[140]. Б. Н. Морозов обнаружил древнейший список ППК, датируемый концом XVI – началом XVII века и тем самым опровергающий все построения Кинана: он появился задолго до сочинений и Хворостинина, и Шаховского [141]. Б. Н. Флорей были обнаружены несомненные свидетельства существования переписки в XVI веке: «невежливая грамота» к царю, написанная Курбским, упоминается в русских посольских документах XVI века, подлинность которых неоспорима [142].
   Однако, несмотря на опровержение гипотезы Кинана, проблема здесь есть. Раз перед нами не оригинал, а поздние копии, то неизбежна постановка вопроса: насколько точно эти копии отражают оригинал? Вмешивались ли в текст поздние переписчики? Если да, то в какой степени? Что в дошедших до нас текстах осталось от Курбского и Грозного, а что – продукт творчества анонимных «соавторов» XVII века?
   Вопрос на самом деле непраздный, потому что сличение различных списков показывает: вмешательство в текст было, да еще какое! Письма существуют в нескольких редакциях, различающихся по содержанию и даже по объему. Скажем, краткая редакция Первого послания Грозного меньше пространной в несколько раз! Увы, современная наука не располагает адекватной методикой определения индивидуального авторского вклада в составление эпистолярных и литературных памятников, если они сохранились только в поздних списках. Правомерна постановка вопроса о неполной достоверности авторства Курбского, о степени принадлежности его литературного наследия и XVI, и XVII векам. Видимо, наиболее правильным будет следующий вывод: несомненно, что основа этих текстов – авторская, так же как невозможно отрицать поздние переработки произведений в соответствии с запросами и вкусами новой эпохи. Отсутствие списков XVI века говорит о том, что сочинения Курбского не были востребованы современной им культурной средой. Писатель Курбский в каком-то смысле опередил время, и его творчество оказалось гораздо созвучнее литературным и интеллектуальным запросам XVII века, чем и объясняется распространение рукописей сочинений князя именно в это время.
   Так о чем же спорили Грозный и Курбский, самый зловещий тиран Московской Руси и первый русский диссидент?

Курбский начинает спор: «Выблядок не преступит церковный порог», или Как царь из хранителя православия превратился в слугу Сатаны?

   «Я пишу к царю, изначально прославленному от Бога, пресветлому в православии, которому Господь даровал победы над многими царствами и который должен вести свой народ в Царствие Небесное и отвечать за него перед Христом, а в наши дни в наказание нам за наши грехи переродившемуся в еретика и союзника Дьявола и Антихриста, противопоставляющего себя истинному Богу... обладателю переродившейся совести, как будто грешник, пораженный от Господа проказой, совести, настолько испорченной, что подобную трудно найти даже у безбожных народов».
   С этих слов Курбский начинает свой заочный поединок с царем.
   В построении первой фразы Первого послания Курбского князь следовал стандартам эпистолярной культуры, определяющей стиль обращения к православному государю. Для посланий такого рода характерно наличие так называемого «богословия» – преамбулы, которая содержала бы формулу Божественного происхождения царской власти, объявляла высокие цели и задачи, стоящие перед российским монархом. Именно это Курбский и делает в первых строках Первого послания, определяя царя как прославленного Богом и пресветлого в православии. А затем князь выворачивает «богословие» наизнанку с помощью приема антитезы.И шокированный читатель видит на том месте текста, где положено находиться прославлению Божественного характера царской власти, обращение к Ивану IV как представителю антихристианских сил.
   Обвинение было страшным. Оно влекло за собой угрозу смут и мятежей: обязанностью любого православного человека было не подчиняться царю-еретику. Чем же Курбский обосновывал свои слова?
   Во-первых, из державы русского царя злыми силами изгоняются лучшие люди – например, сам князь Курбский. Называя себя гонимым,он как бы присваивал участникам переписки определенные роли: безвинно изгнанный из отечества праведник, обличающий впавшего в грех правителя, и сблизившийся с дьявольскими силами царь-еретик, преследующий подлинных христиан. Теперь на князя переходили все библейские характеристики гонимых истинных последователей Иисуса, а на Ивана IV – черты гонителей христианства.
