Страница:
— Ох, до чего же здесь уютно! — воскликнула Изабо, входя вслед за Эльфридой в комнату.
Ее багаж уже принесли из лодки, и еще одна болотница тихонько шлепала по комнате, распаковывая ее немногочисленную одежду и наливая в ванну душистую воду. Изабо поблагодарила ее и встала у окна, восхищаясь видом. Послышался детский смех, и две женщины обернулись и улыбнулись друг другу.
— Вот почему я так хочу, чтобы у Кукушонка было счастливое детство, — порывисто сказала Эльфрида. — И я знаю, что Айен чувствует то же самое. В каком-то смысле ему пришлось тяжелее, чем мне, потому что я по крайней мере знала, что мои родители любили меня. Моими мучителями были тюремщики, а не родная мать.
Изабо поколебалась, потом набралась духу и высказала то, что очень тревожило ее.
— Эльфрида, ведь Айен знает, да? Что это я убила его мать?
Эльфрида взглянула на нее с удивлением.
— Мы слышали историю о гибели Чертополох. Но я думала, что она погибла от собственной руки, а не от твоей.
— Но ведь это я поменяла местами вино, — сказала Изабо, чувствуя разрастающийся в груди комок тревоги.
Эльфрида улыбнулась ей.
— Но ведь это Маргрит положила яд в вино. Да, Айен знает. Думаю, она заслужила такую смерть, и должна сказать, что мы все вздохнули с облегчением. Теперь мы можем не бояться, что она снова попытается похитить у нас Кукушонка, к тому же она погибла не от руки Айена, что было бы ужасно, несмотря на все то зло, которое она ему причинила. Она с самого начала омрачала наше счастье, а теперь оно стало безоблачным, и за это мы оба очень благодарны тебе, правда.
— Ох, я так рада! — воскликнула Изабо. — Мне было бы очень больно, если бы Айен возненавидел меня!
Эльфрида положила прохладную ладонь на локоть Изабо.
— Он никогда не возненавидел бы тебя, Изабо. Единственным человеком, которого Айен ненавидел, была Маргрит, и поверь мне, она это заслужила. Так что не думай больше об этом. Мы хотим, чтобы тебе понравилось в Эрране. Завтра мы поедем кататься на лодках по реке, так что ты сможешь увидеть золотую богиню в цвету, а сегодня вечером мы устраиваем торжество в честь Ри. — Она отстранилась, и ее лицо окрасил легкий румянец. — Надеюсь, что ты не обидишься, Изабо, но я не могла не заметить, что у тебя нет нарядной одежды. Сегодня ты здесь как наша почетная гостья, а не как ведьма Шабаша, поэтому я принесла тебе несколько платьев, чтобы ты могла выбрать себе что-нибудь. Конечно, если ты предпочитаешь остаться в своем платье ведьмы, то, разумеется, никто не будет тебя принуждать, но я просто подумала…
Лицо Изабо засияло от радости.
— Ой, правда? — воскликнула она. — Нет, я с радостью надену что-нибудь праздничное! Дома, в Лукерсирее, у меня осталась другая одежда, но поскольку мы отправляемся на войну, я не стала ее брать.
Восторг Изабо явно обрадовал Эльфриду, и она повелительно хлопнула в ладоши. Через несколько минут в комнату вошла процессия болотниц, нагруженных грудами шелков и атласа всех цветов радуги, которые они разложили на кровати или развесили на карнизе.
— Они все принадлежали Маргрит, — сказала Эльфрида, — но большинство из них она ни разу не надевала. Швеи подгонят их под тебя.
Изабо не удержалась от радостного восклицания. Хотя она и была полноправным членом Шабаша Ведьм и, следовательно, привычна к аскетизму, любви к нарядам она не утратила. Как-то так выходило, что эта сторона ее характера никогда не находила полного выражения, и один вид этих роскошных материй и ярких цветов подействовал на нее, как глоток тернового вина.
Перемерив перед высокими зеркалами все наряды один за другим, Изабо наконец решила, что наденет на праздник этим вечером. Ее выбор пал на платье из атласа цвета слоновой кости с крошечными набивными малиновыми розами, золотыми лилиями и нежными веточками незабудок. Юбка была отделана бархатными лентами того же самого незабудково-голубого цвета, с голубым бархатным лифом и длинными плотно прилегающими рукавами с прорезями, сквозь которые проглядывали вставки из газа цвета слоновой кости. Расшитые золотом манжеты сужались на концах, скрывая искалеченные пальцы Изабо, а низкий вышитый вырез лифа смягчал гофрированный газ все того же бледного оттенка слоновой кости.
В тот вечер служанка Эльфриды одела Изабо и убрала волосы с ее лба, перевязав их очень простой лентой из голубого бархата, украшенной жемчугом, и позволив массе огненных кудрей свободно ниспадать по спине. Когда служанка наконец осталась довольна произведением своих рук, Изабо встала и взглянула на себя в зеркало. Впервые в жизни она выглядела как банприоннса. И, что показалось Изабо куда более важным, она выглядела очаровательной. Она улыбнулась своему отражению, поблагодарила служаку Эльфриды, взяла расшитую золотом крошечную сумочку, полагавшуюся к платью, и распрямила плечи. Почему-то теперь, когда она была одета так же, как и все остальные знатные дамы, встреча с Лахланом и его придворными пугала ее.
Спишь-ух? — спросила она у Бубы, устроившейся на спинке кресла с сонно повисшими кисточками на ушках.
Сплю-ух, согласилась маленькая сова. Ее круглые глаза уже сами собой закрывались.
Мегэн уже ждала ее в своей комнате, расположенной совсем рядом. Она тоже переоделась, облачившись в строгое платье из темно-зеленого бархата, оживленное лишь ее пледом и брошью с огромным изумрудом, скреплявшим плед на груди. Гита по своему обыкновению устроился у нее на плече, поблескивая чернильно-черными бусинками глаз. Его пушистый хвост был тщательно причесан. Мегэн, прищурившись, оглядела ее с головы до ног, сказав довольно язвительно:
— О, ты сегодня такая разодетая, моя Бо.
Изабо вспыхнула, но сказала со смехом:
— Ну, мне не так уж часто выпадает возможность принарядиться.
Она помогла старой колдунье подняться и предложила ей руку. Они медленно пошли по коридору, то и дело останавливаясь, чтобы восхититься какой-нибудь особенно изящной фарфоровой вазой или замысловатой резной шкатулкой, тем самым давая Мегэн передохнуть.
