Форестер Сесил Скотт. Хорнблауэр и 'Отчаянный' (Хорнблауэр - 3)

   Хорнблауэр видел в подзорную трубу, как муравьями ползают рабочие, восстанавливая взорванные батареи. Недели три он наблюдал, как возводят леса на Пти Мину. Потом три дня подряд медленно поднимали новую мачту для семафора. В последующие дни укрепили горизонтальные и вертикальные крылья; к концу лета они снова заработали, докладывая о передвижениях блокадной эскадры.
   Да, много пользы будет от этого французам, засевшим на Брестском рейде. Безделье и подавленность неизбежно скажутся на них. Пусть медленно растет число судов, готовых к выходу в море, пусть медленно набирается на них команда, но с каждым днем баланс сил все больше и больше смещается в пользу британцев, постоянно тренирующихся на море, получающих морем дань со всего мира.
   Однако за это надо платить: морское владычество не дается просто так, волею судеб. Ла-Маншский флот платил кровью, потом, жизнями и свободой всех своих офицеров и матросов. Ряды их медленно, но неуклонно редели. Обычные болезни наносили сравнительно небольшой урон: среди здоровых молодых людей, изолированных от всего мира они были редки, хотя после прибытия из Англии провиантских судов и вспыхивали эпидемии простуды, а ревматизм - обычная болезнь моряков - присутствовал постоянно.
   Потери происходили главным образом по другим причинам. Случалось, матросы по неосторожности падали с реев. Другие надрывались, и это случалось часто - несмотря на сложную систему блоков и талей часто приходилось поднимать тяжести вручную. Матросы отдавливали себе пальцы и ноги, спуская тяжелые бочки с провизией в шлюпки с провиантских судов и поднимая их на палубы военных кораблей. А это, несмотря на все усилия врачей, часто приводило к гангрене, ампутации и смерти. Случалось, что во время артиллерийских учений неосторожный матрос терял руку, забивая заряд в плохо пробаненную пушку, или попадал под отдачу, не успев вовремя отскочить. Три человека за год погибли в драках - это случалось, когда скука переходила в истерию и в дело шли ножи. Во всех трех случаях расплатой была еще одна жизнь - жизнь за жизнь. Виновных вешали, корабли собирали вместе, команды выстраивали по бортам смотреть, что бывает, когда человек теряет контроль над собой. И один раз команды выстраивали по бортам смотреть, что бывает с человеком, совершившим преступление худшее, чем убийство - вешали несчастного молодого матроса, поднявшего руку на офицера. Такого рода происшествия были неизбежны на кораблях, монотонно лавирующих туда и обратно по серому бесприютному морю.
   К счастью для "Отчаянного", им командовал человек, не выносивший любого рода безделья и монотонности. Карты Ируазы были из рук вон плохи: "Отчаянный" проходил профиль за профилем, делал замеры глубин, проводил бесчисленные триангуляции мысов и холмов. Когда у эскадры кончился песок, необходимый для поддержания безупречной чистоты палуб, именно "Отчаянный" восполнил недостачу - нашел заброшенный заливчик и высадил десант, посягнув на хваленое всевластие Бонапарта. Проводились соревнования по рыбной ловле, в ходе которых почти удалось преодолеть застарелое отвращение нижней палубы к рыбному меню. Приз в виде фунта табаку той артели, которая выловит самую большую рыбину, заставил все артели изобретать усовершенствованные крючки и наживки. Проводили опыты по управлению судном, сравнивали новые и устаревшие методы, с помощью точных замеров лагом проверяли действие взятых на гитовы за середину марселей. Или, приняв, что оторвался руль, вахтенные офицеры заставляли команду управлять судном с помощью одних парусов.
