Фоули Гэлен. Влюбленный герцог

   Хоук вежливо улыбнулся:
   — Нет, сэр, но я благодарю вас за предложение.
   — А как вы… как вы познакомились с моей дочерью, кстати? — спросил Гамильтон.
   Наконец-то этого человека заинтересовало что-то, кроме его трактатов!
   Если бы его, Хоука, дочь появилась разодетая в пух и прах под ручку с незнакомым мужчиной, он прежде всего спросил бы об этом, после того, возможно, как сбил бы этого мужчину с ног. Хоук приготовился отвечать, но мисс Гамильтон опередила его.
   — Его светлость — сама доброта, папа. Его юная сестра, леди Джасинда Найт, — одна из наших учениц, которых я сопровождала в Париж.
   — Вот оно что, — отозвался старик, весело улыбнувшись Хоуку. — Как мило.
   Хоук наморщил лоб. Разве он называл ей имя своей сестры?
   — Бел, дорогая, — продолжал Гамильтон, — а ты и на следующий год будешь преподавать в «Пансионе миссис Холл»?
   Хоук вздернул бровь. Преподавать? Белинда старательно избегала его взгляда, беспокойно шагая по камере.
   — Буду, если понадобится, папа. Я не отказываюсь от работы, но к тому времени мы, конечно, вернемся в Келм-скот. У меня уже накоплена почти вся сумма.
   — Ах! Верно, верно, ты права. Как удачно! Разве она не умница, мистер… то есть ваша светлость?
   Хоук смотрел на Белинду, словно видел ее впервые.
   Она же, словно почувствовав, что он совсем заблудился в бессмысленном разговоре, пытаясь разобраться в том, чего она никогда ему не говорила, бросила на него взгляд, одновременно предупреждающий и умоляющий.
   — А вы, ваша светлость, сопровождали девиц в Париж? — нерешительно осведомился ее отец.
   — Разумеется, нет, папа, — ответила за Хоука Белинда с упреком, легонько шлепнув отца по руке. — Его светлость — слишком важная персона, чтобы возить по Европе будущих светских дам.
   С нервным смешком, который вовсе не пристал холодной, властной звезде полусвета, она принялась застилать отцовскую койку чистыми простынями, положив сверху новое одеяло и взбив дорогую подушку, набитую гусиным пухом, которую только что купила.
   Хоук смотрел на нее, и сердце у него разрывалось от боли. Ведь как, казалось бы, легко — отправиться в магистрат и вызволить ее отца из долговой тюрьмы, но он знал, что ни за что не сделает этого.
   Для человека с его средствами сумма долга мистера Гамильтона была ничтожна, но этот легкомысленный глупец заслужил тюрьму — он должен быть наказан за страдания своей дочери. Кроме того, если он вызволит Гамильтона из «Флита», Белинда, чего доброго, не останется с ним, а он, черт побери, нуждается в ней. Для того, чтобы разгадать тайну смерти Люси. Для того, чтобы она жила в его доме и играла на его расстроенном фортепьяно.
   Когда вернулся тюремщик с сообщением, что свидание закончено, Белинда обняла отца и пообещала прийти через два дня. Она спросила, нужно ли ему еще что-нибудь; старик Гамильтон ответил, что был бы рад получить бумаги и чернил. Затем он обратился к Хоуку, простодушно глядя на него:
   — Для меня большое утешение — знать, что у моей дочки есть надежный друг в огромном мире за этими стенами, ваша светлость. Я перед вами в долгу.
   Эти безыскусные слова благодарности были произнесены так обезоруживающе, что Хоук кивнул и потряс протянутую руку.
   Белинда, отвернувшись от отца, глянула на Хоука с глубокой благодарностью. И этот взгляд придал всему смысл. Поражаясь собственному недомыслию, Хоук пошел следом за Бел. Лакей, уже с пустыми руками, замыкал процессию, пока они направлялись за тюремщиком к выходу.
