Страница:
Секунд десять я рассеянно крутил в памяти слова Какисимы, потом очнулся и набрал номер справочной. Узнал телефон Юридического департамента, позвонил туда, спросил адрес и часы работы. Закрывались они в четыре. Времени оставалось в обрез.
Я вырвал из газеты недочитанную статью и вместе с распечатками затолкал в карман пиджака.
— Охара! — позвал я. — Пойдем-ка в переговорную.
В переговорной царил идеальный порядок. Еще вчера на этих столах валялись видеокамеры. Вот по этому телефону я в последний раз звонил Исидзаки. А сколько раз, по уши в работе, я просиживал здесь до утра! Как бы там ни было — ничего этого уже больше не повторится…
Вдруг очнувшись, я понял, что стою посреди комнаты, опустив голову. В мозгу копошились такие странные мысли, что я сам себе удивился. Охара сидела за столом напротив и смотрела на меня так пристально, словно пыталась подслушать, о чем я думаю. Надеюсь, хотя бы частично это ей удалось. Поскольку одной из моих мыслей было только что принятое решение: никогда больше не оставаться с нею наедине.
Тем не менее она мягко улыбнулась и, как ни в чем не бывало, спросила:
— Ну как, шеф? Свалились в обморок перед подружкой?
— Почти, — кивнул я. — Только не от простуды.
— Неужели такая красавица?
— Ну… Примерно как ты.
— О! Тогда я вас понимаю.
— Но в общем, ты была права: гулять мне пока рановато. Голова как расплавленная…
— Ну тогда, может, после поговорим?
— Да ладно. Я же тебе обещал. Только времени мало, поэтому буду краток.
Я наскоро изложил ей то, что услышал от Киэ Саэки. Кое-что сократил, но все, что касалось их отношений с Исидзаки, пересказал как можно подробнее. Но Охара с ее дотошностью все же разок перебила меня вопросом:
— Так кто же отец ребенка?
— Не знаю, — ответил я. — Подумал, не стоит об этом расспрашивать. Да и она, похоже, все равно не сказала бы. А вдруг это кто-нибудь из знаменитостей?
Она покачала головой:
— По-моему, вы зря деликатничали!
— Возможно, — согласился я.
Когда я закончил, она склонила голову набок и задумалась на несколько секунд.
— А она не могла ничего приврать или приукрасить?
— Да нет, — ответил я. — По крайней мере, в главных моментах — вряд ли.
— И все-таки… Когда люди откровенничают о себе, такая вероятность остается всегда. Будь они хоть трижды раскрасавицами.
— По-моему, Киэ Саэки верить можно, — сказал я. — Ты у нас, Охара, конечно, женщина проницательная, но иногда твоя проницательность бьет через край. А это может повредить карьерному росту. Учти на будущее.
Она закусила губу и в кои-то веки смолчала. Чудеса, да и только.
— К тому же она умна. И по-своему самолюбива. Иначе бы не призналась в том, что ее отец якудза. Да и в рассказе ее слишком много подробностей, проверить которые — раз плюнуть. Скажем, спроси я у нее адрес той кондитерской на Аояме — она бы назвала не задумываясь.
Я достал из кармана визитку Киэ Саэки.
— Когда человек вручает тебе такую карточку, насколько ему доверять — рассудить несложно.
Охара заглянула в визитку и вдруг подняла брови.
— Этот ресторанчик на Дайканъяме я знаю… — пробормотала она.
— Что, такой известный?
— Когда-то частенько туда заглядывала. Очень популярное заведение для молоденьких женщин.
Редкие блюда в меню, и готовят вкусно. Потом про него стали часто в журналах писать, народ туда толпой повалил, вот я и перестала захаживать. — Она вздохнула. — Вон как! Значит, даже они разоряются?
— А что ты хочешь? «Пузырь» в экономике лопнул не только для компаний да корпораций. Все вокруг одними болячками маются.
— Весь мир с ума сошел, это верно… Но я, кажется, разговор куда-то не туда увела, простите!
— Да нет, не увела. Скорей уж, подчеркнула кое-что в положении Киэ Саэки.
— Но шеф! Теперь, когда вы мне все это рассказали, я вообще ничего не понимаю. При чем тут смерть президента? При чем тут компьютерная графика? Все только окончательно запуталось, разве нет?
— Возможно, — вздохнул я задумчиво. — К тому же лично я окончательно запутался в женской психологии.
Сказав это, я тут же прикусил язык. Еще не хватало, чтобы Охара после вчерашнего приняла это на свой счет! Но волновался я зря. В ее голосе не было ни малейшей натяжки.
— Да уж, в наше время такую безответную любовь и представить трудно! Прямо как в сказке. Даже завидно немного… — В ее голосе не слышалось ни капли иронии. — И все-таки между ней и теми, кто нападал на вас прошлой ночью, существует какая-то связь, верно?
— Ну, я бы не назвал это «связью»…
— Тогда ответьте на главный вопрос домашнего задания.
— Это какой же?
— О вашем детстве.
— А… Ладно. Когда-нибудь расскажу.
— Знаете, чему можно верить меньше всего на свете?
— Чему?
— Вашему «когда-нибудь»…
В этот миг за моей спиной оглушительно лязгнуло. Я обернулся. В проеме распахнутой двери стоял Санада с крайне угрюмым выражением лица. В его близко посаженных глазках сквозило что-то необычное.
— Ах, вот ты где!
Его слова обращались не ко мне:
— Охара! Надо поговорить.
— А что такое?
Не ответив ей, он посмотрел на меня:
— А ты разве сегодня не болеешь?
— Болею. Да вот заскочил в наш медпункт за лекарством. Если у вас разговор, я пойду.
— Сделай милость.
— Подождите, босс! — встряла Охара. — Ничего, если мы поговорим чуть позже? У нас с шефом важный вопрос…
— А я тебя что, в игрушки играть приглашаю? Я вспомнил слова Какисимы. «Всех нечленов профсоюза будут увольнять поименно…» Охара состоит в профсоюзе. Хоть за нее можно не беспокоиться.
Я поднялся из-за стола.
— Извини, Охара. Что-то меня опять лихорадит. Пойду-ка я домой.
Санада окинул нас обоих подозрительным взглядом.
Я легонько коснулся ее плеча и вышел из переговорной. За столом Томидзавы по-прежнему никого не было. Я направился сразу к лифту.
На дворе ярко светило послеобеденное солнце. Потеплело. Весна разгоралась. В садике у соседнего здания стояли скамейки. Несмотря на будний день, на скамейках сидели люди, с виду — типичные клерки, и лениво грелись на солнышке. Эта безмятежная картинка никак не вязалась с тем, о чем рассказал Какисима. Разница между его историей и этим весенним денечком казалась просто невероятной.
