Страница:
Игра протекала размеренно и скучно, силы противников были практически равны. Аргентинец лупил по мячу что есть силы, зато Мёль постоянно ловил его на противоходе – каждый гейм невыносимо затягивался, и Ларри, как когда-то на оперных спектаклях, уже с тоской уразумевал: матч может затянуться часа на три. К тому же он быстро обнаружил, что его патриотических чувств явно недостает: ему совершенно неинтересно, кто одержит победу. Зря он сюда пришел. Ларри посмотрел налево, потом направо и обнаружил рядом с собой изящно одетую даму в старомодной, но милой шляпке. Почему-то раньше он не ощущал ее присутствия. Вероятно, он задержал взгляд на этой шляпке, убранных под нее вьющихся светло-пшеничных волосах и по-утиному вздернутом носике на пару секунд дольше, чем следовало.
Дама заметила внимание Ларри, повернулась к нему, едва заметно улыбнулась и вздохнула.
– Жалко безумно, но Мёль долго не продержится. Этот парнишка его загоняет. У него пушечные удары.
Ларри открыл рот, снова закрыл, кашлянул, положил ногу на ногу, поправил воротник рубашки, пригладил волосы, обхватил ладонями колено и сцепил пальцы. Только после всех этих манипуляций он опять открыл рот – на сей раз ему удалось заговорить, хотя собственный голос показался до странности чужим:
– Вы думаете? Но пока счет равный.
Дама слегка покачала головой:
– Во втором сете все изменится. У Мёля просто иссякнут силы. Он начнет мазать, не попадать первым мячом да и мчаться к сетке после каждой подачи уже не сможет. Его время ушло. Фернандес его с легкостью добьет. Он играет примитивно – да, но крепенько и надежно. Посмотрите на него. Он словно молодой бычок.
Ларри послушно посмотрел, как ему велели, на кривоногого смуглого Фернандеса – наверняка потомка аргентинских пастухов-гаучо. Затем опять тупо уставился на свою элегантную соседку. Объективно она не отличалась ни особой красотой, ни юной свежестью: что-то в районе сорока плюс-минус пара лет, но взгляд Ларри сейчас был на редкость субъективным. Квадратный вырез белого кисейного платья демонстрировал по-девичьи острые ключицы и чуть приоткрывал волнующие плечи, идеально гладкая шея не обнаруживала никаких признаков возраста, на в меру загорелых руках посверкивали витые серебряные браслеты, тонкие пальцы со слегка припухшими суставами крепко придерживали матерчатую сумочку. Голубовато-блеклые глаза и носик-«сапожок» прятались в тени, отбрасываемой широкими полями шляпки, зато нижняя часть лица была ярко освещена солнцем: чуть суховатая, матово-приглушенная розовость ненакрашенных губок дамы показалась Ларри прелестной.
Чем-то неуловимым она напоминала Ларри маму: та же угловатая худоба, такой же заостренный подбородок, впалые щеки… Даже голову она поворачивала очень похоже: короткими рывками. А вот ее волосы ничем не походили на мамины – идеально прямые, тяжелые; они мелко вились и трогательно пушились около щек и маленьких ушек. Ларри понимал, что ведет себя неприлично, но отвернуться от этой женщины просто не мог. На него сразу навалилось столько эмоций – он не мог отчленить одну от другой и как-то систематизировать. Отчего-то он разволновался, возможно, оттого, что соседка могла плохо о нем подумать. Отчего-то ему хотелось без умолку с ней говорить (о чем угодно), в то же время он боялся открыть рот, боялся упустить посетившее его ощущение безмерного счастья, по его губам блуждала донельзя глупая улыбка, а единственное, чего он сейчас желал, – так это дотронуться до будоражащей, нагретой солн–цем, невообразимо близкой коленки, очертания которой лишь угадывались под длинным платьем.
