Страница:
В каждом уезде составлялись специальные списки дворян, которые должны были собираться на службу от данного уезда. Начиная с 1556 года они назывались «десятни». Когда объявлялся сбор дворянского войска, то проводился смотр, явку на который проверяли как раз по этим десятням. Десятни были верстальные – в них фиксировалось полагающееся дворянам денежное и земельное жалованье согласно их статусу, то есть «версте», а также разборные и раздаточные – в них фиксировались отношение дворянина к службе, факты явки и уклонения от службы и т. д. Десятни из регионов посылались в Москву, в специальное ведомство – Разрядный приказ. Там они и хранились, в них делались отметки о служебных назначениях, земельных пожалованиях, ранениях и т. д. Копии десятен передавались в Поместный приказ, который непосредственно ведал раздачей земли в поместья. Земля, которая давалась помещику, называлась «дачей».
Государство не всегда выполняло свои обязательства по размерам дач. Судя по документам, нередко бывали случаи, когда дворянин получал меньше земли, чем ему полагалось, или не получал вообще ничего. Например, в 1577 году дворяне Путивля и Рыльска жаловались, что лишь 69 человек имеют поместья, причем часто гораздо меньшие по размерам, чем положено, а 99 человек из списочного состава вообще не получили земли. Власти выплатили денежную компенсацию, адекватную положенным размерам поместья, но земли так и не дали. Также часто возникала ситуация, когда помещик владел несколькими небольшими поместьями, разбросанными в разных уездах. В этом случае ему было легко стать «нетчиком» (от слова «нет» – «отсутствует»; так называли неявившихся на службу), потому что было совершенно неясно, в каком же из уездов его призывать на службу. В 1575 году вышел специальный указ, предписывающий давать дачу только в одном уезде, в котором и служит дворянин. Но на практике он не выполнялся.
Согласно принятому при Иване Грозном в 1556 году «Уложению о службе» каждый дворянин был обязан, помимо личной явки, выставить с каждых 100 четвертей (одна четверть равнялась примерно 5,6 гектара – около 5600 квадратных метров) земельного владения одного конного воина в полном доспехе, в случае сбора войска для дальнего похода – со сменным вторым конем. Если дворянин был беден, имел мало земли и не мог выставить положенного количества воинов, то нормы служебной повинности на него снижались. Были случаи, когда обедневших дворян переводили в гарнизонную службу или вообще исключали из списков служилых людей.
Размеры поместных дач при Иване Грозном колебались от 100 до 400 четвертей земли. На практике кто-то получал меньше, а кто-то, соответственно, больше, если присовокуплял новые поместные раздачи к своим прежним владениям или владел поместьем наряду с родовой вотчиной. Помещики делились на статьи (в зависимости от знатности и служебных заслуг). Например, в 1550 году дворянам, наделяемым поместьями под Москвой, было установлено дополнительное денежное жалованье: помещикам 1-й статьи – 12 рублей, 2-й статьи – 10 рублей, 3-й статьи – 8 рублей.
За выставленных дворянином боевых холопов-послужильцев от государства полагалось дополнительное, помимо поместья, денежное жалованье. Если дворянин выставлял людей больше, чем положено, он получал за них дополнительно довольно большие деньги, которые рассчитывались по специальной таксе, в соответствии с тем, как эти дополнительные люди вооружены. Например, полный доспех стоил 4,5 – 5 рублей, сабля – 3 рубля, шлем – 1 рубль.
Эти цифры интересно сравнить с ценами, бытовавшими в Русском государстве в середине XVI века. Так, конь стоил от 60 копеек до 10 рублей, овца – 15 – 30 копеек, корова – 10 – 25 копеек. Зерно (хлеб) мерили на так называемые четверти – примерно 210 литров. Одна четверть зерна стоила от 10 копеек до 1,5 рубля (цена зависела от сезона и от урожайных или неурожайных лет). Килограмм свежего мяса (говядины) стоил около 16 копеек, бочка молока – не более 25 копеек, 100 яиц – 3 – 4 копейки.
Если же дворянин не мог выполнить норму выставления воинов или плохо вооружал их, то на него налагался штраф пропорционально «недополученным» воинам или доспехам.
Воинская служба дворян делилась на городовую (осадную) и полковую. Первая – в городских гарнизонах – считалась менее престижной, и ее обычно несли или бедные (мелкопоместные) дворяне, или не способные по состоянию здоровья (например, из-за ранения) нести полевую службу (им в таком случае урезались размеры поместных окладов). Городовая служба была пешей, за нее государство не платило дополнительного денежного жалованья. Более престижной была полковая служба, которая делилась на дальнюю – участие в далеких походах на соседние страны, и ближнюю (пограничную, или береговую, поскольку главный южный рубеж обороны России находился на реке Оке).
Низшими ступенями дворянской службы были должности, на которых дворянин исполнял какие-то поручения или оказывался в специальной команде, исполняя особые поручения. Последний случай назывался «быть в приказе», то есть в особом распоряжении вышестоящего лица. Низшими служилыми должностями были приставы, неделыцики и головы. Приставы обычно сопровождали посольства, несли службу по наведению порядка на улицах, ездили с военными донесениями и т. д. Неделыцики выступали в качестве силовых исполнителей судебных решений и постановлений властей, охраняли сборщиков налогов. Возможно, происхождение их названия связано с тем, что они несли свою службу «по неделям», а потом состав команды неделыциков менялся. Головы являлись младшими командирами в дворянских и стрелецких полках (обычно командовали одной или несколькими сотнями воинов).
Более высоким уровнем службы было служить при государе, в его дворе или в государевом полку. Здесь высшей должностью был конюший – смотритель царских коней. За ним шел оружничий – хранитель царского оружия (пусть в реальности царь никогда не брал в руки это оружие). За царем ездили воины, которые возили знамя, три лука с колчанами и стрелами (саадаки), рогатину, просто копье, меньшое копье, сулицу (большой метательный дротик), топор, а с 1563 года – еще и пищаль. У каждого из хранителей этих предметов доблести и вооружения были помощники – поддатни. Кроме того, за государем неотступно следовала личная охрана, вооруженная топорами особой формы, – большие рынды и малые рынды. Таким образом, набиралась довольно внушительная свита, и для большинства представителей знатных московских фамилий карьера начиналась со ступеней рынды или оруженосца «с копьем» возле государя.
