Фоули Гэлен. Влюбленный герцог

   Бел ничего не ответила, она рассматривала пол, и в душе у нее назревал бунт.
   — Бел! — не унималась Харриет. — Неужели вы думаете, что участь Маргерит теперь, когда она стала леди Блессингтон, так уж чудесна? Ее никогда не станет принимать у себя ни одна светская леди — они даже не разговаривают с ней, хотя ее поведение безупречно! Если вы увлечете Хоуксклифа настолько, что он сделает вам предложение, его карьера государственного деятеля рухнет. Если вы лишите его этого, если вы позволите, чтобы он — в особенности он — предпочел страсть долгу, он будет жалеть об этом и в конце концов станет вас презирать, и что тогда с вами будет?
   — Я знаю, все, что вы говорите, — правда, но Хоуксклиф не похож на других. Он такой хороший, добрый, такой по-настоящему благородный…
   — Хватит! — сердито вскричала Харриет, вскакивая и зажимая уши руками. — Вы хотите погубить себя. Не нужно так привязываться к нему. Получите от этого человека то, что вам нужно, но будьте готовы уйти от него, как только заметите, что ему становится скучно.
   — Но это звучит так холодно…
   — Такова реальность, милочка моя. Я учу вас, как выжить.
   Бел расстроенно вздохнула и схватила Харриет за руку.
   — Не сердитесь на меня, Харри. Я стараюсь. Вы же знаете, я всегда буду слушаться ваших советов, — солгала она только для того, чтобы закончить спор.
   «Харриет не все знает, — подумала она строптиво. — Может, ее основное правило и годится для обычных случаев, но мои отношения с Хоуксклифом — дело не обычное».
   Харриет дулась до тех пор, пока Бел не раскрыла ридикюль и не выписала ей чек на пятьдесят фунтов — двадцать процентов от той суммы, которую Роберт положил на ее счет. Чек несколько пригладил взъерошенные перышки Харриет. Они поболтали о всякой всячине, и наконец Бел простилась с подругой. Когда она вернулась к своему экипажу, оказалось, что Долф уже уехал. Уильям доложил, что никаких осложнений с баронетом не было.
   Они направились к Найт-Хаусу. Несколько раз Бел бросала взгляд в заднее окно и осматривала улицу, чтобы узнать, не рыщет ли Долф где-то поблизости. Наконец, довольная, что на этот раз избавилась от него, она оперлась подбородком о кулак и принялась смотреть в окно кареты, желая убедить себя, что Харриет ее не поняла. Роберт не похож на праздных, эгоистичных кавалеров, которые роятся как пчелы вокруг дома сестер Уилсон.
   Внезапно она увидела две знакомые мордашки в толпе на углу Риджент-стрит и Бик-стрит. Она узнала своепгвось-милетнего друга бродяжку Томми, который пытался заработать монетку, метя улицу перед джентльменом в цилиндре, собравшимся эту улицу пересечь, в то время как — с ужасом увидела Бел — его девятилетний брат Эндрю, держась сзади, шарил в кармане незнакомца!
   Бел изо всех сил дернула за шнурок. Уильям остановил карету. Она не стала ждать, пока он откроет дверцу, спрыгнула на землю, бросилась к перекрестку и схватила обоих мальчишек за уши. Потом не очень ласково потащила их к карете.
   — Эй, леди! Пустите!
   — Это я, дурачки! Неужели не узнаете?
   — Мисс Бел? — изумленно завопил Томми.
   — Вы что же это делаете? Хотите, чтобы вас повесили? Садитесь в карету! Живо!
   — Есть, мэм!
   — Есть, мисс Бел!
   Побледнев и разом присмирев, они уселись в ее экипаж.
   С гулко бьющимся от ужаса сердцем Бел сердито смотрела на них, задаваясь вопросом, видел ли кто-нибудь, как Эндрю шарил в кармане джентльмена. Она устроилась в коляске напротив мальчиков. Экипаж наполнился ужасающей вонью, исходившей от детей. Они были так истощены, что спокойно поместились на сиденье для одного человека.
