Страница:
* * *
Двигаясь вдвое быстрее рекомендуемой скорости и продолжая набирать ход, поезд находился на середине ослабленного моста, когда сдетонировала падающая бомба. Сила мощного взрыва сотрясла эстакаду, и «Итальянский центральный» опасно закачался, но продолжал стремительно мчаться вперед.Под протестующий треск и стенания опор моста римский машинист резко опустил к полу рычаг дросселя, и 408-тактная паровая машина передала колесам новый мощный импульс. От этого рывка сильнее посыпались опоры и подкосы поврежденной секции, и мост начал угрожающе раскачиваться.
Эйнштейн с Карстерсом отложили оружие и, присоединившись к тяжело дышащему кочегару, принялись голыми руками бросать уголь в топку. Манометры уже зашкаливало, но поезд продолжал с визгом нестись по проседающему мосту.
Разрушение распространялось теперь по всей эстакаде, словно какая-то страшная болезнь, балки и опоры падали в нарастающем обвале под треск расщепляемой древесины.
Уже выгибались рельсы, мост пошел зигзагом, и, казалось, весь мир вокруг паровоза заходил ходуном; машинист принялся молиться, а кочегар изрыгал проклятия. Один из манометров разлетелся вдребезги, треснула труба, выпуская драгоценный пар, скорость упала, но тут воющий паровоз вдруг пошел ровно, вырвавшись с моста на твердую землю! Теперь локомотив снова набрал скорость и вытаскивал вагоны на безопасное место, словно рыбу на леске.
Но в ту же секунду, как последний вагон «Итальянского центрального» преодолел зияющую пропасть, на другом конце моста появился отцепленный служебный вагон. Над ним был натянут грубый парус, состряпанный из шпаг и балахонов, и когда вагон вкатился на мост, орава голых поклонников Бога Кальмара, в горячей погоне за спасающимся бегством врагом, испустила торжествующий вопль. И именно в этот момент вся деревянная конструкция издала последний оглушительный стон и рухнула.
Переворачиваясь в воздухе на бок, набитый ошарашенными кальмаропоклонниками служебный вагон присоединился к лавине из опор и балок, сошедшей в каменистое русло реки По. Если поклонники Бога Кальмара в этот момент и вопили, их невозможно было расслышать из-за оглушительного грохота. Через какие-то мгновения берега широкой речной долины соединяли одни лишь раскачивающиеся рельсы и шпалы железнодорожного полотна, но и они тоже очень скоро разорвались и упали в реку.
Машинист на радостях дал победный гудок, а до предела измученный кочегар, который смог, наконец, разогнуться, закурил; изрядно вспотевшие пассажиры поезда перестали молиться и праздновали свое спасение.
– Великолепная стрельба, юноша, – выдохнул проф. Эйнштейн, вытирая с мокрого лба угольную пыль. – Да еще в движении. Где вы, черт подери, научились этому?
– На сафари, – спокойно ответил лорд Карстерс, разбирая грязными пальцами драгоценную винтовку. – Я часто охотился на львов, разъезжая на слоне. А льва надо бить в глаз, иначе испортишь трофей. Тут все дело в координации, сэр.
– Хорошо, что эстакада была деревянная, – заметил профессор, решив не оглашать свое мнение об охоте как о виде отдыха. Ведь его личные взгляды настолько отстали от времени. – Вероятно, это было временное сооружение, на тот период, пока не будет восстановлен старый каменный мост, уничтоженный в ходе...
– Событий, – перебил машинист, вытирая грязной ветошью расплывшееся в улыбке лицо.
Исповедующий терпимость профессор поглядел на превосходящего его по возрасту итальянца и вздохнул:
– Да-да, как скажете... Хотя, смею предположить, – мрачно продолжил он, – теперь-то уж они поставят нормальный мост.
– С другой стороны, мне чертовски хочется узнать, как эти кальмарники нашли нас, – сказал лорд Карстерс, затягивая ремень на дорожном чемодане. – Мы же сделали все возможное, только что невидимками не стали!
– Совершенно верно, юноша, это и впрямь загадка. – Проф. Эйнштейн задумчиво поиграл брелоком часов – счастливым акульим зубом. Приносящий удачу талисман что-то давал перебои в последнее время. – Либо поклонники Бога Кальмара идут за нами по пятам, либо, того хуже, вычислили нашу конечную цель. Я могу лишь молиться, чтобы мы не опоздали.
Профессор повернулся к собеседнику и горячо произнес:
– Лорд Карстерс, мы должны как можно быстрее попасть в Ватикан!
6
– Ну, вот мы и в Ватикане! – объявил проф. Эйнштейн, когда их коляска свернула за угол.
Розовый рассвет начинал окрашивать шпили десятков соборов, возвышающиеся над великим городом Римом. Размеренно звонили колокола бесчисленных церквей, и их резкие голоса сливались в единую песнь радости.
– И добрались, к тому же, чертовски быстро, – заметил лорд Карстерс, – если учесть время, потраченное на выплаты железной дороге и таможне за пропуск всего нашего оружия.
Сидя на заднем сиденье открытого кэба, лорд все время держал руку на шляпе, так как извозчик нещадно нахлестывал упряжку лошадей, гоня во весь опор. В Италии, если пассажиры просили ехать чуть быстрее, то получали именно это! Люди на тротуаре и в боковых улочках сливались в одно смазанное пятно; дважды коляска пролетала прямо через тележки с фруктами, и профессор с Карстерсом бросали через плечо горсть лир, расплачиваясь за остающееся у них в кильватере разрушение.
– Деньги – вот язык, на котором говорит весь мир, юноша, – изрек проф. Эйнштейн, качнувшись из стороны в сторону, когда лошади обогнули кирпичный фруктовый ларек, слишком прочный, чтобы проехать сквозь него.
– Точно! – отозвался лорд со смешком. Но затем нахмурился, когда извозчик начал придерживать лошадей. Проклятье!