   Хорнблауэр находил себе пищу для ума в разработке навигационных проблем. Условия для наблюдений луны были идеальные, а с их помощью путем бесконечных расчетов можно было придти к точному определению долготы - этот вопрос интересовал еще карфагенян. Хорнблауэр решил усовершенствоваться в этом методе, к крайнему огорчению своих офицеров и молодых джентльменов, которым тоже пришлось заниматься наблюдениями луны и расчетами. За это лето долгота Девочек была вычислена на "Отчаянном" раз сто, почти со ста различными результатами.
   Хорнблауэр это занятие нравилось, особенно когда он почувствовал, что приобретает необходимую сноровку. Той же легкости он пытался добиться в еженедельных письмах к Марии, но подобного удовлетворения не получал. Количество ласковых слов ограничено; не так уж много способов сказать, что он по ней скучает и надеется, что ее беременность развивается благополучно. Есть только один способ оправдаться, что он, вопреки своему обещанию, не возвращается в Англию, а Мария в последних письмах начала немного брюзжать на тяготы службы. Периодически прибывали водоналивные суда, когда приходилось с огромным трудом переправлять застоявшуюся уже жидкость на "Отчаянный". Загрузив на борт очередные восемнадцать тонн воды, Хорнблауэр всякий раз ловил себя на мысли, что теперь еще месяц писать письма Марии.
   13
   Судовой колокол пробил два раза. Шесть часов вечера. Первая собачья вахта закончилась в сгущающейся темноте.
   - Солнце зашло, сэр, - сообщил Буш.
   - Да, - согласился Хорнблауэр.
   - Ровно шесть часов. Равноденствие, сэр.
   - Да, - снова согласился Хорнблауэр. Он отлично знал, что Буш скажет дальше.
   - Задует западный штормовой ветер, сэр, или меня зовут не Уильям Буш.
   - Вполне вероятно, - сказал Хорнблауэр, который сегодня с утра принюхивался к ветру.
   Хорнблауэр был в этом смысле еретиком. Он не верил, что стоит дню стать на минуту короче двенадцати часов, как тут же с запада задуют штормовые ветры. Они дуют в это время, потому что наступает зима, но девяносто девять моряков из ста верят, что существует более прямая, более таинственная связь.
   - Ветер крепчает и море начинает волноваться, сэр, - непреклонно продолжал Буш.
   - Да.
   Хорнблауэр боролся с искушением. Ему хотелось объявить, что это никак не зависит от времени захода. Но он знал, что подобное мнение Буш выслушает со снисходительным терпением, как выслушивают детей, чудаков и капитанов.
   - У нас воды на двадцать восемь дней, сэр, на двадцать четыре, учитывая утечку и неполное заполнение бочек.
   - Тридцать шесть, на сокращенном рационе, - поправил Хорнблауэр.
   - Да, сэр, - выразительно ответил Буш.
   - Я отдам приказ через неделю, - сказал Хорнблауэр. Ни один штормовой ветер не будет дуть месяц без перерыва, но второй шторм может начаться раньше, чем водоналивные суда доберутся из Плимута. Корнваллис так организовал доставку, что за шесть месяцев, проведенных в море, Хорнблауэру еще ни разу не приходилось снижать норму выдачи воды. Если до этого дойдет, значит, станет одной мучительной проблемой больше.
   - Спасибо, сэр, - Буш козырнул и пошел прочь по темнеющей палубе.
   Проблемы были самые разные. Вчера утром Доути показал Хорнблауэру, что его форменный сюртук протерся на локтях до дыр. У Хорнблауэра было всего лишь два сюртука, не считая парадной формы. Доути мастерски пришивал заплатки, но на всем корабле не нашлось куска в точности такой же выцветшей материи. Мало того - почти все штаны светились на заду, а Хорнблауэр не мог представить себя в мешковатых казенных штанах, какие выдавали матросам. И все же, раз свои кончаются, надо будет отложить пару казенных, пока еще есть. Хорнблауэр носил сейчас теплое нижнее белье. В апреле казалось, что трех комплектов более чем достаточно, но теперь приближаются шторма, он часто будет промокать до нитки почти без надежды высушиться. Хорнблауэр выругался и решил хотя бы поспать, предчувствуя, что выспаться не удастся. По крайней мере он отлично пообедал: Доути потушил хвост, самую презираемую часть казенного быка, и приготовил из него королевское блюдо. Быть может, это последний хороший обед на ближайшее будущее - зима влияет не только на море, но и на сушу, значит, до следующей весны не приходится ждать других овощей, кроме картошки и капусты.