В свои двадцать два Ларри считал себя чертовски опытным, отчасти даже развращенным, он втихомолку гордился своими победами и уже перешедшим в стадию безотчетной сноровки умением соблазнять. Хотя, разумеется, усердно делал вид, что все это не стоящая внимания пустая суета, тлен, снисходительная уступка разума бренной физиологии. Но сейчас он, не веривший в сказки о чувствах с первого взгляда, растерялся, словно пятнадцатилетний мальчишка, ошалел, забыл о привычной маске холодного безразличия и совершенно не представлял, как вести себя дальше. К счастью, дама помогла ему: на протяжении всей оставшейся игры она очень ненавязчиво, с милой улыбкой поддерживала обмен лаконичными репликами, а когда матч закончился (на удивление быстро – во втором сете Фернандес всухую разгромил сникнувшего Мёля), повернулась к Ларри и гордо посмотрела ему прямо в глаза.
– Вот видите! Я предупреждала: так и будет.
– Вы как в воду глядели, – пробормотал Ларри, поднимаясь со своего места, – я бы никогда так точно не предсказал исход этой встречи. Мне думалось… Теперь-то я понимаю, что ошибался…
Дама тихо засмеялась, тоже встала и восхитительным жестом одернула сзади приставшее платье. Она оказалась ненамного ниже высокого Ларри – возможно, ее рост увеличивала шляпка.
– Пойдем?
– Да, конечно… Не споткнитесь – ступеньки с выступами…
Дама снова засмеялась – теперь игриво.
– Тогда я ухвачусь за вас. Хорошо?
К стоянке Ларри подошел в полуобморочном состоянии: пока они выбирались из толпы, их несколько раз довольно сильно толкали – его спутница, негромко вскрикивая, каждый раз на долю секунды вольно или невольно припадала к Ларри, он вздрагивал от случайных прикосновений ее обнаженных рук и судорожно вдыхал почти улетучившийся, но еще ощутимый аромат фиалковых духов, мешавшийся с запахом нежной кисейной ткани платья. В голове у него мутилось, он чувствовал себя так, словно внезапно попал в самый центр торнадо и теперь на сверхскорости несется в неизвестном направлении вместе с черным смерчем. Сам того не осознавая, он подвел даму к своему автомобилю, здесь оба остановились.
– О-о-о… – протянула она слегка презрительно, хотя, возможно, таким способом всего лишь попыталась скрыть зависть. – Роскошная вещь. Ваша?
Отчего-то Ларри не захотел, чтобы его причислили к клану «золотых мальчиков», которым, по сути, и являлся. Он знал: представители других сословий считают таких богатых юнцов никчемными, самодовольными и злобными тупицами, способными только пакостить и просаживать родительские денежки. Взывать к справедливости бесполезно. Он торопливо помотал головой:
– Нет, это машина моего отца. Но он разрешает мне ею пользоваться.
Она манерно выпятила нижнюю губку.
– Очень великодушно. А я приехала сюда на автобусе.
Ларри смутился, словно его упрекнули в каком-то неблаговидном поступке.
– Я мог бы вас подвезти.
– Спасибо. Только обычно я не сажусь в машину к незнакомым мужчинам. Даже таким юным и миловидным.
Последняя фраза прозвучала неприкрыто язвительно: Ларри будто насмешливо щелкнули по носу. Он осознал, что краснеет, смутился еще больше и не смог изречь ничего соответствующего. Она откровенно наслаждалась его состоянием.
– Знаете, что бы вам следовало ответить? «Так давайте познакомимся». Ну, раз вы промолчали, я скажу это сама. Давайте познакомимся, и я позволю вам меня подвезти. Юноша, способный так заливаться краской и одетый так, словно явился прямиком из английского лаун-теннисного клуба образца тысяча девятьсот пятьдесят второго года, вряд ли может оказаться маньяком.
– Я не маньяк, – пробубнил Ларри, с тоской осознавая, насколько глупо он сейчас выглядит. – Меня зовут Ларри. А вас?