Оставив багаж в небольшом отеле, двое исследователей направились прямиком в Ватикан. Нанятая ими коляска резво катила по узким улочкам и переулкам Рима, довольно скоро приблизившись к конечной цели. Но когда Ватикан уже стал виден, сгущающиеся толпы народа замедлили их продвижение до черепашьего шага. Из-за этой задержки проф. Эйнштейн весь кипел и ругался вполголоса. Как всегда дипломатичный, лорд Карстерс наклонился вперед и заговорил с извозчиком, крепким круглолицым мужчиной в старой красной рубахе, к которому они сели, главным образом, потому, что он достаточно хорошо владел английским.
– Scusi, signore [13], – обратился к нему лорд Карстерс, легонько постучав по плечу. – Сегодня что, какой-то религиозный праздник, о котором я не знаю?
Сдвинув потрепанную кепку, извозчик наморщил лоб.
– Нет, signore.А почему вы спросить?
Лорд Карстерс показал на мельтешащую толпу.
– Просто я не помню, чтобы Святой город бывал настолько переполнен народом.
– А, вы иметь в виду паломники, – улыбнулся извозчик, демонстрируя до странного идеальные зубы. – Да. Это есть плохая погода, что они приехать. Моря бурные, рыба не ловить, а урожаи совсем плохо. Некоторые винить поворачивающаяся луна. Pazzesco [14]! Странный события пугать людей. И они приезжать молиться.
– Понятно, – отозвался Карстерс, снова откидываясь на спинку сиденья. – Grazie,спасибо.
Кучер на универсальном языке всех кэбменов красноречиво пожал плечами.
– Siete benevenuti [15], – спокойно сказал он.
Испытывая зуд нетерпения, исследователи все же заставили себя остаться в коляске, ибо идя пешком они добрались бы до Ватикана ничуть не быстрее. Здесь, уже совсем рядом со Святым городом, толпа представляла собой сплошную массу, движущуюся волнами и завихрениями, словно какое-то немыслимое Человеческое море. И буквально все молились. Скоро стало трудно что-либо расслышать на фоне непрерывного бормотания и сливающегося в один звук пощелкивания четок. Но извозчик мало-помалу, почти незаметно для глаз, направлял лошадей, прокладывая дорогу сквозь мельтешащую толпу, и, в конце концов, коляска замерла у тротуара, а по другую сторону улицы начинался знаменитый город в городе.
Засидевшийся на месте проф. Эйнштейн энергично выпрыгнул на мостовую еще до того, как коляска полностью остановилась. Размахивая руками, профессор нетерпеливо притопывал ногой, дожидаясь лорда Карстерса, который расплатился с извозчиком, пожелав на прощанье дружелюбному итальянцу хорошего дня. Довольно насвистывая, кэбмен отъехал вовсе уж медленно, и следующие его пассажиры шагнули в коляску, не трудясь дождаться ее остановки.
Поворачиваясь к Ватикану, Эйнштейн с Карстерсом лишь мельком взглянули на всемирно известную колоннаду, протянувшуюся на три четверти периметра площади Святого Петра – четыре ряда мраморных дорических колонн, поддерживающих вознесенную на примерно десятиярдовую высоту галерею, по обе стороны которой стояли статуи многочисленных знаменитостей и святых в натуральную величину. Они уже все это видели, да, к тому же, при лучших обстоятельствах.
Собравшись с духом, исследователи начали протискиваться сквозь толпу, заполонившую улицу. Добравшись до колоннады, они сделали привал возле одной из колонн, наслаждаясь замечательно прохладной тенью, предлагавшей миг передышки после все еще жаркого итальянского солнца. С этого расстояния Эйнштейн с Карстерсом хорошо видели выстроившиеся по периметру сотни швейцарских гвардейцев – в великолепии мундиров, надраенных стальных нагрудников, малиновых плюмажей и горящих на солнце стальных шлемов; полосатые панталоны были заправлены в подобранные в тон ботфорты. Острые как бритва алебарды рослые гвардейцы держали по стойке «смирно», и у каждого на бедре висела шпага с кистями на темляке. Но, несмотря на пестрый наряд, это был не какой-то там потешный караул: гвардейцы внимательно и пристально вглядывались в толпу жестким взглядом профессиональных солдат. Толпы народа не обращали на швейцарских гвардейцев никакого внимания, если только не требовалось спросить дорогу или уточнить что-либо из истории.
С ловкостью, присущей бывалым покорителям джунглей, проф. Эйнштейн и лорд Карстерс снова нырнули в бурлящую толпу и с помощью локтей и бедер продолжили продвижение вперед. Добравшись до середины площади, они оказались в окружении священников, братьев, монахов и монахинь всех, какие только ни есть, орденов. Все эти люди шли спокойно и неторопливо, да и вообще, казалось, в этом месте царила какая-то умиротворенность. Словно пребывая в неком собственном мире, клирики казались невосприимчивыми к настроениям суетной толпы, и мраморная площадь была спокойнее вымощенных булыжником улиц Рима; шум и гам, обычно ожидаемые от столь большого скопления людей, в основном отсутствовали. Снова стало слышно, как на деревьях поют случайно залетевшие сюда птицы, а воздух был наполнен запахом сладкого ладана и ключевой воды.
Не сговариваясь, двое исследователей на миг остановились. Открывавшееся их взорам зрелище пробуждало чувства удивления и благоговения. В самом центре площади эффектно возвышалась к небу игла египетского обелиска, ярдов двадцати пяти в высоту, а по обе стороны от нее били фонтаны. Центральное место в ансамбле площади занимал собор Святого Петра, величественный даже в своем нынешнем разрушенном состоянии. Паутина лесов опутывала спроектированные Микеланджело Буонаротти гигантские мраморные колонны, могучие каменные башни, поддерживающие знаменитый балкон, и купол. Везде можно было видеть десятки обливающихся потом рабочих и мастеров; они таскали бревна, клали кирпич, красили и выполняли тончайшую резьбу по камню.
Здесь почти физически осязаемо чувствовались минувшие века, твердо напоминая, что это – одна из важнейших и неизменных по значению точек мировой истории. Это место было святым для всех ныне живущих археологов и историков, хотя совсем по иным причинам, чем для католиков. Приложив изрядное волевое усилие, англичане, наконец, двинулись дальше.
