Уильям Фолкнер
Шум и ярость
7 апреля 1928 года
Через забор, в просветы густых завитков, мне было видно, как они бьют. Идут к флажку, и я пошел забором. Ластер ищет в траве под деревом в цвету. Вытащили флажок, бьют. Вставили назад флажок, пошли на гладкое, один ударил, и другой ударил. Пошли дальше, и я пошел. Ластер подошел от дерева, и мы идем вдоль забора, они стали, и мы тоже, и я смотрю через забор, а Ластер в траве ищет.
— Подай клюшки, кэдди1! — Ударил. Пошли от нас лугом. Я держусь за забор и смотрю, как уходят.
— Опять занюнил, — говорит Ластер. — Хорош младенец, тридцать три годочка. А я еще в город таскался для тебя за тортом. Кончай вытье. Лучше помоги искать монету, а то как я на артистов пойду вечером.
Они идут по лугу, бьют нечасто. Я иду забором туда, где флажок. Его треплет среди яркой травы и деревьев.
— Пошли, — говорит Ластер. — Мы там уже искали. Они сейчас не придут больше. Идем у ручья поищем, пока прачки не подняли.
Он красный, его треплет среди луга. Подлетела птица косо, села на него. Ластер швырнул. Флажок треплет на яркой траве, на деревьях. Я держусь за забор.
— Кончай шуметь, — говорит Ластер. — Не могу же я вернуть игроков, раз ушли. Замолчи, а то мэмми не устроит тебе именин. Замолчи, а то знаешь что сделаю? Съем весь торт. И свечки съем. Все тридцать три свечки. Пошли спустимся к ручью. Надо найти эту монету. Может, из мячиков каких каких-нибудь подберем. Смотри, где они. Вон там, далеко-далеко. — Подошел к забору, показал рукой: — Видишь? Сюда не придут больше. Идем.
Мы идем забором и подходим к огороду. На заборе огородном наши тени. Моя выше, чем у Ластера. Мы лезем в пролом.
— Стой, — говорит Ластер. — Опять ты за этот гвоздь зацепился. Никак не можешь, чтоб не зацепиться.
Кэдди отцепила меня, мы пролезли. «Дядя Мори велел идти так, чтобы никто нас не видел. Давай пригнемся, — сказала Кэдди. — Пригнись, Бенджи. Вот так, понял?» Мы пригнулись, пошли через огород, цветами. Они шелестят, шуршат об нас. Земля твердая. Мы перелезли через забор, где хрюкали и дышали свиньи. «Наверно, свиньям жалко ту, что утром закололи», — сказала Кэдди. Земля твердая, в комках и ямках.
«Спрячь-ка руки в карманы, — сказала Кэдди. — Еще пальцы, отморозишь. Бенджи умный, он не хочет обморозиться на рождество».
— На дворе холод, — сказал Верш. — Незачем тебе туда.
— Что это он, — сказала мама.
— Гулять просится, — сказал Верш.
— И с богом, — сказал дядя Мори.
— Слишком холодно, — сказала мама. — Пусть лучше сидит дома. Прекрати, Бенджамин.
— Ничего с ним не случится, — сказал дядя Мори.
— Бенджамин, — сказала мама. — Будешь бякой — отошлю на кухню.
— Мэмми не велела водить его в кухню сегодня, — сказал Верш. — Она говорит, ей и так не управиться со всей этой стряпней.
— Пусть погуляет, — сказал дядя Мори. — Расстроит тебя, сляжешь еще, Кэролайн.
— Я знаю, — сказала мама. — Покарал меня господь ребенком. А за что — для меня загадка.
— Загадка, загадка, — сказал дядя Мори. — Тебе надо поддержать силы. Я тебе пуншу сделаю.
— Пунш меня только больше расстроит, — сказала мама. — Ты же знаешь.
— Пунш тебя подкрепит, — сказал дядя Мори. — Закутай его, братец, хорошенько и погуляйте немного.