Спускаясь по широкой лестнице, они услышали гул разговоров, а потом, завернув за угол и ступив на последний пролет, увидели внизу огромный зал, забитый людьми. Там были одетые в синюю форму Телохранители Ри, личная гвардия Лахлана, возглавляемая Дунканом Железным Кулаком, который был еще и синаларом армии Ри.
Там были и лорды, одетые в свои фамильные тартаны, со своими офицерами и придворными. Самым важным из всех были Аласдер Гарри Киллигарри, дядя Мелиссы Ник-Танах и синалар ее армии, и Камерон Гатри Глениглз, синалар Ник-Эйслин. Ни Ник-Танах, ни Ник-Эйслин не поехали на войну, как и большинство эйлиананских женщин, подчиняясь традициям и оставляя сражения мужчинам. В результате этого большая часть толпы, собравшейся в зале, состояла из одних мужчин, а единственными женщинами были ведьмы и целительницы. Изабо хорошо знала и тех, и других, но они совершенно растворились в толпе, так что ей показалось, что она входит в море незнакомцев.
Когда Мегэн и Изабо появились на лестнице, толпа притихла, и многие уставились на них во все глаза, хотя не раз видели обеих ведьм раньше. Изабо заколебалась, внезапно оробев. Потом из толпы вышел Дайд и, предложив ей руку, помог ей спуститься по последним ступеням.
Как и на всех офицерах Ри, на нем был длинный синий плащ, заколотый на плече брошью со вставшим на дыбы оленем — эмблемой Телохранителей Ри. Его темные кудри были надежно спрятаны под синим беретом с кокардой, а синий килт колыхался при каждом его шаге. Он ничем не походил на того оборванца-циркача, которого она знала, и ее охватила внезапная застенчивость. Потом он озорно улыбнулся ей, и вся неловкость тут же исчезла.
— Пылающие яйца дракона, ты сегодня просто красавица, — сказал он. — Будь здесь Финн, она сказала бы, что ты выглядишь отлично, как козье дерьмо, утыканное лютиками.
Изабо рассмеялась.
— До чего же ты любезен, — подколола она его. — Теперь я понимаю, почему Лахлан обычно настаивает, чтобы ты путешествовал как циркач.
— Ну, он просто боится, что я произведу неизгладимое впечатление на всех дам, если буду все время находиться при дворе, — ответил он, озорно блестя глазами.
— Если таковы твои обычные комплименты, я могу вообразить то неизгладимое впечатление, которое ты производишь, — парировала Изабо. — Просто удивительно, как это твою гитару еще не разбили о твою собственную голову.
— Некоторые пытались, — признался он, — но среди них не было ни одной дамы. Думаю, это все были их мужья.
Изабо состроила гримаску.
— Если послушать твои речи, можно подумать, что ты отъявленный распутник, но я же знаю, что все это только болтовня, а не правда.
— Думаешь? — спросил он. — А откуда ты знаешь?
Изабо окинула его задумчивым взглядом.
— Теперь я колдунья и могу видеть, что делается в сердцах людей, — сказала она очень серьезно.
Щеки Дайда залила краска.
— Это правда? Тогда о чем я сейчас думаю? — осведомился он.
Изабо слегка улыбнулась.
— Может, я и колдунья, но я еще и банприоннса, и слишком хорошо воспитана, чтобы озвучивать подобные мысли, — наморщив нос, сообщила она.
Он вздрогнул и разразился смехом.
— Вот дерьмо драконье!
На этот раз вздрогнула Изабо.
— Как ты сказал?
— Это еще одно выражение нашей юной подруги Финн. Поверь мне, за несколько месяцев в ее обществе мы все поразительно расширили свой словарный запас. Она тоже банприоннса, и к тому же самая сквернословящая девушка из всех, кого я знаю. Если бы ты взяла с нее пример, то не колеблясь сказала бы, что у меня на уме.
Он подвел Изабо к тому месту, где стоял Лахлан со своими придворными. Изабо, со все еще пляшущими в глазах смешинками, сделала перед Ри грациозный реверанс. Он ответил ей коротким кивком, потом вышел вперед и предложил Мегэн руку. Старая колдунья разговаривала со своей старой подругой Энит Серебряное Горло, сидевшей в мягком кресле с привязанными к нему двумя длинными шестами, за которые кресло можно было поднимать и переносить. Но по жесту Лахлана Мегэн позволила своему пра-пра-пра-правнучатому племяннику проводить ее в зал. Айен и Эльфрида прошли следом, потом герцог Киллигарри предложил Изабо руку. Она приняла ее, глубоко уязвленная пренебрежением Лахлана.
Но вскоре досада Изабо прошла. Офицеры Лахлана наперебой пытались завладеть ее вниманием, бессовестно льстя ей и то и дело наполняя ее кубок вином и предлагая ей самые аппетитные кусочки жареного лебедя. Поскольку Изабо не ела мяса, эта уловка ничем не помогла им завоевать ее благосклонность, но она краснела и смеялась их комплиментам, возбужденно блестя голубыми глазами.
Все солдаты находились в приподнятом настроении. Они хвастались своими победами в Тирсолере, вспоминая бои и атаки, во всех подробностях описывая, как герои того похода сражались и победили. Хотя Лахлан присутствовал в большинстве их историй, он один из всех не участвовал во всеобщем веселье, и его смуглое лицо оставалось все таким же мрачным. Изабо пугающе часто ощущала на себе его тяжелый взгляд. Его хмурый вид напомнил ей о том времени, когда они впервые встретились и он сидел у ее костра и ел приготовленную ей кашу, глядя на нее с той же самой внимательной и непроницаемой осведомленностью. Она сразу почувствовала себя неуютно, кровь зашумела у нее в висках и отозвалась в кончиках пальцев легким покалыванием. Она изо всех сил старалась не обращать на него внимания, хотя ей и казалось, что между ними протянулась какая-то невидимая, почти ощутимая нить.
Дайд явно это заметил, поскольку часто переводил взгляд с одного на другую. В конце концов он придвинулся к Изабо ближе, часто кладя ладонь ей на локоть или касаясь ее плеча, чтобы привлечь ее внимание.