– Кейси. Спасибо, я сама могу открыть дверцу. Хотя к этому блестящему звездолету просто страшно прикасаться. Надеюсь, я не поцарапаю его ногтями – не хочу причинять материальный ущерб вашему, без сомнения, достойному папе…
Как оказалось, Кейси жила совсем недалеко от Ричмонд-Хилла: Ларри пришлось лишь сделать небольшой крюк по дороге домой. По пути новая знакомая поведала много интересного. Сначала выяснилось, что она преподает в школе для детей с нарушениями умственного развития – учит их рисованию, лепке, изготовлению аппликаций и игрушек из бумаги. Ее сообщение несказанно умилило Ларри: учить больных детей – как же это благородно, как женственно и как жертвенно! Потом Кейси рассказала о чудесных яблонях в своем саду, о юной соседке, увлекающейся конным спортом, потом о другой соседке, сын которой переехал в Бразилию и стал там популярным джазменом, потом о треть–ей соседке, которая умеет дивно запекать курицу в соусе с красным вином… Вся эта трескотня Ларри ничуть не раздражала – он не столько воспринимал содержащуюся в ней информацию, сколько просто слушал чуть резковатый голос Кейси, только теперь начиная осознавать, что по уши влюбляется в эту женщину. Первый раз в жизни. А может быть, последний? Может быть, он потому никогда раньше и не влюблялся по-настоящему, что подсознательно ждал этой встречи? Господи, все его существование перевернулось за несколько часов! Он теперь не сможет прожить без нее ни дня. Кейси… Волшебное имя. И сама она волшебная.
Через двадцать минут они остановились около миленького домика, скрытого за кустами жимолости и шиповника.
– Вот, – сказала Кейси, – здесь мы с мужем и живем. Спасибо, что подбросили.
Ларри чуть не потерял сознание. С мужем! Сердце ухнуло в сырую яму, выложенную острыми кусками пористого льда, руки стали холодными и влажными. Он начал собираться с силами, чтобы как можно вежливее и безучастнее попрощаться, но Кейси, уже произнесшая все благодарственные слова, будто по рассеянности продолжала сидеть в машине и явно чего-то ждала. Второй раз Ларри не выставил себя идиотом: он понял ее намек.
– Мы с вами еще увидимся?
Она, изображая раздумье, медленно пожала плечами:
– Ох… Ну…
– Я очень вас прошу.
– Хорошо, пожалуй… А когда?
– Завтра, – быстро произнес Ларри, не давая ей одуматься и мысленно уже триумфально обставляя, оболванивая, аннулируя ее наверняка никчемного мужа. – Завтра. Договорились?
Когда она улыбнулась и кивнула своей ископаемой шляпкой, сумасшедшее вращение мира прекратилось. Черный торнадо унесся прочь, а Ларри остался. Все сразу стало проще и яснее. Обуявшие его чувства, продолжавшие с каждой минутой усиливаться, все же приобрели вполне осознанную и земную подоплеку.
Два невыносимо жарких месяца, последовавших за тем июньским днем, позднее подернулись завесой за–бвения. Ларри не смог бы восстановить подробную хронологию событий, даже если бы захотел, – а он не хотел. Но он помнил дикий сухой зной, который до краев заполнил и безмерно долгие дни, выцветшие от палящего солнца, и душные ночи, не приносящие освежающей прохлады. Жара донимала всех, но бедный Ларри страдал вдвойне: его тело сжигал не только зной, струившийся с вылинявших небес, но и зной иного рода – Ларри ощущал себя кочегарной топкой, в которую лопата за лопатой беспрестанно подбрасывают уголь.
Как оказалось, Кейси принадлежала к разряду тех мелких зловредных стервочек, которые наслаждаются собственной ядовитой стервозностью, кокетливо называют себя «гадкими девочками» и убеждены, что жеманное манерничанье добавляет им привлекательности, с чем соглашаются далеко не все. Но сейчас кривлянье и бесхитростные уловки этой бесцветной женщины, стоящей на пороге увядания, били точно в цель: Ларри утонул в накрывшем его – сколь необъяснимом, столь и беспредельном – слепом обожании.
