Страница:
Нисимура кивнула. Мы зашли в кабинет президента вдвоем. На рабочем столе, как и на столике у дивана, было пусто. Ни камеры, ни пленки.
— Может, в столе?
Какисима молча выдвинул ящики стола. Все они были не заперты. Но кроме бумаг — ничего. Так же как и в шкафу у выхода. Понятно, что все эти документы Какисима еще основательно перелопатит. Но в данный момент проверять больше нечего.
— Получается, он забрал кассету домой?
— Похоже на то, — кивнул Какисима. — Этой ночью в их доме проводят заупокойную службу. Если получится, попробую поговорить с его сыном.
Внезапно за моей спиной раздалось:
— Хориэ? В такую рань? Спасибо за поддержку. Гендиректор. Прикинув, что «доброе утро» сейчас не очень уместно, я молча поклонился.
Тадокоро, похоже, этой ночью тоже не спал. Хотя по измотанности его было не сравнить с Какисимой. Человек он был крупный, но подвижный. Решительное, почти свирепое выражение лица никак не вязалось с мягкой манерой речи. Как шутили в компании — любой, кто оказывался в прицеле его хищных глаз, тут же осознавал свою эфемерность. По возрасту он был младше Исидзаки всего на год.
— Господин гендиректор? — удивился Какисима. — Я думал, вы появитесь только к началу собрания.
— Да это я так… Забежал на минуточку. Только тут я заметил в руке гендиректора букет белых нарциссов. Он зашел в кабинет и аккуратно положил цветы на стол. Подняв к лицу руки, сложил ладони и закрыл глаза. Через несколько секунд очнулся и рассеянно поглядел в нашу сторону.
— Вернулся домой — увидел цветы в саду. Подумал, что было бы к месту… А вы здесь зачем?
— Решили осмотреть кабинет, — ответил Какисима. — Не лучшее время, конечно. Но вдруг бы нашлись какие-то объяснения этому самоубийству?
Тадокоро с сомнением покачал головой.
— Я думаю, для подобных проверок лучше сперва заручиться согласием родственников. Хоть это и офис, здесь много личных вещей.
— Вы правы, — признал Какисима. — Пожалуй, мы поторопились.
— Ну, ладно. В таких ситуациях у всех в голове немного зашкаливает. А кстати, Какисима, дружище! Я набросал оповещение для всех сотрудников. Пошлю тебе по электронной почте, проверишь лишний раз.
— Непременно.
— Кроме того, официальное сообщение для прессы лучше провести пораньше. Как считаешь? Мне уже несколько журналистов звонили. Я сказал — ждите, пока всем не объявим.
— По-моему, переносить ничего не следует. Торги на бирже в самом разгаре. До одиннадцати, пока не закончится утренняя сессия, мы должны сделать все, чтобы информация не просочилась.
— Да, ты прав… Будем сдерживать до одиннадцати. Какисима кивнул.
— Отдел информации готовит текст сообщения. Как только я его проверю, сразу передам вам. Кроме журнальных экспертов будет много писак из широкой прессы. Вам подготовить список предварительных ответов?
— Да нет, — покачал головой Тадокоро. — Как ни крути, а все предусмотреть не получится. Раз мы объявляем о смерти президента — нас спросят о причине этой смерти. Придется упомянуть предсмертные письма. А значит, разговора о финансовом состоянии фирмы не избежать.. Это, конечно, повлияет на вечерние котировки. Но тут уже ничего не поделаешь. Понятно, что для полноты картины нужно ждать показателей конца мая. Но я собираюсь искренне, не умаляя и своей вины, рассказать о том, как президент относился к собственной компании.
— Господин гендиректор, что бы вы ни сказали, я полагаюсь на ваше решение.
— Спасибо за помощь, — кивнул Тадокоро и вышел.
Какисима согнулся в поклоне.
— Ну и денек у тебя сегодня, — посочувствовал я ему.
— Как ни странно, я давно к такому готовился…
— Ну, я пойду. Если что — буду у себя.
— Погоди.
— Что-то еще?
— Если ты болен — может, пойдешь домой?
— Смотри сам не помри на рабочем посту. Еще одна смерть в совете директоров — и всей фирме придется делать массовое харакири…[17]
Какисима промолчал, и лишь тень улыбки пробежала по его губам.
Я вышел из кабинета. В комнате, чей хозяин был уже на том свете, висела могильная тишина.
Вернувшись на свое место, я выдвинул ящик стола. У меня перехватило дыхание. Похоже, до увольнения мне еще хватит работы. Ящик стола был пуст. Кассета, на которую я скопировал фильм Исидзаки, исчезла.
Я тут же бросился в переговорную. Все четыре камеры, которые Охара арендовала на пару суток, были на столе. Кассета с цифровой записью дождя, которую я показал Исидзаки, валялась тут же.
Что же я делал вчера, пока голова разваливалась на куски? Опустившись на стул, я отчаянно пытался вспомнить, чем занимался вчера перед тем, как уйти домой.
Фильм Исидзаки я переписал, как только пришел сюда. Без какой-либо задней мысли. Когда вокруг тебя четыре камеры, переписать что-нибудь ценное — обычный рефлекс. Просто скопировал двухминутный видеоряд. Машинально, на всякий случай. И только потом стал снимать серый дождь за окном.
Второй раз я вернулся в переговорную уже после того, как сходил в медпункт. Цифровые камеру и кассету выложил здесь же, на стол. А пленку с копией спрятал во второй ящик своего стола. К тому времени Исидзаки уже позвонил Санаде и отменил ролик. Я сразу уничтожил все остальные записи, повыкидывал все бумажки, стер все файлы, касавшиеся этой истории, и собрался об этом забыть. Меня все сильнее мутило. Я подошел к Санаде, сообщил ему о совете врача и поехал домой. Ни к собственному столу, ни в переговорную я больше не возвращался.
Вывод один: эту копию кто-то стащил.
Возможно, кто-то из чужих. В наш рекламный на десятом этаже посетители заглядывают с утра до вечера. На зеваку, слоняющегося по этажу от нечего делать, никто и внимания не обратит. Сотрудники, работающие допоздна, сдают ключ от зала охраннику. Но если охранник выскочит куда-нибудь на минутку, — можно запросто и войти, и уйти незамеченным.
Был ли в моих рассуждениях смысл? Не знаю. Но память понемногу восстанавливалась.
Я вспомнил, что сказал Исидзаки после обеда. «Копаться в прошлом — не в моих интересах». Не думаю, что я сфальшивил. Да он и сам намекнул мне о том же самом. Пожалуй, мне следовало слушать его внимательнее. Принимая меня в эту компанию, он ставил эксперимент. А еще точнее — проверял меня на вшивость.
