Фрэнсис Дик. Двойная осторожность

   — Если хотите получить их обратно, поезжайте со мной!
   Он согласился. У него просто не было выбора. Я вытащил из кармана коробки от кассет и показал ему вкладыши: «Оклахома», «Мы с королем», «Вестсайдская история». Потом достал кассету, которая оставалась в магнитофоне, и тоже убрал ее в коробку.
   — Их мы возьмем с собой, чтобы доказать Анджело, что они действительно у вас, — сказал я.
   Он согласился и на это. Мы вместе подошли к моей машине, он уселся на переднее пассажирское место и захлопнул за собой дверь.
   — Давайте кассеты, — сказал он. Однако я положил их на полочку, так, чтобы ему со своего места было не дотянуться, и сказал, что отдам их, когда приедем в Норидж. Странная была поездка.
   Гилберт был довольно силен, и в обычных обстоятельствах я бы с ним связываться не решился. Но я обнаружил, что сам я куда сильнее, чем привык себя считать. Я всю свою жизнь побаивался начальства: в школе, в университете и потом, когда стал учителем. Даже когда мне случалось спорить с вышестоящими, презирать их или бунтовать против них, я никогда не осмеливался бороться до победного конца. Иначе меня могли запросто выкинуть из школы, из колледжа или с работы.
   А Гарри Гилберт меня ниоткуда выкинуть не мог, и, возможно, в этом было все дело. Несмотря на его уверенность в собственном превосходстве, я мог его не бояться. Я мог пользоваться своим умом и силой, чтобы заставить его сделать то, что мне надо. Это было новое, пьянящее чувство. «Осторожнее, — одернул я себя, — не то сам сделаешь таким же надменным глупцом, как этот».
   Мне внезапно подумалось, что Анджело должен испытывать то же, что и я. Впервые развернул крылья своей внутренней силы и теперь наслаждается этим. Наслаждается тем, что способен на большее, чем думал раньше. Перед ним, как и передо мной, развернулись новые горизонты. Только вот внутренних тормозов у него нет.
   — Анджело там не один, — сказал я. — Моя жена сказала «они».
   Я говорил ровным, неагрессивным тоном.
   — И ко мне Анджело приходил не один, — продолжал я. — С ним был еще один человек. Очень похожий на него с виду. И во всем слушался Анджело.
   Гилберт помолчал, потом пожал плечами.
   — Эдди. Двоюродный брат Анджело. Их матери были близнецами.
   — Итальянки? — спросил я.
   Он снова помолчал.
   — Мы все итальянцы по происхождению.
   — Но родились в Англии?
   — Да. А почему вы спрашиваете?
   Я вздохнул.
   — Просто так.
   Он что-то проворчал в ответ, но постепенно его гнев, вызванный моим поведением, поулегся. Я не знаю, считал ли он мой поступок оправданным.
   На самом деле беспокойство и тревогу мне разыгрывать не требовалось.
   Я непроизвольно барабанил пальцами по баранке, когда нам приходилось останавливаться у светофоров, и вслух проклинал длинные фургоны, загораживавшие дорогу. К тому времени, как мы добрались до Нориджа, четыре часа отсрочки уже миновали, и я меньше всего хотел, чтобы Анджело внезапно взорвался гневом.
   — Вы что-нибудь заплатите миссис О'Рорке за эти программы? — спросил я.
   — Нет, — ответил он, помолчав.
   — Даже если Анджело об этом не узнает?
   Он яростно скосил на меня глаза.
   — Анджело во всем слушается меня! Его не касается, заплачу я этой старухе или нет!
   «Ну, — подумал я, — если он действительно в это верит, он сам себя обманывает». А быть может, ему просто хочется верить в то, что до сих пор было правдой. Быть может, он и в самом деле не видит, что дням его власти над Анджело приходит конец.
   «Ладно, — подумал я, — лишь бы этой власти хватило еще на два часа!»

