— Если они не будут меня слушать, то им придется поискать работу в другом месте. А уж я найду людей, которые станут меня слушать!
   — Ну-ну…
   — Я уже позаботилась о завещании моего отца. В некоторых местах оно трактуется неоднозначно, но только не там, где речь идет о непосредственном наследовании! — К ней вернулась ее улыбка. — Тобиас Халл в смерти проявил гораздо больше щедрости, чем он проявлял в жизни.
   Коффин поднялся со стула, не спуская с нее острого взгляда.
   — Не уклоняйтесь от темы!
   — Я нисколько от нее не уклоняюсь, — спокойно ответила она. — Насколько мне помнится, вы пришли сюда с тем, чтобы утешить меня в моем горе, а вовсе не для того, чтобы говорить о делах. Впрочем, я, как вы видите, охотно поговорила с вами и на эту тему. А теперь, мне кажется, мы уже выяснили все, что только могли выяснить. Пришло время расстаться. У меня очень много дел, как, впрочем, — я в этом уверена, — и у вас. — Она помолчала, потом добавила уже не так официально. — Знаете… Я лишь однажды имела удовольствие встречаться с Кристофером. Это было очень давно. В чем-то вы очень похожи друг на друга… Но далеко не во всем.
   По идее эта реплика должна была как-то смягчить Коффина, но результат получился обратный. Раздражение его только усилилось. И был человек, на котором можно было его выместить…
   — Пусть будет по-вашему, мисс Халл. В течение всего времени, что мы конкурировали с вашим отцом, мы ни разу не давали друг другу послаблений. Так вот, учтите, что я не собираюсь менять свою тактику в отношении «Дома Халла», черт возьми! Меня не остановит то обстоятельство, что вы слабая женщина.
   — Я и не ждала от вас ничего другого.
   — Я намереваюсь присоединить к себе «Дом Халла». Если бы ситуация сложилась обратная, я уверен, что ваш отец не замедлил бы поступить точно так же в отношении «Дома Коффина».
   — Идите, господин Коффин. Я горю желанием заняться самостоятельным бизнесом. Мне все равно, будете вы стоять у меня на пути или нет. Всего хорошего.
   Коффин развернулся на каблуках и решительно зашагал к двери.
   — Запомните: у вас ничего не получится из этой затеи! Вот увидите. Люди, которых вы считаете преданными вам, уже замышляют против вас планы. Они только ждут благоприятного момента, чтобы стащить вас с кресла руководителя. Эти люди вышвырнут вас на улицу. Вы останетесь ни с чем. Когда это случится, вы обязательно вспомните о том предложении, которое я делал вам сегодня. Но будет уже поздно. Вы отказываетесь от жизни, наполненной роскошью и удовольствиями, ради глупой прихоти.
   — Заверяю вас, господин Коффин, что я не делаю ничего ради глупой прихоти. Приятно вам провести день.
   Он был слишком разъярен, чтобы отвечать, поэтому просто кивнул. У него было, что сказать ей напоследок, но он не стал этого делать, чтобы не ронять своего достоинства. Он понял, что ничего ему здесь сейчас не выгадать. По крайней мере, в словесной перепалке с этой упрямой и невежественной молодой девицей.
   Он вышел на улицу, громко хлопнув дверью и не обращая внимания на любопытство клерков, которые недоуменно-удивленными взглядами проводили его.
   Сейчас ее триумф. Пусть же наслаждается им, ибо он слишком краток по времени! То, что в конце концов он приберет к рукам «Дом Халла» — это так же неизбежно, как морские приливы и отливы. Он и раньше думал о том, чтобы путем слияния двух крупнейших предприятий колонии создать самую могущественную компанию. До сих пор у него на дороге стоял Тобиас Халл. Теперь его нет, а значит, ничто не сможет остановить Коффина в достижении им давно поставленной задачи. Он слишком долго ждал своей победы над Халлом. Впрочем, раз уж все так повернулось, он может подождать и еще немного. Попытки этой дамочки управлять разветвленной системой предприятий ее отца очень скоро выльются в полную неудачу и ослабление позиций компании во всех сферах ее деятельности.