Двадцать лет назад «Тайкэй» нанимала меня, даже не выяснив моей подноготной. Копни эти ребята мое прошлое — я ни за что не получил бы руководящей должности в такой престижной компании. Это вам не «Фудзи-про», куда я устроился после трех месяцев подработок!
Но ко времени моего найма проверки личности в «Тайкэе» были упразднены. Так решил Исидзаки, когда служил начальником отдела кадров. Именно он настоял на отмене таких проверок, чтобы избежать возможной дискриминации. Это теперь, в девяностые годы, все приблизилось к здравому смыслу. А еще в семидесятых подобные пережитки были неотъемлемой частью Системы.
Но чем выше ты забираешься, тем виднее твой зад окружающим. И как бы ты ни старался, твое прошлое перед кем-нибудь да вылезает. Именно поэтому я не рассказывал о своем прошлом никому, кроме Какисимы. Только он знал о том, что я был первым и единственным сыном главаря преступной группировки. Да не просто группировки, а мафиозного клана, державшего под контролем огромную территорию. Старшеклассником я вел себя как заправский якудза. И поменял свои привычки лишь несколько лет спустя.
«Копаться в прошлом — не в моих интересах…» Мой ответ президенту слетел с губ неосознанно. Возможно, я просто напомнил ему об ошибке, которую он допустил двадцать лет назад, не покопавшись-таки в моем прошлом. Возможно, он помнил об этом все эти годы и без напоминаний. Возможно, мне просто хотелось его отблагодарить, но я не нашел подходящих слов. А может быть, температура под сорок просто расплавила мне мозги. Не знаю.
Я посмотрел в окно. День начинался совсем не так, как вчера. Солнце уже всходило, и его лучи карабкались все выше по углам небоскребов. Я смотрел в окно, и окна домов отбрасывали мне в глаза блики солнца. Разгоралось утро ранней весны.
Я вернулся к себе. Еще раз заглянул в стол. И понял, что пропала не только кассета. В ящике также не было ни визитки профессора Ёды, ни карты, которую нарисовал Исидзаки. Хотя уж их-то, помню точно, я сунул сюда перед тем, как заперся в переговорной.
Я позвонил охраннику. Имя человека, который сдал вчера ключ от рекламного, они записали. Я спросил, кто это. В 17:50 ключ сдала госпожа Мари Охара, сообщила охрана.
— И вы ничего подозрительного не заметили?
— Да нет… — ответили мне и повесили трубку.
Я взглянул на часы. Полвосьмого. Экстренное совещание директоров вот-вот начнется. Для обычных сотрудников выходить на работу еще рановато. Самое время, чтобы звонить с работы куда тебе вздумается.
Открыв ноутбук, я запустил поиск, который не успел закончить вчера. На экране высветились адрес и телефон. Я снял трубку и набрал номер.
Ответили практически сразу:
— Алло! Ёда слушает.
Голос почти тот же, что и по телевизору. Меня тоже будили сегодня утром, но я говорил куда раздраженнее.
— Господин Ёда?
— Это я…
— Моя фамилия Хориэ, я из компании «Напитки Тайкэй». Извините, что беспокою в такой ранний час. Я хотел уточнить, знаком ли вам Хирохиса Исидзаки, президент нашей компании?
— «Напитки Тайкэй»? Президент Исидзаки?
— Да-да. Вы его знаете?
— Имя слышал. Но встречаться не доводилось.
— То есть вы не знакомы?
— Нет. А в чем дело?
— Странно… — сказал я. — Дело в том, что вчера я просматривал видеозапись, которую сделал господин Исидзаки. А поскольку в этих кадрах оказались и вы, хотелось бы кое-что уточнить.
— Не пойму, о чем вы. Нельзя ли подробнее?
В двух словах я пересказал ему содержание записи. Не упомянув ни о компьютерной графике, ни о рекламном ролике.
— С ума сойти! — с чувством воскликнули в трубке. — Вы знаете… Здесь какая-то ошибка. Я уверен, он снимал кого-то другого. Действительно, я живу на Ниси-Адзабу. Но я не бегаю по утрам. И с господином Исидзаки никогда не встречался… Так вы поэтому звоните?
— Нет, — ответил я. — Я звоню не поэтому. Сегодня ночью президент Исидзаки скончался. А я уполномочен оповестить всех его родных и знакомых.
— Скончался?! Да что вы говорите! Не знаю, что и сказать… Но постойте, ведь смерть такой крупной фигуры — серьезная новость. Только что новости посмотрел — там ничего не было. Да и в утренних газетах об этом ни строчки…
— Это случилось после полуночи. Официальных сообщений прессе еще не делали.
— Вот оно как… Значит, к утренним новостям не успели. А он, я слышал, был еще молодой?
— Шестьдесят шесть. Покончил с собой. В трубке помолчали. Потом отозвались:
— Ужасно, конечно… Очень признателен за сообщение и очень сожалею о том, что случилось. Но, как я уже сказал, с господином президентом я никогда не встречался. Вы уж меня извините за бестактность, но мне, ей-богу, сейчас не до этого…
— Ну что ж, — сказал я, — наверное, господин президент ошибался, считая вас своим близким знакомым. Ради бога, извините за беспокойство.
— Ну что вы, со всеми бывает. Прошу принять мои соболезнования.
— Благодарю вас. Ну что же, буду звонить дальше по списку.
Подбросив ему еще парочку извинений, я повесил трубку. Взгляд упал на экран ноутбука.
Итак. Первое, о чем он подумал, услыхав о смерти Исидзаки: знает ли пресса? Ёда знал, что по возрасту помирать президенту еще рановато[18]. В таких случаях первое, о чем спрашивают, — от чего человек скончался. Но он даже не заинтересовался способом самоубийства. Я нашел в компьютере возраст профессора Ёдьг. Тридцать девять. Проницательный экономист? Герой информационной эпохи?
7
В дверях показался Санада. Торопливыми шажками просеменил через зал и плюхнулся в кресло рядом. Сиденье под ним жалобно скрипнуло, он шумно выдохнул. Таким перепуганным я его еще никогда не видел.
— Хориэ! Какой кошмар, а?!
Как и вчера, без приветствия. Впрочем, от Какисимы я его тоже не слышал. Похоже, сегодня никому не хотелось желать друг другу доброго утра.
— Да уж, — буркнул я.
Он посмотрел на меня и тут же отвел глаза.
— А тебе, похоже, все как с гуся вода…
— Вы так думаете? А что, слезами обливаться было бы уместнее?
— Я не о том! Опять щетиной оброс, как дикобраз… Я понимаю, что температура и все такое. Но в такой день мог бы выглядеть и поприличнее!
Его слова забегали в моей голове, как тараканы. Возможно, в кои-то веки в них была какая-то правда. Я молчал.
