Форсит Кейт. Бездонные пещеры

   Карликовая сова Буба перелетала с ветки на ветку, озадаченно ухая. Зачем-ух мы-ух здесь-ух? Почему-ух не спим-ух?
   Я-ух только что-ух пообедала-ух, с улыбкой ухнула ей в ответ Изабо.
   Днем-ух надо-ух спать-ух, ухнула Буба.
   Это-ух тебе-ух, отозвалась Изабо. Я-ух не сова-ух.
   Пока-ух не сова-ух, грустно согласилась Буба. Она так и не смирилась с нежеланием Изабо принимать другой облик после последнего ужасного приступа колдовской болезни, и всегда пыталась уговорить Изабо снова полетать вместе с ней.
   Земля под ногами Изабо начала медленно понижаться. Она повисла на крепком суку и подтянулась, чувствуя грызущее беспокойство. Этот небольшой лесок был единственным невозделанным местом на много миль окрест, поскольку Блессем был краем лугов и зеленых изгородей. Если она не найдет какое-нибудь местечко, где можно высидеть все Испытание, могут пройти еще долгие месяцы, прежде чем ей представится следующая возможность.
   Она услышала журчание бегущей воды и воспрянула духом. Она пошла на звук, выйдя через тенистую дубовую рощицу на небольшую поляну, залитую солнечным светом. Изабо поняла, что она нашла свое место.
   Из расселины в западном склоне утеса бил родник кристально чистой воды, каскадом сбегая по холму и собираясь в небольшую заводь в центре рощицы. На ее поверхности плавали кувшинки, белые, малиновые и голубые, а по обеим сторонам, прямые, точно копья, торчали камыши. За ней простирался небольшой луг, где над зарослями диких трав и цветов порхали стаи пестрых бабочек. Боярышник в полном цвету стоял в кругу опавших белых лепестков, а в дальнем конце древнее тисовое дерево пьяно склонилось на одну сторону. Корни кривого тиса образовывали широкое сиденье на краю утеса, с которого длинными бледными кистями срывался поток. Обрамленная склоняющимися ветвями дубов, оттуда открывалась панорама на лежащую внизу долину, где над голубовато поблескивавшим озером к небу взмывали стены и башни Дан-Идена.
   Внезапно она заметила никси, сидящую на листе лилии и глядящую на нее любопытными блестящими глазами. Крошечное существо немедленно нырнуло обратно в заводь, но у Изабо радостно екнуло сердце. Она встала на солнце, с улыбкой подняв руки к небу.
   Здесь-ух? — спросила Буба.
   Здесь-ух, согласилась Изабо.
   Солнце еще только поднималось из-за леса, когда Изабо на следующее утро вернулась в дубовую рощу. Она была одна. Буба, пусть и очень неохотно, но все же согласилась дожидаться ее в окружавшем рощу лесу, чтобы Изабо смогла высидеть Испытание в одиночестве, как полагалось.
   Было очень тихо, трава на лугу клонилась под тяжестью росы, и единственным звуком были птичьи трели. Изабо принесла с собой большую охапку дров и тяжелую сумку, которую разобрала в душистой тени боярышника. Там оказались пять высоких свечей цвета заката, небольшой мешочек с солью и другой такой же с сушеной драконьей кровью, пучок сухих трав и цветов, несколько оловянных мисок, небольшая бутылочка с драгоценным маслом, тонкая книга в голубой обложке, буханка хлеба, бутыль с терновым вином, мешочек с небольшими красными яблоками и головка сыра, который Изабо сделала своими руками, чтобы быть уверенной, что в него добавлен сок цветов репейника, а не с пищеварительные соки ягнят.
   Аккуратно разложив все под боярышником, она села в уютных объятиях тисовых корней и поела в последний раз за следующие три дня, запив еду водой из родника. Вода была холодной и пахла землей и темнотой, и у Изабо свело горло.