   Во-вторых, царь совершает несправедливости и злодейства, уничтожая лучших людей на Руси. Данное обвинение содержит столь высокий эмоциональный накал, что процитируем его целиком: «За что, царь, ты истребил лучших людей из богоизбранного народа, Нового Израиля (Руси), и воевод, данных тебе от Бога для побед над твоими врагами, уничтожил различными способами, и победоносную святую их кровь проливал в Божьих церквях, что есть великий грех и преступление, характерное для язычников, истребляющих христиан, и обагрил их мученической кровью церковные пороги, и на верных слуг и соратников, хотящих тебе добра, по евангельскому слову душу за тебя полагающих, неслыханные в веках муки, и смерти, и гонения задумал, ложно обвиняя православных в изменах и колдовстве, и других непотребных вещах, и с большим старанием стремишься перевернуть весь миропорядок: свет обратить в тьму, а тьму объявить светом, и сладкое называть горьким, и горькое – сладким, этим ты совершаешь грех, за который, по пророку Исайе, последует Божий Суд и страшная кара и тебе, и твоему народу?»
   В Средневековье люди верили, что царь может принять на себя грехи всего народа. Но эта формула могла быть и вывернута наизнанку: еще в Библии говорилось, что за грехи правителя несут наказание его подданные. Это они будут гибнуть от эпидемий, нашествия иноплеменных, голода и бедствий – за вину государя перед Господом.
   В данном контексте обвинение Курбского звучало особенно зловеще: к 1564 году, в условиях затягивающейся Ливонской войны, на пороге опричнины, многие русские люди могли задумываться над тем, что Бог их за что-то карает. Кто-то потерял из-за пограничного набега литовцев жену и детей. Кто-то вернулся домой на побывку и обнаружил, что, пока он лил кровь за государево имя, поместье запустело, крестьяне разбежались, а дворянская семья сгинула невесть куда. Кто-то попал в царскую опалу – в 1564 году Иван Грозный предпринял первую за последние 15 лет масштабную «чистку» Боярской думы: впервые за эти годы ни боярство, ни окольничество не было пожаловано ни одному человеку, зато из думы по разным причинам, в том числе из-за репрессий, выбыло девять бояр и два окольничих, то есть почти четверть ее состава! [143]
   Мышление средневекового человека в условиях кризиса было милосердным для психики: раз нам стало плохо – то так нам и надо, это наказание за грехи. Надо покаяться, искупить их, и черные дни пройдут. Господь милостив. И тут Курбский объясняет: во всем виноват царь Иван, ставший еретиком, это за его грехи гибнет Русь православная! Какие мысли могли проснуться в головах? Страшно и подумать... И это могло особенно обеспокоить Ивана Грозного.
   В-третьих, Курбский обвиняет царя в черной неблагодарности: князь служил ему верой и правдой, а Иван Грозный в ответ обрушил на него страшные репрессии и вынудил бежать из страны. Курбский утверждал, что он абсолютно невинен: «Я умом своим прилежно размышлял, и совесть мою призывал в свидетели, и искал, и смотрел, и мысленно разглядывал себя самого, и так и не понял и не нашел, чем же я перед тобой виноват и грешен».
   В ужасном отношении Грозного к Курбскому особенно проявилось грехопадение царя: «И каких только гонений я от тебя не претерпел! И каких только бед и напастей ты мне не причинил! В каких неправдах и изменах ты только меня не обвинял! А все приключившиеся от тебя беды по порядку не могу и перечислить, потому что их слишком много, и горем объята душа моя. Но в целом могу сказать: всего я был тобой лишен и из Божьей Земли прогнан... Но за блага, которые я принес для тебя, ты воздал мне злом и на мою любовь к тебе ответил ненавистью, не допускающей примирения».
   Лживость Курбского очевидна. Из достоверно установленных фактов его биографии известно, что он вовсе не был безвинным. Совесть князя, к которой он столь пафосно апеллировал, лукаво молчала. Как уже говорилось, нет никаких сведений и о гонениях и репрессиях против Курбского до его бегства из России, можно лишь предполагать «малое слово гневно», некую размолвку с царем, никак, впрочем, не отразившуюся на карьере наместника Русской Ливонии. Нет никаких данных и об имущественных конфискациях, Курбский отнюдь не был «всего лишен». И, наконец, князь сам бежал, а вовсе не был изгнан. Но Курбский с такой энергией и литературным мастерством описал свои страдания и злодейства неблагодарного государя, что историки почему-то предпочитают верить ему, а не Ивану Грозному...
