Страница:
В настоящее время она желает быть рабой любимого мужчины, она хочет получать от него удары, целовать его ногу.
О том, что ощущение это полового характера, больная не знает.
Приведем несколько выдержек из ее писем, свидетельствующих о мазохистском характере данного случая.
«Прежде, когда мои представления не хотели оставлять меня, я серьезно подумывала о том, чтобы отправиться в дом умалишенных. К этой мысли я пришла после того, как прочла историю директора одной лечебницы для душевнобольных, который вытащил одну даму за волосы из постели, осыпал ее ударами палкой и бичом. Я надеялась, что в таких заведениях со мной поступят таким же образом, и, следовательно, бессознательно для себя связывала свои представления с мужчинами. Всего охотнее, однако, я рисовала в своем воображении, как меня беспощадно бьют грубые, невежественные сиделки».
«Я мысленно лежу ниц перед ним, и он одну ногу ставит на мою шею, а другую я покрываю поцелуями. Я витаю в этих мыслях, причем он меня не бьет, но картины быстро сменяют одна другую, и вот я представляю себе, как он осыпает меня ударами. Однако я уже и в ударах вижу доказательство любви; он очень добр и нежен ко мне и бьет меня от избытка страсти. Явоображаю себе, что только из любви он наделяет меня ударами и что это доставляет ему величайшее наслаждение. Очень часто я мечтала уже о том, что я его раб,и, удивительно, именно раб,а не рабыня!Так, например, мне казалось, будто он — Робинзон, а я дикарь, который ему служит. Воображение часто рисует мне картину, в которой он, Робинзон, кладет мне, Пятнице, на шею свою ногу. Теперь я нахожу объяснение для вышеупомянутого представления, а именно: я считаю женщину, в общем, существом низшим, стоящим ниже мужчины, но так как я обычно очень горда и ни за что не допущу властвовать над собой, то я и думаю, как мужчина, который от природы горд и властен; тем сильнее, конечно, должно быть унижение такой женщины, как я, пред любимым мужчиной. Япредставляла себе также, что я его рабыня,но это не удовлетворяло меня. Ведь в конце концов всякая женщина может служить рабыней своему мужу!»
Наблюдение 86.X., девушка 35 лет, из сильно отягощенной наследственностью семьи, уже несколько лет находится в начальной стадии паранойи преследования, которая развилась из цереброспинальной неврастении, имевшей, в свою очередь, своим исходным пунктом половое перераздражение. Больная с 24 лет предается рукоблудию. Несбывшиеся надежды на замужество и сильное половое возбуждение привели ее к мастурбации и психическому онанизму. Склонность к лицам своего пола не проявлялась ни разу.Больная дает следующее показание: «В возрасте 6–8 лет пробудилось во мне влечение быть бичуемой. Так как меня ни разу не били и точно так же мне никогда не пришлось присутствовать при чьем-либо наказании, то я решительно не могу себе объяснить, каким образом я пришла к такому странному желанию. Могу только предположить, что это влечение у меня прирожденное. Я испытала чувство истинного наслаждения при этих представлениях о бичевании, и воображение рисовало мне, как было бы чудно, если бы меня осыпала ударами одна из моих подруг. Мысль о том, чтобы меня сек мужчина, не приходила мне в голову ни разу. Но, витая в своих представлениях, я никогда не пыталась искать действительного их воплощения. С 10-летнего возраста они исчезли. Только после того, как, 34-х лет, я прочла «Исповедь» Руссо, для меня стало ясно значение моего прежнего влечения, и я поняла, что у меня были те же самые болезненные представления, что и у этого писателя. Повторяю, что после того, как мне исполнилось 10 лет, подобные представления больше не возобновлялись».
Эпикриз. Случай этот, по прирожденному своему характеру и по ссылке на Руссо, несомненно, представляет собой мазохизм. То, что роль бичующего лица в представлении больной выпала на долю подруги, а не мужчины, объясняется просто тем, что мазохистское влечение вступило в сознание в данном случае в том возрасте, когда психическая половая жизнь еще не пробуждалась и, следовательно, влечение к мужскому полу еще не могло существовать. Превратное (перверсивное) половое ощущение здесь, безусловно, исключено.
Наблюдение 87.X., один из врачей больницы в В., был знаком с девушкой, которая, по-видимому, чувствовала особое влечение к врачам, работавшим в этой больнице. При встрече с этим господином она была в восхищении, что видит перед собой врача, и просила его поступать с ней так, как будто он подвергает ее гинекологическому исследованию. Она будет сопротивляться, но он не должен на это обращать внимание, не прерываться и не уступать. X. согласился, и все произошло так, как желала девушка. Она сопротивлялась, испытывала при этом все растущее возбуждение, оказывала сильнейшее противодействие, но, когда врач хотел прекратить, она просила его не отказываться. Ясно было, что все совершалось по известному плану, чтобы вызвать величайшую степень оргазма, что и удалось. Когда врач отклонил акт совокупления, она была очень огорчена, просила вновь прийти и отказалась от денег. X. высказал мне свое глубокое убеждение в том, что не прикосновение к половым органам вызывало оргазм, а насилие, и что эффект эквивалента полового акта совпадал с причинением насилия; очевидно, этот случай также относится к области мазохизма у женщин.
ПОПЫТКА ОБЪЯСНЕНИЯ МАЗОХИЗМА
О том, что ощущение это полового характера, больная не знает.
Приведем несколько выдержек из ее писем, свидетельствующих о мазохистском характере данного случая.
«Прежде, когда мои представления не хотели оставлять меня, я серьезно подумывала о том, чтобы отправиться в дом умалишенных. К этой мысли я пришла после того, как прочла историю директора одной лечебницы для душевнобольных, который вытащил одну даму за волосы из постели, осыпал ее ударами палкой и бичом. Я надеялась, что в таких заведениях со мной поступят таким же образом, и, следовательно, бессознательно для себя связывала свои представления с мужчинами. Всего охотнее, однако, я рисовала в своем воображении, как меня беспощадно бьют грубые, невежественные сиделки».