   Она сердито посмотрела на них.
   — Я потрясена и возмущена! Дайте сюда. — И она протянула руку.
   Эндрю вжался в спинку сиденья, но все же отдал ей — Ты дурной, испорченный мальчишка! — заявила она. — Ты хоть представляешь себе, что могло бы случиться, если бы кто-то тебя увидел?
   Ребята обменялись унылыми взглядами.
   — Вот именно, — строго произнесла она. — Ты попал бы в тюрьму.
   — А в тюрьме кормят, да, мисс Бел? — спросил Эндрю.
   — Что за глупость! — воскликнула она, с трудом пряча боль, кольнувшую ее в сердце при этом вопросе. Ей страшно захотелось приласкать мальчика, но следовало быть рассерженной, потому что ни в коем случае нельзя было поощрять их к дальнейшему воровству. Господи, она ведь не может снова выбросить их на улицу!
   Эндрю опустил голову:
   — Нам очень жаль, мисс Бел.
   — Я знаю, что вам жаль, — сурово отозвалась она. — Так вот, больше вы не будете воровать, но и голодать тоже не будете. Томми, Эндрю, я отвезу вас в такое место, где о вас будут хорошо заботиться.
   — В какое место? — спросил, мгновенно насторожившись, Эндрю.
   — Это школа. Томми вздернул брови:
   — Школа?
   Бел кивнула, приняв решение. Можно отменить заказ на новое вечернее платье. У ребят будет крыша над головой, чистая одежда на теле и еда в животах, даже если ей придется снять деньги со своего счета.
   — Не хочу я ни в какую школу, — презрительно фыркнул Эндрю.
   — Это меня не интересует, — ответила Бел.
   — А почему вы больше не торгуете апельсинами? — пропищал Томми.
   — А ты глянь, какая у нее мировая повозка. Она же пошла по рукам, — хихикнул Эндрю.
   Отпрянув, Бел изумленно воззрилась на мальчика, и ей захотелось умереть от унижения. Но она крепко сжала губы и отвела взгляд, напомнив себе, что эти дети, живя в воровском притоне, во многом разбираются лучше ее. И она от всей души порадовалась, что они не спросили, почему им нельзя воровать, а ей можно быть шлюхой. Она не смогла бы ответить. Ее терзали угрызения совести из-за того, что она забыла об этих несчастных малышах больше чем на месяц, с головой погрузившись в собственные проблемы.
   Она приказала Уильяму ехать к Пэддингтону. Преподавая у миссис Холл, она слышала о том, что там есть школа, существующая на средства, жертвуемые Филантропическим обществом. Конечно же, она сумеет убедить директора принять ее беспризорников.
   Прибыв на место, Бел схватила мальчишек за руки, чтобы они не вздумали убежать, и решительно повела их к приземистому кирпичному зданию школы.
   Секретарь встретил их с хмурым видом. Она пожелала увидеть директора, и секретарь согласился, присмотреть за мальчиками, смирно сидевшими в приемной. Саму же Бел проводили в директорский кабинет. Она ждала минуты две с нервным нетерпением, а когда унылый человечек с худым лицом и крючковатым носом вошел в кабинет, взглянула на него холодно и отчужденно.
   — Простите, что заставил вас ждать, мисс. Я мистер Уэбб. Чем могу быть полезен? — произнес он гнусаво и напыщенно.
   — Спасибо, что приняли меня, мистер Уэбб. Я привела двух мальчиков, которых мне хотелось бы отдать в вашу школу.
   Уголки его губ опустились.
   — К сожалению, школа переполнена. Они родились в этом приходе?
   Бел этого не знала.
   — Вы принесли их свидетельства о рождении, мисс… э-э…
   — Гамильтон. Белинда Гамильтон. Левая бровь его высоко взлетела.
   Бел выругала себя за то, что так опрометчиво назвала свое полное имя.