Сначала он был уверен, что сумеет покорить ее наскоком, в несколько ходов. Но многочисленные, кропотливо выстраиваемые им планы неизбежно рассыпались прахом: абсолютная изначальная убежденность, что их отношения быстро дойдут до благополучного логического конца, таяла на глазах. Кейси играла с ним, как жестокая кошка с неразумным мышонком. Она с садист–ским наслаждением позволяла ему маленькие постепенно нараставшие вольности, сознательно распаляла, доводила до беспамятства, но едва лишь он переходил какую-то одной лишь ей понятную границу, мгновенно прекращала игру, деревенела и безучастно-категоричным тоном требовала, чтобы он остановился, «немедленно прекратил». Она заставляла пылающего Ларри прикасаться к ней: просила поправить на спине бретельку открытого платья, помассировать ушибленное плечо (можно даже поцеловать!) или вытащить из волос запутавшуюся там пушинку. Однако, когда затем он пытался заключить ее в объятия, она издавала гневное мычание, отпихивала его от себя и недовольно поджимала тонкие губы. А через пару минут вновь принималась улыбаться, небрежно трепала его по волосам, гладила его руку и воркующе выпевала:
– Не надо торопиться, мой мальчик… Ну куда ты так торопишься?..
Ларри сходил с ума, однако добровольно длил и длил эту пытку. Он покорялся ей во всем – даже согласился, чтобы эти мучительные игрища протекали в его машине или на лоне окружающей их дивной природы. В первые же дни знакомства Кейси заявила: Ларри на сто шагов не должен приближаться к ее дому, она порядочная женщина и не хочет, чтобы соседи донесли о ее похождениях мужу, когда он вернется. Деятельность супруга была связана с туристическим бизнесом, и он до сентября отбыл на северо-западные территории – край арктической экзотики в этот период манил сотни любителей экстремального отдыха. Ларри подчинился. На приглашение наведаться в его усадьбу Кейси ответила резким отказом, а уговаривать ее остановиться на часок в какой-нибудь придорожной гостинице Ларри не смел. Ехать с ним в город, посещать театры и рестораны Кейси также не хотела – ее постоянно преследовал панический страх, что их увидят знакомые или коллеги мужа. Она предпочитала просто выезжать на длительные прогулки, без умолку нести всякую околесицу, пересказывать журнальные сплетни, заливисто смеяться, обмахивать лицо шляпкой, звенеть браслетами, а истерзанному Ларри оставалось лишь пытаться в точности исполнять ее капризы и засыпать подарками в надежде на мизерное проявление хоть каких-то ответных чувств.
Он преподнес ей прелестный раздвижной ящичек для швейных принадлежностей – эта инкрустированная перламутром антикварная вещь стоила немалых денег, но Кейси, не оценив истинной стоимости подарка, восприняла его довольно скептически. За ящичком последовала столь же старинная пурпурная фарфоровая вазочка в стиле барокко, затем массивный аметистовый кулон в форме сердца, затем баснословно дорогие жемчужные серьги, практически разорившие Ларри. Крупные каплевидные подвески-жемчужины с чуть розоватым отливом немного растопили холодность Кейси. Раскрасневшись от удовольствия, она немедленно вставила серьги в уши и принялась кружиться по крохотной полянке, на которой получила дивное украшение. Честно говоря, оно предназначалось не для пикников в лесу, а разве что для раутов высшей категории – но туда Кейси вряд ли довелось бы попасть. Неожиданно она спо–ткнулась, ойкнула, посмотрела вниз и ахнула:
– Господи, я забыла надеть туфли! Я же вышла из дома в тапочках! Неужели это первые признаки склероза? Фу, какой стыд…
Слегка задыхаясь, она подошла к машине, дверцы которой были открыты, уселась боком на заднее сиденье и игриво посмотрела на стоящего неподалеку Ларри.
– Скажи, что эти хорошенькие тапочки идут мне не меньше, чем самые красивые туфельки в мире. Скажешь?