Глава 10

   Весенние вечера долги, но к тому времени, как мы въехали в Норидж, свет уже угасал, хотя полностью стемнеть должно было не раньше чем через час. Я въехал на улицу, где находился дом Кейтли, так, чтобы, когда я остановлюсь у тротуара, Гилберт оказался между мною и домом. Анджело видел мою машину у дома своего отца, и ее появление могло его вспугнуть.
   — Пожалуйста, выйдите из машины, как только я остановлюсь, — сказал я. — Так, чтобы Анджело вас видел.
   Он снова заворчал, но когда я остановился, он послушно открыл дверцу и предоставил всем, кто мог видеть нас из-за занавесок, наблюдать за тем, как он неуклюже выбирается из машины.
   — Погодите, — сказал я, выходя из своей дверцы и обращаясь к нему через крышу машины. — Возьмите кассеты.
   Я протянул руку через крышу и отдал их ему.
   — Несите их в руке, — сказал я, — так, чтобы Анджело видел.
   — Что-то вы слишком много командуете!
   — Я доверяю вашему сыну не больше, чем он мне.
   Он по-бычьи глянул на меня — к нему полностью возвратилась его самоуверенность, но все же повернулся и поднял кассеты, показывая их тем, кто был в доме.
   А я, прячась за его спиной, наклонился и достал винтовку, завернутую в полотенце, прижал ее к себе и прикрыл полой пиджака.
   Анджело открыл дверь и выглянул, прячась за нею.
   — Войдите в дом, — сказал я Гилберту. — На нас могут глазеть из окон.
   Услышав, что за ним могут подглядывать, Гилберт испуганно огляделся и поспешно пошел к своему сыну. Я проворно обогнул машину и пошел следом за ним, едва не наступая ему на пятки.
   — Объясните! — настойчиво сказал я.
   Он угрожающе вскинул голову, но тем не менее громко сказал Анджело:
   — Телефон испорчен!
   — Че-го? — удивился Анджело и приоткрыл дверь чуть пошире. — Не может быть!
   — Телефон испорчен! — нетерпеливо повторил Гилберт. — Не валяй дурака! С чего бы я иначе поперся сюда, в Норидж?
   Анджело отошел от двери и вернулся в гостиную, где стоял телефон. Я слышал, как он снял трубку, несколько раз нажал на рычаг, потом бросил ее.
   — Но кассеты он привез, — сказал Гилберт, подходя к двери гостиной и показывая яркие коробки. — Я проверял их, все три. На этот раз они настоящие.
   — Входи, ты, недоносок! — окликнул меня Анджело. Я поставил завернутую в полотенце винтовку на пол, дулом в ковер, прислонив ее к небольшому комоду, который находился на расстоянии вытянутой руки от двери в гостиную, и сам шагнул на порог.
   Вся мебель в гостиной была передвинута. Сара и Донна сидели спина к спине в центре комнаты, связанные по рукам и ногам и прикрученные к стульям из столовой. По одну сторону от них стоял Анджело с «Вальтером» в руке, по другую, за спиной женщин, Эдди, двойник Анджело. Повсюду были расставлены стаканы и тарелки, и в комнате было сильно накурено. Сара сидела прямо напротив меня. Мы посмотрели друг другу в глаза со странным равнодушием. Я почти отстраненно отметил темные мешки у нее под глазами, обвисшее от усталости тело и глубокие борозды, которые проложили у ее губ боль и напряжение.
   Она не сказала ничего. Несомненно, она решила, что я, как всегда, холоден и бессердечен: на лице ее отразились не любовь и облегчение, а облегчение и отвращение.
   — Ступайте домой, — сказал я Анджело. — Вы добились, чего хотели.
   Я молился, чтобы он ушел. Чтобы он удовлетворился, чтобы вел себя разумно, чтобы послушался отца, чтобы он оказался более или менее нормальным человеком.
   Гарри Гилберт начал не спеша разворачиваться лицом ко мне.
   — Ну вот, Анджело. Нам лучше уйти.
   — Нет, — ответил Анджело, Гилберт остановился.
   — Что ты сказал?!