   Коффину оставалось только запастись терпением и дождаться того момента, когда «Дом Халла» сам свалится к нему в руки.
   Значит, она решила отвергнуть сто предложение. Что ж, отлично! Пока еще выбор за ней. Она его сделала, не подумав как следует, но в этом уж она сама виновата. Она молода и порывиста как в поступках, так и в мыслях. Вскоре она пожалеет о своем роковом решении. Ей придется вести очень нелегкую борьбу. И не только с ним. Очень скоро на «Дом Халла» накинется Ангус Мак-Кейд и вся компания местных торговых баронов. Коффину, главное, не прозевать этот момент. Ребята будут подбираться к хозяйству Халла со всех сторон, словно чайки к мертвой туше тюленя. Тогда уж ей не отбиться одними холодными взглядами и резкими словами.
   Мысль о том, как она будет защищаться от хищных нападок таких людей, как Ангус, Эйнсворт и Сандерсон, немного смягчила его гнев. В конце концов, разве можно забывать о том, в каком она сейчас состоянии? Отец только что погиб и она, конечно же, растерялась, расстроилась. Ей предстоит в самое ближайшее время принять множество важных решений, вступить в полное владение гигантским предприятием. Внутреннее смущение она пытается замаскировать внешней самоуверенностью, даже агрессивностью. Ее можно понять. Пусть поварится в этой кастрюле месяц-другой. Пока не надо ее дергать. Пройдет немного времени, и он повторит свое предложение. Спорить нет смысла. Вскоре она сама все увидит и все поймет.
   Он все равно приберет к рукам эту компанию. Но будет лучше, если ему удастся это сделать без лишнего шума и скандалов.
   Выйдя на шумную улицу, он вдруг понял, что успокоился и чувствует себя гораздо лучше. Победа все-таки за ним. В итоге победа будет за ним. А победитель должен быть великодушен. В его памяти Роза Халл все еще оставалась маленьким, забитым ребенком, на цыпочках ходившим по комнатам отцовского особняка, стараясь не сталкиваться с ним лишний раз. Он помнил, как она постоянно околачивалась на причалах и в доках, боясь идти домой.
   Она просто не привыкла к тому, что люди могут быть дружелюбными с ней, что они могут помочь ей, поддержать ее. Она отнеслась к этому с подозрением и ее можно было понять.
   Пусть повертится в мире бизнеса, среди его хищных акул. Пусть конкуренция и законы джунглей прольют ей свет на реальную действительность. Сейчас она искаженно воспринимает все, что ее окружает. Пусть увидит все в истинном свете. Когда он во второй раз явится к ней со своим предложением, она уже должна быть готова его принять. Больше того! Она должна будет гореть желанием его принять, чтобы поскорее избавиться от хлопот.
   Ему придется забыть о том, как она приняла его только что. А ей придется отставить в сторону свою бессмысленную гордыню. Тогда все будет прекрасно. И Холли это, конечно же, одобрит. Уж об этом Коффин позаботится.
   Он закрыл глаза и подумал о том, что совсем скоро он наконец будет иметь все, о чем мечтал.
   Он шел домой. Солнце ярко освещало ему дорогу. Впрочем, в самой глубине его души оставались темные закоулки. И туда солнечные лучи никак не могли пробиться. Им для этого не хватало силы.

Глава 9

   — Моя сестра — шлюха!
   Те Охине устало вздохнул и откинулся на спинку своего стула. Это был хороший, крепкий стул, сделанный из английского ореха. Вождь был тяжел, но стул легко выдерживал его тяжесть. У вождя был другой стул. Точно такой же. Но сын пренебрег им и опустился на традиционную для маори украшенную резьбой низенькую скамеечку.