Высшие воинские должности – должности воевод – занимали представители высших гражданских аристократических чинов, бояре и окольничие, а также выходцы из родовитой аристократии – князья. Рядовой дворянин мог попасть только на малозначительную воеводскую должность, в отдаленный маленький город или военачальником маленького отряда в незначительном походе. Воеводы были при Государевом дворе (дворовый воевода), в полках и в городах. В городах они могли выполнять функцию наместника, но иногда, в случае военной опасности, и в пограничные города назначался особый осадный воевода. Как правило, срок воеводской службы на конкретной должности – в полку или в городе – был один год, отчего она называлась: годованье. Через год происходило новое назначение.
Порядок назначений определялся принципом местничества. «Местами» назывались предыдущие службы предков. Дворянина нельзя было назначить на должность низшую, чем служили его предки: это считалось «невместным», «порухой чести». В результате при получении постов аристократы ревниво следили, чтобы не оказаться ниже определенного «должностного порога»: в таком случае они могли навлечь «поруху» на весь род, отодвинуть его вниз в местнической иерархии. Поэтому считалось, что лучше умереть. Власти понимали всю невыгоду таких порядков: очень часто случалось, что дворянин не хотел брать грамоты о его назначении, считая, что получил слишком низкую должность. Еще чаще приходилось ставить во главе войска знатного и «выслуженного», но совершенно бездарного человека. Но поделать с этим ничего не удавалось. Местничество не смог одолеть даже Иван Грозный. При нем неоднократно издавались указы об отмене местничества (первые – в 1549 и 1550 годах), приказывалось, что в эти походы «воевод посылать без мест». Воеводы не верили, считали это лукавством, являлись пред государевы очи, шли на плаху – но допустить «поруху» родовой чести было страшнее... Местничество русское правительство победит только век спустя, в 1682 году, когда царь Федор Алексеевич найдет остроумное решение проблемы – по его приказу будут сожжены все записи о предшествующих службах, так называемые разрядные книги. И местничать станет невозможно – не будет документов, на которые можно было ссылаться...
Каковы были первые шаги в этой системе государевой службы князя Андрея Курбского? Здесь есть некоторое странное обстоятельство, которому могут быть разные объяснения. Первые сведения о его служебных назначениях относятся к 1547 году, то есть к тому времени, когда ему было уже 19 лет. А как уже было сказано, служба традиционно начиналась в 15 лет. Чем занимался юный князь эти четыре года? О чем говорят эти данные: что до нас просто не дошли сведения о первых четырех годах службы Курбского или же что он по каким-то причинам начал службу позже? Не являлась ли эта задержка следствием опалы на Курбских при Василии III или каких-то неведомых нам обстоятельств?
Сведения о службе Андрея Курбского в 1547 году вполне могут отражать не первые назначения юного князя. Дело в том, что в 1547 году Курбский оказывается уже при Государевом дворе – хотя и в качестве мелкого порученца, но все-таки среди лиц, приближенных к родственникам царя: он сопровождает князя Юрия Васильевича, брата Ивана IV, причем его имя упоминается после имени В. И. Пенкова и перед именами Ю. И. Деева, И. М. и Ф. И. Троекуровых. Видимо, данный список составлен на основе чиновной росписи свадьбы Юрия Васильевича, состоявшейся 3 ноября 1547 года [53].
Итак, в числе других молодых провинциальных дворян в 1547 году Курбский оказывается в Москве. Это было время притока в столицу свежей крови, омоложения правящей элиты и свиты юного – семнадцатилетнего! – царя. 1547 год был годом массового обновления Боярской думы. Ее состав увеличивается вдвое (бояре – с 10 до 20 человек, окольничие – с 2 до 6). В 1547 году боярами стали: М. В. Глинский, Ю. В. Глинский, И. И. Турунтай-Пронский, Д. Д. Пронский, И. М. Юрьев, И. П. Федоров-Челяднин, Г. Ю. Захарьин, И. И. Хабаров, Д. Ф. Палецкий, Ю. И. Темкин. Окольничество получили: Д. Р. Юрьев (ставший к тому же дворецким Большого дворца), Ф. М. Нагой, Ф. Г. Адашев, Г. В. Морозов, И. В. Шереметев-Большой, И. И. Рудак-Колычев. Столь значительное пополнение главного правящего органа страны существенно повысило его роль в государственных делах.
Кем в то время ощущал себя 19-летний Курбский? Как представитель рода Курбских, он должен был отождествлять себя с крупными землевладельцами, хотя перечень его вотчин и поместий реконструируется с трудом. Уже говорилось, что принадлежность ему родового гнезда Курбских – вотчины Курбы – источниками не подтверждается, она была к этому времени утрачена. Есть предположение, что у князя Андрея были поместья под Ростовом Великим и под Псковом. Точно известно, что в 1557 году он будет владеть поместьем села Серкизово Бохова стана Московского уезда. В состав его владений также входили деревни Осинник и Шадеево. Собственно, это все, что мы знаем о землях, хозяином которых был потомок ярославских князей.
А осенью 1547 года 19-летний Курбский в составе так называемого «поезда» – колонны конных экипажей и подвод, сопровождаемых верховыми, провожает младшего брата царя, слабоумного князя Юрия Васильевича, к месту его свадьбы, где Юрия уже ждала новобрачная, Ульяна Дмитриевна Палецкая. На торжествах присутствовали люди из ближайшего окружения юного Ивана IV: князья Владимир Андреевич Старицкий (сын последнего удельного князя Московской Руси, был на свадьбе тысяцким) и В. С. Серебряный (был дружкой), родственники царицы Анастасии – В. М. Юрьев (был у постели новобрачных), И. П. Юрьев (мылся с молодым в бане). В числе почетных гостей мы видим людей, которые будут определять политику страны в ближайшие годы: И. Ф. Мстиславского, А. Б. Горбатого (будущих видных деятелей Боярской думы), Ф. И. Сукина (будущего знаменитого казначея, главу финансового ведомства страны в 1550-е годы, годы реформ). Неизвестно, сумел ли провинциал из Ярославля тогда же завязать с ними знакомство, или оно произойдет позже. Но с большинством этих людей его судьба будет в дальнейшем очень тесно переплетена. С кем-то он будет сражаться плечом к плечу, с кем-то заседать в Боярской думе, с кем-то будет вместе «записан» по облыжному обвинению в заговорщики и изменники...
