Форестер Сесил Скотт. Хорнблауэр и 'Отчаянный' (Хорнблауэр - 3)

   - Отрежь! - коротко приказал он.
   Блэк выхватил нож и разрезал шнур там, где Хорнблауэр ему показал.
   Быстрый огнепроводный шнур горит скорее, чем может уследить глаз весь он, до самого порохового погреба, сгорит меньше чем за секунду.
   - Отрежь мне ярд этого! - сказал Хорнблауэр, указывая на медленный огнепроводный шнур.
   Этот шнур тщательно проверен. В безветренную погоду он горит со скоростью тридцать дюймов в час, дюйм за две минуты. Хорнблауэр не собирался давать этому ярду гореть час с лишком. Он слышал ружейные выстрелы, слышал рокотавшие за холмом барабаны. Нужно сохранять спокойствие.
   - Отрежь еще кусок и зажги!
   Пока Блэк исполнял приказ, Хорнблауэр связал медленный и быстрый огнепроводные шнуры и проверил, что они соединены прочно. Кроме этого, он должен был держать в голове ситуацию в целом.
   - Хьюит, - крикнул он, поднимая голову. - Слушай внимательно. Сейчас ты побежишь к отряду морских пехотинцев, которые с лейтенантом за водоразделом. Скажи им, что мы скоро возвращаемся, и они должны прикрыть наше отступление к шлюпкам. Понял?
   - Есть, сэр.
   - Тогда беги.
   Хорошо, что это дело не пришлось поручать Гримсу. Запалы были крепко связаны, и Хорнблауэр огляделся по сторонам.
   - Принесите сюда убитого!
   Ни о чем не спрашивая, Блэк подтащил к двери мертвое тело. Хорнблауэр сначала хотел положить камень, но труп до всех отношениях лучше. Он еще не застыл, и его рука безвольно легла на быстрый шнур сразу за узлом - всю слабину Хорнблауэр убрал в пролом. Убитый скроет от глаз запал. Если французы появятся слишком рано, это позволит выиграть несколько драгоценных секунд - в тот момент, когда пламя достигнет быстрого шнура, он вспыхнет под рукой мертвеца, и пламя побежит к пороху. Чтобы заглянуть в пороховой погреб, французам придется оттащить с дороги мертвое тело, и шнур под собственной тяжестью соскользнет вниз - это даст еще пару секунд. Может быть, горящий конец свалится внутрь по ступенькам, может быть - прямо в пороховой погреб.
   - Капитан Джонс! Предупредите всех, чтоб они были готовы отступить. Немедленно, пожалуйста. Блэк, дай мне горящий запал.
   - Позвольте мне, сэр.
   - Заткнись.
   Хорнблауэр взял тлеющий шнур и раздул его поярче. Потом взглянул на лежащий на земле шнур, наметил место в полутора дюймах от узла - здесь было черное пятнышко, которое годилось в качестве метки. Полтора дюйма. Три минуты.
   - Взбирайся на парапет, Блэк. Кричи, чтоб они бежали. Кричи!
   Блэк заорал, и Хорнблауэр прижал тлеющий шнур к черному пятнышку. Через две секунды он оторвал его - шнур горел в двух направлениях: к лишнему концу и к узлу, где в полутора дюймах был привязан быстрый огнепроводный шнур. Убедившись, что шнур горит, Хорнблауэр вскочил на ноги и вспрыгнул на парапет.
   Морские пехотинцы двигались гурьбой, за ними Котар и матросы. Полторы минуты - нет, уже минута. Французы были на расстоянии ружейного выстрела.
   - Стоит поторопиться, Котар! Они перешли на рысь.
   - Спокойно, спокойно! - орал Джонс. Он боялся, что, если его люди бросятся бежать от противника, вместо того чтоб дисциплинированно отступить, то они впадут в панику, но всему свое время. Пехотинцы побежали, Джонс понапрасну орал и размахивал шпагой.
   - Бежим, Джонс! - крикнул Хорнблауэр, обгоняя его, но Джонса охватила боевая лихорадка, и он продолжал выкрикивать французам угрозы, в одиночку стоя лицом к неприятелю.