   День не располагал к спорам и распрям. Небо было чистым. Дождем не пахло. А солнца было вполне достаточно, чтобы хорошенько прогреть кости старика. Снаружи доносился звонкий смех детей, которые в своих шумных играх носились по всей деревне.
   Вождь был в хорошем расположении духа с самого утра, но его настроение отравил визит сына, который сам был чернее тучи. И вообще он был само олицетворение всего темного и непреклонного. Все, мимо кого он проходил, непроизвольно оборачивались и бросали в его спину настороженные или испуганные взгляды. В его присутствии все менялось в худшую сторону. Даже воздух становился тяжелым и плотным, давил на грудь.
   И несмотря на все это, Опотики был любимым сыном Те Охине. Старик не мог запретить ему посещать себя, не мог завернуть назад три десятка воинов, которые всегда сопровождали Опотики, куда бы тот ни пошел. Те Охине не мог без жалости смотреть на этот отряд. Это были до предела уставшие оборванцы, покрытые пылью и недавно полученными шрамами. У некоторых недоставало одного глаза, у других была ампутирована та или иная конечность. Они были вооружены до зубов тяжелыми дубинками, мечами, ружьями и саблями. Оружие тяготило их, тянуло к земле. Жители деревни с опаской глядели на них и осторожно перешептывались между собой. Те Охине распорядился всех накормить и напоить. Впрочем, такой прием оказывался здесь всем гостям, независимо от их политических симпатий или цвета кожи.
   Старый вождь долго думал над гневными словами сына, а потом проговорил:
   — По отношению к твоей сестре нельзя употреблять такое слово.
   — Она хуже, чем просто шлюха! — с презрением отозвался Опотики. — Она еще и предательница! Изменница! Она не просто спит с мужчинами, которым не является женой, она спит с пакеа!
   — Насколько мне известно, шлюха — это женщина, которая ложится с мужчиной за деньги. Твоя сестра никогда себе такого не позволит. Поэтому по отношению к ней нельзя употреблять такое слово, какое употребляешь ты. Твоя сестра гордая девушка. Слишком гордая, чтобы делать такие вещи за деньги.
   Сын хотел что-то возразить, но отец поднял руку и договорил:
   — Если она спит с мужчиной, значит, ей этого хочется. Что в этом плохого?
   — Ладно бы еще с воином, — презрительно осклабился Опотики. — Она спит с обычным работягой! С человеком, который ни разу в жизни не держал в руках оружие! Мало того, что пакеа, так еще и трус последний.
   — Ты сам видел, как она с ним спит?
   — Нет, но об этом все говорят.
   — Значит, ты не можешь это утверждать.
   — Будешь говорить, что она не спит в доме твоего дружка-пакеа Роберта Коффина?
   — Нет, я, разумеется, не буду опровергать известное всем. Она работает в доме Таравера.
   — Будешь отрицать, что она спит там с этим пакеа?
   Те Охине задумался.
   — Я ничего определенного не могу сказать по этому поводу, — произнес он наконец, — хотя считаю, что это маловероятно. Поначалу Коффин не хотел принимать ее к себе в услужение, но я долго уговаривал его и под конец он согласился. У пакеа есть обычай, по которому у них не может быть одновременно двух жен. Ты полагаешь, что он спит с Меритой, несмотря на присутствие своей семьи?
   — Господи! Коффин постоянно околачивается в доме Таравера без своей жены!
   — Ну, хорошо. Даже если то, что ты говоришь, правда, что б этом такого плохого? — снисходительно улыбнувшись, спросил Те Охине. — Между мужчиной и женщиной существуют определенные отношения, которые установлены Богом, а не нами.
   Опотики упрямо мотнул головой и зловеще прошептал:
   — Он враг!
   — Роберт Коффин долгое время был, остается и впредь будет оставаться моим другом. Значит, он и твой друг, потому что ты мой сын. Мой друг — твой друг.