Но это будет потом. Пока на дворе ноябрь 1547 года, за окнами осенняя Москва, на дворе шумит свадьба, мелькают дорогие ткани и соболиные меха, которые безо всякого бережения мечут под ноги молодым, звенят монеты, которыми осыпают новобрачных, горят свечи, дружка князь Серебряный режет хлеб и сыр и раскладывает их по тарелкам, разбиваются на счастье чаши, плывут над праздничным столом на плечах слуг подносы с жареными лебедями, и шумит в голове хмельной мед, и кажется князю Курбскому, что он уже свой в царских палатах, и путь его отныне – рука об руку с юным государем.
Глава третья
Боевое крещение
Против «измаильского пса»
Государство не всегда выполняло свои обязательства по размерам дач. Судя по документам, нередко бывали случаи, когда дворянин получал меньше земли, чем ему полагалось, или не получал вообще ничего. Например, в 1577 году дворяне Путивля и Рыльска жаловались, что лишь 69 человек имеют поместья, причем часто гораздо меньшие по размерам, чем положено, а 99 человек из списочного состава вообще не получили земли. Власти выплатили денежную компенсацию, адекватную положенным размерам поместья, но земли так и не дали. Также часто возникала ситуация, когда помещик владел несколькими небольшими поместьями, разбросанными в разных уездах. В этом случае ему было легко стать «нетчиком» (от слова «нет» – «отсутствует»; так называли неявившихся на службу), потому что было совершенно неясно, в каком же из уездов его призывать на службу. В 1575 году вышел специальный указ, предписывающий давать дачу только в одном уезде, в котором и служит дворянин. Но на практике он не выполнялся.
Согласно принятому при Иване Грозном в 1556 году «Уложению о службе» каждый дворянин был обязан, помимо личной явки, выставить с каждых 100 четвертей (одна четверть равнялась примерно 5,6 гектара – около 5600 квадратных метров) земельного владения одного конного воина в полном доспехе, в случае сбора войска для дальнего похода – со сменным вторым конем. Если дворянин был беден, имел мало земли и не мог выставить положенного количества воинов, то нормы служебной повинности на него снижались. Были случаи, когда обедневших дворян переводили в гарнизонную службу или вообще исключали из списков служилых людей.
Размеры поместных дач при Иване Грозном колебались от 100 до 400 четвертей земли. На практике кто-то получал меньше, а кто-то, соответственно, больше, если присовокуплял новые поместные раздачи к своим прежним владениям или владел поместьем наряду с родовой вотчиной. Помещики делились на статьи (в зависимости от знатности и служебных заслуг). Например, в 1550 году дворянам, наделяемым поместьями под Москвой, было установлено дополнительное денежное жалованье: помещикам 1-й статьи – 12 рублей, 2-й статьи – 10 рублей, 3-й статьи – 8 рублей.
За выставленных дворянином боевых холопов-послужильцев от государства полагалось дополнительное, помимо поместья, денежное жалованье. Если дворянин выставлял людей больше, чем положено, он получал за них дополнительно довольно большие деньги, которые рассчитывались по специальной таксе, в соответствии с тем, как эти дополнительные люди вооружены. Например, полный доспех стоил 4,5 – 5 рублей, сабля – 3 рубля, шлем – 1 рубль.
Эти цифры интересно сравнить с ценами, бытовавшими в Русском государстве в середине XVI века. Так, конь стоил от 60 копеек до 10 рублей, овца – 15 – 30 копеек, корова – 10 – 25 копеек. Зерно (хлеб) мерили на так называемые четверти – примерно 210 литров. Одна четверть зерна стоила от 10 копеек до 1,5 рубля (цена зависела от сезона и от урожайных или неурожайных лет). Килограмм свежего мяса (говядины) стоил около 16 копеек, бочка молока – не более 25 копеек, 100 яиц – 3 – 4 копейки.
Если же дворянин не мог выполнить норму выставления воинов или плохо вооружал их, то на него налагался штраф пропорционально «недополученным» воинам или доспехам.
Воинская служба дворян делилась на городовую (осадную) и полковую. Первая – в городских гарнизонах – считалась менее престижной, и ее обычно несли или бедные (мелкопоместные) дворяне, или не способные по состоянию здоровья (например, из-за ранения) нести полевую службу (им в таком случае урезались размеры поместных окладов). Городовая служба была пешей, за нее государство не платило дополнительного денежного жалованья. Более престижной была полковая служба, которая делилась на дальнюю – участие в далеких походах на соседние страны, и ближнюю (пограничную, или береговую, поскольку главный южный рубеж обороны России находился на реке Оке).
Низшими ступенями дворянской службы были должности, на которых дворянин исполнял какие-то поручения или оказывался в специальной команде, исполняя особые поручения. Последний случай назывался «быть в приказе», то есть в особом распоряжении вышестоящего лица. Низшими служилыми должностями были приставы, неделыцики и головы. Приставы обычно сопровождали посольства, несли службу по наведению порядка на улицах, ездили с военными донесениями и т. д. Неделыцики выступали в качестве силовых исполнителей судебных решений и постановлений властей, охраняли сборщиков налогов. Возможно, происхождение их названия связано с тем, что они несли свою службу «по неделям», а потом состав команды неделыциков менялся. Головы являлись младшими командирами в дворянских и стрелецких полках (обычно командовали одной или несколькими сотнями воинов).
