Страница:
— Не имею представления. Царица прислала уведомление, что он помещен в Красную башню, больше ничего. Его арестовали без шума?
— Если бы не Рансер, мы могли бы и вовсе вовремя ничего не узнать! — прорычал Микам. Теро мрачно потер подбородок.
— Ну это по крайней мере обнадеживающий знак. В первый раз за все время знакомства Алек сообразил, что Теро, должно быть, тоже наблюдатель. Данное обстоятельство, а не личные чувства, конечно, объясняли его интерес к этому делу.
— Ты не думаешь… — воспоминания холодным комом давили грудь Алеку, — что его будут пытать? Теро задумчиво поднял бровь:
— Это будет зависеть от тяжести обвинений, мне кажется.
— Пристав сказал, что его обвиняют в измене.
— Ах так. Тогда это довольно вероятно.
— Проклятие, Теро, соображай, что говоришь! — рявкнул Микам, заметив, как побледнел Алек, и обнимая его за плечи. — Брось, мальчик, нечего об этом думать. Нисандер никогда такого не допустит.
— Сомневаюсь, что Нисандер сможет тут что-то сделать, — возразил Теро, не обращая внимания на отчаяние Алека. — Красная башня охраняется магическими заклинаниями в дополнение к обычным замкам. Мы с Нисандером сами этим занимались. И дело не только в этом: Нисандер слишком тесно связан с Серегилом, чтобы позволить себе вмешаться в отправление закона.
— Что же нам делать? — прошептал Алек.
— Сидеть здесь и ждать Нисандера, как нам велено, — спокойно ответил Микам. Неприязненно посмотрев на Теро, он добавил: — И нечего тратить время на праздные измышления.
Нисандер почувствовал облегчение, когда царский посланец проводил его в кабинет царицы, а не в зал для аудиенций. Они всегда обходились без обременительных церемоний: Нисандер знал Идрилейн с детства, и, хотя он всегда оказывал ей подобающее почтение, из взаимной симпатии обычно позволяла наедине обходиться без формальностей. Однако сегодня ее приветствие прозвучало холодно, и Нисандер уловил в этом предостережение.
Даже в парадном платье, с распущенными по плечам седеющими волосами, Идрилейн выглядела воительницей, которой и была. Присоединившись к ней за маленьким столом, на котором стояли графин с вином и бокалы, Нисандер постарался скрыть свое растущее беспокойство. Ни один из них не начинал разговор, пока они не чокнулись бокалами и не сделали по традиционному глотку, означавшему обязательство говорить откровенно.
— Ты приказала арестовать Серегила, — начал Нисандер, глядя в спокойные глаза царицы. — В чем его обвиняют?
— В измене.
Сердце Нисандера упало: уж очень решительно прозвучал ее голос; каким-то образом врагам удалось обойти их с фланга. Следовало действовать с осторожностью и проявлять максимальное уважение к царице.
— На основании каких свидетельств ему предъявлено обвинение?
— Благородный Бариен получил это сегодня. — Она протянула ему свиток.
Нисандер узнал первые строки: документ был составлен на основе того незаконченного письма, которое Серегил продал Гемелле. Как и предыдущее послание, попавшее в его руки, письмо казалось подлинным во всем, кроме содержания. Почерк, подпись, чернила, которыми оно было написано, — все было безупречным.
— Оно кажется подлинным, согласен, — наконец сказал Нисандер. — И все же я не верю, что письмо написано Серегилом. Могу я узнать, каково твое мнение?
— Мое мнение значения не имеет. Мой долг действовать на основании фактов, — ответила Идрилейн. — Пока что никаких признаков подделки, магической или иной, обнаружено не было.
— И все же у тебя, должно быть, есть сомнения, иначе я не сидел бы здесь с тобой, — мягко произнес Нисандер.
Царственное выражение на лице Идрилейн немного смягчилось.
— Я не особенно хорошо знаю Серегила, но я знаю тебя. Я не забыла, что всегда могла тебе доверять, так же как моя мать, и ее мать, и мать ее матери. Мне трудно поверить в то, что человек, которого ты так высоко ценишь, может быть предателем. Если ты знаешь что-нибудь об этом деле, лучше скажи мне сейчас.
Нисандер вынул из кармана поддельное письмо, которое он перехватил, и протянул ей.
— Это попало мне в руки неделю назад. Поверь, будь у меня хоть малейшее сомнение в невиновности Серегила, я немедленно поставил бы тебя в известность. Содержание этого послания основывается на письме, которое Серегил действительно написал, но строки, доказывающие его вину, были добавлены — подделаны. Я обсудил это с Серегилом и имею все основания считать, что он сказал мне правду.
Лицо Идрилейн потемнело, когда она сравнила два письма.
— Не понимаю. Если эти письма поддельные, то это произведения искусства. Кто станет тратить столько усилий, чтобы дискредитировать человека, имеющего так мало веса? Прости резкость старой вояке, Нисандер, но, помимо дружбы с тобой и с моими детьми, чем может похвастаться Серегил — изгнанный из родных мест потомок благородного рода с задатками торговца? При моем дворе он не играет никакой роли, не обладает влиянием.
— Верно. Единственная его отличительная черта — это дальнее родство с тобой да еще, может быть, близость ко мне. Кому, кроме леранцев, это могло бы пригодиться?
— Леранцев! — презрительно фыркнула Идрилейн. — Кучка ограниченных болтунов, бормочущих угрозы, которым даже их прадеды уже не верили! Клянусь Четверкой, Нисандер, леранцы всего лишь политическое пугало еще со времен Элани Прекрасной.
— Так обычно думают, госпожа. Но ты должна помнить, что я еще мальчиком был на свадьбе твоей предшественницы и тезки, Идрилейн Первой, когда она сочеталась браком с ауренфэйе Коррутом. С тех пор сменилось семь поколений, и кто, кроме старых колдунов, помнит вопли гнева, раздававшиеся вокруг храма во время церемонии? Но должен тебе сказать, моя царица, что сейчас я слышу их так же отчетливо, как и тогда. «Скалой должен править скаланец», — кричала толпа, когда царская кавалерия мечами расчищала путь кортежу. И не только чернь восставала, аристократы тоже — они считали, что их власть узурпирована чужеземцем. Это были те же вельможи, что поддерживали царицу Леру во время ее жестокого правления. Я видел, как протестовал народ, когда после ее смерти на трон взошла ее сестра Корруте стера.
— И все же Коррутестера царствовала, не свергнутая никакой революцией, и ее потомки после нее — тоже.
— Не забудь, две царицы — ее потомки — умерли при сомнительных обстоятельствах.