   Те Охине быстро старел, но временами он все еще с успехом мог напустить на себя важность и строгость высокопоставленного арики. Он устремил на сына немигающий, твердый взгляд. Поборовшись с минуту, Опотики вынужден был опустить глаза и кивнуть.
   — Как скажешь, отец.
   — Вот так-то лучше. Я не понимаю, почему ты выглядишь таким несчастным и обиженным. Разве у тебя среди пакеа не было приятелей до войны?
   — Были. Но теперь я знать их не желаю. Теперь все пакеа являются моими врагами. — Он устремил на отца горячий взгляд. — И для тебя они должны быть врагами, отец! Если мы все не объединимся, нам никогда не одержать над ними победы! Я считаю, что маори просто не имеют больше права ссориться между собой.
   — Я с тобой не ссорюсь, сын.
   — Да, отец, я знаю, — ответил Опотики. Тон его смягчился. С помощью гнева он ничего не добился от старика. Тогда он решил поменять тактику.
   — Оглянись вокруг, отец. Ты же видишь, что происходит. Каждый год к нам прибывает все больше и больше пакеа. Они приплывают на больших каноэ и плодятся, словно мухи среди овец. Их болезни убивают нас. Каждый месяц они забирают себе все новые и новые куски земли наших предков. У пакеа развился такой голод на наши земли, что его не смогут утолить никакие договоры. Тебе прекрасно известно, что они к тому же никогда не продают назад те земли, которые однажды у нас приобрели. Они не успокоятся, пока не загонят нас на высокие пики или не столкнут нас всех с Те Ика-а-мауи в море! Потом они выгонят нас и из Те Ваипунаму! Где мы тогда будем жить, отец? Сесть в каноэ и пуститься, — как это сделали однажды наши предки, — на поиски другой Аотеароа? Боги дали нам эту землю! Боги, а не пакеа! Поэтому мы останемся здесь!
   — Конечно, мы останемся здесь, — подтвердил, все еще снисходительно улыбаясь, Те Охине. — Вот увидишь, война, в конце концов, закончится. Пакеа устанут от нее. Маори устанут от нее. И тогда воцарится мир, который у нас был когда-то.
   Опотики ожесточенно помотал головой.
   — Нет, отец! Прежней жизни уже не будет. Неужели ты ничего не видишь? Вне зависимости от того, кто выйдет победителем, пакеа и маори уже никогда не смогут жить друг с другом так, как жили раньше. Честно. Искренно. То, что сломано, уже нельзя восстановить.
   — Чепуха! Это все чепуха, сын. Мы же чиним сломанные на камнях каноэ? Сломанные руки заживают, кости срастаются. Разбитая дружба вновь склеивается.
   — Я в это не верю, отец. Более того! Теперь, когда известно, что у моей сестры есть любовник-пакеа, я должен биться еще крепче, еще яростнее!
   — Понимаю, — нахмурившись, проговорил Те Охине. — Ты молод и горяч. Скажи, сын, тебе никогда не доводилось спать с женщиной-пакеа?
   — Нет! И у меня нет никакого желания пробовать.
   — Зря. Это прекрасные, хрупкие существа с белой кожей. Посмотришь на них со стороны и, кажется, что любовь может сломать их, ведь они выглядят такими слабыми, такими нежными… Но они… совсем не ломаются. Это я тебе авторитетно заявляю.
   Отец снова улыбнулся.
   Опотики резко отвернулся в сторону. Возможно, для того, чтобы скрыть свою улыбку. Те Охине знал, что его сын хороший человек. Он не виноват в том, что еще переживает путаный и возбужденный период молодости. Как и у многих других воинов, стоило зажечь искру, как в его груди разгорался целый пожар, который звал его на бой. Среди маори воинственность была очень распространенным явлением. До появления пакеа аборигены утоляли свою страсть к битвам в междоусобицах между соседними племенами и деревнями. Теперь у всех у них появился один общий противник. И все же необходимо было отметить, что даже в столь драматический период взаимоотношений между маори и белыми людьми, многие из них сохраняли былые дружеские связи. Они не воевали друг с другом, а стояли от всего этого в стороне.