«Я мысленно лежу ниц перед ним, и он одну ногу ставит на мою шею, а другую я покрываю поцелуями. Я витаю в этих мыслях, причем он меня не бьет, но картины быстро сменяют одна другую, и вот я представляю себе, как он осыпает меня ударами. Однако я уже и в ударах вижу доказательство любви; он очень добр и нежен ко мне и бьет меня от избытка страсти. Явоображаю себе, что только из любви он наделяет меня ударами и что это доставляет ему величайшее наслаждение. Очень часто я мечтала уже о том, что я его раб,и, удивительно, именно раб,а не рабыня!Так, например, мне казалось, будто он — Робинзон, а я дикарь, который ему служит. Воображение часто рисует мне картину, в которой он, Робинзон, кладет мне, Пятнице, на шею свою ногу. Теперь я нахожу объяснение для вышеупомянутого представления, а именно: я считаю женщину, в общем, существом низшим, стоящим ниже мужчины, но так как я обычно очень горда и ни за что не допущу властвовать над собой, то я и думаю, как мужчина, который от природы горд и властен; тем сильнее, конечно, должно быть унижение такой женщины, как я, пред любимым мужчиной. Япредставляла себе также, что я его рабыня,но это не удовлетворяло меня. Ведь в конце концов всякая женщина может служить рабыней своему мужу!»
Наблюдение 86.X., девушка 35 лет, из сильно отягощенной наследственностью семьи, уже несколько лет находится в начальной стадии паранойи преследования, которая развилась из цереброспинальной неврастении, имевшей, в свою очередь, своим исходным пунктом половое перераздражение. Больная с 24 лет предается рукоблудию. Несбывшиеся надежды на замужество и сильное половое возбуждение привели ее к мастурбации и психическому онанизму. Склонность к лицам своего пола не проявлялась ни разу.Больная дает следующее показание: «В возрасте 6–8 лет пробудилось во мне влечение быть бичуемой. Так как меня ни разу не били и точно так же мне никогда не пришлось присутствовать при чьем-либо наказании, то я решительно не могу себе объяснить, каким образом я пришла к такому странному желанию. Могу только предположить, что это влечение у меня прирожденное. Я испытала чувство истинного наслаждения при этих представлениях о бичевании, и воображение рисовало мне, как было бы чудно, если бы меня осыпала ударами одна из моих подруг. Мысль о том, чтобы меня сек мужчина, не приходила мне в голову ни разу. Но, витая в своих представлениях, я никогда не пыталась искать действительного их воплощения. С 10-летнего возраста они исчезли. Только после того, как, 34-х лет, я прочла «Исповедь» Руссо, для меня стало ясно значение моего прежнего влечения, и я поняла, что у меня были те же самые болезненные представления, что и у этого писателя. Повторяю, что после того, как мне исполнилось 10 лет, подобные представления больше не возобновлялись».
Эпикриз. Случай этот, по прирожденному своему характеру и по ссылке на Руссо, несомненно, представляет собой мазохизм. То, что роль бичующего лица в представлении больной выпала на долю подруги, а не мужчины, объясняется просто тем, что мазохистское влечение вступило в сознание в данном случае в том возрасте, когда психическая половая жизнь еще не пробуждалась и, следовательно, влечение к мужскому полу еще не могло существовать. Превратное (перверсивное) половое ощущение здесь, безусловно, исключено.
Наблюдение 87.X., один из врачей больницы в В., был знаком с девушкой, которая, по-видимому, чувствовала особое влечение к врачам, работавшим в этой больнице. При встрече с этим господином она была в восхищении, что видит перед собой врача, и просила его поступать с ней так, как будто он подвергает ее гинекологическому исследованию. Она будет сопротивляться, но он не должен на это обращать внимание, не прерываться и не уступать. X. согласился, и все произошло так, как желала девушка. Она сопротивлялась, испытывала при этом все растущее возбуждение, оказывала сильнейшее противодействие, но, когда врач хотел прекратить, она просила его не отказываться. Ясно было, что все совершалось по известному плану, чтобы вызвать величайшую степень оргазма, что и удалось. Когда врач отклонил акт совокупления, она была очень огорчена, просила вновь прийти и отказалась от денег. X. высказал мне свое глубокое убеждение в том, что не прикосновение к половым органам вызывало оргазм, а насилие, и что эффект эквивалента полового акта совпадал с причинением насилия; очевидно, этот случай также относится к области мазохизма у женщин.
ПОПЫТКА ОБЪЯСНЕНИЯ МАЗОХИЗМА
Факты мазохизма принадлежат во всяком случае к числу наиболее интересных в области психопатологии. Попытка объяснения их имеет прежде всего своей задачей исследовать, что в этом феномене является главным, существенным, а что — второстепенным, несущественным.
Определяющим признаком в мазохизме служит во всяком случае стремление к безграничному подчинению себя воле лица другого пола (при садизме, наоборот, безграничное порабощение этого лица), причем это подчинение сопровождается сладострастными половыми ощущениями вплоть до развития оргазма. Из сказанного понятно, что второстепенную роль играет самый способ, каким проявится это подчинение или порабощение (см. выше), найдет ли оно выражение в одних символических актах, или же одновременно будет существовать и влечение к перенесению страдания от лица другого пола.
В то время как садизм можно считать патологическим усилением психической стороны мужского полового характера, мазохизм представляет скорее болезненное вырождение специфических женских психических половых проявлений.
Но, несомненно, очень часто бывает мазохизм у мужчин, и он-то большей частью и проявляется внешним образом и почти исключительно наполняет имеющийся в нашем распоряжении фактический материал. Причины, по которым в литературе преобладают случаи мазохизма у мужчин, рассмотрены были нами уже выше (см. с. 199–201).