— Это просто слухи! Элани умерла во время эпидемии чумы, а Клиа была отравлена пленимарскими наймитами.
— Так решили историки, моя царица. Однако в те времена говорили иное.
— Но в обоих случаях ничего доказано не было. А без доказательств это все — дым на ветру, — упрямо возразила Идрилейн. — Вернемся к Серегилу. Может быть, и было бы в интересах леранцев доставить мне неприятности через него. Сакор мне свидетель, я не могу допустить раскола в моем народе, когда нам угрожает война. И ты же понимаешь, что, показав мне это второе письмо, ты удваиваешь серьезность обвинений против Серегила, если только не сможешь доказать, что письма поддельные.
— Понимаю, — ответил Нисандер. — И я передал его тебе как доказательство моей веры в твою справедливость:
теперь я должен или доказать его невиновность, или увидеть человека, которого я люблю как сына, в руках палача. Он арестован. Слух об этом распространится, как того и желают леранцы. Все, о чем я прошу тебя, — это дать мне время, чтобы найти доказательства невиновности Серегила. Идрилейн сцепила руки и оперлась на них лбом.
— Я не могу себе позволить промедление. Бариен займется этим делом лично.
— Потому что его преданность тебе не запятнана привязанностью к Серегилу?
— Именно.
Нисандер поколебался, потом нагнулся через стол и взял ее руки в свои:
— Дай мне два дня, Идрилейн, умоляю тебя. Говори Бариену что хочешь, но дай мне время спасти человека, который более верен и ценен для тебя, чем ты думаешь.
На лице Идрилейн появилось выражение изумления, когда она поняла, что он хочет сказать.
— Серегил — наблюдатель? О Сакор и его пламя, как я могла быть так слепа!
— Он мастер своего дела, моя дорогая, — печально ответил Нисандер. — Что бы я ни стремился сделать из него, Иллиор определил ему собственный путь. С твоего разрешения я не скажу тебе ничего больше — кроме того, что я с радостью поручусь честью в его преданности Скале и тебе.
Идрилейн с сомнением покачала головой:
— Надеюсь, тебе никогда не придется пожалеть об этих словах, мой друг. Ведь он однажды совершил предательство — мы оба знаем это. То, что ты мне только что сказал, может оказаться палкой о двух концах.
— И все равно я не отрекусь от Серегила.
— Что ж, хорошо. Два дня. Но большей отсрочки ты не получишь, и твои доказательства должны быть неопровержимы. Думаю, мне не нужно предупреждать тебя, что вмешательство в дела закона с твоей стороны было бы неразумно? Нисандер встал и низко поклонился. — Я это прекрасно понимаю, моя госпожа.
Прибыв в «Петух», Нисандер не стал скрывать от остальных своей озабоченности.
— Все так, как мы и боялись, — сказал он им. — Наместнику было доставлено второе поддельное письмо — датированное шестым днем эразина. Ирония судьбы — как я понимаю, заговорщики использовали то настоящее письмо, которое Серегил вручил Гемелле, чтобы подстроить ловушку фальсификатору.
— Шестой день эразина? — Алек принялся отсчитывать дни. — Мы тогда еще только встретились и путешествовали через холмы.
— Кровь и ад! — воскликнул Микам. — То ли эти подонки знают, чем занимается Серегил, то ли случайно попали в яблочко. Они устроили так, что Серегил должен придумать какую-то ложь или раскрыть себя, а это само по себе может означать для него смертный приговор.
— Я мог бы заявить, что он в это время был в Айвиуэлле, — предложил Алек. — Мы уже использовали историю о том, что я приехал с ним в Римини оттуда. Он всем гостям рассказывал…
— Боюсь, так не годится, — ответил Нисандер. — Эта версия достаточно правдоподобна для знакомых, но не выдержит проверки царскими дознавателями. Самое малое, что они могут сделать, — это послать за подтверждением в Майсену. А когда свидетелей не найдется, ты окажешься в таком же опасном положении, что и Серегил. К тому же у нас мало времени. Идрилейн дала нам всего два дня. Пожалуй, нам ничего не остается, как следовать плану Серегила насчет улицы Задней Ноги.
— Я тоже об этом думал, — пробормотал Микам. — Серегилу понадобилась неделя, чтобы найти Албена, да и то он не уверен, что Албен — тот, кто нам нужен. Даже если мы обнаружим его тайник — если таковой существует, — что, если при этом выяснится: Албен тут ни при чем? Чтобы узнать то, что Серегил выяснил бы за день, нам могут понадобиться недели.
Нисандер беспомощно развел руками:
— Верно, но мне ничего другого не приходит в голову.
— Если бы у Серегила оказался еще хоть один день! — с горечью воскликнул Алек. — Он был так доволен тем, как идут дела, словно время совсем не поджимало.
— Мне кажется, — сказал Теро, молчавший все это время, — что отсутствие Алека среди гостей на улице Колеса сегодня вечером не пройдет незамеченным. Может быть, ему стоит посетить тюрьму — выразить возмущение, беспокойство и тому подобное? Появляться там Нисандеру не следует, а вот молодой подопечный вполне мог бы принести своему покровителю всякие мелочи — одеяло, чистое белье…
— И отмычку!
Теро бросил на Алека уничтожающий взгляд:
— Только если ты хочешь наверняка попасть на виселицу с ним вместе. Я думал о том, что, если тебе удастся повидаться с Серегилом, он мог бы сообщить тебе полезную информацию. А даже если и нет, что мы теряем?
— Все-таки в тебе есть шпионская жилка! — ухмыльнулся Микам.
Теро в оскорбление, посмотрел на него:
— Это просто логика. Я способен мыслить ясно, поскольку мое суждение не искажено эмоциями.
— Так или иначе, это прекрасная мысль. — Нисандер бросил на молодого мага одобрительный взгляд. — Молодец, Теро.
Алек поднялся и накинул плащ.
— Я отправлюсь сразу же. Ты со мной, Микам? Нисандер предостерегающе поднял руку:
— Подождите, вы оба. Необходимо, чтобы все поняли, насколько важен для нас успех. Если нам не удастся доказать невиновность Серегила, мы лишимся всякого доверия царицы и можем сами оказаться в Красной башне, а то и где-нибудь похуже. — Сделав это предостережение, Нисандер с облегчением заметил, что опасность никого не заставила поколебаться. — Хорошо. Я должен добавить еще одно:
любая наша ошибка может очень сильно повредить царице; этот факт должен учитываться в первую очередь. Если здесь действительно замешаны леранцы, наши промахи будут играть им на руку. Они наверняка ничего так не хотели бы, как показать наличие широко разветвленного заговора со мной во главе. Поэтому будем молить Иллиора даровать нам удачу в сумерках.