Приблизившись, Ларри сел около ее ног, склонился почти до самой земли, потерся щекой о воздушный помпон из перьев на бирюзовой узконосой тапочке, а затем поцеловал косточку на запыленной щиколотке. Кейси молчала, поглаживая указательным пальцем качающуюся сережку, но по ее неподвижному молчанию он не мог понять, нравятся ей его действия или она просто с удовлетворением за ним наблюдает. Он начал целовать стройную загорелую ногу, постепенно добрался до колена, потом двинулся дальше, одновременно отодвигая мешающий край платья. Кейси, прикрыв глаза, еще некоторое время безмолвно потворствовала его продвижению вверх, но все же затем капризно произнесла:
– Ну хватит, прекрати…
В ее словах не было прежней жесткой уверенности. Вероятно, она сочла себя обязанной как-то отблагодарить Ларри за очередной презент. Глупо было не воспользоваться оказией. Он впихнул Кейси в машину поглубже, нырнул туда же вслед за ней, опрокинул на пахнущее дорогой кожей заднее сиденье и обрушился сверху коршуном. Сопротивление, оказавшееся вполне достойным, Ларри поначалу счел за стандарт–ный женский маневр и попытался преодолеть силой, однако добиться чего-либо путного не удавалось. Через некоторое время он, полуослепший и задыхающийся, с трудом осознал, что Кейси, которая вывинчивалась из-под него, словно младенец из тугих пеленок, яростно шипит:
– Я не буду заниматься этим в машине! Не буду, не буду заниматься этим в машине!
Расчленив ее шипение на слова и кое-как уяснив их смысл, Ларри потащил ее наружу, но она с хриплым воплем оттолкнула его, чувствительно ударила кулачком в плечо, попыталась повернуться на бок и прикрыть грудь каким-то лоскутом – постепенно до Ларри дошло, что он только что оторвал порядочный клок от ее платья. Горячий туман потихоньку рассеивался, локти засаднили. Ларри в одиночестве выкарабкался на свежий воздух, вновь рухнул на землю, привалился к колесу и обхватил голову руками.
– Кейси, – произнес он плачущим голосом, – ну зачем ты меня мучаешь? Если я настолько тебе противен, лучше нам вообще не встречаться. Но я так больше не могу! Это жестоко!
В салоне автомобиля завозились, послышалось тихое шуршание, и Ларри ощутил, как пальчики Кейси легонько пробежали по его волосам.
– Ларри, чудесный, милый мальчик… Совсем ты мне не противен… Но ты хоть осознаешь, на что меня подбиваешь? Я порядочная женщина, я никогда не изменяла мужу! На это очень непросто решиться. Пойми меня, не обижайся. Ты мне очень нравишься, лапочка, я просто разрываюсь между чувством долга и влечением к тебе, котеночек.
Она говорила ласково, примиряюще и проникновенно – истерзанное безответной любовью сердце Ларри (напрочь не уловившего в ее словах очередной жеманной фальши) вновь наполнилось умилением: как же она честна с ним, как положительна, как праведна, в конце концов! Он, будто последний негодяй, совращает замужнюю женщину, и она могла бы его прогнать, но не гонит, – значит, он ей действительно нравится. Возможно, рано или поздно она и уступит, но пока она имеет право так себя вести. Они знакомы всего лишь месяц. Ему следует не бесноваться, а относиться к ее упорству с уважением. На самом деле она просто святая!
Ларри уже давно обнаружил неподалеку от дома Кейси старый раскидистый тополь, стоявший на небольшом холме. Забравшись повыше и вооружившись биноклем, можно было беспрепятственно смотреть в окна второго этажа. Осознавая всю неблаговидность тайного подглядывания, Ларри все же не мог отказать себе в этом мучительном удовольствии. В машине у него теперь всегда валялись мощный морской бинокль и фонарик, а раз в два-три дня он с наступлением темноты совершал волнующую вылазку. Остановив автомобиль в полумиле от ее дома, он вооружался своим шпионским снаряжением и направлялся к заветному холму. При помощи фонарика ему удавалось кое-как долезть до середины тополя, устроиться на более-менее надежной ветке и устремить алчный, многократно усиленный оптикой взор на окна ее спальни.