   Пока Изабо ела, ее взгляд постоянно возвращался к голубой книжечке, которую она положила на землю. Мегэн дала ее Изабо накануне, крепко обняв ее и поцеловав между бровей.
   — Это твоя книга ученицы, Бо, — сказала она. — Теперь ты готова прочитать ее.
   Изабо не была так в этом уверена. Как-то раз Мегэн уже позволила ей прочитать несколько страниц, и Изабо пришлось пережить несколько неприятных минут. На страницах книги были скрупулезные записи о росте и успехах Изабо, а она знала, что была своенравным и непослушным ребенком, которому было куда интереснее лазать по деревьям, плавать с выдрами и играть с белками и донбегами, чем заниматься математикой, астрономией и историей.
   На книге лежало кольцо, вспыхивавшее горячим желтым огнем. Это был очень редкий камень, драконий глаз, который находили лишь в далеких горах, где жили драконы и где Изабо выросла. Внутри на кольце было выгравировано ее имя. Это был дар, который в день ее появления на свет преподнесли ей сами драконы.
   Камень был вставлен между двумя изящными однолепестковыми розами, а по ободку кольца был выгравирован узор в виде изогнутых стеблей, покрытых острыми шипами. Тот же узор повторялся и на броши, которой был сколот ее мягкий белый плед. Это была эмблема клана Мак-Фэйгенов, потомков Фудхэгана Рыжего, который летал с драконами и построил многие из великих башен ведьм, включая свои собственные, Башни Роз и Шипов, где и умер от руки своей сестры-близнеца, Сорхи Убийцы.
   Те, кто хотят сорвать розу, должны не бояться шипов, подумала Изабо и дрожащими пальцами взяла кольцо. Она повернула кольцо так, что камень поймал солнечный луч и вспыхнул желтым огнем, потом надела его на средний палец левой руки. С тех пор, как она вернулась в лоно Шабаша, ей запретили носить это кольцо, и она очень по нему скучала. Изабо очень надеялась, что уже скоро ей можно будет открыто носить свое кольцо колдуньи. Если в эти три дня все пойдет хорошо. Она вздохнула и улыбнулась, протирая кольцо подолом туники и в который раз восхищаясь его золотистым блеском. Лишь после этого она раскрыла книгу.
   Страницы были заполнены убористым бисерным почерком Мегэн. Буквы жались друг другу, часто заходя одна на другую, и Изабо нетерпеливо вздохнула, но как только она начала читать, складка между ее бровями разгладилась, и она полностью погрузилась в чтение. Книга рассказывала историю ее жизни, с того дня, когда Мегэн обнаружила новорожденную малышку в узловатых корнях дерева, служившего ей домом, до принятия Изабо в Шабаш в прошлом году. Изабо часто смеялась вслух, вспоминая свои проступки и детские глупости, а время от времени ее глаза наполнялись слезами. Один раз ей даже пришлось отложить книгу, с трудом проглотив тугой комок горя и сожаления, бессмысленного желания, чтобы все могло быть по-другому.
   Когда она закончила, солнце уже садилось за холм, и рощу пересекали длинные тени. Изабо завернула книгу и положила ее обратно в сумку, чувствуя, что голова у нее гудит от мыслей и воспоминаний, точно пчелиный улей. С большим трудом ей удалось вернуться к настоящему и к предстоявшей ей задаче. Изабо пришлось провести некоторое время с закрытыми глазами и руками, положенными на бедра ладонями вверх, пытаясь взять под контроль свое дыхание, а вместе с ним и ту неуловимую жизненную сущность, которую Хан'кобаны называли ко, безмолвное средоточие уверенности, скрывавшееся внутри нее.