На одной из скамеек я заметил знакомую фигуру. Томидзава сидел в одиночестве и молча смотрел в одну точку перед собой. Не замечая ни меня, ни кого-либо вокруг.
Я стоял на тротуаре, разглядывая весеннее солнце, и странные мысли опять копошились в моей голове. Почему фигура человека, устало опустившего плечи, так органично вписывается в этот весенний пейзаж? В подобной гармонии было нечто горькое и несправедливое. Он сидел застыв точно статуя, с остекленевшими глазами. И разглядывал что-то совершенно мне неизвестное.
Я отвернулся и пошел своей дорогой.
Проходя мимо здания российского посольства, я скользнул взглядом по фигуркам полицейских. Карту местности на выходе из метро я изучил довольно подробно, однако шагать пришлось куда дольше, чем я ожидал. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Возможно, оттого, что я с самого утра мотался по городу как заведенный. А может, просто устал и размяк под лучами весеннего солнца.
Миновав посольство, я уже начал спускаться под горку, когда зазвонил телефон.
— Шеф! — сказала Охара. — Вы где находитесь?
— Дома. Лежу в постели, как ты мне и приказывала.
— Ладно врать-то! Я вам домой звонила — никто трубку не брал.
— А чего звонила?
— Сообщить одну новость. Гипер-супер-ультрановость — вы не поверите!
— Ты газеты читаешь? Там каждый день полно новостей, в которые никто не верит. А толку?
— Только что вышел новый приказ. С апреля я — старший клерк по дизайну!
— Вот как? Здорово… Значит, на повышение пошла?
Она выдержала паузу, словно собираясь послать меня к черту. Да так и сделала:
— Идите к черту, шеф! Вы и правда не понимаете, что происходит, или вам как маленькому объяснить?
— Объяснить, — вздохнул я.
И она объяснила. Даже в компании «Тайкэй», загибающейся от инфляции менеджеров среднего звена, никогда не было такой странной должности, как «старший клерк».
Чтобы мне позвонить, Охара явно куда-то вышла. Обычного конторского галдежа я в трубке не слышал. Шагая по улице, я слушал ее объяснения. Секцию дизайна, которой до сих пор заведовал я, переделают в группу. У группы останутся те же функции, что у секции, но работать там будет заметно меньше народу. Иначе говоря, сократят управленческие звенья, сохраняя систему в целом. А вот секцию по работе с филиалами упразднят совсем. Двоих сотрудников, работавших под Томидзавой, перебросят в другие секции, а самого Томидзаву уволят в конце апреля. Кроме него из отдела уволят еще парочку старых сотрудников.
Теперь я понял, почему у Какисимы не нашлось сегодня времени для разговора. И почему у Санады была такая угрюмая физиономия. Объяви сразу нескольким сотрудникам, что их выкидывают на улицу, — самому жить расхочется. Представляю, как сейчас трясет всю компанию. В других отделах наверняка такая же чехарда. Телефоны внутренней связи небось от таких новостей раскалены до предела. Слава богу, я сбежал из конторы до того, как все началось. Как там сказал Какисима? «Кадровая перетасовка и поименное увольнение»? Хитришь, брат. Бери выше. Полная перестройка системы, вот что это такое.
И хотя уже совсем скоро я расставался с конторой навсегда, у меня вдруг защемило сердце. Двадцать лет. Ровно столько я прожил в их суетливом мирке. Конечно, успехи и неудачи сменяют друг друга, как волны в море, везде, где бы ни жил человек. И эта компания — не исключение. Все понятно. И все же одному чувству я никак не мог подобрать названия. Тому, что охватило меня при виде фигурки Томидзавы, ссутулившегося в лучах весеннего солнца.
Стайка домохозяек, оживленно щебеча, пробежала мимо. Прижимая к уху мобильник, я наконец сказал:
— Ну, по крайней мере в твоем случае все очень неплохо. Будешь заведовать дизайном, я так понимаю? Значит, старик Санада все-таки разбирается в людях!
— Да в чем он там разбирается?! Какую девчонку за бумажками лучше гонять?
— Не скажи. Он тоже по-своему профи. И вообще — перестань ворчать! Можешь хоть чему-нибудь обрадоваться по-человечески? Вот и зарплату повысят, так ведь?
— Повысят, тоже мне! Кошкины слезы… Скорей всего, в общем даже меньше получать буду. Старшим клеркам сверхурочные не оплачиваются.
— Ах да… Но зато теперь ты на целый шаг ближе к цели.
— Какой еще цели?
— Стать первой женщиной — президентом компании.
В трубке вздохнули:
— Послушайте, шеф…
— У телефона.
— Сегодня вечером я зайду вас проведать. Мы ведь не закончили разговор. А уж он-то поважнее, чем кадровые перестановки.
— Даже не думай! По температуре я сейчас близок к летальному исходу. Оставь меня в покое. Все разговоры — завтра.
Я отключил телефон. Продолжая шагать, я задумался. Все-таки что ни говори, а Санада тоже был профи. Конечно, элементарной человечности ему всегда не хватало, но нюх на людей у него есть, тут уж не поспоришь. Фактически он назначил заведовать всем нашим дизайном самую талантливую из оставшихся. Да и с упразднением нашей секции я в общем согласен. В конце концов, сегодня не встретишь ни одной фирмы, где дизайном занималась бы целая секция. Хотя, конечно, теперь Охаре придется несладко: в ее подчинении окажется сразу несколько мужчин гораздо старше ее. Впрочем, я уверен: кто-кто, а эта девочка не растеряется.
Все эти мысли окончательно растопили мои мозги. Но, слава богу, я уже прибыл к цели. Свернув с тротуара, я направился к дверям новенького трехэтажного здания. Асфальтовая площадка у стены была исполосована иероглифами: «Стоянка запрещена». И для пущей надежности окантована заградительным тросом. Под каждым столбиком иероглифов — подписи: «Юридический департамент» и «Полицейское управление». У самого входа, наплевав на предупреждение, кто-то припарковал здоровенный мотоцикл.
Приглядевшись, я узнал своего старого знакомца — итальянский «дукати» на девятьсот кубов.
14
Я вырвал из газеты недочитанную статью и вместе с распечатками затолкал в карман пиджака.
— Охара! — позвал я. — Пойдем-ка в переговорную.
В переговорной царил идеальный порядок. Еще вчера на этих столах валялись видеокамеры. Вот по этому телефону я в последний раз звонил Исидзаки. А сколько раз, по уши в работе, я просиживал здесь до утра! Как бы там ни было — ничего этого уже больше не повторится…
Вдруг очнувшись, я понял, что стою посреди комнаты, опустив голову. В мозгу копошились такие странные мысли, что я сам себе удивился. Охара сидела за столом напротив и смотрела на меня так пристально, словно пыталась подслушать, о чем я думаю. Надеюсь, хотя бы частично это ей удалось. Поскольку одной из моих мыслей было только что принятое решение: никогда больше не оставаться с нею наедине.