Для мазохизма мы в мире нормальных явлений можем указать два корня.
Во-первых, в состоянии сладострастного возбуждения всякоевоздействие, оказываемое лицом, от которого исходит половое раздражение, на лицо, служащее объектом возбуждения, является для последнего желанным, независимо от того, какого рода будет это воздействие. Видеть в легких толчках, слабых ударах ласку отнюдь не значит еще выходить из физиологических пределов1. Вспомним хотя бы Шекспира: «Подобно любимым, которые жалят, принося боль и наслаждение«2 (Антоний и Клеопатра, V,2).
Таким образом, без особой натяжки можно признать, что желание испытать со стороны партнера как можно более сильное воздействие приведет в случаях патологического усиления любовного пыла к влечению к ударам и т. п., так как боль, несомненно, представляет собой всегда готовое к услугам средство интенсивного физического воздействия. Подобно тому как в садизме половой аффект ведет к экзальтации, в которой переливающееся через край психомоторное возбуждение устремляется по побочным путям, при мазохизме развивается экстаз, в котором нарастающий прилив определенного ощущения жадно поглощает всякое исходящее от любимого лица воздействие, вызывая этим чувство сладострастия.
Второй и, конечно, более могучий корень мазохизма нужно искать в одном широко распространенном явлении, которое хотя и принадлежит уже к области необычайного, ненормального, но отнюдь не заходит еще в область извращения психики.
Я имею здесь в виду тот общераспространенный факт, что в бесчисленных случаях, выступающих в самых различных вариациях, один индивид подпадает под совершенно необычную, очень резко бросающуюся в глаза зависимость от другого индивида противоположного пола, зависимость, которая доходит до потери всякой самостоятельной воли, побуждает подчинившуюся сторону совершать поступки, наносящие тяжелый ущерб ее собственным интересам и сплошь и рядом оскорбляющие нравственность и вступающие в конфликт с законом.
Эта зависимость, однако, отличается от явлений нормальной жизни только интенсивностью замешанного здесь полового влечения и ослаблением воли, которая должна была служить последнему противовесом; разница, таким образом, только количественная, а не качественная, как это имеет место по отношению к явлениям мазохизма.
Этот факт ненормальной, но еще не извращенной зависимости одного человека от другого человека противоположного пола, факт, представляющий высокий интерес в особенности с судебно-медицинской точки зрения, я называю «половым рабством»,так как вытекающие отсюда отношения носят характер несвободной воли. Воля властвующей стороны господствует над волей подчиненной стороны совершенно так же, как воля господина над волей раба.
Это «половое рабство», как я говорил, представляет, во всяком случае, уже психически ненормальное явление. Оно начинается именно там, где утрачена внешняя норма, где предписываемая законами и обычаями мера зависимости одной стороны от другой или обеих друг от друга утрачивается в силу индивидуальных особенностей, из-за интенсивности мотивов, которые сами по себе нормальны. Но, с другой стороны, «половое рабство» отнюдь не извращенное явление: действующие здесь мотивы те же, что — правда, с меньшей интенсивностью — приводят в движение и психическую половую жизнь, протекающую в вполне нормальных пределах.
Опасение потерять друга сердца, желание сохранить его всегда довольным, любезным и склонным к половому общению — таковы действующие здесь мотивы подчиненной стороны. Необычайная степень влюбленности, которая, в особенности у женщин, отнюдь не всегда равнозначна особой степени чувственности, а с другой стороны, слабость воли — таковы простые элементы этого явления.
Мотивами другой стороны является эгоизм, встречающий в данном случае благоприятную почву для своего развития.
Формы, в которых могут выразиться явления полового рабства, крайне разнообразны, а число таких случаев довольно велико. Мужчин, подпавших под половое рабство, мы встречаем в жизни на каждом шагу. Сюда относятся среди женатых так называемые «мужья под башмаком» («подкаблучники»), в особенности такие, которые уже в зрелом возрасте женились на молоденьких и безусловной уступчивостью всем прихотям супруги стремятся компенсировать несоответствие лет и физических свойств; далее, к этой же категории нужно причислить и старых холостяков, которые непосильными жертвами стараются улучшить свои последние шансы в любви; это также мужчины всякого возраста, которые, пылая пламенной страстью к женщине, встречают с ее стороны равнодушие и расчет и вынуждены капитулировать на тяжких для них условиях; далее, влюбчивые натуры, податливые настолько, что позволяют заведомо распутным женщинам связать себя узами Гименея; наконец, те мужчины, которые, бегая за авантюристками, забывают о своих обязанностях, ставят на карту все свое будущее, оставляют на произвол судьбы жену, детей, родителей, растрачивают деньги, предназначенные для содержания семьи, бросая все это к ногам гетеры.
Но, как ни многочисленны примеры мужского порабощения, всякий сколько-нибудь беспристрастный наблюдатель должен признать, что они и по численности, и по значению остаются далеко позади женского рабства. Да это и легко объяснимо. Для мужчины любовь есть почти всегда только эпизод; наряду с ней у него еще имеются многие другие важные интересы; напротив, для женщины любовь составляет главное содержание жизни, до рождения ребенка — почти всегда стоит на первом, после рождения — часто еще на первом и всегда уже, во всяком случае, на следующем за ним месте. Но есть еще несравненно более истинное обстоятельство, а именно: мужчина, обуреваемый половым влечением, гасит его легко в женских объятиях, для которых у него представляется бесчисленное множество случаев; женщина же высших классов, если ей вообще удалось получить мужа, прикована к нему одному, и даже в низших слоях общества полиандрия встречает все еще значительные преграды.