   Полагая свою роль в истории русской мысли равной царю Давиду в истории создания Библии, Курбский считал, что единственным справедливым судьей в его отношениях с царем может быть только сам Иисус Христос: «Или ты, царь, мнишь себя равным бессмертному Богу, соблазнившись в небывалую ересь? Будто ты уже не хочешь отвечать перед неподкупным судьей, надеждой всех христиан, богоначальным Иисусом, который будет судить весь мир по высшей правде, и при этом его суд не минует прегордых гонителей, которые будут наказаны за все свои прегрешения до их пределов, как сказано в Писании. Это Он, Бог мой Христос, сидящий на херувимском престоле справа от Величайшего из Высших, – судья между тобой и мною».
   Князь обещал продолжить праведную борьбу с позабывшим истинную веру царем, опять-таки прибегая к высоким сравнениям себя с христианскими святителями: «Кроме того, царь, хочу тебе сказать, что ты уже не увидишь лица моего до дня Страшного суда, как нечестивые иудеи не увидели лица апостола Павла, который ходил среди них и проповедовал Божественные истины. И не думай, что я буду молчать обо всем приключившемся: до конца своей жизни буду непрестанно выступать против тебя».
   Конечным итогом этой борьбы должно стать осуждение души Ивана Грозного и ее низвержение в ад на грядущем Страшном суде: «Не радуйся нашей гибели и изгнанию, не хвались своей победой над безвинно убиенными и заключенными и прогнанными вопреки Божьей справедливости, победой, которая на самом деле не победа: погубленные тобою стали христианскими мучениками за веру, на Страшном суде во время снятия пятой печати встанут у престола Господа и будут обличать тебя перед Богом день и ночь!»
   Обвинения Курбского очень патетичные, но, как нетрудно заметить, напрочь лишены конкретики. Он говорит о жертвах репрессий, но не называет их поименно. Он утверждает, что царь впал в страшные грехи, но о них пишет тоже очень неотчетливо. Все, что можно понять из перечня конкретных преступлений Грозного (помимо обвинения в гонениях и казнях), – это что царь окружил себя советниками-еретиками, которые шепчут ему в уши дурные советы. Они выступают губителями «души твоей и телу, которые подвигают тебя на Афродитский грех, блудодеяние и даже жертвуют для этого своими детьми, поступая хуже молящихся Крону, пожиравшему собственных детей».
   Что в данном случае имеет в виду Курбский? С «Афродитскими грехами» более-менее ясно. Под ними Курбский понимал развратную половую любовь. На это, в частности, указывает употребленный им термин «дела», который придавал обороту отрицательный смысл (ср.: «блудодеяние»). Склонность Ивана IV, женатого шесть или семь раз, к «афродитским делам» неоднократно подчеркивали современники.
   В XVI веке к «блудным» грехам и разврату относились: сексуальная жизнь в запрещенные церковью дни (пост, праздники, суббота и воскресенье и некоторые другие дни недели, чаще всего среда и пятница), сношения с чужими женами или растление девиц, сношения с иноверными, использование различных сексуальных поз (разрешалась только позиция «на коне» – мужчина сверху; «грех сзади» считался признаком языческого отступничества от своей веры, а «женщина сверху» – нарушением мирового порядка, поскольку со времен Евы жена должна занимать подчиненное положение), все виды нетрадиционных половых отношений (оральный, анальный и мануальный секс, в том числе «грех есть целоваться, язык в рот воткнув жене»), половые сношения с родственниками, «блудные помыслы», переодевание в несвойственную своему полу одежду, бритье бороды (за такое уподобление себя женщине человек мог быть предан анафеме), сон без ночной одежды, участие в «игрищах» с «песнями бесовскими, гуслями, сопелями и играми нечистыми», «блевание от объедения или перепития» или после поедания «хлеба богородичного», «грех есть помочиться на человека», «грех есть мочиться с другом, пересекаясь струями», «грех мочиться на восток», и даже блудным грехом был «смех до слез» [144].
