Воинская наука давалась мне с трудом. Со всем не то, что Яськина. Думаю, Вереск со мной изрядно намучился. А стрелы все равно летели куда угодно, но только не в цель. Ножи упорно не хотели втыкаться. Только копье мне более-менее подчинялось. Но копье — оружие одноразового использования. Большой популярностью, кстати, оно у полесичей и не пользовалось.
Мало-помалу к процессу моего обучения ста ли подключаться другие воины. Всякий наперебой старался объяснить мне, как правильно держать руки, как ставить ноги и т. д. Ничего не скажу о своих непрошеных учителях плохого, они честно старались научить меня. Но от их учения я чувствовала себя полной бездарью. О! Ленка бы тут на девятое бревешко кипятком писала, как в малиннике бы выцветала. А я страшно злилась, и оттого совсем ничегошеньки у меня не получалось. Наконец обозлилась я на всех и все, собрала свою воинскую справу и пошла в лес за тын, впервые одна.
Далеко уходить не рискнула. Вскоре нашла небольшую поляну, притаранила из кустов валежину, установила ее вместо мишени и стала вспоминать все, чему учили меня эти педагоги хреновы. Так держим лук, так натягиваем тетиву, так придерживаем стрелу. Я нашла глазами сучок на валежине и вдруг!… Мне стало ясно, как все надо делать! Я очистила сознание от посторонних мыслей. Сейчас я была стрелой на натянутой тетиве. Я видела цель! Я стремилась к ней! Руки сами сделали то, что должно — не зря же столько времени тренировалась! Я вообразила себя стрелой, рванулась вперед с тетивы и, пропев в воздухе победную песнь, вошла точно в намеченный сучок! Уф!!
Великие Кедры! Это тоже часть вашего дара? И ответ пришел: «Да!» Я расстреляла все стрелы, и все попали точно в цель! Во, Робин Гуд прямо получился. Собрала стрелы и попробовала метать ножи. Точно так же представила, что я нож, и устремилась к цели, которую сама же и наметила. Есть! Я утыкала всю валежину стрелами и ножами, как ежа иголками. Видели бы меня сослуживцы, чем я занимаюсь и как выплясываю от радости, что научилась в цель попадать — быть бы мне в психушке.
А когда я вернулась на заставу, ох, и нагорело мне от Стояна за самовольную отлучку:
— У меня забот хватает и без того, чтобы вытаскивать из переделок глупую девчонку! Леса не знает, топи кругом, корявни шныряют близко, волколаки появились, а она прогуляться захотела!
Стоян, будь его воля, пожалуй, отшлепал бы меня. Я представила, как бы это выглядело, особенно, узнай он, что этой «девчонке» лет-то, пожалуй, поболе, чем ему самому, и совершенно неприлично фыркнула. Ну и чтобы уж окончательно выглядеть полудурком, чмокнула Стояна в щеку и убежала. Кажется, сделала я это зря.
На следующее утро я поразила всех воинов своей меткостью. Учителя мои добровольные страшно гордились, и каждое мое попадание бурно приветствовали. И только два человека, похоже, никак не отреагировали — это Рысь и Стоян. Блин! У меня даже настроение испортилось. Ну Рысь — это понятно, для него мое присутствие здесь, что быку красная тряпка, женоненавистник хренов. А Стоян-то что? Не ужели моя идиотская выходка так его обидела? Вот и буду теперь думать, как с ним помириться. Заняться мне больше нечем.
А заняться как раз было чем. Пришла мне в голову одна идея. Ну ее же сразу и проверить надо! Вот я и улизнула опять за тын. Правда, теперь уже в тыл — на берег озера. Насобирала веток, сложила кучкой, уселась рядом. Снова, как и на поляне, прогнала все мысли из головы и стала представлять огонь. Я просто видела, как яркие язычки пламени плясали на ветках, как чернели и съеживались эти тонкие веточки. Как вспыхивали ярче огненные лепестки и тянулись вслед налетевшему ветерку, как взлетали искры… И ветки вспыхнули! Разом занялись все прутики, яркие всполохи огня неистово заплясали, сразу потянуло от костерка теп лом. Вот это тепло и убедило меня окончательно в реальности происходящего. Костерок весело потрескивал, а я от радости вытанцовывала вокруг него что-то среднее между цыганочкой и ламбадой. Хорошо, никто не видел. Ох, частенько я что-то стала вести себя несколько странно для нормального человека.
Через пару дней ко мне подошел старший конюх — хромой и мрачноватый Молчун. Имя как нельзя более подходило хозяину, наверное, вместе с ним и родилось. У Молчуна, пожалуй, лишнее слово за рубль не выпросишь. В каких-то боях ему изувечили ногу, ходил он с трудом и к ратному труду, понятно, был уже негож. Зато лошадей любил самозабвенно, и любовь эта была абсолютно взаимной. Похоже, что он общался с ними на ментальном уровне, если такое возможно, На конюшне ему помогали еще два деда, вышедших в отставку, но не захотевших покинуть заставу. А может, им просто некуда было больше податься. Лошадей У них было явно многовато для троих пенсионеров, и ухаживать за животными им помогал весь гарнизон.
Молчун привел небольшую каурую кобылку. Вообще у полесичей на заставе все лошади не крупные. Наверное, чтобы удобнее было в густом лесу ездить. Лошадка была под седлом. Молчун прокашлялся и сказал:
— Вот. Стоян велел. Учись. Смирная она.
После такой содержательной речи Молчун удалился с чувством исполненного долга, оставляя меня наедине с лошадью. Кобылка стояла, совершенно равнодушная ко мне и ко всему белому свету. Почесала я репу, повздыхала и начала учиться. Ну если Стоян хотел наказать меня за самовольство, то ему это более чем удалось. Может считать себя отомщенным.
Эта долбаная лошадь меня вообще в грош не ставила. Да ей было глубоко наплевать, что я на ней сижу и пытаюсь стронуть ее с места. Ни на какие мои действия эта скотина не реагировала. С превеликим трудом мне удалось заставить ее сделать несколько шагов, но в этот момент ей понравился пучок травы, выросший чуть в стороне от направления движения. Клянусь, она на эти чахлые травинки и не посмотрела бы, если бы я на ней не сидела! Я тянула повод в нужную мне сторону, но чем сильнее я это делала, тем решительнее она шагала в другом направлении. Башку набок — и шагает к этой распроклятой траве. Ну ладно бы съела ее и пошла, куда надо. Она и пошла, куда надо ей, абсолютно игнорируя мою волю.