— Да будет так, — отозвался Микам. — Пошли, благородный Алек. Нас ждет работа.
Влажный ветер со стороны гавани дул в спину Алеку и Микаму, направлявшимся к тюрьме, расположенной у южной части городской стены. Это была уродливая приземистая башня, окруженная высоким забором. Спешившись, во дворе, Алек поморщился от запаха человеческой мочи и сальных свечей, пропитавшего все вокруг.
— Трудно поверить, что еще сегодня утром я был в Уотермиде, — прошептал он, сжимая принесенный с собой узелок.
— Теперь это уже скорее вчера утром, — вздохнул Микам.
— А что, если нас не пустят внутрь?
— Будь настырным и не скупись на золото. И откинь плащ, чтобы все видели, что ты — аристократ.
Следуя совету Микама, Алек забарабанил в ворота. В зарешеченном окошечке показалось бородатое лицо.
— Что тебе тут нужно в такой час?
— Сюда сегодня привезли узника, — сказал Алек. — Его имя — благородный Серегил. Он мой опекун, и я привез ему одежду и одеяла. Нельзя ли мне увидеть его ненадолго?
— Такой темноволосый парень?
— Да, это он.
— Сейчас чертовски поздно, знаешь ли.
— Я готов заплатить за доставленное беспокойство. — Алек достал полсестерция. — Мы и впредь будем весьма признательны.
Из темноты выступил Микам:
— Ему ведь не запрещено принимать посетителей, верно? Стражник посмотрел на монету, потом обернулся, чтобы посоветоваться с кем— то. Скоро ворота распахнулись.
— Не будет вреда, если парнишка поднимется к узнику, — проворчал привратник, пряча в карман монету и провожая Алека и Микама в комнату стражи. — Но только он один и на минутку. Ты, господин, можешь подождать тут у очага, если хочешь. И я должен сначала посмотреть, что у него в узелке., Начальник стражи остался удовлетворен осмотром и второй монетой. Он поручил Алека другому тюремщику, который повел его в промозглую глубину здания.
Стены, казалось, стремились задавить Алека, пока он поднимался за стражником по продуваемой ледяными сквозняками лестнице. Побывав в каземате Асенгаи, юноша приобрел неистребимую ненависть к таким местам.
Остановившись у низкой дверцы камеры, тюремщик заглянул в зарешеченное оконце.
— К тебе гость, господин! Изнутри донесся невнятный ответ.
— Разговаривать с ним тебе придется отсюда, — сказал стражник Алеку. — Не просовывай ничего сквозь окошко, даже руку. Я сам передам ему узелок. — Забрав его у Алека, тюремщик отошел, чтобы дать возможность юноше поговорить с узником без чужих ушей.
Окошечко было прорезано в толстой деревянной двери. Неподалеку горел фонарь, и его луч осветил профиль Серегила и один блестящий глаз.
— С тобой все в порядке? — обеспокоенно прошептал Алек.
— Пока что да, — ответил Серегил спокойно. — Правда, здесь чертовски холодно.
— Я принес одеяло и чистую одежду.
— Спасибо. Что нового?
Наклонившись как можно ближе к окошечку, Алек поспешно пересказал ему все, о чем говорилось в «Петухе».
— Нисандер считает, что наш единственный шанс — это найти доказательства того, что письма были подделаны. Этим должны будем заняться мы с Микамом, но мы не знаем — как. Боги, как бы я хотел, чтобы ничего этого не случилось!
— Я знаю, что ты чувствуешь. Стражник все еще далеко?
—Да.
— Тогда смотри внимательно. — Серегил просунул пальцы сквозь решетку и быстро просигналил что-то, имеющее отношение к Микаму.
Пальцы его двигались слишком быстро. Алек покачал головой:
— Я тебя почти не слышу. Что ты сказал?
— Я говорю, это тупик. Тут ничего не выиграешь, — сказал Серегил достаточно громко, чтобы слышал тюремщик. Его пальцы задвигались снова, на этот раз более медленно. Ему мешала решетка, но все-таки Алек понял:
«Скажи Микаму о чешуйке».
— Не понимаю! — отчаянно прошептал Алек, решив, что он неправильно разобрал это загадочное послание. — Я не оставлю тебя гнить тут!
— Не переживай, — ответил ему Серегил, глядя прямо в глаза юноше. — Завтра ночью светит луна — это добрый знак. Пусть молитвы Светоносному поддержат тебя, и все будет хорошо. А пока я поручаю тебя Микаму Кавишу. Доверяй его мудрости, он многогранная личность.
— Мне жаль, молодой господин, но больше я не могу позволить тебе находиться здесь, — окликнул Алека стражник.
— Проклятие, — пробормотал Алек, уверенный, что он неправильно понял самое важное. Притворяясь, что поправляет волосы, он просигналил пальцами: «Чешуйка?»
К его удивлению, Серегил выразительно закивал.
— Пойдем, господин!
Алек еще секунду смотрел на Серегила; его сердце болезненно сжалось. Неожиданно лицо узника озарила знакомая кривая улыбка.
— Что нос повесил? — прошептал Серегил. — Ты не один будешь работать мне на пользу. Все будет хорошо!
Но Алек совсем не чувствовал себя хорошо, спускаясь следом за тюремщиком по лестнице. Как ни хотелось ему верить мужественным заверениям Серегила, ему казалось, что в голосе друга он услышал печальную нотку. Им загадали трудную загадку, и многое теперь зависело от него. Последствия неудачи оказались бы такими тяжелыми, что Алек не в состоянии был о них думать.
Должно быть, на лице юноши отразились его чувства, потому что тюремщик пробормотал обнадеживающе:
— Не унывай, господин, может, все еще и поправится. Твой приятель кажется порядочным человеком.
Почувствовав, что может найти в тюремщике союзника, Алек выжал слезы из глаз. Это ему удалось с легкостью.
Как только они оказались достаточно далеко от тюрьмы, .Алек передал Микаму странное послание Серегила. Минуту Микам выглядел озадаченным, явно ничего не понимая, и у Алека оборвалось сердце.
— Чешуйка? — Потеребив кончики усов, Микам покачал головой, но тут же расплылся в широкой улыбке. — Клянусь Пламенем, он, должно быть, имел в виду чешуйницу — знаешь, такое насекомое.
— Это тебе о чем-нибудь говорит? — с сомнением переспросил Алек.
— Ну да! Более того, наш хитроумный друг дал нам план всей кампании. Я тебе все объясню, когда мы доберемся до дому — на улицу Колеса.
У дверей их встретил Рансер.
— Гости разошлись, благородный Алек, и я растопил камин в твоей комнате. Нужно тебе что-нибудь еще?