   Тут это случилось; земля содрогнулась под ногами, люди зашатались, оглушенные взрывом, небо почернело. Хорнблауэр обернулся. Столб дыма поднимался вверх, все выше и выше, наполненный черными обломками. Потом столб рассыпался, превратился в гриб. Что-то с грохотом упало в десяти ярдах от них, щебенка полетела во все стороны. Что-то просвистело в воздухе, огромное, описавшее в воздухе дугу. Неминуемо, неотвратимо падало оно - полутонный каменный свод порохового погреба - прямо на Джонса в его красном мундире. Упав, каменная махина еще проехалась по нему, словно специально решив окончательно раздавить погребенное под ней жалкое существо. Хорнблауэр и Котар в зачарованном ужасе глядели, как глыба остановилась в шести футах от них.
   Для Хорнблауэра труднее всего было сохранить в этот момент самообладание, точнее вернуть его. Он стряхнул с себя гипнотическое оцепенение.
   - Идем.
   Ему по-прежнему нужно мыслить ясно. Перед ними лежал склон, спускающийся к пристани. Отряд морских пехотинцев, посланный вместе с лейтенантом охранять фланг, отступил на эту позицию и отстреливался от наступавших французов. Те были в синих мундирах с белыми отворотами - это пехотинцы, а не артиллеристы, как на батарее. За ними виднелась длинная, быстро приближающаяся пехотная колонна. Десятка два барабанов выбивали бодрый ритм - pas de charge, быстрый шаг.
   - Спускайтесь к шлюпкам, - приказал Хорнблауэр матросам и пехотинцам, которых привел с батареи, потом повернулся к лейтенанту.
   - Капитан Джонс мертв. Приготовьтесь бежать, как только они доберутся до причала.
   - Да, сэр.
   За спиной Хорнблауэра, обращенной к врагу, послышался резкий звук, словно ударили о дерево топором. Хорнблауэр обернулся. Котар шатался, его шпага и книги упали на землю. Тут Хорнблауэр заметил, что левая рука Котара болтается в воздухе, словно подвешенная на нитке. Хлынула кровь - пуля раздробила ему плечевую кость. Он начал падать, но один из матросов, неуспевших отступить к шлюпкам, подхватил его.
   - Аа... а... а! - Котар судорожно глотал воздух, уставясь на Хорнблаузра изумленными глазами.
   - Мне очень жаль, что вы ранены, - произнес Хорнблауэр потом обратился к матросу: - Отведите его в шлюпку.
   Котар правой рукой указывал на землю, и Хорнблауэр приказал другому матросу:
   - Подберите эти бумаги и тоже идите к шлюпкам. Но Котар не успокоился.
   - Моя шпага! Моя шпага!
   - Я позабочусь о вашей шпаге, - сказал Хорнблауэр. Эти абсурдные представления о чести укоренились так глубоко, что даже в подобных обстоятельствах Котар никак не мог оставить шпагу на поле битвы. Подбирая шпагу, Хорнблауэр вспомнил, что сам он - без сабли. Матрос собирал книги и бумаги.
   - Помогите мистеру Котару спуститься, - сказал Хорнблауэр и, вспомнив, добавил: - Намотайте ему платок на руку выше раны и туго затяните. Ясно?
   Котар, поддерживаемый другим матросом, уже спускался по дороге. При ходьбе рука его раскачивалась, причиняя нестерпимую боль. При каждом его шаге до Хорнблауэра доносилось все то же душераздирающее "аа... а... а!".
   - Вот и они! - сказал лейтенант морской пехоты. Французы, видя близкую подмогу, осмелели и перешли в наступление. Быстро взглянув вниз, Хорнблауэр увидел, что остальные уже на причале; суденышко для ловли омаров, полное людьми, как раз отваливало.
   - Прикажите своим людям бежать, - сказал Хорнблауэр. Как только пехотинцы побежали, побежал он сам.
