Форсит Кейт. Бездонные пещеры

   Эффектный каскад прыжков, уверток и кувырков борцов заставил глаза солдат заблестеть от осторожного уважения. И снова Изолт захотелось объяснить, что все это было признаком юношеской самонадеянности и неопытности сражающихся Шрамолицых Воинов. Когда сходились в схватке воины семи шрамов, они почти не двигались, но если движение было сделано, то оно оказывалось внезапным и смертоносным, точно нападение гадюки. Изолт критическим глазом наблюдала за ними, уже зная, кто победит. Шест вылетел вперед с неожиданной силой, раздался глухой стук, за которым последовал стон, и один из противников тяжело рухнул наземь.
   Когда Шрамолицые Воины поклонились друг другу и Зажигающей Пламя и вышли из круга, Хан'гарад сделал знак остальным следовать за ним. Он медленно и церемониально прошествовал к кругу, встав перед костром Зажигающей Пламя.
   — Делайте все точно так же, как он, — вполголоса пробормотала Изолт, рассерженная на своего отца за то, что не удосужился объяснить своим спутникам обычаи Хан'кобанов. Когда Хан'гарад опустился прямо в грязь на колени перед старой женщиной, опустив голову и сложив руки, Мак-Синн на миг заколебался, сведя вместе густые брови. В конце концов он все-таки тоже встал на колени, и его свита последовала его примеру, хотя и с явной неохотой.
   Зажигающая Пламя поднесла два пальца ко лбу, потом к сердцу, потом провела ими по направлению к кольцу белых гор. Хан'гарад скрестил руки на груди и склонил голову. Изолт повторил а его ответ, и все остальные сделали то же самое.
   — Приветствую тебя, сын моей дочери, — сказала Зажигающая Пламя. Ее глаза влажно блестели, хотя все жесты были медленными, как того и требовал ритуал. — Добро пожаловать на нашу Встречу.
   — Приветствую тебя, Старая Мать, — с безграничным уважением сказал Хан'гарад. — Будет ли мне даровано твое благословение?
   Когда она сделала жест согласия, он поднялся и снова встал на колени у ее ног, низко склонив рогатую голову. Зажигающая Пламя подняла исчерченную голубыми дорожками вен худую руку и начертила в воздухе над головой Хан'гарада знак Белых Богов. Он поблагодарил ее поднялся, вернувшись туда, где стояли все остальные, глядя на происходящее во все глаза. Одна Изолт держала глаза опущенными, как полагается, ругая себя за то, что не догадалась предупредить остальных, чтобы не глазели так откровенно.
   — Приветствую тебя, дочь сына моей дочери, — сказала Зажигающая Пламя. Изолт ответила на ее приветствие и получила прабабкино благословение, сжав руку старой женщины и поцеловав ее, прежде чем вернуться на свое место. Зажигающая Пламя со строгой улыбкой приняла это идущее вразрез с обычаями проявление чувств и холодно оглядев остальных.
   — Кто эти невежливые чужаки? — осведомилась она, указывая на коленопреклоненных мужчин. — Кто они такие, что осмеливаются поднимать глаза на Зажигающую Пламя?
   — Пожалуйста, прости их невежество, Старая Мать, — тихо сказала Изолт. — Они не хотели выказать неуважения. В своей земле они благородные люди. Для них встать перед тобой на колени — знак величайшего уважения и почтения. Они чужаки среди нас, ничего не знающие об обычаях Народа Хребта Мира.
   — Скажи им, чтобы опустили глаза, или нам придется научить их почтительности, — с холодным гневом приказала Зажигающая Пламя.
   — Да, Старая Мать — отозвалась Изолт и обернулась к остальным. — Вы не должны смотреть на Зажигающую Пламя. Опустите глаза и не поднимайте их, пока она не позволит вам обратиться к ней.