   — Те, кто жил в мире раньше, может снова жить в нем.
   — Ты прав, отец. Нет ничего более легкого, чем жить с пакеа в мире! — вновь развернувшись лицом к Те Охине, язвительно проговорил Опотики. — Надо только дать им все, что они просят. Уступить всем их требованиям. И тогда воцарится долгожданный мир. Они будут гладить тебя по голове, улыбаться тебе и называть тебя «хорошим парнем». Такая жизнь устраивает детей и рабов, но не воинов!
   Те Охине глубоко вздохнул.
   — Ты не в силах одержать военную победу над пакеа. Ты только что сам сказал, что их очень много и год от года становится все больше. У них более современное огнестрельное оружие, чем у нас. Им не нужно устанавливать жесткие нормы расходования пороха и пуль. У них есть пушки и корабли. Пакеа — это Люди Огня. Мы не можем поражать их корабли нашим оружием, стало быть, не можем препятствовать их прибытию сюда и расселению на наших землях. Мы ничего не сможем противопоставить их пушкам, так что стоит им привезти их сюда, как нам останется только замолчать.
   — Все это так, как ты говоришь, отец, — проговорил мрачно Опотики, но потом вдруг тряхнул своим ружьем и сказал: — Но мы все равно можем убивать их на расстоянии вот этим, а когда речь заходит о рукопашной… — Он поднял над головой свою боевую дубинку из «зеленого камни». — В этом мы лучше их. Каждый новый бой мы набираемся опыта, узнаем новые способы поражения пакеа. Да, ты прав, когда утверждаешь, что нам не хватит сил сразу победить их. Но мы будем их изматывать, пускать им кровь небольшими порциями, но регулярно. Даже самый сильный воин упадет на колени от множества мелких ран.
   — Ну, а дальше?
   — Придет день, когда мы измотаем их настолько, что они осознают, что лучше установить с нами честный мир на наших условиях, чем продолжать терпеть наши набеги. Может быть, мы не в силах победить наших врагов, но и они не в силах одолеть нас! Все-таки это наша земля. Мы знаем здешние долины и леса, как свои пальцы на руке. Земля наш союзник, как она была союзником Руи и других вождей. Мы будем пускать им кровь снова и снова, отец. Возможно, что с помощью богов нам все-таки удастся нанести им полное поражение, несмотря на все то, что ты говоришь.
   — Ты говоришь о наших богах. А как насчет их Бога? Они утверждают, что их Бог сильнее всех прочих и что он даст им силы победить маори.
   Опотики вскочил и стал нервно расхаживать взад-вперед.
   — Я не верю в их Бога. Но допустим, что они правы. Допустим, что он существует и что он действительно сильнее всех других богов. Значит, он должен обладать всеми теми качествами, которыми его наделяют их тоунга! Значит, это бог мира, а не войны. У маори есть боги войны, которые помогают им, а у пакеа нет военного бога. У них есть только их ложь, изворотливость и хорошее оружие. Их не ведет в бой высшая сила, а нас ведет.
   Он внезапно перестал ходить и остановился возле отца, чтобы взглянуть на него сверху вниз.
   — Я и мои воины благодарим тебя за кров и пищу, которыми ты одарил нас.
   Те Охине предпочел не встречаться со взглядом сына.
   — Я не забываю традиции наших предков. В том числе традицию гостеприимства, — проговорил он. — Кроме того, ведь ты мой любимый сын.
   Опотики подошел ближе и положил свою правую руку на плечо отцу. Он был всего лишь молодым воином, а Те Охине — старым и уважаемым вождем. Класть ему руку на плечо было непозволительной вольностью, но он не стал возражать, ведь они не виделись друг с другом в течение долгих трех лет.