   Это была отчаянная гонка по скользкому, крутому склону. Позади вопили бегущие вдогонку французы. Но вот и отряд прикрытия - как Хорнблауэр заранее приказал - тринадцать морских пехотинцев с "Отчаянного" под предводительством сержанта. Они построили бруствер поперек причала - это тоже Хорнблауэр приказал заранее, предвидя теперешнее поспешное отступление. Бруствер, наспех сооруженный из валунов и наполненных камнями бочек, не доходил даже до груди. Бегущие пехотинцы гурьбой перепрыгивали через него. Хорнблауэр, бежавший последним, собрался и прыгнул, оступился на дальней стороне и чудом удержался на ногах.
   - Пехотинцы с "Отчаянного"! Построиться вдоль бруствера! Остальные, в шлюпки!
   Двенадцать пехотинцев встали у бруствера на колени, Двенадцать ружей легло на бруствер. При виде их бегущие французы заколебались.
   - Цельтесь ниже! - хрипло выкрикнул лейтенант.
   - Идите грузите своих людей в шлюпку, мистер Как-вас-там, - резко сказал Хорнблауэр. - Скажите, чтоб барказ был готов к тому времени, как вы отвалите в яле.
   Французы снова наступали. Хорнблауэр оглянулся и увидел, как последний пехотинец, а за ним и лейтенант спрыгнули с причала.
   - Ну, сержант. Давайте.
   - Пли! - скомандовал сержант.
   Залп был хорош, но сейчас некогда было им восхищаться.
   - Идемте! - крикнул Хорнблауэр. - В барказ! Под тяжестью прыгнувших в него морских пехотинцев барказ немного отошел в сторону, и Хорнблауэру надо было перескочить около ярда черной воды. Ноги его коснулись планширя, и он полетел вперед на тесно сгрудившихся людей. К счастью, он догадался бросить котарову шпагу, и она, никого не поранив, упала на дно шлюпки. Багры и весла уперлись в причал, Хорнблауэр тем временем пробирался на корму. Он чуть не наступил Котару на лицо - тот без сознания лежал на дне шлюпки.
   Весла заскрипели в уключинах. Шлюпка отошла на двадцать ярдов... на тридцать ярдов... Наконец первые французы с криком выбежали на причал и остановились на краю, приплясывая от гнева. На несколько бесценных секунд они забыли, что у них в руках ружья. Сгрудившиеся в барказе моряки принялись выкрикивать обидные слова. Хорнблауэр почувствовал, как в нем закипает гнев.
   - Молчать!
   В барказе воцарилась тишина, еще более неприятная, чем выкрики. С причала послышались ружейные выстрелы. Хорнблауэр, глядя через плечо, увидел, как французский солдат опустился на одно колено и тщательно прицелился. Ружейное дуло все укорачивалось и наконец оказалось направлено прямо на Хорнблауэра. Пока он думал, что надо бы броситься на дно шлюпки, прогремел выстрел. Хорнблауэр почувствовал, как сильный удар сотряс все его тело, и с облегчением понял, что пуля застряла в массивном дубовом транце, к которому он прислонился. Он пришел в себя; увидев, что Хьюит хочет протиснуться к нему на корму, он заговорил настолько спокойно, насколько позволяло ему волнение.
   - Хьюит! Идите на нос к пушке. Она заряжена картечью. Выстрелите, как только сможете навести, - Потом обратился к гребцам и к сидевшему у румпеля Карджилу; - Руль лево на борт. Правая, табань.
   - Левая, табань.
   Барказ перестал вращаться. Теперь нос его указывал прямо на причал, и Хьюит, оттолкнув всех, кто находился на носу, хладнокровно смотрел в прицел четырехфунтовой погонной карронады, двигая подъемный клин. Потом он отклонился назад и дернул вытяжной шнур. От отдачи вся шлюпка скакнула кормой вперед, словно напоровшись на камень, густая завеса дыма окутала ее.
   - Правая, на воду! Греби! Руль право на борт! - Шлюпка тяжело развернулась. - Левая, на воду!