   Мирян, запятнавших себя блудом и развратом, запрещалось допускать к причастию (по рекомендации святого Василия, вплоть до 15 лет!). Иоанн Постник предписывал наказывать за это трехлетним постом в сочетании с 250 земными поклонами в день. Независимая русская традиция, апокрифически возводимая непосредственно к Христу, предусматривала от восьми до десяти лет строгого поста в сопровождении тысячи земных поклонов в день. Однако на практике наказания были менее жесткими и варьировались в зависимости от типа и масштабов прелюбодеяния. Самым суровым являлось наложение трехлетнего поста без поклонов либо двухлетнего поста при 200 земных поклонах. Если прелюбодей не успел раскаяться и умер, то он лишался права на христианское погребение.
   Примечательно, что церковь придавала контролю за сексуальной нравственностью большее значение, чем за социальные прегрешения: так, на исповеди предписывалось в первую очередь очень подробно расспрашивать о проступках в половой сфере. Священникам выдавались специальные вопросники, насчитывающие по нескольку десятков весьма детализированных пунктов. А лишь затем нужно было вопрошать об убийстве, воровстве и других преступлениях против общества.
   На Руси кара за сексуальные прегрешения была жестче для лиц старше 30 лет, так как считалось, что они являются образцом для молодых. Также более строго преследовались рецидивы данных проступков. Наказание нарушавшего подобные заповеди царя должно было быть потому серьезнее, что он являлся нравственным примером для своих подданных. Считалось, что своими прегрешениями он «предает род человеческий Сатане». Курбский специально заострил внимание на данных грехах Грозного, чтобы усилить в глазах читателя впечатление от его антихристианского облика и придать вес своим обвинениям. Тем более что разнообразные проступки царя в этой сфере, видимо, действительно имели место.
   Гораздо непонятнее ситуация с таинственными «Кроновыми жрецами» в окружении царя. Речь должна идти о какой-то ситуации, когда отец жертвует сыном, отдает его на погубление государю, причем это погубление не разовое, а осуществляется систематически. Единственная известная нам ситуация при дворе Ивана Грозного в это время, к которой можно предположительно отнести данный сюжет, – намек на жертву А. Д. Басмановым своего сына Федора для чувственных утех царя. При дворе ходили слухи, зафиксированные в произведениях иностранцев, о гомосексуальной связи Грозного с его молодым фаворитом Ф. А. Басмановым [145].
   Данные обвинения Курбского лежат в русле его обличения «супротивства» и греховности государя. Содомия (средневековое название гомосексуализма) считалась страшным грехом, хотя, судя по ряду свидетельств, имела довольно широкое распространение в средневековом обществе. Само понятие возникло из библейского рассказа о грешных городах Содоме и Гоморре (Быт. 18: 20 – 19: 29).Поскольку в Библии не конкретизируется характер прегрешений жителей этих городов, то средневековыми теологами из аристотелевской философии было заимствовано понятие о содомском грехе как любом сексуальном поведении, отсутствующем в естественном, животном мире (сюда в первую очередь попадала однополая любовь).
   Правда, этого оказалось недостаточно, и церковь дополнила определение еще одним признаком: противоестественными считаются любые сношения, не предполагающие зачатие детей. Кроме того, в гомосексуализме видели потрясание основ существующего миропорядка. Правильно, когда женщина подчиняется мужчине, но мужчина не должен «покорять» таким образом другого мужчину, нарушать предписанные Господом тендерные роли, «феминизировать» своего партнера. Это являлось покушением на установленную Богом земную иерархию [146].
   Обличению содомии были посвящены многочисленные поучения и 33-я глава «Стоглава», по которой в качестве наказания полагалось отлучение от церкви (до покаяния и отказа от своих страстей). Святой Василий предлагал в качестве наказания 15-летнюю епитимью, однако обычно практиковались двух-трехлетние епитимьи, рекомендованные в правилах святого Иоанна Постника. Данный проступок видели причиной Божьего гнева, насылаемого на христиан.
