Форестер Сесил Скотт. Хорнблауэр и 'Отчаянный' (Хорнблауэр - 3)

   Его Величества шлюп "Отчаянный"/ 2 апреля 1803 года
   Сэр, я узнал в доке, что первый лихтер готов к нам подойти. Повышенная оплата для докеров не разрешена, посему работа закончится не раньше заката. Я почтительно предполагаю, что мог бы поруководить погрузкой, коль скоро Вы не сможете вернуться на борт.
   Ваш покорный слуга
   У. Буш.
   - Шлюпка в Салли-порт? - спросил Хорнблауэр.
   - Да, сэр.
   - Хорошо, я буду там через пять минут.
   - Есть, сэр.
   - Ой, Горри, - укоризненно сказала Мария. Нет, это было разочарование, не укоризна.
   - Моя дорогая... - начал Хорнблауэр. Он подумал было процитировать "я не могу любить тебя так сильно..." и тут же отказался от этой мысли - вряд ли его жене пришлась бы по душе эта цитата.
   - Ты возвращаешься на корабль, - сказала Мария.
   - Да.
   Не может он оставаться на берегу, когда надо работать. Сегодня, подгоняя матросов, он загрузит не меньше половины припасов. Завтра они все закончат, а если артиллерийский склад поддастся на уговоры адмирала, то успеют загрузить и боеприпасы. Тогда он сможет после завтра на рассвете выйти в море.
   - Я вернусь вечером. - Хорнблауэр принужденно улыбнулся Марии, стараясь не думать, что его ждут приключения и возможность отличиться.
   - Ничто не удержит меня вдали от тебя, дорогая, - сказал он, положил руки ей на плечи и звучно поцеловал. Все захлопали - это был способ внести немного веселья в происходящее. Под общий хохот Хорнблауэр удалился. Пока он торопливо шагал к Салли-порт, две мысли постоянно переплетались в его мозгу, словно змеи на медицинской эмблеме - как безудержно любит его Мария, и что послезавтра он будет в море командовать собственным судном.
   2
   Видимо, кто-то уже несколько минут стучал в дверь спальни - Хорнблауэр слышал стук, но со сна не обращал на него внимания. Тут щелкнула задвижка, открылась дверь. Мария, неожиданно проснувшись, в испуге ухватилась за него. Хорнблауэр окончательно проснулся. Сквозь тяжелый полог пробивался слабый свет. По дубовому полу спальни прошаркали шаги, и пронзительный женский голос сказал:
   - Восемь склянок, сэр. Восемь склянок.
   Полог приоткрылся, впуская свет (Мария вцепилась еще крепче), и тут же закрылся, как только Хорнблауэр обрел голос.
   - Очень хорошо. Я проснулся.
   - Я зажгу вам свечи, - произнес голос. Женщина прошаркала в другой конец спальни, свет за пологом стал ярче.
   - Какой ветер? Каково направление ветра? - спросил Хорнблауэр. Он совсем проснулся и чувствовал, как забилось сердце и напряглись мускулы, стоило вспомнить, что означает для него это утро.
   - Вот этого я вам сказать не могу, - сообщил голос. - Я румбов читать не умею, а больше никто еще не проснулся.
   Хорнблауэр раздраженно фыркнул, злясь, что остается в неведении относительно столь жизненно важной информации. Он, не задумываясь, собрался сбросить одеяло и пойти посмотреть самому. Но Мария крепко прижималась к нему, и он понял, что не может так бесцеремонно выпрыгнуть из постели. Следовало выполнить обязательный ритуал, хотя это и означало промедление. Он поцеловал Марию, она вернула поцелуй, пылко, но не так, как прежде. Он почувствовал у себя на щеке влагу, но то была единственная слеза - Мария уже взяла себя в руки. Хорнблауэр обнял ее уже не по обязанности, как минуту назад, а с более искренним чувством.
   - Мы расстаемся, милый, - прошептала Мария. - Милый, я знаю, ты должен идти. Но... но... я не знаю, как буду жить без тебя. Ты...