Вечера были похожи один на другой: вначале Кейси примерно полчаса, бормоча что-то себе под нос, раскладывала пасьянсы на маленьком туалетном столике, затем резким движением смахивала карты в выдвинутый ящик, перемещалась к зеркалу, долго себя разглядывала, массировала нижние веки и шею, затем принималась задумчиво и прилежно расчесывать волосы. Ларри хищно следил за каждым ее движением, зная, что это только увертюра, и гадая, удастся ли сегодня увидеть главную часть спектакля. Приведя в порядок свои невесомые как пух кудряшки, она вставала и начинала неторопливо раздеваться перед тем, как направиться в ванную, – но сперва либо задергивала занавески, либо оставляла их открытыми. В первом случае разочарованному Ларри оставалось только скатиться с дерева и отправиться восвояси; во втором он задерживался здесь подольше – эмоции перехлестывали через край, и самым сложным было по окончании представления благополучно добраться до земли.
Ларри понимал: подсматривание с дерева простительно тринадцатилетним, да и вообще он ведет себя самым бесславным образом. Совершенно непостижимая страсть к этой ничем не выдающейся женщине размазала его по стенке: он превращается в какого-то рохлю, дрессированного щенка, он униженно повинуется ей во всем, не осмеливается настаивать, требовать. Как же ему хотелось, чтобы Кейси наконец увидела в нем не послушного мальчишку, а искушенного мужчину, с мнением которого неизменно соглашаются, а решениям которого покорно подчиняются! Добираясь после очередного сеанса домой, он категорично настраивал себя в корне изменить ситуацию, но на следующий день Кейси невинно просила: «Ларри, можешь намазать мою бедную обгоревшую спинку увлажняющим кремом?», и он, облизывая пересохшие губы, сомнамбулически водил скользкой ладонью по ее острым лопаткам и сам растекался, как этот крем.
В начале августа жара побила все мыслимые и немыслимые рекорды. Даже худому как спичка Ларри, обычно не терявшему в самое пекло ни работоспособности, ни аппетита, начали осточертевать температурные безумства. Ему захотелось, как в детстве, оказаться у большой воды: покачаться на волнах, словно на перине (он необычайно легко проделывал этот трюк), понырять и побродить по мокрому податливому песку, в который так приятно погружать босые ноги. Увы – безбрежного океана поблизости не было, зато примерно в шести милях к северу от Ричмонд-Хилла обнаружилось чудесное, идеально дикое мини-озерко с песчаным пляжиком карманного формата. Оно было так неудобно расположено и так надежно спрятано за стеной деревьев, что, несмотря на жару, сюда никто не добирался, да и Ларри наткнулся на него случайно. Сняв ботинки и закатав джинсы до колен, он с наслаждением пошлепал по нагретой воде, потом выбрался на сушу, уселся на торчащий из земли гигантский пружинящий корень какого-то дерева и попытался запустить по поверхности озера пару плоских камешков. Камешки прыгать не пожелали и мгновенно утонули – Ларри, пожав плечами, вздохнул, отряхнул ладони и покинул этот райский уголок.
На следующий день, ближе к вечеру, он привез сюда Кейси. Солнце, словно раскаленная докрасна сковорода, нависло уже над самыми верхушками деревьев; удлинившиеся тени волнообразно струились по песку.
– Вау… – пробормотала Кейси, озираясь. – Потрясающее место. Похоже на картинку в волшебном фонаре – все такое малюсенькое, будто мы в кукольном домике… Сюда действительно никто не может нагрянуть? Точно? Ну хорошо… Ой, какой мягонький песочек… А вода теплая?
Скинув босоножки, она побрела к озеру и зашла в воду по щиколотку, трогательно приподняв края бледно-желтого платья. Ларри, пристроившийся в тени разлапистого граба, жадно смотрел на ее тонкий, четко прорисованный на фоне ясной голубизны, чуть подрагивающий от зноя силуэт. Наконец Кейси развернулась, неспешно возвратилась к сверлящему ее взглядом Ларри и изящно приземлилась рядом с ним – платье вначале вздулось пузырем, затем мягко опало. Ее мокрые ступни были по-детски облеплены песком, залитые светом руки и плечи, казалось, сами источают кремовое сияние.