– Итак, профессор, – сказал лорд Карстерс, шагая помедленней и стараясь приноровиться к не столь широкому шагу своего спутника, – где же находится та табличка?
Оглянувшись кругом, Эйнштейн указал на заполненную народом лестницу рядом с великолепной церковью, воспарившие шпили которой устремлялись к звездам.
– Справа, как раз за Папским почтамтом, – вход в Сикстинскую капеллу с первого этажа. Поднимитесь по винтовой лестнице и, следуя указателям, найдите библиотеку. Я буду ждать вас на улице, в кофейне, мимо которой мы проходили.
Глянув себе под ноги, Карстерс выгнул бровь.
– Разве вы не пойдете со мной, профессор?
– М-м, нет, – промямлил профессор, – думаю не пойду, юноша. Может быть, в следующий раз.
– Но почему? – озадаченно спросил лорд Карстерс. – Раз время крайне важно, то присутствие ученого с вашим именем наверняка бесконечно упростило бы дело.
Затоптавшись на месте, проф. Эйнштейн изобразил улыбку.
– Ну, в любой другой ситуации – да. Но мы тут с папой как-то раз чуточку повздорили.
– Повздорили с папой? – нахмурился Карстерс. – А можно спросить, из-за чего?
Подняв взгляд к небу в поисках божественного вдохновения, профессор деликатно откашлялся. Потом кашлянул еще.
– Из-за таблички? – мудро догадался Карстерс.
Эйнштейн в притворном смущении кивнул:
– Мне отказали в доступе к дутарианскому камню, и поэтому я, ну... позаимствовал его.
– Позаимствовали? И когда же именно это произошло, сэр? – осведомился лорд Карстерс, и скрытый смысл его вопроса становился пугающе ясным.
– О, примерно в три утра.
– Вы ограбили Ватикан? – ошеломленно вскричал Карстерс, тут же, впрочем, понизив голос, потому что из толпы стали оборачиваться на его возглас. – Н-но это же непростительно, сэр!
– Ну, папа определенно думал именно так, – устало согласился проф. Эйнштейн.
Мимо пробежала какая-то женщина с младенцем на руках, заставив собеседников на мгновение расступиться. Как только она промчалась, они снова сошлись вплотную.
– Итак, вас поймали? – строго вопросил лорд Карстерс.
– Меня? Ха! Разумеется, нет, – презрительно фыркнул профессор, а затем добавил: – Хотя, оглядываясь назад, похоже, именно это их больше всего и обидело.
Ощущая легкую дурноту, лорд Карстерс бессильно опустился на скамейку у фонтана. Схватившийся обеими руками за голову великан выглядел молящимся, и несколько спешащих мимо священников кратко благословили его на ходу.
– Но вы вернули камень? – с надеждой спросил Карстерс из-под ладоней.
– Конечно, юноша! – заверил проф. Эйнштейн, усаживаясь рядом с другом. Он похлопал лорда по плечу. – Да я даже передал им великолепную копию надписи с моего амстердамского браслета. Но по какой-то причине меня здесь по-прежнему считают персоной нон грата.
Раздвинув пальцы, лорд Карстерс взглянул на усмехающегося профессора. Великан сейчас чувствовал запах отнюдь не лазаньи, а махрового лондонского надувательства.
– И почему бы это? – негромко пророкотал лорд.
– Ну, я взял с них скромную плату за почтовую пересылку и доставку, – застенчиво признался Эйнштейн.
– Профессор!
– В то время это казалось вполне уместным, – беспокойно заерзал на скамье проф. Эйнштейн.
Массировавший виски Карстерс тихо застонал от боли.
– Ах, да, юноша, и еще вам бы лучше отдать мне револьвер, – добавил Эйнштейн, протягивая Карстерсу носовой платок.
Устало насторожившись, лорд Карстерс хмуро посмотрел на ткань.
– Боже милостивый, зачем? Уж не собираетесь ли вы воспользоваться им, чтобы похитить кусочек от Врат Святого Петра или что-то в этом роде?
Небрежным жестом профессор отмел подобное предположение.
– Вздор и чепуха, у меня уже есть кусок. Нет, причина в том, что швейцарская гвардия славится полным отсутствием чувства юмора, когда имеет дело с иностранцами, разгуливающими с оружием где-либо поблизости от папской резиденции.
– Логично, – признал Карстерс, сунув руку во внутренний карман пальто. – Да будет так. – Завернув массивный револьвер в льняной платок, он передал «Веблей» профессору.
Эйнштейн засунул громадную «пушку» во внутренний карман собственного пальто, затем порылся в карманах жилета и извлек коробочку для ювелирных изделий.
– На всякий случай; если возникнут какие-нибудь затруднения с допуском в оккультный сектор, – сказал он, протягивая ее, – предложите им вот это.
Словно бомбу из рук немецкого революционера-фанатика, лорд Карстерс принял коробочку, осмотрел ее, а затем со щелчком открыл крышку. Несколько мгновений он недоуменно разглядывал содержимое, потом внезапная догадка озарила его лицо, а взгляд выразил священный трепет.
– Нет. Это ведь не... этого не может быть! – вымолвил Карстерс, с трудом подбирая слова. – Нет. Это невозможно!
– Насколько мне известно, это подлинная вещь, – вздохнул проф. Эйнштейн, потянувшись было за коробочкой, а затем медленно опуская руку. – Поэтому не расставайтесь с ней без особой нужды, юноша. Воспользуйтесь ею только как последним средством добраться до таблички!
– Безусловно, профессор, – пробормотал Карстерс, благоговейно закрывая коробочку и убирая ее глубоко во внутренний карман. – Хотя с формальной точки зрения, полагаю, она тоже принадлежит им.
– Вздор, юноша, – фыркнул Эйнштейн. – Кто нашел, тот и владелец – вот мой девиз.
Как раз в этот момент в кружащейся подобно водовороту толпе открылся широкий проход, ведущий прямо ко входу в Ватиканский дворец.