В конце-концов я слезла с седла и повела ее в нужную сторону в поводу. Эта помесь осла с козлом пошла неторопливо, но покорно. Боясь ее останавливать, я на ходу вскочила в седло — благодарение Великим Кедрам за возвращенные молодость и ловкость. И тут же покорность кобылки исчезла без следа. Ее что-то жутко заинтересовало под ногами. Она остановилась и заинтересованно уставилась на абсолютно пустой клочок земли под своими копытами. Как я ни пыталась сдвинуть ее с места, ничего не получалось! Пришлось мне снова слезать с седла и тянуть ее за повод вперед. Такие маневры повторялись у нас через каждые пять минут. О-о-о! Боже милостивый, дай мне беспредельного терпения! Я билась с этой извергиней с хвостом часа два.
Весь наличный состав гарнизона высыпал посмотреть на бесплатное представление! Ну, еще бы! Где они еще такое развлекалово увидят? Мне же не было дела ни до чего — я воевала с этой «самой смирной и спокойной» кобыл кой. Ну, Стоян! Ну, Молчун — дорогуша! Ну, удружили! Вовек не забуду! В конце концов вмешались мои добровольные учителя-воины. Вообще-то ко мне здесь хорошо относились, грех жаловаться. Но я уже сама закусила удила, не хуже моей кобылки, и от помощи отказалась.
Я увела строптивую лошадку в сторону, села на подвернувшийся пенек и задумалась — по чему она меня игнорирует? Я смотрела ей в глаза и с грустью размышляла о своей разнес частной судьбе. Потом я отвлеклась от печального и подумала о том, какие красивые глаза у этой кобылы, и сама она очень хорошо сложена, хоть и маленького роста. Интересно, а как ее зовут? Наверное, лошади друг друга тоже как-то называют? И вдруг совершенно отчетливо поняла, что зовут ее — Утренняя Роса. У меня челюсть отпала — вот это да! Здесь не только деревья телепаты, но и лошади тоже! А чему я, собственно, удивляюсь, пора бы уже и привыкнуть.
И я принялась думать о том, что хочу подружиться с Утренней Росой, что всю жизнь мечтала научиться ездить на лошади и что мой отец тоже когда-то ездил на лошадях. Вспоминала — какие они у него были, как любила я давать им корочку хлеба и как они брали хлеб с ладони бархатными губами. И я чувствовала, как меняется настроение у Росинки. Уже не было равнодушия. Моя кобылка живо интересовалась моими воспоминаниями и с симпатией их воспринимала. Так вот и появился кон такт.
Не сразу мне удалось наладить с ней диалог. Очень уж непривычно для человека она воспринимала мир, и способ общения был необычным для человека. Во-первых, она оперировала очень малым количеством слов. Во-вторых, у нее совершенно отсутствовало абстрактное мышление. В-третьих, она воспринимала и соответственно передавала мне образы и эмоции, совсем не то что Великие Кедры. С ними у меня в голове просто звучал голос или же рождались слова. А с Росинкой — эмоции или образы. Предпочтительнее первое, потому что видела она как-то совсем не так, как я. Я себя-то в ее представлении узнала с превеликим трудом. Знали бы вы — каким ужастиком она меня видела! Корявни бы милыми показались. И это притом, что меня она воспринимала с симпатией! Какими же ей видятся неприятные личности? Не к ночи лицезреть! Интересно, а Ленка ей красивой бы показалась? Вообще-то они здорово внешне похожи, особенно зубами.
Надо сказать, что кобылка моя и вправду оказалась существом добродушным и веселым. Подозреваю, что она не со зла надо мной изгалялась, это она так прикалывалась. Чувство юмора у нее такое. В конце концов мы с ней сумели договориться. Когда я вновь предстала пред воинской братией верхом и в полном согласии со своей кобылой почти браво продемонстрировала «джигитовку», мужички были в полном восторге! И даже попытались по-дружески похлопать меня по плечу или по спине. Но я немедленно смылась от таких проявлений дружелюбия — только синяков мне и не хватало! Молчун же одобрительно хмыкнул. Такая у него похвала.
А с Утренней Росой мы стали нежными друзьями.
Тату на заставе встретили сначала недоверчиво, мало ли кто и откуда появился — все-таки мы на границе. Особенно Рысь. Он смотрел на нее просто зверем. Оно и понятно, он всех женщин ненавидит, после того как его невеста так подло с другим сбежала. Могла бы просто сказать, мол, разлюбила, другой мне дорог. Дело понятное, раз в год жениха видит, вот рассоха и получилась. А она тайком, да от самой свадьбы, да так, чтобы Рысю больней было. А Рысь — он же гордый, и любил ее. Он после того целый год ходил туча тучей. Думали, улыбаться навсегда разучился.
Вот и первый раз, как Тату увидел, велел мне гнать ее отсюда. Слово «чужачка» как грязное ругательство выплюнул. Честное слово, я бы с ним подрался из-за Таты тогда, хоть и люблю Рыся, и уважаю. Но Татка — молодец, она не обиделась, не разозлилась. Татка его пожалела. «Не надо, — говорит, — думать, что все женщины — стервы». И так она это сказала, что Рысь растерялся. А Тата меня поскорее увела подальше. И она же ничего про Рыся и его невесту не знала. Говорит, что догадалась. Тата вообще кажется мне иногда такой умной и по-взрослому рассудительной, что только диву даюсь. Она же меня всего года на два постарше, а как будто жизнь целую прожила.
Нана ее как родную приняла, сказала, что зла в ней нет ни капельки. И что она здесь появилась неспроста, а чтобы какую-то миссию выполнить. А уж Нана знает, что говорит. Ее Стоян так и называет — Мудрая. А еще Нана говорит, что Тата на наш мир новыми глазами смотрит, поступает нелогично и ее поступки невозможно предугадать, а потому есть шанс, что миссию свою она выполнит. Нана еще что-то говорила, но я не понял. Да и говорила она не мне, а Стояну. Я случайно подслушал, а это нехорошо.
Таткины поступки и впрямь не угадать! Сначала она с домовым подружилась! Все знают с раннего детства, что домовые сами по себе, а люди сами по себе. И лучше им никогда не встречаться. Не приведи Кедры, домового увидеть — он обидится, и тогда тебе в этом доме не жить, а то и вовсе не жить. А Тата с домовым чаи распивает, разговоры ведет. Мало того, она и меня уговорила с ним познакомиться! Сна чала я боялся жутко. Ну думаю, не жить мне теперь. А оказалось, что Яська — это домового так зовут — хороший парень. Хотя он и на человека не похож, скорее на ежика. И с Наной Яська всю жизнь общается. У древних домовые навроде сотоварищей были. Кто бы подумал!