   Наконец Изабо почувствовала себя достаточно безмятежной, чтобы продолжить. Она медленно разделась. Сначала Изабо сняла окаменевшую совиную лапу, висевшую на шнурке у нее на шее. Как и тонкие белые шрамы на ее лице, лапа была не эмблемой ведьм, а знаком ее хан'кобанского наследия и выучки. Она отложила ее в сторону, потом отстегнула чехол с длинным кинжалом, который всегда носила но поясе. Его рукоятка была вырезана в виде дракона со сложенными по бокам крыльями и сверкающими золотистыми глазами. Изабо потерла крошечные кристаллики драконьего глаза пальцем, потом осторожно положила нож на землю. Она расплела толстую косу, бронзово-рыжие кудри рассыпались по ее спине, и ими тут же принялся играть легкий ветерок. Самым последним она сняла длинное белое платье без единой пуговицы и крючка и аккуратно сложила его, оставшись полностью обнаженной и с босыми ногами.
   Войдя в заводь, она раздвинула кувшинки, открыв мутную зеленоватую воду. Под ногами захлюпал ил. Она невольно поджала пальцы ног, но продолжила продвигаться вперед, ощущая обжигающе холодное прикосновение воды к коже. Она легла на воду и долго лежала в струящемся облаке рыжих волос, глядя, как небо бледнеет, становясь прозрачным и зеленовато-голубым, а потом темнеет до фиолетового. Над горизонтом показалась Гладриэль, потом Магниссон с четко видными темными отметинами на боку. Свет двух лун покрыл поверхность заводи зыбкой серебристой рябью, и Изабо широко раскинула руки и ноги, глядя прямо в звездную бездну, раскинувшуюся в вышине над ней.
   Наконец она поднялась и вышла из воды, слегка дрожа. Она принялась хлестать себя ветками можжевельника и розмарина, потом насухо вытиралась грубым полотенцем до тех пор, пока кожа не загорелась. После этого она торжественно намазалась драгоценным маслом, смесью мурквоуда, боярышника, дягиля и розы, для ясновидения, дальновидения, дальнего пути и защиты от зла.
   Изабо уселась в объятия корней старого тиса. Она чувствовала себя очень чистой и очень уверенной. Глядя в ночь, она очистила свой разум от всех мыслей и чувств, напевая вполголоса:
   — Во имя Эйя, нашей матери и нашего отца, вы, Пряха, Ткачиха и Разрезающая Нить, ты, кто сеет семя, питает все живое и собирает урожай, почувствуй во мне течения морей и крови; почувствуй во мне бесконечную тьму и яркий свет; почувствуй во мне восхождение лун и планет, пути звезд и солнца; сними пелену, открой мои глаза посредством четырех стихий: ветра, камня, пламени и дождя; сними пелену, открой мои глаза посредством ясных небес и бурь, радуг и града, цветов и опадающих листьев, пламени и пепла, сними пелену, открой мои глаза, во имя Эйя, нашей матери и нашего отца, вы, Пряха, Ткачиха и Разрезающая Нить…
   Мало-помалу Изабо почувствовала, как растягивается, становится выше и тоньше, как будто кто-то тянул ее за веревку, протянутую через вершину ее черепа, сквозь основание ее позвоночника. Она росла из неба и из земли. Ее спинной мозг был деревцем, чьи ветви сплетались со звездами, ее корни уходили глубоко в землю. Она чувствовал почти неуловимый пульс планеты под ней, чувствовала, как становится все меньше и меньше в необъятности ночи, пока не превратилась в светящуюся пылинку в рокочущей темноте.
   Она падала в бездну ночи, сначала внезапными рывками, которым она изо всех сил старалась не сопротивляться, потом плавно, быстро, скользя вниз по расширяющейся спирали.
   В этом оцепенении, которая не была сном, в неподвижности, которая не была смертью, она пошла обратно по нити своей жизни. Ей казалось, что она несется по огромной винтовой лестнице, каменные ступени которой мерцали в ночи неземным светом. С каждым поворотом лестницы она все глубже входила в транс и оказывалась все дальше в собственном прошлом. Былые горести снова нахлынули на нее. Она увидела багровое, с вывалившимся языком лицо Маргрит Чертополох, выпившей яд, который сама же предназначала для Изабо. Маргрит протягивала к ней руки, умоляя о прощении, но с ее посиневших от удушья губ не сошло ни слова.