   Теперь, познакомившись с Гамильтоном, Хоук понял, почему Белинда прилагает такие неимоверные усилия, чтобы держать отца в этом отделении тюрьмы — более чистом, теплом и комфортном. Старый джентльмен не выжил бы в переполненных преступниками общих камерах.
   Но он все еще не понимал, что скажет ей, когда они останутся одни. Преподавательница пансиона? Единственное, что он понял из всего этого, — что она преподавала у миссис Холл в ожидании, пока ее жених вернется с войны и женится на ней, но что она в конце концов отказалась и от того, и от другого, решив посвятить себя ремеслу, которое принесет ей больше денег и поможет спасти и себя, и отца. А сейчас ему даже не хотелось думать, какие отношения связывают ее с Джасиндой.
   Внезапно впереди послышался шум драки и громкие крики. Завернув за угол в очередном полутемном коридоре, они увидели страшную сцену. Покрытый шрамами надзиратель, которого Хоук видел внизу, огромный, как медведь, с висящим на поясе кольцом с ключами, швырнул к стене дерзкого молодого заключенного и начал избивать его тяжелой дубинкой.
   Хоук остановил Белинду. Конечно, надзиратель просто выполняет свою работу, но Белинде видеть это ни к чему.
   — Стойте, дорогая. — Он быстро огляделся. — Здесь есть другой выход? — обратился он к сторожу, но тот уже бросился на помощь своему начальнику. И тут Хоук увидел лицо Белинды. Она была до жути спокойна, лицо ее побледнело и походило на гипсовую маску. Она смотрела на тюремщика, крепко сжав губы. В темном коридоре она, бледная и безмолвная, казалась призраком — или ангелом, спустившимся на землю, который опечален происходящим, но отчужден от него. Белокурые пряди ее волос слегка развевались на сквозняке.
   Хоук решил немедленно увести ее отсюда. Придется отыскать другой выход. Он крепко схватил ее за руку.
   — Пойдемте, дорогая, — прошептал он, но она не шелохнулась.
   — Я не стану бегать от него, — проговорила она помертвевшими губами, и ее слова падали на крики заключенного тихо, как лепестки розы.
   Припав к его руке как дитя, она пошла вперед, не обращая внимания на протесты Хоука.
   На войне, которую она вела, не было ни пушечных выстрелов, ни пуль. Войска, которые схватились в этот момент, находились внутри ее, сражаясь так, словно хотели разорвать надвое ее душу, но бежать она не желала. Она решила во что бы то ни стало выстоять, не полагаясь на защиту своего могущественного покровителя, и пройти мимо, посмотреть в глаза этому чудовищу — пусть он знает, что она его больше не боится. Он скорее всего ничего не поймет, но для нее достаточно и того, что она победила свой страх, а это самое главное.
   «Я не побегу. Я не побегу. Я не побегу», — снова и снова повторяла она, хотя побрякивание его ключей царапало ее по сердцу, как будто по нему водили осколком стекла.
   Именно этот звук повторялся в ее кошмарах.
   Ей было страшно, очень страшно; она дрожала, леденея от ужаса до самых кончиков пальцев. Но она поднялась после того, как он надругался над ней, и теперь у нее есть союзник, за руку которого она крепко держится.
   — Белинда…
   — Все в порядке, — услышала она сама себя как бы издалека, сквозь шум крови в ушах. Боже, благослови Роберта, он ничего не понимает, но идет с ней.
   Или несчастный арестант перестал ругаться, или надзиратель услышал их приближение — так или иначе, но он выпрямился, сделал шаг в сторону, двигаясь неуклюже из-за своей толщины и все еще держа в руке дубинку, огромный, жестокий, забрызганный чужой кровью. И тут он обернулся и посмотрел прямо на нее. Горло у Бел сжало от страха. Он неотвратимо надвигался на нее, как и в ту ночь в переулке. Время текло тонкой струйкой. Ей хотелось броситься наутек, но она перестала бы себя уважать, если бы поддалась страху, и шла вперед, преодолевая дурноту, дрожь, леденящий холод. Она дрожала от ненависти и так крепко сжала зубы, что казалось, ей уже никогда не удастся разжать челюсти.
