Страница:
Ленится выполнять тяжелую работу и думает, что компьютер все за него сделает! Но ведь компьютер не может дать совет, не может объяснить, что, если дать пару неверных ответов, это нарушит весь тонко рассчитанный баланс и исказит конечный результат! Анджело — дурак, болван, тупица! А ведь он решит, что это моя вина.
— Говорят, его папаше это надоело, — сказал Тэфф.
— Кому-кому?
— Папаше этого Анджело. Старому Гарри Гилберту. Говорят, он содержал залы для игры в лото и неплохо зарабатывал, пока его не прихватило.
— Как это — прихватило?
Тэфф поднял загорелое, обветренное, морщинистое лицо от своей кружки.
— Артритом, я думаю. Во всяком случае, ходить он почти не может. Он иногда бывает на скачках и ездит в инвалидной коляске, а денежки-то его.
Только тут меня осенило: я вспомнил, как на той неделе в Донкастере Анджело сунул программку какому-то старику в коляске. Так это был его отец!
Все такой же снисходительный, все так же поддерживает своего великовозрастного сынка, все так же платит за него... Я поблагодарил Тэффа за информацию.
— А что тебе до этого Анджело? — спросил он.
— Они когда-то давно не ладили с моим братом.
Он покивал, глянул на часы, залпом дохлебал свое пиво, сказал, что оставил секретаря выдавать дневные выигрыши и что предпочел бы проследить за этим делом лично.
— Удачный был денек, — весело сказал он, — оба фаворита сошли с дистанции!
Я поехал домой, забрав по пути Касси, которая ждала меня в больнице после очередного осмотра.
— Гипс снимут только на той неделе! — пожаловалась она. — Я просила снять его сейчас, а они не хотят!
Рука под гипсом к тому времени отчаянно чесалась, надпись «Берегись тигров!» почти стерлась, Касси настаивала, что чувствует, как рука совершенно срослась, и считала себя уже здоровой.
Мы снова ездили на торги. Мне уже казалось, что я провел всю жизнь около аукционного круга, а у Люка теперь появилось двадцать восемь жеребят, которых он еще не видел. Я подписал чеков от его имени почти на два миллиона фунтов, и эти чеки уже начинали мне сниться по ночам. Теперь оставалось только утро субботы, и ничего особенного не ожидалось, если верить каталогу — ярмарка доживала последние часы после недели бурных торгов. Я, по своему обыкновению, приехал на торги очень рано и без долгих раздумий купил по дешевке первый лот этого дня: неопределенного вида темно-гнедого жеребчика, чья родословная выглядела куда более многообещающей, чем его журавлиные ноги. Кто бы в то туманное осеннее утро мог предвидеть, что это и есть принц, который станет родоначальником династии! А ведь в конце концов так оно и вышло. Но когда я выписывал чек и отсылал жеребенка через дорогу, в конюшню Морта, голова у меня была занята совсем не им, а разговором, который состоялся у нас с Джонатаном накануне вечером.
— Я хочу поговорить с отцом Анджело, — сказал я. — Ты не помнишь, где он живет?
— Помню, конечно! В Уэлин-Гарден-Сити. Погоди минутку, сейчас найду точный адрес.
Пауза.
— Вот, пиши. Пембертон-Клоз, дом семнадцать. Хотя, конечно, он мог и переехать. И не забудь, Вильям, что он будет совсем не рад тебя видеть. Я слышал, что после того, как Анджело посадили в тюрьму, он грозился мне всячески отомстить. Только я скоро уехал, и он так и не собрался перейти от слов к делу.
— Похоже, Анджело живет на его деньги, — сказал я.
— Вполне вероятно.
— Анджело перевернул вверх дном всю эту систему. Он проиграл кучу отцовских денег, а обвиняет во всем меня. Похоже, грядет новое извержение вулкана, и вся лава опять полетит в мою сторону.
— Вот зараза!
— Это уж точно. Слушай, а как избавиться от чудовища, которое уходить не желает? Нет, не надо, не отвечай. Все, что мне приходит в голову, это упечь Анджело в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И тогда мне придется устроить это так, чтобы он не знал, кто это сделал. И вообще, честно ли это?
— Устроить провокацию? Заставить его совершить преступление?
— Ну, примерно так.
— Нет, это все-таки нечестно.
— Вот я и боялся, что ты так подумаешь.
— Понимаешь, для того, чтобы его действительно засадили на всю оставшуюся жизнь, надо, чтобы он совершил как минимум убийство. А иначе со временем его снова выпустят, и он окажется на свободе и еще злее прежнего.
А не будешь же ты подсовывать ему живого человека?
— М-да, — сказал я, — пожалуй, это и впрямь невозможно. Значит, выход остается один: сделать так, чтобы Анджело разбогател. Так что надо попробовать уговорить его папеньку, чтобы он ему в этом помог.
— Его папенька — старый змей, не забывай об этом.
— Его папенька сидит в инвалидной коляске.
— Да ну? — Джонатан, похоже, удивился. — Ну, все равно. У змей ведь тоже ног нет...
Я рассчитал, что днем в субботу Анджело все еще будет болтаться среди букмекеров на ипподроме в Нью-бери, а его отец, возможно, останется дома, поэтому после обеда я поехал в Уэлин-Гарден-Сити, оставив Касси бродить по дому с метелкой и непривычно домашним видом.
В доме номер семнадцать на Пембертон-Клоз жил теперь не Гарри Гилберт, а торговец скотом, его разговорчивая жена и четверо детишек, которые носились по саду на роликовых коньках.
— Гарри Гилберт? — спросила женщина, держа в руках корзинку с увядшими розами. — Он из-за своей болезни не мог пользоваться лестницами. Он себе выстроил коттедж с пандусами.
— А где, вы не знаете?
— Как же не знаю? Рядом с полем для гольфа. Он ведь очень любил играть в гольф, бедняга. А теперь сидит у окошка и смотрит, как играют другие. Мы ему часто машем рукой, когда играем.
— У него артрит? — спросил я.
— Господи, что вы! Нет, конечно, — она сделала сочувственную гримаску. — У него рассеянный склероз. Он им давно болел. Мы видели, как ему с каждым годом становится все хуже. Мы сами жили за четыре дома отсюда, но нам всегда очень нравился этот дом. Поэтому, когда он стал его продавать, мы его купили.
— А вы не подскажете, как его найти?
— Конечно! — Она выдала мне точные и краткие указания. — Только ни в коем случае не говорите с ним о его сыне.
— Сыне? — переспросил я.
— Ну да. Его единственный сын сидит в тюрьме за убийство. Это был такой удар для бедного старика! Так что не говорите о сыне, это его расстраивает.