Тем не менее она мягко улыбнулась и, как ни в чем не бывало, спросила:
— Ну как, шеф? Свалились в обморок перед подружкой?
— Почти, — кивнул я. — Только не от простуды.
— Неужели такая красавица?
— Ну… Примерно как ты.
— О! Тогда я вас понимаю.
— Но в общем, ты была права: гулять мне пока рановато. Голова как расплавленная…
— Ну тогда, может, после поговорим?
— Да ладно. Я же тебе обещал. Только времени мало, поэтому буду краток.
Я наскоро изложил ей то, что услышал от Киэ Саэки. Кое-что сократил, но все, что касалось их отношений с Исидзаки, пересказал как можно подробнее. Но Охара с ее дотошностью все же разок перебила меня вопросом:
— Так кто же отец ребенка?
— Не знаю, — ответил я. — Подумал, не стоит об этом расспрашивать. Да и она, похоже, все равно не сказала бы. А вдруг это кто-нибудь из знаменитостей?
Она покачала головой:
— По-моему, вы зря деликатничали!
— Возможно, — согласился я.
Когда я закончил, она склонила голову набок и задумалась на несколько секунд.
— А она не могла ничего приврать или приукрасить?
— Да нет, — ответил я. — По крайней мере, в главных моментах — вряд ли.
— И все-таки… Когда люди откровенничают о себе, такая вероятность остается всегда. Будь они хоть трижды раскрасавицами.
— По-моему, Киэ Саэки верить можно, — сказал я. — Ты у нас, Охара, конечно, женщина проницательная, но иногда твоя проницательность бьет через край. А это может повредить карьерному росту. Учти на будущее.
Она закусила губу и в кои-то веки смолчала. Чудеса, да и только.
— К тому же она умна. И по-своему самолюбива. Иначе бы не призналась в том, что ее отец якудза. Да и в рассказе ее слишком много подробностей, проверить которые — раз плюнуть. Скажем, спроси я у нее адрес той кондитерской на Аояме — она бы назвала не задумываясь.
Я достал из кармана визитку Киэ Саэки.
— Когда человек вручает тебе такую карточку, насколько ему доверять — рассудить несложно.
Охара заглянула в визитку и вдруг подняла брови.
— Этот ресторанчик на Дайканъяме я знаю… — пробормотала она.
— Что, такой известный?
— Когда-то частенько туда заглядывала. Очень популярное заведение для молоденьких женщин.
Редкие блюда в меню, и готовят вкусно. Потом про него стали часто в журналах писать, народ туда толпой повалил, вот я и перестала захаживать. — Она вздохнула. — Вон как! Значит, даже они разоряются?
— А что ты хочешь? «Пузырь» в экономике лопнул не только для компаний да корпораций. Все вокруг одними болячками маются.
— Весь мир с ума сошел, это верно… Но я, кажется, разговор куда-то не туда увела, простите!
— Да нет, не увела. Скорей уж, подчеркнула кое-что в положении Киэ Саэки.
— Но шеф! Теперь, когда вы мне все это рассказали, я вообще ничего не понимаю. При чем тут смерть президента? При чем тут компьютерная графика? Все только окончательно запуталось, разве нет?
— Возможно, — вздохнул я задумчиво. — К тому же лично я окончательно запутался в женской психологии.
Сказав это, я тут же прикусил язык. Еще не хватало, чтобы Охара после вчерашнего приняла это на свой счет! Но волновался я зря. В ее голосе не было ни малейшей натяжки.
— Да уж, в наше время такую безответную любовь и представить трудно! Прямо как в сказке. Даже завидно немного… — В ее голосе не слышалось ни капли иронии. — И все-таки между ней и теми, кто нападал на вас прошлой ночью, существует какая-то связь, верно?
— Ну, я бы не назвал это «связью»…
— Тогда ответьте на главный вопрос домашнего задания.
— Это какой же?
— О вашем детстве.
— А… Ладно. Когда-нибудь расскажу.
— Знаете, чему можно верить меньше всего на свете?
— Чему?
— Вашему «когда-нибудь»…
В этот миг за моей спиной оглушительно лязгнуло. Я обернулся. В проеме распахнутой двери стоял Санада с крайне угрюмым выражением лица. В его близко посаженных глазках сквозило что-то необычное.
— Ах, вот ты где!
Его слова обращались не ко мне:
— Охара! Надо поговорить.
— А что такое?
Не ответив ей, он посмотрел на меня:
— А ты разве сегодня не болеешь?
— Болею. Да вот заскочил в наш медпункт за лекарством. Если у вас разговор, я пойду.
— Сделай милость.
— Подождите, босс! — встряла Охара. — Ничего, если мы поговорим чуть позже? У нас с шефом важный вопрос…
— А я тебя что, в игрушки играть приглашаю? Я вспомнил слова Какисимы. «Всех нечленов профсоюза будут увольнять поименно…» Охара состоит в профсоюзе. Хоть за нее можно не беспокоиться.
Я поднялся из-за стола.
— Извини, Охара. Что-то меня опять лихорадит. Пойду-ка я домой.
Санада окинул нас обоих подозрительным взглядом.
Я легонько коснулся ее плеча и вышел из переговорной. За столом Томидзавы по-прежнему никого не было. Я направился сразу к лифту.
На дворе ярко светило послеобеденное солнце. Потеплело. Весна разгоралась. В садике у соседнего здания стояли скамейки. Несмотря на будний день, на скамейках сидели люди, с виду — типичные клерки, и лениво грелись на солнышке. Эта безмятежная картинка никак не вязалась с тем, о чем рассказал Какисима. Разница между его историей и этим весенним денечком казалась просто невероятной.
На одной из скамеек я заметил знакомую фигуру. Томидзава сидел в одиночестве и молча смотрел в одну точку перед собой. Не замечая ни меня, ни кого-либо вокруг.
Я стоял на тротуаре, разглядывая весеннее солнце, и странные мысли опять копошились в моей голове. Почему фигура человека, устало опустившего плечи, так органично вписывается в этот весенний пейзаж? В подобной гармонии было нечто горькое и несправедливое. Он сидел застыв точно статуя, с остекленевшими глазами. И разглядывал что-то совершенно мне неизвестное.
Я отвернулся и пошел своей дорогой.
Проходя мимо здания российского посольства, я скользнул взглядом по фигуркам полицейских. Карту местности на выходе из метро я изучил довольно подробно, однако шагать пришлось куда дольше, чем я ожидал. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Возможно, оттого, что я с самого утра мотался по городу как заведенный. А может, просто устал и размяк под лучами весеннего солнца.