   Хорнблауэр был прав, думая, что не выспится. Некоторое время он не мог заснуть, лежал, чувствуя, как сильно кренится судно, и пытался принудить себя встать, одеться и крикнуть, чтоб принесли свет - тогда он мог хотя бы почитать - но тут в дверь заколотили.
   - Флагман сигналит, сэр.
   - Иду.
   Доути действительно был лучшим из слуг - он появился в то же мгновение с "летучей мышью".
   - Вам понадобится бушлат, сэр, и дождевик. Ваша зюйдвестка, сэр. Лучше вам надеть шарф, сэр, чтоб бушлат не намок.
   Обмотанный вкруг шеи шарф впитывает брызги, которые иначе проникли бы между зюйдвесткой и воротником дождевика. Доути упаковывал Хорнблауэра в его одежды, как заботливая мать, собирающая сына в школу, только оба они качались и спотыкались на кренящейся палубе. Потом Хорнблауэр вышел в ревущую темноту.
   - Белая ракета и два фальшфейера с флагмана, сэр, - доложил Янг. - Это значит "занять позицию на удалении от берега".
   - Спасибо. Какие паруса мы поставили? - Хорнблауэр мог угадать ответ по тому, как вело себя судно, но хотелось знать наверняка. Увидеть в темноте он не мог.
   - Марсели в два рифа и грот, сэр.
   - Уберите грот и положите судно на левый галс.
   - Левый галс. Есть, сэр.
   Сигнал "занять позицию на удалении от берега" означал, что Ла-Маншский флот уходит. Основная его часть займет позицию в семидесяти милях мористее Бреста, подальше от коварного наветренного берега. Если шторм окажется настолько силен, что невозможно станет оставаться в море, корабли смогут добраться отсюда до Торского залива, минуя Уэссан с одной стороны и Старт с другой. Прибрежная эскадра будет на тридцать миль ближе к берегу. Это самые маневренные суда, они смогут выдержать дополнительный риск для того, чтоб держаться поближе к Бресту на случай, если внезапная перемена ветра позволит французам выбраться оттуда.
   Но дело было не только в том, что французские корабли могут выйти из Бреста, а в том, что другие французские грабли могут туда войти. Атлантику бороздили несколько маленьких французских эскадр - на одной из них находился родной брат Бонапарта со своей женой-американкой - и все они отчаянно стремились попасть во французский порт раньше, чем кончится пресная вода и провиант, так что "Наяда" "Дорида" и "Отчаянный" оставались караулить их на подступах к Бресту. Они лучше других смогут противостоять опасностям, а если не смогут, их не так и жалко. "Отчаянному" предписывалось занять позицию всего в двадцати милях к западу от Уэссана, там где скорее всего станет огибать остров уходящее от шторма французское судно.
   В темноте возник Буш и закричал, стараясь переорать ветер:
   - Равноденствие, сэр, как я и говорил!
   - Да.
   - И будет еще хуже!
   - Без сомнения.
   "Отчаянный" шел в крутой бейдевинд, взмывая и падая на невидимых волнах, которые ветер бил о его левый борт. Хорнблауэр с обидой подумал, что Бушу это доставляет удовольствие. Резкий ветер и встречный курс бодрили Буша после долгих погожих дней, а сам Хорнблауэр с трудом держался на ногах и начал уже сомневаться в своем желудке.
   Ветер ревел и брызги окатывали палубу. Вся ночь наполнилась шумом. Хорнблауэр ухватился за коечную сетку. Он видел в детстве, как цирковые наездники мчатся по кругу, стоя на двух лошадях одновременно. Ему сейчас приходилось не легче. И цирковым наездникам не выплескивают периодически в лицо по ведру воды.