   Изабо хотела остановиться и попытаться успокоить бешено колотящееся сердце, вновь обратившись к своему ко, но лестница все вилась и вилась, и она мчалась по ней вниз, вниз, вниз.
   Она снова неслась на салазках по белой снежной глади и, обернувшись, увидела ледяного великана с копьем, нацеленным прямо на нее. Сердце у нее оглушительно заколотилось, и она отчаянно попыталась бежать. Ледяное копье полетело в нее. Она увидела чудовищный вал лавины, несущейся на нее, готовой вот-вот поглотить ее. Она снова взмыла в небо на крыльях совы. Ее обожгло невыносимое облегчение, острая радость освобождения от своего искалеченного неуклюжего тела и переселения в стремительное, свободное, уверенное тело совы, снежной львицы, беркута — любого животного, в которое она захотела бы превратиться. Тогда Изабо чувствовала лишь смятение. Сейчас она плакала и смеялась одновременно.
   Она летела вниз, сквозь кружащийся снег и вспыхивающее пламя, сквозь голод, холод и одиночество, сквозь утраты и страдания. Она видела, как Майя швырнула черную куклу в огонь, она видела, как Бронвин играет на флейте, а все ее игрушки танцуют и подпрыгивают вокруг нее. Изабо видела, как ее отец превратился из буйного неукротимого коня, брыкающегося и становящегося на дыбы, обратно в человека. Она видела свою мать, спящую в коконе волос, и себя саму, трясущую ее, упрашивающую ее проснуться. Почему-то это воспоминание пронзило ее более сильной болью, чем все предыдущие. Изабо почувствовала, как по щекам у нее катятся слезы, обжигающие ее душу, как будто ртутные. Мама…
   В этот миг Изабо поняла, как сильно ее всю жизнь мучило отсутствие матери, как ноющий зуб, который щупаешь и щупаешь языком, вздрагивая от боли, когда попадаешь в неудачное место, и который затихает, оставляя лишь тупую пульсацию, когда его оставляют в покое. Ни Изабо, ни Изолт никогда ни в чем не обвиняли Ишбель, стараясь не ворошить это ноющее сомнение, но только сейчас Изабо поняла, как глубоко ее ранило знание, что их мать предпочла найти спасение в своем странном зачарованном сне, вместо того, чтобы самой заботится о своих маленьких дочерях.
   Она видела, как Ишбель проснулась, оглядываясь вокруг, но на этот раз ее мать улыбнулась ей и обняла ее, назвав по имени. К удивлению и радости Изабо, на этот раз она увидела Ишбель в постели под балдахином, а не в гнезде ее собственных волос. Ее муж и отец Изабо, Хан'гарад, мирно спал рядом с ней. Поворот лестницы каким-то образом провел Изабо не только через время, но и через пространство, и эта Ишбель, которая ответила на ее нечленораздельный вскрик, была теперешней, а не прошлой. Все в порядке? — с тревогой спросила ее мать, и Изабо кивнула, утирая слезы неожиданного облегчения. Она прильнула к матери, но лестница уже уводила ее прочь.
   Она видела, как Лахлан поднял малышку Бронвин из лохани. С ее плавников стекала вода, чешуи перламутрово поблескивали. Он тряхнул ее, прошипев сквозь сжатые зубы: «Держи ее подальше от меня. Во имя бороды Кентавра, держи этого ули-биста подальше от меня и моего сына!» И Изабо схватила Бронвин на руки, сама не своя от страха.
