому, садясь справа от нее. – Я не собираюсь кричать во всю глотку через этот стол.
   Франклин выжидательно посмотрел на Арабеллу.
   – Делай, как говорит его светлость, Франклин, – распорядилась она.
   – Но, миледи, лорд Данстоп, ваш батюшка, всегда настаивал на том, чтобы…
   – Едва ли это теперь имеет значение, Франклин, – напомнил ему Джек, что было вовсе не обязательно, решила Арабелла с мгновенно вспыхнувшим раздражением.
   – В самом деле, ваша светлость, – смущенно сказал дворецкий.
   Он подал знак слуге переставить приборы.
   – И можете оставить нас, – сказал Джек любезно. – Мы сами о себе позаботимся.
   Теперь лицо Франклина стало еще более недоуменным, но он только поклонился и поставил на стол между ними серебряную супницу, снял с нее крышку, снова отвесил поклон и не спеша с важностью вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
   – О Господи! – не удержалась Арабелла. – Бедный Франклин. У него так сильно развито чувство приличия. Мой отец всегда требовал, чтобы за обеденным столом соблюдались все формальности.
   – А ваш брат? – спросил Джек, поднимая брови.
   – Там было все совсем по-другому, – ответила она лаконично. – Франклин меряет все старыми мерками.
   – Ну, они быстро привыкнут к новым порядкам, – беспечно заметил Джек. – Он взял разливательную ложку из супницы и наполнил тарелку Арабеллы. – Пахнет вкусно.
   Арабелла не стала возражать, но в ней снова поднялась волна раздражения против него. Его замечание было полно холодного пренебрежения к мнению слуг. Она подозревала, что Франклин пытался своим неукоснительным соблюдением ритуалов убедить самого себя, что нет ничего дурного в том, что леди Арабелла обедает наедине с чужим мужчиной. Если бы ей удалось настоять на своем и она обедала бы одна в своих комнатах, слуги чувствовали бы себя спокойнее и увереннее, потому что считали бы, что соблюдены все приличия. После визита Лавинии нынче утром стало ясно, что сплетни поползут по всему графству.
   Арабелла хмуро созерцала вино в своем бокале.
   – С вашим вином что-то не так? – спросил Джек.
   – Нет, – покачала она головой. – Все в порядке. – Она взяла ложку. – Теперь объясните мне, сэр, если на то будет ваша воля, в чем разница между вигами и тори и насколько она существенна.
   Джек вынужден был из вежливости соглашаться, хотя для него существовало множество более интересных тем.
   – По существу, тори – партия короля. Они поддерживают абсолютную власть монарха. Виги больше склоняются в пользу народной власти. – Он с хрустом разломил булочку, будто поставил точку.
   Арабелла нахмурилась:
   – Значит, виги сочувствуют Французской революции… революции, направленной против тирании монархии, клерикалов и дворян. Я, кажется, слышала, что вы причисляете себя к вигам. И что вы думаете о революции?
   Она смотрела на него, и глаза ее блестели, а взгляд был полон интереса.
   Джек выдержал долгую паузу. Вопрос был резонным и разумным. Она не могла знать, какие шрамы оставила на нем эта кровавая бойня, и все же ему потребовалось несколько минут, чтобы привести свей смятенные чувства в порядок и усмирить воспоминания.
   – Теперь осталось немного вигов, которые стали бы поддерживать законы, установленные кровожадной толпой, а революция принесла именно это. И никто не поддержал бы цареубийство.
   Арабелла мрачно кивнула. Казнь Людовика ХVI и Марии Антуанетты предшествовала наступлению во Франции царства террора. Анархия совершала свое триумфальное шествие по всей стране, и на основании того, что Арабелла видела в нескольких газетах, дошедших до нее, можно было заключить, что французские эмигранты, нищенствующие беженцы, затопили улицы Лондона.
   – Вы знали хоть кого-нибудь, кто был в Париже в то время, когда все это началось?
   Это был вполне естественный вопрос. Ведь было столько смешанных браков французских и английских аристократов. Немногие члены аристократических английских семей не имели родственников и друзей по ту сторону Ла-Манша.
   – Думаю, Фредерик был там несколько месяцев назад, – продолжила Арабелла задумчиво. – Когда я видела его в последний раз, он упомянул, что у него там какие-то дела. – Она покачала головой. – Не могу себе представить, какие еще дела могли быть у Фредерика, если не считать игры.
   Если, конечно, это не было бегством от кредиторов. Джек поднес бокал к губам.
   – Каким глупцом нужно быть, чтобы причалить сейчас к берегам Франции? – Он отпил вина. – Но ваш брат, моя дорогая, всегда был дураком.
   В его голосе она различила жесткость, и на мгновение его серые глаза блеснули арктическим льдом. Он осушил свой бокал одним глотком и тотчас же снова наполнил его.
   Несмотря на оранжевый шар заходящего солнца, видный в окно, в комнате стало ощутимо прохладно.
   Что такого сделал Фредерик, чтобы вызвать незатухающий гнев Джека Фортескью? Арабелла приоткрыла было рот, чтобы спросить, но так и не осмелилась задать вопрос. Она не могла его сформулировать в столь угнетающе холодной атмосфере и безмолвно продолжала есть суп, стараясь делать вид, что не обращает внимания на молчание, будто оно было самым естественным и обычным. Покончив с ним, она позвонила в колокольчик у своего локтя.
   Вернулся Франклин в сопровождении лакея, с трудом справлявшегося с подносом, нагруженным оленьим окороком, а также блюдом картофеля и карпом в соусе из петрушки, и пытавшегося скрыть свою неуклюжесть. Блюда были поставлены на стол. За ними внесены новые – бобы со сливочным маслом, артишоки и стеклянная миска с красносмородинным желе.
   – Миссис Эллиот надеется, что этого будет достаточно, леди Арабелла, – сказал Франклин. – Если его светлость пожелает птицы, то есть уже приготовленная с каперсами.