Более высоким уровнем службы было служить при государе, в его дворе или в государевом полку. Здесь высшей должностью был конюший – смотритель царских коней. За ним шел оружничий – хранитель царского оружия (пусть в реальности царь никогда не брал в руки это оружие). За царем ездили воины, которые возили знамя, три лука с колчанами и стрелами (саадаки), рогатину, просто копье, меньшое копье, сулицу (большой метательный дротик), топор, а с 1563 года – еще и пищаль. У каждого из хранителей этих предметов доблести и вооружения были помощники – поддатни. Кроме того, за государем неотступно следовала личная охрана, вооруженная топорами особой формы, – большие рынды и малые рынды. Таким образом, набиралась довольно внушительная свита, и для большинства представителей знатных московских фамилий карьера начиналась со ступеней рынды или оруженосца «с копьем» возле государя.
Высшие воинские должности – должности воевод – занимали представители высших гражданских аристократических чинов, бояре и окольничие, а также выходцы из родовитой аристократии – князья. Рядовой дворянин мог попасть только на малозначительную воеводскую должность, в отдаленный маленький город или военачальником маленького отряда в незначительном походе. Воеводы были при Государевом дворе (дворовый воевода), в полках и в городах. В городах они могли выполнять функцию наместника, но иногда, в случае военной опасности, и в пограничные города назначался особый осадный воевода. Как правило, срок воеводской службы на конкретной должности – в полку или в городе – был один год, отчего она называлась: годованье. Через год происходило новое назначение.
Порядок назначений определялся принципом местничества. «Местами» назывались предыдущие службы предков. Дворянина нельзя было назначить на должность низшую, чем служили его предки: это считалось «невместным», «порухой чести». В результате при получении постов аристократы ревниво следили, чтобы не оказаться ниже определенного «должностного порога»: в таком случае они могли навлечь «поруху» на весь род, отодвинуть его вниз в местнической иерархии. Поэтому считалось, что лучше умереть. Власти понимали всю невыгоду таких порядков: очень часто случалось, что дворянин не хотел брать грамоты о его назначении, считая, что получил слишком низкую должность. Еще чаще приходилось ставить во главе войска знатного и «выслуженного», но совершенно бездарного человека. Но поделать с этим ничего не удавалось. Местничество не смог одолеть даже Иван Грозный. При нем неоднократно издавались указы об отмене местничества (первые – в 1549 и 1550 годах), приказывалось, что в эти походы «воевод посылать без мест». Воеводы не верили, считали это лукавством, являлись пред государевы очи, шли на плаху – но допустить «поруху» родовой чести было страшнее... Местничество русское правительство победит только век спустя, в 1682 году, когда царь Федор Алексеевич найдет остроумное решение проблемы – по его приказу будут сожжены все записи о предшествующих службах, так называемые разрядные книги. И местничать станет невозможно – не будет документов, на которые можно было ссылаться...
Каковы были первые шаги в этой системе государевой службы князя Андрея Курбского? Здесь есть некоторое странное обстоятельство, которому могут быть разные объяснения. Первые сведения о его служебных назначениях относятся к 1547 году, то есть к тому времени, когда ему было уже 19 лет. А как уже было сказано, служба традиционно начиналась в 15 лет. Чем занимался юный князь эти четыре года? О чем говорят эти данные: что до нас просто не дошли сведения о первых четырех годах службы Курбского или же что он по каким-то причинам начал службу позже? Не являлась ли эта задержка следствием опалы на Курбских при Василии III или каких-то неведомых нам обстоятельств?
Сведения о службе Андрея Курбского в 1547 году вполне могут отражать не первые назначения юного князя. Дело в том, что в 1547 году Курбский оказывается уже при Государевом дворе – хотя и в качестве мелкого порученца, но все-таки среди лиц, приближенных к родственникам царя: он сопровождает князя Юрия Васильевича, брата Ивана IV, причем его имя упоминается после имени В. И. Пенкова и перед именами Ю. И. Деева, И. М. и Ф. И. Троекуровых. Видимо, данный список составлен на основе чиновной росписи свадьбы Юрия Васильевича, состоявшейся 3 ноября 1547 года [53].
Итак, в числе других молодых провинциальных дворян в 1547 году Курбский оказывается в Москве. Это было время притока в столицу свежей крови, омоложения правящей элиты и свиты юного – семнадцатилетнего! – царя. 1547 год был годом массового обновления Боярской думы. Ее состав увеличивается вдвое (бояре – с 10 до 20 человек, окольничие – с 2 до 6). В 1547 году боярами стали: М. В. Глинский, Ю. В. Глинский, И. И. Турунтай-Пронский, Д. Д. Пронский, И. М. Юрьев, И. П. Федоров-Челяднин, Г. Ю. Захарьин, И. И. Хабаров, Д. Ф. Палецкий, Ю. И. Темкин. Окольничество получили: Д. Р. Юрьев (ставший к тому же дворецким Большого дворца), Ф. М. Нагой, Ф. Г. Адашев, Г. В. Морозов, И. В. Шереметев-Большой, И. И. Рудак-Колычев. Столь значительное пополнение главного правящего органа страны существенно повысило его роль в государственных делах.
Кем в то время ощущал себя 19-летний Курбский? Как представитель рода Курбских, он должен был отождествлять себя с крупными землевладельцами, хотя перечень его вотчин и поместий реконструируется с трудом. Уже говорилось, что принадлежность ему родового гнезда Курбских – вотчины Курбы – источниками не подтверждается, она была к этому времени утрачена. Есть предположение, что у князя Андрея были поместья под Ростовом Великим и под Псковом. Точно известно, что в 1557 году он будет владеть поместьем села Серкизово Бохова стана Московского уезда. В состав его владений также входили деревни Осинник и Шадеево. Собственно, это все, что мы знаем о землях, хозяином которых был потомок ярославских князей.