   Рот надзирателя раздвинулся в настороженной ухмылке; она поняла — он ждет, что она либо уклонится от встречи с ним, либо расскажет о его поступке. Она не сделала ни того ни другого. Все внутри у нее стянуло тугим узлом, но лицо оставалось бесстрастным. Она заставила себя отыскать среди боли, с которой давно научилась жить, нечто твердое — стальные нервы. Роберт говорил, что она умеет держать себя в руках. Она это запомнила. И шла вперед.
   Это удивило надзирателя, она была уверена. Его злобный взгляд переместился на Роберта.
   Вдруг Бел подумала, не навлекла ли она опасность на своего покровителя. Но, взглянув на него, увидела, что Роберт смотрит на этого человека с высокомерным отвращением. Она слегка улыбнулась, испытывая холодное удовлетворение, в то время как до надзирателя наконец дошло, что теперь у нее есть могущественный друг. Покровитель. Он происходит из рода воинов, и его зовут Найт — то есть Рыцарь. Кто может одолеть его?
   Надзиратель снова с сомнением взглянул на нее, догадавшись, должно быть, что они оказались в патовой ситуации — она будет молчать о его преступлении в обмен на хорошее обращение с отцом. Он не понимал, что на самом деле ему бояться нечего. Мысль о том, что Роберт и его друзья узнают, что она потеряла свою невинность с этим чудовищем, наполняла ее леденящим стыдом. Хорошая одежда и надменный вид одурачили их и сделали ее лакомым кусочком в их глазах. Она, красавица куртизанка, была грязнее последней шлюхи. Ведь даже Роберт не хотел видеть в ней порядочную женщину!
   Не обменявшись ни словом, ее покровитель, она и лакей прошли мимо рухнувшего на пол арестанта, надзирателя и сторожа.
   Она выиграла это сражение, но надзиратель напоследок ужалил ее, гнусно заржав, и этот смех преследовал ее, пока они шли по коридору к выходу. Он зазвенел ключами с веселой беззаботностью, и этот звон чуть не сокрушил ее.
   Она отпустила руку Роберта и торопливо бросилась вперед, пока наконец не оказалась в нескольких шагах от сводчатого входа в тюрьму. Хватая ртом воздух, она выбежала наружу. Ей показалось, что небо завертелось у нее над головой, черные круги взорвались перед глазами. Она уцепилась за его локоть, припала к нему и глубоко задышала, стараясь не потерять сознание. Он с беспокойством посмотрел на нее.
   — Белинда, у вас больной вид. Что вас так напугало? — Его заботливый тон доходил до нее как сквозь толстую стеклянную стену.
   Ее захлестнуло отчаяние. Господи, как ей хочется, чтобы он разрушил стеклянный ящик, в который она заключила себя, извлек ее оттуда и прижал к своей обнаженной груди, так, чтобы она ничего не смогла от него скрыть! Но этого никогда не будет. Любовь не для нее.
   — Я… я чувствую себя хорошо, — с трудом выдавила она, отодвигаясь от него, но не выпуская его руку. — Благодарю вас.
   Она слышала, как он шепотом отдал приказание лакею идти к карете. Пока карету подавали, он шагал по тротуару, а Бел ждала, прислонившись к стене и храня мертвое молчание.
   — Белинда, я не хочу, чтобы вы ходили в эту чертову Дыру, — сердито сказал он, бросив на нее негодующий взгляд.
   Она опустила голову:
   — Вы думаете, мне этого хочется?
   — Ну так и не ходите.
   Сейчас она была не в силах ему возражать. Конечно, ей снова придется прийти сюда. Здесь ее отец. В какой-то момент с языка ее чуть не сорвалась просьба одолжить ей деньги, чтобы вызволить отца, но в последнее время ее гордости было нанесено слишком много ударов. Она не приютская девочка, а его мнение о ней и так невысоко, чтобы она еще стала досаждать ему попрошайничеством.