Яська так много знает, да такой болтун! Оно и понятно, Нана все в лесу пропадает, то травы собирает, то какие-то колдовские дела делает, а Яська все один да один. Тата к нему со всем уважением, вот он и доволен. И Тату в обиду никому теперь не даст. И еще он Тату стал своему волшебству учить. Говорит, что у нее способности большие, только она мир по-своему видит и понимает. И Яськино волшебство на свой манер переиначивает. Он сначала сердился, потом решил, что так даже лучше. На любое, мол, колдовство есть ответ, на Таткино же — голову сломаешь, пока ответ найдешь.
А Стоян велел обучать Тату воинским умениям — стрелять там, ножи боевые метать, мечному бою, рукопашному… Сколько мы с этим бились! Ну не женское это дело — военная служба. Нам вся застава принялась помогать. Еще бы! Тата, она с парнями ух! какая строгая! Несмотря на то что у ней одежда такая… вызывающая. Ну да где как одеваются, не нам о чужом мире судить. А на заставе женских нарядов нету. Нана росточком маленькая, от старости усохла. А моя рубаха на Татке ниже колен, и рукава до колена. Вот и ходит в своих «джинцах». Теперь-то уж все привыкли. А по началу…
Тата на все ухаживания отвечала таким не понимающим взглядом, что парень себя сразу дураком начинал чувствовать А она со всеми ровная и приветливая, ко всем с уважением, но как равная. И никаких там хиханек-хаханек, никакого кокетства. Будто и не девка красивая, а такой же парень. Короче, всех на места рас ставила. А на заставе почти все молодые, у многих не то что семьи, даже и невесты нет. Вот все и влюбились немного. Она же всех на расстоянии держит. А с ученьем-то можно на законных основаниях возле нее крутиться, показывать да подсказывать, что и как держать, как руку повернуть, как ноги поставить. От такого усердного обучения Тата скоро сбежала в лес. Понятное дело, за ней пара доглядчиков отправилась. Меня на заставе не было. Мне потом рассказали, что было.
Тата поляну нашла, валежину притащила и стала в нее из лука стрелять. Долго, говорят, примерялась — то так, то этак станет. Лук по руке все пристраивала, а потом вроде как задумалась, прицелилась… И точно в цель! А до валежины шагов тридцать, коли не больше. И пошло у нее! От радости она там такую пляску с прыжками устроила, парни едва удержались, чтобы не рассмеяться. Девчонка же, что с нее взять! А потом ножи метать принялась. И тоже все точно в цель! Парни, когда рассказывали, так ее успехами гордились, будто сами первый раз по мишени попали! Вот после этого случая Тату крепко зауважали. И относиться к ней стали, как, скажем, ко мне — по-простецки, по-дружески. Даже Рысь помягчел. Вот только мне кажется, что Рысь в нее влюблен тайно. И сам себе в этом признаться боится.
И еще один случай заставил парней к Татке относиться с уважением. Наш старший конюший Молчун Татке лошадь выделил. Есть у нас кобылка одна, с ней никто справиться не может, кроме самого Молчуна. У него дар та кой — с конями мысленно говорить умеет. Кобылка красивая и молодая, смирная. Вот только упрямая, как не знаю кто! Ее хоть убей, а коли она не вздумает идти — так и не своротишь. Кто только не пробовал с ней справиться! Все без толку. Я в дозоре был, иначе костьми бы лег, но не позволил над Татой измываться! А оказалось — и зря бы влез!
Долго Тата с ней билась. Потом увела в сторонку, все думали — хворостиной охаживать будет, Молчун хотел уж на помощь своей кобыле хромать. А Тата села на бревешко, смотрит на кобылу — пригорюнилась, вроде как разговаривает с ней. Потом кобыла голову подняла и на Тату смотрит. Молчун аж крякнул. Парни к нему пристали с расспросами. Он пыхтел-пыхтел и сказал, что Тата с кобылой мыс ленно разговаривать начала, и кобыла ей ответила. И ведь стала та клятая всеми кобыла Татке подчиняться, да не просто, а с удовольствием! Ходит за ней, как привязанная. А Татка ее знай углаживает, только что не целует. Молчун теперь Тате первый друг и защита! Попробуй кто против Татки слово сказать, может по-дружески и по уху заехать.
Такая вот у меня сестрица замечательная. Я уж потихоньку прикидываю, кому бы я не пожалел ее в жены отдать. Возраст у нее такой, что уж семью заводить пора. А тут в нее многие влюблены, кто чуть-чуть, а кто так без памяти просто! Пожалуй, Рыся бы я в свояках иметь хотел. Но Татка со всеми ровная, никого не выделяет. Иногда мне кажется, что Стоян ей больше других по сердцу. Но Стоян ей скорее в отцы годится, да и он на Тату внимание не особенно обращает. Ладно, поживем — будем поглядеть, как Татка говорит.
А тут она опять чего учудила-то! Нет, вы только подумайте, она с Водяным и русалками подружилась! На такое только моя сестрица и способна! Вся застава наша от такого чуда «на уши стала», как говорит Татка. И не просто подружилась, а прямо лучшей подругой для них стала, родней, да и только! А через Тату и вся застава с озерными жителями сдружилась. Не сразу, конечно. Но потом нам эта дружба крепко помогла. Так что права Нана была, когда говорила, что Великие Кедры Тату прислали нам в помощь. Ой, как права!
В моей многострадальной сумке валялось не сколько пакетиков с семенами цветов, купила в самый последний день дома. Как раз перед переносом сюда. Сумка висела на деревянном гвоздике над моей лежанкой в Наниной избе. Когда Вереск и Нана исчезали по своим таинственным делам, а это случалось все чаще, я брала сумку, перебирала содержимое и тихонько ревела. А вы бы не ревели на моем месте? Скоро у нас новогодние праздники, если я не ошиблась в расчетах. Соберутся за столом по обычаю мои родненькие: дети, внуки… А я эвон где!…
Я сижу — реву в три ручья, а Яська меня утешает-утешает и сам начинает подвывать. Да так жалобно, так страдальчески, что я сразу реветь перестаю и принимаюсь, в свою очередь, Яську утешать. Вот как-то раз после очередного рева и надумала я семена эти высадить перед окнами. А что?! Пусть цветут — дом напоминают. Сказано — сделано!
Когда Нана заявилась домой (что-то рано на сей раз), я вовсю копала под окном клумбу. Я объяснила Нане, чего надумала, та только хмыкнула. Ну очень сдержанная старушка, даже у виска пальцем не покрутила. Кстати, надо будет спросить у Вереска, известен ли им такой жест? А Нана повертела в руках пакетики, рассматривая, даже понюхала и сказала:
— Сажай, вреда от них не будет. Да и пользы тоже. Только вот земля здесь бедная, худо расти будут, нескоро цветов дождешься.