Дядя Мори ушел. Верш ушел.
— Замолчи же, — сказала мама. — Оденут, и сейчас тебя отправим. Я не хочу, чтобы ты простудился.
Верш надел мне боты, пальто, мы взяли шапку и пошли. В столовой дядя Мори ставит бутылку в буфет.
— Погуляй с ним полчасика, братец, — сказал дядя Мори. — Только со двора не пускай.
— Слушаю, сэр, — сказал Верш. — Мы его дальше двора никуда не пускаем.
Вышли во двор. Солнце холодное и яркое.
— Ты куда? — говорит Верш. — Ушлый какой — в город, что ли, собрался? — Мы идем, шуршим по листьям. Калитка холодная. — Руки-то спрячь в карманы, — говорит Верш. — Примерзнут к железу, тогда что будешь делать? Как будто в доме нельзя тебе ждать. — Он сует мои руки в карманы. Он шуршит по листьям. Я слышу запах холода. Калитка холодная.
— На вот орехов лучше. Ух ты, на дерево сиганула. Глянь-ка, Бенджи, — белка!
Руки не слышат калитки совсем, но пахнет ярким холодом.
— Лучше спрячь руки обратно в карманы.
Кэдди идет. Побежала. Сумка мотается, бьет позади.
— Здравствуй, Бенджи, — говорит Кэдди. Открыла калитку, входит, наклонилась. Кэдди пахнет листьями. — Ты встречать меня вышел, да? — говорит она. — Встречать Кэдди? Почему у него руки такие холодные, Верш?
— Я говорил ему: в карманы спрячь, — говорит Верш. — Вцепился в калитку, в железо.
— Ты встречать Кэдди вышел, да? — говорит Кэдди и трет мне руки. — Ну что? Что ты хочешь мне сказать? — От Кэдди пахнет деревьями и как когда она говорит, что вот мы и проснулись.
«Ну что ты воешь, — говорит Ластер. — От ручья их опять будет видно. На. Вот тебе дурман». Дал мне цветок. Мы пошли за забор, к сараю.
— Ну что же, что? — говорит Кэдди. — Что ты хочешь Кэдди рассказать? Они его услали из дому — да, Верш?
— Да его не удержишь, — говорит Верш. — Вопил, пока не выпустили, и прямо к воротам: смотреть на дорогу.
— Ну что? — говорит Кэдди. — Ты думал, я приду из школы и сразу будет рождество? Думал, да? А рождество послезавтра. С подарками, Бенджи, с подарками. Ну-ка, бежим домой греться. — Она берет мою руку, и мы бежим, шуршим по ярким листьям. И вверх по ступенькам, из яркого холода в темный. Дядя Мори ставит бутылку в буфет. Он позвал: «Кэдди». Кэдди сказала:
— Веди его к огню, Верш. Иди с Вершем, — сказала Кэдди. — Я сейчас.
Мы пошли к огню. Мама сказала:
— Он замерз, Верш?
— Нет, мэм, — сказал Верш.
— Сними с него пальто и боты, — сказала мама. — Сколько раз тебе велено снимать прежде боты, а потом входить.
— Да, мэм, — сказал Верш. — Стой смирно.
Снял с меня боты, расстегнул пальто. Кэдди сказала:
— Погоди, Верш. Мама, можно, Бенджи еще погуляет? Я его с собой возьму.
— Не стоит его брать, — сказал дядя Мори. — Он уже сегодня нагулялся.
— Не ходите оба никуда, — сказала мама. — Дилси говорит, что на дворе становится еще холоднее.
— Ах, мама, — сказала Кэдди.
— Пустяки, — сказал дядя Мори. — Весь день сидела в школе, надо же ей подышать свежим воздухом. Беги гуляй, Кэндейси.
— Пусть и он со мной, мама, — сказала Кэдди. — Ну пожалуйста. Иначе он ведь плакать будет.