   Он остановился перед ней, держа руки в карманах. Собрав всю свою храбрость, она подняла голову и холодно встретила его взгляд. Он внимательно смотрел на нее. Его темные проницательные глаза, казалось, заглянули прямо в глубину ее души.
   Она не могла ни заговорить, ни отвести глаз.
   Он покачал головой с обескураженным видом, но голос его звучал мягко.
   — Вы должны были позволить мне провести вас к другому выходу. Вам ни к чему видеть такую жестокость, Белинда.
   Она чуть не расхохоталась. Какая наивность! Если бы он только знал… Его галантность и доброта вызвали у нее слезы.
   — Мое Совершенство, — прошептала она.
   — Почему вы меня так называете? Это смешно. — Он нахмурился и отошел от нее с таким обиженным видом, что она нашла в себе силы улыбнуться. В этот момент подъехал его экипаж.
   «Ты помог мне, — подумала она. — Ты этого не понимаешь, но ты дал мне силы, чтобы справиться с этим».
   — В следующий раз вы будете меня слушать, — проворчал он, стараясь, чтобы голос его звучал упрямо.
   — Непременно, дорогой. Все, что вы скажете, — прошептала она с легкой улыбкой, благодаря Господа за этого человека. «Только позволь мне остаться с тобой».

Глава 9

   Своенравная английская погода снова удивила лондонцев — неожиданно похолодало и пошел проливной дождь. Хоук вышел из палаты лордов голодный, усталый и раздраженный. В довершение ко всему у него страшно разболелась голова, после того как он в течение всего ужина спорил с Элдоном, Сидмаусом и их дружками — крайними тори — и их кровожадные взгляды вызвали у него такое отвращение, что он не смог проглотить ни кусочка.
   Он ехал домой из Вестминстера и видел в окно кареты, как дождь и ветер обрушивались на голые деревья. Карета катилась по Пэлл-Мэлл, огонь в чугунных фонарях кое-где погас, и промежутки между ними были такие же темные, как и его путаные мысли.
   Париж, «Пансион миссис Холл для благородных девиц» — все это действительно существовало или было выдумкой Белинды? И стоит ли ему беспокоиться из-за всего этого?
   Мысль о том, что какая-то куртизанка еще недавно занималась воспитанием его и без того своевольной юной сестры, привела его в ужас. Ради Джасинды он обязан узнать правду; вот только он не уверен, что ему хочется знать о мисс Гамильтон больше, чем он уже знает.
   Он старался, Бог мой, как он старался сохранить между ними дистанцию, не увлечься ею! Но он чувствовал, что против своей воли втягивается в ее орбиту, словно под действием какого-то огромного космического магнита, которым пользуются женщины, чтобы поработить богатых и знатных мужчин вроде него. Хмуро глядя в окно кареты, по которому косо барабанил дождь, он потирал пульсирующие виски и пытался вспомнить, что ему известно о мисс Гамильтон.
   В этих сведениях зияли подозрительные провалы. Например, как она стала куртизанкой? Расспрашивать об этом крайне неприлично, и он решил, что подождет, пока она сама не расскажет. Впрочем, едва ли он этого дождется. В отличие от большинства женщин, которые могли часами рассказывать о себе, мисс Гамильтон отделывалась легкими шуточками, как только речь заходила о ее прошлой жизни. Что ж, ему вполне хватает тех сведений, которые он имеет. Копаться в ее личной жизни — нет уж, увольте! Ведь их связывает только деловое соглашение, полезное для них обоих.
   И все же, слушая, как дождь барабанит по крыше кареты, он задавался беспокойным вопросом: кто из его клубных приятелей или знакомых купил ее невинность? Херт-форд? Это известный развратник… Или она добровольно отдалась этому пустоголовому юному вояке взамен на пошлое обещание жениться в отдаленном будущем? «Это не твое дело, Хоук, и не должно тебя интересовать, брось все это», — твердил он себе.
