Фэйзер Джейн. Почти невинна

   — Он тоже так сказал. Просил отправиться вместе с ним в садик, где, по его словам, я могла бы наслаждаться прохладой, не опасаясь помех. — Магдалена слегка вздрогнула. — Не знаю почему, но он напугал меня.
   — Каким образом? — немедленно спросил Гай. Ему вдруг стало не по себе.
   — Мне показалось, что он хотел заставить меня идти с ним, — начала она, с трудом подыскивая слова.
   — То есть похитить?
   — Это глупо, знаю, но я так чувствовала. И еще… было в нем что-то знакомое… словно я уже видела его где-то… — Магдалена осеклась и пожала плечами. — Не могу связно объяснить.
   Гай еще больше помрачнел, не понимая, каким образом французский рыцарь мог угрожать Магдалене, пусть и не впрямую, тем более зная, что перед ним дама. Неужели принял ее за горожанку, открыто приманивавшую клиентов? Тогда все объяснимо. Грубая настойчивость в обращении с женщинами такого сорта вполне естественна. Но Кале принадлежал Англии, и дама только что сошла с борта корабля, на мачте которого развевался флаг Ланкастеров. Ни один француз не позволил бы себе оскорбить или обидеть женщину, приплывшую на этом корабле. Что, если… Но нет, Борегары еще просто не успели узнать о ее прибытии!
   — Возвращайся к себе, — велел он. — Надеюсь, ты уже успела понять, что тебе неприлично здесь находиться.
   — А ты не составишь мне компанию? Мне ужасно тоскливо и больше не хочется лежать в постели. Что, если нам прогуляться?
   Она с надеждой улыбнулась. Де Жерве почувствовал, как земля снова ускользает из-под ног.
   — Я не испытываю ни малейшей потребности в твоем обществе, — безжалостно бросил он. — Иди в дом. Если хочешь покинуть это место утром, постарайся провести оставшееся время в постели.
   И без того бледное лицо Магдалены сейчас напоминало своим цветом первый снег, а выражение глаз… Именно так она выглядела в тот день, когда Гай наказал ее за дерзкое поведение с Гвендолен. И тогда, как сейчас, была похожа на преданного и раненого олененка.
   Но Магдалена повернулась и без единого слова вошла в гостиницу.
   Церковный колокол прозвонил к вечерне, но шум не стихал. Эрин принесла ужин: блюдо миног и пирог с угрем.
   — Почему у них нет мяса? — едва слышно пробормотала Магдалена, не поднимая головы с подушки. — Запах рыбы, похоже, вовек не выветрится у меня из ноздрей, и я подумать не могу, чтобы взять ее в рот.
   — Но это вкусный пирог, госпожа, — запротестовала Марджери с набитым ртом. — И вы никогда не поправитесь, если не будете есть.
   Магдалена отвернулась и закрыла глаза.
   Час спустя с площади донеслись звуки музыки и громкий смех.
   — Там жонглеры, госпожа! — воскликнула Эрин, высунувшись в окно. — И фигляры!
   — О да, и, смотри, безумные танцоры! — вторила Марджери, едва не падая на улицу, так что Эрин пришлось схватить ее за передник. — Я видела их в Линкольне! Они мечутся, как помешанные, потому что одержимы дьяволом. Идите сюда, госпожа!
   Магдалена устало вздохнула, не имея никакого желания любоваться демоническими танцорами. Голова все еще болела, но не это было причиной ее тоски.
   — Почему бы вам не спуститься и не посмотреть представление? — предложила она.
   — О, мы не можем оставить вас, госпожа, — отнекивалась Эрин, хотя глаза ее сияли. — Может, вы тоже присоединитесь к нам?
   Магдалена покачала головой:
   — Нет, не хочется. Но вы идите. Сегодня вы мне больше не понадобитесь.