   В груди Хорнблауэра волной поднялась нежность, а вместе с ней раскаяние. Самый лучший человек в мире не заслуживает такой любви. Узнай Мария правду, она отвернулась бы от него, рухнул бы весь ее мир. Самое жестокое, что он может сделать - это позволить ей себя раскусить. Этого допустить нельзя. И все же мысль о ее безграничной любви пробуждала в сердце Хорнблауэра все большую и большую нежность. Он поцеловал ее в щеку, потом нашел мягкие пылкие губы. Потом губы напряглись.
   - Нет, ангел мой, милый. Я не должна тебя задерживать. Ты будешь сердиться на меня - потом. О, жизнь моя, попрощайся со мной сейчас. Скажи, что любишь меня. Скажи, что любил меня всегда. Потом попрощайся и скажи, что будешь иногда думать обо мне так, как я буду думать о тебе постоянно.
   Хорнблауэр сказал. Он сказал нужные слова, и в приливе нежности сказал их нужным тоном. Мария еще раз поцеловала его и ничком упала на дальний край кровати. Хорнблауэр лежал, набираясь мужества, чтобы встать. Мария заговорила снова - подушка заглушала голос, но не могла скрыть вымученно-бодрый тон.
   - Твоя чистая рубашка на стуле, а башмаки возле очага. Хорнблауэр спрыгнул с кровати и раздвинул полог. Воздух за пологом был свежее. Снова щелкнула задвижка, и старая служанка просунула голову в приоткрывшуюся щелку. Хорнблауэр едва успел прикрыться ночной рубашкой. Служанка, видя его стыдливость, весело захихикала.
   - Конюх говорит, ветер умеренный с зюйда, сэр.
   - Спасибо. Дверь закрылась.
   - Такой, как ты хотел, милый? - спросила Мария из-за полога. - Ветер умеренный с зюйда - это ведь значит с юга?
   - Да, это годится. - Хорнблауэр заспешил к умывальному тазику и поставил свечи так, чтоб они освещали его лицо.
   Умеренный ветер с зюйда сейчас, в конце марта, вряд ли надолго. Он может сменить направление, но наверняка усилится с наступлением дня. "Отчаянный" должен успеть обойти мыс и выйти достаточно далеко в море, чтоб быть готовым к любым переменам ветра. Но конечно - как всегда на флоте лишнего времени в запасе нет. Скребя бритвой по щекам, Хорнблауэр смотрел в зеркало и видел за своим отражением Марию - она ходила по комнате, одеваясь. Он налил в тазик холодной воды, сполоснул лицо, сразу почувствовал себя освеженным, и с обычной торопливостью надел рубашку.
   - Ты так быстро одеваешься, - испуганно сказала Мария.
   Хорнблауэр слышал, как застучали по дубовому полу ее каблуки. Она поспешно надела чепец. Очевидно, она одевается так быстро, как только может.
   - Я спущусь, посмотрю, готов ли твой завтрак, - сказала она и исчезла раньше, чем Хорнблауэр успел запротестовать.
   Он тщательно завязал шейный платок, надел сюртук, взглянул на часы, опустил их в карман и сунул ноги в башмаки. Убрал туалетные принадлежности в мешочек и затянул тесемки. Вчерашнюю рубашку, ночную рубашку и халат он сложил в лежавший наготове парусиновый мешок, сверху затолкал мешочек с туалетными принадлежностями. Потом оглядел комнату, проверяя, не забыл ли чего. Смотреть пришлось дольше, чем обычно - везде были разбросаны вещи Марии. Нетерпеливо распахнув занавески, он выглянул наружу - еще не начинало светать. С мешком в руках Хорнблауэр спустился по лестнице и вошел в гостиную.
   Там пахло затхлостью. Качающаяся под потолком лампа едва освещала комнату. Мария стояла у дальней двери.
   - Садись сюда, дорогой, - сказала она. - Завтрак сейчас будет.
   Она взялась за спинку стула, ожидая, пока он сядет.
   - Я сяду после тебя, - сказал Хорнблауэр. Не хватало только, чтоб Мария ему прислуживала.