   Она знала, что прославлена — или обесславлена — в Лондоне, но кому могло прийти в голову, что директор благотворительной школы тоже о ней слышал?
   Он наклонил голову набок и стал похож на злую птицу.
   — Какое отношение имеют к вам эти дети? — подозрительно посмотрев на нее, спросил он.
   — Это мои друзья. Мистер Уэбб, этим детям нужна крыша над головой. Они живут на улице. Им нечего есть…
   — Одну минуту, — оборвал он ее. — Живут на улице? Судя по всему, они совершенно не подходят для нашего учреждения, мисс Гамильтон. Я не могу допустить, чтобы они портили других детей.
   — Сэр! — воскликнула Бел, отшатываясь. — Они никого не собираются портить.
   — У нас здесь сироты, но все они из порядочных домов, и их родители — уважаемые бедняки. Уверен, что эти ваши сорванцы несчастны, но, если вы не можете даже предъявить их метрики, я не обязан их принимать.
   — Вероятно, я неясно выразилась. — Бел выдавила из себя победоносную улыбку. — Я намерена заплатить за оформление документов и содержание. Это славные, хорошие мальчуганы. Им нужно только получить образование, чтобы со временем начать работать, и немного привыкнуть к порядку…
   — Мисс Гамильтон, — презрительно бросил он, — такие, как они, нам не нужны. Равно и такие, как вы.
   Бел раскрыла рот от удивления:
   — Такие, как я? Нельзя же осуждать детей из-за меня!
   — Здесь приличное христианское учреждение, мисс Гамильтон. Я уверен, что вы поймете меня.
   — Вот как? Мне оно что-то совсем не кажется христианским. Разве у Господа нашего не было подруги — бывшей блудницы?
   — Всего хорошего, сударыня, — холодно отозвался директор.
   — Мистер Уэбб, вы осудили этих детей на виселицу.
   — Это дело родителей — научить их добродетели.
   — У них нет родителей. Я — единственный взрослый, кого они знают.
   — Их, возможно, примут в работный дом в Мариле-боне…
   — Я бы не отдала в этот дом даже бездомную собаку. Я заплачу вам сверх положенного…
   — Мы не примем ваших денег, мисс Гамильтон, учитывая их источник.
   — А как вы думаете, мистер Уэбб, что будет с мальчиками? Не могу же я опять выбросить их на улицу.
   — Вероятно, вы и сами могли бы о них позаботиться, — пожал он плечами, бросив ханжеский взгляд на ее дорогой туалет, а потом кивнув на ее роскошный экипаж. — Судя по всему, это вам по средствам.
   Бел сердито вскочила со стула и вихрем вылетела из кабинета.
   — Эндрю, Томми, пошли. — Подбородок ее был высоко вздернут, но внутри у нее все пылало от ярости, пока она шла к коляске, держа детей за руки. Она чувствовала, что директор смотрит ей вслед осуждающим взглядом.
   Бел усадила мальчиков в карету и приказала Уильяму дрожащим от унижения и обиды голосом возвращаться в Найт-Хаус. Скрестив руки на груди, она сердито смотрела в окно, а мальчики, напуганные этой молчаливой яростью, с беспокойством смотрели на нее.
   — Они не… они не захотели принять нас, мисс Бел? — осторожно спросил Томми.
   — Дело не в этом, Томми. Просто у них нет места. — Она заставила себя говорить спокойно. — Не беспокойся. Все будет хорошо.
   Если она привезет их в Найт-Хаус, Роберта, чего доброго, хватит удар. Но что еще ей остается? Размышляя таким образом, она вдруг подумала, что Роберту даже незачем об этом знать. Дети получат работу и будут зарабатывать на жизнь. Эндрю может ухаживать за собаками, а Томми — помогать на кухне. Ничего другого ей в голову не приходило.