   Он вышел из кареты, сердито бормоча что-то от раздражения и подавляемого вожделения, и зашлепал по лужам к дому. Он вымок насквозь к тому моменту, когда вошел в ярко освещенный вестибюль. И тут появилась Белинда, как всегда, изящная и безмятежная.
   — Боже, посмотрите на себя, бедняжка! — проговорила она.
   «Как же она хороша!» — подумал он, и горло у него перехватило от волнения. Она была одета с изысканной элегантностью — платье из коричневого манильского шелка, на нежной шее — жемчужное ожерелье, золотистые волосы собраны наверху в шиньон.
   — Рада видеть вас дома, дорогой. — Она взяла у него кожаный портфель с документами и отдала его дворецкому. — Отнесите это в кабинет его светлости, — велела она.
   Тот поклонился:
   — Да, сударыня.
   Хоук посмотрел вслед дворецкому, несколько удивленный вежливым тоном, каким тот разговаривал с Бел, потом настороженно взглянул на нее и почувствовал, что она приняла какое-то важное решение. Сердце его забилось неровно, и все вопросы, что одолевали его в карете, рассыпались в прах и развеялись по ветру.
   Как может разум устоять перед этой неземной красотой? Перед ее волнующей походкой, пахнущей жемчугом кожей, духами с ароматом гардении, отблеском свечей на влажных губах? Это была самая таинственная, возбуждающая женщина в мире, дьявол ее побери, и он не мог устоять перед ее очарованием.
   Она ласково улыбнулась и встала сзади, помогая ему снять мокрое пальто.
   — Позвольте мне, дорогой. Вы ужинали?
   — Я умираю с голоду, — прорычал он.
   — Вот и хорошо. Ваш ужин ждет вас. — И она неторопливо направилась по коридору к столовой; шелк ее платья шуршал вокруг длинных стройных ног.
   Сбитый с толку ее ласковой сердечностью и странной переменой, которая, как он заметил, произошла с прислугой, он провел рукой по влажным волосам и пошел следом за ней, слишком голодный, чтобы размышлять.
   Белинда что-то шепнула горничной, и та стремглав бросилась выполнять приказание. Порхнув к буфету, где в ведерке со льдом охлаждалось шампанское, Бел наполнила его бокал, а Хоук в это время задавался вопросом: что, черт побери, произошло, пока его не было дома?
   Что она сотворила с прислугой? Еще утром они считали ее недостойной их внимания, так почему же вечером они с такой готовностью исполняют ее приказания?
   Подавая ему вино, она заметила его недоумевающий взгляд и весело улыбнулась.
   — Пока вас не было, я устроила небольшое собрание прислуги верхнего этажа.
   — Господи, неужели вы прибегли к ворожбе или, может, подкупили их?
   — Ни то ни другое. Я просто объяснила им, какая это честь — служить в Найт-Хаусе и что не их дело судить о поступках их господина. И еще я сказала… ну да не важно. В общем, они поняли, что со мной шутки плохи… ваша светлость, — добавила она с чопорным поклоном, а потом подошла к буфету и налила себе вина.
   — Это и мне предупреждение, не так ли?
   Тихо посмеиваясь, она вернулась к столу и спокойно села рядом.
   — Как прошла сессия?
   — Я чуть с ума не сошел, — проворчал он, разламывая кусок хлеба.
   — Неужели? А что случилось?
   Она внимательно слушала, опираясь щекой о руку, хмурилась, когда он быстро и запальчиво пересказывал свой спор с Элдоном и Сидмаусом, и посмотрела на него с сочувствием, когда он пожаловался на ужасную головную боль. И к тому времени, когда появился лакей с ужином, Хоук уже настолько выговорился, что смог приступить к еде.