Вот и пошла я на озеро за илом, решила удобрить клумбу. Надо сказать, что озеро здесь было преудивительнейшее. С трех сторон — Великое болото, с четвертой — гряда невысоких холмов, густо поросших лесом. Но и с этой стороны берега жутко топкие, подходят прямо под стены нашей крепостцы. И только в одном месте, сразу за крепостью, раскинулся шикарный песчаный пляж, пусть узкий, но очень удобный и красивый. Озеро, хоть и посреди болота, было удивительно чистым, с прозрачной голубой водой и ровным песчаным дном. Довольно большое, дальнего берега и не видно почти, округлое, обильное разной рыбой. Здесь вообще ландшафты и флора-фауна — бред сумасшедшего, чего только в кучу не намешано. И та-а-аких размеров!…
Домик Наны стоял почти у самого пляжа, пока его тыном не отгородили от озера. Я часто приходила сюда купаться, хотя еще и не лето. Одно неудобство, купаться приходилось в длинной Вересковой рубахе. Купальник-то я с собой не прихватила, разумеется. А купаться неглиже я не рисковала, вдруг не так поймут. Яська рассказывал, что в озере живет Водяной и его внучки. Я Яське верила, я теперь всему готова была поверить.
Вот притащилась я с бадейкой на пляж, стою, любуюсь этой красотой, не тронутой цивилизацией, и думаю о чем-то своем — девичьем: дно-то песчаное, где я тут ил искать собралась? А потом и брякнула:
— Дедушка Водяной, разреши мне из твоего озера ила взять.
Метров в пяти от берега вдруг всплыла кочка не кочка, в клочках зеленой не то осоки, не то щетины и с прозрачными голубыми большущими глазами. В глазах прямо-таки плескалось любопытство. Кочка открыла безгубый лягушачий рот и вопросила:
— А жащем тебе ил?
— Цветы хочу посадить под окном, а там земля бедная. Вот грядку удобрить илом надо.
Я поневоле во весь рот разулыбалась. До того эта кочка была уморительной, да еще дикция такая, сдохнешь! А своим ответом я кочку слегка озадачила. Из воды появилась лягушачья лапка размером с добрую сковороду, почесала то место у кочки, где, должно быть, находился затылок:
— А жащем их гладить? Бона они в лешу шами раштут!
— Они из моего мира, дедушка Водяной. Красивые. А под окном посажу, чтобы дом мой напоминали. Тоскую я по дому-то, понимаешь?
— Да как не понять, ить и я не беш понятия. Дам я тебе илу, шамого шмачного дам. Только уговор — как рашшветут, ты мне в ожеро по шветошку брошь. Для внушек моих. Молодые они ишо, шкушно им шо мной штариком, пушкай пожабавятьша. А?
— Какой разговор? А хочешь, я прямо на берегу еще посажу? Только место укажи, где их никто не потопчет. И учти, ждать цветов придется месяца два.
— Так ето ж ражве шрок? Да и на моем иле они в три ража шкорей жашветут, я же шловинку жнаю, — кочка подмигнула мне заговорщически. — А мешто тебе внушки укажут. Давай бадейку-то.
И кочка вместе с моей бадейкой погрузилась в воду. Ну, дела! Сама «на себя» удивляюсь. И тут возле меня возникли две чудненькие девчушки. Такие прелестницы, что я даже обалдела слегка — у такого-то деда! Матовая чистая кожа, огромные зеленые глаза, точеные носики, брови вразлет, алые губки и роскошные длинные волосы — у одной голубоватые, у другой с прозеленью. Только волосами и отличались. Девчонки были ослепительно молоды, а болтушки! Как вынырнули, так и затрещали без умолку, как две сороки, а голоса, как колокольчики, звонкие:
— Ой, а ты правда нам цветочки подаришь?! Ой, а ты правда на берегу их для нас посадишь?! Ой, а они какие? Ой, а они правда красивые?! Ой, а…
— Оглушили, красавицы! Давайте по очереди!
Девчонки вдруг примолкли и робко так спрашивают:
— А мы правда красивые?
И с такой надеждой на меня смотрят. Бедные девочки, им же совсем общаться не с кем. И никто им комплимент не скажет. А какой женщине не хочется быть красивой? Даже Ленка, вздыхая у зеркала, говорила: «Ну, ничего, зато у меня коленки красивые… и помада!»
А девчонки были так хороши, что я от души их похвалила: — Вы очень красивые.
То-то было радости и писку! Тут и дед вы нырнул с моей бадейкой. Договорились, что я сейчас свою клумбу засею и приду к ним с семенами, а они тем временем найдут хорошее место для своей. И поволокла я бадью с илом до Наниной избы. Надо было Росинку взять, я ж не ломовая лошадь по центнеру таскать! Тащусь я, язык за плечом, на дорогу впереди не гляжу и у самой калитки, едва на Рыся не налетела. Аж бадейку выронила, хорошо драгоценный ил не расплескался.
— Ты чего честных девушек пугаешь? Я ж так по ночам писаться начну!
О-ой, язык мой — враг мой! А если он всерьез примет?! Сколько раз себе говорила, что здесь базар-то другой, следить надо. Но кажется, ничего — прокатило. Рысь буркнул что-то наподобие — помогу! Взял у меня бадейку и пошел рядом. Так молча и донес до места. А потом у нас с ним разговор такой состоялся:
— Я, может, чего-то не понимаю? Ты — чужая, а как всегда здесь своей была. Великие Кедры тебе благоволят, Нана с тобой как с дочерью возится. Вереск про тебя просто легенду рассказывает, как ты с корявнями дралась. С домовым, — говорит, чаи распиваешь, как с другом. Молчун тобой не нахвалится — вот уж диво! Теперь с самим Водяным дружбу вела, с русалками… Я тебя чужачкой зову, а как ни присматриваюсь, не вижу в тебе зла. Злых лошади не любят, а твоя кобыла за тобой как привязанная… Я и не думал, что можно вот так… Может, это я здесь чужой? А?
Ну вот! Теперь придется еще и Рыся утешать. Уж больно вид у него убитый какой-то:
— Да нет, Рысь, я и впрямь здесь чужая, потому у меня так все и получается. Ты здесь живешь и знаешь с детства, что домовые с людьми не дружат, что от Водяного и русалок надо держаться подальше. Так? А я-то этого не знаю! Вот и поступаю нестандартно и оказываюсь права! Пока — права. И домовой-душка, и Водяной совсем не страшен, и русалки — просто девочки еще. Может, так и надо, а может, — нет, не знаю, я учусь здесь жить.
Мало-помалу к процессу моего обучения ста ли подключаться другие воины. Всякий наперебой старался объяснить мне, как правильно держать руки, как ставить ноги и т. д. Ничего не скажу о своих непрошеных учителях плохого, они честно старались научить меня. Но от их учения я чувствовала себя полной бездарью. О! Ленка бы тут на девятое бревешко кипятком писала, как в малиннике бы выцветала. А я страшно злилась, и оттого совсем ничегошеньки у меня не получалось. Наконец обозлилась я на всех и все, собрала свою воинскую справу и пошла в лес за тын, впервые одна.