   Приехав в Найт-Хаус, она заручилась помощью Уильяма. Он еще не забыл, что такое нищее детство, и с радостью согласился помочь ей, а веселая, добродушная кухарка тут же взяла их под свое крылышко. Эта полная ласковая женщина, кажется, даже обрадовалась, что под ногами у нее будут путаться детишки, которых можно кормить и баловать.
   Переводя взгляд с одного бледного чумазого личика с широко раскрытыми глазами на другое, Бел объяснила ребятишкам, что они будут здесь жить, но если кто-то из них стащит хотя бы кусочек сахара, она лично спустит с него шкуру. Лучше получить трепку от нее, чем попасть в Нью-гейт, а затем на виселицу. Они должны отучаться от дурных привычек.
   В той части дома, где жили слуги, хватило места и для мальчуганов. Возле очага быстро поставили две кровати. Непоседливые, любознательные мальчишки очаровали прислугу, едва переступив порог этого роскошного дома. Одна из горничных, непрестанно улыбаясь, умчалась поискать для них чистую одежцу. В доме, где выросли пятеро сыновей и было бесчисленное количество мужской прислуги, на чердаке стояли сундуки с ношеной одеждой, часть которой вполне могла еще пригодиться.
   Все это время герцог сидел запершись в своем кабинете, с кем-то беседуя, сообщил Уолш. Дворецкий смотрел на все происходящее с мрачным беспокойством, размышляя о том, что сказал бы его светлость по поводу того, что его любовница привела в дом бродяжек. А кухарка заставила детей умыться и разогрела для них вчерашнее тушеное мясо. Когда смущенные, но веселые ребятишки уткнулись в свои тарелки, Бел улыбнулась поварихе с искренней благодарностью. Добрая женщина ответила радостной улыбкой, и ее синие глаза заблестели.
   Убедившись, что дети попали в хорошие руки, Бел ушла к себе.
   Она выпила вина, отпустила на все четыре стороны свои горести и тревоги и положила голову на подушку. Она не знала, сколько прошло времени, когда раздался быстрый стук в дверь и она услышала голос герцога:
   — Белинда, это Хоуксклиф.
   Она ахнула и села на постели, а он влетел в комнату с озабоченным видом.
   — Я насчет парадного обеда…
   И остановился. Она смотрела на него, едва дыша. На лице его появилась лукавая усмешка.
   — Ну и ну! — Он захлопнул дверь, запер ее и улыбнулся быстрой очаровательной улыбкой. — Хоуксклиф, старина, у тебя прямо-таки дар появляться в нужный момент.
   Бел вспыхнула ярким румянцем. Она испугалась, что он пришел потребовать, чтобы она удалила мальчиков из его дома, но в данный момент его, кажется, интересовала только она сама.
   — Вы что-то хотели, ваша светлость?
   — До этого момента — нет, — ответил он с озорной улыбкой.
   Он подошел к ней, наклонился и, взяв за подбородок, коснулся ее губ легким поцелуем..
   — Здравствуй, милый колокольчик, — прошептал он. — Спасибо за красивую фляжку. Я буду хранить ее, — он похлопал пальцем по кончику ее носа, — вечно.
   Она облегченно улыбнулась. Если это причина его визита, он, наверное, еще не знает о мальчиках.
   — Почему вы все время мне что-то покупаете? — спросил он, усаживаясь на краешек кровати.
   — Это доставляет мне радость.
   Он покачал головой с удивленным видом.
   — Я хотел сказать вам, что к списку приглашенных на обед нужно прибавить еще одного гостя.
   — Это не принц-регент? — в ужасе прошептала она, распахнув глаза. Она и без того уже запуталась, пытаясь определить, как правильно рассадить гостей: где должны сидеть низкорожденные, но высокопоставленные члены правительства, а где — герцоги и виконты. Посадишь человека не на то место и рядом не с тем, с кем нужно, — нанесешь удар по его самолюбию.
   — Нет, это лорд Колдфелл.
   — Вот как? — Ошеломленная, она поставила бокал с вином на столик рядом с кроватью.