– Это вам знак, юноша, – махнул рукой вперед Эйнштейн. – Удачи вам, и ни в коем случае не теряйте остроты ума.
– Обязательно, – откликнулся, расправив могучие плечи, лорд Карстерс. Встав со скамьи, франтовато одетый лорд зашагал прочь; он снова достал крошечную коробочку, крепко сжав ее в покрытом шрамами кулаке, а в это время площадь вновь заполнялась народом.
Понаблюдав за тем, как голова высокого лорда движется над толпой – словно плывущий по морю кокосовый орех, – профессор бросил нервный взгляд на папское жилище и со всей возможной быстротой поспешил к ближайшему выходу. Папа славился многим, но его безграничный гнев по отношению к удачливым ворам входил в первую десятку.
Проф. Эйнштейн покинул площадь и, ужом проскользнув сквозь толпу, выбрался к расположенной поблизости пьяцце [16] и приятному итальянскому изобретению – ресторану на открытом воздухе. Заняв место, чтобы видеть Ватикан, профессор заказал красивому официанту капуччино и приготовился ждать возвращения Карстерса.
Время под теплым средиземноморским солнцем текло медленно. Двумя чашками крепкого кофе и тарелкой обсыпанных сахарной пудрой цеппол позже, начиная уже ощущать признаки изжоги, Эйнштейн все еще ждал известий от лорда Карстерса. Праздно забавляясь, профессор скормил одной из бесчисленных римских кошек кусочек своего пирожного. Этих созданий привез из Египта сам Юлий Цезарь, и уже в пятом веке историки отметили большое число разгуливающих по городу шерстистых зверьков. Граждане Рима шутливо называли их «маленькими королями» и позволяли «царствовать», как им вздумается.
Ловким отработанным движением официант убрал со стола меню ленча и заменил обеденным. Эйнштейн едва начал его просматривать, как появился другой официант, неся новую чашку кофе.
– Английский джентльмен всем доволен? – вежливо спросил официант, ставя на клетчатую скатерть крошечную чашечку и блюдце.
– Вполне. Капуччино замечательный, – похвалил проф. Эйнштейн, делая новый глоток. – Не понимаю, почему мы не можем завести это дома.
– Для этого необходимо купить специальную машину для варки кофе, – любезно объяснил официант, вытирая руки о белый передник, завязанный на талии.
– Интересно. И, конечно же, эти машины не продаются?
– Экскьюза, нет, синьор.
Расслабившись в кресле, профессор задумчиво улыбнулся.
– Понимаю. Хитроумный способ гарантировать, что клиенты непременно вернутся еще. Вы, случайно, не англичанин?
– Чистокровный сицилиец, – улыбнулся официант, безупречно произнося последнее слово. – Да, тут еще одно дело, сэр.
Облизывая липкие губы, Эйнштейн опустил осушенную чашку. Как странно. Английский язык официанта улучшился до невероятности.
– Да?
– Дама за восьмым столиком желает выразить свою благодарность, – сказал официант, сделав жест рукой с перекинутым через нее полотенцем.
Подняв бровь, проф. Эйнштейн глянул в сторону названной женщины. Войдя в ресторан, он действительно обратил на нее внимание, отметив поразительную красоту ее лица, которую не могла скрыть даже черная кружевная вуаль. Стиль ее одежды, так же как и спокойное изящество движений, выдавали в ней англичанку. Но, насколько мог судить профессор, она ни разу не взглянула в его сторону.
– Свою благодарность? – с любопытством повторил Эйнштейн. – За что?
Теперь официант наклонился к нему поближе и прошептал:
– Ну как же, за то, что вы так быстро выпили свой приправленный кое-чем кофе, профессор Феликс Таддеус Дэвид Эйнштейн из Международного Британского музея.
В порыве ярости профессор попытался встать, но у него закружилась голова. Нашаривая в кармане револьвер, Эйнштейн обнаружил, что его пальцы онемели и сделались бесполезными, как деревяшки. Боже правый, да ведь его одурманили! Опоили как матроса в портовом кабаке!Профессор в отчаянии открыл рот, чтобы громко позвать на помощь, но официант тут же засунул туда теплую цепполу.
Стараясь побыстрее прожевать это препятствие, Эйнштейн почувствовал, как пьяцца безумно закружилась, и услышал доносящийся откуда-то издали звон колоколов. Колокола? Нет, это кровь стучала у него в висках.
Когда теряющий сознание профессор повалился на стол, его последние мысли были об этой засахаренной цепполе и о собственной неминуемой гибели.
Розовый рассвет начинал окрашивать шпили десятков соборов, возвышающиеся над великим городом Римом. Размеренно звонили колокола бесчисленных церквей, и их резкие голоса сливались в единую песнь радости.
– И добрались, к тому же, чертовски быстро, – заметил лорд Карстерс, – если учесть время, потраченное на выплаты железной дороге и таможне за пропуск всего нашего оружия.
Сидя на заднем сиденье открытого кэба, лорд все время держал руку на шляпе, так как извозчик нещадно нахлестывал упряжку лошадей, гоня во весь опор. В Италии, если пассажиры просили ехать чуть быстрее, то получали именно это! Люди на тротуаре и в боковых улочках сливались в одно смазанное пятно; дважды коляска пролетала прямо через тележки с фруктами, и профессор с Карстерсом бросали через плечо горсть лир, расплачиваясь за остающееся у них в кильватере разрушение.
– Деньги – вот язык, на котором говорит весь мир, юноша, – изрек проф. Эйнштейн, качнувшись из стороны в сторону, когда лошади обогнули кирпичный фруктовый ларек, слишком прочный, чтобы проехать сквозь него.
– Точно! – отозвался лорд со смешком. Но затем нахмурился, когда извозчик начал придерживать лошадей. Проклятье!