Потому-то для женщин муж или мужчина, которого она имеет, олицетворяет целый пол,и соответственно этому значение его для нее возрастает в громадной степени. К тому же нужно считаться с еще одним условием: нормальные отношения, созданные между мужчиной и женщиной законами и обычаями, далеки от того, чтобы быть равноправными, и уже сами по себе в достаточной мере включают преобладающую зависимость женщины. Тем глубже, до степени рабства, они низводятся уступками, которые делает женщина избраннику своего сердца, желая сохранить его любовь, которую почти ничто не в состоянии ей заменить, и тем выше поднимаются притязания тех мужчин, которые приняли твердое решение использовать выгоды своего положения и сделать это использование безграничной женской готовности к жертвам профессией.
Сюда принадлежат охотники за приданым, которые заставляют громадными суммами оплачивать разрушение легко создаваемых о них девушками иллюзий; неутомимые донжуаны и соблазнители женщин, спекулирующие на шантаже, на том, чтобы жертвы откупались от них деньгами; сыны Марса с шитыми золотом мундирами и артисты с львиной гривой, умеющие быстро добиться от неопытных девушек возгласа: «Ты или смерть!» — и этим путем уплатить свои долги и обеспечить спокойную жизнь; сюда же мы причислим и пожарного, любовь которого кухарка должна оплачивать своей любовью, произведениями своей кухни и спиртными напитками, и подмастерья, женящегося на своей хозяйке и пропивающего ее сбережения, и альфонса, кулаками заставляющего проститутку, с которой он живет, выходить ежедневно на промысел и зарабатывать для него деньги.
Это только немногие из бесчисленных форм рабства, под которое женщина так легко подпадает из-за сильно развитой в ней потребности любви и трудностей ее положения.
Мы сочли необходимым кратко описать здесь явление полового рабства потому, что в нем, очевидно, нужно искать ту почву, из которой вырастает главный корень мазохизма.
Родство обоих явлений психической половой жизни сразу бросается в глаза. Как половое рабство, так и мазохизм состоят, в сущности, в безусловном подчинении лица, страдающего аномалией, лицу другого пола и в порабощении последним первого1.
Но оба явления, в свою очередь, могут быть резко отграничены друг от друга, причем разница между ними не количественная, а качественная.
Половое рабство не есть извращение: оно не представляет собой ничего патологического; элементы, из которых оно складывается, а именно любовь и слабость воли, не суть элементы извращенные, и только взаимное соотношение их в смысле интенсивности обусловливает ненормальный результат, который в сильной степени противоречит собственным интересам порабощенного лица и сплошь и рядом оказывается в конфликте с обычаями и законами. Мотивом, заставляющим здесь действовать подчиненную сторону и переносить деспотизм порабощающей стороны, является нормальное влечение к женщине (соответственно к мужчине), удовлетворяемое ценой ее порабощения. Действия подчиненной стороны, в которых находит себе выражение половое рабство, совершаются по приказанию властвующей стороны с целью служить его корыстолюбию и т. д. Для порабощенного они не имеют никакого самостоятельного значения; для него они только средство добиться или сохранить собственно конечную цель — обладание порабощающей стороной. Наконец, половое рабство есть последствие любви к определенному индивиду; оно развивается лишь после того, как пробудилась эта любовь.
Совершенно иначе все это складывается при мазохизме, который, безусловно, представляет собой явление патологическое, извращение. Здесь мотивом для действий и перенесения унижений подчиненной стороной является раздражение, которое оказывает на него тирания, как таковая. Подчиненная сторона может наряду с этим желать также полового общения с порабощающей стороной; но во всяком случае ее влечение направляется и на действия, служащие выражением тирании, как на непосредственные объекты удовлетворения.
Эти действия, в которых выражается мазохизм, являются для подчиненной стороны не средством достижения цели, как при простом подчинении, а самой конечной целью. Наконец, при мазохизме стремление к подчинению возникает уже заранее вне зависимости от стремления к определенному предмету любви.
Связь между простым подчинением и мазохизмом, которую надо признать ввиду однообразия внешних проявлений в том и другом явлении, несмотря на разницу мотива, и далее переход этой ненормальности в извращениеможно объяснить приблизительно следующим образом.
Кто долгое время пребывает в состоянии полового подчинения, тот предрасположен к приобретению легкой степени мазохизма. Любовь, которая охотно переносит тиранию ради возлюбленного, становится тогда любовью к тирании. Если представление о состоянии подчиненности в течение долгого времени тесно связано с сладострастным отношением к любимому существу, то в конце концов сладострастие переносится на самую подчиненность и наступает извращение. Это и есть тот путь, на котором может развиться мазохизм.
Таким образом, легкая степень мазохизма может возникнуть и из полового рабства, быть приобретенной. Но настоящий, законченный мазохизм с его страстным стремлением к подчинению своей личности уже с самой ранней юности, как его описывают страдающие этим извращением, есть явление врожденное.
Наиболее правильное объяснение возникновения — во всяком случае, редкого — вполне развитого мазохизма как извращения следовало бы искать в предположении, что он развивается из очень часто проявляющейся ненормальности полового рабства, притом таким образом, что эта ненормальностьпереходит по наследству к психопатическому индивиду,выражается в извращении. О том, что легкое отклонение участвующих здесь психических элементов в состоянии обусловить этот переход, мы говорили уже выше. Но то, что для возможных случаев приобретенного мазохизма способна сделать ассоциирующая привычка, то для несомненно установленных случаев врожденного мазохизма делает варьирующая игра наследственности. При этом происходит не присоединение нового элемента к половому рабству, но выпадение прежнего, того, что связывает между собой любовь и зависимость и тем самым отличает половое рабство от мазохизма, анормальность от извращения. Вполне естественно, что унаследуется только инстинкт влечения.
Этот переход анормальности в извращение при наследственной передаче может особенно легко наступить в том случае, когда психопатическая конституция наследственно отягощенного индивида наделяет его другим фактором мазохизма, тем, что мы выше назвали первым корнем мазохизма, именно склонностью натур с половой гиперестезией ассимилировать все исходящие от любимого лица воздействия с половым воздействием.