Как обычно, молодой граф не давал веселью за столом утихнуть ни на минуту, с таким неподражаемым артистизмом изображая героев своих историй, что казалось, будто они все столпились у него за плечами, говоря и действуя каждый за себя. В каждой истории, которую он рассказывал, сколь бы захватывающей или забавной она ни была, обязательно встречались трагические или пугающие моменты, поэтому все собравшиеся за высоким столом разрывались между ужасом, сочувствием, изумлением и напряженным ожиданием, затаив дыхание ожидая каждого его следующего слова. Точно так же увлеченная, как и все остальные, Изабо тем не менее не могла не заметить, как расчетливо Дайд играл на чувствах своих слушателей и с какой готовностью лорды давали себя увлечь. Большая часть веселой уверенности насчет предстоящего противоборства с фэйргами явно была простой бравадой.
Когда все тарелки убрали и внесли блюда с фруктами и сладостями, в центр зала поставили кресло Энит. Темнокожие болотники, прислуживавшие на пиру, принесли Дайду гитару, а Джею Скрипачу виолу. Бран радостно выскочил вперед, держа в руках свою маленькую серебряную флейту. Изабо подалась вперед. Она уже слышала, как Джей с Дайдом играли вместе в Бельтайн, и ей очень хотелось еще раз послушать их. Пения Энит она никогда не слышала, но знала, что старая циркачка обладает огромной силой. Слышать ее было огромной привилегией, поскольку она в последнее время так плохо себя чувствовала, что выступала очень редко.
В огромном зале послышалась музыка, и громкий гул разговоров постепенно улегся. Мелодия, нежная и печальная, западала в душу. Потом Энит чуть наклонилась вперед в своем кресле, приготовившись петь. Ее голос взмыл к сводчатому потолку, чистый и мелодичный, как у соловья.
Когда она замолчала, наступила долгая тишина, в конце концов разорвавшаяся бешеными аплодисментами. Изабо прижала пальцы к влажным глазам, не желая, чтобы кто-нибудь видел, как сильно эта песня растрогала ее. Она подняла голову и наткнулась на внимательный золотистый взгляд Лахлана, тут же почувствовав, как ее бледная кожа вспыхнула предательским румянцем.
Энит спела еще одну песню, на этот раз веселую и ритмичную, а потом ее сменил Дайд, затянувший волнующую военную балладу. Клюрикон Бран сменил свою флейту на небольшой круглый барабан. Столы начали пустеть, по мере того как люди уходили поговорить с другими или выходили на террасу, чтобы пропустить стаканчик виски, выкурить трубочку и поболтать.
Мегэн поднялась, чтобы поговорить с Энит, прежде чем ту унесут обратно в комнату, а Эльфрида отправилась поблагодарить своего повара за прекрасный пир. Изабо осталась за высоким столом вдвоем с Лахланом.
Повисло неловкое молчание. Изабо сказала робко:
— Я никогда раньше не слышала, как Энит поет. Правда, это просто чудесно?
Лахлан кивнул.
— Да, я ни разу не слышал никого, кто мог бы с ней сравниться.
Изабо мучительно пыталась придумать, что бы еще такое сказать. Ей пришло в голову, что она никогда не оставалась с Лахланом наедине с той их первой встречи много лет назад. Когда они встретились снова, он был мужем Изолт, а вскоре после этого стал и коронованным Ри. Она взглянула на него сквозь ресницы. Он угрюмо смотрел в свой кубок. Молчание явно не тяготило его.
Внезапно он поднял глаза, снова взглянув на нее. Смутившись и залившись краской, Изабо опустила глаза, уставившись на свои расшитые лилиями и розами колени.
— Тебе нравится мое платье? — ляпнула она первое, что пришло в голову. — Это Эльфрида мне дала. Правда, красивое?
— Очень красивое, — отозвался он со странной интонацией в голосе.
Каждой клеточкой чувствуя его пронзительный взгляд, она снова подняла глаза, потом отвела их. Пальцы ее здоровой руки нервно комкали салфетку.
— Ты совсем такая же, как когда мы впервые встретились, — внезапно сказал Лахлан еле слышно. — Твои волосы снова отрасли. Тогда, в первый раз, в лесу, они были очень длинными.
Изабо неловко провела рукой по волосам.
— Да, тогда они были до колен. Потом их совсем обстригли, когда у меня была лихорадка, после того, как… — Она запнулась.
— После того, как ты потеряла пальцы?
Щеки у Изабо заполыхали. Она непроизвольно натянула манжет на руку, спрятав в нем изувеченную ладонь. Лахлан протянул руку.
— Можно мне взглянуть?
Изабо заколебалась, потом медленно и неохотно протянула вперед левую руку. Он взял ее в свою, перевернув так, что она оказалась ярко освещенной. Там, где должны были находиться два меньших пальца, были две глубоких уродливых впадины, покрытых белыми рубцами. Остальные три пальца были искривленными и бесформенными, хотя с тех пор, как Изабо нырнула в Пруд Двух Лун, она снова могла ими пользоваться.
Лахлан провел по шрамам пальцем.
— Прости меня, — выдавил он с трудом. — Эта участь ждала бы меня, если бы ты не спасла меня тогда. Это меня должны были пытать.
Изабо отняла руку.
— Не могу сказать, что очень рада тому, что заняла твое место, — сказала она честно, — но я рада, что ты спасся. Ты и так тогда достаточно натерпелся.
Лахлан слегка кивнул.
— Но я очень об этом сожалею. Не думаю, чтобы я когда-либо говорил тебе это.
— Ты говорил, что не просил меня спасать тебя. — Воспоминание о негодовании заставило глаза Изабо вновь засверкать, и она впервые посмотрела прямо на него.
Он печально улыбнулся ей.
— Тогда я страшно злился на всех и вся, — сказал он. — Все, что я знал, это что я должен сбежать от Оула, отыскать Мегэн и свергнуть Колдунью. Мне было все равно, кого я смету на своем пути.
— А потом? — горячо спросила Изабо. — Ты всегда нападал на меня при первой же возможности!
Лахлан нахмурился и опустил глаза.
— Думаю, я был зол на тебя за то, что ты ввела меня в заблуждение. — Потом поднял глаза и сказал с ироничной улыбкой, — Кроме того, ты не можешь не понимать, что все это совершенно сбивало меня с толку. Вы с Изолт похожи как две капли воды. Когда я впервые увидел ее, я решил, что это ты, а когда я снова встретил тебя, ты могла бы быть ей.