   - О, нет, - сказала Мария. - Я должна позаботиться о твоем завтраке. Кроме этой старухи никто еще не встал.
   Она усадила его на стул. Хорнблауэр почувствовал на затылке ее губы и мгновенное касание щеки, но, раньше чем он успел схватить ее, протянув назад руки, Мария исчезла. В памяти осталось что-то среднее между шмыганьем и всхлипом. Открывшаяся кухонная дверь впустила запахи готовки, шипение сковороды и обрывок разговора между Марией и старухой. Потом Мария вернулась - судя по ее торопливым шагам, тарелка, которую она несла, была слишком горячей. Тарелка очутилась перед Хорнблауэром - на ней лежал огромный, еще шипящий бифштекс.
   - Вот, дорогой, - сказала она, придвигая ему остальную еду. Хорнблауэр в отчаянии смотрел на мясо.
   - Я купила его вчера специально для тебя, - гордо объявила Мария. - Я ходила в мясную лавку, пока ты плавал на судно.
   Хорнблауэр мужественно снес, что жена флотского офицера говорит "плавал". Так же мужественно надлежало отнестись и к бифштексу на завтрак. Он вообще не особенно любил бифштексы, а в таком волнении и вовсе не мог есть. Мрачно предвидел он свое будущее - если он когда-нибудь выйдет в отставку, если он когда-нибудь - как не трудно в это поверить - заживет в семье, то бифштекс ему будут подавать при каждом торжественном случае. Это была последняя капля - он чувствовал, что не может съесть ни кусочка, и в то же время не может обидеть Марию.
   - А твой где? - спросил он, оттягивая время.
   - О, не буду же я есть бифштексы. - По голосу Марии было ясно: она не допускает и мысли, что жена может питаться так же хорошо, как и муж. Хорнблауэр поднял голову и крикнул:
   - Эй, там, на кухне! Принесите еще тарелку - горячую!
   - О нет, милый, - сказала Мария, затрепетав, но Хорнблауэр уже встал и усаживал ее за стол.
   - Сиди, - сказал он. - Ни слова больше. Я не потерплю бунтовщиков в собственной семье.
   Служанка принесла тарелку. Хорнблауэр разрезал бифштекс на две части и отдал Марии большую.
   - Но, милый...
   - Я сказал, что бунта не потерплю,- проревел Хорнблауэр, передразнивая собственный грозный шканцевый голос.
   - О, Горри, милый, ты слишком добр ко мне. - Мария поднесла к глазам платок, и Хорнблауэр испугался, что она все-таки разрыдается. Но она положила руки на колени, выпрямилась и геройским усилием овладела собой. Хорнблауэр почувствовал прилив нежности. Он протянул руку и сжал ее ладонь.
   - Ну-ка я посмотрю, как ты ешь, - сказал он. Он говорил все тем же шутливо-грозным тоном, но в голосе его отчетливо проступала нежность.
   Мария взяла нож и вилку. Хорнблауэр последовал ее примеру. Он через силу проглотил несколько кусочков и так искромсал остальное, чтобы не казалось, будто он съел слишком мало. Потом отхлебнул пива - пиво на завтрак он тоже не любил, даже такое слабое, но догадывался, что старая служанка не имеет доступа к запасам чая.
   Внимание его привлек стук за окном. Конюх открывал ставни - за окном на мгновение мелькнуло его лицо, однако на улице было еще совсем темно. Хорнблауэр вынул часы - без десяти пять, а он приказал шлюпке ждать его в Салли-порт в пять. Мария видела, как он вынимал часы. Губы ее задрожали, глаза увлажнились, но она сдержала себя.
   - Я надену плащ, - сказала она и выбежала из комнаты. Вернулась она почти сразу, в сером плаще. Лицо ее закрывал капюшон. В руках она держала бушлат Хорнблауэра.
   - Вы нас покидаете, сэр? - спросила старая служанка, заходя в гостиную.
   - Да. Мадам рассчитается, когда вернется, - сказал Хорнблауэр. Он вытащил из кармана полкроны и положил на стол.