Из обоих этих элементов — полового рабства, с одной стороны, из вышеупомянутой склонности к половому экстазу, воспринимающей истязания в сладострастной окраске, — с другой, из обоих этих элементов, корни которых можно проследить вплоть до физиологической сферы, возникает на соответствующей благоприятной почве мазохизм, причем половая гиперестезия, которая вначале является лишь физиологическим, а затем анормальным придатком половой жизни, усиливается до степени патологической — до извращения.
Во всяком случае, и мазохизм в качестве прирожденного полового извращения представляет функциональный симптом вырождения в пределах (почти исключительно наследственного) отягощения, и этот клинический опыт подтверждается и наблюдаемыми мною случаями мазохизма и садизма.
То, что своеобразное психически ненормальное направление половой жизни, каким является мазохизм, есть врожденнаяанормальность, а не вырастает у предрасположенного к этому лица из пассивного флагеллантизма путем ассоциации идей, как считают Руссо и Бине, легко доказать.
Это прежде всего вытекает из многочисленных, более того, составляющих подавляющее большинство случаев, в которых флагеллантизм ни разу не зарождался у мазохистов, и извращенное влечение направляется исключительно на чисто символические действия, выражающие собою подчинение, без реального причинения болей.
Это видно, далее, и из сообщенных выше деталей наблюдения 50.
Затем к выводу о том, что пассивный флагеллантизм не может быть основным ядром, вокруг которого наслаивается все остальное, приводит и ближайшее рассмотрение не только наблюдения 50, но и 52, в которых он играет роль.
Особенно поучительным в этом отношении является наблюдение 58, потому что в этом случае уже нельзя сделать вывод о возбуждающем в половом смысле действии наказания, перенесенного в детстве. Вообще, в этом случае исключается возможность связать извращение с прежним опытом, так как ситуация, образующая здесь предмет главного полового интереса, не применима к ребенку.
Наконец, возникновение мазохизма из чисто психических элементов убедительно выявляется сравнением этого извращения с садизмом (см. ниже).
То, что пассивный флагеллантизм встречается так часто при мазохизме, объясняется просто тем, что он представляет собой наиболее сильное средство для выражения идеи подчинения.
Я настаиваю, что решающим моментом для отличия простого, пассивного флагеллантизма от флагеллантизма, развивающегося на почве мазохистского стремления, является то, что в первом случае бичевание является средством для достижения этим путем возможного совокупления или, по крайней мере, семяизвержения, в последнем же случае — средством для психического удовлетворения в смысле мазохистских влечений.
Как мы видели выше, мазохисты, однако, подвергают себя также всевозможным другим истязаниям в муках, при которых о рефлекторном возбуждении сладострастия не может быть уже и речи. Ввиду многочисленности этих случаев необходимо исследовать, в каком взаимоотношении стоят при подобного рода актах (а также при равнозначащем бичевании мазохистов) ощущения боли и сладострастия. На основании показаний одного мазохиста эти взаимоотношения складываются следующим образом.
Не нужно думать, что действие, обычно причиняющее физическую боль, ощущается здесь как физическое наслаждение; лицо, находящееся в мазохистском экстазе, не испытывает никакой боли, потому ли, что из-за его аффекта (подобно тому, как это бывает у солдата в пылу сражения), его кожные нервы вообще не воспринимают физические воздействия, или потому, что (по аналогии с религиозными мучениками и впадающими в мистический экстаз) переполнение сознания сладострастными ощущениями подавляет представление об истязании настолько, что последнее утрачивает свои болевые особенности.
Во втором случае происходит до известной степени чрезмерная компенсация физической боли психическим наслаждением, и лишь различие сознается как остаточное психическое наслаждение. Это последнее к тому же усиливается благодаря тому, что то ли из-за рефлектор-но-спинномозгового влияния, то ли из-за своеобразной окраски чувственных впечатлений возникает своего рода галлюцинация физического наслаждения с совершенно неопределенной локализацией проецированного таким образом ощущения.
Аналогичное явление наблюдается, по-видимому, в самоистязаниях религиозных фанатиков (факиры, дервиши, секта бичующихся), но только с иным содержанием представлений, вызывающих чувство наслаждения. И здесь точно так же представление о мучениях воспринимается без болевых свойств последних, благодаря тому, что сознание наполнено окрашенными наслаждением представлениями о служении путем мучений Богу, об искоренении грехов, достижении райского блаженства и т. д.
Для того чтобы определить, какое место занимает мазохизм в области половых извращений, надо исходить из того факта, что он представляет собой патологически утрированное проявление женской половой психики, поскольку признаком ее служит терпение, подчиненность воле и силе другого. У народов, стоящих на низкой степени культуры, подчинение женщины доходит до зверства по отношению к ней, и этот позорный факт зависимости вызывает у нее сладострастное чувство и принимается за доказательство любви. Очень вероятно, что и для женщин на более культурных стадиях развития роль подчиненной стороны считается приятной и это подчинение является составной частью сладострастного ощущения при половом акте, подобно тому как всякий отважный поступок мужчины вызывает определенное половое возбуждение у женщины. Нет никакого сомнения в том, что мазохист то же самое испытывает в пассивной женской роли и что его половое удовлетворение зависит от того, насколько ему удается иллюзия подчинения воле госпожи Появляющееся при этом чувство сладострастия само по себе ничем не отличается от того ощущения, которое возникает у женщины как следствие ее пассивной роли.
Определяющим признаком в мазохизме служит во всяком случае стремление к безграничному подчинению себя воле лица другого пола (при садизме, наоборот, безграничное порабощение этого лица), причем это подчинение сопровождается сладострастными половыми ощущениями вплоть до развития оргазма. Из сказанного понятно, что второстепенную роль играет самый способ, каким проявится это подчинение или порабощение (см. выше), найдет ли оно выражение в одних символических актах, или же одновременно будет существовать и влечение к перенесению страдания от лица другого пола.