   — Да, обстоятельства складываются несколько странно, — согласился он. — Но Колдфелл — давний друг нашей семьи. Он знал, что я никогда не посягал на честь его жены. Видите ли, именно лорд Колдфелл первый заронил во мне подозрения насчет Долфа и направил меня по этому пути.
   Бел кивнула с серьезным видом.
   — А он знает о нашем договоре?
   — Нет, дорогая. Это наша маленькая тайна, — ответил он с лукавой улыбкой, и она тоже улыбнулась ему в ответ.
   — Я полагаю, что именно с лордом Колдфеллом вы беседовали сейчас у себя в кабинете.
   — Нет, это был Клайв Гриффон, эсквайр, который опять пришел терзать меня.
   — А это кто?
   — Юный идеалист с глазами как звезды, который умолял меня провести его в палату общин.
   — Неужели?
   — К сожалению, он высказывает безумные идеи.
   — Надеюсь, он не радикал?
   — Он независимый.
   — Почему бы вам не дать шанс мистеру Гриффону?
   — Признаюсь, у него для этого есть основания. Он сын судьи и знает законы. Но он молод…
   — Как и Алек. И как вы, если уж на то пошло…
   — Белинда, — прервал он ее низким, интимным голосом.
   — Да? — отозвалась она, одарив его невинным взглядом.
   — Я больше ни минуты не стану говорить о политике, когда рядом со мной на кровати лежит такая соблазнительная женщина.
   Она лукаво улыбнулась:
   — Вы что же, флиртуете со мной, Хоуксклиф?
   — Пытаюсь.
   Его твердые губы прикоснулись к ее атласно-нежным; она обняла его за шею и жадно поцеловала. Он застонал и сжал ее грудь. Его прикосновение было необычайно нежным; он ласкал ее грудь, а потом медленно провел пальцем вокруг соска, и у нее закружилась голова.
   Наслаждение было таким сильным, что она больше не целовала его, а, закрыв глаза, отдалась ласкам; тело ее плавилось от нарастающего жара. Он гладил ее тело, с жадностью целовал ее, прокладывая губами дорожку по ее животу. Бел не ощущала больше никакого страха, только доверие и радость, потому что это был он, Роберт, ее покровитель.
   — Боже мой, да понимаете ли вы, как совершенно ваше тело? — прошептал он. — Я мечтал о том, что когда-нибудь прикоснусь к вам, но вы оказались еще красивее, чем я думал, а кожа у вас… прекрасный божественный шелк.
   — Ах, Роберт! — простонала она, задыхаясь от волнения. Закрыв глаза, она положила голову ему на грудь.
   Он посмотрел ей в глаза, медленно и порочно улыбнулся, а когда заговорил, слова его звучали нежно, неторопливо и усыпляюще.
   — Скажите, Белинда, разве вы не хотели бы, чтобы кто-то целовал вам ноги? Чтобы кто-то обожал землю, по которой вы ступаете? Разве не этого вы хотите, не этого достойны? Разве нет?
   Она молча смотрела на него, очарованная. Хоук наклонился и начал медленно покрывать ее ногу легкими поцелуями. Загипнотизированная, она смотрела, как легко поигрывают мускулы его плеч, рук и торса, пока он ласкал ее ноги, забираясь все выше.
   Когда он встретился с ней глазами, ее грудь вздымалась от желания. Он заговорил, и голос его звучал хрипло.
   — Встаньте, Белинда, прошу вас.
   Ей и в голову не пришло возражать. Каждый дюйм ее тела дрожал от нетерпения, когда она встала на нетвердых ногах и теперь возвышалась над ним. Он любовался ее телом, розовым от пламени камина. Ее груди выступали вперед в крайнем возбуждении, а соски затвердели в прохладном воздухе и жаждали его прикосновении. Он смотрел на нее с восторгом.
   — Не существует такого количества денег, которыми можно оценить подобную красоту.