   Сила ветра все время немного менялась. Это нельзя было даже назвать порывами; Хорнблауэр заметил, что ветер с каждым разом крепчает, но потом уже не слабеет. Подошвами ног, ладонями рук Хорнблауэр чувствовал, что "Отчаянный" все сильнее кренится и все хуже слушается руля. Слишком много парусов. Хорнблауэр стоял всего в ярде от Янга, но ему пришлось кричать:
   - Четыре рифа на марселях!
   - Есть, сэр.
   Матросы с трудом пробирались на свои посты - вот когда оправдывали себя бесконечные учения. Матросы в темноте и суматохе выполняли то, чему научились в более спокойных условиях. Как только Янг заставил паруса заполоскать, снижая нагрузку, "Отчаянный" успокоился. Теперь матросы должны были выполнить цирковой трюк, в сравнении с которым усилия Хорнблауэра устоять на палубе оказывались сущим пустяком. Ни одному канатоходцу не приходится работать в кромешной тьме, в шторм, на ненадежном ножном перте или прикладывать такую силу, которая требуется матросу, чтоб закрепить риф-сезень, вися в пятидесяти футах над неумолимым морем. Даже укротитель, осторожно поглядывающий на своих коварных львов, не знает, что значит противостоять бездушной враждебности парусов, норовящих сорвать матросов с их ненадежной опоры.
   Янг слегка повернул штурвал и паруса снова наполнились. "Отчаянный" накренился, яростно борясь с ветром. Лучший пример победы человеческого разума над слепыми силами природы - корабль, несущийся вперед тем быстрее, чем сильнее дует ветер, стремящийся его уничтожить. Хорнблауэр с трудом добрался до нактоуза и посмотрел, куда идет судно, просчитывая боковой снос и одновременно держа в голове карту побережья. Рядом стоял Провс, очевидно, занятый тем же самым.
   - Я думаю, мы удаляемся от берега, сэр. - Провсу приходилось кричать каждый слог по отдельности. Хорнблауэр был вынужден поступать так же.
   - Попробуем еще, пока можем.
   Удивительно, как быстро летит время. Уже скоро рассвет. А шторм все усиливается: прошло двадцать четыре часа с тех пор, как Хорнблауэр почувствовал первые признаки его приближения, а он все еще не набрал полной силы. Похоже, он не скоро начнет стихать, дня через три, не раньше. Даже если шторм утихнет, ветер долго еще может дуть с запада, задерживая водоналивные и провиантские суда на пути из Плимута. И даже если они придут, "Отчаянный" может в это время оказаться на своей позиции вблизи Гуля.
   - Мистер Буш! - Хорнблауэру пришлось подойти вплотную и ухватить Буша за плечо. - С сегодняшнего дня мы уменьшаем выдачу воды. До двух третей.
   - Есть, сэр. Я думаю, это правильно, сэр. Буша мало беспокоили трудности, касались они матросов или его самого. Речь шла не об отказе от роскоши - уменьшить выдачу воды значило ухудшить и без того тягостное существование. Обычно выдавали по галлону в день на человека, и этого едва хватало, чтобы выжить. Две трети галлона в день - это неимоверно мало; через несколько дней ни о чем кроме жажды невозможно станет думать. И тотчас, словно в насмешку, заработали помпы. Упругость и гибкость, позволявшие "Отчаянному" выдерживать удары волн, означали однако, что воде легче проникнуть внутрь через швы выше и ниже ватерлинии. Вода накапливалась в трюме - один... два... три фута. Пока шторм не утихнет, команде придется, выбиваясь из сил, шесть часов ежедневно - по часу каждую вахту - откачивать воду.
   Забрезжил серый рассвет. Ветер все усиливался и "Отчаянному" невмочь стало с ним бороться.