В то время как садизм можно считать патологическим усилением психической стороны мужского полового характера, мазохизм представляет скорее болезненное вырождение специфических женских психических половых проявлений.
Но, несомненно, очень часто бывает мазохизм у мужчин, и он-то большей частью и проявляется внешним образом и почти исключительно наполняет имеющийся в нашем распоряжении фактический материал. Причины, по которым в литературе преобладают случаи мазохизма у мужчин, рассмотрены были нами уже выше (см. с. 199–201).
Для мазохизма мы в мире нормальных явлений можем указать два корня.
Во-первых, в состоянии сладострастного возбуждения всякоевоздействие, оказываемое лицом, от которого исходит половое раздражение, на лицо, служащее объектом возбуждения, является для последнего желанным, независимо от того, какого рода будет это воздействие. Видеть в легких толчках, слабых ударах ласку отнюдь не значит еще выходить из физиологических пределов1. Вспомним хотя бы Шекспира: «Подобно любимым, которые жалят, принося боль и наслаждение«2 (Антоний и Клеопатра, V,2).
Таким образом, без особой натяжки можно признать, что желание испытать со стороны партнера как можно более сильное воздействие приведет в случаях патологического усиления любовного пыла к влечению к ударам и т. п., так как боль, несомненно, представляет собой всегда готовое к услугам средство интенсивного физического воздействия. Подобно тому как в садизме половой аффект ведет к экзальтации, в которой переливающееся через край психомоторное возбуждение устремляется по побочным путям, при мазохизме развивается экстаз, в котором нарастающий прилив определенного ощущения жадно поглощает всякое исходящее от любимого лица воздействие, вызывая этим чувство сладострастия.
Второй и, конечно, более могучий корень мазохизма нужно искать в одном широко распространенном явлении, которое хотя и принадлежит уже к области необычайного, ненормального, но отнюдь не заходит еще в область извращения психики.
Я имею здесь в виду тот общераспространенный факт, что в бесчисленных случаях, выступающих в самых различных вариациях, один индивид подпадает под совершенно необычную, очень резко бросающуюся в глаза зависимость от другого индивида противоположного пола, зависимость, которая доходит до потери всякой самостоятельной воли, побуждает подчинившуюся сторону совершать поступки, наносящие тяжелый ущерб ее собственным интересам и сплошь и рядом оскорбляющие нравственность и вступающие в конфликт с законом.
Эта зависимость, однако, отличается от явлений нормальной жизни только интенсивностью замешанного здесь полового влечения и ослаблением воли, которая должна была служить последнему противовесом; разница, таким образом, только количественная, а не качественная, как это имеет место по отношению к явлениям мазохизма.
Этот факт ненормальной, но еще не извращенной зависимости одного человека от другого человека противоположного пола, факт, представляющий высокий интерес в особенности с судебно-медицинской точки зрения, я называю «половым рабством»,так как вытекающие отсюда отношения носят характер несвободной воли. Воля властвующей стороны господствует над волей подчиненной стороны совершенно так же, как воля господина над волей раба.
Это «половое рабство», как я говорил, представляет, во всяком случае, уже психически ненормальное явление. Оно начинается именно там, где утрачена внешняя норма, где предписываемая законами и обычаями мера зависимости одной стороны от другой или обеих друг от друга утрачивается в силу индивидуальных особенностей, из-за интенсивности мотивов, которые сами по себе нормальны. Но, с другой стороны, «половое рабство» отнюдь не извращенное явление: действующие здесь мотивы те же, что — правда, с меньшей интенсивностью — приводят в движение и психическую половую жизнь, протекающую в вполне нормальных пределах.
Опасение потерять друга сердца, желание сохранить его всегда довольным, любезным и склонным к половому общению — таковы действующие здесь мотивы подчиненной стороны. Необычайная степень влюбленности, которая, в особенности у женщин, отнюдь не всегда равнозначна особой степени чувственности, а с другой стороны, слабость воли — таковы простые элементы этого явления.
Мотивами другой стороны является эгоизм, встречающий в данном случае благоприятную почву для своего развития.
Формы, в которых могут выразиться явления полового рабства, крайне разнообразны, а число таких случаев довольно велико. Мужчин, подпавших под половое рабство, мы встречаем в жизни на каждом шагу. Сюда относятся среди женатых так называемые «мужья под башмаком» («подкаблучники»), в особенности такие, которые уже в зрелом возрасте женились на молоденьких и безусловной уступчивостью всем прихотям супруги стремятся компенсировать несоответствие лет и физических свойств; далее, к этой же категории нужно причислить и старых холостяков, которые непосильными жертвами стараются улучшить свои последние шансы в любви; это также мужчины всякого возраста, которые, пылая пламенной страстью к женщине, встречают с ее стороны равнодушие и расчет и вынуждены капитулировать на тяжких для них условиях; далее, влюбчивые натуры, податливые настолько, что позволяют заведомо распутным женщинам связать себя узами Гименея; наконец, те мужчины, которые, бегая за авантюристками, забывают о своих обязанностях, ставят на карту все свое будущее, оставляют на произвол судьбы жену, детей, родителей, растрачивают деньги, предназначенные для содержания семьи, бросая все это к ногам гетеры.
Но, как ни многочисленны примеры мужского порабощения, всякий сколько-нибудь беспристрастный наблюдатель должен признать, что они и по численности, и по значению остаются далеко позади женского рабства. Да это и легко объяснимо. Для мужчины любовь есть почти всегда только эпизод; наряду с ней у него еще имеются многие другие важные интересы; напротив, для женщины любовь составляет главное содержание жизни, до рождения ребенка — почти всегда стоит на первом, после рождения — часто еще на первом и всегда уже, во всяком случае, на следующем за ним месте. Но есть еще несравненно более истинное обстоятельство, а именно: мужчина, обуреваемый половым влечением, гасит его легко в женских объятиях, для которых у него представляется бесчисленное множество случаев; женщина же высших классов, если ей вообще удалось получить мужа, прикована к нему одному, и даже в низших слоях общества полиандрия встречает все еще значительные преграды.
