— Если я буду довольна тобой, Изабо Ник-Фэйген, возможно, я даже дам тебе моего малыша. Обещаю, ты останешься им довольной.
   Изабо ничего не сказала, опустив глаза и страшно смущенная тем, что горячий румянец, заливший ее щеки, выдал ее.
   Маргрит рассмеялась.
   — Неужели я смутила тебя? — Она снова рассмеялась и оттолкнула пажа, похлопав по его обтянутым шелком ягодицам. — Давай, уходи! Я позову тебя, когда захочу.
   — Да, миледи, — отозвался он, отставляя поднос на маленький столик и кланяясь.
   — Ты тоже можешь идти, Кувалда. Я хочу, чтобы флот был готов к отплытию с рассветным отливом.
   — Но миледи…
   — Прочь, прочь! Думаешь, я не справлюсь с этой девчушкой, которая краснеет от одной мысли о совокуплении с мужчиной?
   — Хорошо, миледи, как вам будет угодно. — Пират небрежно поклонился колдунье и вышел из комнаты.
   — Ну, Изабо Ник-Фэйген, если ты станешь моей ученицей, возможно, стоит начать наши отношения с тоста? — Маргрит подвинула Изабо бокал с вином, и та с улыбкой поклонилась и взяла хрустальный бокал в руку.
   — За будущее?
   — Да, за будущее, — согласилась Изабо и поднесла стакан к губам. Она сделала глоток, и медовое вино мгновенно согрело ее кожу и заставила кровь бежать быстрее. Она отставила бокал обратно на стол и взглянула на колдунью, которая улыбалась ей с самодовольством кошки, играющей мышью. Изабо дышала глубоко и спокойно, ее глаза были устремлены на лицо Маргрит, тело казалось обманчиво расслабленным.
   — Ну, моя дорогая ученица, расскажи мне, как тебе удалось ускользнуть от меня прежде, в клубах дыма, точно маг фейерверков? В чем заключается твой Талант, ибо мне ясно, что ты действительно обладаешь Талантом колдовской силы? — Говоря, Маргрит поигрывала многочисленными кольцами, унизывавшими ее пальцы, крутя их длинными загнутыми ногтями. Она сладко улыбнулась. — Ну же, дорогая моя. Пей, наслаждайся. Будь со мной откровенной. Я уверена, что ты не хочешь рассердить меня.
   — Нет, что вы, — согласилась Изабо, притворяясь, что снова сделала глоток вина. Ее острый взгляд не пропустил ни незаметного поворота одного из колец Маргрит, ни еле уловимой перемены в выражении лица колдуньи. Все ее чувства предупреждали ее об опасности, и она не осмелилась пить вино, которое колдунья столь настойчиво ей навязывала. — Но только, боюсь, это вовсе не великий Талант. Я просто устроила огонь и дым, а потом заползла под кровать, пока вы кашляли и чихали. Надеюсь, вы не слишком разочарованы.
   Ямочки на щеках Маргрит заиграли сильнее. Она протянула руку и долила бокал Изабо доверху, улыбаясь ей в глаза.
   — Нет, разумеется, я не разочарована, моя дорогая. Пожалуйста, ты совсем не пьешь.
   Изабо не взяла бокал, кивнув через стол на жабу, бесстрастно сидевшую на своей бархатной подушке, глядя на них блестящими черными глазами.
   — Пожалуйста, простите мое любопытство, миледи, но это случайно не тот Шрамолицый Воин, который когда-то служил вам?
   Маргрит бросила на нее быстрый взгляд, не сдержав удивления. Потом слегка прижмурилась, довольно и изумленно одновременно, и погладила уродливую бородавчатую голову жабы.
   — Да, это действительно он. Майя превратила его в жабу и отослала его мне обратно вместе с до крайности дерзким посланием. Я не забыла этого. Если Пряхи когда-либо вновь пересекут наши нити, я заставлю ее пожалеть о своих словах. — Она перевела взгляд на Изабо, которая бесстрастно смотрела на нее, обеими ладонями обняв свой бокал. — Но я поняла, кто ты такая. Ты та самая Изабо Рыжая, ведьмочка, укравшая эту соплячку Ник-Кьюинн. Это твою косу Майя принесла мне, и я видела тебя в моем магическом пруде, на Хребте Мира. Вот где ты научилась так хорошо драться. И это объясняет шрамы на твоем лице. Я должна была догадаться.