А осенью 1547 года 19-летний Курбский в составе так называемого «поезда» – колонны конных экипажей и подвод, сопровождаемых верховыми, провожает младшего брата царя, слабоумного князя Юрия Васильевича, к месту его свадьбы, где Юрия уже ждала новобрачная, Ульяна Дмитриевна Палецкая. На торжествах присутствовали люди из ближайшего окружения юного Ивана IV: князья Владимир Андреевич Старицкий (сын последнего удельного князя Московской Руси, был на свадьбе тысяцким) и В. С. Серебряный (был дружкой), родственники царицы Анастасии – В. М. Юрьев (был у постели новобрачных), И. П. Юрьев (мылся с молодым в бане). В числе почетных гостей мы видим людей, которые будут определять политику страны в ближайшие годы: И. Ф. Мстиславского, А. Б. Горбатого (будущих видных деятелей Боярской думы), Ф. И. Сукина (будущего знаменитого казначея, главу финансового ведомства страны в 1550-е годы, годы реформ). Неизвестно, сумел ли провинциал из Ярославля тогда же завязать с ними знакомство, или оно произойдет позже. Но с большинством этих людей его судьба будет в дальнейшем очень тесно переплетена. С кем-то он будет сражаться плечом к плечу, с кем-то заседать в Боярской думе, с кем-то будет вместе «записан» по облыжному обвинению в заговорщики и изменники...
Но это будет потом. Пока на дворе ноябрь 1547 года, за окнами осенняя Москва, на дворе шумит свадьба, мелькают дорогие ткани и соболиные меха, которые безо всякого бережения мечут под ноги молодым, звенят монеты, которыми осыпают новобрачных, горят свечи, дружка князь Серебряный режет хлеб и сыр и раскладывает их по тарелкам, разбиваются на счастье чаши, плывут над праздничным столом на плечах слуг подносы с жареными лебедями, и шумит в голове хмельной мед, и кажется князю Курбскому, что он уже свой в царских палатах, и путь его отныне – рука об руку с юным государем.
Глава третья
ВОИН КУРБСКИЙ
Боевое крещение
Молодые дворяне при Иване Грозном редко подолгу задерживались на теплых придворных местах. Их ждала действующая армия. Благо в войнах недостатка не было. Царь Иван поставил своеобразный рекорд по продолжительности участия России в боевых действиях. Из 43 лет правления деда Ивана Грозного, великого князя Ивана III (1462 – 1505), Россия вела войны с внешними врагами 20 лет, что составляет 47% от продолжительности правления. Отец Ивана Грозного, великий князь Василий III (1505 – 1533), из 28 лет своего правления воевал 12, то есть 43% времени. При сыне Ивана Грозного, Федоре Ивановиче (1584 – 1598), из 14 лет военными были всего 6 (43%). Зато из 51 года правления Ивана Грозного (1533 – 1584) Россия воевала 37 лет (72%), причем почти все мирные годы приходятся на время малолетства царя (1533 – 1547). А когда он стал совершеннолетним и стал править самостоятельно, то в период с 1547-го по 1584-й русские войска не вели активных боевых действий всего... три года!
Столь высокая интенсивность ведения войн вызвала появление такого феномена, как «военные поколения». Россия до этого их не знала, годы войн чередовались с годами мира. При Иване Грозном выросло целое поколение, которое появилось на свет в условиях войны. Дети не видели своих отцов, они знали лишь, что те где-то «кладут головы за государево имя». Дворяне служили до своей гибели на поле боя или до тяжелого ранения и увечья. По дряхлости и старости в отставку в России XVI века выходили немногие...
На то, что война была смыслом и содержанием жизни русского дворянства, указывают редкие автобиографические тексты, которые дошли до нас от XVI века. Говоря о своей жизни, люди вспоминали в основном военные эпизоды. Так, князь Андрей Курбский в 1564 году писал царю Ивану Грозному, подводя итог своей многолетней службы под государевым стягом:
«Возглавляя твое войско, всю землю ходил и исходил и никогда не принес тебе никакого бесчестья, но только для твоей славы добывал одни победы пресветлые, одерживать которые помогал ангел Господень, и никогда полков своих спиной к врагам не поворачивал, но со славою одолевал их на похвалу тебе, как и положено воеводе православного воинства. И так не один год и не два, но многие годы я трудился, проливая свой пот, терпя трудности, и мало видел свою мать, родившую меня, и со своей женой мало был, и из Отечества своего постоянно уезжал, но все время пребывал в дальних и пограничных городах, воюя против врагов твоих, и претерпевал много разных трудностей и мучений, этому Господь мой Иисус Христос свидетель; и часто был ранен от варварских рук в различных битвах, и теперь имею все тело, изувеченное ранами» [54].
Курбский попал в действующую армию, когда главным фронтом России был казанский. Отношения Москвы и Казанского ханства складывались непросто. Еще Иван III в 1487 году взял Казань и принял ее под протекторат России. До 1505 года татары подчинялись власти государя всея Руси, потом взбунтовались, и вплоть до 1535 года в ханстве шла борьба между промосковской и прокрымской группировками местной знати. Власть переходила то к сторонникам Крыма и даже представителям крымской династии Гиреев, то к сторонникам России, марионеточным ханам и даже порой к русским наместникам.
Политический статус Казанского ханства в первой трети XVI века определить довольно трудно. С одной стороны, это суверенное государство, которое ведет независимую внешнюю политику, откровенно враждебную России. Политические покровители Казани – Крым и Турция. С другой стороны, правители ханства периодически клялись в верности России и просили прощения «за вину», уверяли, что не хотели нападать, грабить, уводить людей в плен, и сами не могут объяснить, как это у них так нехорошо получается.
Причина подобного двуличия была проста: казанские правители не хотели ни обижать своих высоких мусульманских покровителей, ни отказываться от добычи, которую приносили нападения на русские земли. Но в то же время они опасались, что однажды Россия не выдержит, соберет силы и попросту уничтожит их. Русские полки уже неоднократно доходили до стен столицы ханства. И хотя многие походы были неудачны, сам факт сравнительной легкости проникновения московских полков вглубь территории Казанского ханства не мог не пугать. А если они однажды не остановятся и пойдут до конца, как это уже было в 1487 году? Разумные казанские ханы не хотели проходить в конфликте с Россией «точку невозврата», после которой русское нашествие было бы необратимым. Отсюда – и дипломатические маневры, и двуличность политики, и война, сочетаемая с клятвами в верности...