   Поломавшись для порядка, Эрин и Марджери надели накидки с капюшонами и помчались на площадь, где веселье с каждой минутой все больше разгоралось, становясь, по мнению Магдалены, просто необузданным. Она натянула простыню на голову и зарылась лицом в подушку. И должно быть, заснула, потому что когда в следующий раз открыла глаза, в комнате было темно, хотя с площади по-прежнему слышались крики, а свет факелов пробивался в окно. Она сама не понимала, что ее разбудило, но сердце отчего-то больно колотилось в ребра, а во рту пересохло. И тут в окне появилась тень, огромный, похожий на летучую мышь силуэт, и Магдалена сообразила, что некий инстинкт предупредил ее об опасности. Она уже открыла рот, чтобы закричать, когда тень бросилась на нее. В руке блеснуло нечто изогнутое.
   Магдалена отпрянула вбок, и нож вонзился в подушку. Горло сжало судорогой, и вопль умер, не родившись. Магдалена бросилась на пол, и как раз вовремя: согбенная фигура высвободила оружие и снова кинулась на нее. На этот раз она закричала, но кто мог ее услышать в таком гаме? Тогда Магдалена схватила с кровати простыню и бросила в убийцу. Простыня обмоталась вокруг державшей нож руки, и неизвестный грязно выругался. Магдалена снова вскрикнула и, как была голая, метнулась к двери. Скользкие от пота пальцы неловко возились с засовом. Гигантская тень выросла у нее за спиной, и она поняла, что это конец. Но все же, обуреваемая отчаянием, нырнула под его поднятую руку как раз в тот момент, когда дверь распахнулась.
   Случившееся потом представлялось как в тумане. Она прижалась к стене, пока Гай де Жерве и неизвестный схватились не на жизнь, а на смерть в безмолвном поединке. Внезапно в руках Гая осталась монашеская сутана, а неизвестный в штанах и рубахе метнулся к окну, одним невероятным прыжком вскочил на крышу и исчез.
   — Почему он хотел убить меня? — прерывисто выдохнула она, бросаясь к Гаю и вся дрожа от пережитого ужаса. Он прижал ее к себе, нагую, трепещущую, шепча нежные слова, пока она не успокоилась. — Не думала, что кто-то услышит мои крики, — выдавила она. — На улице так шумно…
   — Я проходил мимо двери, — пояснил он и, угрюмо насупившись, добавил: — Иначе ни за что не услышал бы.
   Она снова затряслась, и он вдруг отчетливо ощутил ее наготу: шелковистый изгиб ягодиц под его руками, грудь, вздымавшуюся от неровного дыхания. Гай вынудил себя оторваться от нее, но Магдалена с тихим протестующим стоном крепче прильнула к нему.
   — Держи меня. Мне так холодно и страшно. Что он мог поделать? Только снова обнять ее и позволить рукам остаться на прежнем месте.
   — Где твои женщины, крошка? — строго спросил он, озирая пустую комнату.
   — Я разрешила им посмотреть представление на площади, — пояснила она, устраиваясь поудобнее, ощущая не только как тепло его тела проникает сквозь кожу, но и кое-что еще…
   Там, где его руки касались ее, словно загорались огненные цветы, а внизу живота скапливалась приятная тяжесть.
   — Какая неосторожность! В таком месте нужно быть крайне осмотрительной. Им нельзя было уходить вдвоем, — высказался он, хотя не так сердито, как намеревался, потому что как раз в этот момент ее отвердевшие соски укололи его грудь и непокорная плоть невольно дрогнула и поднялась. Сверхчеловеческим усилием воли Гай оторвался от нее, отступил и поднял упавшую простыню. — Накинь на себя, и немного согреешься.
   Она с видимой неохотой взяла простыню.
   — Я бы предпочла, чтобы ты согрел меня в своих объятиях.
   Гай беспомощно уставился на нее, бессильный противостоять ее решимости затянуть их обоих в омут опасности и бесчестья.