— А зачем было при нем упоминать о гулянье? — сказала мама. — Зачем тебе надо было входить сюда? Чтобы дать ему повод опять меня терзать? Ты сегодня достаточно была на воздухе. Лучше сядь с ним здесь и поиграйте.
— Пусть погуляют, Кэролайн, — сказал дядя Мори. — Морозец им не повредит. Не забывай, что тебе надо беречь силы.
— Я знаю, — сказала мама. — Никому не понять, как страшат меня праздники. Никому. Эти хлопоты мне не по силам. Как бы я хотела быть крепче здоровьем — ради Джейсона и ради детей.
— Ты старайся не давать им волновать тебя, — сказал дядя Мори. — Ступайте-ка оба, ребятки. Только ненадолго, чтобы мама не волновалась.
— Да, сэр, — сказала Кэдди. — Идем, Бенджи. Гулять идем! — Она застегнула мне пальто, и мы пошли к дверям.
— Значит, ты ведешь малютку во двор без ботиков, — сказала мама. — Полон дом гостей, а ты хочешь его простудить.
— Я забыла, — сказала Кэдди. — Я думала, он в ботах.
Мы вернулись.
— Надо думать, что делаешь, — сказала мама. Да стой ты смирно, сказал Верш. Надел мне боты. — Вот не станет меня, и тогда придется тебе о нем заботиться. — Теперь топни, сказал Верш. — Подойди поцелуй маму, Бенджамин.
Кэдди подвела меня к маминому креслу, мама обхватила мне лицо руками и прижала к себе.
— Бедный мой малютка, — сказала она. Отпустила. — Вы с Вершем хорошенько смотрите за ним, милая.
— Да, мэм, — сказала Кэдди. Мы вышли. Кэдди сказала: — Можешь не ходить с нами, Верш. Я с ним сама погуляю.
— Ладно, — сказал Верш. — В такой холод выходить не больно интересно. — Он пошел, а мы стали в передней. Кэдди присела, обняла меня, прижалась ярким и холодным лицом к моему. Она пахла деревьями.
— Никакой ты не бедный малютка. Правда, не бедный? У тебя есть Кэдди. У тебя твоя Кэдди.
«Размычался, расслюнявился», говорит Ластер. И не стыдно тебе подымать такой рев". Мы проходим сарай, где шарабан. У него колесо новое.
— Садись и сиди тихо, жди маму, — сказала Дилси. Она подпихнула меня в шарабан. У Ти-Пи в руках вожжи. — Непонятно мне, почему Джейсон не покупает новый, — сказала Дилси. — Дождется, что этот развалится под вами на кусочки. Одни колеса чего стоят.
Вышла мама, вуаль опустила. Держит цветы.
— А где Роскус? — сказала мама.
— Роскуса сегодня разломило, рук не поднять, — сказала Дилси. — Ти-Пи тоже хорошо правит.
— Я боюсь, — сказала мама. — Видит бог, я прошу от вас немногого: раз в неделю мне нужен кучер, и даже этой малости не могу допроситься.
— Вы не хуже меня знаете, мис Кэлайн, что Роскуса скрутило ревматизмом, — сказала Дилси. — Идите садитесь. Ти-Пи не хуже Роскуса вас довезет.
— Я боюсь, — сказала мама. — За малютку боюсь.
Дилси поднялась на крыльцо.
— Хорош малютка, — сказала она. Взяла маму за руку. — Считай, ровесник моему Ти-Пи. Идемте же, когда хотите ехать.
— Я боюсь, — сказала мама. Они сошли с крыльца, и Дилси усадила маму. — Что ж, впрочем, так оно и лучше будет для всех нас.