Далеко уходить не рискнула. Вскоре нашла небольшую поляну, притаранила из кустов валежину, установила ее вместо мишени и стала вспоминать все, чему учили меня эти педагоги хреновы. Так держим лук, так натягиваем тетиву, так придерживаем стрелу. Я нашла глазами сучок на валежине и вдруг!… Мне стало ясно, как все надо делать! Я очистила сознание от посторонних мыслей. Сейчас я была стрелой на натянутой тетиве. Я видела цель! Я стремилась к ней! Руки сами сделали то, что должно — не зря же столько времени тренировалась! Я вообразила себя стрелой, рванулась вперед с тетивы и, пропев в воздухе победную песнь, вошла точно в намеченный сучок! Уф!!
Великие Кедры! Это тоже часть вашего дара? И ответ пришел: «Да!» Я расстреляла все стрелы, и все попали точно в цель! Во, Робин Гуд прямо получился. Собрала стрелы и попробовала метать ножи. Точно так же представила, что я нож, и устремилась к цели, которую сама же и наметила. Есть! Я утыкала всю валежину стрелами и ножами, как ежа иголками. Видели бы меня сослуживцы, чем я занимаюсь и как выплясываю от радости, что научилась в цель попадать — быть бы мне в психушке.
А когда я вернулась на заставу, ох, и нагорело мне от Стояна за самовольную отлучку:
— У меня забот хватает и без того, чтобы вытаскивать из переделок глупую девчонку! Леса не знает, топи кругом, корявни шныряют близко, волколаки появились, а она прогуляться захотела!
Стоян, будь его воля, пожалуй, отшлепал бы меня. Я представила, как бы это выглядело, особенно, узнай он, что этой «девчонке» лет-то, пожалуй, поболе, чем ему самому, и совершенно неприлично фыркнула. Ну и чтобы уж окончательно выглядеть полудурком, чмокнула Стояна в щеку и убежала. Кажется, сделала я это зря.
На следующее утро я поразила всех воинов своей меткостью. Учителя мои добровольные страшно гордились, и каждое мое попадание бурно приветствовали. И только два человека, похоже, никак не отреагировали — это Рысь и Стоян. Блин! У меня даже настроение испортилось. Ну Рысь — это понятно, для него мое присутствие здесь, что быку красная тряпка, женоненавистник хренов. А Стоян-то что? Не ужели моя идиотская выходка так его обидела? Вот и буду теперь думать, как с ним помириться. Заняться мне больше нечем.
А заняться как раз было чем. Пришла мне в голову одна идея. Ну ее же сразу и проверить надо! Вот я и улизнула опять за тын. Правда, теперь уже в тыл — на берег озера. Насобирала веток, сложила кучкой, уселась рядом. Снова, как и на поляне, прогнала все мысли из головы и стала представлять огонь. Я просто видела, как яркие язычки пламени плясали на ветках, как чернели и съеживались эти тонкие веточки. Как вспыхивали ярче огненные лепестки и тянулись вслед налетевшему ветерку, как взлетали искры… И ветки вспыхнули! Разом занялись все прутики, яркие всполохи огня неистово заплясали, сразу потянуло от костерка теп лом. Вот это тепло и убедило меня окончательно в реальности происходящего. Костерок весело потрескивал, а я от радости вытанцовывала вокруг него что-то среднее между цыганочкой и ламбадой. Хорошо, никто не видел. Ох, частенько я что-то стала вести себя несколько странно для нормального человека.
Через пару дней ко мне подошел старший конюх — хромой и мрачноватый Молчун. Имя как нельзя более подходило хозяину, наверное, вместе с ним и родилось. У Молчуна, пожалуй, лишнее слово за рубль не выпросишь. В каких-то боях ему изувечили ногу, ходил он с трудом и к ратному труду, понятно, был уже негож. Зато лошадей любил самозабвенно, и любовь эта была абсолютно взаимной. Похоже, что он общался с ними на ментальном уровне, если такое возможно, На конюшне ему помогали еще два деда, вышедших в отставку, но не захотевших покинуть заставу. А может, им просто некуда было больше податься. Лошадей У них было явно многовато для троих пенсионеров, и ухаживать за животными им помогал весь гарнизон.
Молчун привел небольшую каурую кобылку. Вообще у полесичей на заставе все лошади не крупные. Наверное, чтобы удобнее было в густом лесу ездить. Лошадка была под седлом. Молчун прокашлялся и сказал:
— Вот. Стоян велел. Учись. Смирная она.
После такой содержательной речи Молчун удалился с чувством исполненного долга, оставляя меня наедине с лошадью. Кобылка стояла, совершенно равнодушная ко мне и ко всему белому свету. Почесала я репу, повздыхала и начала учиться. Ну если Стоян хотел наказать меня за самовольство, то ему это более чем удалось. Может считать себя отомщенным.
Эта долбаная лошадь меня вообще в грош не ставила. Да ей было глубоко наплевать, что я на ней сижу и пытаюсь стронуть ее с места. Ни на какие мои действия эта скотина не реагировала. С превеликим трудом мне удалось заставить ее сделать несколько шагов, но в этот момент ей понравился пучок травы, выросший чуть в стороне от направления движения. Клянусь, она на эти чахлые травинки и не посмотрела бы, если бы я на ней не сидела! Я тянула повод в нужную мне сторону, но чем сильнее я это делала, тем решительнее она шагала в другом направлении. Башку набок — и шагает к этой распроклятой траве. Ну ладно бы съела ее и пошла, куда надо. Она и пошла, куда надо ей, абсолютно игнорируя мою волю.
В конце-концов я слезла с седла и повела ее в нужную сторону в поводу. Эта помесь осла с козлом пошла неторопливо, но покорно. Боясь ее останавливать, я на ходу вскочила в седло — благодарение Великим Кедрам за возвращенные молодость и ловкость. И тут же покорность кобылки исчезла без следа. Ее что-то жутко заинтересовало под ногами. Она остановилась и заинтересованно уставилась на абсолютно пустой клочок земли под своими копытами. Как я ни пыталась сдвинуть ее с места, ничего не получалось! Пришлось мне снова слезать с седла и тянуть ее за повод вперед. Такие маневры повторялись у нас через каждые пять минут. О-о-о! Боже милостивый, дай мне беспредельного терпения! Я билась с этой извергиней с хвостом часа два.