   - Спасибо большое, сэр. Счастливого пути вам, сэр, и призовых денег в изобилии. - Ее напевный голос напомнил Хорнблауэру, что она видела сотни флотских офицеров, уходивших из "Георга" в море. Быть может, она помнит еще Хаука и Боскавена.
   Хорнблауэр застегнул бушлат и взял мешок.
   - Я позову конюха, он проводит тебя обратно с фонарем, - сказал он заботливо.
   - О нет, не надо, пожалуйста, милый. Здесь так близко, и я знаю каждый камень, - взмолилась Мария. Это была правда, и он не стал настаивать.
   Они вышли на морозный утренний воздух. Даже после слабого света гостиной глазам пришлось привыкать к темноте. Хорнблауэр подумал, что, будь он адмиралом, даже известным капитаном, его не отпустили бы так запросто: трактирщик с женой наверняка встали и оделись бы, чтоб его проводить.
   Они свернули за угол и стали спускаться к Салли-порт. Хорнблауэр с неожиданной остротой осознал, что идет на войну. Заботы о Марии отвлекли его на время, но сейчас он снова поймал себя на том, что возбужденно сглатывает.
   - Дорогой, - сказала Мария. - У меня для тебя маленький подарок.
   Она что-то вынула из кармана плаща и вложила в его руку.
   - Это всего-навсего перчатки, дорогой, но с ними моя любовь, говорила она. - За такое короткое время я не могла сделать ничего получше. Я бы хотела тебе что-нибудь вышить - я бы хотела сделать что-нибудь достойное тебя. Но я шила их с тех самых пор как... как...
   Продолжать Мария не могла. Она выпрямилась, чтобы не расплакаться.
   - Я буду думать о тебе всякий раз, как буду их надевать, - сказал Хорнблауэр. Он надел перчатки, хотя с мешком в руках делать это было неудобно. Перчатки были очень красивые, толстые, шерстяные, с отдельными большим и указательным пальцами.
   - Они в точности на меня. Спасибо тебе за заботу, дорогая.
   Они дошли почти до причала. Скоро это испытание останется позади.
   - Семнадцать фунтов у тебя? - задал Хорнблауэр ненужный вопрос.
   - Да, спасибо, дорогой. Я боюсь, это слишком много...
   - И ты сможешь получать половину моего жалованья, - резко, чтобы не выдать своих чувств, продолжал Хорнблауэр. Потом, поняв, что говорил слишком уж резко, добавил: - Пора прощаться, милая.
   Он выдавил из себя это непривычное слово. Вода у пристани стояла высоко. Это означало, что сейчас прилив - он учитывал это, отдавая приказы. Стало быть, он сможет воспользоваться отливом.
   - Милый! - воскликнула Мария, поднимая к нему лицо.
   Он поцеловал ее. Снизу доносились мужские голоса и знакомый стук весел на банках: команда шлюпки их заметила. Мария слышала это не хуже Хорнблауэра и поспешно отняла холодные губы.
   - До свиданья, мой ангел.
   Больше не о чем было говорить, нечего делать. Конец одного короткого жизненного эпизода. Хорнблауэр повернулся прочь от Марии, прочь от мирной, штатской семейной жизни, к полной опасностей жизни военной.
   3
   - Стояние прилива и отлива, сэр, - объявил Буш. - Отлив начнется через десять минут. Якорь выбран до панера, сэр.
   - Спасибо, мистер Буш. - В сером предрассветном сумраке можно уже было различить лицо Буша. Рядом с Бушем стоял Провс, и. о. штурмана, старший штурманский помощник. Он наравне с Бушем претендовал на внимание капитана. Согласно адмиралтейским инструкциям. Провсу поручалось "вести судно из порта в порт под руководством капитана". Но из этого никак не следовало, что Хорнблауэр не должен предоставлять другим офицерам случая попрактиковаться - скорее наоборот. И вполне возможно, даже очень вероятно, что Провс, прослуживший на флоте тридцать лет, будет пытаться перехватить руководство судном у молодого и неопытного капитана.
