Страница:
— Нет, мы просто обыскали те комнаты, и ты…
— Да, да, — резко оборвал его Серегил. — Я хочу сказать вот что: достаточно оказалось всего нескольких слов на клочке бумаги, чтобы мэр Боерсби поверил в нашу виновность.
Серегил внезапно замолчал: он обнаружил, что почти кричит. Алек попятился от него: казалось, он ждал, что тот его ударит. Серегил стиснул кулаки и глубоко вздохнул. У него снова сильно разболелась голова, и вместе с болью на него обрушилась неуправляемая волна гнева.
— Я не очень хорошо себя чувствую, Алек. Не пойти ли тебе погулять на палубе? — Спокойные слова дались Серегилу с трудом.
Упрямо подняв подбородок, Алек, не говоря ни слова, вышел.
Обхватив голову руками. Серегил боролся с раздиравшими его противоречивыми чувствами. Ему хотелось догнать Алека и извиниться, но что он мог сказать парню? «Прости, Алек, но на меня напало желание придушить тебя»?
— Проклятие! — Серегил заметался по тесной каюте. Головная боль усилилась настолько, что он почти ничего не видел. Помимо боли, он начал ощущать смутный позыв, быстро превратившийся во всеобъемлющее стремление. Оно заполнило все его существо, и губы Серегила раздвинулись в ужасной волчьей улыбке. Ему хотелось ударить, вцепиться, рвать в клочья…
Он хотел…
И тут, вместе с ослепительной вспышкой перед глазами, все прошло — даже головная боль. Когда он снова смог отчетливо видеть, Серегил обнаружил, что сжимает рукоять перочинного ножа. Каким— то образом он всадил его в крышку стола с такой силой, что лезвие сломалось.
Серегил даже не помнил, как взял нож в руку.
Комната закружилась вокруг него, когда он выпрямился, глядя на сломанный нож.
— Иллиор, помоги мне! — хрипло прошептал он. — Я схожу с ума!
Обиженный и смущенный, Алек мерил шагами палубу. До прошлой ночи Серегил не проявлял в отношении него ничего, кроме доброты и заботы; если он не всегда оказывался разговорчив, то, во всяком случае, был ровен и великодушен.
А теперь, как гром среди ясного неба, такая несправедливость…
Однако острота обиды постепенно проходила, и гнев сменился тревогой. Именно о чем-то подобном Серегил пытался предупредить его прошлой ночью, понял Алек. Конечно, он знает только от самого Серегила, что раньше с ним такого не случалось; что, если он всегда был безумен? Но Алек не мог забыть своего разговора с Микамом Кавишем в Боерсби. Алек с самого начала их знакомства доверял Микаму, а теперешнее поведение Серегила никак не соответствовало тому, что тогда говорил ему воин. Нет, решил Алек, Серегил не виноват в своей вспышке.
«Он совершенно не обязан был освобождать меня из замка Асенгаи, — напомнил себе Алек сурово. — Я обещал, что буду верен ему, и обещание сдержу».
И однако, он еще раз пожалел о том, что Микам не отправился с ними вместе на юг.
Ночью Алек снова оказался на палубе, беспокойно шагая от борта к борту, не обращая внимания на любопытные взгляды, которые бросали на него матросы. Серегил странно вел себя весь день, а вечером, не в силах ничего есть, стал еще более возбужденным и раздражительным. Алек пытался успокоить его, но только разозлил. В конце концов Серегил снова приказал ему уйти, медленно цедя слова сквозь стиснутые зубы.
Было слишком холодно, чтобы спать на палубе, так что Алек спустился по трапу вниз и сел, прислонившись спиной к двери каюты. Он совсем уже засыпал, когда появился капитан Раль.
— Что ты здесь делаешь? — изумленно спросил капитан. — Что— нибудь не так с твоей госпожой?
Алек сумел без запинки произнести приготовленную заранее ложь:
— Мой храп беспокоил госпожу и не давал ей уснуть, так что я вышел сюда. — Он стал растирать затекшую шею.
Раль, нахмурившись, несколько мгновений смотрел на него, потом предложил:
— Ты можешь расположиться на моей койке: не похоже, что мне самому она понадобится, при такой-то погоде.
— Спасибо, но мне лучше остаться здесь, поблизости, на случай, если госпоже что-нибудь понадобится, — ответил Алек, удивляясь неожиданной щедрости капитана.
В этот момент в каюте раздался хриплый вопль, за ним последовали звуки чего-то похожего на борьбу.
Вскочив на ноги, Алек попытался помешать Ралю ворваться в каюту.
— Нет! Позволь мне ..
Дородный капитан отшвырнул его с дороги, как ребенка; обнаружив, что дверь заперта изнутри, он одним ударом взломал замок и сделал шаг внутрь.
Алек в панике смотрел на него; тот резко остановился, и рука юноши скользнула к рукояти длинного ножа на поясе.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — прорычал Раль.
Алек в отчаянии застонал.
Бледный и осунувшийся, Серегил, шатаясь, стоял в углу каюты с рапирой в руке. Его ночная рубашка была разорвана на груди, так что никаких сомнений в том, что из себя представляет «госпожа Гветелин», не оставалось. Мгновение Серегил смотрел на них так, будто готов был напасть. Однако вместо этого он потряс головой и бросил рапиру на койку. Жестом худой руки он пригласил их войти в каюту. Алек подошел к Серегилу, Раль же остался, где был — рядом со взломанной дверью.
— Я спрошу тебя только об одном, — произнес он медленно. с трудом сдерживая гнев. — Что бы ты ни затеял, опасно ли это для моего корабля или для команды?
— Не думаю, — ответил Серегил спокойно.
Раль долгое мгновение разглядывал их обоих.
— Тогда чего ради, во имя Билайри, ты околачиваешься здесь в женских тряпках?
— Мне нужно было скрыться от… некоторых людей. Если я расскажу тебе больше, тогда и ты окажешься под угрозой.
— Вот как? — Раль скептически поднял бровь. — Ну, тогда одно из двух — или тут замешана политика, или ты улепетываешь от ревнивого мужа какой-нибудь красотки. Ведь «Стремительный» был не единственный корабль у причала Боерсби. Зачем было взваливать это на меня?
— Как я слышал, ты — человек чести…
— Ах ты дерьмо! Серегил слегка улыбнулся.
— К тому же не секрет, что ты не пылаешь любовью к пленимарцам.
— Это правда. — Раль бросил на Серегила долгий взгляд. — Я понял, во что ты хотел бы, чтобы я поверил. Но даже если предположить, что я куплюсь — а это еще не факт, — как ты объяснишь весь этот балаган? Ты заставил меня играть роль простака, что мне совсем не по нраву.