— Спасибо, что предупредили, — сказал я. Она кивнула, улыбнулась от чистого, незамутненного сердца и снова принялась расчищать свой славный садик. «Да пребудет с тобою милосердие божие во все дни твои, и пусть не тревожат тебя чудища, не желающие уходить», — легкомысленно подумал я. Я оставил добродетель, и отправился на поиски грешника, и нашел его. Он и в самом деле сидел в своей коляске у большого окна-эркера и смотрел на игроков в гольф.
Широкую двустворчатую дверь большого, все еще выглядящего новостройкой одноэтажного дома отворил мне человек, на первый взгляд так похожий на Анджело, что я поначалу испугался, что Анджело все же не поехал на скачки; но потом увидел, что схожи они лишь общим типом лица: оливковая кожа, седеющие волосы, темные, недружелюбные глаза, склонность к полноте...
— Эдди! — окликнули из комнаты. — Кто там? Входите!
Голос был такой же низкий и хриплый, как у Анджело, так что слова звучали отчасти неразборчиво. Я прошел через холл, отделанный полированным деревом, прошел через пышно обставленную гостиную и, лишь оказавшись в шести футах от Гарри Гилберта, остановился и сказал, что я — Вильям Дерри.
Я почти физически ощутил повисшее в комнате напряжение. Стоявший у меня за спиной Эдди шумно выдохнул воздух. Старческая версия лица Анджело, смотревшая на меня снизу вверх из коляски, окаменела от сильного, но непонятного мне чувства, которое я истолковал как гнев и негодование, хотя, возможно, я был не прав. У Гарри Гилберта были редеющие седые волосы и седые усы. Он был грузен и носил обычный серый костюм-тройку. Только по рукам, расслабленно лежавшим на подлокотниках, было заметно, что он болен, и то лишь тогда, когда он пытался пошевелить ими. Все в его облике, от начищенных ботинок до ровного пробора на голове, показывало, что он не смирился с болезнью и являет миру несокрушимый фасад, чтобы все знали, что дух его не сломлен.
— Вам не будут рады в моем доме, — сказал он.
— Если бы ваш сын перестал мне угрожать, я бы сюда не явился.
— Он говорит, что вы обманули нас, как и ваш брат.
— Не правда.
— Система не работает.
— У Лайэма О'Рорке она работала, — возразил я. — Потому что Лайэм О'Рорке был спокойным, изворотливым, осторожным и хорошим математиком.
Свойственно ли Анджело хоть одно из этих качеств?
Он холодно взглянул на меня.
— Система должна работать для всех одинаково!
— Одна и та же лошадь по-разному скачет под разными жокеями.
— Это другое дело.
— Машины тоже у одних водителей работают как часы, а у других ломаются. Неуклюжесть всегда разрушительна. Анджело погубил всю систему. Неудивительно, что она не приносит результатов.
— Система не правильная! — упрямо повторил он.
— Ну, возможно, она немного устарела... — медленно произнес я. Однако у Теда Питтса-то она работает как миленькая. Но ведь Тед Питтс тоже спокойный и осторожный математик...
Однако, похоже, я начал производить впечатление на Гарри Гилберта. Он сказал с легкой ноткой сомнения в голосе:
— Но ведь она не могла измениться с годами. С чего бы вдруг?
— Не знаю. А почему бы нет? Может быть, появилось достаточно много факторов, которые Лайэм О'Рорке не брал в расчет просто потому, что в его время их не существовало.
Он погрузился в уныние и мрачность.
— А если Анджело работал с программами слишком поспешно, — продолжал я, — если он опускал некоторые вопросы или отвечал на них неточно, тогда общий ответ будет неверным. А ведь он получил несколько верных ответов. Мне рассказывали, что в Йорке вы выиграли кучу денег. И на Сент-Леджере вы могли бы выиграть больше, если бы Анджело не вспугнул букмекеров своим хвастовством.
— Я вас не понимаю.
Я осознал, что невнятность и некая заторможенность речи были следствием болезни. Ему трудно было говорить, но глаза его светились холодной настороженностью, которая показывала, что мозги у него в порядке.
— Анджело сказал всем букмекерам в Йорке, что обдерет их как липку, потому что он владеет системой Лайэма О'Рорке.
Гарри Гилберт прикрыл глаза. Лицо его осталось неподвижным.
— Ну и что? — воинственно заявил Эдди. — Всегда надо с самого начала показать людям, кто здесь хозяин.
— Эдди, — сказал Гарри Гилберт, — ты дураком родился, дураком и помрешь. — Он медленно открыл глаза. — Это меняет дело.
— На Сент-Леджере он ставил на победителя, но ему дали только один к одному. А обычно дают пять к одному.
Гарри Гилберт ни за что на свете меня бы не поблагодарил, даже если бы я дал ему совет, который спас бы ему жизнь, даже если бы я помог ему заработать состояние, даже если бы я спас его драгоценного сыночка от тюрьмы.
Однако то, что я сказал, его проняло. Он был слишком большим реалистом и слишком опытным бизнесменом, чтоб не обратить внимания на такое. Анджело был дураком в слишком многих отношениях, и это делало его только опаснее.
— И чего вы от меня хотите? — спросил он.
— Я хочу, чтобы вы сказали вашему сыну, что, если он еще раз вздумает напасть на меня, или на кого-то из моих близких, или на мою собственность, он и глазом не успеет моргнуть, как снова окажется за решеткой. Я хочу, чтобы вы заставили его работать с системой тщательно и скрупулезно, так, чтобы он выигрывал. Я хочу, чтобы вы предупредили его, что система гарантирует выигрыш в одном случае из трех, а отнюдь не каждый раз. Система будет действовать, только если подходить к ней с умом и старанием, а не брать наскоком.
Он смотрел на меня без всякого выражения.
— Нельзя представить себе два более несхожих характера, чем у Анджело и Лайэма О'Рорке, — сказал я. — Я хочу, чтобы вы объяснили ему это.
Хотя вряд ли из всего этого что-то выйдет, подумал я. Физическая слабость Гарри Гилберта прогрессирует, хоть он это и скрывает, и, вероятнее всего, его шаткий контроль над Анджело продержится только до тех пор, пока Анджело нуждается в деньгах.
По телу Гилберта прошла дрожь, но на лице ничего не отразилось. И он с какой-то подавленной яростью сказал:
— Это все из-за вашего брата!
И я осознал, насколько бесполезен мой визит. В конце концов, Гарри Гилберт — всего лишь старик, который, как и его сын, слепо цепляется за старую идею фикс. Даже если Гарри Гилберт и был когда-то разумным человеком, сейчас он таковым уже не является. И все же я сделал еще одну попытку.