Потому-то для женщин муж или мужчина, которого она имеет, олицетворяет целый пол,и соответственно этому значение его для нее возрастает в громадной степени. К тому же нужно считаться с еще одним условием: нормальные отношения, созданные между мужчиной и женщиной законами и обычаями, далеки от того, чтобы быть равноправными, и уже сами по себе в достаточной мере включают преобладающую зависимость женщины. Тем глубже, до степени рабства, они низводятся уступками, которые делает женщина избраннику своего сердца, желая сохранить его любовь, которую почти ничто не в состоянии ей заменить, и тем выше поднимаются притязания тех мужчин, которые приняли твердое решение использовать выгоды своего положения и сделать это использование безграничной женской готовности к жертвам профессией.
Сюда принадлежат охотники за приданым, которые заставляют громадными суммами оплачивать разрушение легко создаваемых о них девушками иллюзий; неутомимые донжуаны и соблазнители женщин, спекулирующие на шантаже, на том, чтобы жертвы откупались от них деньгами; сыны Марса с шитыми золотом мундирами и артисты с львиной гривой, умеющие быстро добиться от неопытных девушек возгласа: «Ты или смерть!» — и этим путем уплатить свои долги и обеспечить спокойную жизнь; сюда же мы причислим и пожарного, любовь которого кухарка должна оплачивать своей любовью, произведениями своей кухни и спиртными напитками, и подмастерья, женящегося на своей хозяйке и пропивающего ее сбережения, и альфонса, кулаками заставляющего проститутку, с которой он живет, выходить ежедневно на промысел и зарабатывать для него деньги.
Это только немногие из бесчисленных форм рабства, под которое женщина так легко подпадает из-за сильно развитой в ней потребности любви и трудностей ее положения.
Мы сочли необходимым кратко описать здесь явление полового рабства потому, что в нем, очевидно, нужно искать ту почву, из которой вырастает главный корень мазохизма.
Родство обоих явлений психической половой жизни сразу бросается в глаза. Как половое рабство, так и мазохизм состоят, в сущности, в безусловном подчинении лица, страдающего аномалией, лицу другого пола и в порабощении последним первого1.
Но оба явления, в свою очередь, могут быть резко отграничены друг от друга, причем разница между ними не количественная, а качественная.
Половое рабство не есть извращение: оно не представляет собой ничего патологического; элементы, из которых оно складывается, а именно любовь и слабость воли, не суть элементы извращенные, и только взаимное соотношение их в смысле интенсивности обусловливает ненормальный результат, который в сильной степени противоречит собственным интересам порабощенного лица и сплошь и рядом оказывается в конфликте с обычаями и законами. Мотивом, заставляющим здесь действовать подчиненную сторону и переносить деспотизм порабощающей стороны, является нормальное влечение к женщине (соответственно к мужчине), удовлетворяемое ценой ее порабощения. Действия подчиненной стороны, в которых находит себе выражение половое рабство, совершаются по приказанию властвующей стороны с целью служить его корыстолюбию и т. д. Для порабощенного они не имеют никакого самостоятельного значения; для него они только средство добиться или сохранить собственно конечную цель — обладание порабощающей стороной. Наконец, половое рабство есть последствие любви к определенному индивиду; оно развивается лишь после того, как пробудилась эта любовь.
Совершенно иначе все это складывается при мазохизме, который, безусловно, представляет собой явление патологическое, извращение. Здесь мотивом для действий и перенесения унижений подчиненной стороной является раздражение, которое оказывает на него тирания, как таковая. Подчиненная сторона может наряду с этим желать также полового общения с порабощающей стороной; но во всяком случае ее влечение направляется и на действия, служащие выражением тирании, как на непосредственные объекты удовлетворения.
Эти действия, в которых выражается мазохизм, являются для подчиненной стороны не средством достижения цели, как при простом подчинении, а самой конечной целью. Наконец, при мазохизме стремление к подчинению возникает уже заранее вне зависимости от стремления к определенному предмету любви.
Связь между простым подчинением и мазохизмом, которую надо признать ввиду однообразия внешних проявлений в том и другом явлении, несмотря на разницу мотива, и далее переход этой ненормальности в извращениеможно объяснить приблизительно следующим образом.
Кто долгое время пребывает в состоянии полового подчинения, тот предрасположен к приобретению легкой степени мазохизма. Любовь, которая охотно переносит тиранию ради возлюбленного, становится тогда любовью к тирании. Если представление о состоянии подчиненности в течение долгого времени тесно связано с сладострастным отношением к любимому существу, то в конце концов сладострастие переносится на самую подчиненность и наступает извращение. Это и есть тот путь, на котором может развиться мазохизм.
Таким образом, легкая степень мазохизма может возникнуть и из полового рабства, быть приобретенной. Но настоящий, законченный мазохизм с его страстным стремлением к подчинению своей личности уже с самой ранней юности, как его описывают страдающие этим извращением, есть явление врожденное.
Наиболее правильное объяснение возникновения — во всяком случае, редкого — вполне развитого мазохизма как извращения следовало бы искать в предположении, что он развивается из очень часто проявляющейся ненормальности полового рабства, притом таким образом, что эта ненормальностьпереходит по наследству к психопатическому индивиду,выражается в извращении. О том, что легкое отклонение участвующих здесь психических элементов в состоянии обусловить этот переход, мы говорили уже выше. Но то, что для возможных случаев приобретенного мазохизма способна сделать ассоциирующая привычка, то для несомненно установленных случаев врожденного мазохизма делает варьирующая игра наследственности. При этом происходит не присоединение нового элемента к половому рабству, но выпадение прежнего, того, что связывает между собой любовь и зависимость и тем самым отличает половое рабство от мазохизма, анормальность от извращения. Вполне естественно, что унаследуется только инстинкт влечения.