— Я только что от Какисимы. Докладывал ему о вчерашних событиях. Как я понял, с тобой он уже беседовал. Уж не знаю почему, но мне было велено держать язык за зубами…
Значит, Какисима не сообщил Санаде о моем втором разговоре с президентом. Воистину: настоящий дипломат побеждает молча.
— Да, меня он тоже об этом просил. Оно и понятно. Начни мы с вами болтать — кто знает, как это истолкуют?
— Может, ты и прав, — вроде бы согласился Санада. — Но все равно непонятно…
— Что непонятно?
— Вчера президент был совсем не похож на человека, который подумывает о самоубийстве.
— Согласен, — кивнул я. — Просто гром среди ясного неба. Кстати, у вас не осталось копий, что делала Охара? Визитки профессора Ёды и карты, которую нарисовал президент?
— Я их выбросил.
— Выбросили?
— Ну президент же сказал, что ролик отменяется. Зачем нам тогда эти копии?
— И действительно. Очень разумное решение. Он скользнул по мне злобными глазками и, словно вспоминив о чем-то, снова открыл рот:
— И все-таки странно. Когда ты смотрел эту пленку, ничего особенного не заметил?
Я выжидательно посмотрел на него.
— Я вчера весь вечер думал об этой записи, — сказал он. — И кое-что сообразил.
Я молчал.
— Уж не помню точно, как это чертово здание выглядело на записи… Но я тебе скажу: странные перила у этого балкона! То ли дом проектировали кое-как, то ли в жилконторе у них сплошные разгильдяи… В общем, одно из двух. Весь вечер из головы не выходило.
— Да, решетка у этих перил и правда какая-то странная. Дизайн, конечно, красивый. Но в самом низу, между поперечными прутьями, слишком большой зазор. Словно пара прутьев вылетела…
— Вот и я о том же. Теперь понимаешь?
— Что?
— Обычно балконы с внешней стороны укреплены тем же материалом, что и стены. Сталь, алюминий, нержавейка — что-нибудь в таком роде. У этого балкона прутья стальные. Но именно сталь изнашивается быстрее всего! Такие случаи были — прутья ржавеют и отваливаются. Несмотря на это, архитекторы продолжают использовать именно сталь. Потому что на ней дольше держится краска. Проектировщики заботятся о внешнем виде больше, чем о безопасности!
— Да, этому зданию и правда лет двадцать, не меньше… Однако вы здорово во всем этом разбираетесь, босс! Откуда?
Явно польщенный, Санада задрал нос.
— Несколько лет назад меня выбирали председателем товарищества жильцов нашего дома. Тогда у нас произошло то же самое — ребенок с балкона свалился. И мне пришлось ковыряться во всех этих подробностях. Там тоже мальчуган на балконе играл. И ударился о прут решетки. Стальная решетка совсем проржавела и даже от слабого удара вывалилась вместе с ребенком. Слава богу, у нас он упал со второго этажа на мягкий газон. Отделался легкими ушибами…
— Вот как? — сказал я и задумался. — Значит, попади эта запись в эфир — возник бы скандал с владельцами самого здания?
— Несомненно! — кивнул Санада. — Я сразу об этом подумал. При всем моем уважении к президенту — хорошо, что мы не стали выпускать этот ролик. Признаюсь, после первого просмотра, я тоже подумал — какой сильный видеоряд! Просто клад для рекламы! Но, рассудив хорошенько, понял: начнется скандал вокруг проектировщиков здания. А имиджу «Антика» это совсем ни к чему. Хотя, возможно, президент и сам это сообразил, вот и решил все остановить…
Да, черт возьми. Санада был профи. Несмотря ни на что, приходилось это признать.
Он встрепенулся, словно вспомнил что-то еще.
— Да, кстати! Вчера с президентом вы говорили о чем-то странном… Я ничего не понял.
— Да ладно, босс, — оборвал я его. — О чем могут болтать усталый старик и без пяти минут безработный? Ни к нашему с вами делу, ни к делам компании это уже не относится. Меня вообще лихорадит. Можно, я поеду домой?
— Что, так плохо?
— Ваше лицо перед глазами расплывается.
— Уф-ф… — выдохнул Санада и наконец кивнул. — Ладно. Иди отдыхай. Дел у тебя, я смотрю, почти не осталось.
— Почти? После того как ролик отменили, вообще делать нечего. Сегодня я приехал по вызову, за который уже отчитался. Чем еще прикажете заниматься в законный отгул?
Санада криво усмехнулся:
— Да езжай, черт с тобой…
— С удовольствием!
Когда я поднялся с места, он снова окликнул меня:
— Да! А где сейчас запись, которую тебе передал президент?
— Когда стало известно, что ролика мы не снимаем, я тут же отправил ее президенту по внутренней почте.
— Ах вот как…
Больше он не сказал ничего. Отвел глаза и уставился куда-то в пространство.
Я вышел из офиса и направился к станции метро «Синдзюку». Голова еще немного кружилась. Легкая слабость не отпускала. Лучи рассвета мягко ласкали лицо. Я шагал по весенней улице, свободный от всяких обязанностей, и уже от этого чувствовал себя лучше.
Войдя в метро, я сел на кольцевую Яманотэ. На станции «Эбису» пересел на линию Хибия и вышел на Хироо. Любоваться на цветущую сакуру было еще рановато, и я решил поразглядывать старенькие многоэтажки.
Выйдя из метро, я достал мобильный. Хоть Санада и выбросил копии, адрес я помнил. Позвонив в телефонную справочную, я запросил номер госпожи Киэ Саэки в районе Минатоку. «Такой не значится», — ответили мне. В последнее время все больше абонентов отказываются регистрировать в справочниках свои адреса.
Я зашагал в сторону Ниси-Адзабу. Очень скоро знакомое здание показалось перед глазами. Перейдя дорогу, я остановился у подъезда. Восемь этажей.
«Розовые холмы Гайэн-Ниси» выглядели куда обшарпанней, чем на видео. И пожалуй, еще пижонистей. Нечто вроде красотки, что когда-то соблазняла сотни мужиков, но теперь клевала носом в доме для престарелых. Такое вот здание.
Пятый этаж, сказал вчера Исидзаки, На пятом — три балкона. Каждый из них мог оказаться в кадре. Хотя ни на одном я не заметил щели, в которую мог бы провалиться ребенок. Изогнутые прутья перил, обвитые металлическими виноградными лозами. Надежные и прочные, на каждом из трех балконов. Стальные, как и сказал Санада. Цвет — тускло-зеленый. Плотные шторы на каждом окне не дают подглядеть, что внутри.