Я сказал:
— Если бы вы тогда заплатили миссис О'Рорке, если бы вы купили у нее систему Лайэма, как договаривались, вы владели бы ею по праву и могли бы с тех самых пор извлекать из нее прибыль. Ведь мой брат позаботился о том, чтобы вы ее не получили, именно потому, что вы отказались заплатить миссис О'Рорке.
— Она была уже старуха, — холодно ответил он.
Я изумленно уставился на него.
— Вы хотите сказать, что возраст был достаточной причиной, чтобы ей не заплатить?
Он не ответил.
— Послушайте, — сказал я, — если я угоню у вас машину, неужели меня оправдают на том основании, что вы слишком больны, чтобы водить ее?
— Трепач, — сказал Гилберт. — Ничтожество.
— Лох! — подтвердил Эдди.
— Эдди, — устало сказал Гилберт, — ты умеешь возить коляску и готовить обед. Больше ты ни на что не годишься, так что заткнись.
Эдди взглянул на него наполовину вызывающе, наполовину испуганно. Я понял, что он обязан Гарри Гилберту куском хлеба и крышей над головой, что в большом и жестоком мире пособнику убийцы не так-то просто найти тепленькое место и что он боится потерять свою работу при Гилберте. Я сказал Гарри Гилберту:
— Почему бы вам не сделать то, что вы когда-то собирались сделать?
Купили бы Анджело букмекерскую контору, и пусть система играет за него.
Мне ответили новым неподвижным взглядом. Потом Гилберт сказал:
— В бизнесе тоже талант нужен. У меня он есть. Но он есть не у всякого.
Я кивнул. Вряд ли он мог бы заставить себя сказать что-то еще. И уж, конечно, я — последний человек, кому он признается, что под руководством Анджело любое предприятие прогорит за пару недель.
— Держите своего сына подальше от меня, — сказал я. — Добывая эти программы, я сделал для вас больше, чем вы заслуживаете. Вы не имеете права владеть ими. Вы не имеете права требовать, чтобы эта система в пять минут сделала вас миллионерами. Вы не имеете права предъявлять мне претензии за то, что она этого не выполнила. Предупредите Анджело. Я могу быть не менее жесток, чем он. Так что, ради вас и ради него самого, сделайте так, чтобы он ко мне больше не являлся.
А потом развернулся и пошел прочь, не ожидая какого бы то ни было ответа. Я не спеша прошел через гостиную и вышел в холл. Позади меня послышались шаги по паркету. Эдди.
Я не обернулся. Он догнал меня, когда я отворил дверь и вышел на улицу, и остановил меня, взяв за рукав. Он воровато оглянулся через плечо, туда, где его дядюшка молча сидел в великолепном эркере, — видимо, знал, что старик его не одобрит. Но, увидев, что Гарри смотрит на поле для гольфа, он ухмыльнулся мне мерзкой самодовольной улыбочкой.
— Лох! — сказал он вполголоса. — Анджело не понравится, что ты сюда приходил!
— Беда какая! — Я стряхнул его руку со своей.
Он снова ухмыльнулся со смешанным коварством, злобой и торжеством и полушепотом произнес:
— Анджело купил пистолет!
Глава 18
— Говорят, его папаше это надоело, — сказал Тэфф.
— Кому-кому?
— Папаше этого Анджело. Старому Гарри Гилберту. Говорят, он содержал залы для игры в лото и неплохо зарабатывал, пока его не прихватило.
— Как это — прихватило?
Тэфф поднял загорелое, обветренное, морщинистое лицо от своей кружки.
— Артритом, я думаю. Во всяком случае, ходить он почти не может. Он иногда бывает на скачках и ездит в инвалидной коляске, а денежки-то его.
Только тут меня осенило: я вспомнил, как на той неделе в Донкастере Анджело сунул программку какому-то старику в коляске. Так это был его отец!
Все такой же снисходительный, все так же поддерживает своего великовозрастного сынка, все так же платит за него... Я поблагодарил Тэффа за информацию.
— А что тебе до этого Анджело? — спросил он.
— Они когда-то давно не ладили с моим братом.
Он покивал, глянул на часы, залпом дохлебал свое пиво, сказал, что оставил секретаря выдавать дневные выигрыши и что предпочел бы проследить за этим делом лично.
— Удачный был денек, — весело сказал он, — оба фаворита сошли с дистанции!
Я поехал домой, забрав по пути Касси, которая ждала меня в больнице после очередного осмотра.
— Гипс снимут только на той неделе! — пожаловалась она. — Я просила снять его сейчас, а они не хотят!
Рука под гипсом к тому времени отчаянно чесалась, надпись «Берегись тигров!» почти стерлась, Касси настаивала, что чувствует, как рука совершенно срослась, и считала себя уже здоровой.
Мы снова ездили на торги. Мне уже казалось, что я провел всю жизнь около аукционного круга, а у Люка теперь появилось двадцать восемь жеребят, которых он еще не видел. Я подписал чеков от его имени почти на два миллиона фунтов, и эти чеки уже начинали мне сниться по ночам. Теперь оставалось только утро субботы, и ничего особенного не ожидалось, если верить каталогу — ярмарка доживала последние часы после недели бурных торгов. Я, по своему обыкновению, приехал на торги очень рано и без долгих раздумий купил по дешевке первый лот этого дня: неопределенного вида темно-гнедого жеребчика, чья родословная выглядела куда более многообещающей, чем его журавлиные ноги. Кто бы в то туманное осеннее утро мог предвидеть, что это и есть принц, который станет родоначальником династии! А ведь в конце концов так оно и вышло. Но когда я выписывал чек и отсылал жеребенка через дорогу, в конюшню Морта, голова у меня была занята совсем не им, а разговором, который состоялся у нас с Джонатаном накануне вечером.
— Я хочу поговорить с отцом Анджело, — сказал я. — Ты не помнишь, где он живет?
— Помню, конечно! В Уэлин-Гарден-Сити. Погоди минутку, сейчас найду точный адрес.
Пауза.
— Вот, пиши. Пембертон-Клоз, дом семнадцать. Хотя, конечно, он мог и переехать. И не забудь, Вильям, что он будет совсем не рад тебя видеть. Я слышал, что после того, как Анджело посадили в тюрьму, он грозился мне всячески отомстить. Только я скоро уехал, и он так и не собрался перейти от слов к делу.
— Похоже, Анджело живет на его деньги, — сказал я.
— Вполне вероятно.
— Анджело перевернул вверх дном всю эту систему. Он проиграл кучу отцовских денег, а обвиняет во всем меня. Похоже, грядет новое извержение вулкана, и вся лава опять полетит в мою сторону.
— Вот зараза!