   Маленькая девочка растворилась у нее в руках, превратившись в ничто. Изабо неслась по ступеням, сквозь горе и пламя самайнского восстания, сквозь болезненную путаницу ее горячечного путешествия в Риссмадилл. Видения сменяли друг друга с такой быстротой, что она еле успевала справиться с ураганом эмоций, но все же знала, что стремительно приближается к времени своей пытки. Она пыталась выйти из транса, покинуть лестницу, вернуться обратно в настоящее. Все было бесполезно. Ее неумолимо увлекло в то время, в тот миг, когда ее мир разлетелся на части и вновь сложился, искаженный и навсегда отравленный. Она увидела улыбку барона Ютты, склонившегося над ней, и в пароксизме стыда и ужаса она камнем полетела вниз, все глубже и глубже в бездну.
   Мир закружился вокруг нее, звезды и ночь промчались мимо головокружительными спиралями белого огня. Она падала так быстро, что не могла дышать, будто ее легкие сжимала рука какого-то жестокого великана. Видения мелькали одно за другим, как будто она видела их краем глаза, затуманенные и искаженные слезами. Тень дракона, закрывшая луну. Мегэн, прядущая шерсть и рассказывающая ей свои истории. Она сама, держащаяся за руку Мегэн и глядящая на мальчика со смеющимися темными глазами, крутящегося колесом быстрее, чем она умеет бегать. Потом она увидела себя новорожденную, лежащую в гнезде корней огромного дерева и зажимающую в крошечной ручонке кольцо с драконьим глазом.
   Ее увлекало все глубже. Красный хаос, наполненный криками и всхлипываниями, и тени драконьих крыльев. Невыносимое давление повсюду вокруг. Потом покой. Темнота. Парение. Она свернулась клубочком, не понимая, где находится. Единственным звуком было оглушительный отдаленный рокот, похожий на ритмичный плеск океана. Она отдыхала, наслаждаясь блаженным покоем, укачиваемая рокотом океана и ласково колышущимися волнами. И снова она почувствовала, как ее уносит, хотя так медленно, так ласково, что падение почти не ощущалось. Она вскрикнула, не желая уходить.
   Белое сияние. Свет, наполняющий ее уши и глаза, точно вода. Она падала, все быстрее и быстрее, мир бешено вращался вокруг нее. Она оторвалась от него и с пронзительным отдающимся эхом криком полетела сквозь неизмеримые пространства. Потом она увидела другие жизни, другие времена, хотя так неотчетливо, как будто смотрела сквозь матовое стекло, и сплетенные в необъятную спираль, простиравшуюся в обе стороны в бесконечность, как только что свитая нить.
   Озарение длилось лишь миг. Изабо оказалась в своем собственном теле и недоуменно открыла глаза. Был рассвет. Ей предстояло выдержать еще две ночи.
   Она снова выкупалась, безуспешно пытаясь смыть с себя пот и ужас ночи. Потом снова перечитала свою книгу ученицы, плача куда чаще, чем улыбаясь, и погладила кольцо с драконьим глазом, пытаясь вернуть свою вчерашнюю безмятежность. Она решительно пресекала все мысли о хлебе и сыре, черствеющих и плесневеющих в ее сумке, и о своем мягком и теплом пледе, в который ей так хотелось закутаться.
   Наступила и прошла ночь, сменившись днем, а потом еще одной ночью. Там, где Изабо было холодно, теперь ей стало жарко, как будто ее била лихорадка, а ее руки и ноги дрожали. Снова занялся рассвет, приветствуемый пронзительными криками птиц. День тянулся невыносимо медленно. Ее переполняли отвращение и жалость к себе, и она то оплакивала все свои ошибки, которые, казалось, была обречена повторять раз за разом, как будто она была собакой, бегающей на привязи по кругу и вращающей тяжелый вертел, то уже через миг кипела гневом и возмущением на всех, кого знала и любила, за то, что они не спасли ее.
   Ей снилась безумная, неистовая, безрассудная любовь, но она страшилась увидеть лицо мужчины, которого так отчаянно желала, боясь, что это окажется Лахлан или нечеловечески прекрасное лицо месмерда, поцелуем вытягивающего из нее жизнь, или, что было хуже всего, лицо барона Ютты, ласкающего ее одной рукой и одновременно причиняющего жгучую, невыносимую боль другой. Собрав все силы, она отогнала видение, обращаясь к Эйя и Пряхам, как будто древние избитые слова обладали силой зачеркнуть все зло, все горе. Но облегчение не пришло, ибо образовавшуюся бездну заполнили сны о войне, смерти и бушующих волнах, и у нее не осталось сил, чтобы вынырнуть из этих снов.