— И не стыдно вам такое говорить, — сказала Дилси. — Будто не знаете, какая Квини смирная. Чтоб она понесла, нужно пугало пострашней восемнадцатилетнего негра. Да ей больше годочков, чем ему и Бенджи, вместе взятым. А ты не озоруй, Ти-Пи, вези тихо, слышишь? Пусть только мис Кэлайн мне пожалуется, Роскус тобой займется. У него еще не вовсе отнялись руки.
— Да, мэм, — сказал Ти-Пи.
— Добром это не кончится, я знаю, — сказала мама. — Прекрати, Бенджамин.
— Дайте ему цветок, — сказала Дилси. — Он хочет держать цветок.
Протянула руку к цветам.
— Нет, нет, — сказала мама. — Ты их все растреплешь.
— А вы придержите, — сказала Дилси. — Мне только один вытянуть. — Дала цветок мне, и рука ушла.
— Теперь трогайте, пока Квентина не увидела и не захотела тоже с вами, — сказала Дилси.
— Где она? — сказала мама.
— Возле дома у меня там, с Ластером играет, — сказала Дилси. — Трогай, Ти-Пи. Правь, как учил тебя Роскус.
— Слушаю, мэм, — сказал Ти-Пи. — Н-но, Квини!
— За Квентиной, — сказала мама. — Смотри за…
— Да уж будьте спокойны, — сказала Дилси.
Шарабан трясется аллеей, скрипит по песку.
— Я боюсь оставлять Квентину, — говорит мама. — Лучше вернемся, Ти-Пи.
Выехали за ворота, уже не трясет. Ти-Пи стегнул Квини кнутом.
— Что ты делаешь, Ти-Пи! — сказала мама.
— Надо же ее взбодрить, — сказал Ти-Пи. — Чтоб не спала на ходу.
— Поворачивай обратно, — сказала мама. — Я боюсь за Квентину.
— Здесь не повернешь, — сказал Ти-Пи.
Доехали, где шире.
— А здесь ведь можно, — сказала мама.
— Ладно, — сказал Ти-Пи. Стали поворачивать.
— Что ты делаешь, Ти-Пи! — сказала мама, хватаясь за меня.
— Надо ж как-то повернуть, — сказал Ти-Пи. — Тпру, Квини.
Мы стали.
— Ты нас перевернешь, — сказала мама.
— Так что же вы хотите? — сказал Ти-Пи.
— Не поворачивай, я боюсь, — сказала мама.
— Н-но, Квини, — сказал Ти-Пи. Мы едем дальше.
— Я знаю, Дилси недосмотрит без меня и с Квентиной что-нибудь случится, — сказала мама. — Нам нужно поскорее возвращаться.
— Н-но, Квини, — сказал Ти-Пи. Стегнул Квини.
— Ти-Пи-и-и, — сказала мама, хватаясь за меня. Слышны копыта Квини, и яркие пятна плывут гладко с обоих боков, и тени от них плывут у Квини на спине. Все время плывут, как яркие верхушки у колес. Потом застыли с того бока, где белая тумба с солдатом наверху. А с другого бока все плывут, но не так быстро.
— Что вам угодно, мамаша? — говорит Джейсон. У него руки в карманах и за ухом карандаш.
— Мы едем на кладбище, — говорит мама.
— Пожалуйста, — говорит Джейсон. — Я как будто не препятствую. Это все, зачем вы меня звали?
— Ты не поедешь с нами, я знаю, — говорит мама. — С тобою я бы не так боялась.
— Боялись чего? — говорит Джейсон. — Отец и Квентин вас не тронут.
Мама прикладывает платок под вуалью.
— Перестаньте, мамаша, — говорит Джейсон. — Вы хотите, чтобы этот остолоп развылся среди площади? Трогай, Ти-Пи.
— Н-но, Квини, — сказал Ти-Пи.
— Покарал меня господь, — сказала мама. — Но скоро и меня не станет.
— Останови-ка, — сказал Джейсон.