— Нет, спасибо, — ответил юноша, чувствуя себя несколько смущенным. Казалось, старый слуга, служивший Серегилу всю жизнь, теперь ожидал распоряжений от Алека. — Я, пожалуй, справлюсь и сам. Тебе пора отправляться в постель, э-э…
— Рансер, — прошептал из-за его спины Микам.
— Рансер. Да, отправляйся спать. Уже поздно. Спасибо. На морщинистом лице слуги было написано почтительное внимание; он поклонился и ушел. Поспешно поднявшись на второй этаж, Алек обнаружил, что в его спальне горит множество свечей вдобавок к камину.
— Он обставил комнату заново, — сухо заметил Микам, озираясь. — Она стала выглядеть очень по-майсенски.
— Ты так считаешь?
Шкафы, комоды, кресла, высокая резная кровать — вся мебель в спальне была ярко расписана цветами, плодами и животными. Балдахин над кроватью, хоть и несколько выцветший, украшала богатая вышивка — гранаты, обвитые колосьями. Общее впечатление, даже на неопытный взгляд Алека, было несколько раздражающим. Единственными знакомыми предметами оказались его рапира и лук, лежавшие на постели.
— Наверное, считается, что все это должно быть мне привычно, — поморщился Алек, придвигая кресло к камину. — Ну, теперь расскажи мне про чешуйницу.
— Мы так прозвали одного скользкого типа, которого по поручению Нисандера выслеживали несколько лет назад, — начал объяснять Микам. — Он был шантажист и умел здорово, как и его тезка, прятаться в прогрызенных ходах. Серегилу пришлось очень туго, пока он нашел его тайник, и должен сказать, что никогда еще я не видел более ловкого жульничества.
— И в чем же там было дело?
— До этого я еще дойду. Серегил говорил что-нибудь?
— Советовал мне полагаться на тебя и молиться Иллиору — завтра будет луна, предвещающая удачу. Думаю, он хотел сказать, что именно тогда нам и следует проникнуть к этому Албену.
— Правильно. Мы еще днем зайдем в лавку аптекаря, оглядимся там, а уж ночью примемся за работу.
— Но что, даже если Серегил прав? У пристава, который арестовал его, в списке было и мое имя. Если именно я представлю доказательства невиновности Серегила, он же мне не поверит.
— Может быть, и нет. Это значит, что мы должны позаботиться, чтобы доказательства попали в руки царицы другим путем. Через городскую стражу, например. Думаю, они обрадуются возможности арестовать предателя.
— Это-то конечно, но почему ты думаешь, что стража поверит нам, в отличие от пристава?
— Ну, стражники-то не поверят, — ответил Микам с хитрой улыбкой, — но есть еще Миррини.
— Кто? — Алек слишком устал, чтобы сразу вспомнить имя.
— Подруга принцессы Клиа. Она капитан конной гвардии.
Алек кивнул и протер глаза.
— Ах да, та самая, что снабдила меня пропуском — в тот день, когда по милости Серегила меня ограбили.
— Что по милости Серегила?
— Не важно. Ты думаешь, Миррини поможет нам?
— Ради Клиа, если уж не ради Серегила. Я дам ей знать, но не думаю, что она появится раньше завтрашнего утра. Так что ты пока обнови-ка свою кровать. Мне так кажется, что и завтра будет длинный день.
Алек невесело рассмеялся:
— С тех пор, как я встретил Серегила, других не бывает.
— Если бы не Рансер, мы могли бы и вовсе вовремя ничего не узнать! — прорычал Микам. Теро мрачно потер подбородок.
— Ну это по крайней мере обнадеживающий знак. В первый раз за все время знакомства Алек сообразил, что Теро, должно быть, тоже наблюдатель. Данное обстоятельство, а не личные чувства, конечно, объясняли его интерес к этому делу.
— Ты не думаешь… — воспоминания холодным комом давили грудь Алеку, — что его будут пытать? Теро задумчиво поднял бровь:
— Это будет зависеть от тяжести обвинений, мне кажется.
— Пристав сказал, что его обвиняют в измене.
— Ах так. Тогда это довольно вероятно.
— Проклятие, Теро, соображай, что говоришь! — рявкнул Микам, заметив, как побледнел Алек, и обнимая его за плечи. — Брось, мальчик, нечего об этом думать. Нисандер никогда такого не допустит.
— Сомневаюсь, что Нисандер сможет тут что-то сделать, — возразил Теро, не обращая внимания на отчаяние Алека. — Красная башня охраняется магическими заклинаниями в дополнение к обычным замкам. Мы с Нисандером сами этим занимались. И дело не только в этом: Нисандер слишком тесно связан с Серегилом, чтобы позволить себе вмешаться в отправление закона.
— Что же нам делать? — прошептал Алек.
— Сидеть здесь и ждать Нисандера, как нам велено, — спокойно ответил Микам. Неприязненно посмотрев на Теро, он добавил: — И нечего тратить время на праздные измышления.
Нисандер почувствовал облегчение, когда царский посланец проводил его в кабинет царицы, а не в зал для аудиенций. Они всегда обходились без обременительных церемоний: Нисандер знал Идрилейн с детства, и, хотя он всегда оказывал ей подобающее почтение, из взаимной симпатии обычно позволяла наедине обходиться без формальностей. Однако сегодня ее приветствие прозвучало холодно, и Нисандер уловил в этом предостережение.
Даже в парадном платье, с распущенными по плечам седеющими волосами, Идрилейн выглядела воительницей, которой и была. Присоединившись к ней за маленьким столом, на котором стояли графин с вином и бокалы, Нисандер постарался скрыть свое растущее беспокойство. Ни один из них не начинал разговор, пока они не чокнулись бокалами и не сделали по традиционному глотку, означавшему обязательство говорить откровенно.
— Ты приказала арестовать Серегила, — начал Нисандер, глядя в спокойные глаза царицы. — В чем его обвиняют?
— В измене.
Сердце Нисандера упало: уж очень решительно прозвучал ее голос; каким-то образом врагам удалось обойти их с фланга. Следовало действовать с осторожностью и проявлять максимальное уважение к царице.
— На основании каких свидетельств ему предъявлено обвинение?
— Благородный Бариен получил это сегодня. — Она протянула ему свиток.
Нисандер узнал первые строки: документ был составлен на основе того незаконченного письма, которое Серегил продал Гемелле. Как и предыдущее послание, попавшее в его руки, письмо казалось подлинным во всем, кроме содержания. Почерк, подпись, чернила, которыми оно было написано, — все было безупречным.
