Форестер Сесил Скотт. Хорнблауэр и 'Отчаянный' (Хорнблауэр - 3)

   - Капитан Хорнблауэр, сэр, - объявил молодой джентльмен, распахивая дверь.
   Палубный бимс располагался на высоте шести футов.
   Пелью, привыкший к этому, шагнул вперед, не наклоняя головы, Хорнблауэр же, хоть и был пять футов одиннадцать дюймов росту, инстинктивно пригнулся.
   - Рад видеть вас, Хорнблауэр, - сказал Пелью. - По-настоящему рад. Мне так много надо вам сказать, в письмах этого не напишешь. Но я должен вас представить. С адмиралом, насколько я понимаю, вы уже знакомы.
   Хорнблауэр пожал Корнваллису руку, пробормотав те же вежливые фразы, которыми только что приветствовал Пелью. Зазвучали имена, известные всякому, кто читал в "Вестнике" отчеты о морских победах: Гриндэл с "Принца", Марсфилд с "Минотавра", лорд Герни Полэт с "Устрашающего" и несколько других. Хорнблауэр почувствовал себя ослепленным, хотя и вошел со света. Один из офицеров тоже носил единственный эполет, но на правом плече. Это означало, что он достиг славного капитанского чина, и ему не хватает лишь трех лет стажа, чтобы нацепить второй эполет. Если ему суждена долгая жизнь, он со временем доберется и до неизмеримых адмиральских высот. Он был настолько же выше капитан-лейтенанта, насколько капитан-лейтенант выше младшего лейтенанта.
   Хорнблауэр сел на предложенный стул, инстинктивно сдвинув его назад. Ему, как самому младшему, - неизмеримо младшему - хотелось привлекать как можно меньше внимания. Каюта была отделана какой-то дорогой материей штофом, догадался Хорнблауэр - цвета мускатного ореха с синевой. Это ненавязчивое сочетание было необычайно приятно для глаз. Яркий свет, лившийся сквозь большое кормовое окно, вспыхивал на качающихся серебряных лампах. В шкафу стояли книги, большей частью в хороших кожаных переплетах, но Хорнблауэр приметил также зачитанные номера "Спутника моряка" и адмиралтейские публикации по французскому побережью. В дальнем конце каюты располагались два больших предмета, так тщательно задрапированные, что непосвященный ни за что не угадал бы в них восемнадцатифунтовые карронады.
   - Чтоб убрать все это перед боем, у вас должно уходить не меньше пяти минут, сэр Эдвард, - сказал Корнваллис.
   - Четыре минуты десять секунд по секундомеру, сэр, - отвечал Пелью, чтоб снести все вниз, включая переборки.
   В этот момент вошел еще один вестовой, тоже в ослепительно белых штанах, и прошептал что-то на ухо Пелью, словно вышколенный дворецкий в герцогском замке. Пелью поднялся.
   - Обед, джентльмены, - объявил он. - Позвольте мне вас проводить.
   Вестовой распахнул дверь в переборке, и все увидели столовую. Длинный стол был покрыт белой штофной скатертью, серебро сверкало, бокалы искрились, вестовые в белых штанах выстроились в ряд у переборки. Не возникало сомнений, кому куда садиться - каждый капитан Королевского флота с самого своего назначения, естественно, внимательно штудировал капитанский список. Хорнблауэр и капитан с одним эполетом направились к дальнему концу стола, но тут Пелью всех остановил.
   - По предложению адмирала, - объявил он, - на сегодня мы откажемся от обычного порядка. Вы найдете свои имена на карточках возле ваших мест.
   Все лихорадочно бросились искать карточки со своими именами; Хорнблауэр оказался между лордом Генри Полэтом и Хоузером с "Прославленного".
   - Я предложил сэру Эдварду сделать так, - говорил Корнваллис, небрежно берясь за спинку стула, - потому что мы вечно сидим рядом с соседями по капитанскому списку. Хочется разнообразия, особенно на блокадной службе.