— Тпру, — сказал Ти-Пи. Джейсон сказал:
— Дядя Мори просит пятьдесят долларов с вашего счета. Дать?
— Зачем ты меня спрашиваешь? — сказала мама. — Ты хозяин. Я стараюсь не быть обузой для тебя и Дилси. Скоро уж меня не станет, и тогда тебе…
— Трогай, Ти-Пи, — сказал Джейсон.
— Н-но, Квини, — сказал Ти-Пи. Опять поплыли яркие. И с того бока тоже, быстро и гладко, как когда Кэдди говорит, что засыпаем.
«Рева», говорит Ластер. «И не стыдно тебе». Мы проходим сарай. Стойла раскрыты. «Нет у тебя теперь пегой лошадки», говорит Ластер. Пол сухой и пыльный. Крыша провалилась. В косых дырах толкутся желтые пылинки. «Куда пошел? Хочешь, чтоб тебе башку там отшибли мячом?»
— Спрячь-ка руки в карманы, — говорит Кэдди. — Еще пальцы отморозишь. Бенджи умный, он не хочет обморозиться на рождество.
Идем кругом сарая. В дверях большая корова и маленькая, и слышно — в стойлах переступают Принс, Квини и Фэнси.
— Было бы теплей — прокатились бы на Фэнси, — говорит Кэдди. — Но сегодня нельзя, слишком холодно. — Уже видно ручей, и дым стелется. — Там свинью обсмаливают, — говорит Кэдди. — Обратно пойдем той дорогой, поглядим. — Спускаемся с горы.
— Хочешь — неси письмо, — говорит Кэдди. — На, неси. — Переложила письмо из своего кармана в мой. — Это рождественский сюрприз от дяди Мори. Нам нужно отдать миссис Паттерсон, чтобы никто не видел. Не вынимай только рук из карманов.
Пришли к ручью.
— Ручей замерз, — сказала Кэдди. — Смотри. — Она разбила воду сверху и приложила кусочек мне к лицу. — Лед. Вот как холодно. — За руку перевела меня, мы всходим на гору. — Даже папе и маме не велел говорить. По-моему, знаешь, про что в этом письме? Про подарки маме, и папе, и мистеру Паттерсону тоже, потому что мистер Паттерсон присылал тебе конфеты. Помнишь, прошлым летом.
Забор. Цветы сухие вьются, и ветер шуршит ими.
— Только не знаю, почему дядя Мори Верша не послал. Верш не разболтал бы. — В окно смотрит миссис Паттерсон. — Подожди здесь, — сказала Кэдди. — Стой на месте и жди. Я сейчас же вернусь. Дай-ка письмо. — Она достала письмо из моего кармана. — А рук не вынимай. — С письмом в руке перелезла забор, идет, шуршит бурыми цветами. Миссис Паттерсон ушла к дверям, отворила, стоит на пороге.
Мистер Паттерсон машет тяпкой в зеленых цветах. Перестал и смотрит на меня. Миссис Паттерсон бежит ко мне садом. Я увидел ее глаза и заплакал. «Ох ты, идиотина», говорит миссис Паттерсон. «Я же сказала ему, чтобы не присылала больше тебя одного. Дай сюда. Скорее». Мистер Паттерсон идет к нам с тяпкой, быстро. Миссис Паттерсон тянется рукой через забор. Хочет перелезть. «Дай сюда», говорит миссис. «Дай же сюда». Мистер Паттерсон перелез забор. Взял письмо. У миссис платье зацепилось за забор. Я опять увидал ее глаза и побежал с горы.
— Там, кроме домов, ничего нету, — говорит Ластер. — Пошли теперь к ручью.
У ручья стирают, хлопают. Одна поет. Дым ползет через воду. Пахнет бельем и дымом.
— Вот тут и будь, — говорит Ластер. — Нечего тебе туда. Там тебя мячом по башке.
— А чего он хочет?