   Мак-Синн сердито открыл рот, но Изолт со спокойной улыбкой предупредила его:
   — Моя прабабка разговаривает на нашем языке, милорд, и поймет все, что вы захотите сказать ей, когда придет время. А теперь, пожалуйста, опустите глаза.
   Он провел рукой по бороде и кивнул, уткнувшись взглядом в землю у своих ног.
   Зажигающая Пламя надменно оглядывала их до тех пор, пока не убедилась, что не осталось ни одного, кто не опустил бы глаза. Потом она сказала:
   — Зачем ты привела на встречу прайдов этих чужаков, Хан'дерин?
   Звук ее хан'кобанского имени поверг Изолт в смятение, но она, ни на йоту не отступая от ритуала, объяснила причины их появления, использовав все положенные церемониальные жесты и изо всех сил стараясь, чтобы ее лицо и голос ничем не выдали обуревавших ее эмоций.
   Хотя никто из множества слушавших Хан'кобанов не издал ни единого звука, она почувствовала, как они невольно встрепенулись, когда она попросила разрешения перейти горы.
   — Этот вопрос должны обсуждать Старые Матери и советы, — с холодной непререкаемостью в голосе приговорила Зажигающая Пламя. — Нас никогда раньше ни о чем подобном не просили. Ты просишь нас позволить армии неслыханной силы войти в наши земли, и единственной порукой за них будет твое слово.
   Изолт не верила своим ушам.
   — Ты сомневаешься в моем слове чести?
   — Ты многие годы жила вдали от нас, дочь сына моей дочери. Ты прожила среди белолицых варваров семь зим. Кто может сказать, что они обманом не вынудили тебя к бесчестию или что ты даже добровольно не склонилась к нему?
   Лицо Изолт вспыхнуло. Она поднялась, выхватила из-за пояса свой кинжал и одним уверенным стремительным движением метнула его. Мужчины позади нее ахнули и вскочили на ноги, но на лицах Зажигающей Пламя и остальных Хан'кобанов не дрогнул ни один мускул. Кинжал воткнулся прямо перед ногами Зажигающей Пламя, войдя в землю по самую рукоятку так, что та еще некоторое время дрожала от силы удара.
   — Я докажу свою честь и честь тех, кто со мной, кровью, если понадобится, — ответила Изолт торжественно.
   Зажигающая Пламя взглянула на кинжал, и ее сурово сжатые губы дрогнули в еле заметной улыбке.
   — Так тому и быть, — сказала она.
   Изолт склонила голову.
   — Это очень важные вопросы, — сказала Зажигающая Пламя. — Их не следует обсуждать перед всеми. Старые Матери и их советы встречаются сегодня вечером. Тогда мы и выслушаем ваш рассказ во всей полноте и правдивости. А пока добро пожаловать на нашу Встречу.
   — Спасибо, Старая Мать, сказала Изолт, и по ее знаку ее сопровождающие повторили ее жест, а потом отошли.
   Остаток дня Изолт провела, наблюдая за атлетическими состязаниями вместе с Мак-Синном и его людьми, стараясь как можно лучше объяснить им обычаи Хан'кобанов. Ее отца, отправившегося поприветствовать своих многочисленных старых друзей, убедили тоже занять место в боевом кругу, где он доказал, что за проведенные вдали от прайдов годы ничуть не растерял всех своих навыков. Когда зашло солнце, воины уступили место сказителям. Изолт получила разрешение переводить своим спутникам и была вознаграждена зрелищем того, как надменный прионнса рыдал над развязкой одной особенно трагической истории.
   — Истории Хан'кобанов почти всегда очень печальны, — сказала Изолт, когда Мак-Синн украдкой высморкался. — А те, которые не грустные, в основном сказания о героях, обычно о каких-нибудь сражениях или поиске имени. Если повезет, они расскажут историю о поиске имени моего отца. Это очень известная история. Его зовут повелителем драконов, потому что он, находясь в поиске имени, спас маленького дракончика, который оказался единственной дочерью королевы драконов. Если бы она погибла, то целая раса драконов могла бы вымереть, потому что она была последней самкой, достаточно молодой, чтобы произвести на свет потомство. В награду королева драконов даровала ему право называть ее по имени, что является невероятно высокой честью.