   Наконец он сел, остальные последовали его примеру. Хорнблауэр хоть и держался начеку, опасаясь нарушить приличия, не удержавшись, мысленно прибавил строчку к правилам морского церемониала (аналогично строке об офицерской голове, поравнявшейся с главной палубой): "как только адмиральский зад коснется сидения стула".
   - Пелью хорошо кормит, - сказал лорд Генри, с энтузиазмом оглядывая блюда, которыми вестовые уставили стол. Самое большое блюдо водрузили как раз перед ним. Под массивной серебряной крышкой оказался великолепный пирог. Верхушку пирога выполнили в виде замка с башенкой, а в башенку воткнули палочку с бумажным английским флагом.
   - Изумительно! - воскликнул Корнваллис. - Сэр Эдвард, что в подвалах этого замка? Пелью грустно покачал головой.
   - Говядина и почки, сэр. Говядину пришлось тушить несколько часов. Мясо нашего корабельного быка оказалось по обыкновению слишком жестким для простых смертных и годилось к употреблению только перетушенным. Так что для пирога я решил облагородить его бычьими почками.
   - А мука?
   - Мне прислали мешок с провиантского склада, сэр. К несчастью, он, естественно, полежал в трюмной воде. Наверху осталось немножко неподмоченной муки, как раз для пирога.
   Пелью указал на серебряные хлебницы, наполненные грабельными сухарями, как бы говоря, что при более благоприятных обстоятельствах они были бы полны свежими булочками.
   - Я уверен, это необычайно вкусно, - сказал Корнваллис. - Лорд Генри, можно побеспокоить вас просьбой отрезать мне кусочек, если у вас хватит решимости разрушить это великолепное сооружение?
   Полэт взялся за нож и вилку, а Хорнблауэр задумался над тем странным обстоятельством, что сын маркиза накладывает графскому сыну пирог из казенной говядины и испорченной муки.
   - Перед вами свиное рагу, капитан Хоузер, - сказал Пелью. - По крайней мере, так это называет мой шеф-повар. Боюсь, оно еще солонее, чем обычно, из-за горьких слез, которые бедняга над ним пролил. Единственная живая свинья в Ла-Маншском флоте принадлежит капитану Дерхему, а он ни за какие деньги не соглашается мне ее уступить. Пришлось моему бедному шеф-повару довольствоваться солониной.
   - По крайней мере пирог у него удался на славу, - заметил Корнваллис. - Он просто волшебник.
   - Я нанял его во время мира, - сказал Пелью, - а когда началась война, увез с собой. По боевому расписанию он наводящий на правом борту нижней пушечной палубы.
   - Если он целит также хорошо, как готовит, - произнес Корнваллис, поднимая бокал, - то... поражение французам! Офицеры, одобрительно загудев, выпили.
   - Свежие овощи! - воскликнул лорд Генри в экстазе.
   - Цветная капуста!
   - Ваша доля сейчас находится на пути к вашему кораблю, Хорнблауэр, сказал Корнваллис. - Мы стараемся вас не забывать.
   - "Отчаянный", как Урия Хеттеянин, на передовой сражения, - заметил мрачный капитан, сидевший в дальнем конце стола. Кажется, фамилия его была Коллинз.
   Хорнблауэр мысленно поблагодарил Коллинза за эти слова. Они, словно яркая вспышка, высветили перед ним то, что он прежде не осознавал: он лучше будет на сокращенном рационе, но на передовой, чем вместе со всей эскадрой и со свежими овощами.
   - Молодая морковь! - продолжал лорд Генри, поочередно заглядывая в каждое блюдо. - А это что? Глазам своим не верю!
   - Шпинат, лорд Генри, - сказал Пелью. - Горох и фасоль еще, к сожалению, не поспели.
   - Изумительно!
   - Как вам удалось так раскормить цыплят, сэр Эдвард? - спросил Гриндэл.
   - Все дело в корме. Это тоже секрет моего шеф-повара.
   - В интересах общества вы должны его раскрыть, - сказал Корнваллис. Как правило, страдающие морской болезнью цыплята плохо прибавляют в весе.