 
   Когда с блюда сняли серебряную крышку, он ощутил запах своего любимого кушанья — бараньих котлет с нежной спаржей под масляным соусом. К мясу Белинда налила ему красного вина.
   Она задумчиво посмотрела на пламя свечи.
   — Роберт, давайте назначим день, когда мы устроим обед.
   — Хм?.. — спросил он, поглощая котлету.
   — Мне нужно получить от вас список гостей. Чем скорее мы покончим с этими джентльменами, тем лучше. Ведь я буду здесь не вечно. — Она странно улыбнулась и отпила вина.
   — Неужели вы всерьез думаете, что эти твердолобые старики изменят свои взгляды на государственные дела, увидев ваши красивые глаза?
   — Изменить их взгляды — это ваша задача, Роберт. Я могу лишь заставить их выслушать вас. Это будет обед исключительно для джентльменов. Их жены явно не придут в дом, где хозяйка я. Ради вашей репутации я не стану приглашать также Харриет и ее подруг, чтобы они развлекали гостей, иначе ваш дом будут потом называть борделем.
   — Это хорошая мысль!
   — Поверьте мне. Составьте список гостей. Я заберу его с собой.
   — Вы меня пугаете.
   Посмеиваясь, она ласково коснулась его руки. Он улыбнулся.
   На десерт подали пирожки с малиной, миндальный крем и бренди. К концу этой превосходной трапезы Хоук стал другим человеком. Он потянулся, сытый и довольный, и с трудом подавил зевок.
   Белинда нежно взяла его за руку:
   — Пойдемте, я приготовила вам сюрприз. Он заинтересованно посмотрел на нее:
   — Что за сюрприз?
   — Если я расскажу, это уже не будет сюрпризом, верно?
   Он взял бокал с бренди и позволил ей увести себя за руку в библиотеку. В камине потрескивали дрова, и жаркое пламя разгоняло необычайный холод этой весенней ночи. Хоук вошел, с любопытством оглядываясь. Что за сюрприз? Настроение у него значительно улучшилось, но голова все еще болела.
   — Надеюсь, вы не возражаете, что здесь затопили. Я решила, что погода такая ужасная…
   — Превосходно, — пробормотал он нетерпеливо.
   — Садитесь в свое кресло, — велела она, пряча руки за спиной.
   Сытый и довольный, он опустился в большое кожаное кресло у камина и замер в ожидании. — Откиньте голову и закройте глаза. Он подчинился.
   Он услышал ее шаги, потом все стихло. Мгновение спустя до него донеслись первые медленные, нежные звуки фортепьяно. Открыв глаза, он смотрел, как она играет. Очевидно, пока его не было, она велела настроить «Графа».
   Сначала он хотел рассердиться на подобное своевольное вмешательство в его жизнь, но возмущение отступило перед удовольствием, когда он узнал начальные такты изящной и сладострастной арии Керубино из «Свадьбы Фигаро».
   Это разучивают в пансионах, улыбнувшись, подумал он, глядя, как она внимательно смотрит в ноты. Она не пела, но он знал слова.
 
   Ответь мне, постигший искусство любви,
   Что с моим сердцем? Откуда в крови
   Это волненье, это желанье,
   Жгучее пламя и трепетанье?
   То меня в холод бросает, то в жар,
   И снова озноб, и снова пожар.
   Жду я чего-то, что будет чудесно,
   Чего не встречал я, что мне не известно,
   О чем я вздыхаю, о чем я мечтаю,
   К чему я стремлюсь, от чего убегаю,
   Что меня мучит и ночью, и днем.
   Тоска и тревога в сердце моем.
   Ответь мне, постигший искусство любви,
   Что с моим сердцем?
 
   Он смотрел на свою содержанку и наслаждался ее игрой скорее по причине сладостности ее намерений, нежели ее мастерства.
   Это был действительно сюрприз. Он закрыл глаза, закинул голову и расслабился.
   Жизнь прекрасна.