   - Мистер Карджил! - (Карджил теперь стоял на вахте ) - Мы ляжем в дрейф. Положите судно под грот-стень-ги-стаксель.
   Хорнблауэру пришлось орать во всю глотку. Наконец Карджил согласно кивнул.
   - Все наверх! Все наверх!
   Несколько минут тяжелой работы и дело сделано. Убрали марсели, "Отчаянный" уже не кренился так круто. Более мягкое действие грот-стеньги-стакселя удерживало его относительно прямо, и рулю не требовалось таких усилий, чтоб удерживать маленькое судно против ветра. Теперь оно вздымалось и падало посвободней, более причудливо и с меньшим напряжением. Шлюп по-прежнему бешено подпрыгивал и по-прежнему черпал воду наветренным бортом, но поведение его изменилось, стоило ему покориться ветру, отказаться от борьбы со стихией, грозившей разорвать его напополам.
   Буш, указывая в наветренную сторону, протягивал Хорнблауэру подзорную трубу. Серый горизонт, поминутно заслоняемый вздымающимися валами, был еле виден. Небо и море заплясали перед объективом. Прочесывать горизонт в направлении, указанном Бушем, было трудно, делать это приходилось урывками, но наконец что-то мелькнуло в поле зрения. Вскоре Хорнблауэру удалось снова поймать его в подзорную трубу - сказывались долгие годы обращения с этим прибором - и рассмотреть получше.
   - "Наяда", сэр, - прокричал Буш в самое ухо. Фрегат был в нескольких милях с наветренной стороны. Он, как "Отчаянный", лежал в дрейфе, поставив один из новомодных штормовых марселей, очень узкий и без рифов. Это, видимо, давало большие преимущества - даже одно снижение веса не могло не сказаться - но Хорнблауэр, глядя, как ведет себя "Отчаянный" под грот-стеньги-стакселем, не испытывал недовольства. Из вежливости он мог бы сказать об этом, возвращая трубу, но даже вежливость не могла заставить его беседовать на таком ветру, и Хорнблауэр ограничился кивком. Присутствие "Наяды" на западе подтверждало, что "Отчаянный" занял верную позицию, а за "Наядой" Хорнблауэр различил "Дориду", вздымавшуюся и падавшую на самом горизонте. Хорнблауэр сделал все, что от него требовалось. Разумный человек в таком случае должен позавтракать, пока есть такая возможность. Разумный человек не станет обращать внимание на желудок, встревоженный новым характером качки.
   Приятная неожиданность случилась, когда Хорнблауэр добрался до своей каюты: явился с докладом Хьюфнил баталер, и выяснилось, что при первых признаков надвигающегося шторма Буш и Хьюфнил подняли с постели кока и заставили его варить пищу.
   - Это замечательно, мистер Хьюфнил.
   - Таков был ваш приказ, сэр.
   Хорнблауэр вспомнил. Он оставил такую инструкцию как только прочитал приказы Корнваллиса, указывающие позицию "Отчаянного" на время западных штормовых ветров. До того, как из-за шторма пришлось погасить на камбузе огонь, Симмондс успел сварить в корабельных котлах триста фунтов соленой свинины и триста фунтов сушеного гороха.
   - Почти совсем доварились, сэр, - сказал Хьюфнил. Значит ближайшие три дня - или даже четыре - матросы будут есть не одни сухари. Они получат холодную отварную свинину и холодную гороховую похлебку - ту самую, которой, согласно детской песенке, обжегся человек с Луны.
   - Спасибо, мистер Хьюфнил. Вряд ли шторм продлится более четырех дней.
   Столько и продолжался этот шторм, за которым наступила зима - худшая зима, какую знало человечество. Эти четыре дня "Отчаянный" лежал в дрейфе, волны молотили его, ветер бичевал. Хорнблауэр озабоченно просчитывал боковой снос. Когда ветер стал севернее, внимание Хорнблауэра с Уэссана переключилось на остров Сен, южнее подступов к Бресту. Лишь на пятый день "Отчаянный" смог поднять взятые в рифы марсели и лавировать обратно на позицию, а Симмондс - развести на камбузе огонь и накормить команду - а с ней и Хорнблауэра - горячей отварной говядиной вместо холодной вареной свинины.