— Да, могу себе представить, — сказала Изабо с принужденным смехом. Щеки у нее горели. — Надеюсь, теперь ты научился нас различать.
Его улыбка померкла.
— Да, конечно же.
Изабо нерешительно взглянула на него. Отчаянно подыскивая правильный жест или слово, она почувствовала, что к столу направляется Дайд, держа под мышкой гитару. Его черные глаза перескакивали с одного на другую. Она откинулась на спинку своего стула, внезапно осознав, что все это время они с Лахланом сидели, склонившись близко друг к другу. Ее щеки снова запылали.
Слегка нахмурившись, Дайд сказал Лахлану:
— Что-нибудь нужно, хозяин?
Лицо Лахлана было очень печальным.
— Спой песню, которую ты написал о моих братьях.
Дайд заколебался.
— Хозяин…
— Спой ее мне, Дайд.
Молодой граф кивнул и пошел обратно на свое место. Его лицо было встревоженным. Зазвучала печальная мелодия, потом Дайд начал петь. С потемневшим от вновь ожившего горя лицом Лахлан сделал слугам знак снова наполнить его кубок.
Когда песня закончилась, она поднялась и сказала, не глядя на Лахлана:
— Уже поздно, Ваше Высочество. Пожалуй, мне пора спать.
Лахлан кивнул, оторвавшись от созерцания остатков вина на дне своего бокала и сказав еле слышно:
— Спокойной ночи, Изабо.
— Спасибо, — ответила она и быстро вышла из зала, снова чувствуя, что слезы вот-вот задушат ее. Она не знала, что это так сильно подействовало на нее: то ли ее эмоциональная обнаженность с тех пор, как она прошла Испытание Колдуньи, то ли непривычная теплота Лахлана проникла сквозь все те латы, которыми она защищалась от него. Все, что она знала, это что все ее чувства находились в смятении.
Несмотря на то, что Изабо с большим трудом удалось успокоиться, в конце концов она уснула. В ясном свете следующего утра она могла лишь гадать, не был ли весь вчерашний накал страстей плодом ее воображения. Она снова облачилась в свое строгое белое одеяние, заплела волосы в тугую косу и повесила на шею шнурок с совиной лапой. С Бубой на плече она сошла по лестнице, и одна из бесшумно двигающихся служанок вывела ее на террасу.
Там стоял длинный стол, заставленный блюдами с фруктами, мисками с кашей и серебряными чайниками с обжигающе горячим чаем. Изабо сдержанно приветствовала тех, кто уже сидел за столом. Хотя большинство улыбнулось ей в ответ, Лахлан просто бросил на нее испытующий взгляд, прежде чем снова уткнуться в свою тарелку. Несмотря на его неприветливость, Изабо мгновенно почувствовала напряженность, бурлившую под внешне спокойной поверхностью.
Дайд вскочил и отодвинул для нее стул, поддразнив ее:
— Я вижу, прекрасная Бо со вчерашнего бала исчезла, снова уступив место суровой колдунье. Как ты, моя красавица?
Она села, проклиная про себя свою белую кожу, на которой опять выступил предательский румянец.
— Хорошо, спасибо, — ответила она и положила на свою тарелку несколько довольно странных на вид болотных плодов, покрытых толстой колючей кожицей, исколовшей ей все пальцы, пока она их чистила. Но мякоть внутри оказалась на удивление нежной и белой, источавшей восхитительный сладкий сок.
Айен сказал тепло:
— Сегодня замечательный день, Изабо Мы с Эльфридой хотели покататься по реке, посмотреть на золотую богиню, которая как раз сейчас цветет. Ты уже слышала о нашей золотой богине? Это цветок, такой же высокий, как ты, но, в отличие от тебя, всегда жадный до свежего мяса. Они плотоядные, ты знала об этом? Мои предки бросали ей незваных гостей, что отчасти объясняет дурную репутацию Эррана. Но она очень красива и стоит того, чтобы на нее посмотреть.
Он бросил лукавый взгляд на Дайда, сказав:
— Может, ты попробуешь медового вина, которым так славится Эрран, Изабо? Его делают из меда золотой богини. Я уверен, что Дайд, например, с радостью выпил бы его вместе с тобой.
Лахлан и Дайд вскинули головы — один нахмурясь, другой со смехом.
— Спасибо, но я уже пробовала медовое вино, — мрачно отозвалась Изабо.
— Правда? — осведомился Дайд. — И с кем же это, могу я поинтересоваться?
— Тебя это не касается, — с улыбкой парировала Изабо.
За столом зазвучали насмешливые замечания и смех. Дайд изобразил из себя смертельно раненного, схватившись за сердце и закатив глаза.
— Ох, какая жестокость, — укорил он ее. — Ну ничего, если ты однажды пила его, то захочешь попробовать его снова, и я, как всегда, к вашим услугам, миледи.
— Значит, я прикажу готовить лодки, — сквозь смех сказала Эльфрида. — Мегэн, ты поедешь с нами?
Лахлан внезапно поднялся.
— У нас нет времени на праздные развлечения, — сказал он резко. — Буду благодарен, если вместо этого ты прикажешь привести проводников. Я очень признателен за ваше гостеприимство, но нам пора трогаться в путь.
Ее багаж уже принесли из лодки, и еще одна болотница тихонько шлепала по комнате, распаковывая ее немногочисленную одежду и наливая в ванну душистую воду. Изабо поблагодарила ее и встала у окна, восхищаясь видом. Послышался детский смех, и две женщины обернулись и улыбнулись друг другу.
— Вот почему я так хочу, чтобы у Кукушонка было счастливое детство, — порывисто сказала Эльфрида. — И я знаю, что Айен чувствует то же самое. В каком-то смысле ему пришлось тяжелее, чем мне, потому что я по крайней мере знала, что мои родители любили меня. Моими мучителями были тюремщики, а не родная мать.
Изабо поколебалась, потом набралась духу и высказала то, что очень тревожило ее.
— Эльфрида, ведь Айен знает, да? Что это я убила его мать?
Эльфрида взглянула на нее с удивлением.
— Мы слышали историю о гибели Чертополох. Но я думала, что она погибла от собственной руки, а не от твоей.
— Но ведь это я поменяла местами вино, — сказала Изабо, чувствуя разрастающийся в груди комок тревоги.
Эльфрида улыбнулась ей.