— Оно кажется подлинным, согласен, — наконец сказал Нисандер. — И все же я не верю, что письмо написано Серегилом. Могу я узнать, каково твое мнение?
— Мое мнение значения не имеет. Мой долг действовать на основании фактов, — ответила Идрилейн. — Пока что никаких признаков подделки, магической или иной, обнаружено не было.
— И все же у тебя, должно быть, есть сомнения, иначе я не сидел бы здесь с тобой, — мягко произнес Нисандер.
Царственное выражение на лице Идрилейн немного смягчилось.
— Я не особенно хорошо знаю Серегила, но я знаю тебя. Я не забыла, что всегда могла тебе доверять, так же как моя мать, и ее мать, и мать ее матери. Мне трудно поверить в то, что человек, которого ты так высоко ценишь, может быть предателем. Если ты знаешь что-нибудь об этом деле, лучше скажи мне сейчас.
Нисандер вынул из кармана поддельное письмо, которое он перехватил, и протянул ей.
— Это попало мне в руки неделю назад. Поверь, будь у меня хоть малейшее сомнение в невиновности Серегила, я немедленно поставил бы тебя в известность. Содержание этого послания основывается на письме, которое Серегил действительно написал, но строки, доказывающие его вину, были добавлены — подделаны. Я обсудил это с Серегилом и имею все основания считать, что он сказал мне правду.
Лицо Идрилейн потемнело, когда она сравнила два письма.
— Не понимаю. Если эти письма поддельные, то это произведения искусства. Кто станет тратить столько усилий, чтобы дискредитировать человека, имеющего так мало веса? Прости резкость старой вояке, Нисандер, но, помимо дружбы с тобой и с моими детьми, чем может похвастаться Серегил — изгнанный из родных мест потомок благородного рода с задатками торговца? При моем дворе он не играет никакой роли, не обладает влиянием.
— Верно. Единственная его отличительная черта — это дальнее родство с тобой да еще, может быть, близость ко мне. Кому, кроме леранцев, это могло бы пригодиться?
— Леранцев! — презрительно фыркнула Идрилейн. — Кучка ограниченных болтунов, бормочущих угрозы, которым даже их прадеды уже не верили! Клянусь Четверкой, Нисандер, леранцы всего лишь политическое пугало еще со времен Элани Прекрасной.
— Так обычно думают, госпожа. Но ты должна помнить, что я еще мальчиком был на свадьбе твоей предшественницы и тезки, Идрилейн Первой, когда она сочеталась браком с ауренфэйе Коррутом. С тех пор сменилось семь поколений, и кто, кроме старых колдунов, помнит вопли гнева, раздававшиеся вокруг храма во время церемонии? Но должен тебе сказать, моя царица, что сейчас я слышу их так же отчетливо, как и тогда. «Скалой должен править скаланец», — кричала толпа, когда царская кавалерия мечами расчищала путь кортежу. И не только чернь восставала, аристократы тоже — они считали, что их власть узурпирована чужеземцем. Это были те же вельможи, что поддерживали царицу Леру во время ее жестокого правления. Я видел, как протестовал народ, когда после ее смерти на трон взошла ее сестра Корруте стера.
— И все же Коррутестера царствовала, не свергнутая никакой революцией, и ее потомки после нее — тоже.
— Не забудь, две царицы — ее потомки — умерли при сомнительных обстоятельствах.
— Это просто слухи! Элани умерла во время эпидемии чумы, а Клиа была отравлена пленимарскими наймитами.
— Так решили историки, моя царица. Однако в те времена говорили иное.
— Но в обоих случаях ничего доказано не было. А без доказательств это все — дым на ветру, — упрямо возразила Идрилейн. — Вернемся к Серегилу. Может быть, и было бы в интересах леранцев доставить мне неприятности через него. Сакор мне свидетель, я не могу допустить раскола в моем народе, когда нам угрожает война. И ты же понимаешь, что, показав мне это второе письмо, ты удваиваешь серьезность обвинений против Серегила, если только не сможешь доказать, что письма поддельные.
— Понимаю, — ответил Нисандер. — И я передал его тебе как доказательство моей веры в твою справедливость:
теперь я должен или доказать его невиновность, или увидеть человека, которого я люблю как сына, в руках палача. Он арестован. Слух об этом распространится, как того и желают леранцы. Все, о чем я прошу тебя, — это дать мне время, чтобы найти доказательства невиновности Серегила. Идрилейн сцепила руки и оперлась на них лбом.
— Я не могу себе позволить промедление. Бариен займется этим делом лично.
— Потому что его преданность тебе не запятнана привязанностью к Серегилу?
— Именно.
Нисандер поколебался, потом нагнулся через стол и взял ее руки в свои:
— Дай мне два дня, Идрилейн, умоляю тебя. Говори Бариену что хочешь, но дай мне время спасти человека, который более верен и ценен для тебя, чем ты думаешь.
На лице Идрилейн появилось выражение изумления, когда она поняла, что он хочет сказать.
— Серегил — наблюдатель? О Сакор и его пламя, как я могла быть так слепа!
— Он мастер своего дела, моя дорогая, — печально ответил Нисандер. — Что бы я ни стремился сделать из него, Иллиор определил ему собственный путь. С твоего разрешения я не скажу тебе ничего больше — кроме того, что я с радостью поручусь честью в его преданности Скале и тебе.
Идрилейн с сомнением покачала головой:
— Надеюсь, тебе никогда не придется пожалеть об этих словах, мой друг. Ведь он однажды совершил предательство — мы оба знаем это. То, что ты мне только что сказал, может оказаться палкой о двух концах.
— И все равно я не отрекусь от Серегила.
— Что ж, хорошо. Два дня. Но большей отсрочки ты не получишь, и твои доказательства должны быть неопровержимы. Думаю, мне не нужно предупреждать тебя, что вмешательство в дела закона с твоей стороны было бы неразумно? Нисандер встал и низко поклонился. — Я это прекрасно понимаю, моя госпожа.
Прибыв в «Петух», Нисандер не стал скрывать от остальных своей озабоченности.
— Все так, как мы и боялись, — сказал он им. — Наместнику было доставлено второе поддельное письмо — датированное шестым днем эразина. Ирония судьбы — как я понимаю, заговорщики использовали то настоящее письмо, которое Серегил вручил Гемелле, чтобы подстроить ловушку фальсификатору.
— Шестой день эразина? — Алек принялся отсчитывать дни. — Мы тогда еще только встретились и путешествовали через холмы.
— Кровь и ад! — воскликнул Микам. — То ли эти подонки знают, чем занимается Серегил, то ли случайно попали в яблочко. Они устроили так, что Серегил должен придумать какую-то ложь или раскрыть себя, а это само по себе может означать для него смертный приговор.