Было бы желание, с помощью компьютерной графики проделать в таких балконах щель — легче легкого. И если приспичит, достаточно лишь фотографии анфас, чтобы вставить туда кого нужно. Все остальное решают только время и деньги. Превратить этот дом в то, что я видел на записи президента, можно за две-три недели. Кто и зачем мог потратить на это столько денег и времени — загадка. Как и вопрос, откуда эта запись взялась у Исидзаки.
Сам Исидзаки о записи просил забыть. И явно хотел уничтожить пленку. Но в моем случае забыть не получается. Копия пленки пропала неизвестно куда. Почему Исидзаки повесился — тайна. Мало того, он за что-то меня поблагодарил. И его последние слова до сих пор отдаются эхом в ушах…
Я подошел к подъезду. Домофона в здании не было. Окошко консьержа задернуто занавеской. Наверняка откроется не раньше девяти. Я прошел мимо и направился к лифту.
На табличке двери все было так же, как я запомнил. Квартира 503, Киэ Саэки. Я посмотрел на часы. Восемь сорок. Может, для хождения в гости и рановато, но вряд ли кого-то разбужу. Я нажал на кнопку звонка и услышал, как в квартире зазвенел электрический колокольчик. Никто не ответил. Я подождал с минуту, нажал еще раз и потрезвонил еще немного. Безрезультатно. В такой ранний час квартира была пуста.
Я вернулся на первый этаж. Постучал в окошко консьержа. За окошком что-то задвигалось, занавеска отъехала в сторону. Седой как лунь старичок вытаращился на меня, и окошко наконец отворилось.
— Доброе утро, — учтиво произнес он. Голос был под стать выражению лица. Сплошные вежливость и достоинство.
Я сразу почувствовал себя маленьким человеком. Повстречайся мы в другой ситуации, я бы принял его за директора крупной фирмы.
— Чем могу быть полезен? — осведомился он все так же учтиво.
— Я хотел бы кое-что уточнить. Насчет госпожи Киэ Саэки из пятьсот третьей квартиры.
Вытянув подбородок, консьерж посмотрел на меня сверху вниз.
— У вас есть визитная карточка? — поинтересовался он.
Я послушно вручил ему визитку. Старик нацепил на нос очки в благородной серебристой оправе и зачитал себе под нос;
— Господин Хориэ, отдел рекламы, «Напитки Тайкэй»…
Он вопросительно поглядел на меня. «Ну, и?..» — читалось в его глазах.
— Насколько я слышал, госпожа Саэки — очень красивая дама, не так ли?
Это был пробный шар. Я никак не ожидал, что ответный удар будет сильным. Он выдержал паузу и солидно кивнул:
— О да, несомненно… А вы по какому вопросу?
— У госпожи Саэки есть ребенок, не правда ли?
— Есть. — В его голосе вдруг послышались металлические нотки. — Однако господин Хориэ не ответил на мой вопрос.
— Прошу прощения… — Мне вдруг почудилось, будто я разговариваю с управляющим пятизвездочного отеля. — Дело в том, что наша компания готовит рекламу в одном престижном журнале. Для этой рекламы мы ищем подходящую даму, желательно с ребенком. Госпожа Саэки — одна из возможных кандидаток на эту роль.
— Вот оно что… Но почему именно госпожа Саэки? Вы же о ней ничего не знаете.
Похоже, в прошлом этот старик был обычным салариманом.
— А это уже секрет фирмы, — широко улыбнулся я. Я пытался соответствовать его учтивому тону. Но, похоже, не преуспел. — Я собрал о госпоже Саэки самые положительные отзывы. Но лично с ней пока не встречался. И вот сегодня зашел к ней домой, но никого не застал. Вот и подумал: может быть, хоть вы мне чем-то поможете?
— Да что вы говорите.
— Вы не подскажете, сколько ей лет?
— Точно вам не скажу. Наверное, где-то за тридцать.
— А ребенку?
— Когда господин Масахико родился, я здесь уже работал… Считай, три года прошло.
Улыбка консьержа оставалась учтивой. Но я уже заметил в ней легкое раздражение. Трехлетнего ребенка он называл «господином». Бывает на свете учтивость, способная вывести из себя кого угодно.
— Похоже, это именно то, что нам нужно, — сказал я и скользнул взглядом по табличке слева от окошка: «Консьерж Минору Мацуока». Я невольно заразился его интонациями.
— У вас отличная память, господин Мацуока. Давно здесь работаете?
Явно привыкший к тому, чтобы его звали по имени, консьерж с важным видом кивнул:
— О да! Уже восемь лет.
— И госпожа Саэки жила здесь все это время?
— Да нет… Лет пять назад переехала.
— Вместе с супругом?
— Этим вопросом вы вторгаетесь в интим. Я не могу вам ответить.
— Да-да, конечно, — закивал я. — Значит, дома ее не застать?
— Почему же? К утру она обычно возвращается.
— К утру? То есть она здесь не ночует?
— Это тоже вторжение в интим,— улыбнулся он все так же любезно.
— Конечно-конечно, — повторил я. — Кстати, должен отметить — здесь вокруг очень красиво. Вроде и дом не новый, а с таким вкусом построен! Может, и мне квартиру снять? Сколько лет этому зданию?
— В этом году восемнадцать… Но квартиры у нас редко освобождаются. И за возраст здания скидок не делаем.
Я прекрасно понимал, о чем речь. Если бы он не заткнулся, следующей фразой было бы: «Клеркам уровня завсекциеи в этом доме жилья не предоставляют».
— Так, может, господин Мацуока — один из домовладельцев?
Впервые за весь разговор ему стало неуютно.
— Нет-нет! Что вы… Я здесь только служу.
— Вот как? — улыбнулся я. — Тогда не найдется ли у вас рекламных проспектов о продаже квартир? Желательно поновее. Вдруг найду что-нибудь подходящее.
Несколько секунд он изучал меня, склонив голову набок. Потом открыл ящик стола, достал какой-то проспект и протянул мне. Листовка трехлетней давности. Подражая консьержу, я с такой же неторопливостью пробежал по ней взглядом. Четырехкомнатная квартира с большой кухней, общая площадь — сто двадцать квадратных метров, сто восемь миллионов иен[19]. С моей квартиркой на Готанде сравнится разве что возрастом, а по размерам — в несколько раз больше. За такую сумму можно купить с десяток клетушек вроде моей. Посредник в случае сделки — «Недвижимость Нидзё».
Я поднял голову.
— Так что же — господин Мацуока работает на «Недвижимость Нидзё»?
— Нет-нет! Моя фирма совсем небольшая. «Коммунальные услуги Нидзё»…
Улыбка на его лице не поблекла ни на йоту. Хотя и поменяла свое качество. За маской учтивости теперь скрывалось явное раздражение.
— Ну что ж… — сказал я. — Придется побеспокоить госпожу Саэки как-нибудь в другой раз. Хотя и стоит предупредить ее заранее. Вы не дадите мне номер ее телефона?