Миновав посольство, я уже начал спускаться под горку, когда зазвонил телефон.
— Шеф! — сказала Охара. — Вы где находитесь?
— Дома. Лежу в постели, как ты мне и приказывала.
— Ладно врать-то! Я вам домой звонила — никто трубку не брал.
— А чего звонила?
— Сообщить одну новость. Гипер-супер-ультрановость — вы не поверите!
— Ты газеты читаешь? Там каждый день полно новостей, в которые никто не верит. А толку?
— Только что вышел новый приказ. С апреля я — старший клерк по дизайну!
— Вот как? Здорово… Значит, на повышение пошла?
Она выдержала паузу, словно собираясь послать меня к черту. Да так и сделала:
— Идите к черту, шеф! Вы и правда не понимаете, что происходит, или вам как маленькому объяснить?
— Объяснить, — вздохнул я.
И она объяснила. Даже в компании «Тайкэй», загибающейся от инфляции менеджеров среднего звена, никогда не было такой странной должности, как «старший клерк».
Чтобы мне позвонить, Охара явно куда-то вышла. Обычного конторского галдежа я в трубке не слышал. Шагая по улице, я слушал ее объяснения. Секцию дизайна, которой до сих пор заведовал я, переделают в группу. У группы останутся те же функции, что у секции, но работать там будет заметно меньше народу. Иначе говоря, сократят управленческие звенья, сохраняя систему в целом. А вот секцию по работе с филиалами упразднят совсем. Двоих сотрудников, работавших под Томидзавой, перебросят в другие секции, а самого Томидзаву уволят в конце апреля. Кроме него из отдела уволят еще парочку старых сотрудников.
Теперь я понял, почему у Какисимы не нашлось сегодня времени для разговора. И почему у Санады была такая угрюмая физиономия. Объяви сразу нескольким сотрудникам, что их выкидывают на улицу, — самому жить расхочется. Представляю, как сейчас трясет всю компанию. В других отделах наверняка такая же чехарда. Телефоны внутренней связи небось от таких новостей раскалены до предела. Слава богу, я сбежал из конторы до того, как все началось. Как там сказал Какисима? «Кадровая перетасовка и поименное увольнение»? Хитришь, брат. Бери выше. Полная перестройка системы, вот что это такое.
И хотя уже совсем скоро я расставался с конторой навсегда, у меня вдруг защемило сердце. Двадцать лет. Ровно столько я прожил в их суетливом мирке. Конечно, успехи и неудачи сменяют друг друга, как волны в море, везде, где бы ни жил человек. И эта компания — не исключение. Все понятно. И все же одному чувству я никак не мог подобрать названия. Тому, что охватило меня при виде фигурки Томидзавы, ссутулившегося в лучах весеннего солнца.
Стайка домохозяек, оживленно щебеча, пробежала мимо. Прижимая к уху мобильник, я наконец сказал:
— Ну, по крайней мере в твоем случае все очень неплохо. Будешь заведовать дизайном, я так понимаю? Значит, старик Санада все-таки разбирается в людях!
— Да в чем он там разбирается?! Какую девчонку за бумажками лучше гонять?
— Не скажи. Он тоже по-своему профи. И вообще — перестань ворчать! Можешь хоть чему-нибудь обрадоваться по-человечески? Вот и зарплату повысят, так ведь?
— Повысят, тоже мне! Кошкины слезы… Скорей всего, в общем даже меньше получать буду. Старшим клеркам сверхурочные не оплачиваются.
— Ах да… Но зато теперь ты на целый шаг ближе к цели.
— Какой еще цели?
— Стать первой женщиной — президентом компании.
В трубке вздохнули:
— Послушайте, шеф…
— У телефона.
— Сегодня вечером я зайду вас проведать. Мы ведь не закончили разговор. А уж он-то поважнее, чем кадровые перестановки.
— Даже не думай! По температуре я сейчас близок к летальному исходу. Оставь меня в покое. Все разговоры — завтра.
Я отключил телефон. Продолжая шагать, я задумался. Все-таки что ни говори, а Санада тоже был профи. Конечно, элементарной человечности ему всегда не хватало, но нюх на людей у него есть, тут уж не поспоришь. Фактически он назначил заведовать всем нашим дизайном самую талантливую из оставшихся. Да и с упразднением нашей секции я в общем согласен. В конце концов, сегодня не встретишь ни одной фирмы, где дизайном занималась бы целая секция. Хотя, конечно, теперь Охаре придется несладко: в ее подчинении окажется сразу несколько мужчин гораздо старше ее. Впрочем, я уверен: кто-кто, а эта девочка не растеряется.
Все эти мысли окончательно растопили мои мозги. Но, слава богу, я уже прибыл к цели. Свернув с тротуара, я направился к дверям новенького трехэтажного здания. Асфальтовая площадка у стены была исполосована иероглифами: «Стоянка запрещена». И для пущей надежности окантована заградительным тросом. Под каждым столбиком иероглифов — подписи: «Юридический департамент» и «Полицейское управление». У самого входа, наплевав на предупреждение, кто-то припарковал здоровенный мотоцикл.
Приглядевшись, я узнал своего старого знакомца — итальянский «дукати» на девятьсот кубов.
14
Как гласила табличка у лифта, отдел «Недвижимость» находился на «минус первом» этаже, под землей. Но не успел я выйти на лестницу, как тут же с кем-то столкнулся, потерял равновесие и упал.
— Кого я вижу! — услыхал я над собой знакомый голос. — Папаша? Какого лешего ты тут делаешь?
Я поднял голову. Взгляд уперся в куртку из черной кожи. Нами-тян? Я ухватился за протянутую руку и кое-как поднялся. Надо думать, видок у меня был будь здоров…
Поблагодарив ее, я ответил:
— Я тоже не прочь узнать, что ты здесь забыла. Она вытаращилась на меня, потом покачала головой:
— Вон как… Похоже, мы притащились сюда за одним и тем же! Тебя же вот эти бумажки интересуют, не так ли?
Она достала из кармана куртки два листа плотной бумаги, сложенные пополам, и протянула мне.
— Это — выписка из домовой книги о здании, в котором мы арендуем подвал. А это — копия «паспорта» фирмы «Ёсинага».
Удивившись, я снова оглянулся на таблички у лифта. И только теперь заметил: «2-й этаж — Регистрация юридических лиц». Выходит, и фирмы регистрируют здесь же…
На обеих бумагах стоял штамп с иероглифом: «Заверено». Сначала я пробежал глазами ту, что касалась недвижимости. Задержал взгляд всего на одной строчке — и занялся «Ёсинагой». Здесь меня также интересовало лишь то, чего я не нашел в интернете. А конкретно — поименный список всех семи акционеров фирмы. И тут я сразу же наткнулся на одно любытное имя: Хидэки Кацунума.