— Я мог бы заявить, что он в это время был в Айвиуэлле, — предложил Алек. — Мы уже использовали историю о том, что я приехал с ним в Римини оттуда. Он всем гостям рассказывал…
— Боюсь, так не годится, — ответил Нисандер. — Эта версия достаточно правдоподобна для знакомых, но не выдержит проверки царскими дознавателями. Самое малое, что они могут сделать, — это послать за подтверждением в Майсену. А когда свидетелей не найдется, ты окажешься в таком же опасном положении, что и Серегил. К тому же у нас мало времени. Идрилейн дала нам всего два дня. Пожалуй, нам ничего не остается, как следовать плану Серегила насчет улицы Задней Ноги.
— Я тоже об этом думал, — пробормотал Микам. — Серегилу понадобилась неделя, чтобы найти Албена, да и то он не уверен, что Албен — тот, кто нам нужен. Даже если мы обнаружим его тайник — если таковой существует, — что, если при этом выяснится: Албен тут ни при чем? Чтобы узнать то, что Серегил выяснил бы за день, нам могут понадобиться недели.
Нисандер беспомощно развел руками:
— Верно, но мне ничего другого не приходит в голову.
— Если бы у Серегила оказался еще хоть один день! — с горечью воскликнул Алек. — Он был так доволен тем, как идут дела, словно время совсем не поджимало.
— Мне кажется, — сказал Теро, молчавший все это время, — что отсутствие Алека среди гостей на улице Колеса сегодня вечером не пройдет незамеченным. Может быть, ему стоит посетить тюрьму — выразить возмущение, беспокойство и тому подобное? Появляться там Нисандеру не следует, а вот молодой подопечный вполне мог бы принести своему покровителю всякие мелочи — одеяло, чистое белье…
— И отмычку!
Теро бросил на Алека уничтожающий взгляд:
— Только если ты хочешь наверняка попасть на виселицу с ним вместе. Я думал о том, что, если тебе удастся повидаться с Серегилом, он мог бы сообщить тебе полезную информацию. А даже если и нет, что мы теряем?
— Все-таки в тебе есть шпионская жилка! — ухмыльнулся Микам.
Теро в оскорбление, посмотрел на него:
— Это просто логика. Я способен мыслить ясно, поскольку мое суждение не искажено эмоциями.
— Так или иначе, это прекрасная мысль. — Нисандер бросил на молодого мага одобрительный взгляд. — Молодец, Теро.
Алек поднялся и накинул плащ.
— Я отправлюсь сразу же. Ты со мной, Микам? Нисандер предостерегающе поднял руку:
— Подождите, вы оба. Необходимо, чтобы все поняли, насколько важен для нас успех. Если нам не удастся доказать невиновность Серегила, мы лишимся всякого доверия царицы и можем сами оказаться в Красной башне, а то и где-нибудь похуже. — Сделав это предостережение, Нисандер с облегчением заметил, что опасность никого не заставила поколебаться. — Хорошо. Я должен добавить еще одно:
любая наша ошибка может очень сильно повредить царице; этот факт должен учитываться в первую очередь. Если здесь действительно замешаны леранцы, наши промахи будут играть им на руку. Они наверняка ничего так не хотели бы, как показать наличие широко разветвленного заговора со мной во главе. Поэтому будем молить Иллиора даровать нам удачу в сумерках.
— Да будет так, — отозвался Микам. — Пошли, благородный Алек. Нас ждет работа.
Влажный ветер со стороны гавани дул в спину Алеку и Микаму, направлявшимся к тюрьме, расположенной у южной части городской стены. Это была уродливая приземистая башня, окруженная высоким забором. Спешившись, во дворе, Алек поморщился от запаха человеческой мочи и сальных свечей, пропитавшего все вокруг.
— Трудно поверить, что еще сегодня утром я был в Уотермиде, — прошептал он, сжимая принесенный с собой узелок.
— Теперь это уже скорее вчера утром, — вздохнул Микам.
— А что, если нас не пустят внутрь?
— Будь настырным и не скупись на золото. И откинь плащ, чтобы все видели, что ты — аристократ.
Следуя совету Микама, Алек забарабанил в ворота. В зарешеченном окошечке показалось бородатое лицо.
— Что тебе тут нужно в такой час?
— Сюда сегодня привезли узника, — сказал Алек. — Его имя — благородный Серегил. Он мой опекун, и я привез ему одежду и одеяла. Нельзя ли мне увидеть его ненадолго?
— Такой темноволосый парень?
— Да, это он.
— Сейчас чертовски поздно, знаешь ли.
— Я готов заплатить за доставленное беспокойство. — Алек достал полсестерция. — Мы и впредь будем весьма признательны.
Из темноты выступил Микам:
— Ему ведь не запрещено принимать посетителей, верно? Стражник посмотрел на монету, потом обернулся, чтобы посоветоваться с кем— то. Скоро ворота распахнулись.
— Не будет вреда, если парнишка поднимется к узнику, — проворчал привратник, пряча в карман монету и провожая Алека и Микама в комнату стражи. — Но только он один и на минутку. Ты, господин, можешь подождать тут у очага, если хочешь. И я должен сначала посмотреть, что у него в узелке., Начальник стражи остался удовлетворен осмотром и второй монетой. Он поручил Алека другому тюремщику, который повел его в промозглую глубину здания.
Стены, казалось, стремились задавить Алека, пока он поднимался за стражником по продуваемой ледяными сквозняками лестнице. Побывав в каземате Асенгаи, юноша приобрел неистребимую ненависть к таким местам.
Остановившись у низкой дверцы камеры, тюремщик заглянул в зарешеченное оконце.
— К тебе гость, господин! Изнутри донесся невнятный ответ.
— Разговаривать с ним тебе придется отсюда, — сказал стражник Алеку. — Не просовывай ничего сквозь окошко, даже руку. Я сам передам ему узелок. — Забрав его у Алека, тюремщик отошел, чтобы дать возможность юноше поговорить с узником без чужих ушей.
Окошечко было прорезано в толстой деревянной двери. Неподалеку горел фонарь, и его луч осветил профиль Серегила и один блестящий глаз.
— С тобой все в порядке? — обеспокоенно прошептал Алек.
— Пока что да, — ответил Серегил спокойно. — Правда, здесь чертовски холодно.
— Я принес одеяло и чистую одежду.
— Спасибо. Что нового?
Наклонившись как можно ближе к окошечку, Алек поспешно пересказал ему все, о чем говорилось в «Петухе».
— Нисандер считает, что наш единственный шанс — это найти доказательства того, что письма были подделаны. Этим должны будем заняться мы с Микамом, но мы не знаем — как. Боги, как бы я хотел, чтобы ничего этого не случилось!