   — Ты с матерью должен заботиться о своем здоровье и дожить до дня окончания войны, отец. Тогда ты увидишь, что я был сегодня прав. Я сделаю все, чтобы ты смог понять это как можно скорее.
   В жилище вбежал юный воин, — в сущности, еще подросток, — и остановился у порога. Чувствовалось, что у него какое-то спешное сообщение, но он терпеливо молчал, пока Те Охине сам не обратился к нему:
   — Что такое?
   — Прошу прощения, арики, но к воротам па подъехали пакеа.
   Опотики тут же насторожился и схватился за ружье и дубинку.
   — Я должен идти.
   Те Охине сделал сыну знак, чтобы тот не торопился.
   — Останься. Может, ты узнаешь для себя что-то новое. — Вновь обернувшись к вестовому, он спросил: — Что им от нас нужно?
   Подросток чуть помедлил с ответом, потом сказал:
   — Они говорят, что приехали торговать.
   — Ну, вот видишь? — повернувшись к сыну, . проговорил Те Охине. Он улыбнулся. — Ты был не прав. Пакеа нельзя назвать людьми огня. Это люди денег. Именно это и послужит основной причиной прекращения войны между нами. Потому что маори — тоже люди денег.
   Глаза Опотики сузились, когда он взглянул на юного вестового.
   — Что за торговля?
   Те Охине сделал знак юноше, что тот может ответить.
   — Они говорят, что привезли на продажу мечи и ружья. Опотики восторженно присвистнул.
   — Оружие! Вот видишь, отец! Бог войны помогает маори даже в этом! Маори до сих пор ссорятся между собой. Это печально, но факт. Зато про пакеа тоже нельзя сказать, что в их стане царит единение! Мы не можем стать против них сплошным фронтом, потому что среди нас всегда возникают бесчисленные споры, но и пакеа никогда не смогут объединиться, потому что главной их страстью является золото, ради которого они пойдут на все. Даже на предательство своих же соплеменников. — Он оглянулся на вестового. — Что у них за оружие? Армейское? Спортивные ружья? Может, старые мушкеты?
   — Их начальник молчит насчет этого.
   — Неважно, — бросил вдруг Те Охине. Он выглядел огорченным. — Нам не нужен их товар.
   — Отец, прошу тебя! — вскричал Опотики, подбегая к старому вождю. — Ты должен купить их ружья, чтобы защитить себя! Твоя па имеет неблагоприятное месторасположение.
   — Смотря для чего. Доступ к полям и воде здесь хороший. Мне не нужно замуровывать себя в стенах гигантской крепости. Я мирный человек. Кроме того я хорошо укреплен. У меня крепкий частокол и ров.
   — Ну, посмотри, по крайней мере, что он предлагает, что он привез тебе. Ты же знаешь, что я не смогу приблизиться к нему на территории деревни без твоего разрешения. Посмотри и скажи мне.
   — Я не позволю тебе купить их оружие на моей территории, сын.
   — У нас есть свое золото, я не прошу у тебя средств. Ну, хотя бы поговори с ними.
   Те Охине долго молчал, размышляя. Его сын и юный вестовой терпеливо дожидались решения вождя. Наконец, старик поднял голову.
   — Да, ты прав. Я должен поговорить с ними. Опотики широко улыбнулся, но Те Охине тут же разочаровал его:
   — Но я не стану покупать их оружие! Просто считаю, что с моей стороны было бы невежливо с порога завернуть торговца, даже не поприветствовав его.
   Те Охине наскоро собрал всю свою свиту, куда включил и Опотики. После этого он пошел встречать гостей.