   - Хорошо, сэр, коли вы просите. На этом судне команда шестьсот пятьдесят человек. Каждый день опорожняются тринадцать пятидесятифунтовых мешков из-под сухарей. Весь секрет в том, как обращаться с этими мешками.
   - Но как же? - воскликнули разом несколько голосов.
   - Прежде чем вынимать сухари, надо постучать по мешкам и потрясти их. Не так, чтоб сухари понапрасну крошились, но все же довольно сильно. Потом быстро вынимаем сухари, и вот! - на дне каждого мешка оказывается множество жучков и личинок, вытряхнутых из привычных убежищ и не успевших обрести новые. Поверьте мне, джентльмены, ни на чем цыплята не жиреют так быстро, как на откормленных сухарями жучках. Хорнблауэр, ваша тарелка все еще пуста. Угощайтесь.
   Хорнблауэр как раз собирался положить себе курятины, но последние слова Пелью почему-то отбили у него аппетит. Пирог с говядиной пользовался большим успехом и почти уже исчез, а Хорнблауэр знал, что младшему офицеру лучше не перехватывать у старших вторую порцию. Свиное рагу с луком стояло на дальнем конце стола.
   - Я попробую вот это, сэр, - сказал он, указывая на стоявшее перед ним нетронутое блюдо.
   - Хорнблауэр всех нас заткнул за пояс, - заявил Пелью. - Этим лакомством мой шеф-повар особенно гордится. К нему вам понадобится картофельное пюре, Хорнблауэр.
   На блюде лежало что-то вроде студня с темными комочками. Хорнблауэр отрезал умеренно большой кусок. Это было действительно необычайно вкусно. Порывшись в памяти, Хорнблауэр пришел к заключению, что темные комочки, должно быть, трюфели - он знал о них понаслышке, но никогда не пробовал. Картофельное пюре не походило на то, что ему доводилось есть на борту корабля или в дешевой английской харчевне. Оно было приготовлено мастерски - если ангелы едят картофельное пюре, им следует обращаться за ним к шеф-повару Пелью. Особенно вкусно было есть его со шпинатом и молодой морковью - и того и другого Хорнблауэр жаждал безмерно, - а вместе со студнем получалась и вовсе пища богов. Хорнблауэр заметил, что набросился на еду как голодный волк, и одернул себя, но, оглядев собравшихся, успокоился: остальные тоже ели с волчьим аппетитом. Разговор стих, и лишь редкие фразы мешались со стуком ножей и вилок:
   - "Вина, сэр?" - "Ваше здоровье, адмирал", - "Не передадите ли вы мне лук, Гриндэл", - и так далее.
   - Почему вы не пробуете галантин, лорд Генри? - спросил Пелью. Вестовой, чистую тарелку лорду Генри.
   Вот так Хорнблауэр узнал, как называется студень, который он ел. К нему придвинулось блюдо с рагу, и он положил себе от души; стоявший позади вестовой в мгновение ока переменил тарелку. Хорнблауэр насладился дивным вареным луком, плававшим в божественном соусе. Потом стол как по волшебству очистился, и появились новые блюда - пудинг с изюмом и коринкой, двухцветное желе (пришлось потратить немало усилий, чтоб выварить говяжьи ножки и затем уварить бульон до желатина).
   - На пудинг муки не хватило, - извиняющимся тоном произнес Пелью, - но на камбузе что-то соорудили из сухарных крошек.
   Это "что-то" было превосходно. К нему подали сладкий соус, приправленный миндалем. Хорнблауэр поймал себя на мысли, что если он когда-нибудь сделается капитаном и разбогатеет, ему придется тратить уйму времени и сил на покупку деликатесов. А от Марии в этом проку не будет, мрачно подумал он. Он все еще думал о Марии, когда стол вновь очистился.
   - Кэрфильский, сэр? - прошептал голос ему на ухо. - Уэнслдэльский? Красный Чеширский?