— Может, в столе?
Какисима молча выдвинул ящики стола. Все они были не заперты. Но кроме бумаг — ничего. Так же как и в шкафу у выхода. Понятно, что все эти документы Какисима еще основательно перелопатит. Но в данный момент проверять больше нечего.
— Получается, он забрал кассету домой?
— Похоже на то, — кивнул Какисима. — Этой ночью в их доме проводят заупокойную службу. Если получится, попробую поговорить с его сыном.
Внезапно за моей спиной раздалось:
— Хориэ? В такую рань? Спасибо за поддержку. Гендиректор. Прикинув, что «доброе утро» сейчас не очень уместно, я молча поклонился.
Тадокоро, похоже, этой ночью тоже не спал. Хотя по измотанности его было не сравнить с Какисимой. Человек он был крупный, но подвижный. Решительное, почти свирепое выражение лица никак не вязалось с мягкой манерой речи. Как шутили в компании — любой, кто оказывался в прицеле его хищных глаз, тут же осознавал свою эфемерность. По возрасту он был младше Исидзаки всего на год.
— Господин гендиректор? — удивился Какисима. — Я думал, вы появитесь только к началу собрания.
— Да это я так… Забежал на минуточку. Только тут я заметил в руке гендиректора букет белых нарциссов. Он зашел в кабинет и аккуратно положил цветы на стол. Подняв к лицу руки, сложил ладони и закрыл глаза. Через несколько секунд очнулся и рассеянно поглядел в нашу сторону.
— Вернулся домой — увидел цветы в саду. Подумал, что было бы к месту… А вы здесь зачем?
— Решили осмотреть кабинет, — ответил Какисима. — Не лучшее время, конечно. Но вдруг бы нашлись какие-то объяснения этому самоубийству?
Тадокоро с сомнением покачал головой.
— Я думаю, для подобных проверок лучше сперва заручиться согласием родственников. Хоть это и офис, здесь много личных вещей.
— Вы правы, — признал Какисима. — Пожалуй, мы поторопились.
— Ну, ладно. В таких ситуациях у всех в голове немного зашкаливает. А кстати, Какисима, дружище! Я набросал оповещение для всех сотрудников. Пошлю тебе по электронной почте, проверишь лишний раз.
— Непременно.
— Кроме того, официальное сообщение для прессы лучше провести пораньше. Как считаешь? Мне уже несколько журналистов звонили. Я сказал — ждите, пока всем не объявим.
— По-моему, переносить ничего не следует. Торги на бирже в самом разгаре. До одиннадцати, пока не закончится утренняя сессия, мы должны сделать все, чтобы информация не просочилась.
— Да, ты прав… Будем сдерживать до одиннадцати. Какисима кивнул.
— Отдел информации готовит текст сообщения. Как только я его проверю, сразу передам вам. Кроме журнальных экспертов будет много писак из широкой прессы. Вам подготовить список предварительных ответов?
— Да нет, — покачал головой Тадокоро. — Как ни крути, а все предусмотреть не получится. Раз мы объявляем о смерти президента — нас спросят о причине этой смерти. Придется упомянуть предсмертные письма. А значит, разговора о финансовом состоянии фирмы не избежать.. Это, конечно, повлияет на вечерние котировки. Но тут уже ничего не поделаешь. Понятно, что для полноты картины нужно ждать показателей конца мая. Но я собираюсь искренне, не умаляя и своей вины, рассказать о том, как президент относился к собственной компании.
— Господин гендиректор, что бы вы ни сказали, я полагаюсь на ваше решение.
— Спасибо за помощь, — кивнул Тадокоро и вышел.
Какисима согнулся в поклоне.
— Ну и денек у тебя сегодня, — посочувствовал я ему.
— Как ни странно, я давно к такому готовился…
— Ну, я пойду. Если что — буду у себя.
— Погоди.
— Что-то еще?
— Если ты болен — может, пойдешь домой?
— Смотри сам не помри на рабочем посту. Еще одна смерть в совете директоров — и всей фирме придется делать массовое харакири…[17]
Какисима промолчал, и лишь тень улыбки пробежала по его губам.
Я вышел из кабинета. В комнате, чей хозяин был уже на том свете, висела могильная тишина.
Вернувшись на свое место, я выдвинул ящик стола. У меня перехватило дыхание. Похоже, до увольнения мне еще хватит работы. Ящик стола был пуст. Кассета, на которую я скопировал фильм Исидзаки, исчезла.
Я тут же бросился в переговорную. Все четыре камеры, которые Охара арендовала на пару суток, были на столе. Кассета с цифровой записью дождя, которую я показал Исидзаки, валялась тут же.
Что же я делал вчера, пока голова разваливалась на куски? Опустившись на стул, я отчаянно пытался вспомнить, чем занимался вчера перед тем, как уйти домой.
Фильм Исидзаки я переписал, как только пришел сюда. Без какой-либо задней мысли. Когда вокруг тебя четыре камеры, переписать что-нибудь ценное — обычный рефлекс. Просто скопировал двухминутный видеоряд. Машинально, на всякий случай. И только потом стал снимать серый дождь за окном.
Второй раз я вернулся в переговорную уже после того, как сходил в медпункт. Цифровые камеру и кассету выложил здесь же, на стол. А пленку с копией спрятал во второй ящик своего стола. К тому времени Исидзаки уже позвонил Санаде и отменил ролик. Я сразу уничтожил все остальные записи, повыкидывал все бумажки, стер все файлы, касавшиеся этой истории, и собрался об этом забыть. Меня все сильнее мутило. Я подошел к Санаде, сообщил ему о совете врача и поехал домой. Ни к собственному столу, ни в переговорную я больше не возвращался.
Вывод один: эту копию кто-то стащил.
Возможно, кто-то из чужих. В наш рекламный на десятом этаже посетители заглядывают с утра до вечера. На зеваку, слоняющегося по этажу от нечего делать, никто и внимания не обратит. Сотрудники, работающие допоздна, сдают ключ от зала охраннику. Но если охранник выскочит куда-нибудь на минутку, — можно запросто и войти, и уйти незамеченным.
Был ли в моих рассуждениях смысл? Не знаю. Но память понемногу восстанавливалась.
Я вспомнил, что сказал Исидзаки после обеда. «Копаться в прошлом — не в моих интересах». Не думаю, что я сфальшивил. Да он и сам намекнул мне о том же самом. Пожалуй, мне следовало слушать его внимательнее. Принимая меня в эту компанию, он ставил эксперимент. А еще точнее — проверял меня на вшивость.