— Будто он знает чего, — говорит Ластер. — Ему наверх надо, где в гольф играют. Сядь здесь и играйся с цветком. А смотреть — смотри, как ребята купаются. Веди себя как люди.
Я сажусь у воды, где полощут и веет синим дымом.
— Тут монету никто не подымал? — говорит Ластер.
— Какую монету?
— Какая у меня утром была. Двадцать пять центов, — говорит Ластер. — Посеял где-то из кармана. В прореху выпала, вот в эту. Если не найду, не на что будет вечером купить билет.
— А где ты ее взял, монету? Небось у белого в кармане?
— Где взял, там теперь нету, а после еще будет, — говорит Ластер. — А пока что мне эту надо найти. Вы никто не видали?
— Мне только монеты искать. У меня своих дел хватает.
— Иди-ка сюда, — говорит Ластер. — Помоги мне искать.
— Да ему что монета, что камешек.
— Все равно пусть помогает, — говорит Ластер. — А вы идете вечером на артистов?
— Не до того мне. Пока управлюсь с этим корытом, устану так, что и руки не поднять, а не то чтоб на этих артистов идти.
— А спорим, пойдете, — говорит Ластер. — Спорим, вчера уже были. Только откроют там, сразу все пойдете в ту палатку.
— Туда и без меня набьется негров. Хватит, что вчера ходила.
— Небось те же деньги плотим, что и белые.
— Белый плотит негру деньги, а сам знает: приедет другой белый с музыкой и все их себе прикарманит до цента, и опять иди, негр, зарабатывай.
— Никто тебя туда на представление не гонит.
— Пока еще не гонят. Не додумались.
— Дались тебе белые.
— Дались не дались. Я иду своей дорогой, а они своей. Больно нужно мне это представление.
— У них один там на пиле играет песни. Прямо как на банджо.
— Вы вчера, — говорит Ластер, — а я сегодня пойду. Только вот монету найти.
— И его, значит, возьмешь с собой?
— Ага, — говорит Ластер. — Как же. Чтоб он мне там развылся.
— А что ты делаешь, когда развоется?
— Порю его, вот что я делаю, — говорит Ластер. Сел, закатал штаны. В воде играют дети.
— А шариков Бенджиных никто не находил? — говорит Ластер.
— Ты, парень, скверных слов не говори. Узнает твоя бабушка — не поздоровится тебе.
Ластер вошел в ручей, где дети. Ищет вдоль берега.
— Когда утром здесь ходили, монета еще была у меня, — говорит Ластер.
— Где ж ты ее посеял?
— Из кармана выпала, вот в эту дырку, — говорит Ластер. Они ищут в ручье. Потом все сразу разогнулись, стоят, с плеском кинулись, затолкались. Ластер схватил, присели в воде, смотрят на гору через кусты.
— Где они? — говорит Ластер.
— Еще не видать.
Ластер положил его себе в карман. Те спустились с горы.
— Тут мяч упал — не видели, ребята?
— Не иначе, в воду шлепнулся. Вы не слышали?
— Тут ничего не шлепалось, — сказал Ластер. — Вон там об дерево стукнулось что-то. А куда полетело, не знаю.
Смотрят в ручей.
— Черт. Поищи-ка в ручье. Он здесь упал. Я видел.
Идут берегом, смотрят. Пошли обратно на гору.
— А не у тебя ли мяч? — сказал тот мальчик.
— На что он мне сдался? — сказал Ластер. — Не видел я никакого мяча.
Мальчик вошел в ручей. Пошел по воде. Повернулся, опять смотрит на Ластера. Пошел вниз по ручью.
Взрослый позвал с горы: «Кэдди!» Мальчик вышел из воды и пошел на гору.
— Опять завел? — говорит Ластер. — Замолчи.
— С чего это он?
— А кто его знает с чего, — говорит Ластер. — Ни с чего. Все утро воет. С того, что сегодня его день рождения.
— А сколько ему?