   Девять кусков железа по четверть фунта каждый произвели на причале ужасное действие - кто-то из французов бился в агонии, кто-то лежал неподвижно. У Бонапарта четверть мильона солдат, сейчас их стало на несколько человек меньше. Это не назовешь даже каплей в море, даже молекулой. Теперь барказ был вне досягаемости, и Хорнблауэр повернулся к сидевшему рядом с ним Карджилу.
   - Вы неплохо справились с вашей задачей, мистер Карджил.
   - Спасибо, сэр.
   Хорнблауэр поручил Карджилу высадиться вместе с морскими пехотинцами и обеспечить эвакуацию.
   - Но было бы лучше, если б вы сначала отослали барказ, а до последнего момента держали ял. Тогда барказ смог бы прикрыть отступление своей пушкой.
   - Я думал об этом, сэр. Но я до самого конца не знал, сколько людей окажется в последней группе. Поэтому я придержал барказ.
   - Может быть вы и правы, - недовольно пробурчал Хорнблауэр, но чувство справедливости возобладало. - Вы действительно поступили правильно.
   - Спасибо, сэр, - сказал Карджил и, помолчав, добавил: - Мне так хотелось, чтоб вы разрешили мне пойти с вами, сэр.
   "Странные у некоторых людей вкусы", - с горечью подумал Хорнблауэр. Действительно, слова странные, учитывая, что у их ног лежит без сознания Котар с перебитой рукой. А Хорнблауэр еще должен успокаивать растревоженные чувства обидчивых молодых людей, рвущихся к славе и к повышению, которое эта слава может им принести.
   - Думайте головой, - сказал он, принуждая себя мыслить логически. Кто-то должен был организовать оборону причала, и именно вы лучше всего подходили для этого.
   - Спасибо, сэр, - повторил Карджил с прежней идиотской тоской.
   Неожиданная мысль заставила Хорнблауэра обернуться через плечо. Ему пришлось всматриваться, хотя он знал, куда надо смотреть. Очертания холмов изменились. Потом он увидел серый дымок, по-прежнему поднимавшийся над вершиной. Семафора не было. Не было больше громадины следившей за всеми перемещениями Прибрежной эскадры. Опытные британские моряки, такелажники, плотники не смогли бы починить его меньше, чем за неделю. Французам на это понадобится не меньше двух недель, даже трех, по его оценкам.
   А вот "Отчаянный" поджидает их, грот-марсель обстенен, как и полтора часа назад. Судно для ловли омаров и ял подошли к правому борту, Карджил направил барказ к левому: при спокойной воде и слабом ветре нет необходимости подводить шлюпку к подветренному борту.
   - Шабаш! - сказал Карджил.
   Шлюпка скользнула к борту. Сверху, совсем близко, смотрел на них Буш. Хорнблауэр схватился за фалрепы и подтянулся. Как капитан он имел право подниматься первым, этого же требовал долг. Он оборвал бросившегося с поздравлениями Буша.
   - Поднимите раненого как можно быстрее, мистер Буш. Пришлите носилки за мистером Котаром.
   - Он ранен, сэр?
   - Да. - Хорнблауэру не хотелось входить в излишние объяснения. - Вам придется привязать его к носилкам и поднимать на гордене. У него перебита рука.
   - Есть, сэр. - Буш понял, что Хорнблауэр не в настроении разговаривать.
   - Врач готов?
   - Он приступил к работе.
   Буш указал на двух раненых, которых подняли с яла и собирались нести вниз.
   - Очень хорошо.
   Хорнблауэр двинулся к своей каюте - не надо объяснять Бушу, что он должен написать рапорт, не надо извиняться. Как всегда после операции, он жаждал уединиться в тишине каюты, сильнее даже чем мечтал расслабиться и отдохнуть. Но сделав два шага, он снова внутренне напрягся. Это еще не конец. Рано успокаиваться. Он выругался грязными словами, которые так редко употреблял.