Быстро переписав все имена в блокнот, я вернул Нами-тян бумаги.
— Ты ужасно догадлива, — сказал я ей. — Именно за этим я сюда и пришел. Но, скажи на милость, тебе-то они зачем?
— Да Майк только сегодня о чем-то вспомнил… Ты же вчера отрубился, он тебя домой отвез. А когда вернулся, все себе места не находил. Дескать, давно надо было в этих бумажках что-то проверить, а он все забывал. Пока, мол, ты не пришел и ему не напомнил… Вот и попросил меня копии снять.
— А сам куда делся?
— Часа два назад звонил — сказал, что завтракает. Он у нас к мотоциклам не приученный. Когда срочно надо — я за него всегда съезжу, какие проблемы!
— А я думал, на вашем здоровенном мотоцикле все больше он рассекает…
— Да нет. Наш малыш не любит мотоциклы. Говорит, в Токио главное в метро разобраться — и больше никакой транспорт не нужен.
— Здесь мы, пожалуй, с ним совпадаем.
— Это как вам обоим угодно… Но ты, дядя, что-то совсем плохой. По-моему, тебя сейчас одного оставлять опасно. Может, заглянешь к нам, отдохнешь чуток? Мы же здесь недалеко, пять минут езды. А открываемся только в шесть, вот и поспал бы в уголочке.
Я задумался. И правда, отсюда до Иигуры совсем недалеко. Сейчас три. Санада меня отпустил, торопиться некуда. Неплохо бы и прилечь ненадолго, пока совсем не свалился. А потом и обсудить с умными людьми кое-какие вопросы о недвижимости.
— Ну что ж… Попробуем послушать твоего совета, — сказал я. — Тогда я сейчас поймаю такси.
— Да я тебя на мотоцикле довезу!
— Но у тебя же второго шлема нет.
— Ничего, за пять минут нас поймать не успеют. А заметим полицию — соскочишь по-быстрому, и все дела…
Я невольно рассмеялся. Вспомнил, как она делала разворот у перекрестка Роппонги. И, решившись, кивнул. Почему бы опять не окунуться в молодость? Лет тридцать назад я и сам неплохо рассекал на мотоцикле. Полицейские у посольства вряд ли обратят на нас внимание. Их дело — следить за безопасностью вверенного объекта.
Она спрятала лицо под шлемом, оседлала свою махину и стиснула коленками бензобак. Каждое движение явно шлифовалось годами. Взревел мотор. Я пристроился на заднем сиденье, собрал остаток сил и ухватился за ее тонкую талию. Когда ездишь на мотоцикле вдвоем, самое главное — слиться с водителем в единое целое. Прижимаясь к ее худенькой спине, я чувствовал себя так, будто обнимаю ребенка.
Ну и картинка, подумал я. Оторванная девица в шлеме и кожаной куртке везет куда-то лохматого потрепанного старикашку… Но она лишь обернулась и невозмутимо спросила:
— Ты хоть раз на мотоцикле катался? Ну, тогда нет проблем!
У нее-то и правда никаких проблем не было. А о том, что проблемы могут быть у меня, я сказать постеснялся. Мы рванули с места и за какие-то несколько секунд разогнались до восьмидесяти. Забитый машинами перекресток срезали наискосок, не сбрасывая скорости, под наклоном градусов в шестьдесят. Уж не знаю, как выражаются сейчас, но в мои годы это называлось «целоваться с асфальтом». Разметку на дороге она видала в гробу, и клаксоны машин злобно выли нам вслед после каждого поворота. Уже через полминуты я был весь в холодном поту. Если я не вылетел из седла, то лишь по одной причине — когда-то я ездил так сам.
Тем не менее стоит признать: насчет времени она не лукавила. Не прошло и пяти минут, как мы подрулили ко входу в «Кагами-билдинг». Она поставила мотоцикл на подножку и обернулась.
— Ну, как самочувствие?
— Чуть с ума не сошел. Забыла, сколько мне лет?!
Майка в баре не оказалось.
— Малыш сегодня задержится, — пояснила Нами-тян, выстраивая в ряд сразу несколько стульев. Затем она принесла откуда-то толстое одеяло, постелила сверху. Получилась отменная лежанка.
Как только меня уложили, я сразу куда-то поплыл. Усталость растворялась в волнах, и тело становилось все невесомее.
— Поспи пару часиков, — услышал я ее голос. — Как проснешься — зови…
Я кивнул ей и отключился.
Вдруг очнувшись, я испуганно взглянул на часы. Слава богу! Всего полпятого. Значит, я провалялся не больше часа. На всякий случай я решил измерить температуру. Но не успел достать из кармана градусник, как откуда-то вдруг раздалось:
— Тридцать девять ровно. Я тоже купила градусник!
Я повернул голову. За стойкой в одиночку сидела Охара и разглядывала меня в упор. При виде моей удивленной физиономии она весело рассмеялась.
Я сел и протер глаза. Что происходит?
— Какого черта ты здесь делаешь?
— Где-то я уже это слышала… Что-то вы, шеф, в последнее время зацикливаетесь. От простуды, что ли?
Я кое-как поднялся на ноги. Если я и зацикливаюсь, то далеко не в последнее время, подумал я. Но вслух ничего не сказал. После отдыха тело уже не казалось таким тяжелым.
Я подошел к стойке и присел на табурет рядом с ней.
— Когда ты пришла?
— Только что. Причина отлучки — сами видите: «анализ торговых точек».
— А как поняла, что я здесь?
— Ну, вы же сами у меня их визитку видели! Вот и подумайте. Я пытаюсь до вас дозвониться, а вы «вне зоны действия сети». Поскольку телефон вы никогда не отключаете, где вас искать — догадаться нетрудно. Набрала этот номер. Так и есть!
Я обреченно вздохнул.
— А хозяева где?
— На кухне, готовят бар к открытию. А вас мне доверили.
— И все-таки зачем ты сюда притащилась?
— Но вы же сами сказали, что до конца все расскажете. Да не «когда-нибудь», а «скоро»! К тому же мало ли что подумают, если найдут вот это на вашем столе…
И она выложила на стойку газету с некрологом Исидзаки. Ту самую, из которой я вырвал статью.
— Сперва хотела найти у кого-нибудь такую же… Но надо было сюда бежать, вот я с собой и забрала. Зачем вам понадобилось рвать газету?