— Тридцать три исполнилось, — говорит Ластер. — Ровно тридцать лет и три года.
— Скажи лучше — ровно тридцать лет, как ему три года.
— Что мне мэмми сказала, то и я вам, — говорит Ластер. — Я только знаю, что тридцать три свечки зажгут. А тортик куцый. Еле уместятся. Да замолчи. Иди сюда. — Он подошел, схватил меня за руку. — Ты, придурок старый, — говорит. — Хочешь, чтоб выпорол?
— Слабо тебе его выпороть.
— Не раз уже порол. Замолчи ты, — говорит Ластер. — Сколько тебе толковать, что туда нельзя. Там тебе мячами голову сшибут. Иди сюда, — потянул меня назад. — Садись. — Я сел, он снял с меня ботинки, закатал штаны. — Вон туда ступай, в воду, играй себе и чтоб не выть и слюней не пускать.
Я замолчал и пошел в воду, и пришел Роскус, зовет ужинать, а Кэдди говорит: «Еще рано ужинать. Не пойду».
Она мокрая. Мы играли в ручье, и Кэдди присела в воду, замочила платьице, а Верш говорит:
— Замочила платье, теперь твоя мама тебя выпорет.
— А вот и нет, — сказала Кэдди.
— Откуда ты знаешь, что нет? — сказал Квентин.
— А вот и знаю, — сказала Кэдди. — А ты откуда знаешь, что да?
— Мама говорила, что накажет, — сказал Квентин. — И потом, я старше тебя.
— Мне уже семь лет, — сказала Кэдди. — Я сама все знаю.
— А я еще старше, — сказал Квентин. — Я школьник. Правда, Верш?
— И я пойду в школу в будущем году, — сказала Кэдди. — Как только начнется. Правда, Верш?
— Сама знаешь, за мокрое платье пороть будут, — сказал Верш.
— Оно не мокрое, — сказала Кэдди. Встала в воде, смотрит на платье. — Я сниму, оно и высохнет.
— А вот и не снимешь, — сказал Квентин.
— А вот и сниму, — сказала Кэдди.
— Лучше не снимай, — сказал Квентин.
Кэдди подошла к Вершу и ко мне, повернулась спиной.
— Расстегни мне, Верш, — сказала Кэдди.
— Не смей, Верш, — сказал Квентин.
— Твое платье, сама и расстегивай, — сказал Верш.
— Расстегни, Верш, — сказала Кэдди. — А то скажу Дилси, что ты вчера сделал. — И Верш расстегнул.
— Попробуй сними только, — сказал Квентин. Кэдди сняла платье и бросила на берег. На ней остались лифчик и штанишки, больше ничего, и Квентин шлепнул ее, она поскользнулась, упала в воду. Поднялась и стала брызгать на Квентина, а Квентин стал брызгать на нее. И Верша и меня забрызгало. Верш поднял меня, вынес на берег. Он сказал, что расскажет про Кэдди и Квентина, и они стали брызгать на Верша. Верш ушел за куст.
— Я скажу про вас мэмми, — сказал Верш.
Квентин вылез на берег, хотел поймать Верша, но Верш убежал, и Квентин не догнал. Квентин вернулся, тогда Верш остановился и крикнул, что расскажет. И Кэдди крикнула ему, что если не расскажет, то может вернуться. И Верш сказал, что не расскажет, и пошел к нам.
— Радуйся теперь, — сказал Квентин. — Теперь нас высекут обоих.
— Пускай, — сказала Кэдди. — Я убегу из дому.
— Убежишь ты, как же, — сказал Квентин.
— Убегу и никогда не вернусь, — сказала Кэдди. Я заплакал, Кэдди обернулась и сказала: — Не плачь. — И я перестал. Потом они играли в воде. И Джейсон тоже. Он отдельно, дальше по ручью. Верш вышел из-за куста, внес меня в воду опять. Кэдди вся мокрая и сзади грязная, и я заплакал, и она подошла и присела в воде.