— Это уж точно. Слушай, а как избавиться от чудовища, которое уходить не желает? Нет, не надо, не отвечай. Все, что мне приходит в голову, это упечь Анджело в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И тогда мне придется устроить это так, чтобы он не знал, кто это сделал. И вообще, честно ли это?
— Устроить провокацию? Заставить его совершить преступление?
— Ну, примерно так.
— Нет, это все-таки нечестно.
— Вот я и боялся, что ты так подумаешь.
— Понимаешь, для того, чтобы его действительно засадили на всю оставшуюся жизнь, надо, чтобы он совершил как минимум убийство. А иначе со временем его снова выпустят, и он окажется на свободе и еще злее прежнего.
А не будешь же ты подсовывать ему живого человека?
— М-да, — сказал я, — пожалуй, это и впрямь невозможно. Значит, выход остается один: сделать так, чтобы Анджело разбогател. Так что надо попробовать уговорить его папеньку, чтобы он ему в этом помог.
— Его папенька — старый змей, не забывай об этом.
— Его папенька сидит в инвалидной коляске.
— Да ну? — Джонатан, похоже, удивился. — Ну, все равно. У змей ведь тоже ног нет...
Я рассчитал, что днем в субботу Анджело все еще будет болтаться среди букмекеров на ипподроме в Нью-бери, а его отец, возможно, останется дома, поэтому после обеда я поехал в Уэлин-Гарден-Сити, оставив Касси бродить по дому с метелкой и непривычно домашним видом.
В доме номер семнадцать на Пембертон-Клоз жил теперь не Гарри Гилберт, а торговец скотом, его разговорчивая жена и четверо детишек, которые носились по саду на роликовых коньках.
— Гарри Гилберт? — спросила женщина, держа в руках корзинку с увядшими розами. — Он из-за своей болезни не мог пользоваться лестницами. Он себе выстроил коттедж с пандусами.
— А где, вы не знаете?
— Как же не знаю? Рядом с полем для гольфа. Он ведь очень любил играть в гольф, бедняга. А теперь сидит у окошка и смотрит, как играют другие. Мы ему часто машем рукой, когда играем.
— У него артрит? — спросил я.
— Господи, что вы! Нет, конечно, — она сделала сочувственную гримаску. — У него рассеянный склероз. Он им давно болел. Мы видели, как ему с каждым годом становится все хуже. Мы сами жили за четыре дома отсюда, но нам всегда очень нравился этот дом. Поэтому, когда он стал его продавать, мы его купили.
— А вы не подскажете, как его найти?
— Конечно! — Она выдала мне точные и краткие указания. — Только ни в коем случае не говорите с ним о его сыне.
— Сыне? — переспросил я.
— Ну да. Его единственный сын сидит в тюрьме за убийство. Это был такой удар для бедного старика! Так что не говорите о сыне, это его расстраивает.
— Спасибо, что предупредили, — сказал я. Она кивнула, улыбнулась от чистого, незамутненного сердца и снова принялась расчищать свой славный садик. «Да пребудет с тобою милосердие божие во все дни твои, и пусть не тревожат тебя чудища, не желающие уходить», — легкомысленно подумал я. Я оставил добродетель, и отправился на поиски грешника, и нашел его. Он и в самом деле сидел в своей коляске у большого окна-эркера и смотрел на игроков в гольф.
Широкую двустворчатую дверь большого, все еще выглядящего новостройкой одноэтажного дома отворил мне человек, на первый взгляд так похожий на Анджело, что я поначалу испугался, что Анджело все же не поехал на скачки; но потом увидел, что схожи они лишь общим типом лица: оливковая кожа, седеющие волосы, темные, недружелюбные глаза, склонность к полноте...
— Эдди! — окликнули из комнаты. — Кто там? Входите!
Голос был такой же низкий и хриплый, как у Анджело, так что слова звучали отчасти неразборчиво. Я прошел через холл, отделанный полированным деревом, прошел через пышно обставленную гостиную и, лишь оказавшись в шести футах от Гарри Гилберта, остановился и сказал, что я — Вильям Дерри.
Я почти физически ощутил повисшее в комнате напряжение. Стоявший у меня за спиной Эдди шумно выдохнул воздух. Старческая версия лица Анджело, смотревшая на меня снизу вверх из коляски, окаменела от сильного, но непонятного мне чувства, которое я истолковал как гнев и негодование, хотя, возможно, я был не прав. У Гарри Гилберта были редеющие седые волосы и седые усы. Он был грузен и носил обычный серый костюм-тройку. Только по рукам, расслабленно лежавшим на подлокотниках, было заметно, что он болен, и то лишь тогда, когда он пытался пошевелить ими. Все в его облике, от начищенных ботинок до ровного пробора на голове, показывало, что он не смирился с болезнью и являет миру несокрушимый фасад, чтобы все знали, что дух его не сломлен.
— Вам не будут рады в моем доме, — сказал он.
— Если бы ваш сын перестал мне угрожать, я бы сюда не явился.
— Он говорит, что вы обманули нас, как и ваш брат.
— Не правда.
— Система не работает.
— У Лайэма О'Рорке она работала, — возразил я. — Потому что Лайэм О'Рорке был спокойным, изворотливым, осторожным и хорошим математиком.
Свойственно ли Анджело хоть одно из этих качеств?
Он холодно взглянул на меня.
— Система должна работать для всех одинаково!
— Одна и та же лошадь по-разному скачет под разными жокеями.
— Это другое дело.
— Машины тоже у одних водителей работают как часы, а у других ломаются. Неуклюжесть всегда разрушительна. Анджело погубил всю систему. Неудивительно, что она не приносит результатов.
— Система не правильная! — упрямо повторил он.
— Ну, возможно, она немного устарела... — медленно произнес я. Однако у Теда Питтса-то она работает как миленькая. Но ведь Тед Питтс тоже спокойный и осторожный математик...
Однако, похоже, я начал производить впечатление на Гарри Гилберта. Он сказал с легкой ноткой сомнения в голосе:
— Но ведь она не могла измениться с годами. С чего бы вдруг?
— Не знаю. А почему бы нет? Может быть, появилось достаточно много факторов, которые Лайэм О'Рорке не брал в расчет просто потому, что в его время их не существовало.
Он погрузился в уныние и мрачность.
— А если Анджело работал с программами слишком поспешно, — продолжал я, — если он опускал некоторые вопросы или отвечал на них неточно, тогда общий ответ будет неверным. А ведь он получил несколько верных ответов. Мне рассказывали, что в Йорке вы выиграли кучу денег. И на Сент-Леджере вы могли бы выиграть больше, если бы Анджело не вспугнул букмекеров своим хвастовством.