   — Ты совершишь смертный грех, — повторил он, сам слыша, насколько неубедительно звучат его сентенции. Уже не было смысла отрицать силу его желаний. Он даже не был больше уверен, стоит ли пытаться сдерживать эти желания. Но пока Джон Гонт не объявит официально о ее вдовстве, игра, которую она затеяла, будет называться адюльтером. Правда, в подобных играх участвовали едва ли не все придворные, но для него это было почти немыслимым шагом.
   — Я люблю тебя, — сказала она, как говорила уже не раз. — И уверена, что и ты меня любишь.
   Конечно, он любил, хотя ни словом ей не обмолвился.
   Гай, не отвечая, подошел к окну и попытался разглядеть, что происходит на площади. Буйное веселье переросло в настоящую вакханалию. Вино лилось в канавы, в тени извивались сплетенные тела, а многие и не трудились искать даже столь ненадежного укрытия. Из переулка слышался женский визг то ли страха, то ли удовольствия. Похотливые служанки Магдалены наверняка воспользовались случаем. Оставалось надеяться, что исходом этой ночи не послужит чье-то набухшее младенцем чрево.
   Магдалена, успевшая завернуться в простыню, подошла, встала рядом и, положив руку ему на рукав, взглянула в лицо, словно пытаясь найти некое подтверждение своим словам, но когда заговорила, в голосе не было и следа обуревавшей ее страсти.
   — Почему меня хотят убить?
   — Подобная ночь безумного разврата и распутства порождает грабителей, убийц и разбойников, — объяснил он, вовсе не собираясь открывать ей истинную причину покушения. Сегодняшнее нападение не было случайным, но как мог он сказать ей правду?
   Магдалена не нашла в его словах ничего необычного, и Гай отвернулся, чтобы поднять с пола монашеское облачение без всяких меток, ничего не говорившее о своем владельце или о том, кто его носил, если это два разных человека, что казалось вполне вероятным.
   — Я поставлю стражника у твоей двери, — решил он. — Думаю, женщины еще не скоро вернутся.
   — Не оставляй меня одну, — попросила она со страхом. — А вдруг он снова попытается влезть в окно?
   Гай нерешительно переминался на месте. Ему вдруг пришло в голову, что его люди к этому времени могли попросту перепиться, а пьяный топот и бессвязные выкрики в коридоре говорили отнюдь не в пользу благонравия остальных обитателей гостиницы.
   — Хорошо, я останусь, пока не придут служанки. Ложись в постель.
   Несколько мгновений Магдалена нерешительно смотрела на него. Потом повернулась, медленно стащила простыню и закинула одну ногу на тюфяк. Гай затаил дыхание, сознавая, что она открыто соблазняет его, приглашая присоединиться к ней, хотя их нынешнее окружение не слишком способствовало любовным утехам.
   — Веди себя прилично, — грубо бросил он, подходя к постели. — Ложись!
   Для пущего эффекта он крепко шлепнул ее по округлой попке, и Магдалена, подскочив, поспешно спряталась под простыню.
   — Ты все испортил! — упрекнула она.
   — Я много раз твердил, что в такие игры не играю.
   — Твердил… — Она опустила ресницы и подтянула простыню до самой шеи. — Спокойной вам ночи, господин.
   Он немного постоял, глядя на нее и не в силах сдержать легкой улыбки. Похоже, он проиграл, но в любом случае обязан обеспечить ее безопасность.
   Гай уселся на подоконник, дожидаясь, пока шум наконец стихнет, а гуляки разойдутся по ближайшим переулкам либо улягутся спать прямо на площади. Имеет ли сьер д'Ориак какое-то отношение к сегодняшнему покушению? И кто он такой? Нужно будет поинтересоваться. Он поручит расследование Оливье, смуглому уроженцу Прованса, ловкому и подвижному, как обезьянка, и столь же умелому в добывании сведений, ибо он обладал способностью проникать в те места, куда простому смертному было нелегко попасть. Оливье был самым ценным лицом в свите де Жерве.