В 1535 году, после очередного военного переворота, победил хан Сафа-Гирей, сторонник войны с Россией. С 1536 года казанские набеги происходят по несколько раз в год. И в 1537 году, в годы малолетства Ивана IV, русское правительство было вынуждено восстановить на восточном направлении пограничную службу. «Точка невозврата», чего так боялись более разумные правители Казани, была пройдена. В 1545 году Иван Грозный начал большую многолетнюю «Казанскую войну», которая продлится семь лет и закончится в октябре 1552 года гибелью татарского государства и маршем русской конницы по улицам павшей столицы. Копыта коней при этом будет скрывать текущая ручьями человеческая кровь...
«Казанская война» началась 2 апреля 1545 года. В поход «полою водою», то есть по разлившейся Волге, на боевых кораблях из Нижнего Новгорода вышел отряд под началом князя С. И. Микулинского-Пенкова и В. И. Осиповского. Из Вятки на соединение с ним шла рать князя В. С. Серебряного и вятского наместника Ю. Г. Мещерского. Они встретились на устье реки Казанки и подвергли разгрому татарские поселения на берегах рек Камы, Вятки, Свияги. Окрестности Казани были полностью опустошены. В боях погибли некоторые знатные татары. Хан Сафа-Гирей, разъяренный успехом русских, обвинил своих князей в сотрудничестве с Москвой. Некоторые из них, заподозренные в предательстве, были убиты. Это вызвало бегство местной аристократии: как писал русский летописец, «поехали многие из Казани к великому князю, а иные по иным землям» [55].
Недовольная Сафа-Гиреем татарская знать задумала государственный переворот. 29 июля 1545 года князь Кадыш и Чюра Нарыков от имени заговорщиков обратились к Москве с просьбой «прислать рать», обещая арестовать хана и окружавших его крымских мурз. Россия гарантировала им полную поддержку. 17 января 1546 года пришло известие, что переворот совершился без вмешательства русских войск. Сафа-Гирей был изгнан, его сторонники перебиты. После долгих переговоров с боярами 13 июня 1546 года престол занял марионеточный хан Шигалей (Ших-Али). Он продержался у власти всего месяц: казанцы подняли против него мятеж и вернули Сафа-Гирея, а Шигалей бежал в Москву.
Но уже 6 декабря 1546 года татарская знать вновь обратилась к Москве с просьбой «прислать рать» для свержения успевшего надоесть хана с престола. В феврале 1547 года «в казанские места» из Нижнего Новгорода было послано русское войско под началом князей А. Б. Горбатого и С. И. Микулинского. Этот поход был ответом на «челобитье» сотника горной черемисы Атачика, предложившего встретить воевод и вместе с ними идти штурмовать Казань. Но полки до стен Казани в этом походе так и не дошли [56].
В том же 1547 году удар по татарским владениям из Мурома нанесли отряды Б. И. Салтыкова и И. Ф. Сухово-Мезецкого. Осенью на государственном уровне было принято решение об организации крупного похода, ставившего целью покорение Казанского ханства. Он продлился с 20 ноября 1547 года по 7 марта 1548 года. В нем впервые принимал участие сам царь. Иван IV с основными силами дошел до реки Работки, «и некоим смотрением Божьим пришла теплота великая и мокрота многая и весь лед на Волге покрыла вода, и пушки и пищали многие провалились под воду... и по льду было невозможно пройти, и многие люди в продушинах утопли, потому что под водой, покрывшей лед, их не было видно», – писал летописец.
Царь с основными силами решил вернуться в Москву. Но под Казань были отправлены полки под командованием князей Д. Ф. Вельского и Д. Д. Пронского, царевича Шигалея (с ним Ф. А. Прозоровский) и астраханского царевича Едигера (с ним И. М. Хворостинин). Они выиграли битву на Арском поле, «самого хана в город втоптали» и неделю осаждали Казань [57].
В октябре 1548 года казанцы пытались нанести ответный удар. Отряд Арака-богатура напал на окрестности города Галича. Однако костромской наместник 3. П. Яковля настиг его на Гусевском поле на реке Езевке. Татары были разбиты, погиб и сам Арак. В конце 1548 года войной «в казанские места» ходили из Мурома А. Д. Басманов-Плещеев и С. Ф. Киселев.
25 марта 1549 года в Москве узнали о смерти хана Сафа-Гирея. Россия сразу же начала готовиться к силовому решению казанского вопроса. Войска собирались в Нижнем Новгороде. Туда же под присмотром окольничего Ф. М. Нагого был отправлен Шигалей, из которого вновь предполагалось сделать марионеточного правителя. В июне из Москвы в Нижний Новгород выступили полки Б. И. и Л. А. Салтыковых. Им было велено в дальнейшем идти «в казанские места».
В июле 1549 года на совете Ивана IV с митрополитом Макарием и боярами было принято решение об организации крупного похода на Казань во главе с самим царем. Кампания длилась с 24 ноября 1549 года по 25 февраля 1550 года. Одиннадцатидневная осада столицы ханства оказалась безрезультатной. Снова подвела погода: «дожди были каждый день, и теплота, и мокрота великая, речки малые попортило... а приступать к городу за мокротою не угодно» [58].
В последнем походе мы впервые видим в действующей армии князя Андрея Курбского. Он получил чин «стольник в есаулах» и был в царской свите. Неизвестно, довелось ли ему понюхать пороху и лично поучаствовать в рукопашной, но по крайней мере свидетелем сражений он стал. Впрочем, одно обстоятельство позволяет предположить, что князь сумел как-то обратить на себя внимание царя, в том числе, возможно, и воинской доблестью. Во всяком случае, с этого момента начинается его карьерный взлет.
Из рядового стольника он возносится до воеводских должностей. Если в 1550 году в Тысячной книге он еще назван сыном боярским 1-й статьи по Ярославлю, то 16 августа 1550 года он получил назначение воеводой в городе Пронске, на южном пограничье Руси, где провел зиму. Затем его должностной рост делает новый скачок, и в течение года он дослуживается из наместников маленькой пограничной крепости до полкового воеводы на самом важном – окском рубеже обороны страны от крымских татар. В мае 1551 года Курбский был назначен вторым воеводой полка правой руки, стоявшего у Зарайска, на южной границе. Князь находился в подчинении боярина П. М. Щенятева, с которым его впоследствии часто будет сводить фронтовая судьба [59]. С 26 октября 1551 года Курбский находился в Рязани, вторым воеводой под командованием М. И. Воротынского. Князья с их войсками были посланы на усиление рязанского гарнизона в связи с известиями разведки о готовящемся набеге ногайских татар. Но вторжения ногайцев не случилось. Курбскому было суждено оказаться в эпицентре боевых действий в следующем, 1552 году.