Ничего от этой девчонки не спрячешь, подумал я. За пару лет, что мы проработали вместе, она научилась предугадывать чуть ли не любые мои мысли и действия. Мы куда больше напоминали друг другу партнеров, нежели начальника и подчиненную. И уже через полмесяца эти отношения прекратятся. Возможно, хотя бы из благодарности к такому партнеру стоит быть пооткровеннее.
— Да все эта чертова видеозапись…— сказал я. — Кажется, я догадался, кому и зачем понадобилось это снимать.
Она подняла брови и уставилась на меня.
— Но предупреждаю: это только догадки! Стопроцентной уверенности у меня пока нет.
— Ну что ж. Давайте вместе гадать!
Я оперся локтем о стойку. Оттого ли, что я хоть немного поспал — но жар отступил, и голова наконец-то работала как положено.
— Как ты вчера сказала? «Извлечение прибыли — основа маркетинга»?
— Ну и что из этого?
— Что бы ни планировал человек — он прежде всего думает, какую выгоду из этого извлечет. Какая выгода может быть от рекламного ролика? Или ты продаешь свой товар, или улучшаешь свой имидж, верно?
За стойкой вдруг появилась физиономия Майка.
— Ничего, если я рядом посижу? Слышу, вы интересные беседы ведете…
— Валяй! — махнул я рукой. — Только в нашей беседе, если начала не знать, сам черт ногу сломит.
— Ну так расскажи сначала! Я покачал головой:
— Тут, понимаешь, проблемы совести одной важной персоны… Не слишком чистое белье, чтобы на людях полоскать.
— Понял, — кивнул парень без тени улыбки. — Больше вопросов нет.
Он повернулся, чтобы уйти, но я окликнул его:
— Кстати, Майк! Может, пива нальешь? Пока твоя сестричка меня на мотоцикле катала, у меня все кишки пересохли.
Майк обернулся, с трудом скрывая улыбку:
— Ого… Ну ты крут! Лично я только раз с ней ездил. Больше ни за что не соглашусь!
— Та же ерунда. Но теперь придется лечиться от стресса, поэтому пива я у тебя еще много раз попрошу. Если и правда рядом посидишь — скучать не придется.
Охара хитро улыбнулась. Майк кивнул и с невинным лицом достал из-под стойки чистый бокал. Пивная струя зашипела, и я заговорил дальше:
— Так вот, Охара, вопрос на засыпку. Какая у нас основная формула успешной рекламы?
— «Си-эс-пи»?
Я кивнул. Communication Spectrum Pattern. Процент известности, уровень доходчивости, степень притягательности плюс схема реализации. Если товар неизвестен — его не покупают. Если непонятно, зачем он нужен, — его не покупают. Если он почему-то не нравится — его не покупают. И наконец, даже когда все это обеспечено, без адекватной схемы продаж он тоже не разойдется как надо.
Охара подняла брови, явно гадая, к чему я клоню. Стоит признать, я и правда начал издалека. Как в этих чертовых поисках, так и в своем рассказе.
— Как известно, процент известности со временем падает, — продолжал я. — А потому его нужно с самого начала увязывать с финальной схемой реализации. Это базовый принцип, не так ли? Но даже если известность стопроцентная, а притягательность на нуле, — черта с два ты что-либо продашь! На свете сколько угодно товаров, названия которых я знаю прекрасно, но никогда не куплю. Взять, к примеру, женские прокладки. Мужик в них не только притягательности, но и смысла никакого не видит!
— Я слыхала, бывают исключения, — вставила Охара. — Говорят, ими пользуются мужчины, страдающие геморроем.
Я невольно рассмеялся. Майк поставил пиво на стойку передо мной и тоже усмехнулся. Наверно, представил, как это может выглядеть на самом деле.
Я поднес бокал к губам, и тот сразу же опустел наполовину.
— Не знаю, конечно, что там за исключения,.. — сказал я. — Но если бы тот ролик запустили в эфир — кто, по-твоему, от него бы выиграл больше всего?
— Судя по вашему рассказу, уж никак не «Антик», верно?
— Попробуй заменить товар человеком, — подсказал я.
Охара задумалась на несколько секунд.
— Ах да! — осенило ее наконец. — Ёсиюки Ёда? Уж его-то процент известности сразу бы подскочил! Значит, весь этот монтаж изготовили для него?
— Полагаю, да, — кивнул я. — Видеоряд, как он спасает жизнь ребенка, мог иметь лишь одну конкретную цель: сделать его героем.
— Но зачем? Какой смысл продавать свое имя таким странным способом? Он ведь даже не звезда шоу-бизнеса…
— Сегодня в газете я нашел одну любопытную статью.
Я полез в карман и выложил перед Охарой бумаги. Она выудила из пачки газетный обрывок и пробежала его глазами. Подняла голову, кивнула:
— А ведь верно! В этом году выборы в Палату советников. Их раз в три года переизбирают. Простым большинством голосов… Так что же, этот Ёда в кандидаты собрался?
Она снова опустила голову, прочитала статью внимательнее и вернула мне. Я снова взглянул на заголовок:
«Бомба в Парламенте: приоритеты — экономическим реформам!»
Буквально в статье говорилось следующее:
На заседании круглого стола, состоявшемся на прошлой неделе, лидер новоиспеченной Партии реформаторов генеральный секретарь Норио Сато обрисовал перспективы июльских выборов в Палату советников.
Господин Сато подчеркнул необходимость создания обширной программы мер по выходу из экономического кризиса. Он заявил, что именно эта программа является «государственной задачей номер один», и, поскольку ее разработка требует новых подходов к оценке нынешней ситуации, предложил ввести в состав Палаты молодых талантливых экономистов. Нынешний же курс, который проводит генсек правящей партии Наоки Н-мата, ставит во главу угла укрепление рядов партии за счет сохранения старого административного аппарата и препятствует проведению каких бы то ни было действенных реформ.
Господин Сато выразил серьезную озабоченность в связи с тем, что лидеры правящей партии неадекватно оценивают приоритеты в решении важнейших государственных проблем. По оценкам независимых обозревателей, антагонизм между генсеками напоминает бомбу замедленного действия,, способную взорваться в самое ближайшее время. Ожесточенные дебаты в Парламенте грозят оказать огромное влияние на результаты предстоящих выборов.
— Кого я вижу! — услыхал я над собой знакомый голос. — Папаша? Какого лешего ты тут делаешь?
Я поднял голову. Взгляд уперся в куртку из черной кожи. Нами-тян? Я ухватился за протянутую руку и кое-как поднялся. Надо думать, видок у меня был будь здоров…
Поблагодарив ее, я ответил:
— Я тоже не прочь узнать, что ты здесь забыла. Она вытаращилась на меня, потом покачала головой:
— Вон как… Похоже, мы притащились сюда за одним и тем же! Тебя же вот эти бумажки интересуют, не так ли?