   Изабо кивнула.
   — Да, это я.
   — Значит, это ты похитила это маленькое фэйргийское отродье и устроила такую неразбериху?
   — Да, я, — снова ответила она. Сердце у нее колотилось так громко, что она удивлялась, как это Маргрит не слышит его.
   Маргрит рассмеялась и глотнула вина из своего бокала.
   — Да, не зря я тебя боялась, — сказала она. — Ты темная лошадка. Это из-за тебя и твоей сестры столько моих планов потерпело неудачу. А впрочем, как велит Эйя, так и будет. Давай выпьем за то, чтобы забыть о наших разногласиях. — Она высоко подняла бокал.
   Изабо улыбнулась, чокнулась с Маргрит и осушила свой бокал, хотя от хмельного напитка у нее тут же зашумело в голове и потеплело внизу живота. Маргрит тоже осушила свой кубок, потом со звоном швырнула его об пол.
   — Жаль, что я не могу оставить тебе жизнь, черная лошадка, — промурлыкала она. — Но ты действительно слишком опасна для меня, и, кроме того, месть сладка, даже слаще, чем медовое вино.
   Изабо бросила на нее печальный взгляд.
   — Правда?
   Улыбка Маргрит внезапно исказилась. Она схватилась руками за горло, дикими глазами глядя на Изабо.
   — Нет! — закричала она. — Неееееет!
   Крик, булькнув, оборвался, а лицо колдуньи залила желтизна. Она хватала ртом воздух, царапая ногтями горло, потом внезапно повалилась с кресла. Какое-то время она билась в конвульсиях на полу, с пятнистым багровым лицом и серой слюной, пеной выступившей на одеревеневших губах. Изабо отвернулась, потрясенная и еле сдерживающая тошноту. Значит, Маргрит действительно подсыпала в бокал Изабо какой-то яд. Она не была уверена в этом до самого конца и отвлекла внимание Маргрит, поменяв вино в бокалах местами, повинуясь почти одной лишь интуиции.
   Наконец, колдунья перестала извиваться и замерла с налитыми кровью невидящими глазами. Изабо поспешно собрала свои пожитки и покидала их обратно в сумку из волос никс. Сердце у нее бешено колотилось о ребра. Если бы не ее сверхъестественно острое зрение, это Изабо лежала бы сейчас на полу в агонии. Это Изабо выпила бы отравленное вино.
   Она вздрогнула от ужаса и, стараясь не смотреть на багровое, в хлопьях пены лицо, склонилась и осмотрела руки мертвой колдуньи, сведенные судорогой и похожие на когтистые лапы какой-то чудовищной птицы. Скоро она нашла то, что искала — в одном из колец было потайное отделение, которое можно было раскрыть легким нажатием пальца. Внутри все еще находились остатки белого порошка. Изабо стащила кольцо с резной бирюзовой печаткой с негнущегося пальца и спрятала его в мешок вместе со своими собственными кольцами. Потом прикрыла страшные таращащиеся глаза Маргрит салфеткой и как можно тише покинула комнату.
   Удача изменила ей уже на лестнице. Она как можно быстрее пробиралась вперед, когда из полумрака лестничной площадки внезапно появились пираты, переговаривающиеся и смеющиеся. Увидев ее, они завопили, и Изабо, схватившись за перила, перескочила через их головы, приземлившись на ступеньках над ними.
   Она помчалась по лестнице, перескакивая через ступени и не обращая внимания на острую боль в боку, распахнула дверь, ведущую на стены форта, захлопнула ее за собой и подперла грудой деревянных ящиков. По дереву тут же забарабанили тяжелые кулаки, и она поняла, что пираты уже совсем близко.