— Но ведь это Маргрит положила яд в вино. Да, Айен знает. Думаю, она заслужила такую смерть, и должна сказать, что мы все вздохнули с облегчением. Теперь мы можем не бояться, что она снова попытается похитить у нас Кукушонка, к тому же она погибла не от руки Айена, что было бы ужасно, несмотря на все то зло, которое она ему причинила. Она с самого начала омрачала наше счастье, а теперь оно стало безоблачным, и за это мы оба очень благодарны тебе, правда.
— Ох, я так рада! — воскликнула Изабо. — Мне было бы очень больно, если бы Айен возненавидел меня!
Эльфрида положила прохладную ладонь на локоть Изабо.
— Он никогда не возненавидел бы тебя, Изабо. Единственным человеком, которого Айен ненавидел, была Маргрит, и поверь мне, она это заслужила. Так что не думай больше об этом. Мы хотим, чтобы тебе понравилось в Эрране. Завтра мы поедем кататься на лодках по реке, так что ты сможешь увидеть золотую богиню в цвету, а сегодня вечером мы устраиваем торжество в честь Ри. — Она отстранилась, и ее лицо окрасил легкий румянец. — Надеюсь, что ты не обидишься, Изабо, но я не могла не заметить, что у тебя нет нарядной одежды. Сегодня ты здесь как наша почетная гостья, а не как ведьма Шабаша, поэтому я принесла тебе несколько платьев, чтобы ты могла выбрать себе что-нибудь. Конечно, если ты предпочитаешь остаться в своем платье ведьмы, то, разумеется, никто не будет тебя принуждать, но я просто подумала…
Лицо Изабо засияло от радости.
— Ой, правда? — воскликнула она. — Нет, я с радостью надену что-нибудь праздничное! Дома, в Лукерсирее, у меня осталась другая одежда, но поскольку мы отправляемся на войну, я не стала ее брать.
Восторг Изабо явно обрадовал Эльфриду, и она повелительно хлопнула в ладоши. Через несколько минут в комнату вошла процессия болотниц, нагруженных грудами шелков и атласа всех цветов радуги, которые они разложили на кровати или развесили на карнизе.
— Они все принадлежали Маргрит, — сказала Эльфрида, — но большинство из них она ни разу не надевала. Швеи подгонят их под тебя.
Изабо не удержалась от радостного восклицания. Хотя она и была полноправным членом Шабаша Ведьм и, следовательно, привычна к аскетизму, любви к нарядам она не утратила. Как-то так выходило, что эта сторона ее характера никогда не находила полного выражения, и один вид этих роскошных материй и ярких цветов подействовал на нее, как глоток тернового вина.
Перемерив перед высокими зеркалами все наряды один за другим, Изабо наконец решила, что наденет на праздник этим вечером. Ее выбор пал на платье из атласа цвета слоновой кости с крошечными набивными малиновыми розами, золотыми лилиями и нежными веточками незабудок. Юбка была отделана бархатными лентами того же самого незабудково-голубого цвета, с голубым бархатным лифом и длинными плотно прилегающими рукавами с прорезями, сквозь которые проглядывали вставки из газа цвета слоновой кости. Расшитые золотом манжеты сужались на концах, скрывая искалеченные пальцы Изабо, а низкий вышитый вырез лифа смягчал гофрированный газ все того же бледного оттенка слоновой кости.
В тот вечер служанка Эльфриды одела Изабо и убрала волосы с ее лба, перевязав их очень простой лентой из голубого бархата, украшенной жемчугом, и позволив массе огненных кудрей свободно ниспадать по спине. Когда служанка наконец осталась довольна произведением своих рук, Изабо встала и взглянула на себя в зеркало. Впервые в жизни она выглядела как банприоннса. И, что показалось Изабо куда более важным, она выглядела очаровательной. Она улыбнулась своему отражению, поблагодарила служаку Эльфриды, взяла расшитую золотом крошечную сумочку, полагавшуюся к платью, и распрямила плечи. Почему-то теперь, когда она была одета так же, как и все остальные знатные дамы, встреча с Лахланом и его придворными пугала ее.
Спишь-ух? — спросила она у Бубы, устроившейся на спинке кресла с сонно повисшими кисточками на ушках.
Сплю-ух, согласилась маленькая сова. Ее круглые глаза уже сами собой закрывались.
Мегэн уже ждала ее в своей комнате, расположенной совсем рядом. Она тоже переоделась, облачившись в строгое платье из темно-зеленого бархата, оживленное лишь ее пледом и брошью с огромным изумрудом, скреплявшим плед на груди. Гита по своему обыкновению устроился у нее на плече, поблескивая чернильно-черными бусинками глаз. Его пушистый хвост был тщательно причесан. Мегэн, прищурившись, оглядела ее с головы до ног, сказав довольно язвительно:
— О, ты сегодня такая разодетая, моя Бо.
Изабо вспыхнула, но сказала со смехом:
— Ну, мне не так уж часто выпадает возможность принарядиться.
Она помогла старой колдунье подняться и предложила ей руку. Они медленно пошли по коридору, то и дело останавливаясь, чтобы восхититься какой-нибудь особенно изящной фарфоровой вазой или замысловатой резной шкатулкой, тем самым давая Мегэн передохнуть.
Спускаясь по широкой лестнице, они услышали гул разговоров, а потом, завернув за угол и ступив на последний пролет, увидели внизу огромный зал, забитый людьми. Там были одетые в синюю форму Телохранители Ри, личная гвардия Лахлана, возглавляемая Дунканом Железным Кулаком, который был еще и синаларом армии Ри.
Там были и лорды, одетые в свои фамильные тартаны, со своими офицерами и придворными. Самым важным из всех были Аласдер Гарри Киллигарри, дядя Мелиссы Ник-Танах и синалар ее армии, и Камерон Гатри Глениглз, синалар Ник-Эйслин. Ни Ник-Танах, ни Ник-Эйслин не поехали на войну, как и большинство эйлиананских женщин, подчиняясь традициям и оставляя сражения мужчинам. В результате этого большая часть толпы, собравшейся в зале, состояла из одних мужчин, а единственными женщинами были ведьмы и целительницы. Изабо хорошо знала и тех, и других, но они совершенно растворились в толпе, так что ей показалось, что она входит в море незнакомцев.
Когда Мегэн и Изабо появились на лестнице, толпа притихла, и многие уставились на них во все глаза, хотя не раз видели обеих ведьм раньше. Изабо заколебалась, внезапно оробев. Потом из толпы вышел Дайд и, предложив ей руку, помог ей спуститься по последним ступеням.