   Он должен разобраться с Гримсом, причем немедленно. Надо решать, что же делать. Наказать? Наказать человека, за то что он трус? Это все равно что наказать человека за рыжий цвет волос. Хорнблауэр переступил с ноги на ногу, не в состоянии сделать ни шагу. Он пытался принудить свой усталый рассудок к действиям. Наказать Гримса за то, что обнаружил трусость. Это ближе к делу. Гримса это не исправит, но другие матросы не посмеют проявлять трусость. Есть офицеры, которые наказывают не ради дисциплины нет, они искренно верят, что преступление должно влечь за собой наказание, подобно тому, как грешники должны отправляться в ад. Хорнблауэр не чувствовал в себе той божественной власти, которую полагали само собой разумеющейся другие офицеры.
   Однако действовать придется. Он подумал о трибунале. Он будет единственным свидетелем, но трибунал ему поверит. Его слова решат судьбу Гримса, а потом... потом веревка палача или, в крайнем случае, пять сотен кошек. Гримс будет кричать от боли, пока не лишится сознания, его откачают, чтоб на следующий день вновь подвергнуть мучениям, и так день за днем, пока он не превратится в бормочущего, заикающегося дурачка, бессмысленного, бессильного идиота.
   Мысль эта вызвала у Хорнблауэра отвращение. Но он вспомнил, что команда уже наверняка догадалась. Быть может, наказание Гримса уже началось, но дисциплину на "Отчаянном" надо сохранять. Хорнблауэр должен исполнять свой долг, он должен платить за то, что он флотский офицер - как терпит морскую болезнь, как рискует жизнью. Надо немедленно посадить Гримса под арест, и, пока Гримс будет сидеть в кандалах, что-то решить. Он шагнул в каюту, не испытывая ни малейшего удовлетворения при мысли об отдыхе.
   Он открыл дверь. Проблем не осталось, остался только ужас, дикий ужас. Гримс висел на веревке, продернутой через крюк, на котором крепилась лампа. Он мерно покачивался вместе с кренящимся судном, волоча по палубе колени. Лицо его почернело, язык вывалился - эта жуткая качающаяся вещь на самом деле ничуть не походила на Гримса. У этого человека не хватило смелости принять участие в вылазке, но, когда он все понял, когда команда показала свое к нему отношение, у него хватило решимости на такое - медленно удавиться, спрыгнув с койки.
   Из всей команды "Отчаянного" один Гримс, пользуясь положением капитанского вестового, мог обрести требующееся для этого уединение. Он понял, что его ждут кошки или виселица, матросы начали над ним издеваться какая горькая ирония, что семафорную станцию, на которую он побоялся напасть, охраняли всего лишь беззащитный штатский и его жена.
   Шлюп плавно покачивался на волнах, свесившаяся голова и мотающиеся руки покачивались вместе с ним. Хорнблауэр стряхнул охвативший его ужас, принуждая себя мыслить ясно, превозмогая усталость и отвращение. Он подошел к двери - часового еще не поставили, но это простительно, ведь морские пехотинцы только что вернулись на борт.
   - Пошлите за мистером Бушем, - сказал он. Через минуту появился Буш и тоже напрягся, увидев качающееся тело.
   - Я попрошу вас немедленно убрать это, мистер Буш. Выбросьте его за борт. Похороните. Похороните по-христиански, если хотите.
   - Есть, сэр.
   Произнеся эту формальную фразу, Буш замолк. Он видел, что Хорнблауэр сейчас еще менее склонен к разговорам, чем несколько минут назад. Хорнблауэр прошел в штурманскую рубку и упал в кресло. Так и сидел он без движения, положив руки на стол. Почти сразу он услышал, как прибыл посланный Бушем отряд, услышал удивленные возгласы и даже смешок, но все мгновенно стихло, стоило матросам понять, что он сразу за дверью. Голоса перешли в хриплый шепот. Что-то упало, потом что-то поволокли по палубе. Хорнблауэр понял, что тела в каюте больше нет.