Столь высокая интенсивность ведения войн вызвала появление такого феномена, как «военные поколения». Россия до этого их не знала, годы войн чередовались с годами мира. При Иване Грозном выросло целое поколение, которое появилось на свет в условиях войны. Дети не видели своих отцов, они знали лишь, что те где-то «кладут головы за государево имя». Дворяне служили до своей гибели на поле боя или до тяжелого ранения и увечья. По дряхлости и старости в отставку в России XVI века выходили немногие...
На то, что война была смыслом и содержанием жизни русского дворянства, указывают редкие автобиографические тексты, которые дошли до нас от XVI века. Говоря о своей жизни, люди вспоминали в основном военные эпизоды. Так, князь Андрей Курбский в 1564 году писал царю Ивану Грозному, подводя итог своей многолетней службы под государевым стягом:
«Возглавляя твое войско, всю землю ходил и исходил и никогда не принес тебе никакого бесчестья, но только для твоей славы добывал одни победы пресветлые, одерживать которые помогал ангел Господень, и никогда полков своих спиной к врагам не поворачивал, но со славою одолевал их на похвалу тебе, как и положено воеводе православного воинства. И так не один год и не два, но многие годы я трудился, проливая свой пот, терпя трудности, и мало видел свою мать, родившую меня, и со своей женой мало был, и из Отечества своего постоянно уезжал, но все время пребывал в дальних и пограничных городах, воюя против врагов твоих, и претерпевал много разных трудностей и мучений, этому Господь мой Иисус Христос свидетель; и часто был ранен от варварских рук в различных битвах, и теперь имею все тело, изувеченное ранами» [54].
Курбский попал в действующую армию, когда главным фронтом России был казанский. Отношения Москвы и Казанского ханства складывались непросто. Еще Иван III в 1487 году взял Казань и принял ее под протекторат России. До 1505 года татары подчинялись власти государя всея Руси, потом взбунтовались, и вплоть до 1535 года в ханстве шла борьба между промосковской и прокрымской группировками местной знати. Власть переходила то к сторонникам Крыма и даже представителям крымской династии Гиреев, то к сторонникам России, марионеточным ханам и даже порой к русским наместникам.
Политический статус Казанского ханства в первой трети XVI века определить довольно трудно. С одной стороны, это суверенное государство, которое ведет независимую внешнюю политику, откровенно враждебную России. Политические покровители Казани – Крым и Турция. С другой стороны, правители ханства периодически клялись в верности России и просили прощения «за вину», уверяли, что не хотели нападать, грабить, уводить людей в плен, и сами не могут объяснить, как это у них так нехорошо получается.
Причина подобного двуличия была проста: казанские правители не хотели ни обижать своих высоких мусульманских покровителей, ни отказываться от добычи, которую приносили нападения на русские земли. Но в то же время они опасались, что однажды Россия не выдержит, соберет силы и попросту уничтожит их. Русские полки уже неоднократно доходили до стен столицы ханства. И хотя многие походы были неудачны, сам факт сравнительной легкости проникновения московских полков вглубь территории Казанского ханства не мог не пугать. А если они однажды не остановятся и пойдут до конца, как это уже было в 1487 году? Разумные казанские ханы не хотели проходить в конфликте с Россией «точку невозврата», после которой русское нашествие было бы необратимым. Отсюда – и дипломатические маневры, и двуличность политики, и война, сочетаемая с клятвами в верности...
В 1535 году, после очередного военного переворота, победил хан Сафа-Гирей, сторонник войны с Россией. С 1536 года казанские набеги происходят по несколько раз в год. И в 1537 году, в годы малолетства Ивана IV, русское правительство было вынуждено восстановить на восточном направлении пограничную службу. «Точка невозврата», чего так боялись более разумные правители Казани, была пройдена. В 1545 году Иван Грозный начал большую многолетнюю «Казанскую войну», которая продлится семь лет и закончится в октябре 1552 года гибелью татарского государства и маршем русской конницы по улицам павшей столицы. Копыта коней при этом будет скрывать текущая ручьями человеческая кровь...
«Казанская война» началась 2 апреля 1545 года. В поход «полою водою», то есть по разлившейся Волге, на боевых кораблях из Нижнего Новгорода вышел отряд под началом князя С. И. Микулинского-Пенкова и В. И. Осиповского. Из Вятки на соединение с ним шла рать князя В. С. Серебряного и вятского наместника Ю. Г. Мещерского. Они встретились на устье реки Казанки и подвергли разгрому татарские поселения на берегах рек Камы, Вятки, Свияги. Окрестности Казани были полностью опустошены. В боях погибли некоторые знатные татары. Хан Сафа-Гирей, разъяренный успехом русских, обвинил своих князей в сотрудничестве с Москвой. Некоторые из них, заподозренные в предательстве, были убиты. Это вызвало бегство местной аристократии: как писал русский летописец, «поехали многие из Казани к великому князю, а иные по иным землям» [55].
Недовольная Сафа-Гиреем татарская знать задумала государственный переворот. 29 июля 1545 года князь Кадыш и Чюра Нарыков от имени заговорщиков обратились к Москве с просьбой «прислать рать», обещая арестовать хана и окружавших его крымских мурз. Россия гарантировала им полную поддержку. 17 января 1546 года пришло известие, что переворот совершился без вмешательства русских войск. Сафа-Гирей был изгнан, его сторонники перебиты. После долгих переговоров с боярами 13 июня 1546 года престол занял марионеточный хан Шигалей (Ших-Али). Он продержался у власти всего месяц: казанцы подняли против него мятеж и вернули Сафа-Гирея, а Шигалей бежал в Москву.