— Я знаю, что ты чувствуешь. Стражник все еще далеко?
—Да.
— Тогда смотри внимательно. — Серегил просунул пальцы сквозь решетку и быстро просигналил что-то, имеющее отношение к Микаму.
Пальцы его двигались слишком быстро. Алек покачал головой:
— Я тебя почти не слышу. Что ты сказал?
— Я говорю, это тупик. Тут ничего не выиграешь, — сказал Серегил достаточно громко, чтобы слышал тюремщик. Его пальцы задвигались снова, на этот раз более медленно. Ему мешала решетка, но все-таки Алек понял:
«Скажи Микаму о чешуйке».
— Не понимаю! — отчаянно прошептал Алек, решив, что он неправильно разобрал это загадочное послание. — Я не оставлю тебя гнить тут!
— Не переживай, — ответил ему Серегил, глядя прямо в глаза юноше. — Завтра ночью светит луна — это добрый знак. Пусть молитвы Светоносному поддержат тебя, и все будет хорошо. А пока я поручаю тебя Микаму Кавишу. Доверяй его мудрости, он многогранная личность.
— Мне жаль, молодой господин, но больше я не могу позволить тебе находиться здесь, — окликнул Алека стражник.
— Проклятие, — пробормотал Алек, уверенный, что он неправильно понял самое важное. Притворяясь, что поправляет волосы, он просигналил пальцами: «Чешуйка?»
К его удивлению, Серегил выразительно закивал.
— Пойдем, господин!
Алек еще секунду смотрел на Серегила; его сердце болезненно сжалось. Неожиданно лицо узника озарила знакомая кривая улыбка.
— Что нос повесил? — прошептал Серегил. — Ты не один будешь работать мне на пользу. Все будет хорошо!
Но Алек совсем не чувствовал себя хорошо, спускаясь следом за тюремщиком по лестнице. Как ни хотелось ему верить мужественным заверениям Серегила, ему казалось, что в голосе друга он услышал печальную нотку. Им загадали трудную загадку, и многое теперь зависело от него. Последствия неудачи оказались бы такими тяжелыми, что Алек не в состоянии был о них думать.
Должно быть, на лице юноши отразились его чувства, потому что тюремщик пробормотал обнадеживающе:
— Не унывай, господин, может, все еще и поправится. Твой приятель кажется порядочным человеком.
Почувствовав, что может найти в тюремщике союзника, Алек выжал слезы из глаз. Это ему удалось с легкостью.
Как только они оказались достаточно далеко от тюрьмы, .Алек передал Микаму странное послание Серегила. Минуту Микам выглядел озадаченным, явно ничего не понимая, и у Алека оборвалось сердце.
— Чешуйка? — Потеребив кончики усов, Микам покачал головой, но тут же расплылся в широкой улыбке. — Клянусь Пламенем, он, должно быть, имел в виду чешуйницу — знаешь, такое насекомое.
— Это тебе о чем-нибудь говорит? — с сомнением переспросил Алек.
— Ну да! Более того, наш хитроумный друг дал нам план всей кампании. Я тебе все объясню, когда мы доберемся до дому — на улицу Колеса.
У дверей их встретил Рансер.
— Гости разошлись, благородный Алек, и я растопил камин в твоей комнате. Нужно тебе что-нибудь еще?
— Нет, спасибо, — ответил юноша, чувствуя себя несколько смущенным. Казалось, старый слуга, служивший Серегилу всю жизнь, теперь ожидал распоряжений от Алека. — Я, пожалуй, справлюсь и сам. Тебе пора отправляться в постель, э-э…
— Рансер, — прошептал из-за его спины Микам.
— Рансер. Да, отправляйся спать. Уже поздно. Спасибо. На морщинистом лице слуги было написано почтительное внимание; он поклонился и ушел. Поспешно поднявшись на второй этаж, Алек обнаружил, что в его спальне горит множество свечей вдобавок к камину.
— Он обставил комнату заново, — сухо заметил Микам, озираясь. — Она стала выглядеть очень по-майсенски.
— Ты так считаешь?
Шкафы, комоды, кресла, высокая резная кровать — вся мебель в спальне была ярко расписана цветами, плодами и животными. Балдахин над кроватью, хоть и несколько выцветший, украшала богатая вышивка — гранаты, обвитые колосьями. Общее впечатление, даже на неопытный взгляд Алека, было несколько раздражающим. Единственными знакомыми предметами оказались его рапира и лук, лежавшие на постели.
— Наверное, считается, что все это должно быть мне привычно, — поморщился Алек, придвигая кресло к камину. — Ну, теперь расскажи мне про чешуйницу.
— Мы так прозвали одного скользкого типа, которого по поручению Нисандера выслеживали несколько лет назад, — начал объяснять Микам. — Он был шантажист и умел здорово, как и его тезка, прятаться в прогрызенных ходах. Серегилу пришлось очень туго, пока он нашел его тайник, и должен сказать, что никогда еще я не видел более ловкого жульничества.
— И в чем же там было дело?
— До этого я еще дойду. Серегил говорил что-нибудь?
— Советовал мне полагаться на тебя и молиться Иллиору — завтра будет луна, предвещающая удачу. Думаю, он хотел сказать, что именно тогда нам и следует проникнуть к этому Албену.
— Правильно. Мы еще днем зайдем в лавку аптекаря, оглядимся там, а уж ночью примемся за работу.
— Но что, даже если Серегил прав? У пристава, который арестовал его, в списке было и мое имя. Если именно я представлю доказательства невиновности Серегила, он же мне не поверит.
— Может быть, и нет. Это значит, что мы должны позаботиться, чтобы доказательства попали в руки царицы другим путем. Через городскую стражу, например. Думаю, они обрадуются возможности арестовать предателя.
— Это-то конечно, но почему ты думаешь, что стража поверит нам, в отличие от пристава?
— Ну, стражники-то не поверят, — ответил Микам с хитрой улыбкой, — но есть еще Миррини.
— Кто? — Алек слишком устал, чтобы сразу вспомнить имя.
— Подруга принцессы Клиа. Она капитан конной гвардии.
Алек кивнул и протер глаза.
— Ах да, та самая, что снабдила меня пропуском — в тот день, когда по милости Серегила меня ограбили.
— Что по милости Серегила?
— Не важно. Ты думаешь, Миррини поможет нам?
— Ради Клиа, если уж не ради Серегила. Я дам ей знать, но не думаю, что она появится раньше завтрашнего утра. Так что ты пока обнови-ка свою кровать. Мне так кажется, что и завтра будет длинный день.