   Таким образом, обвиняя царя в склонности к содомии, Курбский намекал сразу на два православно-этических согрешения Ивана IV: во-первых, он, как потрясатель основ христианского миропорядка, должен быть отлучен от церкви, пока не прогонит «ласкателей», губящих его «душу и тело». Иначе, во-вторых, именно его непристойное поведение послужит причиной «пагубы» и бедствий для всего православного народа.
   Интересно, что с призывом бороться с содомией и обличением этого греха между 1547 и 1551 годами обратился к Ивану IV его духовный наставник протопоп Сильвестр [147]. Примечательно, что в ответном послании царь, парируя буквально каждое обвинение Курбского, на данный пассаж ответил невнятно, заявив, что «губителей же душе нашей и телу нет у нас». При этом Грозный не отрицал своей склонности к плотским прегрешениям, но оправдывался тем, что «хотя и порфиру ношу... но, подобно всем людям, я немощен в усмирении плоти, и отягчен ее зовом по естеству...» и «все мы человеки» [148].
   Кто в послании Курбского мог иметься в виду под злокозненными боярами? Накануне введения опричнины в число приближенных к царю входили бояре А. Д. Басманов-Плещеев, В. М. и Д. Р. Юрьевы, И. Ф. Мстиславский, И. Д. Вельский, Л. А. Салтыков, П. И. Шуйский и др. [149]И Курбским на страницах его «Истории...», и в независимых русских летописях негативное влияние на царя в начале 1560-х годов, вызвавшее введение опричнины, приписывалось представителям двух родов: Басмановых-Плещеевых и Юрьевых-Захарьиных. Курбский в своей «Истории...» под шурьями-ласкателями определенно имел в виду В. М. и Д. Р. Юрьевых: «...паче же шурья его и другие с ними нечестивые губители всего тамошнего царства».
   Пискаревский летописец приписывает учреждение опричных порядков «злому совету» В. М. Юрьева и А. Д. Басманова [150]. Именно А. Д. Басманов играл ведущую роль на этапе организации и первых лет существования опричнины. Скорее всего, здесь говорится о нем или о его сыне Федоре. Вероятно, можно в данном отрывке усмотреть намек и на Юрьевых. Определеннее что-либо сказать трудно, так как далеко не все тайны двора Ивана IV нам известны.
   Между тем узнать эти тайны было бы небезынтересно: по мнению Курбского, среди этих зловредных приближенных царя и находился самый настоящий Антихрист, который и сбил царя с пути истинного и способствовал его антихристианскому перерождению: «И слышал я от Святого Писания, что от Дьявола будет пущен на христианский род губитель, зачатый в блуде богоборный Антихрист, и сам знаешь, сам видишь в своем окружении советника, всем известного, который ныне шепчет ложь в уши царевы и проливает кровь христианскую, как воду, и погубил до конца уже всех сильных во Израили, цвет твоего богоизбранного народа, как будто он по своим делам соратник Антихриста: не годится тебе потакать таким, о, царь!».
   Антихрист (греч. ’??????????s – «противохристос») – в христианстве противник Иисуса Христа, носитель абсолютного греха («человек беззакония, сын погибели»), противящийся всем Божьим заповедям и превозносящийся превыше всего, выдающий себя за Господа Бога (2 Фес. 2: 3 – 4).Он воплощает в себе абсолютное отрицание веры в Христа ( 1 Ин. 4:3; 2 Ин. 1:7).Однако при этом Антихрист – не сам Сатана, а лишь его посланник, земной человек, принявший, по выражению толкователя Нового Завета Феофилакта Болгарского, всю дьявольскую силу.
   Относительно происхождения и времени появления Антихриста Священное Писание не дало однозначных ответов. Из него явственно следует лишь то, что Антихрист придет перед Вторым пришествием Христа и 42 месяца процарствует на земле, но будет сражен Иисусом, вторично сошедшим на Землю. Однако средневековые теологи (Августин Блаженный, Феодорит Киррский и др.) путем толкований дали развернутую трактовку жизни и деятельности Антихриста. Согласно ряду легенд, он родится от монахини, нарушившей обет безбрачия, или от кровосмешения (инцеста), или от блудницы, лицемерно выдающей себя за девственницу. Именно такую трактовку приводит в Первом послании царю Курбский.