— Я вас не понимаю.
Я осознал, что невнятность и некая заторможенность речи были следствием болезни. Ему трудно было говорить, но глаза его светились холодной настороженностью, которая показывала, что мозги у него в порядке.
— Анджело сказал всем букмекерам в Йорке, что обдерет их как липку, потому что он владеет системой Лайэма О'Рорке.
Гарри Гилберт прикрыл глаза. Лицо его осталось неподвижным.
— Ну и что? — воинственно заявил Эдди. — Всегда надо с самого начала показать людям, кто здесь хозяин.
— Эдди, — сказал Гарри Гилберт, — ты дураком родился, дураком и помрешь. — Он медленно открыл глаза. — Это меняет дело.
— На Сент-Леджере он ставил на победителя, но ему дали только один к одному. А обычно дают пять к одному.
Гарри Гилберт ни за что на свете меня бы не поблагодарил, даже если бы я дал ему совет, который спас бы ему жизнь, даже если бы я помог ему заработать состояние, даже если бы я спас его драгоценного сыночка от тюрьмы.
Однако то, что я сказал, его проняло. Он был слишком большим реалистом и слишком опытным бизнесменом, чтоб не обратить внимания на такое. Анджело был дураком в слишком многих отношениях, и это делало его только опаснее.
— И чего вы от меня хотите? — спросил он.
— Я хочу, чтобы вы сказали вашему сыну, что, если он еще раз вздумает напасть на меня, или на кого-то из моих близких, или на мою собственность, он и глазом не успеет моргнуть, как снова окажется за решеткой. Я хочу, чтобы вы заставили его работать с системой тщательно и скрупулезно, так, чтобы он выигрывал. Я хочу, чтобы вы предупредили его, что система гарантирует выигрыш в одном случае из трех, а отнюдь не каждый раз. Система будет действовать, только если подходить к ней с умом и старанием, а не брать наскоком.
Он смотрел на меня без всякого выражения.
— Нельзя представить себе два более несхожих характера, чем у Анджело и Лайэма О'Рорке, — сказал я. — Я хочу, чтобы вы объяснили ему это.
Хотя вряд ли из всего этого что-то выйдет, подумал я. Физическая слабость Гарри Гилберта прогрессирует, хоть он это и скрывает, и, вероятнее всего, его шаткий контроль над Анджело продержится только до тех пор, пока Анджело нуждается в деньгах.
По телу Гилберта прошла дрожь, но на лице ничего не отразилось. И он с какой-то подавленной яростью сказал:
— Это все из-за вашего брата!
И я осознал, насколько бесполезен мой визит. В конце концов, Гарри Гилберт — всего лишь старик, который, как и его сын, слепо цепляется за старую идею фикс. Даже если Гарри Гилберт и был когда-то разумным человеком, сейчас он таковым уже не является. И все же я сделал еще одну попытку.
Я сказал:
— Если бы вы тогда заплатили миссис О'Рорке, если бы вы купили у нее систему Лайэма, как договаривались, вы владели бы ею по праву и могли бы с тех самых пор извлекать из нее прибыль. Ведь мой брат позаботился о том, чтобы вы ее не получили, именно потому, что вы отказались заплатить миссис О'Рорке.
— Она была уже старуха, — холодно ответил он.
Я изумленно уставился на него.
— Вы хотите сказать, что возраст был достаточной причиной, чтобы ей не заплатить?
Он не ответил.
— Послушайте, — сказал я, — если я угоню у вас машину, неужели меня оправдают на том основании, что вы слишком больны, чтобы водить ее?
— Трепач, — сказал Гилберт. — Ничтожество.
— Лох! — подтвердил Эдди.
— Эдди, — устало сказал Гилберт, — ты умеешь возить коляску и готовить обед. Больше ты ни на что не годишься, так что заткнись.
Эдди взглянул на него наполовину вызывающе, наполовину испуганно. Я понял, что он обязан Гарри Гилберту куском хлеба и крышей над головой, что в большом и жестоком мире пособнику убийцы не так-то просто найти тепленькое место и что он боится потерять свою работу при Гилберте. Я сказал Гарри Гилберту:
— Почему бы вам не сделать то, что вы когда-то собирались сделать?
Купили бы Анджело букмекерскую контору, и пусть система играет за него.
Мне ответили новым неподвижным взглядом. Потом Гилберт сказал:
— В бизнесе тоже талант нужен. У меня он есть. Но он есть не у всякого.
Я кивнул. Вряд ли он мог бы заставить себя сказать что-то еще. И уж, конечно, я — последний человек, кому он признается, что под руководством Анджело любое предприятие прогорит за пару недель.
— Держите своего сына подальше от меня, — сказал я. — Добывая эти программы, я сделал для вас больше, чем вы заслуживаете. Вы не имеете права владеть ими. Вы не имеете права требовать, чтобы эта система в пять минут сделала вас миллионерами. Вы не имеете права предъявлять мне претензии за то, что она этого не выполнила. Предупредите Анджело. Я могу быть не менее жесток, чем он. Так что, ради вас и ради него самого, сделайте так, чтобы он ко мне больше не являлся.
А потом развернулся и пошел прочь, не ожидая какого бы то ни было ответа. Я не спеша прошел через гостиную и вышел в холл. Позади меня послышались шаги по паркету. Эдди.
Я не обернулся. Он догнал меня, когда я отворил дверь и вышел на улицу, и остановил меня, взяв за рукав. Он воровато оглянулся через плечо, туда, где его дядюшка молча сидел в великолепном эркере, — видимо, знал, что старик его не одобрит. Но, увидев, что Гарри смотрит на поле для гольфа, он ухмыльнулся мне мерзкой самодовольной улыбочкой.
— Лох! — сказал он вполголоса. — Анджело не понравится, что ты сюда приходил!
— Беда какая! — Я стряхнул его руку со своей.
Он снова ухмыльнулся со смешанным коварством, злобой и торжеством и полушепотом произнес:
— Анджело купил пистолет!
Глава 18
— Ты что такой задумчивый? — спросила у меня Касси.
— Неспокойно мне.
Мы, как обычно, сидели за столом в ресторанчике Банана. Банан неслышно расхаживал по залу в своих стоптанных туфлях, никуда не торопясь, но тем не менее успевая обслужить всех. В намеренно созданном интимном полумраке поблескивали широкие листья растений, стаканы и столовые приборы сверкали в сиянии свечей, а в темноте потихоньку росла плесень.
— Это на тебя не похоже, — сказала Касси. Я улыбнулся ее худенькой, загорелой, простодушной мордочке и сказал, что мне больше всего не хочется, чтобы Анджело нанес нам ответный визит.
— А ты что, действительно думаешь, что он придет?