   — Я сказал «нет», — ответил Анджело. — Этот лох заплатит мне за все неприятности, в которые он меня втравил. Иди сюда, ты, ублюдок!
   — Анджело, нет! — воскликнул Гилберт. Он сделал успокаивающий жест женщинам. — Довольно.
   Анджело приставил свой пистолет с круглым глушителем на дуле к виску Донны.
   — Вот эта бестолковая сучонка, — злобно сказал он, — несколько часов орала, что они сдадут меня в полицию!
   — Они будут молчать! — поспешно сказал я.
   — Ну еще бы! Я об этом позабочусь.
   Смысл его слов был ясен даже Гилберту. Он в ужасе и отвращении замахал руками.
   — Положи пистолет, Анджело! Положи немедленно!
   Его голос гремел суровым родительским приказом, и давняя привычка пересилила: Анджело почти повиновался. Но тут же преодолел свой рефлекс. Я понял: теперь или никогда!
   Я протянул правую руку, стряхнул полотенце и схватил винтовку — все это одним плавным движением. Мгновение спустя я уже стоял в дверях, целясь из винтовки в Анджело. Щелкнул предохранитель.
   — Брось оружие! — приказал я. Все были ошеломлены, но Анджело, похоже, больше всех, потому что мне дважды удалось сыграть с ним одну и ту же шутку. Трое мужчин словно застыли на месте. На Сару я не смотрел.
   — Брось пистолет! — повторил я. Анджело все еще целился в Донну.
   Он не мог заставить себя бросить оружие. Настолько потерять лицо?
   — Я тебя пристрелю! — сказал я. Он все еще колебался. Я поднял дуло к потолку и спустил курок. Грохот в маленькой комнате был оглушительный. С потолка посыпались куски штукатурки. Резкий запах бездымного пороха заглушил застоялую вонь сигаретного дыма, и все разинули рты, точно рыбы. Не успел Анджело шевельнуться, как я перезарядил винтовку и направил ее ему в сердце. Он смотрел в дуло ошарашенно и недоверчиво.
   — Брось пистолет, — сказал я. — Брось, говорю!
   Но он все еще колебался. "Мне придется стрелять в него! — подумал я.
   — Не хочу! Ну почему бы ему не бросить этот треклятый пистолет! Все равно же он ничего не выиграет!"
   В комнате, казалось, все еще звенели отголоски выстрела, как вдруг в тишине раздался голос Сары. С мрачной агрессивностью, которая была направлена не меньше на меня, чем на Анджело, она сказала вслух:
   — Он победитель Олимпийских игр.
   В глазах Анджело появилось сомнение.
   — Брось пистолет, — сказал я ровным голосом, — а не то я прострелю тебе руку.
   Анджело бросил пистолет.
   Лицо его полыхало яростью и ненавистью, и я подумал, что сейчас он, пожалуй, способен броситься на меня, не задумываясь о последствиях. Но я спокойно смотрел ему в лицо, не проявляя ни гнева, ни торжества — ничего, что способно было бы разъярить его.
   — Кассеты у тебя, — сказал я. — Садитесь в машину, все трое, и убирайтесь из моей жизни. Я вами сыт по горло.
   Я шагнул назад, в прихожую, и кивнул им на входную дверь.
   — Выходите, — сказал я. — По одному. Анджело первым.
   Он направился ко мне. Темные глаза зияли, как дыры, на оливковом лице. В комнате было слишком темно, и свет не мог наделить их злобной живостью. Я отошел еще на несколько шагов назад и проводил его до двери черным стволом винтовки, как тогда, у меня дома.
   — Я до тебя доберусь! — пообещал он. Я не ответил.
   Он рывком отворил дверь, вложив в это движение всю свою ярость, и вышел на улицу.
   — Теперь вы, — сказал я Гарри Гилберту. Он был почти так же зол, как его сын, но я приметил в его глазах легкую признательность за то, что я сумел остановить Анджело, когда он, отец, оказался бессилен, — хотя, возможно, мне это только показалось.
   Он вышел вслед за Анджело на дорожку, и я увидел, как они открывают дверцы машины Анджело.