Двадцать лет назад «Тайкэй» нанимала меня, даже не выяснив моей подноготной. Копни эти ребята мое прошлое — я ни за что не получил бы руководящей должности в такой престижной компании. Это вам не «Фудзи-про», куда я устроился после трех месяцев подработок!
Но ко времени моего найма проверки личности в «Тайкэе» были упразднены. Так решил Исидзаки, когда служил начальником отдела кадров. Именно он настоял на отмене таких проверок, чтобы избежать возможной дискриминации. Это теперь, в девяностые годы, все приблизилось к здравому смыслу. А еще в семидесятых подобные пережитки были неотъемлемой частью Системы.
Но чем выше ты забираешься, тем виднее твой зад окружающим. И как бы ты ни старался, твое прошлое перед кем-нибудь да вылезает. Именно поэтому я не рассказывал о своем прошлом никому, кроме Какисимы. Только он знал о том, что я был первым и единственным сыном главаря преступной группировки. Да не просто группировки, а мафиозного клана, державшего под контролем огромную территорию. Старшеклассником я вел себя как заправский якудза. И поменял свои привычки лишь несколько лет спустя.
«Копаться в прошлом — не в моих интересах…» Мой ответ президенту слетел с губ неосознанно. Возможно, я просто напомнил ему об ошибке, которую он допустил двадцать лет назад, не покопавшись-таки в моем прошлом. Возможно, он помнил об этом все эти годы и без напоминаний. Возможно, мне просто хотелось его отблагодарить, но я не нашел подходящих слов. А может быть, температура под сорок просто расплавила мне мозги. Не знаю.
Я посмотрел в окно. День начинался совсем не так, как вчера. Солнце уже всходило, и его лучи карабкались все выше по углам небоскребов. Я смотрел в окно, и окна домов отбрасывали мне в глаза блики солнца. Разгоралось утро ранней весны.
Я вернулся к себе. Еще раз заглянул в стол. И понял, что пропала не только кассета. В ящике также не было ни визитки профессора Ёды, ни карты, которую нарисовал Исидзаки. Хотя уж их-то, помню точно, я сунул сюда перед тем, как заперся в переговорной.
Я позвонил охраннику. Имя человека, который сдал вчера ключ от рекламного, они записали. Я спросил, кто это. В 17:50 ключ сдала госпожа Мари Охара, сообщила охрана.
— И вы ничего подозрительного не заметили?
— Да нет… — ответили мне и повесили трубку.
Я взглянул на часы. Полвосьмого. Экстренное совещание директоров вот-вот начнется. Для обычных сотрудников выходить на работу еще рановато. Самое время, чтобы звонить с работы куда тебе вздумается.
Открыв ноутбук, я запустил поиск, который не успел закончить вчера. На экране высветились адрес и телефон. Я снял трубку и набрал номер.
Ответили практически сразу:
— Алло! Ёда слушает.
Голос почти тот же, что и по телевизору. Меня тоже будили сегодня утром, но я говорил куда раздраженнее.
— Господин Ёда?
— Это я…
— Моя фамилия Хориэ, я из компании «Напитки Тайкэй». Извините, что беспокою в такой ранний час. Я хотел уточнить, знаком ли вам Хирохиса Исидзаки, президент нашей компании?
— «Напитки Тайкэй»? Президент Исидзаки?
— Да-да. Вы его знаете?
— Имя слышал. Но встречаться не доводилось.
— То есть вы не знакомы?
— Нет. А в чем дело?
— Странно… — сказал я. — Дело в том, что вчера я просматривал видеозапись, которую сделал господин Исидзаки. А поскольку в этих кадрах оказались и вы, хотелось бы кое-что уточнить.
— Не пойму, о чем вы. Нельзя ли подробнее?
В двух словах я пересказал ему содержание записи. Не упомянув ни о компьютерной графике, ни о рекламном ролике.
— С ума сойти! — с чувством воскликнули в трубке. — Вы знаете… Здесь какая-то ошибка. Я уверен, он снимал кого-то другого. Действительно, я живу на Ниси-Адзабу. Но я не бегаю по утрам. И с господином Исидзаки никогда не встречался… Так вы поэтому звоните?
— Нет, — ответил я. — Я звоню не поэтому. Сегодня ночью президент Исидзаки скончался. А я уполномочен оповестить всех его родных и знакомых.
— Скончался?! Да что вы говорите! Не знаю, что и сказать… Но постойте, ведь смерть такой крупной фигуры — серьезная новость. Только что новости посмотрел — там ничего не было. Да и в утренних газетах об этом ни строчки…
— Это случилось после полуночи. Официальных сообщений прессе еще не делали.
— Вот оно как… Значит, к утренним новостям не успели. А он, я слышал, был еще молодой?
— Шестьдесят шесть. Покончил с собой. В трубке помолчали. Потом отозвались:
— Ужасно, конечно… Очень признателен за сообщение и очень сожалею о том, что случилось. Но, как я уже сказал, с господином президентом я никогда не встречался. Вы уж меня извините за бестактность, но мне, ей-богу, сейчас не до этого…
— Ну что ж, — сказал я, — наверное, господин президент ошибался, считая вас своим близким знакомым. Ради бога, извините за беспокойство.
— Ну что вы, со всеми бывает. Прошу принять мои соболезнования.
— Благодарю вас. Ну что же, буду звонить дальше по списку.
Подбросив ему еще парочку извинений, я повесил трубку. Взгляд упал на экран ноутбука.
Итак. Первое, о чем он подумал, услыхав о смерти Исидзаки: знает ли пресса? Ёда знал, что по возрасту помирать президенту еще рановато[18]. В таких случаях первое, о чем спрашивают, — от чего человек скончался. Но он даже не заинтересовался способом самоубийства. Я нашел в компьютере возраст профессора Ёдьг. Тридцать девять. Проницательный экономист? Герой информационной эпохи?
7
В дверях показался Санада. Торопливыми шажками просеменил через зал и плюхнулся в кресло рядом. Сиденье под ним жалобно скрипнуло, он шумно выдохнул. Таким перепуганным я его еще никогда не видел.
— Хориэ! Какой кошмар, а?!
Как и вчера, без приветствия. Впрочем, от Какисимы я его тоже не слышал. Похоже, сегодня никому не хотелось желать друг другу доброго утра.
— Да уж, — буркнул я.
Он посмотрел на меня и тут же отвел глаза.
— А тебе, похоже, все как с гуся вода…
— Вы так думаете? А что, слезами обливаться было бы уместнее?
— Я не о том! Опять щетиной оброс, как дикобраз… Я понимаю, что температура и все такое. Но в такой день мог бы выглядеть и поприличнее!
Его слова забегали в моей голове, как тараканы. Возможно, в кои-то веки в них была какая-то правда. Я молчал.