— Не знаю.
— Новых соломенных куколок нам не достать, — сказала Касси. — Сейчас уже поздно, приличной соломы не найти.
Ее рука в гипсе неуклюже лежала на столе. Я коснулся пальцев, торчащих из гипса.
— Послушай, ты не согласилась бы на время расстаться со мной?
— Нет.
— А предположим, я скажу, что устал от тебя?
— Это не правда.
— Ты уверена?
— Абсолютно! — сказала она с довольным видом. — А потом, на время — это на сколько?
Я отхлебнул вина. А черт его знает, на сколько!
— Ну, пока я не улажу дела с Анджело, — сказал я. — И не спрашивай меня, когда это будет, потому что я не знаю. Но, наверно, первое, что надо сделать, — это убедить Люка, что ему необходим компьютер здесь, в Британии.
— А это будет трудно?
— Возможно, да. У него есть компьютер в Калифорнии... он может сказать, что еще один будет лишним.
— А зачем тебе? Для тех программ?
Я кивнул.
— Я думаю, — сказал я, — что надо попробовать его у кого-нибудь одолжить. Или попроситься к кому-нибудь поработать. Я хочу выяснить, как система О'Рорке определяет победителей и что Анджело делает не так. Может быть, если я смогу указать ему на ошибку, он успокоится.
— А мы-то думали, что достаточно будет отдать ему кассеты...
— Ну, что ж поделаешь.
— Прямо репей какой-то, — сказала Касси. — Уже думаешь, что избавился от него, — а он снова тут как тут.
«Да, — подумал я, — только репей не станет ходить с пистолетом».
Банан с благоговейным видом принес на соседний столик суфле, в честь которого он получил свое имя — ароматное, с золотистой корочкой и сверкающими воздушными пиками. Старая корова, из чьих рук вышло это произведение искусства, должно быть, по-прежнему работала по правилам; Банан, присоединившийся к нам за кофе, мрачно сообщил об этом.
— Целый час морковку чистила! А машине этой работы на десять секунд!
Но она говорит, что машина — вещь опасная и за работу с машиной я должен приплачивать ей отдельно!
Отросшая борода Банана оказалась курчавой, что было совершенно неожиданно, если принять во внимание, что волосы на голове у него были прямые.
Впрочем, на мой взгляд, это вполне соответствовало двойственности его натуры.
— С исторической точки зрения, — сказал он, — попытка умиротворить тирана неразумна.
— Это в смысле старую корову?
— Нет, Анджело.
— А что ты предлагаешь? — спросил я. — Полномасштабные боевые действия?
— Нет. Это имеет смысл, только если ты уверен в победе. С исторической точки зрения полномасштабные боевые действия — это всегда лотерея.
— Старая корова может уволиться, — улыбаясь, заметила Касси.
Банан кивнул.
— Тираны всегда с каждым разом требуют все больше и больше. На будущий год она наверняка захочет мотоцикл.
— Послушай, ты случайно не знаешь человека, у которого есть компьютер, в который можно загрузить любой язык? — спросил я.
— Турецкий, индо-китайский и все такое?
— Ну да. А также тарабарский, волапюк, жаргонный и абракадабру.
— Обратись к социологам.
Но вместо этого я на следующее утро позвонил Теду Питтсу. Но застал только Джейн.
— Теда нет, — сказала она. — Он, увы, все еще в Швейцарии. Могу я чем-нибудь помочь?
Я объяснил, что мне нужно у кого-то одолжить хороший компьютер, чтобы проверить программы, и Джейн с сожалением сказала, что компьютер Теда она мне одолжить не сможет, тем более сейчас, когда его нет дома: она знает, что он работает над специальной программой для занятий со студентами, и, если кто-то сейчас залезет в компьютер, вся работа может пропасть.
— Да, тогда не стоит, — согласился я. — А вы не знаете, у кого еще есть компьютер, которым я мог бы воспользоваться?
Она поразмыслила.
— Ну, есть еще Рут, — сказала она с сомнением в голосе. — Рут Квигли.
— А кто это?
— Бывшая ученица Теда. На самом деле он говорит, что сейчас она уже знает столько же, сколько и он. Когда она приходит и они начинают разговаривать, я ни слова не понимаю. Словно марсиан слушаешь.
— А у нее есть свой компьютер?
— У нее все есть, — без зависти ответила Джейн. — Из богатой семьи. Единственный ребенок. Что ни захочет, все ее. И золотая голова вдобавок. Вроде даже как нечестно, да?
— Небось еще и красавица?
— Ну... — Джейн призадумалась. — Недурна. На самом деле не знаю.
Когда общаешься с Рут, таких вещей просто не замечаешь.
— Ну, и где же мне ее найти?
— В Кембридже. Я потому про нее и подумала, что она живет по дороге к вам. Она пишет программы для обучающих машин. Хотите, я ей позвоню? Когда вы к ней собираетесь?
Я сказал «сегодня», через полчаса получил адрес и отправился в путь, разыскивать квартиру в современном многоэтажном здании на окраине города.
Рут Квигли оказалась очень юной — я прикинул, что ей едва за двадцать. И еще я понял, что имела в виду Джейн, когда говорила, что ее облика не замечаешь: в первую очередь поражал ее стремительный ум. У нее были светлые глаза, темно-русые курчавые волосы, тонкая стройная шея, но заметнее всего была эта манера нетерпеливо вздергивать голову и говорить скороговоркой, словно Рут раздражало, что язык не поспевает достаточно быстро выражать ее мысли.
— Да. Входите. Кассеты принесли? — Она не тратила драгоценного времени на пустые изъявления вежливости. — Сюда. Джейн говорила, это старый «Бейсик» для «Грэнтли». Язык у вас с собой? Сами загрузите или давайте я?
— Я бы предпочел...
— Ну, давайте. На какой стороне?
— Э-э... первая программа на первой стороне.
— Верно. Проходите.
Двигалась Рут с той же стремительностью. Не успел я и шагу ступить, как она пронеслась по короткому коридорчику и скрылась за дверью. «Должно быть, ей все время кажется, что мир невыносимо медлителен», — подумал я.
Комната, куда я вошел вслед за ней, вероятно, изначально задумывалась как спальня, но тедерь в ней не было ничего похожего на спальню. На полу лежал мягкий, глушивший шаги зеленый палас, чем-то похожий на звериную шкуру, ряд сильных ламп, поднимающихся жалюзи на окнах, матово-белые стены и на столах — машины, вроде тех, что я видел у Теда Питтса, только в два раза больше.
— Рабочая комната, — сказала Рут Квигли.
— Э-э... да.