Оставив багаж в небольшом отеле, двое исследователей направились прямиком в Ватикан. Нанятая ими коляска резво катила по узким улочкам и переулкам Рима, довольно скоро приблизившись к конечной цели. Но когда Ватикан уже стал виден, сгущающиеся толпы народа замедлили их продвижение до черепашьего шага. Из-за этой задержки проф. Эйнштейн весь кипел и ругался вполголоса. Как всегда дипломатичный, лорд Карстерс наклонился вперед и заговорил с извозчиком, крепким круглолицым мужчиной в старой красной рубахе, к которому они сели, главным образом, потому, что он достаточно хорошо владел английским.
– Scusi, signore [13], – обратился к нему лорд Карстерс, легонько постучав по плечу. – Сегодня что, какой-то религиозный праздник, о котором я не знаю?
Сдвинув потрепанную кепку, извозчик наморщил лоб.
– Нет, signore.А почему вы спросить?
Лорд Карстерс показал на мельтешащую толпу.
– Просто я не помню, чтобы Святой город бывал настолько переполнен народом.
– А, вы иметь в виду паломники, – улыбнулся извозчик, демонстрируя до странного идеальные зубы. – Да. Это есть плохая погода, что они приехать. Моря бурные, рыба не ловить, а урожаи совсем плохо. Некоторые винить поворачивающаяся луна. Pazzesco [14]! Странный события пугать людей. И они приезжать молиться.
– Понятно, – отозвался Карстерс, снова откидываясь на спинку сиденья. – Grazie,спасибо.
Кучер на универсальном языке всех кэбменов красноречиво пожал плечами.
– Siete benevenuti [15], – спокойно сказал он.
Испытывая зуд нетерпения, исследователи все же заставили себя остаться в коляске, ибо идя пешком они добрались бы до Ватикана ничуть не быстрее. Здесь, уже совсем рядом со Святым городом, толпа представляла собой сплошную массу, движущуюся волнами и завихрениями, словно какое-то немыслимое Человеческое море. И буквально все молились. Скоро стало трудно что-либо расслышать на фоне непрерывного бормотания и сливающегося в один звук пощелкивания четок. Но извозчик мало-помалу, почти незаметно для глаз, направлял лошадей, прокладывая дорогу сквозь мельтешащую толпу, и, в конце концов, коляска замерла у тротуара, а по другую сторону улицы начинался знаменитый город в городе.
Засидевшийся на месте проф. Эйнштейн энергично выпрыгнул на мостовую еще до того, как коляска полностью остановилась. Размахивая руками, профессор нетерпеливо притопывал ногой, дожидаясь лорда Карстерса, который расплатился с извозчиком, пожелав на прощанье дружелюбному итальянцу хорошего дня. Довольно насвистывая, кэбмен отъехал вовсе уж медленно, и следующие его пассажиры шагнули в коляску, не трудясь дождаться ее остановки.
Поворачиваясь к Ватикану, Эйнштейн с Карстерсом лишь мельком взглянули на всемирно известную колоннаду, протянувшуюся на три четверти периметра площади Святого Петра – четыре ряда мраморных дорических колонн, поддерживающих вознесенную на примерно десятиярдовую высоту галерею, по обе стороны которой стояли статуи многочисленных знаменитостей и святых в натуральную величину. Они уже все это видели, да, к тому же, при лучших обстоятельствах.
Собравшись с духом, исследователи начали протискиваться сквозь толпу, заполонившую улицу. Добравшись до колоннады, они сделали привал возле одной из колонн, наслаждаясь замечательно прохладной тенью, предлагавшей миг передышки после все еще жаркого итальянского солнца. С этого расстояния Эйнштейн с Карстерсом хорошо видели выстроившиеся по периметру сотни швейцарских гвардейцев – в великолепии мундиров, надраенных стальных нагрудников, малиновых плюмажей и горящих на солнце стальных шлемов; полосатые панталоны были заправлены в подобранные в тон ботфорты. Острые как бритва алебарды рослые гвардейцы держали по стойке «смирно», и у каждого на бедре висела шпага с кистями на темляке. Но, несмотря на пестрый наряд, это был не какой-то там потешный караул: гвардейцы внимательно и пристально вглядывались в толпу жестким взглядом профессиональных солдат. Толпы народа не обращали на швейцарских гвардейцев никакого внимания, если только не требовалось спросить дорогу или уточнить что-либо из истории.
С ловкостью, присущей бывалым покорителям джунглей, проф. Эйнштейн и лорд Карстерс снова нырнули в бурлящую толпу и с помощью локтей и бедер продолжили продвижение вперед. Добравшись до середины площади, они оказались в окружении священников, братьев, монахов и монахинь всех, какие только ни есть, орденов. Все эти люди шли спокойно и неторопливо, да и вообще, казалось, в этом месте царила какая-то умиротворенность. Словно пребывая в неком собственном мире, клирики казались невосприимчивыми к настроениям суетной толпы, и мраморная площадь была спокойнее вымощенных булыжником улиц Рима; шум и гам, обычно ожидаемые от столь большого скопления людей, в основном отсутствовали. Снова стало слышно, как на деревьях поют случайно залетевшие сюда птицы, а воздух был наполнен запахом сладкого ладана и ключевой воды.
Не сговариваясь, двое исследователей на миг остановились. Открывавшееся их взорам зрелище пробуждало чувства удивления и благоговения. В самом центре площади эффектно возвышалась к небу игла египетского обелиска, ярдов двадцати пяти в высоту, а по обе стороны от нее били фонтаны. Центральное место в ансамбле площади занимал собор Святого Петра, величественный даже в своем нынешнем разрушенном состоянии. Паутина лесов опутывала спроектированные Микеланджело Буонаротти гигантские мраморные колонны, могучие каменные башни, поддерживающие знаменитый балкон, и купол. Везде можно было видеть десятки обливающихся потом рабочих и мастеров; они таскали бревна, клали кирпич, красили и выполняли тончайшую резьбу по камню.
Здесь почти физически осязаемо чувствовались минувшие века, твердо напоминая, что это – одна из важнейших и неизменных по значению точек мировой истории. Это место было святым для всех ныне живущих археологов и историков, хотя совсем по иным причинам, чем для католиков. Приложив изрядное волевое усилие, англичане, наконец, двинулись дальше.