   Последняя ночь прошла как в густом тумане. Она показалась до странности короткой, как будто эти три дня причудливо исказились, растянувшись в начале и сжавшись в конце, как телескоп. И снова она видела странные сны о свернувшихся кольцами змеях, волнистых раковинах и аммонитах, и лестница все вилась и вилась, превращаясь во вращающийся черный смерч. Вода плескалась на ее глазах, образовывая воронку, засасывавшую ее, увлекавшую все глубже, глубже… потом она увидела прялку Мегэн, колесо которой делало круг за кругом, и отблески, отблески света на лезвиях гигантских ножниц, которые резали, резали, резали нить… Щелк-щелк, щелк-щелк, разрезая нить, обрывая жизнь…
   Изабо пришла в себя на рассвете третьего дня, дрожа от холода и усталости, со слипшимися от слез ресницами. Ей хотелось остаться там, где она сидела, свернувшись клубочком в узловатых объятиях старого тиса, пока не рассеется последний обрывок кошмара, но она встала и потянулась, потом умылась холодной водой. Она прошла слишком через многое, чтобы теперь все потерять.
   Когда с первыми лучами солнца колдун и три колдуньи торжественно вошли в дубовую рощу, Изабо была настолько готова, насколько вообще могла быть.
   На лугу на земле начертили круг и пентаграмму, выдрав всю траву так, что рисунок четко выделялся на фоне буйной зелени. В концах пятиконечной звезды стояли пять пурпурно-синих свечей, издававших сладкий запах мурквоуда, боярышника, дягиля и розы. В центре круга сложили костер, и Изабо, обнаженная, села в южном конце звезды, воткнув в землю у себя за спиной свой посох. Перед ней стояла свеча и чаша с водой.
   Колдуны медленно вошли в круг. Хранительница Ключа, Мегэн Повелительница Зверей, шла первой. На ней не было ничего, кроме восьми колец и сияющего диска Ключа. Следом за ней ковылял Гвилим Уродливый, тяжело опираясь на посох, за ним Аркенинг Грезящая, очень хрупкая старая женщина со смутной мечтательной улыбкой на морщинистом лице. Последней шла Нелльвин Сирена, колдунья, спасенная в Тирсолере. Все еще худая после нескольких лет, проведенных в заключении в Черной Башне, с очень длинной пепельной косой и внимательными серо-зелеными глазами, Нелльвин казалась очень настороженной и напряженной, но за последние несколько месяцев ее неестественная бдительность начала понемногу рассеиваться, обнаружив за собой удивительную силу и здравый смысл.
   Изабо замкнула за ними круг, потом сбрызнула линии водой, посыпала золой и солью, приговаривая:
   — Я благословляю и заклинаю тебя, о магический круг, кольцо силы, символ совершенства и постоянного обновления. Береги нас от бед, береги нас от зла, охраняй нас от вероломства, сохрани нас в своих глазах, о Эйя повелительница лун. Я благословляю и заклинаю тебя, о звезда духа, пентакль силы, символ огня и тьмы, света в глубинах космоса. Наполни нас своим темным огнем, своей пылающей тьмой, мы все твои сосуды, наполни нас светом.
   Гвилим и колдуньи склонили головы, сделав из пальцев знак благословения Эйя, и Изабо силой мысли зажгла свечи и костер. К небу начал подниматься сладковатый дым.