   Дрожащими руками она отперла клетки с лебедями, которые хлопали крыльями и шипели друг на друга, пытаясь выбраться на свободу. Два мальчика прятались внутри, и она вытащила их, сказав настойчиво:
   — Бросайте клетки к двери, ребята, и как можно быстрее!
   Они повиновались, а она подтолкнула лебедей к салазкам, прошипев им на их языке, чтобы вставали на места. Как только они все были запряжены, она собрала все свои силы и начала разрезать заколдованные цепи, сковывавшие их. Ей нелегко было с такой точностью поддерживать сосредоточение, когда позади нее дверь трещала под ударами пиратов, грозя вот-вот разлететься в щепки. Каждая клеточка в ее теле кричала ей, что нужно торопиться, но она заставляла себя сохранять спокойствие. Даже малейшее нарушение сосредоточения могло привести к тому, что острый, как бритва, луч ведьминого огня вместо ошейника угодил бы в шею лебедю.
   Изабо услышала крик Нила в тот самый миг, когда освободила последнего лебедя. Она вихрем обернулась, швырнув свой посох в мешок из волос никс. Первый из пиратов ворвался в дверь и ухватил мальчика за руку. Она велела лебедям взлетать, потом бросилась на пирата. С громким торжествующим криком лебеди взмыли в воздух, таща за собой салазки.
   — Доннкан, хватай поводья! — закричала она. Маленький прионнса взлетел в салазки, схватил волочащиеся поводья и развернул лебедей, а Изабо ногой ударила пирата в голову. Он упал, увлекая за собой Нила. Изабо высвободила мальчика, развернулась и со всей силы, обычной и магической, бросила его в воздух. Он стрелой взлетел прямо вверх и с грохотом приземлился в салазки.
   — Улетайте, улетайте! — закричала Изабо. — Я нагоню. — Ей некогда было дольше разговаривать с ними, поскольку все пираты разом бросились на нее, размахивая изогнутыми саблями и громко крича.
   Изабо автоматически уклонялась, пригибалась, наносила удары руками и ногами, делала обманные выпады то в одну, то в другую сторону. На миг в свалке образовался просвет, и она высоко подпрыгнула, перекувырнулась и превратилась в лебедя.
   Мощно хлопая сильными крыльями, Изабо полетела прочь от стен. Ее одежда свалилась на головы пиратам. Они принялись выпутываться из ее белья, разразившись потоком грубой брани. Изабо развернулась и полетела к северу, не отставая от упряжки лебедей, которую отчетливо видела в сияющем утреннем свете.
   Внезапно ее грудь пронзила мучительная боль, парализовав крыло. Изабо начала падать вниз, все ниже и ниже. Из ложбинки под ее левым крылом торчало древко стрелы. Она падала все ниже и ниже, закрыв от боли длинные черные глаза, с безжизненно повисшим крылом.
   Она с грохотом врезалась во что-то твердое и лежала, полуоглушенная. Потом в ухе у нее раздался голос Нила, и она почувствовала маленькие ладошки, гладящие ее по голове.
   — Ох, тетя Бо, тетя Бо, ты умерла?
   — Не думаю, — слабо ответила Изабо. Она раскрыла глаза и увидела перемазанное испуганное лицо Нила, склонившегося над ней. Доннкан все еще цеплялся за поводья, хотя голова его была развернула назад в попытке увидеть ее. В его золотистых глазах стояли слезы. — Вы поймали меня, — сказала она.
   Он кивнул.
   — Я думал, мы не успеем.
   — Я снова в своем собственном виде.
   — Ты превратилась, когда упала в салазки.
   — Должно быть, я на миг потеряла сознание. Значит, когда я без сознания, то превращаюсь обратно в человека. Интересно, а если я засну, то тоже приму свой обычный вид? — Изабо попыталась сесть и чуть было опять не потеряла сознание — наконечник стрелы глубже вошел в ее плоть. — Прокляни их Эйя! Должно быть, среди них был лучник. — Ей все-таки удалось сесть, и она обеими руками ухватилась за древко стрелы, тяжело дыша.