Она достала из кармана куртки два листа плотной бумаги, сложенные пополам, и протянула мне.
— Это — выписка из домовой книги о здании, в котором мы арендуем подвал. А это — копия «паспорта» фирмы «Ёсинага».
Удивившись, я снова оглянулся на таблички у лифта. И только теперь заметил: «2-й этаж — Регистрация юридических лиц». Выходит, и фирмы регистрируют здесь же…
На обеих бумагах стоял штамп с иероглифом: «Заверено». Сначала я пробежал глазами ту, что касалась недвижимости. Задержал взгляд всего на одной строчке — и занялся «Ёсинагой». Здесь меня также интересовало лишь то, чего я не нашел в интернете. А конкретно — поименный список всех семи акционеров фирмы. И тут я сразу же наткнулся на одно любытное имя: Хидэки Кацунума.
Быстро переписав все имена в блокнот, я вернул Нами-тян бумаги.
— Ты ужасно догадлива, — сказал я ей. — Именно за этим я сюда и пришел. Но, скажи на милость, тебе-то они зачем?
— Да Майк только сегодня о чем-то вспомнил… Ты же вчера отрубился, он тебя домой отвез. А когда вернулся, все себе места не находил. Дескать, давно надо было в этих бумажках что-то проверить, а он все забывал. Пока, мол, ты не пришел и ему не напомнил… Вот и попросил меня копии снять.
— А сам куда делся?
— Часа два назад звонил — сказал, что завтракает. Он у нас к мотоциклам не приученный. Когда срочно надо — я за него всегда съезжу, какие проблемы!
— А я думал, на вашем здоровенном мотоцикле все больше он рассекает…
— Да нет. Наш малыш не любит мотоциклы. Говорит, в Токио главное в метро разобраться — и больше никакой транспорт не нужен.
— Здесь мы, пожалуй, с ним совпадаем.
— Это как вам обоим угодно… Но ты, дядя, что-то совсем плохой. По-моему, тебя сейчас одного оставлять опасно. Может, заглянешь к нам, отдохнешь чуток? Мы же здесь недалеко, пять минут езды. А открываемся только в шесть, вот и поспал бы в уголочке.
Я задумался. И правда, отсюда до Иигуры совсем недалеко. Сейчас три. Санада меня отпустил, торопиться некуда. Неплохо бы и прилечь ненадолго, пока совсем не свалился. А потом и обсудить с умными людьми кое-какие вопросы о недвижимости.
— Ну что ж… Попробуем послушать твоего совета, — сказал я. — Тогда я сейчас поймаю такси.
— Да я тебя на мотоцикле довезу!
— Но у тебя же второго шлема нет.
— Ничего, за пять минут нас поймать не успеют. А заметим полицию — соскочишь по-быстрому, и все дела…
Я невольно рассмеялся. Вспомнил, как она делала разворот у перекрестка Роппонги. И, решившись, кивнул. Почему бы опять не окунуться в молодость? Лет тридцать назад я и сам неплохо рассекал на мотоцикле. Полицейские у посольства вряд ли обратят на нас внимание. Их дело — следить за безопасностью вверенного объекта.
Она спрятала лицо под шлемом, оседлала свою махину и стиснула коленками бензобак. Каждое движение явно шлифовалось годами. Взревел мотор. Я пристроился на заднем сиденье, собрал остаток сил и ухватился за ее тонкую талию. Когда ездишь на мотоцикле вдвоем, самое главное — слиться с водителем в единое целое. Прижимаясь к ее худенькой спине, я чувствовал себя так, будто обнимаю ребенка.
Ну и картинка, подумал я. Оторванная девица в шлеме и кожаной куртке везет куда-то лохматого потрепанного старикашку… Но она лишь обернулась и невозмутимо спросила:
— Ты хоть раз на мотоцикле катался? Ну, тогда нет проблем!
У нее-то и правда никаких проблем не было. А о том, что проблемы могут быть у меня, я сказать постеснялся. Мы рванули с места и за какие-то несколько секунд разогнались до восьмидесяти. Забитый машинами перекресток срезали наискосок, не сбрасывая скорости, под наклоном градусов в шестьдесят. Уж не знаю, как выражаются сейчас, но в мои годы это называлось «целоваться с асфальтом». Разметку на дороге она видала в гробу, и клаксоны машин злобно выли нам вслед после каждого поворота. Уже через полминуты я был весь в холодном поту. Если я не вылетел из седла, то лишь по одной причине — когда-то я ездил так сам.
Тем не менее стоит признать: насчет времени она не лукавила. Не прошло и пяти минут, как мы подрулили ко входу в «Кагами-билдинг». Она поставила мотоцикл на подножку и обернулась.
— Ну, как самочувствие?
— Чуть с ума не сошел. Забыла, сколько мне лет?!
Майка в баре не оказалось.
— Малыш сегодня задержится, — пояснила Нами-тян, выстраивая в ряд сразу несколько стульев. Затем она принесла откуда-то толстое одеяло, постелила сверху. Получилась отменная лежанка.
Как только меня уложили, я сразу куда-то поплыл. Усталость растворялась в волнах, и тело становилось все невесомее.
— Поспи пару часиков, — услышал я ее голос. — Как проснешься — зови…
Я кивнул ей и отключился.
Вдруг очнувшись, я испуганно взглянул на часы. Слава богу! Всего полпятого. Значит, я провалялся не больше часа. На всякий случай я решил измерить температуру. Но не успел достать из кармана градусник, как откуда-то вдруг раздалось:
— Тридцать девять ровно. Я тоже купила градусник!
Я повернул голову. За стойкой в одиночку сидела Охара и разглядывала меня в упор. При виде моей удивленной физиономии она весело рассмеялась.
Я сел и протер глаза. Что происходит?
— Какого черта ты здесь делаешь?
— Где-то я уже это слышала… Что-то вы, шеф, в последнее время зацикливаетесь. От простуды, что ли?
Я кое-как поднялся на ноги. Если я и зацикливаюсь, то далеко не в последнее время, подумал я. Но вслух ничего не сказал. После отдыха тело уже не казалось таким тяжелым.
Я подошел к стойке и присел на табурет рядом с ней.
— Когда ты пришла?
— Только что. Причина отлучки — сами видите: «анализ торговых точек».
— А как поняла, что я здесь?
— Ну, вы же сами у меня их визитку видели! Вот и подумайте. Я пытаюсь до вас дозвониться, а вы «вне зоны действия сети». Поскольку телефон вы никогда не отключаете, где вас искать — догадаться нетрудно. Набрала этот номер. Так и есть!
Я обреченно вздохнул.
— А хозяева где?
— На кухне, готовят бар к открытию. А вас мне доверили.
— И все-таки зачем ты сюда притащилась?