   - Мистер Буш! - сказал Хорнблауэр. - Снимайтесь с якоря, пожалуйста. Возьмите курс, чтоб обойти косу.
   Стараясь не подавать виду, Хорнблауэр внимательно наблюдал за Бушем. Тот в последний раз огляделся по сторонам, прикидывая направление ветра и начинающегося отлива.
   - Приготовиться на шпиле, - скомандовал он. - Отдать передние паруса. Эй, наверху, отдать марсели.
   Хорнблауэр вдруг осознал, что может полностью положиться на Буша. Он мог бы с самого начала в нем не сомневаться и напрасно не доверял своим воспоминаниям двухлетней давности. Буш отдавал приказы через правильные промежутки времени. Когда подняли якорь, "Отчаянный" двинулся кормой вперед. Руль положили на борт, матросы на баке обтянули шкоты передних парусов, и корабль повернулся. Буш приказал выбрать шкоты до места и отправил матросов к брасам. Легкий ветер наполнил паруса, и корабль двинулся вперед, наклонившись всего на один-два градуса. В мгновение ока он набрал скорость, при которой судно уже слушается руля, и заскользил по воде, руль уравновешивал давление парусов - живое, прекрасное существо.
   Незачем вслух хвалить Буша, слишком уж простая операция - сняться с якоря. От того, что он снова на идущем по морю корабле, Хорнблауэру стало радостно. Матросы побежали наверх, ставить брамсели, потом нижние прямые паруса. Тут Хорнблауэр вспомнил.
   - Мистер Провс, пожалуйста, дайте мне подзорную трубу. Он поднял к глазу тяжелую подзорную трубу и направил ее за корму. Еще не совсем рассвело, и "Отчаянный" отошел примерно на милю от недавней стоянки. И все же Хорнблауэр сразу увидел, что искал, - одинокое серое пятнышко на пристани у самой воды. Возможно, мелькало что-то белое - может быть, Мария махала носовым платком, но в этом он не был уверен. Впрочем, он об этом и не думал. Всего-навсего одинокое серое пятнышко. Хорнблауэр посмотрел снова и опустил подзорную трубу - она была тяжелая и руки у него немного дрожали. Первый раз в жизни он уходил в море, оставляя на берегу кого-то, не безразличного к его судьбе.
   - Спасибо, мистер Провс, - сказал Хорнблауэр резко, возвращая подзорную трубу.
   Он знал, что должен быстро отвлечься, быстро найти, чем занять свои мысли. К счастью, у капитана на только что вышедшем в море корабле недостатка в заботах не бывает.
   - Ну, мистер Провс, - сказал он, глядя на пенистый след корабля и на разворот парусов. - Ветер пока не меняется. Мне нужен курс на Уэссан.
   - Уэссан, сэр. - У Провса было длинное скорбное лицо, как у мула. Он, не меняя выражения, переваривал полученную информацию.
   - Вы меня слышали, - с внезапным раздражением отрезал Хорнблауэр.
   - Да, сэр, - торопливо ответил Провс. - Уэссан, сэр. Есть, сэр.
   Конечно, было оправдание для его первой реакции. Никто на "Отчаянном", кроме самого Хорнблауэра, не знал, что в адмиральских приказах. Никто не знал даже, в какую точку земного шара они направляются. Упоминание Уэссана хоть немного сужало выбор. Исключались Северное и Балтийское моря, а так же Ирландия, Ирландское море и залив св. Лаврентия. Но оставалась Вест-Индия, мыс Доброй Надежды или Средиземное море - путь к ним ко всем проходил мимо Уэссана.
   - Мистер Буш! - сказал Хорнблауэр.
   - Сэр!
   - Можете отпустить подвахтенных и отправить матросов завтракать, когда сочтете нужным.
   - Есть, сэр.
   - Кто вахтенный офицер?
   - Карджил, сэр.
   - Значит, он отвечает за палубу.