Как и на всех офицерах Ри, на нем был длинный синий плащ, заколотый на плече брошью со вставшим на дыбы оленем — эмблемой Телохранителей Ри. Его темные кудри были надежно спрятаны под синим беретом с кокардой, а синий килт колыхался при каждом его шаге. Он ничем не походил на того оборванца-циркача, которого она знала, и ее охватила внезапная застенчивость. Потом он озорно улыбнулся ей, и вся неловкость тут же исчезла.
— Пылающие яйца дракона, ты сегодня просто красавица, — сказал он. — Будь здесь Финн, она сказала бы, что ты выглядишь отлично, как козье дерьмо, утыканное лютиками.
Изабо рассмеялась.
— До чего же ты любезен, — подколола она его. — Теперь я понимаю, почему Лахлан обычно настаивает, чтобы ты путешествовал как циркач.
— Ну, он просто боится, что я произведу неизгладимое впечатление на всех дам, если буду все время находиться при дворе, — ответил он, озорно блестя глазами.
— Если таковы твои обычные комплименты, я могу вообразить то неизгладимое впечатление, которое ты производишь, — парировала Изабо. — Просто удивительно, как это твою гитару еще не разбили о твою собственную голову.
— Некоторые пытались, — признался он, — но среди них не было ни одной дамы. Думаю, это все были их мужья.
Изабо состроила гримаску.
— Если послушать твои речи, можно подумать, что ты отъявленный распутник, но я же знаю, что все это только болтовня, а не правда.
— Думаешь? — спросил он. — А откуда ты знаешь?
Изабо окинула его задумчивым взглядом.
— Теперь я колдунья и могу видеть, что делается в сердцах людей, — сказала она очень серьезно.
Щеки Дайда залила краска.
— Это правда? Тогда о чем я сейчас думаю? — осведомился он.
Изабо слегка улыбнулась.
— Может, я и колдунья, но я еще и банприоннса, и слишком хорошо воспитана, чтобы озвучивать подобные мысли, — наморщив нос, сообщила она.
Он вздрогнул и разразился смехом.
— Вот дерьмо драконье!
На этот раз вздрогнула Изабо.
— Как ты сказал?
— Это еще одно выражение нашей юной подруги Финн. Поверь мне, за несколько месяцев в ее обществе мы все поразительно расширили свой словарный запас. Она тоже банприоннса, и к тому же самая сквернословящая девушка из всех, кого я знаю. Если бы ты взяла с нее пример, то не колеблясь сказала бы, что у меня на уме.
Он подвел Изабо к тому месту, где стоял Лахлан со своими придворными. Изабо, со все еще пляшущими в глазах смешинками, сделала перед Ри грациозный реверанс. Он ответил ей коротким кивком, потом вышел вперед и предложил Мегэн руку. Старая колдунья разговаривала со своей старой подругой Энит Серебряное Горло, сидевшей в мягком кресле с привязанными к нему двумя длинными шестами, за которые кресло можно было поднимать и переносить. Но по жесту Лахлана Мегэн позволила своему пра-пра-пра-правнучатому племяннику проводить ее в зал. Айен и Эльфрида прошли следом, потом герцог Киллигарри предложил Изабо руку. Она приняла ее, глубоко уязвленная пренебрежением Лахлана.
Но вскоре досада Изабо прошла. Офицеры Лахлана наперебой пытались завладеть ее вниманием, бессовестно льстя ей и то и дело наполняя ее кубок вином и предлагая ей самые аппетитные кусочки жареного лебедя. Поскольку Изабо не ела мяса, эта уловка ничем не помогла им завоевать ее благосклонность, но она краснела и смеялась их комплиментам, возбужденно блестя голубыми глазами.
Все солдаты находились в приподнятом настроении. Они хвастались своими победами в Тирсолере, вспоминая бои и атаки, во всех подробностях описывая, как герои того похода сражались и победили. Хотя Лахлан присутствовал в большинстве их историй, он один из всех не участвовал во всеобщем веселье, и его смуглое лицо оставалось все таким же мрачным. Изабо пугающе часто ощущала на себе его тяжелый взгляд. Его хмурый вид напомнил ей о том времени, когда они впервые встретились и он сидел у ее костра и ел приготовленную ей кашу, глядя на нее с той же самой внимательной и непроницаемой осведомленностью. Она сразу почувствовала себя неуютно, кровь зашумела у нее в висках и отозвалась в кончиках пальцев легким покалыванием. Она изо всех сил старалась не обращать на него внимания, хотя ей и казалось, что между ними протянулась какая-то невидимая, почти ощутимая нить.
Дайд явно это заметил, поскольку часто переводил взгляд с одного на другую. В конце концов он придвинулся к Изабо ближе, часто кладя ладонь ей на локоть или касаясь ее плеча, чтобы привлечь ее внимание.
Как обычно, молодой граф не давал веселью за столом утихнуть ни на минуту, с таким неподражаемым артистизмом изображая героев своих историй, что казалось, будто они все столпились у него за плечами, говоря и действуя каждый за себя. В каждой истории, которую он рассказывал, сколь бы захватывающей или забавной она ни была, обязательно встречались трагические или пугающие моменты, поэтому все собравшиеся за высоким столом разрывались между ужасом, сочувствием, изумлением и напряженным ожиданием, затаив дыхание ожидая каждого его следующего слова. Точно так же увлеченная, как и все остальные, Изабо тем не менее не могла не заметить, как расчетливо Дайд играл на чувствах своих слушателей и с какой готовностью лорды давали себя увлечь. Большая часть веселой уверенности насчет предстоящего противоборства с фэйргами явно была простой бравадой.
Когда все тарелки убрали и внесли блюда с фруктами и сладостями, в центр зала поставили кресло Энит. Темнокожие болотники, прислуживавшие на пиру, принесли Дайду гитару, а Джею Скрипачу виолу. Бран радостно выскочил вперед, держа в руках свою маленькую серебряную флейту. Изабо подалась вперед. Она уже слышала, как Джей с Дайдом играли вместе в Бельтайн, и ей очень хотелось еще раз послушать их. Пения Энит она никогда не слышала, но знала, что старая циркачка обладает огромной силой. Слышать ее было огромной привилегией, поскольку она в последнее время так плохо себя чувствовала, что выступала очень редко.