 
   Марджери и Эрин появились только в полночь, растрепанные, раскрасневшиеся, едва ворочавшие языками. При виде лорда де Жерве, сидевшего на подоконнике, в их опухших глазах мелькнули страх и раскаяние.
   — Госпожа разрешила нам идти, господин мой, — пролепетала Эрин.
   — И разрешила также вернуться в подобном виде? — язвительным шепотом осведомился он. — Пока вы пьянствовали и распутничали на улице, вашей госпоже грозила смертельная опасность. Еще повезло, что я не приказал вас высечь за небрежность и бесстыдство! — Он направился к двери и на ходу бросил: — Мы выезжаем на рассвете. Позаботьтесь, чтобы и вы, и госпожа были готовы отправиться в путь с первыми лучами солнца.
   Но на рассвете стало ясно, что собрать вещи и рассеянных по всему городу солдат — дело почти безнадежное. Те, кого удалось отыскать, были совершенно невменяемы, и похоже, что только два человека из всего отряда не страдали от последствий бурного веселья: он и Магдалена. Даже паж вертел головой с чрезвычайной осторожностью и выполнял поручения гораздо медленнее обычного. Гай смирился с необходимостью провести еще день и ночь в этом малоподходящем для ночлега месте, но в конце концов прошло целых три дня, прежде чем им удалось выбраться из Кале. Двоих его людей разъяренные граждане города обвинили в воровстве, и расследование вместе со стараниями уладить дело заняло двое суток. Гай рвал и метал, но терпел, понимая, что не может просто пренебречь жалобами французов, которые и без того были рады любому случаю выказать неповиновение английской короне.
   Недовольство Магдалены пребыванием в шумном, дурно пахнущем кабаке немного уменьшилось, когда Гай разрешил ей гулять по городу с вооруженным эскортом из оруженосцев и пажей. Если бы не ночное покушение, Магдалена решила бы, что ее слишком строго охраняют, но теперь приняла заботу Гая с благодарной улыбкой. Силы быстро возвращались к ней во время блужданий по оживленному порту. Девушка наслаждалась незнакомыми видами, сценами и ароматами под теплым сентябрьским солнышком.
   Наконец они тронулись в путь. Магдалена вместе со служанками уселась в крытую повозку, мягкие сиденья которой совершенно не защищали от ухабов и рытвин неровной дороги. Солдаты в сверкающих кольчугах внушали страх всем путникам. Герольд трубил в рог при виде каждого возможного препятствия, штандарты цветов Ланкастеров и де Жерве развевались по ветру. Создавалось впечатление, что двинулась в поход целая армия, и местные жители, привыкшие к тому, что в число так называемых воинских доблестей входят грабеж, мародерство и убийство, прятались и дрожали от страха, пока процессия не скрывалась за очередным поворотом дороги.
   Они завидели крыши аббатства Сент-Омер, как раз когда колокола зазвонили к вечерне, но едва приблизились к домику привратницы, встроенному в толстые стены, Гай мгновенно почуял неладное. Их должны были заметить издалека, а в таких случаях сестра-гостинница обычно выходила навстречу вновь прибывшим и вела в странноприимный дом. Но железные ворота оставались закрытыми, а вделанная в них решетка — опущенной. Гай велел пажу ударить в колокол, висевший у ворот, и все молча слушали, как звон странно гулким эхом отдавался в древних стенах аббатства, словно оно вдруг опустело.
   Послышалось неуверенное шарканье, словно каждый шаг требовал от неизвестного человека невероятных усилий. Решетка поднялась, и они увидели усталое морщинистое лицо. Бесцветные, исполненные скорби глаза под белым монашеским платом и черным капюшоном вопросительно взирали на них.
   — Я вряд ли могу чем-то помочь вам, друзья мои, — прохрипела привратница, даже не пытаясь открыть ворота.