   Два больших фургона уже въехали на территорию деревни. Пакеа было всего четверо. И хоть они были хорошо вооружены, Опотики посчитал их за глупцов. Он знал, что его воинам ничего не стоило бы свернуть им всем шеи. Проблема заключалась в том, что деревня отца считалась «нейтральной». Мысль была, что и говорить, соблазнительная, но Опотики вынужден был забыть о ней и не развивать дальше. Кроме того, он понимал, что, заполучив несколько лишних ружей, он потерял бы отца.
   Надежды же на то, что ему удастся легально получить в свои руки оружие от торговцев-пакеа, Опотики не бросал.
   Пакеа вели себя крайне настороженно и были действительно вооружены до зубов. Лучше уж будет честно купить их товар, а не пытаться отнять его силой. Опотики дорожил своими людьми и не желал их бессмысленной смерти.
   Подойдя к фургонам, он не удивился, увидев, что пакеа, сидевшие на крышах своих фургонов, держат ружья на коленях. Он понимал, что им следует опасаться не только маори-мародеров, которые могли запросто позариться на их драгоценный в условиях войны товар, но и своих же соплеменников, которые относились к такой торговле со своими врагами крайне недоброжелательно, а особенно к торговцам.
   Завидев приближающуюся к ним процессию, один из пакеа спрыгнул с фургона на землю. Опотики нахмурился. Неужели этот жалкий сморчок предводитель торговцев?.. Человек сильно нервничал. Это было странно. Ведь он знал, что приехал в нейтральную деревню и что ему здесь не причинят вреда.
   Приглядевшись к нему, Опотики отметил, что белый нетвердо стоит на ногах. Когда же он подошел ближе, маори все стало ясно: пакеа был мертвецки пьян! Как, впрочем, и его товарищи. Опотики брезгливо поморщился, надеясь на то, что качество товара окажется существенно выше качества того спиртного, которым разило от всей этой компании.
   Торговец не без труда сконцентрировал свое внимание на сыне вождя и проговорил:
   — Ты здесь главный?
   Не было ничего удивительного в том, что торговец вел себя невежливо, но даже среди пакеа обычно было принято делать хотя бы намек на дружелюбие. Здесь же не было даже намека. Впрочем, на это можно закрыть глаза, если их товар окажется действительно первосортным…
   — Нет, — мрачно ответил Опотики и сделал шаг в сторону, давая выйти на первый план своему отцу.
   — Ты можешь звать меня Те Охине, — вежливо представился пакеа старый вождь.
   Он не стал сообщать белым людям свое полное имя, потому что они этого не заслужили из-за своего внешнего вида и развязности.
   — А я Барбер. Саймон Барбер, — ответил главный среди пакеа.
   Он даже не протянул уважаемому старику маори руку для Рукопожатия. Вместо этого он отступил на несколько шагов назад к своему фургону и похлопал ладонью по натянутой промасленной парусине.
   — У меня есть кое-что, что тебя, конечно, заинтересует, вождь.
   — Ружья, пистолеты. Орудия смерти, — с отвращением угадал Те Охине.
   — Ага, — радостно кивнул Барбер. — Ведь вам, ребята, только такой товар и подавай, а? Вы же любите воевать и убивать?
   — Мы уважаем и воспеваем благородный кодекс воина, — медленно ответил Те Охине. — Но мы не превозносим человеческую смерть. — Он показал рукой себе за спину. — Это мирная деревня. В этой войне мы не принимаем участия и стоим от нее в стороне. Это могут подтвердить те пакеа, которые живут по соседству с нами.
   — Да, мы кое с кем из них уже поговорили, — проговорил Барбер. Он с хрустом почесал свою грязную бороду, которая плавно переходила в густые бакенбарды. Затем этой же рукой с силой провел по волосам, откидывая их со лба. После этого он водрузил на голову шляпу, которую до этого держал в руке. Пряди волос торчали из-под ее полей, словно корявые корни старого дерева. — Что они могут знать о настоящей человеческой жизни, эти вонючие фермеры? Кроме своих паршивых овец и баранов ничего и не видят. Они что угодно скажут и даже не поймут, что сказали!