   — Сегодня я начертила пятиконечную звезду в круге, означающих пять стихий, пять чувств, голову с руками и ногами, а круг знаменует собой шестое чувство и Эйя, мать и отец всех нас, — немного нервозно сказала Изабо. — Я сложила костер из семи священных деревьев, а свечи выкрашены в синий цвет мудрости и скрытой силы и пурпурный цвет ясновидения, дальновидения и высших сфер сознания. Я умастила себя и свечи мурквоудом, боярышником, дягилем и розой. Да хранит нас Эйя.
   Мегэн кивнула, втыкая свой посох, украшенный резным узором в виде цветов и вьющихся лоз, в землю в северном конце звезды. Потом села на землю, скрестив ноги, вся окутанная массой длинных белоснежных волос. Все остальные тоже сели. Их лица были суровыми и какими-то зловещими. Изабо с тревогой гадала, что же она забыла.
   — Изабо Оборотень, ты подходишь к слиянию земли, воздуха, воды и огня. Готов ли твой дух?
   — Да будет мое сердце добрым, мой разум острым, мой дух храбрым. — Изабо произносила ритуальные слова с дрожью в голосе. Она действительно считала, что готова к Испытанию Колдуньи, но теперь вся ее уверенность была поколеблена.
   — Прошла ли ты трехдневное Испытание?
   Изабо кивнула, не в силах говорить. Она увидела, что за ней внимательно наблюдают, и постаралась скрыть, насколько она взволнована и потрясена.
   — Изабо, ты подходишь к пентаграмме и кругу с просьбой. Какова твоя просьба?
   — Постичь секреты Высшей Магии, научиться владеть Единой Силой с мудростью и твердостью, с мастерством и знанием. Быть достойной моего кольца колдуньи. Да будет мое сердце достаточно добрым, мой ум достаточно острым, мой дух достаточно храбрым.
   Она сложила в круг три уцелевших пальца левой руки и пересекла их одним пальцем правой. Остальные четверо повторили ее движение.
   Началось Испытание Огня. Оно должно было показаться Изабо очень легким. Она уже выполняла все эти задания раньше. Она смогла вызвать огонь и погасить его, она смогла использовать огонь как орудие, сковать при помощи него серебряную чашу, украшенную лунными камнями и опалами, и выгравировать на ней руны силы. Она смогла гадать по углям, смогла коснуться пламени и не почувствовать боли, смогла пройти по раскаленным головням и жонглировать огненными шарами, смогла ступить в пылающий костер и стоять в нем спокойно и хладнокровно, как под дождем. Она смогла сделать себе меч из пламени, смогла написать свое имя на камне при помощи тонкого шипящего голубого пера из огня.
   В конце концов она смогла сделать то, чего никогда не умела ни одна другая колдунья. Как однажды сказала ей старая кухарка Латифа, огонь был стихией превращений и метаморфоз. Он превращал живое дерево в золу, он потреблял воздух, испарял воду, обугливал землю и все ее плоды, превращал уголь в алмазы. Он дал Изабо возможность принимать другой облик. Изабо уже давно решила на Испытании Колдуньи превратиться в salamandra salamandra, огненную саламандру, которая в мифологии и науке ведьм считалась существом огня. В этом обличье она заползла в пылающий костер и села там, глядя на ведьм блестящими глазами, в которых отражались языки пламени.
   Испытание Огня должно было показаться Изабо очень легким. Она тщательно готовилась, упражнялась и скрупулезно планировала свое Испытание. Но ничто не подготовило ее к тому, что она подойдет к Испытанию с таким смятенным духом. Она не ожидала, что будет проходить Испытание Колдуньи, дрожа всем телом, сходя с ума от страха, зависти и сомнений в себе. Она не ожидала, что огнь взбунтуется у нее в ладони и хлестнет ее плетью из искр, как не ожидала и того, что какая-то искра в ее душе задрожит и потухнет, как это случилось после пытки и ее болезни, когда она много долгих месяцев боялась, что навсегда утратила силы. Изабо пришлось изо всех сил бороться весь долгий день, чтобы все пошло так, как она задумала, перед лицом непоколебимого молчания и суровости ее экзаменаторов.