   — Но почему? — возмутился Гай. — Мы просим ночлега у добрых сестер аббатства. Среди нас есть женщины…
   — А в этих стенах поселилась чума, — перебила сестра.
   Гай невольно отпрянул, вознося молитву святой Екатерине, своей покровительнице. Со времени жесточайшей пандемии, сорок лет назад опустошившей Европу, бедствие возвращалось с прискорбной регулярностью, поражая равно и богатых, и бедных, и господ, и крестьян, и служителей Божьих.
   — Да смилостивится Господь над вами, сестра, и над всеми в этом аббатстве, — произнес он.
   Решетка опустилась, и Гай направился к своим людям. Паж смотрел на него широко раскрытыми испуганными глазами.
   — Господин, теперь мы умрем? Гай покачал головой:
   — Мы же не входили в ворота.
   — Что случилось, господин? Почему нас не впускают?
   Магдалена обрадовалась случаю спуститься на землю и, едва передвигая затекшие ноги, направилась к ним.
   — В аббатстве чума, — пояснил Гай. — Придется искать убежища в городе.
   Город, носивший то же наименование, что и аббатство, показался минут десять спустя, но ворота тоже были закрыты, а стражники встретили путников угрозами, впрочем, довольно трусливыми, поскольку имели все основания опасаться воинственного вида и количества подступивших под стены воинов. А угрожали они тоже от страха и потому, что выхода не было.
   — В округе свирепствует чума, — кричали они, — и путешественникам въезд в город запрещен!
   Что ж, решил Гай, это единственный способ защититься от заразы. Правда, им придется ночевать под открытым небом. Конечно, можно было бы попробовать силой ворваться в город, а с таким большим отрядом это, вероятнее всего, удалось бы, но он не собирался воевать с жителями Сент-Омера, а тем более проводить ночь среди враждебно настроенных людей.
   Магдалена, до смерти уставшая от тряски и ужасно голодная, решительно заявила:
   — Если у вас есть шатры, сэр, почему бы нам не раскинуть лагерь? — Она широким жестом обвела равнину и добавила: — Смотрите, какая красивая река! И хвороста здесь много!
   — Пожалуй, ты права, — протянул он, — но вряд ли такой ночлег пристал леди де Брессе.
   — А леди де Брессе думает иначе, — возразила она. — Не могу представить ничего более приятного! И вечер просто чудесный.
   Вечер выдался действительно необыкновенный. Мягкий теплый воздух, напоенный ароматами сладкого базилика и шалфея, кружит голову. Повара без труда приготовят ужин на жаровнях, хранившихся в вещевом обозе. Мужчины прекрасно выспятся под звездами, а для тех, кто захочет, можно поставить шатры.
   — Я всегда мечтала об этом, — настаивала Магдалена. Гай, не сдержавшись, засмеялся при виде лукаво молящего личика. Ну и хитрая лисичка!
   Но задорный блеск глаз постепенно сменился чувственным сиянием, полный ротик слегка приоткрылся в улыбке, маленькие белые зубки прикусили нижнюю губу, и желание, сильнее которого он еще не ведал, нахлынуло на него, лишая воли.
   — Клянусь святым распятием, Магдалена, — шепнул он, — какими чарами ты меня околдовала? Ты и в самом деле истинная дочь своей матери.
   — Матери? Что ты о ней знаешь? — удивленно допытывалась она.
   — Что все мужчины были от нее без ума, — начал он, глядя куда-то вдаль. — Что она лишала их рассудка своей красотой и…
   Он вдруг осекся, словно очнувшись и поняв, что именно и кому говорит.
   И своим вероломством, едва не докончил Гай, но разве можно открыть ужасную правду этой милой невинной девочке, которая даже не успела осознать собственную силу.