   Она выдохнула его имя и ухватилась за его плечи, чтобы не упасть. Он ласково провел руками по ее бедрам и поцеловал в живот. Бел почему-то совсем его не боялась. Его руки скользнули ей за спину, а губы коснулись линии волос — аккуратно подстриженных, как и положено куртизанке.
   Бел чувствовала, как его горячее дыхание восхитительно проникает в ее нежную и теплую глубину. Она старалась сохранить здравый рассудок, а потом поняла, что все усилия ее тщетны.
   — Этого нет в нашем договоре, — тихо сказала она.
   — Я знаю. Боже мой, я знаю! — Он снова коснулся губами ее живота. — Мне хочется попробовать вас.
   И, не дожидаясь разрешения, он опустил голову и поцеловал ее розовый напрягшийся бугорок. Она застонала. Он легко коснулся его большим пальцем, потом нажал сильнее, и когда она решила, что наслаждение слишком сильно, за пальцем последовал язык. Она громко вскрикнула и задрожала в экстазе.
   Эротический поцелуй стал глубже, он нежно провел пальцем по ее маленькому твердому бугорку. Охваченная непреодолимым вожделением, она запустила пальцы в его густые черные волосы, а потом, почувствовав, что слабеет от желания, вцепилась в широкие сильные плечи Хоука.
   Оторвавшись от нее, он восхищенно воскликнул:
   — Боже, вы узкая, точно девственница!
   Она чуть не улыбнулась с горечью, услышав эти слова, но тут все ее мысли улетели, точно стайка беспокойных птиц, потому что он жадно впился губами в ее клитор, а затем просунул в теплую влажную глубину два пальца, и ее стоны превратились в крики, которые становились все громче. Она двигалась вместе с ним, закинув голову назад, вцепившись в его плечи изо всех сил, чувствуя, как внутри у нее бушует ураган. Она сотрясалась в экстазе, и вдруг взрыв страсти пронзил ее, точно молния, ослепительный в своем великолепии. Она вскрикнула, задыхаясь, теряя разум, а он пил ее влагу, пока последняя капля не покинула ее тело и пока она не обмякла в его руках.
   — О Боже, Роберт! — только и смогла она прошептать. Он присел на край кровати и, наклонившись, нежно поцеловал ее в губы. Она ощущала борьбу, терзающую его сильное тело, — он старался сдержать свое неистовое желание.
   — Боже, что же мы делаем? — простонал он.
   — Не знаю.
   Она обвила его руками.
   Он тихо выговорил ее имя и наклонился, чтобы поцеловать в шею.
   — Вы знали, что это случится, не так ли? Вы знали, что я не устою? Что вам нужно только выждать?
   Она провела пальцами по его волосам.
   — Это ведь хорошо, Роберт? Вы счастливы?
   — Настолько, что мне становится страшно. — Ресницы его взметнулись, и он посмотрел ей в глаза. — Я так долго был один, но теперь, когда я с вами, ах, когда я с вами, Бел, земля поет, звезды танцуют и я не кляну себя за то, что я такой скучный.
   Удивившись, она взяла в ладони любимое лицо и улыбнулась; в глазах ее блестели слезы.
   — Роберт, мне никогда не бывает с вами скучно. Сколько же я должна повторять вам это?
   Он отстранился с легкой печальной улыбкой, и темные глаза под длинными черными ресницами блеснули, точно солнечный закат.
   «Я вас люблю, — хотелось ей сказать. — Вы изменили мою жизнь». Но она не посмела.
   Вздохнув, он неохотно встал с ее кровати.
   Она приподнялась на локтях, любуясь игрой света на его гладкой мускулистой спине.
   — Куда вы идете, друг мой?
   — Одеваться к вечеру в честь Блюхера. Вы будете скучать без меня?
   — Очень.
   Он улыбнулся и, набросив на голые плечи мятую рубашку и жилет, направился к двери.
   — Роберт.
   Он уже потянулся к дверной ручке, но быстро повернулся к ней, услышав ее голос, с вопросительным выражением на лице.
   Она одними губами проговорила «спасибо» и послала ему воздушный поцелуй.