Серегил устало опустился на койку.
— Объяснять свои мотивы я не собираюсь — они тебя не касаются Что же до твоих авансов несчастной госпоже Гветелин, мы делали все, что могли, чтобы отвадить тебя.
— Ну, с этим я могу согласиться, хотя не знаю, что мне мешает отправить вас, прекрасная парочка, за борт.
— Тебе пришлось бы объяснить это своей команде, разве нет? — Серегил многозначительно поднял бровь.
— Будь ты проклят! — Раль растерянно поскреб бороду — Если кто— нибудь из моих людей пронюхает — история мигом разнесется от истоков до устья Фолсвейна!
— Этого легко избежать. Завтра мы прибудем в Торберн. Госпожа Гветелин может сойти там на берег по причине нездоровья. Я знаю, матросы заключают пари — удастся ли тебе затащить ее к себе в постель. Если хочешь, я устрою так, чтобы меня видели выходящим из твоей каюты утром: с играющей на губах нежной улыбкой и…
Раль потемнел, как грозовая туча.
— Последи лучше за тем, чтобы не высовывать носа из каюты до прибытия. Играй свою роль, пока тебя видит хоть кто-нибудь из команды, а потом не попадайся мне на глаза!
Капитан в ярости развернулся и вышел из каюты, столкнувшись в проходе с первым помощником. Тот только и успел ухмыльнуться; Раль прорычал: «Занимайся своим делом, Нитлс!» — и дверь капитанской каюты с грохотом захлопнулась.
— Должен признаться, это один из самых неловких моментов в моей жизни,
— простонал Серегил; бравады как не бывало. — Нелегко спорить со здоровенным и злющим моряком, когда на тебе ничего, кроме женской ночной рубашки.
— Ты отбросил рапиру! — удивленно воскликнул Алек, прикрывая дверь.
— Если бы я этого не сделал, была бы драка. Этого мы с тобой не могли себе позволить, кто бы в ней ни победил. Как бы мы все объяснили, если бы я его убил? Сказали бы, что ты защищал мою честь? Команда расправилась бы с тобой в секунду, и страшно даже подумать, что сделали бы они с госпожой Гветелин. Если бы он убил меня, тоже ничего хорошего. Нет, Алек, всегда лучше договориться, если только это возможно. А теперь, я думаю, никто не сохранит наш секрет лучше, чем капитан. Кроме того, он меня заинтересовал. Хоть он и хвастун, похоже, он умен и ловок конечно, когда дело не касается женщин. Никогда не знаешь, когда подобный человек тебе пригодится.
— Но почему ты думаешь, что он согласится помогать тебе?
Серегил улыбнулся и пожал плечами:
— Интуиция, наверное. Я редко ошибаюсь. Алек уселся и потер глаза.
— Что за переполох ты устроил — перед тем, как мы явились?
— Ох, снова один из моих кошмаров, — ответил Серегил. делая вид, что не придает этому особого значения. Ему и думать не хотелось о том, что могло случиться, находись Алек в каюте, когда он во сне стал прокладывать себе путь клинком.
Серегил потянулся за плащом, лежащим на сундуке, и порванная ночная рубашка соскользнула с его плеча. При этом стало видно красное пятно на груди, чуть пониже ключицы.
— Что это? — спросил Алек, протягивая руку, чтобы отвести в сторону висящий на шее Серегила деревянный диск.
Ледяные пальцы сжали сердце Серегила. Объятый внезапным приступом ярости, он схватил Алека за запястье и грубо отшвырнул его руку.
— Держи свои руки при себе! — прорычал он. Завернувшись в плащ, он снова забился в угол. — Отправляйся спать. Ну!
Много позже, свернувшись калачиком в своем закутке, Алек услышал, как Серегил пошевелился.
— Алек, ты не спишь?
— Нет.
Последовала долгая пауза.
— Прости меня.
— Я все понимаю. — Алек долго размышлял, и у него появился смутный, но постепенно принимающий более ясные очертания план. — Микам говорил, что ты знаешь волшебника в Римини. Как ты думаешь, он мог бы помочь тебе?
— Если он не поможет, не знаю, кто и мог бы. — Снова последовало молчание. Алеку показалось, что он услышал невеселый смех, и от этого звука волосы зашевелились у него на голове.
— Алек…
—Да?
— Будь осторожен, слышишь? Сегодня ночью был момент…
Алек сжал эфес рапиры, которая лежала у него на коленях.
— Все будет в порядке. Спи.
Последний день на борту «Стремительного» показался Серегилу и Алеку ужасно длинным. Серегил провел все утро, мрачно глядя в окно.
Алек на всякий случай держался от него подальше, занятый собственными планами. К полудню он решил, что готов вытерпеть гнев Раля, и отправился наверх.
Он устроился на носу, надвинув пониже капюшон плаща, чтобы защититься от холодного ветра. К тому времени, когда они на закате подошли к Торберну, он сумел поговорить с рулевым и некоторыми матросами, не попавшись на глаза капитану. Если ему предстоит доставить их обоих в Римини, нужно знать, как это сделать.
Раль испытал огромное облегчение, когда госпожа Гветелин появилась из своей каюты уже после того, как корабль встал на якорь в Торберне. Первый помощник не держал язык за зубами, и матросы, посмеиваясь исподтишка, приняли как должное и молчаливость дамы, и внезапную холодность к ней капитана. Команда понимающе кивала и толкала друг друга локтями, когда наконец госпожа Гветелин направилась к сходням.
Никто, кроме Раля, не заметил, однако, что дама сунула что-то ему в руку, когда капитан помогал ей сойти на берег. Позже, развернув в своей кабине шелковый лоскуток, он обнаружил кольцо с гранатом, которое носила его странная пассажирка.
— Чудной тип, это уж точно! — прошептал капитан и, качая головой, спрятал кольцо подальше.
— Да, да, — резко оборвал его Серегил. — Я хочу сказать вот что: достаточно оказалось всего нескольких слов на клочке бумаги, чтобы мэр Боерсби поверил в нашу виновность.
Серегил внезапно замолчал: он обнаружил, что почти кричит. Алек попятился от него: казалось, он ждал, что тот его ударит. Серегил стиснул кулаки и глубоко вздохнул. У него снова сильно разболелась голова, и вместе с болью на него обрушилась неуправляемая волна гнева.
— Я не очень хорошо себя чувствую, Алек. Не пойти ли тебе погулять на палубе? — Спокойные слова дались Серегилу с трудом.
Упрямо подняв подбородок, Алек, не говоря ни слова, вышел.