Этот переход анормальности в извращение при наследственной передаче может особенно легко наступить в том случае, когда психопатическая конституция наследственно отягощенного индивида наделяет его другим фактором мазохизма, тем, что мы выше назвали первым корнем мазохизма, именно склонностью натур с половой гиперестезией ассимилировать все исходящие от любимого лица воздействия с половым воздействием.
Из обоих этих элементов — полового рабства, с одной стороны, из вышеупомянутой склонности к половому экстазу, воспринимающей истязания в сладострастной окраске, — с другой, из обоих этих элементов, корни которых можно проследить вплоть до физиологической сферы, возникает на соответствующей благоприятной почве мазохизм, причем половая гиперестезия, которая вначале является лишь физиологическим, а затем анормальным придатком половой жизни, усиливается до степени патологической — до извращения.
Во всяком случае, и мазохизм в качестве прирожденного полового извращения представляет функциональный симптом вырождения в пределах (почти исключительно наследственного) отягощения, и этот клинический опыт подтверждается и наблюдаемыми мною случаями мазохизма и садизма.
То, что своеобразное психически ненормальное направление половой жизни, каким является мазохизм, есть врожденнаяанормальность, а не вырастает у предрасположенного к этому лица из пассивного флагеллантизма путем ассоциации идей, как считают Руссо и Бине, легко доказать.
Это прежде всего вытекает из многочисленных, более того, составляющих подавляющее большинство случаев, в которых флагеллантизм ни разу не зарождался у мазохистов, и извращенное влечение направляется исключительно на чисто символические действия, выражающие собою подчинение, без реального причинения болей.
Это видно, далее, и из сообщенных выше деталей наблюдения 50.
Затем к выводу о том, что пассивный флагеллантизм не может быть основным ядром, вокруг которого наслаивается все остальное, приводит и ближайшее рассмотрение не только наблюдения 50, но и 52, в которых он играет роль.
Особенно поучительным в этом отношении является наблюдение 58, потому что в этом случае уже нельзя сделать вывод о возбуждающем в половом смысле действии наказания, перенесенного в детстве. Вообще, в этом случае исключается возможность связать извращение с прежним опытом, так как ситуация, образующая здесь предмет главного полового интереса, не применима к ребенку.
Наконец, возникновение мазохизма из чисто психических элементов убедительно выявляется сравнением этого извращения с садизмом (см. ниже).
То, что пассивный флагеллантизм встречается так часто при мазохизме, объясняется просто тем, что он представляет собой наиболее сильное средство для выражения идеи подчинения.
Я настаиваю, что решающим моментом для отличия простого, пассивного флагеллантизма от флагеллантизма, развивающегося на почве мазохистского стремления, является то, что в первом случае бичевание является средством для достижения этим путем возможного совокупления или, по крайней мере, семяизвержения, в последнем же случае — средством для психического удовлетворения в смысле мазохистских влечений.
Как мы видели выше, мазохисты, однако, подвергают себя также всевозможным другим истязаниям в муках, при которых о рефлекторном возбуждении сладострастия не может быть уже и речи. Ввиду многочисленности этих случаев необходимо исследовать, в каком взаимоотношении стоят при подобного рода актах (а также при равнозначащем бичевании мазохистов) ощущения боли и сладострастия. На основании показаний одного мазохиста эти взаимоотношения складываются следующим образом.
Не нужно думать, что действие, обычно причиняющее физическую боль, ощущается здесь как физическое наслаждение; лицо, находящееся в мазохистском экстазе, не испытывает никакой боли, потому ли, что из-за его аффекта (подобно тому, как это бывает у солдата в пылу сражения), его кожные нервы вообще не воспринимают физические воздействия, или потому, что (по аналогии с религиозными мучениками и впадающими в мистический экстаз) переполнение сознания сладострастными ощущениями подавляет представление об истязании настолько, что последнее утрачивает свои болевые особенности.
Во втором случае происходит до известной степени чрезмерная компенсация физической боли психическим наслаждением, и лишь различие сознается как остаточное психическое наслаждение. Это последнее к тому же усиливается благодаря тому, что то ли из-за рефлектор-но-спинномозгового влияния, то ли из-за своеобразной окраски чувственных впечатлений возникает своего рода галлюцинация физического наслаждения с совершенно неопределенной локализацией проецированного таким образом ощущения.
Аналогичное явление наблюдается, по-видимому, в самоистязаниях религиозных фанатиков (факиры, дервиши, секта бичующихся), но только с иным содержанием представлений, вызывающих чувство наслаждения. И здесь точно так же представление о мучениях воспринимается без болевых свойств последних, благодаря тому, что сознание наполнено окрашенными наслаждением представлениями о служении путем мучений Богу, об искоренении грехов, достижении райского блаженства и т. д.
Для того чтобы определить, какое место занимает мазохизм в области половых извращений, надо исходить из того факта, что он представляет собой патологически утрированное проявление женской половой психики, поскольку признаком ее служит терпение, подчиненность воле и силе другого. У народов, стоящих на низкой степени культуры, подчинение женщины доходит до зверства по отношению к ней, и этот позорный факт зависимости вызывает у нее сладострастное чувство и принимается за доказательство любви. Очень вероятно, что и для женщин на более культурных стадиях развития роль подчиненной стороны считается приятной и это подчинение является составной частью сладострастного ощущения при половом акте, подобно тому как всякий отважный поступок мужчины вызывает определенное половое возбуждение у женщины. Нет никакого сомнения в том, что мазохист то же самое испытывает в пассивной женской роли и что его половое удовлетворение зависит от того, насколько ему удается иллюзия подчинения воле госпожи Появляющееся при этом чувство сладострастия само по себе ничем не отличается от того ощущения, которое возникает у женщины как следствие ее пассивной роли.