   Почему Курбский, перечисляя все тиранства и антихристианские деяния Ивана Грозного, обращается к образу Антихриста?
   Для этого надо вновь обратить внимание на эсхатологические пророчества. Например, в Тибуртинской Сивилле, составленной при Константине II (337 – 340), повествование построено в виде толкования сновидения 100 сенаторов о десяти солнцах. Каждое солнце обозначало одно из человеческих поколений или родов, в 9-м фигурировал Константин Великий. Согласно Сивилле, явится последний царь, rex Graecorum cujus nomine et animo Constans,который отомстит за христиан, и в его царство будет мир и великое плодородие. Но в этот благословенный век и родится Антихрист из колена Данова. С севера обрушатся нашествием народы, закованные Александром Македонским. Тогда царь придет в Иерусалим и на Голгофе передаст свое царствование Богу и Отцу. Это вызовет кратковременное вокняжение Антихриста, но затем его бесславную гибель и пришествие Христово.
   Таким образом, если признать существование в Московской Руси идеи, что православный царь является проводником русского народа в Царствие Небесное и нарастание эсхатологических настроений в начале 1560-х годов, то смысл обвинений Курбского становится понятен и особенно опасен для царя. В том, что грядет скорое Второе пришествие Христа, были согласны и князь Андрей, и царь Иван. И оба были убеждены, что к нему надо готовиться. Только Курбский видел эту подготовку в покаянии и соблюдении благочестия, а Грозный – в активизации роли православного государя как наместника Бога на земле, вплоть до организации казней грешников «в последние времена».
   Но! Накануне Конца света должен появиться не только «последний царь», но и Антихрист. Грозный был готов стать «последним царем» и приступил к исполнению этой роли. Но Курбский ставил вопрос: не соблазн ли это? Не стал ли обратившийся в «супротивство» царь на самом деле слугой, предтечей Антихриста и чуть ли не самим Антихристом?
   При этом он напрямую не обвиняет царя (хотя характеристики, даваемые им Грозному, аналогичны атрибутам Антихриста), но говорит о появлении возле государя некоего льстивого советника, с которым-то и можно отождествить Антихриста. К сожалению, личность этого советника достоверно не идентифицируется. Самым аргументированным является предположение, что речь идет об уже упоминавшемся А. Д. Басманове.
   Однако непонятно, почему Курбский называет этого советника «выблядком», незаконнорожденным. Историк Р. Г. Скрынников предложил следующее объяснение. Отец Алексея, Данила Басманов, попал в плен к литовцам в 1514 году и так и умер за границей. Первое воеводское назначение А. Д. Басманов получил очень поздно – в 1544 году, то есть, судя по датировке пленения отца, в 30-летнем возрасте, что нетипично для дворян того времени. Возможно, он родился позже или долго не мог добиться никаких постов из-за слухов о своем рождении от другого отца? [151]Предположение, конечно, очень зыбкое – нет никаких гарантий, что до нас дошли всесведения о службах Басманова. Мы уже писали, что о начале службы того же Курбского сведения также путаные и имеют лакуны. Видимо, это общая ситуация для того времени – начальные этапы карьеры, как маловажные, плохо фиксировались в документах.
   Так или иначе, образ Антихриста служит Курбскому в качестве дальнейшей аргументации главной идеи своего послания: доказать «супротивный», нехристианский характер власти Ивана IV. Слова князя об Антихристе в окружении государя несли непосредственную угрозу для трона: по средневековому менталитету, присяга на верность царю, вступившему в союз с Антихристом, утрачивала силу. Долг христианина заключался не в покорности такой власти, а во всяческом противодействии и борьбе с ней. Любой пострадавший при этом становился святым мучеником.
   Тема «выблядков» в конце Первого послания получает неожиданное продолжение. Уже после своей подписи под посланием Курбский неожиданно возвращается к письму и помещает одну-единственную библейскую цитату. Но такую, что царь буквально взвился. Филолог В. М. Сергеев обратил внимание, что ответ на основной текст Первого послания занимает в послании Ивана Грозного 18 процентов текста, а ответ на две строчки постскриптума Первого послания – 15 процентов