— Но вы же сами сказали, что до конца все расскажете. Да не «когда-нибудь», а «скоро»! К тому же мало ли что подумают, если найдут вот это на вашем столе…
И она выложила на стойку газету с некрологом Исидзаки. Ту самую, из которой я вырвал статью.
— Сперва хотела найти у кого-нибудь такую же… Но надо было сюда бежать, вот я с собой и забрала. Зачем вам понадобилось рвать газету?
Ничего от этой девчонки не спрячешь, подумал я. За пару лет, что мы проработали вместе, она научилась предугадывать чуть ли не любые мои мысли и действия. Мы куда больше напоминали друг другу партнеров, нежели начальника и подчиненную. И уже через полмесяца эти отношения прекратятся. Возможно, хотя бы из благодарности к такому партнеру стоит быть пооткровеннее.
— Да все эта чертова видеозапись…— сказал я. — Кажется, я догадался, кому и зачем понадобилось это снимать.
Она подняла брови и уставилась на меня.
— Но предупреждаю: это только догадки! Стопроцентной уверенности у меня пока нет.
— Ну что ж. Давайте вместе гадать!
Я оперся локтем о стойку. Оттого ли, что я хоть немного поспал — но жар отступил, и голова наконец-то работала как положено.
— Как ты вчера сказала? «Извлечение прибыли — основа маркетинга»?
— Ну и что из этого?
— Что бы ни планировал человек — он прежде всего думает, какую выгоду из этого извлечет. Какая выгода может быть от рекламного ролика? Или ты продаешь свой товар, или улучшаешь свой имидж, верно?
За стойкой вдруг появилась физиономия Майка.
— Ничего, если я рядом посижу? Слышу, вы интересные беседы ведете…
— Валяй! — махнул я рукой. — Только в нашей беседе, если начала не знать, сам черт ногу сломит.
— Ну так расскажи сначала! Я покачал головой:
— Тут, понимаешь, проблемы совести одной важной персоны… Не слишком чистое белье, чтобы на людях полоскать.
— Понял, — кивнул парень без тени улыбки. — Больше вопросов нет.
Он повернулся, чтобы уйти, но я окликнул его:
— Кстати, Майк! Может, пива нальешь? Пока твоя сестричка меня на мотоцикле катала, у меня все кишки пересохли.
Майк обернулся, с трудом скрывая улыбку:
— Ого… Ну ты крут! Лично я только раз с ней ездил. Больше ни за что не соглашусь!
— Та же ерунда. Но теперь придется лечиться от стресса, поэтому пива я у тебя еще много раз попрошу. Если и правда рядом посидишь — скучать не придется.
Охара хитро улыбнулась. Майк кивнул и с невинным лицом достал из-под стойки чистый бокал. Пивная струя зашипела, и я заговорил дальше:
— Так вот, Охара, вопрос на засыпку. Какая у нас основная формула успешной рекламы?
— «Си-эс-пи»?
Я кивнул. Communication Spectrum Pattern. Процент известности, уровень доходчивости, степень притягательности плюс схема реализации. Если товар неизвестен — его не покупают. Если непонятно, зачем он нужен, — его не покупают. Если он почему-то не нравится — его не покупают. И наконец, даже когда все это обеспечено, без адекватной схемы продаж он тоже не разойдется как надо.
Охара подняла брови, явно гадая, к чему я клоню. Стоит признать, я и правда начал издалека. Как в этих чертовых поисках, так и в своем рассказе.
— Как известно, процент известности со временем падает, — продолжал я. — А потому его нужно с самого начала увязывать с финальной схемой реализации. Это базовый принцип, не так ли? Но даже если известность стопроцентная, а притягательность на нуле, — черта с два ты что-либо продашь! На свете сколько угодно товаров, названия которых я знаю прекрасно, но никогда не куплю. Взять, к примеру, женские прокладки. Мужик в них не только притягательности, но и смысла никакого не видит!
— Я слыхала, бывают исключения, — вставила Охара. — Говорят, ими пользуются мужчины, страдающие геморроем.
Я невольно рассмеялся. Майк поставил пиво на стойку передо мной и тоже усмехнулся. Наверно, представил, как это может выглядеть на самом деле.
Я поднес бокал к губам, и тот сразу же опустел наполовину.
— Не знаю, конечно, что там за исключения,.. — сказал я. — Но если бы тот ролик запустили в эфир — кто, по-твоему, от него бы выиграл больше всего?
— Судя по вашему рассказу, уж никак не «Антик», верно?
— Попробуй заменить товар человеком, — подсказал я.
Охара задумалась на несколько секунд.
— Ах да! — осенило ее наконец. — Ёсиюки Ёда? Уж его-то процент известности сразу бы подскочил! Значит, весь этот монтаж изготовили для него?
— Полагаю, да, — кивнул я. — Видеоряд, как он спасает жизнь ребенка, мог иметь лишь одну конкретную цель: сделать его героем.
— Но зачем? Какой смысл продавать свое имя таким странным способом? Он ведь даже не звезда шоу-бизнеса…
— Сегодня в газете я нашел одну любопытную статью.
Я полез в карман и выложил перед Охарой бумаги. Она выудила из пачки газетный обрывок и пробежала его глазами. Подняла голову, кивнула:
— А ведь верно! В этом году выборы в Палату советников. Их раз в три года переизбирают. Простым большинством голосов… Так что же, этот Ёда в кандидаты собрался?
Она снова опустила голову, прочитала статью внимательнее и вернула мне. Я снова взглянул на заголовок:
«Бомба в Парламенте: приоритеты — экономическим реформам!»
Буквально в статье говорилось следующее:
На заседании круглого стола, состоявшемся на прошлой неделе, лидер новоиспеченной Партии реформаторов генеральный секретарь Норио Сато обрисовал перспективы июльских выборов в Палату советников.
Господин Сато подчеркнул необходимость создания обширной программы мер по выходу из экономического кризиса. Он заявил, что именно эта программа является «государственной задачей номер один», и, поскольку ее разработка требует новых подходов к оценке нынешней ситуации, предложил ввести в состав Палаты молодых талантливых экономистов. Нынешний же курс, который проводит генсек правящей партии Наоки Н-мата, ставит во главу угла укрепление рядов партии за счет сохранения старого административного аппарата и препятствует проведению каких бы то ни было действенных реформ.
Господин Сато выразил серьезную озабоченность в связи с тем, что лидеры правящей партии неадекватно оценивают приоритеты в решении важнейших государственных проблем. По оценкам независимых обозревателей, антагонизм между генсеками напоминает бомбу замедленного действия,, способную взорваться в самое ближайшее время. Ожесточенные дебаты в Парламенте грозят оказать огромное влияние на результаты предстоящих выборов.