Обхватив голову руками. Серегил боролся с раздиравшими его противоречивыми чувствами. Ему хотелось догнать Алека и извиниться, но что он мог сказать парню? «Прости, Алек, но на меня напало желание придушить тебя»?
— Проклятие! — Серегил заметался по тесной каюте. Головная боль усилилась настолько, что он почти ничего не видел. Помимо боли, он начал ощущать смутный позыв, быстро превратившийся во всеобъемлющее стремление. Оно заполнило все его существо, и губы Серегила раздвинулись в ужасной волчьей улыбке. Ему хотелось ударить, вцепиться, рвать в клочья…
Он хотел…
И тут, вместе с ослепительной вспышкой перед глазами, все прошло — даже головная боль. Когда он снова смог отчетливо видеть, Серегил обнаружил, что сжимает рукоять перочинного ножа. Каким— то образом он всадил его в крышку стола с такой силой, что лезвие сломалось.
Серегил даже не помнил, как взял нож в руку.
Комната закружилась вокруг него, когда он выпрямился, глядя на сломанный нож.
— Иллиор, помоги мне! — хрипло прошептал он. — Я схожу с ума!
Обиженный и смущенный, Алек мерил шагами палубу. До прошлой ночи Серегил не проявлял в отношении него ничего, кроме доброты и заботы; если он не всегда оказывался разговорчив, то, во всяком случае, был ровен и великодушен.
А теперь, как гром среди ясного неба, такая несправедливость…
Однако острота обиды постепенно проходила, и гнев сменился тревогой. Именно о чем-то подобном Серегил пытался предупредить его прошлой ночью, понял Алек. Конечно, он знает только от самого Серегила, что раньше с ним такого не случалось; что, если он всегда был безумен? Но Алек не мог забыть своего разговора с Микамом Кавишем в Боерсби. Алек с самого начала их знакомства доверял Микаму, а теперешнее поведение Серегила никак не соответствовало тому, что тогда говорил ему воин. Нет, решил Алек, Серегил не виноват в своей вспышке.
«Он совершенно не обязан был освобождать меня из замка Асенгаи, — напомнил себе Алек сурово. — Я обещал, что буду верен ему, и обещание сдержу».
И однако, он еще раз пожалел о том, что Микам не отправился с ними вместе на юг.
Ночью Алек снова оказался на палубе, беспокойно шагая от борта к борту, не обращая внимания на любопытные взгляды, которые бросали на него матросы. Серегил странно вел себя весь день, а вечером, не в силах ничего есть, стал еще более возбужденным и раздражительным. Алек пытался успокоить его, но только разозлил. В конце концов Серегил снова приказал ему уйти, медленно цедя слова сквозь стиснутые зубы.
Было слишком холодно, чтобы спать на палубе, так что Алек спустился по трапу вниз и сел, прислонившись спиной к двери каюты. Он совсем уже засыпал, когда появился капитан Раль.
— Что ты здесь делаешь? — изумленно спросил капитан. — Что— нибудь не так с твоей госпожой?
Алек сумел без запинки произнести приготовленную заранее ложь:
— Мой храп беспокоил госпожу и не давал ей уснуть, так что я вышел сюда. — Он стал растирать затекшую шею.
Раль, нахмурившись, несколько мгновений смотрел на него, потом предложил:
— Ты можешь расположиться на моей койке: не похоже, что мне самому она понадобится, при такой-то погоде.
— Спасибо, но мне лучше остаться здесь, поблизости, на случай, если госпоже что-нибудь понадобится, — ответил Алек, удивляясь неожиданной щедрости капитана.
В этот момент в каюте раздался хриплый вопль, за ним последовали звуки чего-то похожего на борьбу.
Вскочив на ноги, Алек попытался помешать Ралю ворваться в каюту.
— Нет! Позволь мне ..
Дородный капитан отшвырнул его с дороги, как ребенка; обнаружив, что дверь заперта изнутри, он одним ударом взломал замок и сделал шаг внутрь.
Алек в панике смотрел на него; тот резко остановился, и рука юноши скользнула к рукояти длинного ножа на поясе.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — прорычал Раль.
Алек в отчаянии застонал.
Бледный и осунувшийся, Серегил, шатаясь, стоял в углу каюты с рапирой в руке. Его ночная рубашка была разорвана на груди, так что никаких сомнений в том, что из себя представляет «госпожа Гветелин», не оставалось. Мгновение Серегил смотрел на них так, будто готов был напасть. Однако вместо этого он потряс головой и бросил рапиру на койку. Жестом худой руки он пригласил их войти в каюту. Алек подошел к Серегилу, Раль же остался, где был — рядом со взломанной дверью.
— Я спрошу тебя только об одном, — произнес он медленно. с трудом сдерживая гнев. — Что бы ты ни затеял, опасно ли это для моего корабля или для команды?
— Не думаю, — ответил Серегил спокойно.
Раль долгое мгновение разглядывал их обоих.
— Тогда чего ради, во имя Билайри, ты околачиваешься здесь в женских тряпках?
— Мне нужно было скрыться от… некоторых людей. Если я расскажу тебе больше, тогда и ты окажешься под угрозой.
— Вот как? — Раль скептически поднял бровь. — Ну, тогда одно из двух — или тут замешана политика, или ты улепетываешь от ревнивого мужа какой-нибудь красотки. Ведь «Стремительный» был не единственный корабль у причала Боерсби. Зачем было взваливать это на меня?
— Как я слышал, ты — человек чести…
— Ах ты дерьмо! Серегил слегка улыбнулся.
— К тому же не секрет, что ты не пылаешь любовью к пленимарцам.
— Это правда. — Раль бросил на Серегила долгий взгляд. — Я понял, во что ты хотел бы, чтобы я поверил. Но даже если предположить, что я куплюсь — а это еще не факт, — как ты объяснишь весь этот балаган? Ты заставил меня играть роль простака, что мне совсем не по нраву.
Серегил устало опустился на койку.
— Объяснять свои мотивы я не собираюсь — они тебя не касаются Что же до твоих авансов несчастной госпоже Гветелин, мы делали все, что могли, чтобы отвадить тебя.
— Ну, с этим я могу согласиться, хотя не знаю, что мне мешает отправить вас, прекрасная парочка, за борт.
— Тебе пришлось бы объяснить это своей команде, разве нет? — Серегил многозначительно поднял бровь.
— Будь ты проклят! — Раль растерянно поскреб бороду — Если кто— нибудь из моих людей пронюхает — история мигом разнесется от истоков до устья Фолсвейна!