В огромном зале послышалась музыка, и громкий гул разговоров постепенно улегся. Мелодия, нежная и печальная, западала в душу. Потом Энит чуть наклонилась вперед в своем кресле, приготовившись петь. Ее голос взмыл к сводчатому потолку, чистый и мелодичный, как у соловья.
Голос Энит задрожал и сорвался. Изабо почувствовала, что на глаза у нее навернулись слезы, а по коже бегают мурашки. В голосе Энит звенела такая тоска, что было невозможным поверить, что она не юная девушка, покинутая возлюбленным и мечтающая о смерти.
О боги, как хотелось бы опять
Мне юной чистой девушкою стать,
Хоть проку никакого нет о том мечтать,
Чему вовеки точно не бывать.
Тогда опять возлюбленный бы мой
Как прежде, ласков стал со мной,
Как нынче ласков он с совсем другой,
С той, что теперь зовет своей женой.
Ах, не хочу я больше быть живой,
Хочу лежать одна в земле сырой,
Чтоб я давным-давно была мертва,
А надо мной росла зеленая трава,
И шелестела тихо на ветру.
О боги, ну когда же я умру?
Когда она замолчала, наступила долгая тишина, в конце концов разорвавшаяся бешеными аплодисментами. Изабо прижала пальцы к влажным глазам, не желая, чтобы кто-нибудь видел, как сильно эта песня растрогала ее. Она подняла голову и наткнулась на внимательный золотистый взгляд Лахлана, тут же почувствовав, как ее бледная кожа вспыхнула предательским румянцем.
Энит спела еще одну песню, на этот раз веселую и ритмичную, а потом ее сменил Дайд, затянувший волнующую военную балладу. Клюрикон Бран сменил свою флейту на небольшой круглый барабан. Столы начали пустеть, по мере того как люди уходили поговорить с другими или выходили на террасу, чтобы пропустить стаканчик виски, выкурить трубочку и поболтать.
Мегэн поднялась, чтобы поговорить с Энит, прежде чем ту унесут обратно в комнату, а Эльфрида отправилась поблагодарить своего повара за прекрасный пир. Изабо осталась за высоким столом вдвоем с Лахланом.
Повисло неловкое молчание. Изабо сказала робко:
— Я никогда раньше не слышала, как Энит поет. Правда, это просто чудесно?
Лахлан кивнул.
— Да, я ни разу не слышал никого, кто мог бы с ней сравниться.
Изабо мучительно пыталась придумать, что бы еще такое сказать. Ей пришло в голову, что она никогда не оставалась с Лахланом наедине с той их первой встречи много лет назад. Когда они встретились снова, он был мужем Изолт, а вскоре после этого стал и коронованным Ри. Она взглянула на него сквозь ресницы. Он угрюмо смотрел в свой кубок. Молчание явно не тяготило его.
Внезапно он поднял глаза, снова взглянув на нее. Смутившись и залившись краской, Изабо опустила глаза, уставившись на свои расшитые лилиями и розами колени.
— Тебе нравится мое платье? — ляпнула она первое, что пришло в голову. — Это Эльфрида мне дала. Правда, красивое?
— Очень красивое, — отозвался он со странной интонацией в голосе.
Каждой клеточкой чувствуя его пронзительный взгляд, она снова подняла глаза, потом отвела их. Пальцы ее здоровой руки нервно комкали салфетку.
— Ты совсем такая же, как когда мы впервые встретились, — внезапно сказал Лахлан еле слышно. — Твои волосы снова отрасли. Тогда, в первый раз, в лесу, они были очень длинными.
Изабо неловко провела рукой по волосам.
— Да, тогда они были до колен. Потом их совсем обстригли, когда у меня была лихорадка, после того, как… — Она запнулась.
— После того, как ты потеряла пальцы?
Щеки у Изабо заполыхали. Она непроизвольно натянула манжет на руку, спрятав в нем изувеченную ладонь. Лахлан протянул руку.
— Можно мне взглянуть?
Изабо заколебалась, потом медленно и неохотно протянула вперед левую руку. Он взял ее в свою, перевернув так, что она оказалась ярко освещенной. Там, где должны были находиться два меньших пальца, были две глубоких уродливых впадины, покрытых белыми рубцами. Остальные три пальца были искривленными и бесформенными, хотя с тех пор, как Изабо нырнула в Пруд Двух Лун, она снова могла ими пользоваться.
Лахлан провел по шрамам пальцем.
— Прости меня, — выдавил он с трудом. — Эта участь ждала бы меня, если бы ты не спасла меня тогда. Это меня должны были пытать.
Изабо отняла руку.
— Не могу сказать, что очень рада тому, что заняла твое место, — сказала она честно, — но я рада, что ты спасся. Ты и так тогда достаточно натерпелся.
Лахлан слегка кивнул.
— Но я очень об этом сожалею. Не думаю, чтобы я когда-либо говорил тебе это.
— Ты говорил, что не просил меня спасать тебя. — Воспоминание о негодовании заставило глаза Изабо вновь засверкать, и она впервые посмотрела прямо на него.
Он печально улыбнулся ей.
— Тогда я страшно злился на всех и вся, — сказал он. — Все, что я знал, это что я должен сбежать от Оула, отыскать Мегэн и свергнуть Колдунью. Мне было все равно, кого я смету на своем пути.
— А потом? — горячо спросила Изабо. — Ты всегда нападал на меня при первой же возможности!
Лахлан нахмурился и опустил глаза.
— Думаю, я был зол на тебя за то, что ты ввела меня в заблуждение. — Потом поднял глаза и сказал с ироничной улыбкой, — Кроме того, ты не можешь не понимать, что все это совершенно сбивало меня с толку. Вы с Изолт похожи как две капли воды. Когда я впервые увидел ее, я решил, что это ты, а когда я снова встретил тебя, ты могла бы быть ей.
— Да, могу себе представить, — сказала Изабо с принужденным смехом. Щеки у нее горели. — Надеюсь, теперь ты научился нас различать.
Его улыбка померкла.
— Да, конечно же.
Изабо нерешительно взглянула на него. Отчаянно подыскивая правильный жест или слово, она почувствовала, что к столу направляется Дайд, держа под мышкой гитару. Его черные глаза перескакивали с одного на другую. Она откинулась на спинку своего стула, внезапно осознав, что все это время они с Лахланом сидели, склонившись близко друг к другу. Ее щеки снова запылали.