   — У тебя сильно течет кровь, — прошептал Нил.
   Изабо опустила голову и увидела малиновые ручьи крови, стекавшие по обнаженной коже. Повсюду вокруг раны плоть была разорвана и почернела от крови. Она кивнула.
   — Да, стрела вошла глубоко. Я чувствую, как она царапает кость. Вам придется вытащить ее. Тебе придется помочь мне, Кукушонок.
   Он побледнел.
   — Я не могу.
   — Держи поводья, болван! — скомандовал Доннкан. — Я помогу тебе, тетя Бо.
   — Вот это настоящий солдат, — сказала Изабо, силясь улыбнуться, хотя ей было так плохо, что сил у нее хватало лишь на то, чтобы не потерять сознание. Протянув здоровую руку, она взяла мешок из волос никс, который все еще висел у нее на шее. — Раскрой его и достань оттуда мою сумку с лекарствами.
   Доннкан отыскал маленькую бутылочку с маковым сиропом, который все целители обычно носили при себе, и дал ей его выпить. Она сделала несколько глотков, потом продолжила дрожащим голосом:
   — А теперь тебе придется разорвать свою ночную рубашку, милый, и обмотать ее вокруг древка стрелы.
   — Она грязная, — сказал Доннкан.
   — Тогда поищи что-нибудь чистое в сумке. Только поторопись!
   Он вытащил и сумки ее единственную запасную рубаху и торопливо разорвал ее, сделав толстый тампон.
   — Прижимай изо всех сил, нужно остановить кровь. Он повиновался, и она поморщилась, почувствовав, как ее пронзили жгучие копья боли. — Молодец. Теперь сломай древко. Осторожно, Доннкан, осторожно!
   Древко хрустнуло, загоняя наконечник в ее плоть, и она вскрикнула. Мир померк.
   — Тетя Бо, тетя Бо!
   — Все в порядке, — ответила она, и собственный голос показался ей очень странным и очень далеким. Она пошевелилась, выпила еще макового сиропа, стараясь не дышать глубоко. — А теперь, Доннкан, я хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что трудное. Я знаю, что ты уже раньше передвигал вещи силой мысли, да?
   Он кивнул. Слезы оставляли на его грязном лице белые дорожки.
   — Только не очень хорошо, — прошептал он. — Я даже по ошибке разбил стекло.
   — Ты должен сосредоточиться на стреле. Сделай очень глубокий вдох, очень медленно, потом выдох, теперь снова вдох. Сосредоточься на стреле. Теперь представь, что ты держишь ее в руке. Вытолкни ее через мою спину.
   Маленький прионнса заколебался, и она рявкнула:
   — Выталкивай ее, Доннкан!
   Затаив дыхание, он повиновался. Стрела выскочила из спины Изабо и воткнулась в высокую резную корму салазок. Изабо закричала от боли. Слезы жгли ее глаза, и она заплакала, потом сделала еще глоток сиропа. Боль уменьшилась, превратившись в горячую пульсацию, и она плотнее зажала рану окровавленным тампоном.
   — Теперь промой рану этим бальзамом, — велела она, — потом хорошенько заткни ее какой-нибудь чистой материей. После этого перебинтуй меня так туго, как только можешь, Доннкан. Вообще-то, рану нужно зашить, но я не могу сделать это сама и не думаю, чтобы кто-то когда-нибудь учил вас шитью.
   Он покачал головой, не в силах сказать ни слова, и перевязал ее, как она велела. Изабо закрыла глаза и почти поддалась искушению снова погрузиться в блаженную тьму. Но маковый сироп сделал свое дело, притупив боль до странного горячего покалывания, от которого у нее дрожали пальцы рук и ног.
   — Помоги мне подняться, — прошептала она. — Где мы?
   Она выглянула за золотистый борт салазок и увидела, что они летят над морем, оставляя позади Прекрасные Острова. Далеко внизу блестела вода. Огромный флот с гордо надутыми белыми парусами разрезал волны, пестрея красными и черными флагами пиратов.