   — Теперь ты, — сказал я Эдди. — Возьми пистолет. За глушитель.
   Умеешь его разряжать?
   Второй экземпляр кивнул с несчастным видом.
   — Ну так разряди, — сказал я. — Только осторожненько.
   Эдди взглянул на винтовку, на Анджело, который садился в машину, достал из обоймы патроны и вытряхнул их на ковер.
   — Хорошо, — сказал я. — Пистолет можешь взять с собой.
   Я указал дулом и дернул головой в сторону двери. Эдди из всех троих удалился наиболее охотно и наиболее поспешно.
   Я смотрел из прихожей, как Анджело завел мотор и задом вылетел на мостовую. Оказавшись на улице, он нарочно долбанул мою машину, повредив заодно себе заднее крыло, и рванул по улице, словно утверждая свое посрамленное мужское достоинство.
   С чувством ужасного напряжения я закрыл входную дверь и вернулся в гостиную. Подошел к Саре, оглядел резиновые ремни, которыми были связаны ее запястья, и расстегнул их.
   Потом расстегнул ремни на ногах. Потом отвязал Донну.
   Донна расплакалась. Сара неуклюже поднялась со стула и рухнула на более мягкий диван.
   — Ты понимаешь, сколько времени мы тут просидели? — с горечью осведомилась она. — Насчет туалета можешь не спрашивать: да, они время от времени отвязывали нас, чтобы мы могли сходить в туалет.
   — А поесть?
   — Я тебя ненавижу! — сказала она.
   — Я же серьезно спрашиваю.
   — Да, и поесть тоже. Два раза.
   Он меня готовить заставлял.
   — Это было ужасно! — воскликнула Донна, не переставая всхлипывать.
   — Ужасно! Ты себе просто представить не можешь!
   — Они не... — встревоженно начал я.
   — Нет, — отрезала Сара. — Только издевались.
   — Мерзавцы! — воскликнула Донна. — Они называли нас коровами! Она проковыляла по ковру и плюхнулась в кресло. — У меня все тело болит!
   По ее щекам струились слезы. Я вспомнил, как Анджело обозвал ее «мокрой курицей», но поспешно задавил это воспоминание.
   — Послушайте, — сказал я, — я понимаю, что вам сейчас не до этого, но мне хотелось бы, чтобы вы собрали самые необходимые вещи и мы немедленно уехали отсюда.
   Донна беспомощно затрясла головой.
   — Зачем? — вызывающе воскликнула Сара.
   — Анджело уезжал очень неохотно. Вы же сами видели. А вдруг он захочет вернуться? Когда решит, что мы утратили бдительность. А он может.
   Эта мысль встревожила их не меньше, чем меня, а Сару еще и рассердила.
   — Зачем ты отдал им пистолет? — гневно спросила она. — Идиотский поступок! Ты так глуп!
   — Вы едете?
   — Но ты же не можешь ожидать, чтобы мы... — заскулила Донна.
   — Мне надо позвонить, — сказал я Саре. — Отсюда я позвонить не могу. Телефон не работает. Я уеду на машине. Вы со мной или нет?
   Сара быстро сообразила, что к чему, сказала, что они со мной, и, невзирая на протесты Донны, потащила ее наверх. Через несколько минут они появились снова, обе с саквояжами. Я приметил, что Сара успела накрасить губы. Я улыбнулся ей, на миг испытав почти забытую радость, какую некогда доставляло мне ее появление. Она удивилась и смутилась.
   — Ну, пошли! — сказал я и взял у них саквояжи, чтобы положить в багажник. — Нам лучше убраться отсюда.
   Я взял винтовку, снова замотанную в полотенце, чтобы соседи не увидели, и убрал ее в чемодан. Посмотрел, захватила ли Донна ключи от дома, захлопнул входную дверь; и мы поехали.
   — Куда мы едем? — спросила Сара.
   — А куда тебе хочется?
   — А деньги?