Здесь было прохладнее, чем на улице. Я услышал слабое гудение кондиционера и сказал об этом. Она кивнула, не поднимая глаз от компьютера.
«Бейсик» для «Грэнтли» был уже почти загружен.
— Пыль для компьютера — все равно что песок в шестеренках. Жара, сырость — все делает их капризными. Они ведь все чистокровки...
Программы для скачек. Чистокровные компьютеры. Побеждает совершенство. Затраченные усилия дают преимущество. «Надо же, — подумал я, — уже начинаю думать как она!»
— Я у вас время отнимаю, — сказал я извиняющимся тоном.
— Нет, я с удовольствием. Для Джейн и Теда я все что угодно. Они это знают. Каталоги у вас с собой? Они понадобятся. Программы простые, но ответы должны быть точные. С большинством учебных программ то же самое. Мне иногда надоедает. Большой выбор ответов. Ребенок тратит полчаса на то, чтобы найти верный, и я вознаграждаю его фразой вроде: «Верно. Ты молодец!»
Хотя на самом деле ничего особенного. Но говорят, что нужно поощрение. А вы как думаете?
— Это одаренные дети?
Она метнула на меня стремительный взгляд.
— Все дети одаренные. Некоторые больше других. Их нужно учить как можно лучше. А их не учат. Учителя ревнивы, вы знаете?
— Мой брат всегда говорил, как здорово, когда в классе есть очень способный мальчик.
— Он великодушен. Как Тед. Ну вот, работайте. Я буду заходить, вы не обращайте внимания. Я работаю над сортировкой списка строк-массивов. Они говорят, что у них это занимает восемнадцать минут, представляете? Я это сделала за пять секунд, но только с одномерными. А мне нужны двухмерные, чтобы не путаться в данных. Я засовываю программы на машинном языке в память с «Бейсика», а потом перевожу машинный код в символы Ассемблера. Я вам не надоела?
— Нет, — сказал я. — Только я ни слова не понимаю.
— Извините. Забыла, что вы не такой, как Тед. Ну, давайте.
Я принес с собой в «дипломате» кассеты с программами, каталоги скаковых лошадей, несколько племенных книг, свежие номера хорошей газеты по конному спорту и, чувствуя себя необычайно медлительным, с точки зрения Рут Квигли, принялся за работу. Мне надо было определить, каких лошадей система Лайэма О'Рорке назовет возможными победителями и какие действительно пересекли финишную прямую первыми. Мне еще пригодился бы список лошадей, на которых ставил Анджело, но я решил, что это я узнаю завтра у Тэффа и Лансера; вот тогда и выясню, где Анджело промахнулся. «Название файла?»
«cload „donca“», — напечатал я и нажал клавишу «enter». На экране замигали звездочки. Я дождался, пока загорится «Готово», снова нажал «enter» и был вознагражден. «Какая из скачек в Донкастере?» «СентЛеджер», — напечатал я. "Донкастер: Сент-Леджер. Введите кличку лошади и нажмите «enter».
«Дженотти», — напечатал я и нажал «enter». "Донкастер: СентЛеджер.
Дженотти.
— Неспокойно мне.
Мы, как обычно, сидели за столом в ресторанчике Банана. Банан неслышно расхаживал по залу в своих стоптанных туфлях, никуда не торопясь, но тем не менее успевая обслужить всех. В намеренно созданном интимном полумраке поблескивали широкие листья растений, стаканы и столовые приборы сверкали в сиянии свечей, а в темноте потихоньку росла плесень.
— Это на тебя не похоже, — сказала Касси. Я улыбнулся ее худенькой, загорелой, простодушной мордочке и сказал, что мне больше всего не хочется, чтобы Анджело нанес нам ответный визит.
— А ты что, действительно думаешь, что он придет?
— Не знаю.
— Новых соломенных куколок нам не достать, — сказала Касси. — Сейчас уже поздно, приличной соломы не найти.
Ее рука в гипсе неуклюже лежала на столе. Я коснулся пальцев, торчащих из гипса.
— Послушай, ты не согласилась бы на время расстаться со мной?
— Нет.
— А предположим, я скажу, что устал от тебя?
— Это не правда.
— Ты уверена?
— Абсолютно! — сказала она с довольным видом. — А потом, на время — это на сколько?
Я отхлебнул вина. А черт его знает, на сколько!
— Ну, пока я не улажу дела с Анджело, — сказал я. — И не спрашивай меня, когда это будет, потому что я не знаю. Но, наверно, первое, что надо сделать, — это убедить Люка, что ему необходим компьютер здесь, в Британии.
— А это будет трудно?
— Возможно, да. У него есть компьютер в Калифорнии... он может сказать, что еще один будет лишним.
— А зачем тебе? Для тех программ?
Я кивнул.
— Я думаю, — сказал я, — что надо попробовать его у кого-нибудь одолжить. Или попроситься к кому-нибудь поработать. Я хочу выяснить, как система О'Рорке определяет победителей и что Анджело делает не так. Может быть, если я смогу указать ему на ошибку, он успокоится.
— А мы-то думали, что достаточно будет отдать ему кассеты...
— Ну, что ж поделаешь.
— Прямо репей какой-то, — сказала Касси. — Уже думаешь, что избавился от него, — а он снова тут как тут.
«Да, — подумал я, — только репей не станет ходить с пистолетом».
Банан с благоговейным видом принес на соседний столик суфле, в честь которого он получил свое имя — ароматное, с золотистой корочкой и сверкающими воздушными пиками. Старая корова, из чьих рук вышло это произведение искусства, должно быть, по-прежнему работала по правилам; Банан, присоединившийся к нам за кофе, мрачно сообщил об этом.
— Целый час морковку чистила! А машине этой работы на десять секунд!
Но она говорит, что машина — вещь опасная и за работу с машиной я должен приплачивать ей отдельно!
Отросшая борода Банана оказалась курчавой, что было совершенно неожиданно, если принять во внимание, что волосы на голове у него были прямые.
Впрочем, на мой взгляд, это вполне соответствовало двойственности его натуры.
— С исторической точки зрения, — сказал он, — попытка умиротворить тирана неразумна.
— Это в смысле старую корову?
— Нет, Анджело.
— А что ты предлагаешь? — спросил я. — Полномасштабные боевые действия?
— Нет. Это имеет смысл, только если ты уверен в победе. С исторической точки зрения полномасштабные боевые действия — это всегда лотерея.
— Старая корова может уволиться, — улыбаясь, заметила Касси.
Банан кивнул.
— Тираны всегда с каждым разом требуют все больше и больше. На будущий год она наверняка захочет мотоцикл.
— Послушай, ты случайно не знаешь человека, у которого есть компьютер, в который можно загрузить любой язык? — спросил я.