   Он поклонился с веселой улыбкой:
   — К вашим услугам, мисс Гамильтон. С огромным удовольствием.

Глава 11

   Хоук с нетерпением дожидался, когда же его камердинер Ноулз кончит наконец поправлять на нем галстук. Все это время он спорил со своей совестью на тему о том, почему бы ему не выплатить долги Альфреда Гамильтона и не вызволить этого старого дуралея из тюрьмы. Чем сильнее он привязывался к Белинде, тем сильнее ему хотелось помочь ей всеми мыслимыми способами.
   С другой стороны, если он выплатит долги ее отца, отношения их потекут по другому руслу, а это сопряжено с серьезным риском. Она подписала их соглашение о том, что будет помогать ему, но как можно быть уверенным, что она не покинет его в тот момент, когда ей уже не нужны будут деньги, чтобы освободить отца? Разумно ли сделать жест, открыто показывающий, как глубоко он к ней привязался? Больше того, он боялся, что, выплатив долги ее отца, он создаст опасный прецедент и она будет знать, что всякий раз, когда она попадет в затруднительное положение, Хоуксклиф с его миллионами непременно ее спасет.
   И последнее — пожалуй, самое серьезное. Если старик Гамильтон узнает об истинной профессии дочери, он, чего доброго, разыграет роль разгневанного папаши и уведет ее от Хоука. И тогда он с яростью отбросил мысль вызволить Альфреда из тюрьмы. Никто не отберет у него эту девушку.
   — Все в порядке, ваша светлость, — сказал камердинер, в последний раз поправив узел из белого шелка, а потом лукаво добавил: — Это обратит на себя ее внимание.
   Хоук поднял брови.
   Ноулз вежливо поклонился:
   — Желаю вам хорошо провести вечер, сэр.
   — Благодарю, Ноулз. Вид у меня довольно щегольской, не так ли? — добавил он с усмешкой, выходя из своих апартаментов, и спустился вниз, чтобы подождать Белинду.
   Спускаясь по плавно изгибающейся лестнице, Хоук услышал весьма странный звук, хорошо ему знакомый, но не слышанный более десяти лет: детский смех. И к тому же довольно озорной смех. Что за черт?!
   Оглядев мраморный вестибюль, он остановился и даже прищурился, решив, что глаза его обманывают. Там, под канделябром, двое мальчишек рассматривали старинные парадные доспехи, которые подарил его предку Генрих VIII. Грязноватыми пальцами они тыкали в драгоценные камни и поглаживали тупое лезвие палаша.
   — Ух ты!
   — Смотри, а им и убить можно!
   Хоук кашлянул.
   Ребята испуганно вскрикнули и обернулись, столкнувшись друг с другом; Хоук принял надменный вид, сжал руки за спиной и спустился вниз, с неудовольствием глядя на мальчиков. Наверное, родственники кого-то из слуг, решил он.
   — Эй, джентльмены, это нельзя трогать. Это очень старые доспехи. И что вы делаете в господских покоях?
   Они не ответили и только смотрели на него с ужасом. Когда он остановился перед ними, глаза их широко распахнулись.
   Он хмуро оглядел доспехи.
   — Вы все залапали. Теперь придется начищать их заново.
   — Извините нас, — сказал тот, что выше ростом, внезапно расхрабрившись.
   — Вы чьи?
   Они посовещались шепотом, и Хоук подумал, что они чем-то похожи на близнецов, его средних братьев, Люсьена и Демьена. В детстве у этих двоих был собственный язык, и до сих пор они, казалось, умели читать мысли друг друга.
   — Джентльмены, я задал вам вопрос.
   — Это вы о чем? — спросил тот, что повыше, почесывая голову.
   — Кто ваша матушка и где она?
   Они пожали плечами. Хоук нахмурился.
   Тот, что повыше, кажется, совсем осмелел и расправил плечи.
   — Это ваше? — Он кивнул на доспехи.
   — Да.