   Это предлагали сыры. Хорнблауэр выбрал наугад - названия ничего не говорили ему - и сделал эпохальное открытие, что Уэнслдэльский сыр и марочный портвейн - пара божественных близнецов, Кастор и Полукс, триумфально завершающие славную процессию. Отяжелевший от еды и двух бокалов вина - больше он себе не позволил - Хорнблауэр гордился своим открытием, затмевающим Колумба и Кука. Почти одновременно он сделал еще одно открытие, весьма его позабавившее. На стол поставили изящные серебряные чаши для мытья рук. Последний раз Хорнблауэр видел нечто подобное еще будучи мичманом, на обеде у губернатора Гибралтара. В каждой плавал кусочек лимонной кожуры, но, споласкивая губы, Хорнблауэр обнаружил, что вода в них - обычная морская. Это его чем-то даже успокоило.
   Голубые глаза Корнваллиса смотрели прямо на него. - Тост за короля, произнес адмирал. Хорнблауэр вынырнул из розового блаженного тумана. Надо взять себя в руки, как тогда, когда он уводил судно от преследования "Луары". Надо выбрать подходящий момент привлечь внимание собравшихся. Он встал и поднял бокал, во исполнение древнего ритуала, согласно которому тост за короля провозглашает младший из присутствующих офицеров.
   - Джентльмены, за короля, - сказал он.
   - За короля! - хором подхватили офицеры, а некоторые добавили еще "Храни его Бог!" или "Долгих лет правления!". Потом все сели.
   - Его Высочество герцог Кларенс, - сказал лорд Генри, - как-то говорил мне, что, служа на флоте, так часто стукался головой о палубный бимс - вы ведь знаете, он высокого роста - поднимая бокал за своего отца, что всерьез подумывал обратиться к Его Величеству с просьбой позволить Королевскому Флоту в виде особой привилегии пить за августейшее здоровье сидя.
   В другом конце стола Эндрюс, капитан "Флоры", продолжал прерванный разговор.
   - По пятнадцать фунтов призовых денег на брата получили мои матросы, и мы были в Каусендском заливе, готовы к отплытию. Женщины уже покинули корабль, поблизости не было ни одной маркитантской лодки, и вот мои ребята - не забывайте, речь идет о простых матросах - так и остались со своими пятнадцатью фунтами на человека.
   - То-то они порадуются, когда представится наконец возможность их прокутить, - сказал Марсфилд.
   Хорнблауэр быстро прикинул в уме. На "Флоре" должно быть около трехсот матросов, они разделили между собой четвертую часть призовых денег. Одну четвертую получил капитан, значит Эндрюсу в результате какой-то удачной операции досталось около четырех с половиной тысяч фунтов. Возможно, операция эта была вполне безопасной, возможно, не стоила ни единой жизни Эндрюс мог просто захватить в море французское торговое судно. Хорнблауэр с горечью вспомнил последнее письмо Марии и подумал, на что он сам употребил бы четыре с половиной тысячи фунтов.
   - Весело будет в Плимуте, когда вернется Ла-Маншский флот, - сказал Эндрюс.
   - Я кое-что хотел бы объяснить вам, джентльмены, - вмешался в разговор Корнваллис. Говорил он ровным, бесцветным тоном, и его добродушное лицо было совершенно бесстрастно. Все глаза обратились на него.
   - Ла-Маншский флот не вернется в Плимут, - сказал Корнваллис. - Сейчас мы должны это обсудить.
   Воцарилось молчание. Корнваллис явно ждал ответной реплики. Ее подал мрачный Коллинз.
   - А как быть с водой, сэр? С провиантом?
   - Это все нам пришлют.
   - И воду, сэр?
   - Да. Я приказал построить четыре водоналивных судна. Они доставят нам воду. Провиантские суда - еду Каждый новый корабль, присоединяющийся к эскадре, будет привозить свежую пищу, овощи, живой скот, сколько сможет взять. Это спасет нас от цинги. Я не отпущу ни одно судно для возобновления запасов.
   - Значит, мы до зимних штормов не увидим Плимут?
   - И после тоже, - сказал Корнваллис. - Ни одни корабль, ни один капитан не войдет в Плимут без моего приказа. Должен ли я объяснять таким опытным офицерам, почему?