   Вскоре после этого в честь возвращения Хан'гарада к прайдам эта история действительно была рассказана.
   Потом, после безмолвного обмена жестами с Зажигающей Пламя, Изолт тихо попросила о чем-то сказителя, сидевшего в центре круга, и следующей он рассказал историю о том, как она сама получила свое имя. Хотя и не столь драматичный, как история Хан'гарада, это тем не менее был рассказ о великом бесстрашии и отваге, и Изолт с радостью заметила в глазах Мак-Синна и его людей новое уважение и понимание.
   Потом он рассказал о путешествии Изабо, предание о Многоликой. У Изолт были свои причины просить о том, чтобы рассказали именно эту историю, и она пристально наблюдала за лицами Прайда Боевых Кошек.
   Прайд Боевых Кошек всегда был злейшим врагом Прайда Огненного Дракона. После того, как Изолт отказалась от своих прав преемницы Зажигающей Пламя в пользу своей троюродной сестры Хан'катрин, между прайдами установился шаткий мир. Хан'катрин, такая же рыжеволосая и голубоглазая, как и сестры Изолт и Изабо, всегда заявляла, что это она истинная преемница, поскольку происходит из прямой линии дочерей. Изолт и Изабо были дочерьми внука Зажигающей Пламя, и если бы преемницей стала Изолт, то это означало бы нарушение тысячелетней традиции, по которой власть и обязанности Зажигающей Пламя переходили от матери к дочери. Назвав Хан'катрин своей преемницей, Зажигающая Пламя помирила враждующие прайды и позволила Изолт выйти замуж за Лахлана и искать свою судьбу вдали от Хребта Мира.
   Хан'катрин с большим трудом скрывала свой гнев и подозрения относительно внезапного возвращения Изолт, и теперь, когда сказитель рассказал историю о поиске имени Изабо, ее щеки горели, а глаза сверкали, точно две синих льдинки. Изабо нанесла молодой рыжеволосой воительнице позорное поражение в поединке чести, который Хан'катрин навязала ей в надежде убить одну из своих конкуренток. Теперь все знали, что на молодой преемнице божественной сути лежит гис перед Изабо. И, что, возможно, было еще более важным, Изолт подарила свое имя и имя своей сестры всему народу Хан'кобанов, а такое проявление доверия само по себе накладывало на них невидимый гис.
   Всю ночь они пировали, слушая одну историю за другой. Потом, когда костры уже почти догорели и все ребятишки, свернувшись на своих мехах, уснули, Старые Матери семи прайдов поднялись и отправились в лес, ведя за собой Шрамолицых Воинов, сказителей и шаманов. На всех были шкуры животных, а их лица покрывала свежая роспись, превращавшая их в грозные красно-бело-черные маски. Следом за ними шел Хан'гарад, молчаливый, как всегда, Изолт, и мрачный Линли Мак-Синн. Все остальные остались в уютном тепле костров.
   Высоко на скале, нависающей над рекой, под льдисто поблескивавшими звездами, состоялась истинная Встреча. Старые Матери уселись в круг, а Первые Воины, Первые Сказители и шаманы сгрудились вокруг них. Здесь Зажигающая Пламя была просто еще одной Старой Матерью, ничем не превосходящей остальных. Изолт стояла вместе с другими, пока шел совет — обсуждения торговли и охотничьих прав, размышления о том, что делать со снижением рождаемости и скверной погодой, сравнения видений шаманов и разбора многочисленных жалоб на неуважение и оскорблений.
   Наконец Изолт позволили говорить. Она встала и поклонилась всем Старым Матерям и поблагодарила их за то, что позволили обратиться к ним. Потом села, скрестив ноги, с очень прямой спиной и положив развернутые ладонями вверх руки на беда.