   — Пиратский флот! — прошептала Изабо. — Ох, Эйя, мы должны остановить их!
   На миг ей показалось, что этого уже слишком много для нее. Ей хотелось свернуться клубочком и уснуть, позволив лебедям нести их куда глаза глядят. Но она сжала зубы и сказала:
   — Нил, спускай лебедей. Доннкан, дай мне мой посох. Мы не можем позволить пиратам захватить ваших родителей.
   Крылатый прионнса передал Изабо ее посох силы, и она обняла кристалл ладонями, глубоко вдыхая носом и выдыхая через рот, успокаивая ее лихорадочно бьющийся пульс, вызывая ко, вызывая Единую Силу. Она ощутила, как ее сердце, ее легкие и ее вены наполняются силой до тех пор, пока она не начала переплескиваться через край. Потом она велела мальчикам приподнять ее так, чтобы она видела корабли, несущиеся по волнам под ней, с наполненными свежим ветром белыми парусами.
   Изабо подняла посох, так сильно сжимая его в руках, что побелели косточки, а потом вложила всю силу в чудовищно огромный шипящий огненный шар, обрушившийся на главный корабль. Они были так близко к нему, что слышали крики боли и ужаса, чувствовали вонь пылающего дерева и брезента, видели панический ужас на загорелых лицах, обращенных к ним. Упряжка лебедей развернулась и снова пролетела над флотом, и Изабо снова метнула вниз огромный шар пламени. Еще семь раз она бомбардировала флот, но внезапно почувствовала, что у нее совершенно не осталось сил, и кружащаяся тьма снова нахлынула и поглотила ее.
 
   Шло время. Изабо периодически смутно слышала собственный голос, что-то лепечущий, истерически хохочущий или рыдающий. Но большую часть времени она плавала в горячечной темноте, не в силах даже думать.
   Блаженный покой сна не выпускал ее из объятий, и она очень долго кочевала из одного сновидения в другое. Время от времени она чувствовала чью-то прохладную руку на своем лбу, стакан с водой у своих губ, ложку еды у себя на языке. Она послушно глотала, хотя видела лишь какие-то размытые темные силуэты и яркие полосы света. Потом снова пришел сон, более крепкий и долгий, подействовавший на ее воспаленный разум как самое лучшее целительное снадобье.
   Наконец Изабо открыла глаза и оказалась в состоянии понять, что она видит. Сквозь плетенную из узких листьев какого-то растения крышу пробивался солнечный свет. Было жарко, и у Изабо пересохло горло. Она осторожно шевельнулась. Ее кожа казалась очень натянутой и горячей. Под ней заскользил песок, и она протянула руку и ощутила его между пальцами. Она недоуменно задумалась, где же она находится.
   Зазвенел детский смех, и она взглянула туда, откуда он доносился. Голова у нее слишком сильно болела, чтобы попытаться приподнять ее. Засверкала голубая вода, подсвеченная ярким солнцем, и Изабо прикрыла глаза. Кто-то приподнял ее голову, и она снова ощутила на губах вкус холодной воды. Она благодарно проглотила, снова раскрыв глаза.
   Над ней склонялась женщина с ниспадающими на плечи прямыми черными волосами и глазами очень странного цвета, такими бледно-голубыми, что они казались почти серебристыми. Лицо было резким и квадратным, с высокими скулами. Одну ее щеку рассекала тонкая паутинка шрамов. Она была одета в оборванные остатки того, что некогда было красным бархатным платьем.
   — Майя, — безучастно сказала Изабо.
   — Рыжая, — отозвалась та, искривив тонкие губы.
   — Что ты здесь делаешь?
   — Живу, — ответила Майя.
   Изабо огляделась. Вокруг была лишь синяя вода и песок.
   — Где мы?
   — На островке в Мьюир-Финн, — ответила Майя. — Думаю, у него нет никакого названия. А если и есть, я все равно его не знаю. Можешь называть ее последним приютом изгнанницы.
   — Как я здесь оказалась?
   — Тебя принесли лебеди Чертополох. По всей видимости, Мак-Кьюинн велел им привезти тебя к ближайшему человеку, который смог бы помочь тебе. Должно быть, ближайшей оказалась я.