— Этого легко избежать. Завтра мы прибудем в Торберн. Госпожа Гветелин может сойти там на берег по причине нездоровья. Я знаю, матросы заключают пари — удастся ли тебе затащить ее к себе в постель. Если хочешь, я устрою так, чтобы меня видели выходящим из твоей каюты утром: с играющей на губах нежной улыбкой и…
Раль потемнел, как грозовая туча.
— Последи лучше за тем, чтобы не высовывать носа из каюты до прибытия. Играй свою роль, пока тебя видит хоть кто-нибудь из команды, а потом не попадайся мне на глаза!
Капитан в ярости развернулся и вышел из каюты, столкнувшись в проходе с первым помощником. Тот только и успел ухмыльнуться; Раль прорычал: «Занимайся своим делом, Нитлс!» — и дверь капитанской каюты с грохотом захлопнулась.
— Должен признаться, это один из самых неловких моментов в моей жизни,
— простонал Серегил; бравады как не бывало. — Нелегко спорить со здоровенным и злющим моряком, когда на тебе ничего, кроме женской ночной рубашки.
— Ты отбросил рапиру! — удивленно воскликнул Алек, прикрывая дверь.
— Если бы я этого не сделал, была бы драка. Этого мы с тобой не могли себе позволить, кто бы в ней ни победил. Как бы мы все объяснили, если бы я его убил? Сказали бы, что ты защищал мою честь? Команда расправилась бы с тобой в секунду, и страшно даже подумать, что сделали бы они с госпожой Гветелин. Если бы он убил меня, тоже ничего хорошего. Нет, Алек, всегда лучше договориться, если только это возможно. А теперь, я думаю, никто не сохранит наш секрет лучше, чем капитан. Кроме того, он меня заинтересовал. Хоть он и хвастун, похоже, он умен и ловок конечно, когда дело не касается женщин. Никогда не знаешь, когда подобный человек тебе пригодится.
— Но почему ты думаешь, что он согласится помогать тебе?
Серегил улыбнулся и пожал плечами:
— Интуиция, наверное. Я редко ошибаюсь. Алек уселся и потер глаза.
— Что за переполох ты устроил — перед тем, как мы явились?
— Ох, снова один из моих кошмаров, — ответил Серегил. делая вид, что не придает этому особого значения. Ему и думать не хотелось о том, что могло случиться, находись Алек в каюте, когда он во сне стал прокладывать себе путь клинком.
Серегил потянулся за плащом, лежащим на сундуке, и порванная ночная рубашка соскользнула с его плеча. При этом стало видно красное пятно на груди, чуть пониже ключицы.
— Что это? — спросил Алек, протягивая руку, чтобы отвести в сторону висящий на шее Серегила деревянный диск.
Ледяные пальцы сжали сердце Серегила. Объятый внезапным приступом ярости, он схватил Алека за запястье и грубо отшвырнул его руку.
— Держи свои руки при себе! — прорычал он. Завернувшись в плащ, он снова забился в угол. — Отправляйся спать. Ну!
Много позже, свернувшись калачиком в своем закутке, Алек услышал, как Серегил пошевелился.
— Алек, ты не спишь?
— Нет.
Последовала долгая пауза.
— Прости меня.
— Я все понимаю. — Алек долго размышлял, и у него появился смутный, но постепенно принимающий более ясные очертания план. — Микам говорил, что ты знаешь волшебника в Римини. Как ты думаешь, он мог бы помочь тебе?
— Если он не поможет, не знаю, кто и мог бы. — Снова последовало молчание. Алеку показалось, что он услышал невеселый смех, и от этого звука волосы зашевелились у него на голове.
— Алек…
—Да?
— Будь осторожен, слышишь? Сегодня ночью был момент…
Алек сжал эфес рапиры, которая лежала у него на коленях.
— Все будет в порядке. Спи.
Последний день на борту «Стремительного» показался Серегилу и Алеку ужасно длинным. Серегил провел все утро, мрачно глядя в окно.
Алек на всякий случай держался от него подальше, занятый собственными планами. К полудню он решил, что готов вытерпеть гнев Раля, и отправился наверх.
Он устроился на носу, надвинув пониже капюшон плаща, чтобы защититься от холодного ветра. К тому времени, когда они на закате подошли к Торберну, он сумел поговорить с рулевым и некоторыми матросами, не попавшись на глаза капитану. Если ему предстоит доставить их обоих в Римини, нужно знать, как это сделать.
Раль испытал огромное облегчение, когда госпожа Гветелин появилась из своей каюты уже после того, как корабль встал на якорь в Торберне. Первый помощник не держал язык за зубами, и матросы, посмеиваясь исподтишка, приняли как должное и молчаливость дамы, и внезапную холодность к ней капитана. Команда понимающе кивала и толкала друг друга локтями, когда наконец госпожа Гветелин направилась к сходням.
Никто, кроме Раля, не заметил, однако, что дама сунула что-то ему в руку, когда капитан помогал ей сойти на берег. Позже, развернув в своей кабине шелковый лоскуток, он обнаружил кольцо с гранатом, которое носила его странная пассажирка.
— Чудной тип, это уж точно! — прошептал капитан и, качая головой, спрятал кольцо подальше.
ГЛАВА 11. Темная погоня
Тележка подпрыгивала на рытвинах проселочной дороги, ведущей через холмы Майсены. Серегил сидел, закутавшись в плащ, позади Алека на единственном сиденье — доске, прибитой к поперечине. В этих краях морозы еще не ударили, но снег мог выпасть в любой момент, и промозглый холод пробирал до костей.
Серегил обнаружил, что если сидеть совершенно неподвижно, то можно сохранять голову ясной, удерживая и боль в висках, и все учащающиеся приступы бессмысленной ярости в пределах, когда он еще не теряет контроль над собой. Это было очень утомительно, и в редкие моменты просветления он испытывал облегчение, видя, как хорошо справляется со всем Алек, хотя то обстоятельство, что парень не бросил его, несмотря на множество поводов и полную возможность это сделать, продолжало удивлять его.
Свою первую ночь в Торберне они провели в крошечной каморке в гостинице на берегу, где и переоделись в свою прежнюю запятнанную дорожную одежду. Тогда же Алек спокойно сообщил Серегилу о своем плане
— Ты болен, — начал он очень решительно. — И раз ты думаешь, что единственный, кто может тебе помочь, — это Нисандер, я считаю, что нам следует как можно быстрее добраться до Римини.
Серегил кивнул.
Сделав глубокий вдох, Алек продолжал:
— Тогда решено. Как я понимаю, самый быстрый путь в это время года — добраться по суше до Кестона, а оттуда плыть в столицу на корабле — по каналу, который начинается в Цирне. Я не знаю здешних мест. Ты можешь помочь или я буду спрашивать дорогу, но так или иначе мы доберемся.