Весь наличный состав гарнизона высыпал посмотреть на бесплатное представление! Ну, еще бы! Где они еще такое развлекалово увидят? Мне же не было дела ни до чего — я воевала с этой «самой смирной и спокойной» кобыл кой. Ну, Стоян! Ну, Молчун — дорогуша! Ну, удружили! Вовек не забуду! В конце концов вмешались мои добровольные учителя-воины. Вообще-то ко мне здесь хорошо относились, грех жаловаться. Но я уже сама закусила удила, не хуже моей кобылки, и от помощи отказалась.
Я увела строптивую лошадку в сторону, села на подвернувшийся пенек и задумалась — по чему она меня игнорирует? Я смотрела ей в глаза и с грустью размышляла о своей разнес частной судьбе. Потом я отвлеклась от печального и подумала о том, какие красивые глаза у этой кобылы, и сама она очень хорошо сложена, хоть и маленького роста. Интересно, а как ее зовут? Наверное, лошади друг друга тоже как-то называют? И вдруг совершенно отчетливо поняла, что зовут ее — Утренняя Роса. У меня челюсть отпала — вот это да! Здесь не только деревья телепаты, но и лошади тоже! А чему я, собственно, удивляюсь, пора бы уже и привыкнуть.
И я принялась думать о том, что хочу подружиться с Утренней Росой, что всю жизнь мечтала научиться ездить на лошади и что мой отец тоже когда-то ездил на лошадях. Вспоминала — какие они у него были, как любила я давать им корочку хлеба и как они брали хлеб с ладони бархатными губами. И я чувствовала, как меняется настроение у Росинки. Уже не было равнодушия. Моя кобылка живо интересовалась моими воспоминаниями и с симпатией их воспринимала. Так вот и появился кон такт.
Не сразу мне удалось наладить с ней диалог. Очень уж непривычно для человека она воспринимала мир, и способ общения был необычным для человека. Во-первых, она оперировала очень малым количеством слов. Во-вторых, у нее совершенно отсутствовало абстрактное мышление. В-третьих, она воспринимала и соответственно передавала мне образы и эмоции, совсем не то что Великие Кедры. С ними у меня в голове просто звучал голос или же рождались слова. А с Росинкой — эмоции или образы. Предпочтительнее первое, потому что видела она как-то совсем не так, как я. Я себя-то в ее представлении узнала с превеликим трудом. Знали бы вы — каким ужастиком она меня видела! Корявни бы милыми показались. И это притом, что меня она воспринимала с симпатией! Какими же ей видятся неприятные личности? Не к ночи лицезреть! Интересно, а Ленка ей красивой бы показалась? Вообще-то они здорово внешне похожи, особенно зубами.
Надо сказать, что кобылка моя и вправду оказалась существом добродушным и веселым. Подозреваю, что она не со зла надо мной изгалялась, это она так прикалывалась. Чувство юмора у нее такое. В конце концов мы с ней сумели договориться. Когда я вновь предстала пред воинской братией верхом и в полном согласии со своей кобылой почти браво продемонстрировала «джигитовку», мужички были в полном восторге! И даже попытались по-дружески похлопать меня по плечу или по спине. Но я немедленно смылась от таких проявлений дружелюбия — только синяков мне и не хватало! Молчун же одобрительно хмыкнул. Такая у него похвала.
А с Утренней Росой мы стали нежными друзьями.
* * *
Чем дольше жила Тата на заставе, тем больше я благодарил Кедры за подаренную мне сестру. У меня никогда не было родных. Нет, родители-то у меня были, только я их не помню. Я даже не знаю, как и почему они умерли. Не скажу, что у меня было тяжелое детство, что рос я бесприютным. Если не считать тех месяцев, что скитался по лесам после нападения на наше поселье корявней. А так у меня всегда было место, где можно жить, обо мне всегда кто-то заботился, меня никто не обижал. Нет, я и до побратимства с Татой неплохо жил. Но всегда какая-то в душе тоска была, тоска по родному человеку. Ну и пусть, что Тата по крови мне никто и что вовсе она из другого мира. Она мне настоящей сестрой стала. Она такая… ну, всегда выслушает и поймет. Она меня ждет и очень переживает за меня, боится, как бы чего со мной не случилось. Не знаю, как сказать, но я ее ожидание и тревогу чувствую, когда в дозоре. И мне так тепло оттого, что меня дома сестра ждет. Хотя и дома-то у нас с Татой своего нету.Тату на заставе встретили сначала недоверчиво, мало ли кто и откуда появился — все-таки мы на границе. Особенно Рысь. Он смотрел на нее просто зверем. Оно и понятно, он всех женщин ненавидит, после того как его невеста так подло с другим сбежала. Могла бы просто сказать, мол, разлюбила, другой мне дорог. Дело понятное, раз в год жениха видит, вот рассоха и получилась. А она тайком, да от самой свадьбы, да так, чтобы Рысю больней было. А Рысь — он же гордый, и любил ее. Он после того целый год ходил туча тучей. Думали, улыбаться навсегда разучился.
Вот и первый раз, как Тату увидел, велел мне гнать ее отсюда. Слово «чужачка» как грязное ругательство выплюнул. Честное слово, я бы с ним подрался из-за Таты тогда, хоть и люблю Рыся, и уважаю. Но Татка — молодец, она не обиделась, не разозлилась. Татка его пожалела. «Не надо, — говорит, — думать, что все женщины — стервы». И так она это сказала, что Рысь растерялся. А Тата меня поскорее увела подальше. И она же ничего про Рыся и его невесту не знала. Говорит, что догадалась. Тата вообще кажется мне иногда такой умной и по-взрослому рассудительной, что только диву даюсь. Она же меня всего года на два постарше, а как будто жизнь целую прожила.
Нана ее как родную приняла, сказала, что зла в ней нет ни капельки. И что она здесь появилась неспроста, а чтобы какую-то миссию выполнить. А уж Нана знает, что говорит. Ее Стоян так и называет — Мудрая. А еще Нана говорит, что Тата на наш мир новыми глазами смотрит, поступает нелогично и ее поступки невозможно предугадать, а потому есть шанс, что миссию свою она выполнит. Нана еще что-то говорила, но я не понял. Да и говорила она не мне, а Стояну. Я случайно подслушал, а это нехорошо.
Таткины поступки и впрямь не угадать! Сначала она с домовым подружилась! Все знают с раннего детства, что домовые сами по себе, а люди сами по себе. И лучше им никогда не встречаться. Не приведи Кедры, домового увидеть — он обидится, и тогда тебе в этом доме не жить, а то и вовсе не жить. А Тата с домовым чаи распивает, разговоры ведет. Мало того, она и меня уговорила с ним познакомиться! Сна чала я боялся жутко. Ну думаю, не жить мне теперь. А оказалось, что Яська — это домового так зовут — хороший парень. Хотя он и на человека не похож, скорее на ежика. И с Наной Яська всю жизнь общается. У древних домовые навроде сотоварищей были. Кто бы подумал!