— Турецкий, индо-китайский и все такое?
— Ну да. А также тарабарский, волапюк, жаргонный и абракадабру.
— Обратись к социологам.
Но вместо этого я на следующее утро позвонил Теду Питтсу. Но застал только Джейн.
— Теда нет, — сказала она. — Он, увы, все еще в Швейцарии. Могу я чем-нибудь помочь?
Я объяснил, что мне нужно у кого-то одолжить хороший компьютер, чтобы проверить программы, и Джейн с сожалением сказала, что компьютер Теда она мне одолжить не сможет, тем более сейчас, когда его нет дома: она знает, что он работает над специальной программой для занятий со студентами, и, если кто-то сейчас залезет в компьютер, вся работа может пропасть.
— Да, тогда не стоит, — согласился я. — А вы не знаете, у кого еще есть компьютер, которым я мог бы воспользоваться?
Она поразмыслила.
— Ну, есть еще Рут, — сказала она с сомнением в голосе. — Рут Квигли.
— А кто это?
— Бывшая ученица Теда. На самом деле он говорит, что сейчас она уже знает столько же, сколько и он. Когда она приходит и они начинают разговаривать, я ни слова не понимаю. Словно марсиан слушаешь.
— А у нее есть свой компьютер?
— У нее все есть, — без зависти ответила Джейн. — Из богатой семьи. Единственный ребенок. Что ни захочет, все ее. И золотая голова вдобавок. Вроде даже как нечестно, да?
— Небось еще и красавица?
— Ну... — Джейн призадумалась. — Недурна. На самом деле не знаю.
Когда общаешься с Рут, таких вещей просто не замечаешь.
— Ну, и где же мне ее найти?
— В Кембридже. Я потому про нее и подумала, что она живет по дороге к вам. Она пишет программы для обучающих машин. Хотите, я ей позвоню? Когда вы к ней собираетесь?
Я сказал «сегодня», через полчаса получил адрес и отправился в путь, разыскивать квартиру в современном многоэтажном здании на окраине города.
Рут Квигли оказалась очень юной — я прикинул, что ей едва за двадцать. И еще я понял, что имела в виду Джейн, когда говорила, что ее облика не замечаешь: в первую очередь поражал ее стремительный ум. У нее были светлые глаза, темно-русые курчавые волосы, тонкая стройная шея, но заметнее всего была эта манера нетерпеливо вздергивать голову и говорить скороговоркой, словно Рут раздражало, что язык не поспевает достаточно быстро выражать ее мысли.
— Да. Входите. Кассеты принесли? — Она не тратила драгоценного времени на пустые изъявления вежливости. — Сюда. Джейн говорила, это старый «Бейсик» для «Грэнтли». Язык у вас с собой? Сами загрузите или давайте я?
— Я бы предпочел...
— Ну, давайте. На какой стороне?
— Э-э... первая программа на первой стороне.
— Верно. Проходите.
Двигалась Рут с той же стремительностью. Не успел я и шагу ступить, как она пронеслась по короткому коридорчику и скрылась за дверью. «Должно быть, ей все время кажется, что мир невыносимо медлителен», — подумал я.
Комната, куда я вошел вслед за ней, вероятно, изначально задумывалась как спальня, но тедерь в ней не было ничего похожего на спальню. На полу лежал мягкий, глушивший шаги зеленый палас, чем-то похожий на звериную шкуру, ряд сильных ламп, поднимающихся жалюзи на окнах, матово-белые стены и на столах — машины, вроде тех, что я видел у Теда Питтса, только в два раза больше.
— Рабочая комната, — сказала Рут Квигли.
— Э-э... да.
Здесь было прохладнее, чем на улице. Я услышал слабое гудение кондиционера и сказал об этом. Она кивнула, не поднимая глаз от компьютера.
«Бейсик» для «Грэнтли» был уже почти загружен.
— Пыль для компьютера — все равно что песок в шестеренках. Жара, сырость — все делает их капризными. Они ведь все чистокровки...
Программы для скачек. Чистокровные компьютеры. Побеждает совершенство. Затраченные усилия дают преимущество. «Надо же, — подумал я, — уже начинаю думать как она!»
— Я у вас время отнимаю, — сказал я извиняющимся тоном.
— Нет, я с удовольствием. Для Джейн и Теда я все что угодно. Они это знают. Каталоги у вас с собой? Они понадобятся. Программы простые, но ответы должны быть точные. С большинством учебных программ то же самое. Мне иногда надоедает. Большой выбор ответов. Ребенок тратит полчаса на то, чтобы найти верный, и я вознаграждаю его фразой вроде: «Верно. Ты молодец!»
Хотя на самом деле ничего особенного. Но говорят, что нужно поощрение. А вы как думаете?
— Это одаренные дети?
Она метнула на меня стремительный взгляд.
— Все дети одаренные. Некоторые больше других. Их нужно учить как можно лучше. А их не учат. Учителя ревнивы, вы знаете?
— Мой брат всегда говорил, как здорово, когда в классе есть очень способный мальчик.
— Он великодушен. Как Тед. Ну вот, работайте. Я буду заходить, вы не обращайте внимания. Я работаю над сортировкой списка строк-массивов. Они говорят, что у них это занимает восемнадцать минут, представляете? Я это сделала за пять секунд, но только с одномерными. А мне нужны двухмерные, чтобы не путаться в данных. Я засовываю программы на машинном языке в память с «Бейсика», а потом перевожу машинный код в символы Ассемблера. Я вам не надоела?
— Нет, — сказал я. — Только я ни слова не понимаю.
— Извините. Забыла, что вы не такой, как Тед. Ну, давайте.
Я принес с собой в «дипломате» кассеты с программами, каталоги скаковых лошадей, несколько племенных книг, свежие номера хорошей газеты по конному спорту и, чувствуя себя необычайно медлительным, с точки зрения Рут Квигли, принялся за работу. Мне надо было определить, каких лошадей система Лайэма О'Рорке назовет возможными победителями и какие действительно пересекли финишную прямую первыми. Мне еще пригодился бы список лошадей, на которых ставил Анджело, но я решил, что это я узнаю завтра у Тэффа и Лансера; вот тогда и выясню, где Анджело промахнулся. «Название файла?»
«cload „donca“», — напечатал я и нажал клавишу «enter». На экране замигали звездочки. Я дождался, пока загорится «Готово», снова нажал «enter» и был вознагражден. «Какая из скачек в Донкастере?» «СентЛеджер», — напечатал я. "Донкастер: Сент-Леджер. Введите кличку лошади и нажмите «enter».
«Дженотти», — напечатал я и нажал «enter». "Донкастер: СентЛеджер.
Дженотти.