   Он поднялся на ноги и твердым шагом вошел в каюту, как человек, против воли идущий на дуэль. Он не хотел этого, каюта вызывала у него отвращение, но на крохотном суденышке ему некуда было больше идти. Он должен привыкать. Пришлось отбросить жалкую мысль, что можно перебраться в твиндек за перегородку, а сюда переселить, скажем, унтер-офицеров. Это повлекло бы за собой бесконечные неудобства, а главное - бесконечные кривотолки. Он должен жить здесь, и чем больше он будет себя в этом убеждать, тем меньше ему будет этого хотеться. Он так устал, что едва держался на ногах. Он подошел к койке: в мозгу тут же возникла картина, как Гримс стоит на коленях, просунув голову в петлю. Хорнблауэр заставил себя хладнокровно принять эту картину как дело прошлое. Сейчас - это сейчас. Он рухнул на койку в башмаках, с ножнами, не вынув из кармана мешочка с песком. Не было Гримса, чтоб помочь ему раздеться.
   11
   Хорнблауэр успел написать адрес, дату и слово "сэр", прежде чем осознал, что составить рапорт будет совсем не просто. Он был совершенно уверен, что письмо это появится в "Вестнике", но это он знал с тех самых пор, как собрался его писать. Это будет "письмо в "Вестник", одно из немногих писем, которые выбираются для публикации из сотен рапортов, поступающих в Адмиралтейство. Это будет его первое появление в печати. Он сказал себе, что напишет стандартный прямолинейный рапорт, и все же ему пришлось задуматься. Это было совсем не то волнение, которое испытывает актер перед выходом на сцену. Публикация письма означает, что его прочтет весь мир. Его прочтет весь флот, значит, его прочтут подчиненные Хорнблауэра, и он хорошо, слишком хорошо знал, что ранимые молодые люди будут пристально изучать и взвешивать каждое слово.
   И вот что еще существенней: письмо прочтет вся Англия, а значит, его прочтет и Мария. Письмо приоткроет для нее щелочку в жизнь мужа, куда ей доселе заглянуть не удавалось. В интересах карьеры стоило бы честно, хотя и скромно описать все опасности, которым он подвергался. Но это будет прямо противоречить тому бодрому, легкомысленному письму, которое Хорнблауэр собирался написать жене. Мария - проницательная маленькая особа, ее так просто не проведешь. Если она прочтет "Вестник" после его письма, она растревожится в то самое время, когда носит под сердцем будущего наследника рода Хорнблауэров. Это может плохо сказаться и на Марии, и на ребенке.
   Хорнблауэр все взвесил, и выбрал в пользу Марии. Он не станет подробно описывать все тяготы и опасности. При этом остается надежда, что флот прочтет между строк то, о чем не догадается в своем неведении Мария. Хорнблауэр снова обмакнул перо в чернильницу и закусил его кончик, задумавшись на мгновение, все ли "письма в "Вестник" вызывали у их авторов подобные затруднения. Наконец он решил, что в большинстве случаев так оно и было. Ладно, надо писать. Этого не избежишь - даже не отложишь. Обязательные предварительные слова - "во исполнение Вашего приказа" помогли начать. Главное - ничего не забыть. "Мистер Буш, мой первый лейтенант, весьма любезно предложил свои услуги, но я приказал ему принять под командование судно". Дальше не трудно было написать:
   "Лейт. Чарльз Котар, с Его Величества судна "Мальборо", вызвался участвовать в экспедиции и оказал неоценимую помощь благодаря знанию французского языка. С глубоким сожалением вынужден Вам сообщить, что в результате полученного ранения он перенес ампутацию, и жизнь его все еще в опасности". Еще кое-что надо упомянуть. "Мистер" - как имя? - "мистер Александр Карджил, помощник штурмана, по моему приказу руководил эвакуацией и провел ее к глубокому моему удовлетворению". Следующий абзац порадует Марию. "Семафорная станция была захвачена отрядом под моим личным руководством без малейшего сопротивления, предана огню и полностью уничтожена после изъятия конфиденциальных документов". Умные флотские офицеры гораздо выше оценят операцию, проведенную без потерь, чем ту, отчет о которой сопровождается чудовищным списком погибших.