   Хорнблауэр огляделся. Все в порядке, "Отчаянный" держит курс в сторону Ла-Манша. И все же что-то не так, что-то необычно. Постепенно Хорнблауэр осознал. Впервые за свою жизнь он покидал гавань в мирное время. Прежде, когда бы его судно ни выходило в плаванье, оно тут же подвергалось дополнительной опасности, помимо морских - в любую минуту на горизонте мог появиться неприятель, и через час команде пришлось бы драться, спасая себя и корабль. И опаснее всего был первый выход в море с только что набранной, недообученной командой - это был наиболее вероятный, и вместе с тем наименее удачный момент встретить неприятеля.
   Сейчас они выходили в море, ни о чем таком не тревожась. Это было необычное, новое ощущение - как и то, что он оставил позади Марию. Хорнблауэр силился отбросить мысль о жене - как раз в это время за правой раковиной промелькнул буй, и Хорнблауэр попытался оставить вместе с ним и воспоминания о Марии. С облегчением он увидел приближающегося Провса. Провс держал в руке клочок бумаги. Он взглянул на корабельный вымпел, затем на горизонт, пытаясь угадать погоду.
   - Курс зюйд-вест-тень-вест и полрумба к весту, сэр, - сказал он. Когда мы повернем оверштаг, то как раз сможем идти этим курсом в крутой бейдевинд.
   - Спасибо, мистер Провс. Можете отметить на доске.
   - Есть, сэр. - Провс был польщен таким доверием. Откуда ему знать, что Хорнблауэр, перебирая вчера вечером сегодняшние свои обязанности, проделал те же расчеты и пришел к тому же результату. Встающее солнце озарило зеленые холмы острова Уайт.
   - Вот буй, сэр,- сказал Провс.
   - Спасибо. Мистер Карджил! Поверните судно оверштаг, пожалуйста.
   - Есть, сэр.
   Хорнблауэр отошел на корму. Он хотел проследить не только, как Карджил будет управлять судном, но и как "Отчаянный" себя поведет. Когда начнется война, успех или поражение, свобода или плен не просто возможно, а наверняка будут зависеть от того, как "Отчаянный" поворачивает оверштаг, насколько послушно он приводится к ветру.
   Карджил был краснолицый, полнеющий человек лет тридцати. Он явно старался забыть, что за ним наблюдают одновременно капитан, первый лейтенант и штурман. Он стоял у штурвала, пристально глядя то вверх на паруса, то назад на кильватерную струю. Хорнблауэр заметил, что правая рука Карджила сжимается и разжимается. Это может быть признак нервозности, а может - просто привычный жест при расчетах. Вахтенные матросы стояли на постах. Пока все они были незнакомы Хорнблауэру - полезно будет понаблюдать и за ними.
   Карджил овладел собой и отдал первый приказ рулевому.
   - Руль под ветер! - закричал он. Не слишком громко - на середине команды голос его дрогнул.
   - Шкоты передних парусов! - Немногим лучше. В шторм это не пойдет, хотя сейчас матросам было слышно. Кливер и фор-марсель заполоскали.
   - Шкоты, галсы отдать.
   "Отчаянный" начал приводиться к ветру, вставая на ровный киль. Он поворачивался, поворачивался - неужели откажется приводиться?
   - Пошел контра-брас! Пошел!
   Сейчас все решится. Матросы свое дело знали - они споро вытравили булини и брасы левого борта и начали выбирать их с правого. Реи повернулись, но "Отчаянный" не желал слушаться. Он заартачился. Он замер, стоя прямо против ветра, потом увалился на два румба влево. Все паруса заполоскали, скорость была потеряна. Судно оказалось совершенно беспомощно.
   - Вот здорово было бы, окажись мы у подветренного берега, сэр, проворчал Буш.
   - Подождите, - сказал Хорнблауэр. Карджил оглянулся на него, ожидая приказа, и Хорнблауэру это не понравилось. Он предпочел бы, чтоб Карджил сам постарался исправить положение. - Продолжайте, мистер Карджил.