   Хорнблауэру, как и всем другим, причина была очевидна. Ла-Маншский флот может укрыться где-нибудь, когда задуют юго-западные штормовые ветра, поскольку при таком направлении ветра французский флот не сможет выйти из Бреста. Но Плимутский залив для этого не подходит - восточный ветер сможет задержать там британский флот на несколько дней, для французов же этот ветер будет попутным. Немало и других причин. Болезни, например - каждый капитан знает, что команда тем здоровее, чем дольше она находится в море. И дезертирство. Кутежи на берегу серьезно подрывают дисциплину.
   - Но шторма, сэр? - спросил кто-то. - Нас вынесет из Ла-Манша.
   - Нет, - решительно ответил Корнваллис. - Если нас вынесет, место встречи в Торском заливе. Там мы и встанем на якорь.
   Послышалось смущенное перешептывание. Торский залив мало пригоден для стоянки - практически не защищен с запада - зато с переменой ветра эскадра сможет выйти в море и обойти Уэссан прежде, чем неповоротливый французский флот минует Гуль.
   - Значит, никто из нас не ступит на английский берег до конца войны, сэр? - спросил Коллинз.
   Корнваллис улыбнулся.
   - Не надо так говорить. Все вы и каждый в отдельности сможет сойти на берег... - Говоря, он улыбался все шире, - в следующую минуту после того, как на него ступлю я сам.
   Все засмеялись, если и недовольно, то во всяком случае не без восхищения. Хорнблауэр, внимательно следивший за разговором, вдруг что-то понял. Вопросы и замечания Коллинза оказывались на удивление кстати. Хорнблауэр заподозрил, что слышал заранее подготовленный диалог, и подозрение это укрепилось, когда он вспомнил, что Коллинз - первый капитан Корнваллиса, начальник штаба, как сказали бы французы. Хорнблауэр снова посмотрел на Корнваллиса. Он не мог не восхищаться адмиралом, чье внешнее простодушие скрывало такую ловкость. Хорнблауэр мог поздравить себя с тем, что он, младший офицер среди капитанов с большим стажем, выдающимися заслугами и благородным происхождением, разгадал секрет. Он испытал приступ самодовольства - чувства для него непривычного и очень приятного.
   Самодовольство вкупе с марочным портвейном на время помешали ему осознать все вытекающие из слов адмирала следствия. Вдруг все переменилось. Новая мысль бросила его в пучину отчаяния. Он физически почувствовал то же, что испытывал, когда идущий в крутой бейдевинд шлюп взбирался на волну и, кренясь, резко падал вниз. Мария! Он обнадежил ее обещанием скорой встречи. На "Отчаянном" осталось воды и провианта всего дней на пятнадцать; свежую провизию ему доставят, но с водой (так он думал) дело иное. Он был уверен, что время от времени будет заходить в Плимут за водой, провиантом и топливом. Теперь Мария не увидит своего мужа во все время беременности. И сам он (Хорнблауэр удивился, насколько сильно его это огорчило) будет лишен радости видеть ее в это время. И еще: придется написать ей и объяснить, что он не сдержит свое обещание, что они никак не смогут увидеться. Он причинит ей страдание. Мало того, ей станет ясно, что ее кумир - человек, который не может, или не хочет, держать слово.
   От этих переживаний, от мысленно возникшего перед ним образа Марии, Хорнблауэра отвлек звук собственного имени - говорили о нем. Почти все присутствующие смотрели в его сторону. Хорнблауэру пришлось судорожно шарить в памяти, пытаясь сообразить, о чем же шел разговор, пока он был погружен в свои мысли. Кто-то - может быть, сам Корнваллис - сказал, что собранная им на французском побережье информация была очень полезна. Но даже под угрозой смерти Хорнблауэр не мог бы вспомнить, что же говорилось дальше. И вот он сидел под взглядами собравшихся капитанов, озираясь в изумлении, которое пытался скрыть под напускным бесстрастием.