Серегил начал пристегивать ножны с рапирой, потом, после секундного колебания, протянул оружие Алеку.
— Лучше пусть она будет у тебя. И эти тоже. — Он отдал Алеку и кинжал, который носил на поясе, и острый как бритва клинок, спрятанный в капюшоне плаща.
Алек взял их, никак не комментируя решение Серегила, потом сказал извиняющимся тоном:
— У тебя есть еще один.
— Верно, есть. — Серегил достал стилет из сапога и протянул Алеку, стараясь сдержать очередной взрыв яростного гнева.
Оба они чувствовали себя неловко, отлично сознавая, что все эти предосторожности окажутся бесполезны, если уж Серегил решит вернуть себе оружие. Алек, заметил Серегил, теперь всегда держал собственный кинжал под рукой.
— Сколько дней понадобится, чтобы добраться до Кестона? — спросил Алек, когда со сборами было покончено. Серегил откинулся на постели и вперил взгляд в потолок.
— Два, если скакать быстро, но сомневаюсь, что это мне по силам.
Его голова болела снова; как скоро начнется следующий приступ? Прогулка на свежем ночном воздухе могла бы помочь, но он был слишком слаб для этого. Лучше сосредоточиться на том, чтобы помочь Алеку все организовать.
— Мне понадобятся деньги, — сказал Алек после небольшой паузы. — Сколько у тебя осталось?
Серегил бросил ему свой кошелек: в нем оказалось пять серебряных марок и те драгоценности, что он надевал на «Стремительном». Порывшись в собственных карманах, Алек добавил к этому два медных гроша и скаланскую серебряную монету.
— Украшения прибереги на будущее, — посоветовал Серегил. — Ты недостаточно хорошо одет, чтобы на тебя не обратили внимания, если ты захочешь их сбыть. А вот одежду продай.
— За нее много не дадут.
— О руки Иллиора! Деньги — не единственное средство приобрести что-нибудь. Я думал, ты учился у меня достаточно, чтобы понять это.
К тому времени, когда Алек пришел на рыночную площадь Торберна, уже стемнело. Только немногие лавки были еще открыты, но он в конце концов нашел одну, где торговали одеждой. Ее хозяин, как выяснилось, умел торговаться, и разочарованный Алек ушел от него со всего четырьмя серебряными пенни.
Он тяжело вздохнул, пряча монеты, и подумал: «Эта сделка не очень-то облегчает мне дело».
Проходя мимо торговки, жарившей на жаровне колбаски, он замедлил шаг, испытывая соблазн утолить голод, но потом двинулся дальше. Через час, охрипнув от препирательств с продавцом, Алек стал владельцем ободранной тележки. Хотя она и была всего лишь большим ящиком, укрепленным на единственной оси, она казалась достаточно прочной. После этой сделки и приобретения немногих припасов Алек остался с двумя медными грошами и скаланской монетой. О покупке лошади явно нечего было и думать.
«Пора мне сделаться настоящим вором», — сказал он себе, все еще переживая упрек Серегила. Он вернулся в гостиницу, отдохнул несколько часов и бесшумно спустился по лестнице перед рассветом. Выскользнув через боковую дверь, он натянул сапоги и направился к конюшне.
Посеребренные низкой луной облака величественно плыли по небу. Сердце Алека гулко забилось в груди, когда он поднял щеколду на воротах конюшни. Произнеся в душе молитву Иллиору, покровителю воров, он на цыпочках вошел.
Тусклый фонарь давал достаточно света, чтобы Алек благополучно миновал пьяного конюха, храпевшего в пустом стойле. На глаза ему попался лохматый рыжий с белым пони. Накинув веревку ему на шею, юноша вывел его в безлюдный переулок, где он оставил тележку, и запряг лошадку. Благополучно завершив приготовления, он поспешил обратно в гостиницу.
Серегил не спал и был готов в дорогу. Один взгляд на него сказал Алеку, что тот провел беспокойную ночь.
Несмотря на это, когда Серегил увидел тележку и пони, на его лице появилась знакомая кривая улыбка.
— За что из этого ты платил? — спросил он тихо.
— За тележку.
— Молодец.
К рассвету они уже изрядно отъехали от Торберна в направлении Кестона. Дорога вилась через по-зимнему голые поля и леса, и им навстречу попадались лишь редкие повозки да немногочисленные патрули местной милиции. После окончания жатвы и закрытия Золотого пути на зиму Майсена становилась тихим местом.
Серегил весь день хранил мрачное молчание и отвечал Алеку так неохотно, что тот в конце концов прекратил попытки поддерживать разговор. Когда они остановились на ночь в придорожной гостинице, Серегил сразу же улегся в постель, предоставив Алеку в одиночестве коротать вечер за кружкой эля.
К следующему утру голод, который испытывал Серегил, превратился в сосущую боль; но даже мысль о глотке воды вызывала у него тошноту.
К его мучениям добавлялось чувство вины перед Алеком. Юноша оказался слишком благороден, чтобы бросить его, но как же он должен жалеть о своем обещании! Серегил собрал все силы, чтобы хоть развлечь паренька в дороге приятным разговором, но тут ему показалось, что слева от них что-то шевельнулось. Серегил протер глаза, подумав, что это мерещится ему из-за слабости, но тут мелькание повторилось — на самом краю поля зрения.
— В чем дело? — спросил Алек, бросая на него озадаченный взгляд.
— Да ничего. — Серегил обвел глазами пустые поля. — Мне показалось, будто я что-то заметил.
Раздражающее мелькание преследовало Серегила весь день, сделав его еще более напряженным и ушедшим в себя, чем раньше. Может быть, это какое-то новое проявление безумия, подумал он, хотя тренированные чувства говорили ему иное. Но к вечеру головная боль так усилилась, что отупевший и затуманенный мозг был не способен обдумать это как следует. Серегил завернулся в плащ, защищаясь от холодного ветра, и лишь боролся с желанием уснуть.
На этот раз они ночевали на сеновале рядом со стоящей на отшибе фермой. Кошмары особенно мучили Серегила, и он проснулся перед рассветом весь в холодном поту. Он ощущал какую-то смутную тревогу; вспомнить детали сна он не мог, но настороженный взгляд Алека сказал ему, что ночью он был еще более беспокоен, чем обычно. Серегил как раз собрался спросить об этом юношу, когда заметил, как ему показалось, движение в темном углу сарая. Алек был занят тем, что запрягал пони, и не видел, как Серегил напрягся и потянулся за клинком, которого не было у него на поясе.