– Итак, профессор, – сказал лорд Карстерс, шагая помедленней и стараясь приноровиться к не столь широкому шагу своего спутника, – где же находится та табличка?
Оглянувшись кругом, Эйнштейн указал на заполненную народом лестницу рядом с великолепной церковью, воспарившие шпили которой устремлялись к звездам.
– Справа, как раз за Папским почтамтом, – вход в Сикстинскую капеллу с первого этажа. Поднимитесь по винтовой лестнице и, следуя указателям, найдите библиотеку. Я буду ждать вас на улице, в кофейне, мимо которой мы проходили.
Глянув себе под ноги, Карстерс выгнул бровь.
– Разве вы не пойдете со мной, профессор?
– М-м, нет, – промямлил профессор, – думаю не пойду, юноша. Может быть, в следующий раз.
– Но почему? – озадаченно спросил лорд Карстерс. – Раз время крайне важно, то присутствие ученого с вашим именем наверняка бесконечно упростило бы дело.
Затоптавшись на месте, проф. Эйнштейн изобразил улыбку.
– Ну, в любой другой ситуации – да. Но мы тут с папой как-то раз чуточку повздорили.
– Повздорили с папой? – нахмурился Карстерс. – А можно спросить, из-за чего?
Подняв взгляд к небу в поисках божественного вдохновения, профессор деликатно откашлялся. Потом кашлянул еще.
– Из-за таблички? – мудро догадался Карстерс.
Эйнштейн в притворном смущении кивнул:
– Мне отказали в доступе к дутарианскому камню, и поэтому я, ну... позаимствовал его.
– Позаимствовали? И когда же именно это произошло, сэр? – осведомился лорд Карстерс, и скрытый смысл его вопроса становился пугающе ясным.
– О, примерно в три утра.
– Вы ограбили Ватикан? – ошеломленно вскричал Карстерс, тут же, впрочем, понизив голос, потому что из толпы стали оборачиваться на его возглас. – Н-но это же непростительно, сэр!
– Ну, папа определенно думал именно так, – устало согласился проф. Эйнштейн.
Мимо пробежала какая-то женщина с младенцем на руках, заставив собеседников на мгновение расступиться. Как только она промчалась, они снова сошлись вплотную.
– Итак, вас поймали? – строго вопросил лорд Карстерс.
– Меня? Ха! Разумеется, нет, – презрительно фыркнул профессор, а затем добавил: – Хотя, оглядываясь назад, похоже, именно это их больше всего и обидело.
Ощущая легкую дурноту, лорд Карстерс бессильно опустился на скамейку у фонтана. Схватившийся обеими руками за голову великан выглядел молящимся, и несколько спешащих мимо священников кратко благословили его на ходу.
– Но вы вернули камень? – с надеждой спросил Карстерс из-под ладоней.
– Конечно, юноша! – заверил проф. Эйнштейн, усаживаясь рядом с другом. Он похлопал лорда по плечу. – Да я даже передал им великолепную копию надписи с моего амстердамского браслета. Но по какой-то причине меня здесь по-прежнему считают персоной нон грата.
Раздвинув пальцы, лорд Карстерс взглянул на усмехающегося профессора. Великан сейчас чувствовал запах отнюдь не лазаньи, а махрового лондонского надувательства.
– И почему бы это? – негромко пророкотал лорд.
– Ну, я взял с них скромную плату за почтовую пересылку и доставку, – застенчиво признался Эйнштейн.
– Профессор!
– В то время это казалось вполне уместным, – беспокойно заерзал на скамье проф. Эйнштейн.
Массировавший виски Карстерс тихо застонал от боли.
– Ах, да, юноша, и еще вам бы лучше отдать мне револьвер, – добавил Эйнштейн, протягивая Карстерсу носовой платок.
Устало насторожившись, лорд Карстерс хмуро посмотрел на ткань.
– Боже милостивый, зачем? Уж не собираетесь ли вы воспользоваться им, чтобы похитить кусочек от Врат Святого Петра или что-то в этом роде?
Небрежным жестом профессор отмел подобное предположение.
– Вздор и чепуха, у меня уже есть кусок. Нет, причина в том, что швейцарская гвардия славится полным отсутствием чувства юмора, когда имеет дело с иностранцами, разгуливающими с оружием где-либо поблизости от папской резиденции.
– Логично, – признал Карстерс, сунув руку во внутренний карман пальто. – Да будет так. – Завернув массивный револьвер в льняной платок, он передал «Веблей» профессору.
Эйнштейн засунул громадную «пушку» во внутренний карман собственного пальто, затем порылся в карманах жилета и извлек коробочку для ювелирных изделий.
– На всякий случай; если возникнут какие-нибудь затруднения с допуском в оккультный сектор, – сказал он, протягивая ее, – предложите им вот это.
Словно бомбу из рук немецкого революционера-фанатика, лорд Карстерс принял коробочку, осмотрел ее, а затем со щелчком открыл крышку. Несколько мгновений он недоуменно разглядывал содержимое, потом внезапная догадка озарила его лицо, а взгляд выразил священный трепет.
– Нет. Это ведь не... этого не может быть! – вымолвил Карстерс, с трудом подбирая слова. – Нет. Это невозможно!
– Насколько мне известно, это подлинная вещь, – вздохнул проф. Эйнштейн, потянувшись было за коробочкой, а затем медленно опуская руку. – Поэтому не расставайтесь с ней без особой нужды, юноша. Воспользуйтесь ею только как последним средством добраться до таблички!
– Безусловно, профессор, – пробормотал Карстерс, благоговейно закрывая коробочку и убирая ее глубоко во внутренний карман. – Хотя с формальной точки зрения, полагаю, она тоже принадлежит им.
– Вздор, юноша, – фыркнул Эйнштейн. – Кто нашел, тот и владелец – вот мой девиз.
Как раз в этот момент в кружащейся подобно водовороту толпе открылся широкий проход, ведущий прямо ко входу в Ватиканский дворец.
– Это вам знак, юноша, – махнул рукой вперед Эйнштейн. – Удачи вам, и ни в коем случае не теряйте остроты ума.