   - Мы все интересуемся источниками вашей информации, Хорнблауэр, подсказал Корнваллис, очевидно повторяя сказанное прежде.
   Хорнблауэр отрицательно замотал головой, категорически отказываясь отвечать. Он сделал это прежде, чем успел проанализировать ситуацию, прежде, чем успел облечь свой категорический отказ в любезные слова.
   - Нет, - сказал он, подкрепляя свой жест. Народу много; ничто, сказанное в такой большой компании, не останется тайной. Ловцы сардин и омаров, с которыми он имел тайные сношения, которых он подкупал английским - точнее, французским - золотом, будут без промедления схвачены и казнены, если до французских властей что-нибудь дойдет. Никогда и ничего он больше от них не узнает. Хорнблауэр ни в коем случае не желал разглашать свои секреты. С другой стороны - каждый из сидевших вкруг него капитанов может серьезно повлиять на его карьеру. К счастью, он уже категорически категоричней некуда - отказался отвечать, и за это надо благодарить Марию. Хватит думать о Марии, нужно придумывать, как смягчить свои резкие слова.
   - Это гораздо серьезнее, чем секрет выкармливания цыплят, сэр, сказал он и в порыве вдохновения переложил ответственность на вышестоящего. - Я не стану раскрывать свои операции, кроме как по прямому приказу.
   Его чувства, напряженные до предела, уловили сочувствие в ответной реакции Корнваллиса.
   - Я уверен, в этом нет нужды, Хорнблауэр, - сказал Корнваллис, поворачиваясь к остальным. Показалось Хорнблауэру, что, прежде чем повернуться, адмирал легонько ему подмигнул. Или нет? Хорнблауэр не знал.
   Разговор перешел на обсуждение предстоящих действий, и Хорнблауэр вдруг ощутил в общей атмосфере нечто, вызвавшее у него жгучую обиду. Эти боевые офицеры, капитаны линейных судов, охотно оставляли подробности разведывательных операций младшему, едва ли достойному их высочайшего внимания. Они не будут марать белые аристократические пальцы - если ничтожный капитан-лейтенант ничтожного шлюпа согласен этим заниматься, они, так и быть, с презрением оставляют это ему.
   Презрение было однако взаимным. Боевые капитаны занимают свое место в общей системе, но место это не такое уж важное. Каждый может быть боевым капитаном, хотя для этого он должен сдерживать сердцебиение и успокаивать сотрясающую тело дрожь. Что-то вроде этого Хорнблауэр испытывал и сейчас, хотя опасности не было никакой. Марочный портвейн, вкусный обед, мысли о Марии и обида на капитанов образовали адскую смесь, и смесь эта закипала в нем. К счастью, из бурлящей смеси выкристаллизовались одна за другой целая череда идей. Они соединились в логическую цепь. По тому, как прихлынула к щекам горячая кровь, Хорнблауэр мог предсказать рождение плана - так Макбетовская ведьма чуяла приближение злодея по тому, что у нее зачесались пальцы. Вскоре план оформился, созрел, и Хорнблауэр почувствовал себя спокойным и хладнокровным - такая ясность наступает в голове, когда минует приступ лихорадки - может быть, так оно и было?
   Для осуществления плана требовалась темная ночь, половина прилива и предрассветный час - все это природа, следуя своим неизменным законам, рано или поздно предоставит. Еще требовались удача, решимость и быстрота, но это составные части любого плана. Еще он включал возможность провала, но какой же план ее не включает? Требовался также человек, в совершенстве владеющий французским, и Хорнблауэр, хладнокровно взвесив свои способности, понял, что он на это не годится. Нищий французский эмигрант, с успехом учивший юного Хорнблауэра языку и манерам (а также музыке и танцам, совершенно безуспешно), так и не добился сносного произношения от своего абсолютно немузыкального питомца. Грамматически Хорнблауэр говорил безупречно, но никто никогда не примет его за француза.
   К тому времени, когда пора было расходиться, Хорнблауэр все окончательно продумал и постарался в нужный момент оказаться рядом с Коллинзом.