Но в сарае никого больше не оказалось.
«Уже четвертый день он обходится без еды», — думал Алек под стук колес. Вялый, с запавшими глазами, Серегил, однако, держался гораздо лучше, чем Алек ожидал; то есть физически — что касается его странного поведения, оно становилось все более пугающим.
Сегодня он сидел в тележке, сгорбившись, как старик, равнодушный ко всему за исключением моментов напряженной бдительности. Тогда в его глазах появлялся яростный блеск, а кулаки сжимались с такой силой, что, казалось, кости вот-вот прорвут кожу. Это новое его состояние, в совокупности со странными происшествиями прошлой ночи, ничего хорошего не предвещало.
Алек начал, признавался он себе, бояться не только за Серегила, но и его самого.
Предыдущей ночью он собирался бодрствовать, но усталость последних дней навалилась на него, и он уснул. Проснувшись посреди ночи, он обнаружил Серегила, сидевшего, пригнувшись, не более чем в футе от него; глаза того горели в темноте, как у кошки, дыхание было таким шумным, что почти походило на рычание. В полной неподвижности он пристально смотрел на Алека.
Алек не знал, как долго они, замерев, смотрели друг на друга, но Серегил наконец отвернулся и бросился ничком на солому. Остаток ночи Алек провел, наблюдая за ним с безопасного расстояния.
Утром ни один из них не заговаривал о происшествии. Алек не был уверен, помнит ли о нем Серегил вообще. Однако случившееся, вкупе с нервной настороженностью на протяжении дня, укрепило его решимость не смыкать глаз до тех пор, пока он не сможет надежно запереть своего спутника в каюте корабля.
Однако сидя вместе с ним в тележке и глядя на него при свете дня, Алек не мог не видеть, как сильно страдает Серегил. Сунув руку под сиденье, он вытащил одно из их потрепанных одеял и накинул на плечи Серегила.
— Ты не очень хорошо выглядишь.
— Ты тоже, — прохрипел тот сухими губами. — Если мы будем ехать и ночью, может, доберемся до Кестона завтра к середине дня. Наверное, я смогу какое-то время править, чтобы ты поспал.
— Да нет, я прекрасно справлюсь, — поспешно ответил Алек. Слишком поспешно: Серегил отвернулся и снова погрузился в мрачное молчание.
Ощущение преследования становилось все сильнее. Теперь уже Серегилу удавалось более отчетливо разглядеть то, что гналось за ним: то движение на горизонте, то темную фигуру, мгновенно исчезающую из поля зрения Когда полдень миновал, Серегил вздрогнул так сильно, что Алек положил руку ему на плечо.
— Что с тобой? — спросил он. — Такое случается все чаще со вчерашнего дня.
— Нет, ничего, — пробормотал Серегил; на этот раз он был уверен: он на самом деле видел кого-то на дороге далеко позади.
Вскоре после этого, перевалив через гребень холма, они встретили похоронную процессию адептов Далны. Несколько хорошо одетых мужчин и женщин и двое детей стояли у дороги, распевая гимн и глядя, как молодой пахарь гонит вола по голому полю. Замерзшая земля с трудом поддавалась лемеху плуга. За пахарем шла пожилая женщина, кидая пригоршни пепла из деревянной чаши в свежую борозду. Когда последний пепел был рассеян, она тщательно протерла чашу горстью земли и высыпала ее тоже. Пахарь развернул вола и медленно повел его обратно, засыпая борозду. Легкий снежок начал падать на поле и людей, когда Алек и Серегил проезжали мимо них в своей тележке.
— Здесь делают все так же, как и у нас на севере, -сказал Алек. Серегил равнодушно оглянулся. — Я имею в виду, запахивают пепел умерших в землю. И гимн, который они пели, был тот же самый.
— Я не заметил. Что за гимн? Обрадованный тем, что его спутник проявляет интерес хоть к чему-то, Алек запел:
Все блага, что щедрой рукою, о Дална, Создатель могучий, при жизни даруешь ты людям, В день смерти тебе возвращаем и сами становимся частью творенья великого бога. Прими же умершего в лоно твоей земли плодородной, пусть новая жизнь весною взойдет на полях из пепла. Так пусть же и в сев, и на жатве умершего мы не забудем! Ничто не теряется в мире, который ты создал, о Дална.
Серегил кивнул:
— Я слышал этот… — Он резко оборвал фразу, схватил вожжи и натянул их, останавливая пони. — Клянусь Четьеркой, посмотри туда! — вскрикнул он, отчаянным жестом указывая в поле слева от дороги. Высокая, одетая в черное фигура стояла меньше чем в сотне ярдов от них.
— Куда? Что там?
— Прямо перед тобой! — свистящим шепотом ответил Серегил.
Даже на расстоянии полета стрелы Серегил мог различить какую— то ужасную неправильность в облике этого существа, какое-то жуткое нарушение пропорций, и это испугало его больше, чем очевидный факт: Алек никого не видел.
— Кто ты? — крикнул Серегил, испытывая скорее ужас, чем гнев.
Темная фигура молча повернулась к нему, низко поклонилась и начала какой-то гротескный танец, подпрыгивая и кружась; это выглядело бы смешным, если бы не было таким отвратительным. Серегил почувствовал, как все его тело онемело от этого зрелища.
Дрожа, он сунул вожжи в руки Алека.
— Скорее уедем отсюда!
Алек, не задавая вопросов, хлестнул пони.
Когда Серегил оглянулся, зловещее видение исчезло.
— Что все-таки случилось? — громко спросил Алек, перекрикивая тарахтенье тележки.
Все еще дрожа, Серегил вцепился руками в сиденье и ничего не ответил. Когда через несколько мгновений он поднял глаза, существо шествовало по дороге перед тележкой. Теперь Серегил разглядел, что оно было выше человеческого роста: расстояние между плечами и головой оказалось слишком велико, а между бедрами и плечами — слишком мало; руки были ужасно длинными, их движения неуклюжими, но мощными. Существо оглянулось через покатое плечо и поманило Серегила, как будто торопя его к какой-то цели.
Серегил обнаружил, что если сидеть совершенно неподвижно, то можно сохранять голову ясной, удерживая и боль в висках, и все учащающиеся приступы бессмысленной ярости в пределах, когда он еще не теряет контроль над собой. Это было очень утомительно, и в редкие моменты просветления он испытывал облегчение, видя, как хорошо справляется со всем Алек, хотя то обстоятельство, что парень не бросил его, несмотря на множество поводов и полную возможность это сделать, продолжало удивлять его.