   — Мы просим позволения перейти Хребет Мира по делу огромной важности, — начала она. — Народ моря объявил войну против народа суши и неоднократно нападал на них, причиняя много горя и разрушений. Как вы знаете, правитель людей, мой супруг, хочет жить в мире с дружбе с людьми всех рас. Он протянул морскому народу руку дружбы, но лишь для того, чтобы получить в ответ жесточайшее оскорбление.
   Она рассказала, как им вернули посланника Ри, ужасно изувеченного. По кругу слушающих Хан'кобанов пробежал легкий гул — жители гор очень серьезно воспринимали военный этикет. Изолт объяснила, что они решили ударить по оплоту фэйргов с трех сторон одновременно, и эта стратегия была встречена вежливыми жестами одобрения. И лишь после этого, очень осторожно, она попросила у прайдов помощи.
   Совет мгновенно загудел, охваченный страхом и волнением. Многие более молодые воины восприняли эту идею с большим воодушевлением. Поскольку в последние годы большую часть разногласий улаживали на ежегодных Встречах, стычки стали редкостью. Всех их готовили к жизни воинов, но кроме гоблинов и огров, воевать им было не с кем. Однако многие более старшие воины решительно отклонили это предложение.
   — Кто будет охотиться? — спрашивали они. — Наши люди умрут с голоду.
   Когда в обсуждении настало затишье, Изолт коварно и с огромным почтением напомнила Прайду Серого Волка о том, как Изабо помогла одному из их детей выжить в поиске имени. Потом она напомнила Боевым Кошкам о гисе Хан'катрин перед Изабо и о том, как они преградили ей путь, когда она находилась под защитой Белых Богов. Боевые Кошки, пристыженные этим напоминанием, беспокойно заерзали. Хан'катрин сидела прямая, как стрела, вцепившись в свой пояс с оружием. Изолт встретилась с ней взглядом и почтительно склонила голову.
   — Я знаю, что моя сестра не потребовала уплаты долга чести. Для нее очень важны узы крови между нами, которые сделали нас врагами в прошлом и, будем надеяться, объединят нас в будущем.
   Изолт было очень нелегко сказать это. Она росла, считая троюродную сестру своим злейшим врагом. Они всегда пытались отыскать на поле битвы и убить друг друга. Иногда их схватки становились столь жестокими, что остальные воины расступались, чтобы посмотреть, понимая, что здесь замешана их честь, и никогда не вмешиваясь.
   Подобные вещи было нелегко забыть. Кроме того, Изолт неотступно преследовала мысль, что теперь она свободна от своего гиса перед Лахланом. Она отказалась от своего права на божественную суть Зажигающей Пламя ради того, чтобы быть с ним. Всю жизнь она считала, что ее судьба — быть Зажигающей Пламя, священным даром Белых Богов народу Хребта Мира. Она так до конца и не свыклась с этой потерей, хотя и приняла свой гис стойко, как и подобало Шрамолицей Воительнице. Освобождение от него было как внезапный глоток опьяняющей свободы. Всю жизнь стремиться к одной судьбе и внезапно оказаться перед другим, новым выбором стало для нее нелегким испытанием.
   В чистом пьянящем воздухе гор, где каждый их силуэт и каждая тень была ей такой родной и знакомой, та, другая жизнь казалась Изолт невыносимо ограниченной. Изолт была связана дворцовым этикетом, на нее косо смотрели за то, что она сражалась лучше многих мужчин, отказывалась носить корсеты и нижние юбки и прятала туго заплетенные волосы под шапочкой, точно служанка. Косные, годами не меняющиеся условности, принятые при дворе Лахлана, так выводили ее из себя, что ей хотелось визжать, но она лишь глотала свое недовольство и говорила спокойно и здраво, чтобы они волей-неволей были вынуждены прислушиваться к ней. Но все это время она тосковала по вольной и простой жизни Шрамолицых Воинов, где был важен не пол, а способности. Она скучала по обжигающе ледяному воздуху, по замиранию сердца, которое охватывало ее, когда она неслась вниз по бескрайнему крутому склону, по тому чувству товарищества, которое появлялось, когда ей удавалось добыть для своего прайда пищу, без которой они неминуемо погибли бы. Ей недоставало того трепета и уважения, которое Хан'кобаны испытывали перед ней, преемницей Зажигающей Пламя, потомком Рыжего. Она тосковала по положению избранницы жестоких богов.