– Обязательно, – откликнулся, расправив могучие плечи, лорд Карстерс. Встав со скамьи, франтовато одетый лорд зашагал прочь; он снова достал крошечную коробочку, крепко сжав ее в покрытом шрамами кулаке, а в это время площадь вновь заполнялась народом.
Понаблюдав за тем, как голова высокого лорда движется над толпой – словно плывущий по морю кокосовый орех, – профессор бросил нервный взгляд на папское жилище и со всей возможной быстротой поспешил к ближайшему выходу. Папа славился многим, но его безграничный гнев по отношению к удачливым ворам входил в первую десятку.
Проф. Эйнштейн покинул площадь и, ужом проскользнув сквозь толпу, выбрался к расположенной поблизости пьяцце [16] и приятному итальянскому изобретению – ресторану на открытом воздухе. Заняв место, чтобы видеть Ватикан, профессор заказал красивому официанту капуччино и приготовился ждать возвращения Карстерса.
Время под теплым средиземноморским солнцем текло медленно. Двумя чашками крепкого кофе и тарелкой обсыпанных сахарной пудрой цеппол позже, начиная уже ощущать признаки изжоги, Эйнштейн все еще ждал известий от лорда Карстерса. Праздно забавляясь, профессор скормил одной из бесчисленных римских кошек кусочек своего пирожного. Этих созданий привез из Египта сам Юлий Цезарь, и уже в пятом веке историки отметили большое число разгуливающих по городу шерстистых зверьков. Граждане Рима шутливо называли их «маленькими королями» и позволяли «царствовать», как им вздумается.
Ловким отработанным движением официант убрал со стола меню ленча и заменил обеденным. Эйнштейн едва начал его просматривать, как появился другой официант, неся новую чашку кофе.
– Английский джентльмен всем доволен? – вежливо спросил официант, ставя на клетчатую скатерть крошечную чашечку и блюдце.
– Вполне. Капуччино замечательный, – похвалил проф. Эйнштейн, делая новый глоток. – Не понимаю, почему мы не можем завести это дома.
– Для этого необходимо купить специальную машину для варки кофе, – любезно объяснил официант, вытирая руки о белый передник, завязанный на талии.
– Интересно. И, конечно же, эти машины не продаются?
– Экскьюза, нет, синьор.
Расслабившись в кресле, профессор задумчиво улыбнулся.
– Понимаю. Хитроумный способ гарантировать, что клиенты непременно вернутся еще. Вы, случайно, не англичанин?
– Чистокровный сицилиец, – улыбнулся официант, безупречно произнося последнее слово. – Да, тут еще одно дело, сэр.
Облизывая липкие губы, Эйнштейн опустил осушенную чашку. Как странно. Английский язык официанта улучшился до невероятности.
– Да?
– Дама за восьмым столиком желает выразить свою благодарность, – сказал официант, сделав жест рукой с перекинутым через нее полотенцем.
Подняв бровь, проф. Эйнштейн глянул в сторону названной женщины. Войдя в ресторан, он действительно обратил на нее внимание, отметив поразительную красоту ее лица, которую не могла скрыть даже черная кружевная вуаль. Стиль ее одежды, так же как и спокойное изящество движений, выдавали в ней англичанку. Но, насколько мог судить профессор, она ни разу не взглянула в его сторону.
– Свою благодарность? – с любопытством повторил Эйнштейн. – За что?
Теперь официант наклонился к нему поближе и прошептал:
– Ну как же, за то, что вы так быстро выпили свой приправленный кое-чем кофе, профессор Феликс Таддеус Дэвид Эйнштейн из Международного Британского музея.
В порыве ярости профессор попытался встать, но у него закружилась голова. Нашаривая в кармане револьвер, Эйнштейн обнаружил, что его пальцы онемели и сделались бесполезными, как деревяшки. Боже правый, да ведь его одурманили! Опоили как матроса в портовом кабаке!Профессор в отчаянии открыл рот, чтобы громко позвать на помощь, но официант тут же засунул туда теплую цепполу.
Стараясь побыстрее прожевать это препятствие, Эйнштейн почувствовал, как пьяцца безумно закружилась, и услышал доносящийся откуда-то издали звон колоколов. Колокола? Нет, это кровь стучала у него в висках.
Когда теряющий сознание профессор повалился на стол, его последние мысли были об этой засахаренной цепполе и о собственной неминуемой гибели.
7
Медленно проходя одну за другой стадии горячечного бреда, Феликс Эйнштейн постепенно очнулся, чувствуя себя просто ужасно. Стук в висках был громче, чем барабаны джунглей, а в желудке, казалось, поселился рассерженный дикобраз. Плюс к тому, во рту стоял вкус кислого сусла и олова, словно профессор пытался перепить валлийского шахтера. Бу-аа.
Попытавшись встать, Эйнштейн обнаружил, что запястья его привязаны к подлокотникам деревянного кресла, в котором он сидел. Ноги от лодыжек до колен были обмотаны веревкой. Другая веревка обвивала его торс, а еще одна притягивала к спинке кресла горло. Несмотря на серьезность своего положения, профессор невольно восхитился основательностью связывания. Тут поработал настоящий специалист. А это означало, что он и впрямь в большой беде.
Глубоко вдыхая, чтобы выровнять биение пульса, проф. Эйнштейн заставил себя внимательно осмотреть помещение. Оно было небольшим и хорошо освещенным, с обыкновенными оштукатуренными и побеленными стенами, двумя окнами и единственной дверью. Пол устилал ковер, а на окнах висели тонкие кружевные занавески. Наверное, отель или дамский будуар. К несчастью, за окном он не видел ничего, кроме безоблачно-голубого неба. Проклятье.Из мебели в комнате были лишь резной умывальник из красного дерева, такого же вида платяной шкаф и прекрасная кровать с балдахином и великолепно расшитым стеганым одеялом превосходного качества.