   Никто и никогда не беседовал с Магдаленой о матери. Окружающие в лучшем случае упоминали ее имя. И теперь перед ней открылись новые горизонты. Она успела заметить выражение лица Гая, услышать странную интонацию его речей, и даже его внезапное молчание сказало о многом.
   — Не понимаю, — нерешительно пробормотала она. — Хорошо это или плохо — быть похожей на собственную мать?
   Гай сосредоточенно нахмурился.
   — Все мы дети своих родителей, — спокойно ответил он, — и ничего тут не поделаешь. У тебя рот Джона Гонта, его решимость и надменность. Кое-что ты унаследовала и от матери.
   С этими словами он повернулся и пошел советоваться со своими вассальными рыцарями, стоит ли разбивать лагерь под стенами враждебного города.
   Магдалена направилась к реке, обуреваемая странным, медленно растекавшимся по всему телу возбуждением, словно надолго затянувшаяся неопределенность наконец вот-вот разрешится. Что бы общего у нее ни было с матерью, именно это что-то заставляло трепетать Гая де Жерве, делало его мягким как воск. Куда девалась его обычная отчужденность?!
   На крутом берегу реки раскинули шатры, и в воздухе скоро разнеслись ароматы жареного оленьего окорока и говяжьих туш, захваченных еще из Англии. На траве расставили длинные раскладные столы, и дружная компания уселась ужинать под вечерним небом. Блюда подавали со всеми полагающимися за высоким столом церемониями, совсем как в поместье Хэмптон: пажи стояли за спинами рыцарей, наливая вино, слуги разносили тяжелые блюда со снятым прямо с жаровни мясом, менестрели наигрывали сладостные мелодии. Вся эта живописная сцена освещалась факелами, разогнавшими мрак.
   Магдалена, взяв большую ложку, налила в корку от каравая, служившую тарелкой, побольше мясного сока. Она так проголодалась, что совершенно забыла правила поведения, предписывавшие дамам клевать как птички, и, почти не жуя, проглотила хлеб, прежде чем отрезать маленьким кинжальчиком кусок жареной говядины.
   — Уж и не помню, когда так хотела есть, — призналась она Гаю, с виноватым видом вытирая пальцы платочком. — Наверное, потому что не обедала сегодня.
   — Пост — лучшее средство для возбуждения аппетита, — серьезно заметил он, осушив чашу с вином, переданную соседом. — Но я рад, что ты окончательно выздоровела.
   — Да, и завтра намерена ехать верхом, — непререкаемым тоном объявила она. — Больше я этой тряски не вынесу. Кроме того, так путешествуют только простолюдины!
   Гай рассмеялся.
   — Мне бы не хотелось оказаться на твоем месте, — признался он. — Но если ты намерена сесть в седло, пожалуй, лучше лечь спать пораньше.
   — Как по-твоему, здесь водятся волки? — неожиданно спросила Магдалена, разглядывая темные пространства, окружавшие их маленький лагерь.
   — Может быть. Но они не подойдут к огню, а я выставил часовых для охраны.
   Магдалена вздрогнула.
   — Я бы предпочла скорее встретиться с монахом-убийцей, чем с волками.
   Гай проницательно взглянул на нее.
   — Тебе нет нужды никого и ничего бояться, крошка.
   — Но ты не считаешь странным совпадением, что кто-то дважды нападал на меня? Те разбойники, что пытались похитить меня в Вестминстере, а теперь и недавнее покушение?
   — Мы живем в страшные, беззаконные времена, — небрежно заметил он. — Тогда, в Вестминстере, мы пустились в путь к вечеру, без надежного эскорта. Сами и напросились на неприятности. А та ночь… — Гай пожал плечами. — Весь город предавался буйному веселью, а грабители всегда извлекают пользу из хаоса.
   Магдалена кивнула, перекатывая между пальцами хлебную крошку.
   — Но не нужно забывать и об Эдмунде.
   — Эдмунд оказался один в лесу, который, как известно, кишит всяким отребьем.