   Игра кончилась, но он не открывал глаз. За его спиной было огромное, темное, полное отзвуков помещение библиотеки, а он сидел у огня в мягком кресле с подголовником, обхватив пальцами бокал с бренди, и ножка бокала посверкивала в его ладони.
   — Как ваша головная боль? — спросила Белинда; в темной комнате, огромной и пустой, голос ее звучал нежно и интимно.
   — Жива и процветает, — пробормотал он, не двигаясь и не открывая глаз. — Вы играете вполне сносно, мисс Гамильтон.
   Он услышал, как она тихонько вздохнула:
   — Нашим душам нужна музыка, Роберт, как телам — прикосновения.
   Он почувствовал, как она осторожно взяла бокал у него из рук, но ничего не сказал. Она развела в стороны его вытянутые ноги и встала между ними, потом наклонилась, чтобы развязать галстук. Он медленно открыл глаза и посмотрел на нее.
   — Господи, что выделаете, мисс Гамильтон? — поинтересовался он с любопытством.
   — Устраиваю вас поудобней.
   — А-а… — Он снова закрыл глаза, наслаждаясь необыкновенным ощущением, когда ее изящные пальцы развязали аккуратный узел его накрахмаленного галстука, — и вот она уже стащила галстук с его шеи.
   Она нежно погладила его по щеке, потом расстегнула верхние пуговицы его жестко накрахмаленной белой рубашки.
   — Лучше? — спросила она, медленно проведя рукой по его груди.
   Он издал звук, значения которого и сам не понял. Сердце у него сильно билось, глаза были закрыты.
   Положив руку ему на плечо, она осторожно обошла вокруг кресла и встала сзади; он, как животное, чувствовал ее присутствие. Его тело пронзила дрожь, когда ее пальцы пробежали по его волосам.
   — Господи, что это выделаете, мисс Гамильтон? — снова задал он тот же вопрос.
   — Убираю вашу головную боль, дорогой. Расслабьтесь.
   Охваченный вожделением, он подчинился, а она ласково гладила его по волосам. Неужели эта девчонка не понимает, как она его искушает?
   — Где у вас болит? — прошептала она. — Здесь?
   — М-м… — согласился он, когда она прижала большие пальцы к двум точкам в основании черепа. Бел принялась массировать напряженные шейные мускулы до тех пор, пока они постепенно не расслабились.
   — Белинда, — наконец проговорил он осторожно, стараясь, чтобы голос его звучал любезно — он боялся, что одного неудачного слова окажется достаточно, чтобы она перестала дарить ему это немыслимое наслаждение, — все эти разговоры сегодня в тюрьме насчет Парижа и того, что вы преподавали в пансионе, — это правда?
   Она опустила руки.
   — Роберт, дражайший мой, — с легкой насмешкой в голосе пожурила она его, — почему вы считаете, что наше соглашение дает вам право интересоваться подробностями моего прошлого?
   — Но ведь речь идет о моей сестре…
   — Ну так не бойтесь, я не испортила вашу сестру. Леди Джасинда невредима. Хотя должна заметить, что эта девица склонна к опрометчивым поступкам; смею предположить, как ей не хватает руководящей материнской руки. — Вы уклоняетесь от ответа. — Ну ладно, если хотите знать — некоторое время я преподавала французский, музыку, историю и манеры в пансионе миссис Холл». Это была моя последняя приличная работа перед…
   Хоук закрыл глаза и почесал бровь, окончательно запутавшись. Одно дело — когда тебя гладит по голове куртизанка, и совсем другое — когда это делает учительница из пансиона.
   — Долф сделал так, что меня уволили, — продолжала она. — Он приходил каждый день в течение месяца, пытаясь увидеться со мной, и в конце концов убедил начальницу, что он мой любовник, то есть что я не целомудренна и не респектабельна и плохо влияю на девиц. Миссис Холл решила, что я представляю собой угрозу для учащихся-, что мое «поведение» повредит нравственному облику учениц, и меня уволили.