   Даже и теперь свежий ветер вздымал Атлантические валы на всю их исполинскую высоту. "Отчаянный" взлетал вверх, а потом стремительно падал вниз, одновременно закручиваясь штопором под ударами волн, бьющих в наветренный борт, по-своему, по-особому шатался, когда набегала "бродячая волна", и еще хуже раскачивался, когда необычно высокий вал отнимал ветер у парусов. Но помпы, работая по часу каждую вахту, поддерживали трюм сухими, а меняя галс каждые два часа, "Отчаянный" с трудом лавировал обратно в открытое море, выигрывая не более полумили против ветра на каждом галсе, чтобы в конце концов к следующему шторму добраться до прежней, более безопасной позиции.
   ПОЛУЧИЛОСЬ, что эти шторма были как бы расплатой за слишком хорошее лето. Возможно, мысль эта была не такой уж нелепой. Во всяком случае, Хорнблауэр находил основания для теории, согласно которой непогода бушевала дольше обычного именно из-за того, что ее слишком долго сдерживало стоявшее все лето высокое давление. Так или иначе, крепкий ветер дул четыре дня после первого шторма и перешел в налетевшую с запада бурю, почти ураган. Кошмарные серые дни под низко нависшими тучами сменялись чуткими черными ночами, ветер без устали ревел в такелаже, наполняя уши неумолчным звоном, и казалось, что угодно отдашь за спокойную минутку, но ни за какую цену невозможно было купить и секундной передышки. Скрип и стон корабельной древесины мешался с ревом ветра, деревянные конструкции вибрировали вместе с такелажем. Не верилось, что тело и мозг, измученные беспрестанным шумом и усталостью, выдержат хотя бы еще минуту, но они выдерживали день за днем.
   Буря сменилась крепким ветром, таким, что на марселях хватало одного рифа, и потом, невероятным образом, ветер вновь перешел в бурю, третью бурю за месяц, и вся команда обновила синяки, полученные в прежних падениях. И в эту бурю Хорнблауэр прошел через душевный кризис. Дело было не просто в расчетах, все было куда сложнее. Он пытался сохранять внешнюю невозмутимость, выслушивая утренние доклады Буша, Хьюфнила и Уоллеса (Уоллес был врач). Он мог бы собрать их на военный совет, оградить себя на будущее - получить их письменные заключения, дабы предъявить их следствию, если дело до того дойдет. Но это было бы не в характере Хорнблауэра ответственность была воздухом, которым он дышал; так же не мог от нее уклониться, как не мог перестать дышать.
   В тот день, когда удалось наконец поставить зарифленные марсели, он решился.
   - Мистер Провс, я буду премного вам обязан, если вы укажете курс, чтобы нам подойти к "Наяде" на расстояние, с какого можно прочесть сигналы.
   - Есть, сэр.
   Хорнблауэр, стоявший на шканцах под адским, нестихающим ветром, ненавидел Провса за его беглый, вопросительный взгляд. Конечно, кают-компания обсуждала эту проблему между собой. Конечно, они знали о нехватке питьевой воды. Конечно, они знали, что Уоллес доложил о трех случаях воспаления десен - первом признаке цинги на флоте, цингу в целом победившем. Конечно, они гадали, когда же капитан сдастся, - возможно, даже заключали пари о конкретной дате. И проблема, и решение были его, а не их. "Отчаянный" лавировал по бурному морю к месту на ветре и немного впереди от "Наяды", чтобы флаги отдувались ветром под нужным углом и их можно было прочесть.
   - Мистер Форман. Сигнальте "Наяде", пожалуйста. "Прошу разрешения вернуться в порт".