Но уже 6 декабря 1546 года татарская знать вновь обратилась к Москве с просьбой «прислать рать» для свержения успевшего надоесть хана с престола. В феврале 1547 года «в казанские места» из Нижнего Новгорода было послано русское войско под началом князей А. Б. Горбатого и С. И. Микулинского. Этот поход был ответом на «челобитье» сотника горной черемисы Атачика, предложившего встретить воевод и вместе с ними идти штурмовать Казань. Но полки до стен Казани в этом походе так и не дошли [56].
В том же 1547 году удар по татарским владениям из Мурома нанесли отряды Б. И. Салтыкова и И. Ф. Сухово-Мезецкого. Осенью на государственном уровне было принято решение об организации крупного похода, ставившего целью покорение Казанского ханства. Он продлился с 20 ноября 1547 года по 7 марта 1548 года. В нем впервые принимал участие сам царь. Иван IV с основными силами дошел до реки Работки, «и некоим смотрением Божьим пришла теплота великая и мокрота многая и весь лед на Волге покрыла вода, и пушки и пищали многие провалились под воду... и по льду было невозможно пройти, и многие люди в продушинах утопли, потому что под водой, покрывшей лед, их не было видно», – писал летописец.
Царь с основными силами решил вернуться в Москву. Но под Казань были отправлены полки под командованием князей Д. Ф. Вельского и Д. Д. Пронского, царевича Шигалея (с ним Ф. А. Прозоровский) и астраханского царевича Едигера (с ним И. М. Хворостинин). Они выиграли битву на Арском поле, «самого хана в город втоптали» и неделю осаждали Казань [57].
В октябре 1548 года казанцы пытались нанести ответный удар. Отряд Арака-богатура напал на окрестности города Галича. Однако костромской наместник 3. П. Яковля настиг его на Гусевском поле на реке Езевке. Татары были разбиты, погиб и сам Арак. В конце 1548 года войной «в казанские места» ходили из Мурома А. Д. Басманов-Плещеев и С. Ф. Киселев.
25 марта 1549 года в Москве узнали о смерти хана Сафа-Гирея. Россия сразу же начала готовиться к силовому решению казанского вопроса. Войска собирались в Нижнем Новгороде. Туда же под присмотром окольничего Ф. М. Нагого был отправлен Шигалей, из которого вновь предполагалось сделать марионеточного правителя. В июне из Москвы в Нижний Новгород выступили полки Б. И. и Л. А. Салтыковых. Им было велено в дальнейшем идти «в казанские места».
В июле 1549 года на совете Ивана IV с митрополитом Макарием и боярами было принято решение об организации крупного похода на Казань во главе с самим царем. Кампания длилась с 24 ноября 1549 года по 25 февраля 1550 года. Одиннадцатидневная осада столицы ханства оказалась безрезультатной. Снова подвела погода: «дожди были каждый день, и теплота, и мокрота великая, речки малые попортило... а приступать к городу за мокротою не угодно» [58].
В последнем походе мы впервые видим в действующей армии князя Андрея Курбского. Он получил чин «стольник в есаулах» и был в царской свите. Неизвестно, довелось ли ему понюхать пороху и лично поучаствовать в рукопашной, но по крайней мере свидетелем сражений он стал. Впрочем, одно обстоятельство позволяет предположить, что князь сумел как-то обратить на себя внимание царя, в том числе, возможно, и воинской доблестью. Во всяком случае, с этого момента начинается его карьерный взлет.
Из рядового стольника он возносится до воеводских должностей. Если в 1550 году в Тысячной книге он еще назван сыном боярским 1-й статьи по Ярославлю, то 16 августа 1550 года он получил назначение воеводой в городе Пронске, на южном пограничье Руси, где провел зиму. Затем его должностной рост делает новый скачок, и в течение года он дослуживается из наместников маленькой пограничной крепости до полкового воеводы на самом важном – окском рубеже обороны страны от крымских татар. В мае 1551 года Курбский был назначен вторым воеводой полка правой руки, стоявшего у Зарайска, на южной границе. Князь находился в подчинении боярина П. М. Щенятева, с которым его впоследствии часто будет сводить фронтовая судьба [59]. С 26 октября 1551 года Курбский находился в Рязани, вторым воеводой под командованием М. И. Воротынского. Князья с их войсками были посланы на усиление рязанского гарнизона в связи с известиями разведки о готовящемся набеге ногайских татар. Но вторжения ногайцев не случилось. Курбскому было суждено оказаться в эпицентре боевых действий в следующем, 1552 году.
Против «измаильского пса»
В 1552 году Курбский вновь получил назначение на окский рубеж. С июня он являлся вторым воеводой полка правой руки под Каширой (первым был опять-таки боярин П. М. Щенятев).
В наши дни трудно поверить, что в середине XVI века главная линия обороны страны проходила чуть ли не за 100 километров до столицы. Сегодня до нее можно доехать на подмосковной электричке. Линия обороны называлась «окский рубеж», или «берег». Каждую весну (к 1 марта) и осень (к 1 сентября) составлялась роспись воевод «на берегу от крымских людей». По реке Оке располагались пять полков: в городах Алексине, Серпухове, Калуге, Коломне и Кашире. «По вестям» (известиям о нападении татар) эти полки по заранее определенным маршрутам двигались из мест своей дислокации навстречу врагу, а из Москвы спешили дополнительные силы, иногда во главе с самим царем и его государевым полком.
В наши дни трудно поверить, что в середине XVI века главная линия обороны страны проходила чуть ли не за 100 километров до столицы. Сегодня до нее можно доехать на подмосковной электричке. Линия обороны называлась «окский рубеж», или «берег». Каждую весну (к 1 марта) и осень (к 1 сентября) составлялась роспись воевод «на берегу от крымских людей». По реке Оке располагались пять полков: в городах Алексине, Серпухове, Калуге, Коломне и Кашире. «По вестям» (известиям о нападении татар) эти полки по заранее определенным маршрутам двигались из мест своей дислокации навстречу врагу, а из Москвы спешили дополнительные силы, иногда во главе с самим царем и его государевым полком.