   — Кредитные карточки, — сказал я. Мы некоторое время ехали в молчании, прерываемом лишь всхлипами и сморканием Донны. На улицах и в домах уже повсюду зажглись огни, долгий тихий вечер сменился ночью.
   Я остановился у телефонной будки, и позвонил по бесплатному номеру в полицию Суффолка.
   — Старший офицер Айрстон на месте?
   Вопрос был безнадежный, но задать его все же было необходимо.
   — Ваше имя, сэр?
   — Джонатан Дерри.
   — Минуточку!
   Я некоторое время слушал обычное бормотание и щелчки, потом голос, принадлежавший не Айрстону, сказал:
   — Мистер Дерри, старший офицер Айрстон приказал, чтобы, если вы позвоните снова, ваше сообщение записали дословно и немедленно передали ему.
   Он просил меня передать, что из-за... м...э-э... помех в связи ему стало известно о ваших звонках только сегодня вечером. С вами говорит детектив Робсон. Я был у вас вместе с Айрстоном, если вы помните.
   — Помню, — сказал я. Мужчина лет под сорок, светловолосый, краснолицый.
   — Не сообщите ли вы, почему звоните, сэр?
   — Вы это запишете?
   — Да, сэр. Письменно и на магнитофон.
   — Хорошо. Так вот. Человека, который приходил ко мне в дом с пистолетом, зовут Анджело Гилберт. Он сын Гарри Гилберта, который владеет залами для игры в лото по всему Эссексу и в северо-восточной части Лондона. Человек, который приходил ко мне вместе с Анджело, — это его кузен Эдди. Фамилии не знаю. Он во всем подчиняется Анджело.
   Я сделал паузу. Инспектор Робсон спросил:
   — Это все, сэр?
   — Нет. В данный момент они все трое выехали из Нориджа на машине Анджело. — Я сообщил марку, номер и цвет машины и то, что на заднем крыле у нее свежая вмятина. — Едут они скорее всего в дом Гарри Гилберта в Уэлин-Гарден-Сити. Я думаю, что Анджело живет там же, хотя Эдди, возможно, нет. — Я сообщил адрес. — Они будут на месте часа через полтора или чуть раньше. В машине находится пистолет «Вальтер» калибра 0,22 с глушителем.
   Возможно, заряженный, возможно, нет. Возможно, это не тот пистолет, которым угрожал мне Анджело, но тогда очень похожий. Возможно, это тот самый пистолет, из которого был убит Крис Норвуд.
   — Это очень полезная информация, сэр, — сказал Робсон.
   — И еще одно...
   — Да?
   — Я думаю, Гарри Гилберт ничего не знает об убийстве Криса Норвуда.
   В смысле, он даже не подозревает, что Норвуд мертв. Так что, если вы приедете арестовывать Анджело, он не будет знать почему.
   — Спасибо, сэр.
   — Вот теперь все.
   — Ну, — сказал он, — старший офицер Айрстон с вами свяжется.
   — Это хорошо, — сказал я, — но только...
   — Да, сэр?
   — Мне хотелось бы знать...
   — Минутку, сэр, — перебил он, и некоторое время до меня доносился только длительный и невнятный разговор на заднем плане. — Извините, сэр, так вы говорили?..
   — Вы помните, я рассказывал, что отправил Анджело компьютерные кассеты с играми?
   — Еще бы! Мы отправились на кембриджский почтамт и предупредили дежурного, который выдавал почту до востребования, но он, к несчастью, отошел на обеденный перерыв и никому ничего не сказал, и как раз в это время ваш пакет и забрали. Его отдала какая-то девушка с почты. Когда мы это узнали, было уже поздно. Мы просто рвали и метали!
   — Гм, — сказал я. — Так вот, Анджело снова явился с новыми угрозами, потребовал настоящие программы, и я ему их отдал. Только...
   — Что «только», сэр?
   — Только они не смогут ими воспользоваться. Я думаю, что, как только они приедут домой, они попытаются их запустить, и, когда увидят, что они не работают, они могут... ну, начать меня искать. Я имею в виду...