   И все же Изолт с радостью пошла в объятия Лахлана. Она поняла и приняла гис, зная его цену. Она безумно горевала, когда его прокляли, и молилась всем возможным богам, чтобы он освободился от проклятия. Она любила троих своих малышей обыкновенной, ничем не примечательной и страстной любовью, как и все матери, и ощущала их отсутствие как потерю жизненно важного органа, как медленное умирание.
   Она очень злилась, уезжая от Лахлнана, но время и расстояние остудили эту злость. У нее было такое ощущение, как будто она балансирует на краю опасного склона, выбирая, в какую сторону ехать. Если она захочет, то может остаться в горах, опять жить со своим народом и вновь обрести утраченную свободу. Она может снова отобрать божественность у своей троюродной сестры, вернув себе положение преемницы Зажигающей Пламя, дара Белых Богов. Хан'катрин явно прочитала эти мысли, поскольку лицо у нее заледенело от подозрений.
   Но Изолт не была готова окончательно порвать с Лахланом, несмотря на то, что все еще не простила его. Мысль о расставании с детьми вызывала у нее невыносимую боль, и Изолт полюбила Мегэн, и свою сестру Изабо, и Дункана Железного Кулака, огромного капитана с переломанным носом и добрым сердцем. Оставить их всех было бы предательством, и она изо всех сил пыталась выбросить из головы мысли о свободе, сосредоточившись на задаче, которую поставили перед ней. Она дала Мак-Синну слово чести, что проведет его через горы, поэтому именно это и должна была сделать.
   Поэтому она вежливо беседовала со своей троюродной сестрой и пустила в ход всю свою дипломатичность, чтобы убедить Старых Матерей оказать им поддержку. Она позволила говорить Мак-Синну, переводя его слова. Гордый народ с сильнейшей, почти мистической привязанностью к своей земле и территории, Хан'кобаны понимали его стремление отвоевать свои владения. Очень многие из них делали жесты сочувствия, слушая, как он пытается выразить свои чувства, и Изолт видела, что идея оказать им помощь больше не кажется им столь неприемлемой.
   В конце концов она окольным путем вернулась обратно к Хан'катрин, поскольку считала ее ключевой фигурой в завоевании поддержки прайдов. Изолт напомнила совету о том, что сама Зажигающая Пламя происходит из длинной линии людей и что она верой и правдой служит народу снегов уже многие столетия. Она напомнила им, даже не говоря об этом, что как она сама, так и Изабо, отказались от своих прав на божественное наследие ради того, чтобы вернуться в мир людей. Этот долг нельзя не вернуть, намекнула она, и по глазам Хан'катрин поняла, что ее цель достигнута.
   Хан'катрин гордо поднялась, высоко держа свою огненно-рыжую голову.
   — Как бы ни решили Старые Матери, знай, что я иду с тобой и буду сражаться на твоей стороне, в уплату моего долга перед твоей сестрой, Многоликой.
   — Благодарю тебя, — отозвалась Изолт.
   Слова Хан'катрин как будто прорвали какую-то плотину, и еще множество молодых воинов повскакали на ноги и поклялись в том же самом, возглавляемые юным воином из Прайда Серого Волка, которому когда-то помогла Изабо.
   Старые Матери с тревогой на морщинистых лицах склонились друг к другу. Шаманов попросили бросить кости и предсказать будущее.