   Изабо откинулась назад, озадаченная.
   — Сколько я была без сознания?
   Майя пожала плечами.
   — Почти две недели. Я думала, что ты умрешь.
   Изабо подняла руку и ощупала плечо, которое все еще отозвалось на прикосновение болью.
   — К счастью, я не умерла, — ответила она неловко. — Спасибо тебе.
   Майя пожала плечами.
   — Когда-то ты ухаживала за мной и спасла меня от смерти. Я должна была отплатить тебе за услугу.
   Две женщины внимательно разглядывали друг друга. Повисла напряженная тишина, в которой ясно чувствовалось множество невысказанных противоречий.
   — Сначала, когда я увидела лебедей, тянущих салазки, то решила, что это Маргрит, — довольно робко сказала Майя. — Я подумала, что она узнала, где скрываемся мы с Бронвин. Это был ужасный момент, скажу я тебе. Я была страшно рада, когда поняла, что это всего лишь ты, и обрадовалась еще больше, когда мальчики сказали мне, что Маргрит мертва.
   Изабо поморщилась и попыталась улыбнуться, хотя перед ней тут же встало налитое кровью багровое лицо Маргрит. Потом она снова услышала взрыв детского смеха.
   — А ребятишки? — Против воли Изабо в ее голосе послышалась тревога. Она знала, что Майя, как и Маргрит, питает к клану Мак-Кьюиннов неугасимую ненависть. Она не могла отделаться от страха, что Фэйргийка могла причинить Доннкану какой-нибудь вред.
   Майя печально улыбнулась, угадав мысли Изабо.
   — Если не считать того, что они слегка обгорели на солнце, оба живы и здоровы. Бронвин сама не своя от радости, что у нее появились друзья ее возраста.
   — Ох, до чего же здорово снова увидеть Бронвин! — воскликнула Изабо. — Даже не верится, что прошло уже три года с тех пор, как я в последний раз ее видела.
   Она скорее почувствовала, чем увидела, как напряглась Майя, и бросила на нее быстрый взгляд. Но лицо Фэйргийки было бесстрастным. Изабо сказала неловко:
   — Возможно, она даже не помнит меня.
   — Ну почему же, она отлично тебя помнит, — ответила Майя. — Я позову ребят и скажу им, что ты проснулась. Они очень беспокоились о тебе. — Она поднялась и подошла к выходу из маленькой хижины, позвав ребятишек по именам.
   Изабо приподнялась на локте, глядя, как они бегут по песку. Возглавляла троицу маленькая девочка с длинными прямыми, как лист бумаги, шелковистыми волосами цвета воронова крыла, с отчетливо заметной белой прядью Мак-Кьюиннов надо лбом. Ее глаза были такими же прозрачно-голубыми, как море над белым песком, а кожа мерцала тем же переливчатым блеском, что и у ее матери. Ее красота была разящей, даже больше, чем у Майи, поскольку ее губы были красиво очерченными и румяными, как у любого человека, и хотя ее лицо было квадратным и с высокими скулами, в нем не было фэйргийской приплюснутости. Она была обнажена, и жаркое солнце уже успело вызолотить ее кожу.
   Два мальчика, бегущих вслед за ней, тоже были обнажены. Их кожа была воспаленно-красной, лица светились от смеха. Все трое были мокрыми и с ног до головы в песке, и судя по всему, играли у самого края воды.
   — Ваша тетя Бо проснулась, — спокойно сказала Майя.
   Стремительный бег Бронвин замедлился, и мальчики обогнали ее, восторженно завопив. Они бросились к Изабо, разом заговорив так быстро, что Изабо с трудом понимала их.
   — Как ты, тетя Бо? Тебе получше? Правда, на этом острове здорово? Мы с Кукушонком ловили рыбу, но так ничего и не поймали, это все наловила Бронвин. Как твое плечо? Уши Эйя, ты так долго спала. Мы так боялись, что ты умрешь!