   — Я прекрасно понимаю, что именно вы имеете в виду, — сухо сказал Робсон.
   — Так вот... э-э... мне хотелось бы быть уверенным, что вы что-нибудь предпримете уже сегодня вечером. Если вы, конечно, сочтете, что имеются достаточные основания задержать Анджело.
   — Я уже отдал соответствующие распоряжения, — сказал он. — Его возьмут сегодня же, как только он доберется до Уэлина. У нас имеются отпечатки пальцев... и несколько девушек, которые видели, как к Норвуду входили двое мужчин. Так что не беспокойтесь, когда мы его возьмем, мы его уже не выпустим.
   — А можно перезвонить, чтобы узнать?
   — Можно. — Он дал мне новый телефон. — Позвоните по этому номеру.
   Я оставлю сообщение. Вам передадут.
   — Спасибо! — сказал я с искренней благодарностью. — Спасибо вам большое!
   — Мистер Дерри!
   — Да?
   — А что не так с кассетами на этот раз?
   — Да я в коробки магниты вложил...
   Он расхохотался.
   — Надеюсь, мы с вами еще увидимся! — сказал он. — И спасибо вам.
   Большое спасибо!
   Я повесил трубку и улыбнулся, представив, как три мощных постоянных магнита уничтожали все записи на кассетах. Плоские черные брусочки, длиной в два дюйма, шириной в три четверти дюйма и толщиной в три шестнадцатых. Я запихнул по одному в каждую коробку. Они были такие же черные, как и сама пластмассовая коробочка. Если не присматриваться, можно принять их за деталь самой коробки. К Гилберту я их вез по отдельности, кассеты в одном кармане, а коробки в другом, а после того, как мы проверили кассеты, я их засунул в коробки. Поместить магнитофонный записи рядом с такими магнитами — все равно что наспех протереть доску мокрой губкой: кое-какие следы записи останутся, но толку от них никакого не будет.
   Анджело скорее всего этого не обнаружит, пока не доберется домой: магниты выглядели так, словно всю жизнь там были. Ну, а вдруг все же обнаружит?
   Я устало ехал в сторону дома. Мне казалось, что я сижу за рулем уже целую вечность. День был ужасно длинный. И странно было думать, что я уехал от Теда Питтса только сегодня утром.
   Миля за милей оставались позади. Обе женщины заснули крепким сном. Я подумывал о том, что ждет нас в будущем, но в основном все мои мысли были заняты дорогой и тем, чтобы не уснуть.
   Мы остановились в мотеле на окраине Лондона и заснули как убитые.
   Звон будильника, который я попросил у портье, вырвал меня из забытья в семь утра, и я, зевая, как большая белая акула, набрал номер, который дал мне инспектор Робсон.
   — Джонатан Дерри, — представился я. — Я не слишком рано?
   Мне ответил девичий голос, бодрый и неофициальный.
   — Нет, не рано, — сказала девушка. — Джон Робсон просил вам передать, что Анджело Гилберт и его двоюродный брат Эдди арестованы.
   — Спасибо большое.
   — Не за что!
   Я повесил трубку, чувствуя, как с души свалился огромный камень, и растолкал Сару, спавшую в соседней кровати.
   — Извини, — сказал я, — мне к девяти в школу...

Глава 11

   Прошло время, Сара вернулась на работу. Донна на некоторое время застряла у нас, пытаясь привести в порядок свои расстроенные чувства. Сара постепенно перестала быть чересчур заботливой и перешла на нормальные отношения. Когда Донна обнаружила, что над ней больше не трясутся и не утирают ей нос каждую минуту, она надулась и отправилась в Норидж, чтобы продать дом, забрать страховку Питера и убедить своего инспектора, который наблюдал за поведением условно осужденных преступников, начать играть психологическую роль Сары.