   Изолт знала, что ни одно важное решение не может быть принято без предсказания шаманов, и одновременно и ждала и страшилась этого момента. Все ее разумные слова обратятся в ничто, если шаманы выступят против нее. Но она жаждала знать, что ждет их впереди. В ее сердце царило такое смятение, что возможность заглянуть в будущее казалась ей спасением. Поэтому она напряженно смотрела, как шаманы вертели кость огра, решая, кому в эту ночь выпадет честь огласить волю Белых Богов.
   Избранником стал Отец Мудрости Прайда Снежного Льва, и Изолт испытала некоторое облегчение. Он не был так заинтересован в этом, как мать мудрости ее прайда или отец мудрости их врагов, Боевых Кошек. Она чуть расслабилась, глядя, как Отец Мудрости медленно и торжественно проносит вещие кости сквозь очищающий дым костра.
   Это был молодой мужчина, не старше тридцати зим, с худым угловатым лицом. Пляшущие отблески огня выхватывали из мрака его сосредоточенные черты, заставляя его глазницы казаться огромными впадинами. Его белая грива была туго стянута сзади, открывая выдающийся лоб, и его рога казались слишком массивными для длинной и тонкой шеи. Он носил мех ульца, как ребенок, но его лицо пересекали пять треугольных шрамов, а на шее у него висела лапа ворона. Изолт поняла, что он обладает большим могуществом.
   Долгое время стояла тишина. Поднялся ветер, и деревья зловеще зашелестели. В холодной черноте неба горели яркие звезды, а горы казались кольцом непроницаемой темноты. Отец Мудрости сжал кости в сложенных чашкой руках, склонив голову и закрыв глаза. Изолт задумалась, находился ли его дух еще в теле или парил в ночном небе высоко над их головами, став частью величественного круговорота солнц, планет и космоса. Внезапно он выкинул руки вперед, так что кости и камни, разлетевшись, упали в круг, который он нацарапал на земле. У зрителей вырвался вздох. Отец Мудрости открыл глаза, взглянув на образованный ими узор ничего не выражающими глазами.
   — Впереди лежит тьма, — сказал он после долгого напряженного молчания. — Круг полон тьмы смерти. Огонь принесет воду. Вода принесет смерть. А из затопляющей воды снова поднимется огонь, и он принесет жизнь. — Он умолк, нахмурившись и указав сначала на один узор из камней, потом на другой. — Тогда сны и явь столкнутся. Смерть будет до и смерть будет после, но в этот миг судьбы будут переломлены и сложатся заново.
   Он долго смотрел на узор, потом одним движением руки собрал кости и снова очистил их в дыму. Один камень он задумчиво покачал в руке. Это был моховой агат с окаменелым очертанием птичьего черепа, четко отпечатавшимся на его гладкой зеленой поверхности. Он взвесил его на ладони и неожиданно указал на Мак-Синна.
   — Он говорит, что ваша попытка не увенчается успехом, — перевела Изолт, — но если вы смиритесь с тем, что мир никогда уже не станет таким, как прежде, то найдете покой и достаток. Если вы попытаетесь заново сложить разбитый камень, то он раскрошится у вас в руке, но если вы заострите обломанные края, то сможете сделать наконечник стрелы.
   — Что все это значит? — недоуменно спросил Мак-Синн.
   — Это загадка, — сказала Изолт. — Она означает, что нужно принять то, что вы имеете, и сделать из этого что-то. Иначе вы потеряете все.
   На лице Мак-Синна отразилось отчаяние. Изолт сказала мягко:
   — Он видит впереди мир и достаток для вас, не забывайте. Возможно, это означает, что вы найдете положение вещей не таким, каким помните его, и что вам придется удовольствоваться разбитым камнем, а не целым. Не отчаивайтесь.
   Мак-Синн сжал брошь в виде увенчанной короной арфы в руке и ничего не ответил.