Свою первую ночь в Торберне они провели в крошечной каморке в гостинице на берегу, где и переоделись в свою прежнюю запятнанную дорожную одежду. Тогда же Алек спокойно сообщил Серегилу о своем плане
— Ты болен, — начал он очень решительно. — И раз ты думаешь, что единственный, кто может тебе помочь, — это Нисандер, я считаю, что нам следует как можно быстрее добраться до Римини.
Серегил кивнул.
Сделав глубокий вдох, Алек продолжал:
— Тогда решено. Как я понимаю, самый быстрый путь в это время года — добраться по суше до Кестона, а оттуда плыть в столицу на корабле — по каналу, который начинается в Цирне. Я не знаю здешних мест. Ты можешь помочь или я буду спрашивать дорогу, но так или иначе мы доберемся.
Серегил начал пристегивать ножны с рапирой, потом, после секундного колебания, протянул оружие Алеку.
— Лучше пусть она будет у тебя. И эти тоже. — Он отдал Алеку и кинжал, который носил на поясе, и острый как бритва клинок, спрятанный в капюшоне плаща.
Алек взял их, никак не комментируя решение Серегила, потом сказал извиняющимся тоном:
— У тебя есть еще один.
— Верно, есть. — Серегил достал стилет из сапога и протянул Алеку, стараясь сдержать очередной взрыв яростного гнева.
Оба они чувствовали себя неловко, отлично сознавая, что все эти предосторожности окажутся бесполезны, если уж Серегил решит вернуть себе оружие. Алек, заметил Серегил, теперь всегда держал собственный кинжал под рукой.
— Сколько дней понадобится, чтобы добраться до Кестона? — спросил Алек, когда со сборами было покончено. Серегил откинулся на постели и вперил взгляд в потолок.
— Два, если скакать быстро, но сомневаюсь, что это мне по силам.
Его голова болела снова; как скоро начнется следующий приступ? Прогулка на свежем ночном воздухе могла бы помочь, но он был слишком слаб для этого. Лучше сосредоточиться на том, чтобы помочь Алеку все организовать.
— Мне понадобятся деньги, — сказал Алек после небольшой паузы. — Сколько у тебя осталось?
Серегил бросил ему свой кошелек: в нем оказалось пять серебряных марок и те драгоценности, что он надевал на «Стремительном». Порывшись в собственных карманах, Алек добавил к этому два медных гроша и скаланскую серебряную монету.
— Украшения прибереги на будущее, — посоветовал Серегил. — Ты недостаточно хорошо одет, чтобы на тебя не обратили внимания, если ты захочешь их сбыть. А вот одежду продай.
— За нее много не дадут.
— О руки Иллиора! Деньги — не единственное средство приобрести что-нибудь. Я думал, ты учился у меня достаточно, чтобы понять это.
К тому времени, когда Алек пришел на рыночную площадь Торберна, уже стемнело. Только немногие лавки были еще открыты, но он в конце концов нашел одну, где торговали одеждой. Ее хозяин, как выяснилось, умел торговаться, и разочарованный Алек ушел от него со всего четырьмя серебряными пенни.
Он тяжело вздохнул, пряча монеты, и подумал: «Эта сделка не очень-то облегчает мне дело».
Проходя мимо торговки, жарившей на жаровне колбаски, он замедлил шаг, испытывая соблазн утолить голод, но потом двинулся дальше. Через час, охрипнув от препирательств с продавцом, Алек стал владельцем ободранной тележки. Хотя она и была всего лишь большим ящиком, укрепленным на единственной оси, она казалась достаточно прочной. После этой сделки и приобретения немногих припасов Алек остался с двумя медными грошами и скаланской монетой. О покупке лошади явно нечего было и думать.
«Пора мне сделаться настоящим вором», — сказал он себе, все еще переживая упрек Серегила. Он вернулся в гостиницу, отдохнул несколько часов и бесшумно спустился по лестнице перед рассветом. Выскользнув через боковую дверь, он натянул сапоги и направился к конюшне.
Посеребренные низкой луной облака величественно плыли по небу. Сердце Алека гулко забилось в груди, когда он поднял щеколду на воротах конюшни. Произнеся в душе молитву Иллиору, покровителю воров, он на цыпочках вошел.
Тусклый фонарь давал достаточно света, чтобы Алек благополучно миновал пьяного конюха, храпевшего в пустом стойле. На глаза ему попался лохматый рыжий с белым пони. Накинув веревку ему на шею, юноша вывел его в безлюдный переулок, где он оставил тележку, и запряг лошадку. Благополучно завершив приготовления, он поспешил обратно в гостиницу.
Серегил не спал и был готов в дорогу. Один взгляд на него сказал Алеку, что тот провел беспокойную ночь.
Несмотря на это, когда Серегил увидел тележку и пони, на его лице появилась знакомая кривая улыбка.
— За что из этого ты платил? — спросил он тихо.
— За тележку.
— Молодец.
К рассвету они уже изрядно отъехали от Торберна в направлении Кестона. Дорога вилась через по-зимнему голые поля и леса, и им навстречу попадались лишь редкие повозки да немногочисленные патрули местной милиции. После окончания жатвы и закрытия Золотого пути на зиму Майсена становилась тихим местом.
Серегил весь день хранил мрачное молчание и отвечал Алеку так неохотно, что тот в конце концов прекратил попытки поддерживать разговор. Когда они остановились на ночь в придорожной гостинице, Серегил сразу же улегся в постель, предоставив Алеку в одиночестве коротать вечер за кружкой эля.
К следующему утру голод, который испытывал Серегил, превратился в сосущую боль; но даже мысль о глотке воды вызывала у него тошноту.
К его мучениям добавлялось чувство вины перед Алеком. Юноша оказался слишком благороден, чтобы бросить его, но как же он должен жалеть о своем обещании! Серегил собрал все силы, чтобы хоть развлечь паренька в дороге приятным разговором, но тут ему показалось, что слева от них что-то шевельнулось. Серегил протер глаза, подумав, что это мерещится ему из-за слабости, но тут мелькание повторилось — на самом краю поля зрения.
— В чем дело? — спросил Алек, бросая на него озадаченный взгляд.
— Да ничего. — Серегил обвел глазами пустые поля. — Мне показалось, будто я что-то заметил.
Раздражающее мелькание преследовало Серегила весь день, сделав его еще более напряженным и ушедшим в себя, чем раньше. Может быть, это какое-то новое проявление безумия, подумал он, хотя тренированные чувства говорили ему иное. Но к вечеру головная боль так усилилась, что отупевший и затуманенный мозг был не способен обдумать это как следует. Серегил завернулся в плащ, защищаясь от холодного ветра, и лишь боролся с желанием уснуть.