Яська так много знает, да такой болтун! Оно и понятно, Нана все в лесу пропадает, то травы собирает, то какие-то колдовские дела делает, а Яська все один да один. Тата к нему со всем уважением, вот он и доволен. И Тату в обиду никому теперь не даст. И еще он Тату стал своему волшебству учить. Говорит, что у нее способности большие, только она мир по-своему видит и понимает. И Яськино волшебство на свой манер переиначивает. Он сначала сердился, потом решил, что так даже лучше. На любое, мол, колдовство есть ответ, на Таткино же — голову сломаешь, пока ответ найдешь.
А Стоян велел обучать Тату воинским умениям — стрелять там, ножи боевые метать, мечному бою, рукопашному… Сколько мы с этим бились! Ну не женское это дело — военная служба. Нам вся застава принялась помогать. Еще бы! Тата, она с парнями ух! какая строгая! Несмотря на то что у ней одежда такая… вызывающая. Ну да где как одеваются, не нам о чужом мире судить. А на заставе женских нарядов нету. Нана росточком маленькая, от старости усохла. А моя рубаха на Татке ниже колен, и рукава до колена. Вот и ходит в своих «джинцах». Теперь-то уж все привыкли. А по началу…
Тата на все ухаживания отвечала таким не понимающим взглядом, что парень себя сразу дураком начинал чувствовать А она со всеми ровная и приветливая, ко всем с уважением, но как равная. И никаких там хиханек-хаханек, никакого кокетства. Будто и не девка красивая, а такой же парень. Короче, всех на места рас ставила. А на заставе почти все молодые, у многих не то что семьи, даже и невесты нет. Вот все и влюбились немного. Она же всех на расстоянии держит. А с ученьем-то можно на законных основаниях возле нее крутиться, показывать да подсказывать, что и как держать, как руку повернуть, как ноги поставить. От такого усердного обучения Тата скоро сбежала в лес. Понятное дело, за ней пара доглядчиков отправилась. Меня на заставе не было. Мне потом рассказали, что было.
Тата поляну нашла, валежину притащила и стала в нее из лука стрелять. Долго, говорят, примерялась — то так, то этак станет. Лук по руке все пристраивала, а потом вроде как задумалась, прицелилась… И точно в цель! А до валежины шагов тридцать, коли не больше. И пошло у нее! От радости она там такую пляску с прыжками устроила, парни едва удержались, чтобы не рассмеяться. Девчонка же, что с нее взять! А потом ножи метать принялась. И тоже все точно в цель! Парни, когда рассказывали, так ее успехами гордились, будто сами первый раз по мишени попали! Вот после этого случая Тату крепко зауважали. И относиться к ней стали, как, скажем, ко мне — по-простецки, по-дружески. Даже Рысь помягчел. Вот только мне кажется, что Рысь в нее влюблен тайно. И сам себе в этом признаться боится.
И еще один случай заставил парней к Татке относиться с уважением. Наш старший конюший Молчун Татке лошадь выделил. Есть у нас кобылка одна, с ней никто справиться не может, кроме самого Молчуна. У него дар та кой — с конями мысленно говорить умеет. Кобылка красивая и молодая, смирная. Вот только упрямая, как не знаю кто! Ее хоть убей, а коли она не вздумает идти — так и не своротишь. Кто только не пробовал с ней справиться! Все без толку. Я в дозоре был, иначе костьми бы лег, но не позволил над Татой измываться! А оказалось — и зря бы влез!
Долго Тата с ней билась. Потом увела в сторонку, все думали — хворостиной охаживать будет, Молчун хотел уж на помощь своей кобыле хромать. А Тата села на бревешко, смотрит на кобылу — пригорюнилась, вроде как разговаривает с ней. Потом кобыла голову подняла и на Тату смотрит. Молчун аж крякнул. Парни к нему пристали с расспросами. Он пыхтел-пыхтел и сказал, что Тата с кобылой мыс ленно разговаривать начала, и кобыла ей ответила. И ведь стала та клятая всеми кобыла Татке подчиняться, да не просто, а с удовольствием! Ходит за ней, как привязанная. А Татка ее знай углаживает, только что не целует. Молчун теперь Тате первый друг и защита! Попробуй кто против Татки слово сказать, может по-дружески и по уху заехать.
Такая вот у меня сестрица замечательная. Я уж потихоньку прикидываю, кому бы я не пожалел ее в жены отдать. Возраст у нее такой, что уж семью заводить пора. А тут в нее многие влюблены, кто чуть-чуть, а кто так без памяти просто! Пожалуй, Рыся бы я в свояках иметь хотел. Но Татка со всеми ровная, никого не выделяет. Иногда мне кажется, что Стоян ей больше других по сердцу. Но Стоян ей скорее в отцы годится, да и он на Тату внимание не особенно обращает. Ладно, поживем — будем поглядеть, как Татка говорит.
А тут она опять чего учудила-то! Нет, вы только подумайте, она с Водяным и русалками подружилась! На такое только моя сестрица и способна! Вся застава наша от такого чуда «на уши стала», как говорит Татка. И не просто подружилась, а прямо лучшей подругой для них стала, родней, да и только! А через Тату и вся застава с озерными жителями сдружилась. Не сразу, конечно. Но потом нам эта дружба крепко помогла. Так что права Нана была, когда говорила, что Великие Кедры Тату прислали нам в помощь. Ой, как права!
В моей многострадальной сумке валялось не сколько пакетиков с семенами цветов, купила в самый последний день дома. Как раз перед переносом сюда. Сумка висела на деревянном гвоздике над моей лежанкой в Наниной избе. Когда Вереск и Нана исчезали по своим таинственным делам, а это случалось все чаще, я брала сумку, перебирала содержимое и тихонько ревела. А вы бы не ревели на моем месте? Скоро у нас новогодние праздники, если я не ошиблась в расчетах. Соберутся за столом по обычаю мои родненькие: дети, внуки… А я эвон где!…
Я сижу — реву в три ручья, а Яська меня утешает-утешает и сам начинает подвывать. Да так жалобно, так страдальчески, что я сразу реветь перестаю и принимаюсь, в свою очередь, Яську утешать. Вот как-то раз после очередного рева и надумала я семена эти высадить перед окнами. А что?! Пусть цветут — дом напоминают. Сказано — сделано!
Когда Нана заявилась домой (что-то рано на сей раз), я вовсю копала под окном клумбу. Я объяснила Нане, чего надумала, та только хмыкнула. Ну очень сдержанная старушка, даже у виска пальцем не покрутила. Кстати, надо будет спросить у Вереска, известен ли им такой жест? А Нана повертела в руках пакетики, рассматривая, даже понюхала и сказала:
— Сажай, вреда от них не будет. Да и пользы тоже. Только вот земля здесь бедная, худо расти будут, нескоро цветов дождешься.