Оглядывая комнату в поиске вариантов побега (этот осмотр оказался коротким и не внушающим оптимизма), Эйнштейн заметил свои личные принадлежности, лежащие на стеганом одеяле в каких-то двух ярдах от него. Среди них особенно выделялись трость-шпага, револьвер, карманный нож и огромный «Веблей» лорда Карстерса, все еще частично завернутый в льняной носовой платок, на котором красовался фамильный герб Эйнштейнов с латинским девизом: Credo qua absurdum est [17]!
Внимание его привлек скрип, и, повернув голову, он увидел, как дверь распахнулась, впустив фигуру в балахоне с капюшоном; лицо и руки вошедшего скрывали складки темной ткани.
– Что, взяли меня живьем, – прорычал проф. Эйнштейн, к этому моменту чувствующий себя уже лучше, что, на самом деле, было весьма и весьма странно. Никакие известные анестетики не могли бы за столь короткое время вывестись из человеческого организма. Здесь не без капельки магии, а?Это могло быть не так уж далеко от истины, учитывая, с кем они боролись.
Ответом ему было молчание.
– И что теперь? – продолжал Эйнштейн. – Взятка, чтобы мы прекратили нашу экспедицию? Немного пыток? Или я заложник?
– Все это и многое другое, – ответила фигура хрипловатым женским голосом. – Но сперва поговорим.
– Необычная тактика для тупиц, – бросил как можно оскорбительней проф. Эйнштейн, несмотря на то, что его похититель, похоже, принадлежал к противоположному полу. Биологически – женщина, но уж, конечно, не леди! – Мне не о чем говорить с такими, как вы!
– Возможно, вы не понимаете, что именно мы предлагаем, – возразила она, скрестив руки под пышной грудью. – После всеочищающей кровавой бани, с удалением нежелательных, на земле воцарится мир и покой. Как же далеко могли бы продвинуться наука и искусство с исчезновением политиков и бюрократов!
– С удалением нежелательных, – повторил профессор, и слова эти вызывали такую же горечь, как послевкусие от того оглушающего наркотика. Эта фраза заставила Эйнштейна мысленно вернуться к дутарианской табличке из его музея, и он содрогнулся. – Никогда! Я ни за что не соглашусь!
– О, но вас никогда и не причисляли к ним! – воскликнула женщина, явно неверно истолковав его реакцию. – Человека с вашими знаниями и способностями? Мы безмерно восхищаемся вами. Собственно, именно поэтому... – Тут женщина буквально прикусила язык, и Эйнштейн понял, что он только что мог получить какие-то важные сведения.
Попытавшись встать, Эйнштейн обнаружил, что запястья его привязаны к подлокотникам деревянного кресла, в котором он сидел. Ноги от лодыжек до колен были обмотаны веревкой. Другая веревка обвивала его торс, а еще одна притягивала к спинке кресла горло. Несмотря на серьезность своего положения, профессор невольно восхитился основательностью связывания. Тут поработал настоящий специалист. А это означало, что он и впрямь в большой беде.
Глубоко вдыхая, чтобы выровнять биение пульса, проф. Эйнштейн заставил себя внимательно осмотреть помещение. Оно было небольшим и хорошо освещенным, с обыкновенными оштукатуренными и побеленными стенами, двумя окнами и единственной дверью. Пол устилал ковер, а на окнах висели тонкие кружевные занавески. Наверное, отель или дамский будуар. К несчастью, за окном он не видел ничего, кроме безоблачно-голубого неба. Проклятье.Из мебели в комнате были лишь резной умывальник из красного дерева, такого же вида платяной шкаф и прекрасная кровать с балдахином и великолепно расшитым стеганым одеялом превосходного качества.
Оглядывая комнату в поиске вариантов побега (этот осмотр оказался коротким и не внушающим оптимизма), Эйнштейн заметил свои личные принадлежности, лежащие на стеганом одеяле в каких-то двух ярдах от него. Среди них особенно выделялись трость-шпага, револьвер, карманный нож и огромный «Веблей» лорда Карстерса, все еще частично завернутый в льняной носовой платок, на котором красовался фамильный герб Эйнштейнов с латинским девизом: Credo qua absurdum est [17]!
Внимание его привлек скрип, и, повернув голову, он увидел, как дверь распахнулась, впустив фигуру в балахоне с капюшоном; лицо и руки вошедшего скрывали складки темной ткани.
– Что, взяли меня живьем, – прорычал проф. Эйнштейн, к этому моменту чувствующий себя уже лучше, что, на самом деле, было весьма и весьма странно. Никакие известные анестетики не могли бы за столь короткое время вывестись из человеческого организма. Здесь не без капельки магии, а?Это могло быть не так уж далеко от истины, учитывая, с кем они боролись.
Ответом ему было молчание.
– И что теперь? – продолжал Эйнштейн. – Взятка, чтобы мы прекратили нашу экспедицию? Немного пыток? Или я заложник?
– Все это и многое другое, – ответила фигура хрипловатым женским голосом. – Но сперва поговорим.
– Необычная тактика для тупиц, – бросил как можно оскорбительней проф. Эйнштейн, несмотря на то, что его похититель, похоже, принадлежал к противоположному полу. Биологически – женщина, но уж, конечно, не леди! – Мне не о чем говорить с такими, как вы!
– Возможно, вы не понимаете, что именно мы предлагаем, – возразила она, скрестив руки под пышной грудью. – После всеочищающей кровавой бани, с удалением нежелательных, на земле воцарится мир и покой. Как же далеко могли бы продвинуться наука и искусство с исчезновением политиков и бюрократов!
– С удалением нежелательных, – повторил профессор, и слова эти вызывали такую же горечь, как послевкусие от того оглушающего наркотика. Эта фраза заставила Эйнштейна мысленно вернуться к дутарианской табличке из его музея, и он содрогнулся. – Никогда! Я ни за что не соглашусь!
– О, но вас никогда и не причисляли к ним! – воскликнула женщина, явно неверно истолковав его реакцию. – Человека с вашими знаниями и способностями? Мы безмерно восхищаемся вами. Собственно, именно поэтому... – Тут женщина буквально прикусила язык, и Эйнштейн понял, что он только что мог получить какие-то важные сведения.