— Я только что от Какисимы. Докладывал ему о вчерашних событиях. Как я понял, с тобой он уже беседовал. Уж не знаю почему, но мне было велено держать язык за зубами…
Значит, Какисима не сообщил Санаде о моем втором разговоре с президентом. Воистину: настоящий дипломат побеждает молча.
— Да, меня он тоже об этом просил. Оно и понятно. Начни мы с вами болтать — кто знает, как это истолкуют?
— Может, ты и прав, — вроде бы согласился Санада. — Но все равно непонятно…
— Что непонятно?
— Вчера президент был совсем не похож на человека, который подумывает о самоубийстве.
— Согласен, — кивнул я. — Просто гром среди ясного неба. Кстати, у вас не осталось копий, что делала Охара? Визитки профессора Ёды и карты, которую нарисовал президент?
— Я их выбросил.
— Выбросили?
— Ну президент же сказал, что ролик отменяется. Зачем нам тогда эти копии?
— И действительно. Очень разумное решение. Он скользнул по мне злобными глазками и, словно вспоминив о чем-то, снова открыл рот:
— И все-таки странно. Когда ты смотрел эту пленку, ничего особенного не заметил?
Я выжидательно посмотрел на него.
— Я вчера весь вечер думал об этой записи, — сказал он. — И кое-что сообразил.
Я молчал.
— Уж не помню точно, как это чертово здание выглядело на записи… Но я тебе скажу: странные перила у этого балкона! То ли дом проектировали кое-как, то ли в жилконторе у них сплошные разгильдяи… В общем, одно из двух. Весь вечер из головы не выходило.
— Да, решетка у этих перил и правда какая-то странная. Дизайн, конечно, красивый. Но в самом низу, между поперечными прутьями, слишком большой зазор. Словно пара прутьев вылетела…
— Вот и я о том же. Теперь понимаешь?
— Что?
— Обычно балконы с внешней стороны укреплены тем же материалом, что и стены. Сталь, алюминий, нержавейка — что-нибудь в таком роде. У этого балкона прутья стальные. Но именно сталь изнашивается быстрее всего! Такие случаи были — прутья ржавеют и отваливаются. Несмотря на это, архитекторы продолжают использовать именно сталь. Потому что на ней дольше держится краска. Проектировщики заботятся о внешнем виде больше, чем о безопасности!
— Да, этому зданию и правда лет двадцать, не меньше… Однако вы здорово во всем этом разбираетесь, босс! Откуда?
Явно польщенный, Санада задрал нос.
— Несколько лет назад меня выбирали председателем товарищества жильцов нашего дома. Тогда у нас произошло то же самое — ребенок с балкона свалился. И мне пришлось ковыряться во всех этих подробностях. Там тоже мальчуган на балконе играл. И ударился о прут решетки. Стальная решетка совсем проржавела и даже от слабого удара вывалилась вместе с ребенком. Слава богу, у нас он упал со второго этажа на мягкий газон. Отделался легкими ушибами…
— Вот как? — сказал я и задумался. — Значит, попади эта запись в эфир — возник бы скандал с владельцами самого здания?
— Несомненно! — кивнул Санада. — Я сразу об этом подумал. При всем моем уважении к президенту — хорошо, что мы не стали выпускать этот ролик. Признаюсь, после первого просмотра, я тоже подумал — какой сильный видеоряд! Просто клад для рекламы! Но, рассудив хорошенько, понял: начнется скандал вокруг проектировщиков здания. А имиджу «Антика» это совсем ни к чему. Хотя, возможно, президент и сам это сообразил, вот и решил все остановить…
Да, черт возьми. Санада был профи. Несмотря ни на что, приходилось это признать.
Он встрепенулся, словно вспомнил что-то еще.
— Да, кстати! Вчера с президентом вы говорили о чем-то странном… Я ничего не понял.
— Да ладно, босс, — оборвал я его. — О чем могут болтать усталый старик и без пяти минут безработный? Ни к нашему с вами делу, ни к делам компании это уже не относится. Меня вообще лихорадит. Можно, я поеду домой?
— Что, так плохо?
— Ваше лицо перед глазами расплывается.
— Уф-ф… — выдохнул Санада и наконец кивнул. — Ладно. Иди отдыхай. Дел у тебя, я смотрю, почти не осталось.
— Почти? После того как ролик отменили, вообще делать нечего. Сегодня я приехал по вызову, за который уже отчитался. Чем еще прикажете заниматься в законный отгул?
Санада криво усмехнулся:
— Да езжай, черт с тобой…
— С удовольствием!
Когда я поднялся с места, он снова окликнул меня:
— Да! А где сейчас запись, которую тебе передал президент?
— Когда стало известно, что ролика мы не снимаем, я тут же отправил ее президенту по внутренней почте.
— Ах вот как…
Больше он не сказал ничего. Отвел глаза и уставился куда-то в пространство.
Я вышел из офиса и направился к станции метро «Синдзюку». Голова еще немного кружилась. Легкая слабость не отпускала. Лучи рассвета мягко ласкали лицо. Я шагал по весенней улице, свободный от всяких обязанностей, и уже от этого чувствовал себя лучше.
Войдя в метро, я сел на кольцевую Яманотэ. На станции «Эбису» пересел на линию Хибия и вышел на Хироо. Любоваться на цветущую сакуру было еще рановато, и я решил поразглядывать старенькие многоэтажки.
Выйдя из метро, я достал мобильный. Хоть Санада и выбросил копии, адрес я помнил. Позвонив в телефонную справочную, я запросил номер госпожи Киэ Саэки в районе Минатоку. «Такой не значится», — ответили мне. В последнее время все больше абонентов отказываются регистрировать в справочниках свои адреса.
Я зашагал в сторону Ниси-Адзабу. Очень скоро знакомое здание показалось перед глазами. Перейдя дорогу, я остановился у подъезда. Восемь этажей.
«Розовые холмы Гайэн-Ниси» выглядели куда обшарпанней, чем на видео. И пожалуй, еще пижонистей. Нечто вроде красотки, что когда-то соблазняла сотни мужиков, но теперь клевала носом в доме для престарелых. Такое вот здание.
Пятый этаж, сказал вчера Исидзаки, На пятом — три балкона. Каждый из них мог оказаться в кадре. Хотя ни на одном я не заметил щели, в которую мог бы провалиться ребенок. Изогнутые прутья перил, обвитые металлическими виноградными лозами. Надежные и прочные, на каждом из трех балконов. Стальные, как и сказал Санада. Цвет — тускло-зеленый. Плотные шторы на каждом окне не дают подглядеть, что внутри.
Было бы желание, с помощью компьютерной графики проделать в таких балконах щель — легче легкого. И если приспичит, достаточно лишь фотографии анфас, чтобы вставить туда кого нужно. Все остальное решают только время и деньги. Превратить этот дом в то, что я видел на записи президента, можно за две-три недели. Кто и зачем мог потратить на это столько денег и времени — загадка. Как и вопрос, откуда эта запись взялась у Исидзаки.