   Внешне у нас с Сарой все шло по-прежнему: вежливость и корректность, отсутствие эмоционального контакта, ежедневные встречи чужих людей. Она редко смотрела мне в глаза и говорила только тогда, когда это было необходимо. Но постепенно я заметил, что горькая складка у губ, не покидавшая ее лицо до того дня, как мы отправились в Норидж, теперь более или менее разгладилась. Она сделалась как-то мягче, больше похожа на.себя прежнюю. Правда, ее отношение ко мне не переменилось, но, по крайней мере, было не так тяжко смотреть на нее.
   Сам я переменился очень сильно. Словно выбрался из клетки. Теперь я все делал увереннее и получал от этого куда больше удовлетворения. Я лучше стрелял. Я вкладывал всю душу в преподавание. Даже надоевшая проверка тетрадей и то сделалась не такой скучной. Я чувствовал, что недалек тот день, когда я наконец расправлю крылья и взлечу.
   Однажды ночью, когда мы лежали в темноте, завернувшись каждый в свой холодный кокон одиночества, я спросил у Сары:
   — Ты не спишь?
   — Нет.
   — Ты знаешь, что я в конце семестра собираюсь с нашей командой стрелков в Канаду?
   — Знаю.
   — Я с ними не вернусь.
   — Почему?
   — Я поеду в Соединенные Штаты. Наверно, до конца школьных каникул.
   — Зачем?
   — Посмотреть страну. Может быть, мне захочется там поселиться.
   Она помолчала. Когда она наконец заговорила, ее слова на первый взгляд не имели никакого отношения к моим планам.
   — Ты знаешь, мы с Донной много разговаривали. Она мне все рассказала про тот день, когда украла ребенка.
   — В самом деле? — уклончиво отозвался я. — Да. Она говорила, что увидела ребенка, лежащего в коляске, и ей вдруг ужасно захотелось взять его на руки и покачать. Она так и сделала. Она просто взяла его на руки. И когда она прижала его к себе, у нее возникло такое чувство, будто это ее ребенок, он принадлежит ей. И она взяла его в машину — машина была рядом, в нескольких шагах. Она положила ребенка на переднее сиденье, рядом с собой, и уехала. Она не знала, куда едет. Она говорила, это было как во сне: она так давно мечтала о ребенке, и теперь у нее есть ребенок.
   Сара остановилась. Мне вспомнились девочки Теда Питтса и то, как он брал на руки свою младшенькую... Я готов был разрыдаться от жалости к Саре, к Донне, ко всем людям, не по своей вине лишенным детей...
   — Донна ехала довольно долго, — продолжала Сара. — Она доехала до моря и остановилась. Она взяла ребенка на руки, села на заднее сиденье, и все было прекрасно. Она была совершенно счастлива. И все по-прежнему было как во сне. А потом ребеночек проснулся. — Сара помолчала. — Он, наверно, есть захотел. Его было пора кормить. В общем, он начал кричать и никак не успокаивался. Он орал, орал, орал... Донна говорила, он орал не меньше часа. Она сходила с ума от этого крика. Она попыталась зажать ему рот, но он заорал еще громче. Она пыталась прижать его лицом к своему плечу, чтобы он перестал плакать, но он все равно кричал. А потом она обнаружила, что у него мокрые пеленки и что по его ноге течет что-то коричневое и капает ей на платье...
   Еще одна долгая пауза, потом снова голос Сары:
   — Донна говорила, она не знала, что дети — такие. Что они орут и воняют. Ей всегда представлялось, что ребенок такой нежный и что он все время будет ей улыбаться. Она почувствовала, что не любит этого ребенка, что она его ненавидит. Она почти швырнула его на сиденье, выскочила из машины и убежала. Она говорила, крик ребенка преследовал ее до самого пляжа.
   На этот раз молчание тянулось куда дольше.
   — Ты еще не спишь? — спросила Сара.
   — Нет.
   — Ты знаешь, я теперь смирилась с тем, что у меня не будет детей.
   Очень жаль, конечно... но с этим ничего не поделаешь. — Она помолчала, потом сказала:
   — Я многое узнала о себе за эти недели благодаря Донне.
   «И я тоже, — подумал я, — благодаря Анджело». После еще одной долгой паузы она снова спросила:
   — Ты еще не спишь?
   — Нет.