   - Кто нибудь в Ла-Маншском флоте говорит по-французски превосходно, сэр? - спросил он.
   - Вы сами говорите по-французски, - ответил Коллинз.
   - Не настолько, насколько надо, сэр, - сказал Хорнблауэр скорее изумленный, чем польщенный осведомленностью Коллинза. - Я мог бы найти дело для человека, который говорит по-французски в точности как француз.
   - Есть такой Котар, - произнес Коллинз, задумчиво потирая подбородок. - Лейтенант на "Мальборо". Он с острова Гернси. Говорит по-французски, как француз, - я так понимаю, говорил на нем в детстве. Зачем он вам нужен?
   - Адмиральский катер у борта, сэр, - доложил Пелью запыхавшийся посыльный.
   - Сейчас я не успею вам рассказать, сэр, - сказал Хорнблауэр. - Я могу изложить план сэру Эдварду. Но все будет без толку, если не найдется человек, в совершенстве владеющий французским.
   Капитаны уже стояли на переходном мостике. Коллинз, в соответствии с этикетом, должен был спуститься в катер прежде Корнваллиса.
   - Я отправлю Котара к вам, - поспешно сказал Коллинз, - вы сможете на него посмотреть.
   - Спасибо, сэр.
   Корнваллис уже благодарил хозяина и прощался с остальными капитанами. Коллинз ненавязчиво и в то же время на удивление быстро проделал то же самое и исчез за бортом. Корнваллис последовал за ним, провожаемый традиционными почестями - почетный караул, оркестр, фалрепные. В то же, время с верхушки фор-стеньги спустили его флаг. Адмирал отбыл, и гичка за гичкой стала подходить к борту, сверкая свежей краской, с командой, разодетой в пошитую за капитанский счет форму. Капитан за капитаном исчезал за бортом, строго в порядке старшинства. Наконец подошла неприглядная шлюпочка с "Отчаянного". Ее матросы были в том, что им выдали на вещевом складе в день поступления на судно.
   - До свидания, сэр, - сказал Хорнблауэр, протягивая Пелью руку.
   Пелью пожал сегодня столько рук, столько произнес прощальных слов, что Хорнблауэр постарался распрощаться как можно короче.
   - До свидания, Хорнблауэр, - сказал Пелью, и Хорнблауэр поспешно отступил назад, отдавая честь. Дудки свистели, пока его голова не поравнялась с главной палубой, а потом он рискованно прыгнул в шлюпку - в перчатках, в шляпе и со шпагой - и все это было старое и заношенное.
   10
   - Пользуюсь случаем, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр, - повторить то, что уже говорил. Мне очень жаль, что вам не представляется возможность отличиться.
   - Ничего не поделаешь, сэр. Такова служба, - произнес голос из темноты напротив Хорнблауэра. Слова были философские, но в голосе звучала горечь. Это - часть общего безумия войны: Буш огорчен, что ему не позволили рискнуть жизнью, а Хорнблауэр, которому этот риск предстоит, вынужден Буша утешать, говорить спокойным официальным тоном, словно нисколько не волнуется - словно нисколько не боится.
   Хорнблауэр достаточно хорошо разбирался в себе и знал: если случится чудо, если придет приказ, запрещающий ему лично участвовать в предстоящей вылазке, он почувствует облегчение - облегчение и радость. Но это было абсолютно невозможно - в приказе четко говорилось, что "высадкой должен командовать капитан "Отчаянного" Горацио Хорнблауэр". Почему, объяснялось в предыдущем абзаце - "...так как лейт. Котар старше лейт. Буша". Котара невозможно было назначить командиром десанта, набранного из матросов чужого судна; не мог он служить под началом офицера с меньшим стажем. Единственным выходом из тупика было назначить командиром Хорнблауэра. Пелью, писавший эти приказы в тишине своей великолепной каюты, походил в этот момент на валькирию из скандинавской легенды, приобретшей недавно в Англии странную популярность - он был вершителем судеб. Росчерк его пера мог означать, что Буш останется жить, а Хорнблауэр погибнет.