Вот и пошла я на озеро за илом, решила удобрить клумбу. Надо сказать, что озеро здесь было преудивительнейшее. С трех сторон — Великое болото, с четвертой — гряда невысоких холмов, густо поросших лесом. Но и с этой стороны берега жутко топкие, подходят прямо под стены нашей крепостцы. И только в одном месте, сразу за крепостью, раскинулся шикарный песчаный пляж, пусть узкий, но очень удобный и красивый. Озеро, хоть и посреди болота, было удивительно чистым, с прозрачной голубой водой и ровным песчаным дном. Довольно большое, дальнего берега и не видно почти, округлое, обильное разной рыбой. Здесь вообще ландшафты и флора-фауна — бред сумасшедшего, чего только в кучу не намешано. И та-а-аких размеров!…
Домик Наны стоял почти у самого пляжа, пока его тыном не отгородили от озера. Я часто приходила сюда купаться, хотя еще и не лето. Одно неудобство, купаться приходилось в длинной Вересковой рубахе. Купальник-то я с собой не прихватила, разумеется. А купаться неглиже я не рисковала, вдруг не так поймут. Яська рассказывал, что в озере живет Водяной и его внучки. Я Яське верила, я теперь всему готова была поверить.
Вот притащилась я с бадейкой на пляж, стою, любуюсь этой красотой, не тронутой цивилизацией, и думаю о чем-то своем — девичьем: дно-то песчаное, где я тут ил искать собралась? А потом и брякнула:
— Дедушка Водяной, разреши мне из твоего озера ила взять.
Метров в пяти от берега вдруг всплыла кочка не кочка, в клочках зеленой не то осоки, не то щетины и с прозрачными голубыми большущими глазами. В глазах прямо-таки плескалось любопытство. Кочка открыла безгубый лягушачий рот и вопросила:
— А жащем тебе ил?
— Цветы хочу посадить под окном, а там земля бедная. Вот грядку удобрить илом надо.
Я поневоле во весь рот разулыбалась. До того эта кочка была уморительной, да еще дикция такая, сдохнешь! А своим ответом я кочку слегка озадачила. Из воды появилась лягушачья лапка размером с добрую сковороду, почесала то место у кочки, где, должно быть, находился затылок:
— А жащем их гладить? Бона они в лешу шами раштут!
— Они из моего мира, дедушка Водяной. Красивые. А под окном посажу, чтобы дом мой напоминали. Тоскую я по дому-то, понимаешь?
— Да как не понять, ить и я не беш понятия. Дам я тебе илу, шамого шмачного дам. Только уговор — как рашшветут, ты мне в ожеро по шветошку брошь. Для внушек моих. Молодые они ишо, шкушно им шо мной штариком, пушкай пожабавятьша. А?
— Какой разговор? А хочешь, я прямо на берегу еще посажу? Только место укажи, где их никто не потопчет. И учти, ждать цветов придется месяца два.
— Так ето ж ражве шрок? Да и на моем иле они в три ража шкорей жашветут, я же шловинку жнаю, — кочка подмигнула мне заговорщически. — А мешто тебе внушки укажут. Давай бадейку-то.
И кочка вместе с моей бадейкой погрузилась в воду. Ну, дела! Сама «на себя» удивляюсь. И тут возле меня возникли две чудненькие девчушки. Такие прелестницы, что я даже обалдела слегка — у такого-то деда! Матовая чистая кожа, огромные зеленые глаза, точеные носики, брови вразлет, алые губки и роскошные длинные волосы — у одной голубоватые, у другой с прозеленью. Только волосами и отличались. Девчонки были ослепительно молоды, а болтушки! Как вынырнули, так и затрещали без умолку, как две сороки, а голоса, как колокольчики, звонкие:
— Ой, а ты правда нам цветочки подаришь?! Ой, а ты правда на берегу их для нас посадишь?! Ой, а они какие? Ой, а они правда красивые?! Ой, а…
— Оглушили, красавицы! Давайте по очереди!
Девчонки вдруг примолкли и робко так спрашивают:
— А мы правда красивые?
И с такой надеждой на меня смотрят. Бедные девочки, им же совсем общаться не с кем. И никто им комплимент не скажет. А какой женщине не хочется быть красивой? Даже Ленка, вздыхая у зеркала, говорила: «Ну, ничего, зато у меня коленки красивые… и помада!»
А девчонки были так хороши, что я от души их похвалила: — Вы очень красивые.
То-то было радости и писку! Тут и дед вы нырнул с моей бадейкой. Договорились, что я сейчас свою клумбу засею и приду к ним с семенами, а они тем временем найдут хорошее место для своей. И поволокла я бадью с илом до Наниной избы. Надо было Росинку взять, я ж не ломовая лошадь по центнеру таскать! Тащусь я, язык за плечом, на дорогу впереди не гляжу и у самой калитки, едва на Рыся не налетела. Аж бадейку выронила, хорошо драгоценный ил не расплескался.
— Ты чего честных девушек пугаешь? Я ж так по ночам писаться начну!
О-ой, язык мой — враг мой! А если он всерьез примет?! Сколько раз себе говорила, что здесь базар-то другой, следить надо. Но кажется, ничего — прокатило. Рысь буркнул что-то наподобие — помогу! Взял у меня бадейку и пошел рядом. Так молча и донес до места. А потом у нас с ним разговор такой состоялся:
— Я, может, чего-то не понимаю? Ты — чужая, а как всегда здесь своей была. Великие Кедры тебе благоволят, Нана с тобой как с дочерью возится. Вереск про тебя просто легенду рассказывает, как ты с корявнями дралась. С домовым, — говорит, чаи распиваешь, как с другом. Молчун тобой не нахвалится — вот уж диво! Теперь с самим Водяным дружбу вела, с русалками… Я тебя чужачкой зову, а как ни присматриваюсь, не вижу в тебе зла. Злых лошади не любят, а твоя кобыла за тобой как привязанная… Я и не думал, что можно вот так… Может, это я здесь чужой? А?
Ну вот! Теперь придется еще и Рыся утешать. Уж больно вид у него убитый какой-то:
— Да нет, Рысь, я и впрямь здесь чужая, потому у меня так все и получается. Ты здесь живешь и знаешь с детства, что домовые с людьми не дружат, что от Водяного и русалок надо держаться подальше. Так? А я-то этого не знаю! Вот и поступаю нестандартно и оказываюсь права! Пока — права. И домовой-душка, и Водяной совсем не страшен, и русалки — просто девочки еще. Может, так и надо, а может, — нет, не знаю, я учусь здесь жить.