   Теперь о батарее - тут надо поосторожнее. "Капитан королевской морской пехоты Джонс, смело овладев батареей, к несчастью, попал под взрыв порохового погреба, и я с глубоким прискорбием вынужден сообщить Вам о его гибели. Несколько других морских пехотинцев из его отряда погибли или пропали без вести". Один из них и мертвым оказался весьма полезен. Хорнблауэр одернул себя. Он и сейчас не мог без дрожи вспоминать те минуты у двери порохового погреба. Он вернулся к письму. "Лейтенант королевской морской пехоты Рэйд охранял фланг и прикрывал отступление с малыми потерями. Его поведение заслужило мое безграничное одобрение".
   Это была правда, и писать это было приятно. Приятно было писать и следующий абзац. "С глубоким удовлетворением сообщаю Вам, что батарея полностью уничтожена. Парапет обрушился на пушки, лафеты разбиты, что естественно, учитывая, что на батарее взорвалось не менее тонны пороха". Там были четыре тридцатидвухфунтовки. Один заряд для такой пушки весит десять фунтов, а в погребе, расположенном глубоко под парапетом, должно было быть пороха минимум на пятьдесят выстрелов для каждой пушки. На месте парапета осталась воронка.
   Теперь осталось написать совсем немного. "Отступление прошло дисциплинированно. Список убитых, раненых и пропавших без вести прилагаю". Черновой список лежал перед Хорнблауэром, и он начал внимательно его переписывать. Вдовы и родители убитых могут найти некоторое утешение, увидев имена своих близких в официальном бюллетене. Один матрос был убит и несколько легко ранены. Хорнблауэр переписал их имена и начал с красной строки. "Королевские морские пехотинцы. Убиты: капитан Генри Джонс; рядовые..." В этот момент ему пришла в голову мысль. Перо замерло в воздухе. Имя в "Вестнике" это не только утешение: родители и вдовы получат за погибших невыплаченный остаток жалования и небольшое пособие. Хорнблауэр еще думал, когда в каюту поспешно вошел Буш.
   - Капитан, сэр. Я хотел бы кое-что показать вам с палубы.
   - Очень хорошо. Иду.
   Он помедлил еще мгновение. В абзаце, начинавшемся словами "Матросы, убиты:" было всего одно имя - "Джеймс Джонсон, рядовой матрос". Хорнблауэр добавил еще одно - "Джон Гримс, капитанский вестовой", положил перо и вышел на палубу.
   - Посмотрите сюда, сэр. - Буш с чувством указал на берег и протянул подзорную трубу.
   Пейзаж все еще казался непривычным - семафор исчез, а там, где была когда-то батарея, возвышался земляной курган. Но Буш имел в виду другое. По склону ехал довольно большой отряд всадников: Хорнблауэру казалось, что в подзорную трубу он различает плюмажи и золото позументов.
   - Должно быть генералы, сэр, - возбужденно говорил Буш. - Едут посмотреть причиненный ущерб. Комендант, губернатор, главный инженер и все такое прочее. Мы почти на расстоянии выстрела. Мы можем, не привлекая внимания, дать ветру чуть-чуть снести нас к берегу, аккуратно выдвинуть пушки, установить максимальный угол подъема... хотя бы одним выстрелом из бортового залпа мы попадем в цель такого размера, сэр.
   - Я думаю, да, - согласился Хорнблауэр. Он взглянул на флюгер, потом на берег. - Мы можем повернуть судно через фордевинд и...
   Буш напрасно ждал, чтоб Хорнблауэр закончил фразу.
   - Мне отдать приказ, сэр? Снова пауза.
   - Нет, - сказал Хорнблауэр наконец. - Лучше не надо.
   Буш - слишком хороший подчиненный, чтоб запротестовать, но весь его вид выражал разочарование. Надо было смягчить отказ, объясниться. Они могут убить генерала, хотя вполне вероятно, что это окажется драгун-ординарец. С другой стороны, они лишний раз привлекут внимание французов к уязвимости этой части побережья.
   - Тогда они притащат полевые батареи, - продолжал Хорнблауэр, всего-навсего девятифунтовки, но...