   - "Прошу разрешения вернуться в порт". Есть, сэр. "Наяда" была единственным кораблем Прибрежной эскадры в пределах видимости, а значит, ее капитан был старшим на позиции. Любой капитан был старше капитана "Отчаянного".
   - "Наяда" подтверждает, сэр, - доложил Форман, затем, через несколько секунд: - "Наяда" - "Отчаянному", сэр. "Вопрос".
   Это можно было сформулировать и повежливее. Чамберс с "Наяды" мог бы просто посигналить "Будьте добры объяснить причину", или что нибудь в том же роде. Но простой вопросительный флажок поднять было и проще, и быстрее. Хорнблауэр сформулировал свой ответ так же лаконично.
   - "Отчаянный" - "Наяде": "Воды на восемь дней". Хорнблауэр ждал, пока ответ появится на сигнальном фале "Наяды". Это не было согласие; если это и было разрешение, то разрешение с оговоркой: - "Наяда" - "Отчаянному", сэр, "Останьтесь еще на четыре дня".
   - Спасибо, мистер Форман.
   Хорнблауэр пытался ни голосом, ни выражением лица не выдать охвативших его чувств.
   - Бьюсь об заклад, у него самого воды на два месяца, сэр, - сердито сказал Буш.
   - Надеюсь, что так, мистер Буш.
   До Торского залива семьдесят лиг; два дня пути при попутном ветре. Никакого запаса на случай непредвиденных обстоятельств. Если на исходе четвертого дня ветер сменится на восточный, что вполне возможно, они не доберутся до Торского залива и за неделю. Даже если подойдут водоналивные суда, они запросто могут разминуться с "Отчаянным". Даже если этого не случится, море может оказаться слишком бурным для шлюпок. Команде "Отчаянного" грозит смерть от жажды. Хорнблауэру нелегко было просить - он вовсе не желал показаться одним из тех капитанов, кто только и мечтает вернуться в порт. Он ждал до последнего. Чамберс увидел дело с другой стороны - люди часто смотрят так на чужие неприятности. Для Чамберса это был способ продемонстрировать непреклонность. Способ простой, удобный и дешевый.
   - Пошлите, пожалуйста, такой сигнал, мистер Форман. "Спасибо. Возвращаюсь на позицию. До свидания". Мистер Провс, мы сможем отойти, как только получим подтверждение сигналу. Мистер Буш, с сегодняшнего дня выдача воды уменьшается до полгаллона.
   Две кварты воды в день на все про все - да еще такой воды - это гораздо меньше, чем нужно для поддержания здоровья людям, живущим на солонине. Это означает не только муки жажды, но и болезни. С другой стороны это значит, что последняя капля воды будет выпита не через восемь, а через шестнадцать дней.
   Капитан Чамберс не предвидел, как поведет себя погода, и, возможно, его нельзя за это винить. На четвертый день после обмена сигналами западный ветер снова, как ни трудно это вообразить, перешел в бурю, четвертую бурю этой штормовой осени. К концу послеполуденной вахты Хорнблауэра вызвали на палубу, чтоб он разрешил убрать зарифленные марсели и поставить штормовой стаксель. Уже темнело: равноденствие, когда солнце садилось в шесть, давно прошло. Было холодно: не мороз, не стужа, но холод, пронизывающий до костей холод. Хорнблауэр попытался пройтись по качающейся палубе, чтоб разогнать кровь. Он согрелся, но не от ходьбы, а от усилий которые требовались, чтоб устоять на ногах. "Отчаянный" прыгал под ним, как олень, и снизу доносился монотонный стук работающих помп.
   Воды на шесть дней; двенадцать на половинном рационе. Мысли Хорнблауэра были мрачнее сгущающейся ночи. Прошло пять недель с тех пор, как он последний раз смог отправить письмо Марии, и шесть недель, как получил последнее письмо от нее, шесть недель западных ветров и бурь. За это время все, что угодно, могло случиться с ней или с ребенком.