   Пока Отец Мудрости заканчивал очищать кости, убрав их обратно в свой мешочек и затянув завязки, собравшиеся Хан'кобаны вполголоса перешептывались. Изолт чувствовала, как сильно напряжено ее тело. Слова предсказателя оказались не столь положительными, как она надеялась, но смерть всегда была впереди, и совет знал это. Она терпеливо ждала. Старые Матери переговаривались, склонившись друг к другу, а Первые Воины выражали свое мнение выразительными жестами. В конце концов Зажигающая Пламя повернулась к ней и сказала:
   — Решено. Народ Белых Богов услышал их волю. Вы можете идти по нашей земле, а все воины, которые пожелают, могут сопровождать вас с нашего благословения.
   Изолт облегченно вздохнула. Она перевела ее слова Мак-Синну и увидела, как в его потухших глазах снова загорелся огонь. Он ударил кулаком по ладони и воскликнул:
   — Теперь мы непременно победим! Смерть фэйргам!
 
   Повсюду вокруг вздымались волны, взбивая морскую воду в белую пену. Отряд фэйргийских воинов быстро передвигался сквозь зеленую зыбь, время от времени выскакивая из воды с мощным ударом мускулистых хвостов. Принц Нила сидела верхом на шее своего морского змея, безучастно глядя на них. Хотя брызги переливались на солнце, точно россыпь морских алмазов, у него было такое ощущение, будто он находится в темном логове спрута и слизкие щупальца затягивают его все глубже и глубже.
   Он потерял свою Фанд, рабыню-полукровку, которая когда-то была его детской подружкой, а теперь стала его единственной любовью. Чтобы спасти его, она была вынуждена раскрыть свои телепатические способности перед его отцом, королем, и попала в руки жестоких и загадочных жриц Йора. Они сделали с ней нечто совершенно чудовищное, высосав из нее разум и душу и превратив ее в сосуд для грозных сил. От той девочки, которую он любил, не осталось ничего. Теперь каждый миг его жизни был наполнен черным отчаянием.
   Дело было не только в том, что он потерял Фанд. Его терзал жгучий стыд за то, что он не сумел спасти ее. Темная, как его горе и вина, и куда более ледяная, зловещая тень страха висела над ним повсюду, куда бы он ни пошел. Даже в его снах Нилу преследовали отголоски пения жриц. Каждую ночь он просыпался в холодном поту ужаса и лежал, страшась снова уснуть и страшась надвигающегося рассвета, не в силах забыть то, что видел и слышал. Прошедший месяц был самым трудным за всю его жизнь, хотя смерть еще четверых его старших братьев сделала его главой собственного отряда и владельцем собственного морского змея. Когда-то он был бы вне себя от радости. Сейчас все, что он ощущал, была тупая ноющая боль.
   Его братья погибли во время нападения на крепость людей на берегу южного моря. В тот раз Нила сражался под командованием своего отца, сражался с отчаянной свирепостью, хотя и знал, что эта атака обречена на поражение. То нападение потрясло его до глубины души. Убивать ради самозащиты или для того, чтобы согнать людей с удобного песчаного пляжа и дать усталым малышам провести ночь в безопасности было одним делом. Нападать же без предупреждения, безо всякой жалости умерщвляя детей, женщин и безоружных мужчин, которые лишь секунду назад беззаботно смеялись и танцевали — это уже было совершенно другое. Нила знал, что такое злодеяние может вызвать лишь ответную жестокость.
   И все же если бы он отказался сражаться, его казнили бы за трусость и неподчинение. Нила жаждал смерти. У него не было никакого желания жить без радости, любви и нежности. И все же он не хотел умирать такой постыдной смертью, с клеймом труса. Поэтому он пытался найти смерть на поле боя. В ту ночь погибло четверо его братьев, но Ниле как-то удалось остаться в живых, и за равнодушное безразличие к собственной жизни Нила наконец заслужил уважение отца и стал йака, всадником морского змея. Для фэйргийского воина не было более высокой чести, чем эта.