   — Да… думаю, тут ты прав. Она поднесла ладошку ко рту, чтобы заглушить зевок.
   — Пойдем, я отведу тебя в шатер, где уже ждут женщины, — предложил Гай, вставая. — Шатер слишком мал для троих, но они могут спать на свежем воздухе.
   Магдалена нахмурилась.
   — Ты не боишься, что их обесчестят?
   Она обвела красноречивым взглядом лагерь: воинов, суетившихся у жаровен, чистивших доспехи, ужинавших, передававших друг другу фляги с медовухой и элем. Обстановка казалась спокойной, но кто знает, что случится, когда погаснут огни?
   — Сомневаюсь, что они будут так уж сопротивляться, — сухо обронил он, вспомнив, в каком виде вернулись служанки Магдалены.
   Та, весело хмыкнув, осторожно просунула в его ладонь свою. Гай на секунду застыл, словно собираясь отнять руку, но тут же смирился. В конце концов жест казался таким естественным!
   Но вскоре Гай искренне раскаялся в том, что позволил Магдалене такую вольность. Ее мизинец принялся чертить крошечные кружочки на его ладони. Он и не ожидал, что это простое движение окажется столь чувственным намеком на куда более вольные, тайные и разнузданные ласки, дозволенные только любовникам.
   Он хотел что-то сказать, но она повернула к нему лицо, очевидно, распознав женской интуицией, какое воздействие производит на него ее коварная игра. Он ощутил, что снова скользит в заманчиво разверзшуюся пропасть, вернее, летит очертя голову туда, где Магдалена успела раскинуть свою паутину. От кого она научилась подобным далеко не невинным вещам? Впрочем, откуда ему знать степень ее невинности? Она никогда не скрывала, чего хочет от него, и знала, что он желает от нее того же самого. Такие решимость и упорство в достижении подобной цели отнюдь не свойственны невинным душам. Возможно, она с самого рождения не была невинна. Разве женщины посланы на землю не для того, чтобы искушать мужчин? А ведь сам Джон Гонт сказал, что Магдалена явилась в мир в момент зла и предательства. И принесла с собой двойную опасность.
   Но в разгар его мрачных мыслей и тщетных стараний удержать себя на краю, не упасть в бездну порока она снова усмехнулась, тихо, лукаво, чувственно, и Гай понял, что пропал. Что безуспешно пытается выиграть время. Тем не менее он проводил ее до шатра и поспешно распрощался, пожелав спокойной ночи.
   Шатер действительно был очень мал и вмещал всего лишь один соломенный тюфяк. Было слишком холодно, чтобы спать обнаженной, как привыкла Магдалена, поэтому она, не сняв рубашку, заползла под меховую полость и долго лежала, прислушиваясь к звукам затихающего лагеря. Завыла одичавшая собака, и протяжные звуки были подхвачены всей стаей. У Магдалены мурашки пробежали по коже. В этом призыве слышалось нечто буйное, первобытное, настойчивое, будившее в душе некий странный отклик, которому, как оказалось, нужно было совсем немного, чтобы родиться и окрепнуть. Постепенно огромная приливная волна подхватила ее, понесла куда-то, наполняя тело непонятной страстной потребностью, обдавая жаром, несмотря на ночной холодок.
   Она с безусловной ясностью поняла, что время настало, хотя так и не смогла придумать подходящего предлога.
   Закутавшись в полость, она украдкой вышла из шатра. Часовой дремал на посту. Эрин и Марджери мирно похрапывали на земле.
   Легким призраком она прошла по лагерю. Темный мех и темные волосы сливались с ночной тьмой. Впереди смутно поблескивали огоньки еще не погасших факелов, обозначивших границы их лагеря. Привязанные к колышкам лошади фыркали и переминались, пощипывая травку. Все вокруг было тихо и мирно, ничто не тревожило покоя дремлющего лагеря.