На этот раз они ночевали на сеновале рядом со стоящей на отшибе фермой. Кошмары особенно мучили Серегила, и он проснулся перед рассветом весь в холодном поту. Он ощущал какую-то смутную тревогу; вспомнить детали сна он не мог, но настороженный взгляд Алека сказал ему, что ночью он был еще более беспокоен, чем обычно. Серегил как раз собрался спросить об этом юношу, когда заметил, как ему показалось, движение в темном углу сарая. Алек был занят тем, что запрягал пони, и не видел, как Серегил напрягся и потянулся за клинком, которого не было у него на поясе.
Но в сарае никого больше не оказалось.
«Уже четвертый день он обходится без еды», — думал Алек под стук колес. Вялый, с запавшими глазами, Серегил, однако, держался гораздо лучше, чем Алек ожидал; то есть физически — что касается его странного поведения, оно становилось все более пугающим.
Сегодня он сидел в тележке, сгорбившись, как старик, равнодушный ко всему за исключением моментов напряженной бдительности. Тогда в его глазах появлялся яростный блеск, а кулаки сжимались с такой силой, что, казалось, кости вот-вот прорвут кожу. Это новое его состояние, в совокупности со странными происшествиями прошлой ночи, ничего хорошего не предвещало.
Алек начал, признавался он себе, бояться не только за Серегила, но и его самого.
Предыдущей ночью он собирался бодрствовать, но усталость последних дней навалилась на него, и он уснул. Проснувшись посреди ночи, он обнаружил Серегила, сидевшего, пригнувшись, не более чем в футе от него; глаза того горели в темноте, как у кошки, дыхание было таким шумным, что почти походило на рычание. В полной неподвижности он пристально смотрел на Алека.
Алек не знал, как долго они, замерев, смотрели друг на друга, но Серегил наконец отвернулся и бросился ничком на солому. Остаток ночи Алек провел, наблюдая за ним с безопасного расстояния.
Утром ни один из них не заговаривал о происшествии. Алек не был уверен, помнит ли о нем Серегил вообще. Однако случившееся, вкупе с нервной настороженностью на протяжении дня, укрепило его решимость не смыкать глаз до тех пор, пока он не сможет надежно запереть своего спутника в каюте корабля.
Однако сидя вместе с ним в тележке и глядя на него при свете дня, Алек не мог не видеть, как сильно страдает Серегил. Сунув руку под сиденье, он вытащил одно из их потрепанных одеял и накинул на плечи Серегила.
— Ты не очень хорошо выглядишь.
— Ты тоже, — прохрипел тот сухими губами. — Если мы будем ехать и ночью, может, доберемся до Кестона завтра к середине дня. Наверное, я смогу какое-то время править, чтобы ты поспал.
— Да нет, я прекрасно справлюсь, — поспешно ответил Алек. Слишком поспешно: Серегил отвернулся и снова погрузился в мрачное молчание.
Ощущение преследования становилось все сильнее. Теперь уже Серегилу удавалось более отчетливо разглядеть то, что гналось за ним: то движение на горизонте, то темную фигуру, мгновенно исчезающую из поля зрения Когда полдень миновал, Серегил вздрогнул так сильно, что Алек положил руку ему на плечо.
— Что с тобой? — спросил он. — Такое случается все чаще со вчерашнего дня.
— Нет, ничего, — пробормотал Серегил; на этот раз он был уверен: он на самом деле видел кого-то на дороге далеко позади.
Вскоре после этого, перевалив через гребень холма, они встретили похоронную процессию адептов Далны. Несколько хорошо одетых мужчин и женщин и двое детей стояли у дороги, распевая гимн и глядя, как молодой пахарь гонит вола по голому полю. Замерзшая земля с трудом поддавалась лемеху плуга. За пахарем шла пожилая женщина, кидая пригоршни пепла из деревянной чаши в свежую борозду. Когда последний пепел был рассеян, она тщательно протерла чашу горстью земли и высыпала ее тоже. Пахарь развернул вола и медленно повел его обратно, засыпая борозду. Легкий снежок начал падать на поле и людей, когда Алек и Серегил проезжали мимо них в своей тележке.
— Здесь делают все так же, как и у нас на севере, -сказал Алек. Серегил равнодушно оглянулся. — Я имею в виду, запахивают пепел умерших в землю. И гимн, который они пели, был тот же самый.
— Я не заметил. Что за гимн? Обрадованный тем, что его спутник проявляет интерес хоть к чему-то, Алек запел:
Все блага, что щедрой рукою, о Дална, Создатель могучий, при жизни даруешь ты людям, В день смерти тебе возвращаем и сами становимся частью творенья великого бога. Прими же умершего в лоно твоей земли плодородной, пусть новая жизнь весною взойдет на полях из пепла. Так пусть же и в сев, и на жатве умершего мы не забудем! Ничто не теряется в мире, который ты создал, о Дална.
Серегил кивнул:
— Я слышал этот… — Он резко оборвал фразу, схватил вожжи и натянул их, останавливая пони. — Клянусь Четьеркой, посмотри туда! — вскрикнул он, отчаянным жестом указывая в поле слева от дороги. Высокая, одетая в черное фигура стояла меньше чем в сотне ярдов от них.
— Куда? Что там?
— Прямо перед тобой! — свистящим шепотом ответил Серегил.
Даже на расстоянии полета стрелы Серегил мог различить какую— то ужасную неправильность в облике этого существа, какое-то жуткое нарушение пропорций, и это испугало его больше, чем очевидный факт: Алек никого не видел.
— Кто ты? — крикнул Серегил, испытывая скорее ужас, чем гнев.
Темная фигура молча повернулась к нему, низко поклонилась и начала какой-то гротескный танец, подпрыгивая и кружась; это выглядело бы смешным, если бы не было таким отвратительным. Серегил почувствовал, как все его тело онемело от этого зрелища.
Дрожа, он сунул вожжи в руки Алека.
— Скорее уедем отсюда!
Алек, не задавая вопросов, хлестнул пони.
Когда Серегил оглянулся, зловещее видение исчезло.
— Что все-таки случилось? — громко спросил Алек, перекрикивая тарахтенье тележки.
Все еще дрожа, Серегил вцепился руками в сиденье и ничего не ответил. Когда через несколько мгновений он поднял глаза, существо шествовало по дороге перед тележкой. Теперь Серегил разглядел, что оно было выше человеческого роста: расстояние между плечами и головой оказалось слишком велико, а между бедрами и плечами — слишком мало; руки были ужасно длинными, их движения неуклюжими, но мощными. Существо оглянулось через покатое плечо и поманило Серегила, как будто торопя его к какой-то цели.