   Матросы вели себя хорошо. Никто не болтал, все ждали дальнейших распоряжений. Карджил барабанил пальцами по ноге, но для своего же блага он должен вывернуться без посторонней помощи. Хорнблауэр видел, как сплелись его пальцы, как он взглянул вперед, потом назад, и как, наконец, взял себя в руки. "Отчаянный" все быстрее двигался кормой вперед - ветер давил на его паруса спереди. Карджил решился.
   По его приказу руль переложили на левый борт, по следующему перебрасопили реи. "Отчаянный" некоторое время колебался, затем нехотя лег на правый галс и начал набирать скорость. Карджил в мгновение ока приказал повернуть штурвал в обратную сторону и выбрать брасы. Места хватало, вблизи не было опасного подветренного берега, можно было не торопиться, и Карджил подождал, пока все паруса вновь наполнятся и "Отчаянный" наберет достаточную скорость, чтоб хорошо слушаться руля. У Карджила даже достало выдержки позволить кораблю увалиться на лишний румб, чтоб хватило инерции вращения на следующую попытку, хотя Хорнблауэр и отметил с некоторым сожалением, что он все-таки немного поторопился. Сам Хорнблауэр подождал бы еще минуты две.
   - Шкоты передних парусов! - снова приказал Карджил. Его пальцы опять забарабанили.
   Но он все-таки не терял головы и отдавал приказы в правильной последовательности. "Отчаянный" начал приводиться к ветру. Выбрали шкоты и брасы. В какую-то парализующую секунду судно снова заартачилось, словно намеревалось, как и в прошлый раз, воспротивиться маневру. Но в этот раз инерция вращения была побольше, и в последние несколько секунд благоприятное сочетание ветра и волн развернуло-таки нос корабля на последние необходимые градусы. Он повернулся.
   - Круто к ветру! - приказал Карджил рулевому. В голосе его явно слышалось облегчение. - Фока-галс! Шкоты! Брасы!
   Закончив маневр, Карджил обернулся к старшим офицерам, ожидая выговора. Хорнблауэр чувствовал, что Буш готов высказать Карджилу все, что о нем думает. Буш искренне верил, что каждому пойдет на пользу жесточайшая выволочка по любому поводу, и обычно он был прав. Но Хорнблауэр внимательно следил за поведением "Отчаянного".
   - Продолжайте, мистер Карджил, - сказал он. Карджил с облегчением отвернулся, а Буш удивленно глянул на Хорнблауэра.
   - Слишком сильный дифферент на нос, - сказал Хорнблауэр. - Это мешает судну приводиться к ветру.
   Может быть, - с некоторым сомнением согласился Буш.
   Если нос погружен глубже, чем корма, корабль будет вести себя, как флюгер, упорно стараясь держаться кормой к ветру.
   - Это не годится, - сказал Хорнблауэр. - Надо так изменить дифферент, чтоб корма осела минимум на шесть дюймов. Что мы можем переместить на корму?
   - Ну... - начал Буш.
   Перед его внутренним взором возникли внутренности "Отчаянного", до отказа набитые припасами. Подготовить корабль к плаванью было подвигом Геракла - чтоб разместить все необходимое, пришлось приложить немалую изобретательность. Казалось, по-иному разложить припасы просто невозможно, и все же...
   - Может быть... - предложил Буш, и они мгновенно ушли в обсуждение.
   Подошел Провс, козырнул и доложил, что "Отчаянный" держит курс на Уэссан, так круто к ветру, как только может. Вполне естественно, что при упоминании Уэссана Буш навострил уши. Вполне естественно, что Провс немедленно включился в беседу об изменении дифферента. Чтоб дать место для ежечасного бросания лага, пришлось отойти в сторону. Ветер хлопал полами их сюртуков. Они в море - позади кошмарные дни и ночи подготовки к плаванию, позади - какое бы подобрать слово? - лихорадочные - да, пожалуй лихорадочные дни женитьбы. А это нормальная жизнь. Творческая жизнь делать из "Отчаянного" живой организм, совершенствовать и корабль, и его команду.
   Когда Хорнблауэр вернулся к действительности, Буш и Провс все еще обсуждали возможные изменения дифферента.