Алек невесело рассмеялся:
— С тех пор, как я встретил Серегила, других не бывает.
ГЛАВА 27. Улица Задней Ноги
Открыв глаза на следующее утро, Алек с изумлением обнаружил склонившегося над ним Рансера.
— Прости меня за вторжение, господин, но благородный Микам послал меня будить тебя. — С достоинством переставляя негнущиеся ноги, старый слуга поставил на умывальник кувшин с горячей водой.
Первые лучи серенького рассвета сочились сквозь окно. Алек не проспал и нескольких часов. Сев в постели, он стал смотреть, как старик выполняет ежеутренний ритуал: приготовив все необходимое для умывания, он достал чистое белье и разложил его в ногах кровати.
Алек не привык, чтобы ему оказывались подобные услуги, и теперь следил за действиями Рансера со всевозрастающей неловкостью. Приобретенный им в Доме Орески опыт заставлял его относиться к помощи слуг настороженно. Что, если старик вознамерится помогать ему одеваться? Это было против природы — чтобы другой человек так ухаживал за ним, словно за ребенком или инвалидом. Почтительное молчание старого слуги только ухудшало ситуацию.
— Ты ведаешь всем хозяйством, верно? — спросил Алек, когда Рансер стал чистить его плащ. Интересно, размышлял юноша, знает ли этот морщинистый старик, кто Алек на самом деле? И если уж на то пошло, кто такой Серегил?
— Конечно, господин, — ответил слуга ровным голосом. — Благородный Серегил велел мне заботиться о твоих удобствах. Завтрак подан в столовой, капитан Миррини вот-вот появится. Приготовить твой костюм, господин?
— Приготовь.
Рансер подошел к шкафу, скрипя суставами, наклонился и достал штаны; потом открыл дверцу гардероба и спросил:
— Какой камзол прикажешь подать, господин? Алек не имел ни малейшего представления о том, какая одежда может быть в гардеробе, и ответил наобум:
— Голубой, пожалуйста.
— Хорошо, господин, голубой. — Старый слуга вынул невероятно нарядный камзол, расшитый золотыми бусинами.
— Э-э… Пожалуй, все-таки не голубой, — поспешно сказал Алек. — Я потом решу какой.
— Как пожелаешь, господин.
Алек смутился: старик и не думал уходить и вопросительно смотрел на него. После долгого неловкого молчания юноша сообразил, что слуга ждет позволения удалиться.
— Спасибо, Рансер. Мне больше ничего не нужно.
— Как прикажешь, господин. — Рансер поклонился и вышел.
— Потроха Билайри! — Алек выпрыгнул из постели, подошел к гардеробу и осмотрел разнообразную одежду. Голубой камзол оказался самым нарядным. Перебрав остальные, Алек выбрал скромный коричневый костюм, поспешно оделся и даже не удивился, обнаружив, что все — включая сапоги — ему точно впору, как будто сшито по мерке.
«Серегил занимался одеждой для меня, пока я был в Уотермиде, — подумал Алек с болью. — Только зачем мне все это, если нам не удастся вызволить его из Красной башни».
С этими мрачными мыслями Алек спустился на первый этаж и, следуя запаху поджаренных колбасок, вошел в уютную столовую, выходящую в сад. Микам уже сидел за столом; с обеих сторон от его кресла расположились зенгатские овчарки Серегила. Они явно не держали зла на Алека за вчерашнее вторжение: увидев его, они подняли свои белые головы и застучали по полу мохнатыми хвостами.
— Прости меня за вторжение, господин, но благородный Микам послал меня будить тебя. — С достоинством переставляя негнущиеся ноги, старый слуга поставил на умывальник кувшин с горячей водой.
Первые лучи серенького рассвета сочились сквозь окно. Алек не проспал и нескольких часов. Сев в постели, он стал смотреть, как старик выполняет ежеутренний ритуал: приготовив все необходимое для умывания, он достал чистое белье и разложил его в ногах кровати.
Алек не привык, чтобы ему оказывались подобные услуги, и теперь следил за действиями Рансера со всевозрастающей неловкостью. Приобретенный им в Доме Орески опыт заставлял его относиться к помощи слуг настороженно. Что, если старик вознамерится помогать ему одеваться? Это было против природы — чтобы другой человек так ухаживал за ним, словно за ребенком или инвалидом. Почтительное молчание старого слуги только ухудшало ситуацию.
— Ты ведаешь всем хозяйством, верно? — спросил Алек, когда Рансер стал чистить его плащ. Интересно, размышлял юноша, знает ли этот морщинистый старик, кто Алек на самом деле? И если уж на то пошло, кто такой Серегил?
— Конечно, господин, — ответил слуга ровным голосом. — Благородный Серегил велел мне заботиться о твоих удобствах. Завтрак подан в столовой, капитан Миррини вот-вот появится. Приготовить твой костюм, господин?
— Приготовь.
Рансер подошел к шкафу, скрипя суставами, наклонился и достал штаны; потом открыл дверцу гардероба и спросил:
— Какой камзол прикажешь подать, господин? Алек не имел ни малейшего представления о том, какая одежда может быть в гардеробе, и ответил наобум:
— Голубой, пожалуйста.
— Хорошо, господин, голубой. — Старый слуга вынул невероятно нарядный камзол, расшитый золотыми бусинами.
— Э-э… Пожалуй, все-таки не голубой, — поспешно сказал Алек. — Я потом решу какой.
— Как пожелаешь, господин.
Алек смутился: старик и не думал уходить и вопросительно смотрел на него. После долгого неловкого молчания юноша сообразил, что слуга ждет позволения удалиться.
— Спасибо, Рансер. Мне больше ничего не нужно.
— Как прикажешь, господин. — Рансер поклонился и вышел.
— Потроха Билайри! — Алек выпрыгнул из постели, подошел к гардеробу и осмотрел разнообразную одежду. Голубой камзол оказался самым нарядным. Перебрав остальные, Алек выбрал скромный коричневый костюм, поспешно оделся и даже не удивился, обнаружив, что все — включая сапоги — ему точно впору, как будто сшито по мерке.
«Серегил занимался одеждой для меня, пока я был в Уотермиде, — подумал Алек с болью. — Только зачем мне все это, если нам не удастся вызволить его из Красной башни».
С этими мрачными мыслями Алек спустился на первый этаж и, следуя запаху поджаренных колбасок, вошел в уютную столовую, выходящую в сад. Микам уже сидел за столом; с обеих сторон от его кресла расположились зенгатские овчарки Серегила. Они явно не держали зла на Алека за вчерашнее вторжение: увидев его, они подняли свои белые головы и застучали по полу мохнатыми хвостами.