Слегка нахмурившись, Дайд сказал Лахлану:
— Что-нибудь нужно, хозяин?
Лицо Лахлана было очень печальным.
— Спой песню, которую ты написал о моих братьях.
Дайд заколебался.
— Хозяин…
— Спой ее мне, Дайд.
Молодой граф кивнул и пошел обратно на свое место. Его лицо было встревоженным. Зазвучала печальная мелодия, потом Дайд начал петь. С потемневшим от вновь ожившего горя лицом Лахлан сделал слугам знак снова наполнить его кубок.
Изабо молча слушала, чувствуя, как по спине у нее бегают мурашки. Песня была такой красивой и такой печальной, что она не могла не почувствовать сострадания к молодому Ри, чью жизнь разрушила Майя и ее козни. Ничего удивительного, что Лахлан так ненавидел фэйргов, убивших его отца и всех троих братьев.
Четыре брата когда-то жили,
Четыре брата крепко дружили,
Вместе учились и вместе шалили,
Горе и радость друг с другом делили.
О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Оставив меня одного?
Где же вы, братья мои?
Незнакомка юная мимо проезжала,
Красотой своей вокруг всех очаровала.
Кожа как пена морская бледна,
И черных волос шелковистых волна.
О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Сердце навек мне разбив?
Где же вы, братья мои?
На старшего брата чары наложила,
И без памяти ее мгновенно полюбил он.
В ту же неделю и свадьбу сыграли,
А младшие братья безмолвно страдали.
О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Оставив меня одного?
Где же вы, братья мои?
Темной ночью она в их спальню вошла,
Колдовское зеркало к их лицам поднесла.
И ни одного из них она не пощадила,
В черных дроздов всех троих оборотила.
О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Сердце навек мне разбив?
Где же вы, братья мои?
Тщетно пытались два брата улететь,
Нет, не суждено им больше песни петь.
Быстро ее ястреб их во тьме ночной догнал
И когтями острыми в клочья разорвал.
О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Оставив меня одного?
Где же вы, братья мои?
Лишь самый младший отчаянно крыльями бил,
И старый дуб его в своих ветвях укрыл.
Целых пять лет был он в теле дрозда заточен,
Прошлую жизнь вспоминая, как радостный сон
О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Сердце навек мне разбив?
Где же вы, братья мои?
Когда песня закончилась, она поднялась и сказала, не глядя на Лахлана:
— Уже поздно, Ваше Высочество. Пожалуй, мне пора спать.
Лахлан кивнул, оторвавшись от созерцания остатков вина на дне своего бокала и сказав еле слышно:
— Спокойной ночи, Изабо.
— Спасибо, — ответила она и быстро вышла из зала, снова чувствуя, что слезы вот-вот задушат ее. Она не знала, что это так сильно подействовало на нее: то ли ее эмоциональная обнаженность с тех пор, как она прошла Испытание Колдуньи, то ли непривычная теплота Лахлана проникла сквозь все те латы, которыми она защищалась от него. Все, что она знала, это что все ее чувства находились в смятении.
Несмотря на то, что Изабо с большим трудом удалось успокоиться, в конце концов она уснула. В ясном свете следующего утра она могла лишь гадать, не был ли весь вчерашний накал страстей плодом ее воображения. Она снова облачилась в свое строгое белое одеяние, заплела волосы в тугую косу и повесила на шею шнурок с совиной лапой. С Бубой на плече она сошла по лестнице, и одна из бесшумно двигающихся служанок вывела ее на террасу.
Там стоял длинный стол, заставленный блюдами с фруктами, мисками с кашей и серебряными чайниками с обжигающе горячим чаем. Изабо сдержанно приветствовала тех, кто уже сидел за столом. Хотя большинство улыбнулось ей в ответ, Лахлан просто бросил на нее испытующий взгляд, прежде чем снова уткнуться в свою тарелку. Несмотря на его неприветливость, Изабо мгновенно почувствовала напряженность, бурлившую под внешне спокойной поверхностью.
Дайд вскочил и отодвинул для нее стул, поддразнив ее:
— Я вижу, прекрасная Бо со вчерашнего бала исчезла, снова уступив место суровой колдунье. Как ты, моя красавица?
Она села, проклиная про себя свою белую кожу, на которой опять выступил предательский румянец.
— Хорошо, спасибо, — ответила она и положила на свою тарелку несколько довольно странных на вид болотных плодов, покрытых толстой колючей кожицей, исколовшей ей все пальцы, пока она их чистила. Но мякоть внутри оказалась на удивление нежной и белой, источавшей восхитительный сладкий сок.
Айен сказал тепло:
— Сегодня замечательный день, Изабо Мы с Эльфридой хотели покататься по реке, посмотреть на золотую богиню, которая как раз сейчас цветет. Ты уже слышала о нашей золотой богине? Это цветок, такой же высокий, как ты, но, в отличие от тебя, всегда жадный до свежего мяса. Они плотоядные, ты знала об этом? Мои предки бросали ей незваных гостей, что отчасти объясняет дурную репутацию Эррана. Но она очень красива и стоит того, чтобы на нее посмотреть.
Он бросил лукавый взгляд на Дайда, сказав:
— Может, ты попробуешь медового вина, которым так славится Эрран, Изабо? Его делают из меда золотой богини. Я уверен, что Дайд, например, с радостью выпил бы его вместе с тобой.
Лахлан и Дайд вскинули головы — один нахмурясь, другой со смехом.
— Спасибо, но я уже пробовала медовое вино, — мрачно отозвалась Изабо.
— Правда? — осведомился Дайд. — И с кем же это, могу я поинтересоваться?
— Тебя это не касается, — с улыбкой парировала Изабо.
За столом зазвучали насмешливые замечания и смех. Дайд изобразил из себя смертельно раненного, схватившись за сердце и закатив глаза.
— Ох, какая жестокость, — укорил он ее. — Ну ничего, если ты однажды пила его, то захочешь попробовать его снова, и я, как всегда, к вашим услугам, миледи.
— Значит, я прикажу готовить лодки, — сквозь смех сказала Эльфрида. — Мегэн, ты поедешь с нами?
Лахлан внезапно поднялся.
— У нас нет времени на праздные развлечения, — сказал он резко. — Буду благодарен, если вместо этого ты прикажешь привести проводников. Я очень признателен за ваше гостеприимство, но нам пора трогаться в путь.