   — Хватит, ребята, вы повредите ей плечо, — сказала Майя и оттащила их, к облегчению Изабо.
   Она слабо улыбнулась им и сказала:
   — Я в полном порядке, ребятки. Вы замечательно выглядите. Значит, вам здесь весело?
   — Да, очень, — ответил Доннкан и бросил полный восхищения робкий взгляд на девочку, которая стояла позади, ковыряя ногой песок. — Бронни учила нас плавать.
   — Ну, лучшего учителя плавания, чем Фэйрг, и придумать невозможно, — сказала Изабо. — Бронни плавает как рыба. — Она улыбнулась девочке и протянула руку. — Ох, Бронни, до чего же я рада тебя видеть! Как ты? Батюшки, как же ты выросла!
   Бронвин что-то пробормотала в ответ, все так же продолжая ковырять ногой песок и опустив глаза. Она исподлобья взглянула на Изабо, потом снова опустила глаза.
   — Ох, она застеснялась, — поддразнила дочку Майя. — А ведь всю неделю не отходила от тебя, как приклеенная, все спрашивала, когда же ты очнешься, и бормотала какие-то заклинания, чтобы ты поправилась.
   — Что, правда? — воскликнула Изабо. — Ее заклинания подействовали, мне уже намного лучше.
   Бронвин подняла глаза, вся засветившись, потом вспыхнула и снова потупилась.
   — Прости ее, — сказала Майя. — Она не привыкла к людям. Мы живем здесь одни вот уже три года, только она и я. — В ее голосе прозвучала горечь.
   — Должно быть, вам было очень одиноко, — сказала Изабо, обращаясь скорее к девочке, чем к Майе. Бронвин, чуть осмелев, подняла глаза, застенчиво улыбаясь, но ответила Майя.
   — Совсем нет! С чего бы мне быть одинокой, если я привыкла быть первой дамой страны, воспеваемой всеми менестрелями и трубадурами, с толпой слуг, выполнявших любую мою прихоть, и с пирами, проводившимися в мою честь каждый вечер?
   Изабо ничего не сказала, встревоженная и слегка смущенная. Майя встала, сказав:
   — Довольно, дети, Рыжая выглядит очень усталой. Бегите, поищите зрелых рубиновых плодов, и дайте ей немного отдохнуть. Вечером сможете снова поговорить с ней.
   Мальчики нехотя поднялись и вслед за Бронвин снова вышли на солнце. Девочка с тоской оглянулась на Изабо. Та прикрыла глаза и лежала, слушая шум волн, шелест сухих листьев над головой, звонкие детские голоса.
   На следующий день Изабо почувствовала в себе достаточно сил, чтобы сесть в тени дерева и смотреть на игру ребятишек. В результате попыток Изабо установить с ней контакт Бронвин постепенно оттаивала, пока в конце концов не стала такой же ласковой, какой была всегда, устраиваясь рядом с Изабо, чтобы послушать ее рассказы, и принося ей ракушки, красивые камешки и грозди небольших красных плодов, которые в изобилии росли на деревьях в джунглях.
   Островок был очень маленьким и со всех сторон окруженным коралловыми рифами, защищавшими его от бурного моря. Единственный песчаный пляж выходил на широкую мелкую лагуну. Именно здесь Майя построила себе из топляков небольшую хижину с плетеной крышей. Это шаткое сооружение укрывало ее обитателей от палящего солнца, но совершенно не защищало от яростных тропических гроз, нередко проносившихся над островом. Когда начинался дождь и ветер, сказала Изабо Бронвин, они уходили в джунгли и прижимались к самым крепким деревьям, какие только могли найти. Когда гроза наконец заканчивалась, они возвращались и заново отстраивали хижину, сушили свои лохмотья на камнях и искали на берегу всякие полезные вещи, которые выкидывал шторм. Так они прожили три года, привыкнув ловить рыбу руками, забираясь на высокие молочноореховые деревья и сбрасывая на землю их твердые волосатые орехи, чтобы на земле расколоть их, и открывая раковины устриц, чтобы насладиться их нежным солоноватым мясом.