— Не плачь, — сказала Кэдди. — Я не стану убегать.
И я перестал. Кэдди пахла как деревья в дождь.
«Что с тобой такое?» говорит Ластер. «Кончай вытье, играй в воде, как все».
«Забрал бы ты его домой. Ведь тебе не велят водить его со двора».
«А он думает — луг ихний, как раньше», говорит Ластер. «И все равно сюда от дома не видать».
«Но мы-то его видим. А на дурачка глядеть — приятного мало. Да и примета нехорошая».
Пришел Роскус, зовет ужинать, а Кэдди говорит, ужинать еще рано.
— Нет, не рано, — говорит Роскус. — Дилси велела, чтоб вы шли домой. Веди их, Верш.
Роскус ушел на гору, там корова мычит.
— Может, пока дойдем до дома, обсохнем, — сказал Квентин.
— А все ты виноват, — сказала Кэдди. — Вот и пускай нас высекут.
Она надела платье, и Верш ей застегнул.
— Им не дознаться, что вы мокрые, — сказал Верш. — Оно незаметно. Если только мы с Джейсоном не скажем.
— Не скажешь, Джейсон? — спросила Кэдди.
— Про кого? — сказал Джейсон.
— Он не скажет, — сказал Квентин. — Правда, Джейсон?
— Вот увидишь, скажет, — сказала Кэдди. — Бабушке.
— Как он ей скажет? — сказал Квентин. — Она ведь больна. Мы пойдем медленно, стемнеет — и не заметят.
— Пускай замечают, — сказала Кэдди. — Я сама возьму и расскажу. Ему здесь не взойти самому, Верш.
— Джейсон не расскажет, — сказал Квентин. — Помнишь, Джейсон, какой я тебе лук сделал и стрелы?
— Он уже поломался, — сказал Джейсон.
— Пускай рассказывает, — сказала Кэдди. — Я не боюсь нисколечко. Возьми Мори на спину, Верш.
Верш присел, я влез к нему на спину.
«Ну пока, до вечера, до представления», говорит Ластер. «Пошли, Бенджи. Нам еще монету искать надо».
— Если идти медленно — пока дойдем, стемнеет, — сказал Квентин.
— Не хочу медленно, — сказала Кэдди. Мы пошли на гору, а Квентин не пошел. Уже запахло свиньями, а он все еще у ручья. Они хрюкали в углу и дышали в корыто. Джейсон шел за нами, руки в карманы. Роскус доил корову в сарае у двери.
Из сарая метнулись навстречу коровы.
— Давай, Бенджи, — сказал Ти-Пи. — Заводи опять. Я подтяну. У-ух! — Квентин опять пнул Ти-Пи. Толкнул в свиное корыто, и Ти-Пи упал туда. — Ух ты какой! — сказал Ти-Пи. — Ловко он меня. Видали, как этот белый меня пнул. У-ух ты!
Я не плачу, но не могу остановиться. Я не плачу, но земля не стоит на месте, и я заплакал. Земля все лезет кверху, и коровы убегают вверх. Ти-Пи хочет встать. Опять упал, коровы бегут вниз. Квентин держит мою руку, мы идем к сараю. Но тут сарай ушел, и пришлось нам ждать, пока вернется. Я не видел, как сарай вернулся. Он вернулся сзади нас, и Квентин усадил меня в корыто, где дают коровам. Я держусь за корыто. Оно тоже уходит, а я держусь. Опять коровы побежали — вниз, мимо двери. Я не могу остановиться. Квентин и Ти-Пи качнулись вверх, дерутся. Ти-Пи поехал вниз. Квентин тащит его кверху. Квентин ударил Ти-Пи. Я не могу остановиться.
— Подымись, — говорит Квентин. — И сидите в сарае. Не выходите, пока не вернусь.