Сам Исидзаки о записи просил забыть. И явно хотел уничтожить пленку. Но в моем случае забыть не получается. Копия пленки пропала неизвестно куда. Почему Исидзаки повесился — тайна. Мало того, он за что-то меня поблагодарил. И его последние слова до сих пор отдаются эхом в ушах…
Я подошел к подъезду. Домофона в здании не было. Окошко консьержа задернуто занавеской. Наверняка откроется не раньше девяти. Я прошел мимо и направился к лифту.
На табличке двери все было так же, как я запомнил. Квартира 503, Киэ Саэки. Я посмотрел на часы. Восемь сорок. Может, для хождения в гости и рановато, но вряд ли кого-то разбужу. Я нажал на кнопку звонка и услышал, как в квартире зазвенел электрический колокольчик. Никто не ответил. Я подождал с минуту, нажал еще раз и потрезвонил еще немного. Безрезультатно. В такой ранний час квартира была пуста.
Я вернулся на первый этаж. Постучал в окошко консьержа. За окошком что-то задвигалось, занавеска отъехала в сторону. Седой как лунь старичок вытаращился на меня, и окошко наконец отворилось.
— Доброе утро, — учтиво произнес он. Голос был под стать выражению лица. Сплошные вежливость и достоинство.
Я сразу почувствовал себя маленьким человеком. Повстречайся мы в другой ситуации, я бы принял его за директора крупной фирмы.
— Чем могу быть полезен? — осведомился он все так же учтиво.
— Я хотел бы кое-что уточнить. Насчет госпожи Киэ Саэки из пятьсот третьей квартиры.
Вытянув подбородок, консьерж посмотрел на меня сверху вниз.
— У вас есть визитная карточка? — поинтересовался он.
Я послушно вручил ему визитку. Старик нацепил на нос очки в благородной серебристой оправе и зачитал себе под нос;
— Господин Хориэ, отдел рекламы, «Напитки Тайкэй»…
Он вопросительно поглядел на меня. «Ну, и?..» — читалось в его глазах.
— Насколько я слышал, госпожа Саэки — очень красивая дама, не так ли?
Это был пробный шар. Я никак не ожидал, что ответный удар будет сильным. Он выдержал паузу и солидно кивнул:
— О да, несомненно… А вы по какому вопросу?
— У госпожи Саэки есть ребенок, не правда ли?
— Есть. — В его голосе вдруг послышались металлические нотки. — Однако господин Хориэ не ответил на мой вопрос.
— Прошу прощения… — Мне вдруг почудилось, будто я разговариваю с управляющим пятизвездочного отеля. — Дело в том, что наша компания готовит рекламу в одном престижном журнале. Для этой рекламы мы ищем подходящую даму, желательно с ребенком. Госпожа Саэки — одна из возможных кандидаток на эту роль.
— Вот оно что… Но почему именно госпожа Саэки? Вы же о ней ничего не знаете.
Похоже, в прошлом этот старик был обычным салариманом.
— А это уже секрет фирмы, — широко улыбнулся я. Я пытался соответствовать его учтивому тону. Но, похоже, не преуспел. — Я собрал о госпоже Саэки самые положительные отзывы. Но лично с ней пока не встречался. И вот сегодня зашел к ней домой, но никого не застал. Вот и подумал: может быть, хоть вы мне чем-то поможете?
— Да что вы говорите.
— Вы не подскажете, сколько ей лет?
— Точно вам не скажу. Наверное, где-то за тридцать.
— А ребенку?
— Когда господин Масахико родился, я здесь уже работал… Считай, три года прошло.
Улыбка консьержа оставалась учтивой. Но я уже заметил в ней легкое раздражение. Трехлетнего ребенка он называл «господином». Бывает на свете учтивость, способная вывести из себя кого угодно.
— Похоже, это именно то, что нам нужно, — сказал я и скользнул взглядом по табличке слева от окошка: «Консьерж Минору Мацуока». Я невольно заразился его интонациями.
— У вас отличная память, господин Мацуока. Давно здесь работаете?
Явно привыкший к тому, чтобы его звали по имени, консьерж с важным видом кивнул:
— О да! Уже восемь лет.
— И госпожа Саэки жила здесь все это время?
— Да нет… Лет пять назад переехала.
— Вместе с супругом?
— Этим вопросом вы вторгаетесь в интим. Я не могу вам ответить.
— Да-да, конечно, — закивал я. — Значит, дома ее не застать?
— Почему же? К утру она обычно возвращается.
— К утру? То есть она здесь не ночует?
— Это тоже вторжение в интим,— улыбнулся он все так же любезно.
— Конечно-конечно, — повторил я. — Кстати, должен отметить — здесь вокруг очень красиво. Вроде и дом не новый, а с таким вкусом построен! Может, и мне квартиру снять? Сколько лет этому зданию?
— В этом году восемнадцать… Но квартиры у нас редко освобождаются. И за возраст здания скидок не делаем.
Я прекрасно понимал, о чем речь. Если бы он не заткнулся, следующей фразой было бы: «Клеркам уровня завсекциеи в этом доме жилья не предоставляют».
— Так, может, господин Мацуока — один из домовладельцев?
Впервые за весь разговор ему стало неуютно.
— Нет-нет! Что вы… Я здесь только служу.
— Вот как? — улыбнулся я. — Тогда не найдется ли у вас рекламных проспектов о продаже квартир? Желательно поновее. Вдруг найду что-нибудь подходящее.
Несколько секунд он изучал меня, склонив голову набок. Потом открыл ящик стола, достал какой-то проспект и протянул мне. Листовка трехлетней давности. Подражая консьержу, я с такой же неторопливостью пробежал по ней взглядом. Четырехкомнатная квартира с большой кухней, общая площадь — сто двадцать квадратных метров, сто восемь миллионов иен[19]. С моей квартиркой на Готанде сравнится разве что возрастом, а по размерам — в несколько раз больше. За такую сумму можно купить с десяток клетушек вроде моей. Посредник в случае сделки — «Недвижимость Нидзё».
Я поднял голову.
— Так что же — господин Мацуока работает на «Недвижимость Нидзё»?
— Нет-нет! Моя фирма совсем небольшая. «Коммунальные услуги Нидзё»…
Улыбка на его лице не поблекла ни на йоту. Хотя и поменяла свое качество. За маской учтивости теперь скрывалось явное раздражение.
— Ну что ж… — сказал я. — Придется побеспокоить госпожу Саэки как-нибудь в другой раз. Хотя и стоит предупредить ее заранее. Вы не дадите мне номер ее телефона?