– Кейси, – прошептал Ларри, подползая к ней и – для начала – осторожно обхватывая за талию, – Кейси, Кейси…
Он повторил ее имя еще раз двадцать – а может, и больше. Он гипнотизировал ее этим словом, понимая, что время, место, погода, настроение и прочие факторы наконец-то благоприятно совпали: здесь и сейчас она уступит. Правда, уютный пляж неожиданно оказался не самым удобным местом для определенного рода занятий: мелкая песчаная пыль, клубившаяся над самой поверхностью земли, забивалась в рот и в нос; колени не вовремя проваливались в невесть откуда взявшиеся ямки; к мокрым от волнения пальцам приставали сотни песчинок – приходилось постоянно судорожно обтирать руки, чтобы прикосновения к неж–ной коже Кейси не заставляли ее передергиваться. Но все это были мелочи по сравнению с главным – здесь и сейчас он добился своего, он овладел этой женщиной, под этим заходящим солнцем, на этом пляже, уткнувшись лицом в ее скомканное платье, он удовлетворял свою страсть и испытываемые им блаженство, восторг, упоение заставляли его вновь и вновь со стоном повторять ее божественное имя.
Ларри думал, что именно теперь они сблизятся по-настоящему: раскроют друг перед другом души и начнут заниматься любовью везде и постоянно. Он ошибался. Кейси восприняла случившееся настолько отстраненно и невозмутимо – Ларри даже не понял, получила ли она хоть какое-то удовольствие. После эпизода на пляже она несколько дней вообще не желала с ним встречаться, сухо объясняя по телефону, что занята своими делами, а затем согласилась «погулять и только». Оказавшись в его машине, она позволила истосковавшемуся Ларри в течение непродолжительного отрезка времени проявлять пылкие эмоции, потом довольно неучтиво оттолкнула и как ни в чем не бывало принялась взахлеб делиться свежими сплетнями о жизни vip-персон, почерпнутыми из газет и журналов. Она вела себя так, словно ничего не произошло. Ларри был огорошен и сбит с толку: он заподозрил, что эта женщина абсолютно равнодушна к сексу в принципе, а что до частностей, то в ее отношении к нему, Ларри, нет даже малой толики элементарной влюбленности – не говоря уж о большем.
Дама заметила внимание Ларри, повернулась к нему, едва заметно улыбнулась и вздохнула.
– Жалко безумно, но Мёль долго не продержится. Этот парнишка его загоняет. У него пушечные удары.
Ларри открыл рот, снова закрыл, кашлянул, положил ногу на ногу, поправил воротник рубашки, пригладил волосы, обхватил ладонями колено и сцепил пальцы. Только после всех этих манипуляций он опять открыл рот – на сей раз ему удалось заговорить, хотя собственный голос показался до странности чужим:
– Вы думаете? Но пока счет равный.
Дама слегка покачала головой:
– Во втором сете все изменится. У Мёля просто иссякнут силы. Он начнет мазать, не попадать первым мячом да и мчаться к сетке после каждой подачи уже не сможет. Его время ушло. Фернандес его с легкостью добьет. Он играет примитивно – да, но крепенько и надежно. Посмотрите на него. Он словно молодой бычок.
Ларри послушно посмотрел, как ему велели, на кривоногого смуглого Фернандеса – наверняка потомка аргентинских пастухов-гаучо. Затем опять тупо уставился на свою элегантную соседку. Объективно она не отличалась ни особой красотой, ни юной свежестью: что-то в районе сорока плюс-минус пара лет, но взгляд Ларри сейчас был на редкость субъективным. Квадратный вырез белого кисейного платья демонстрировал по-девичьи острые ключицы и чуть приоткрывал волнующие плечи, идеально гладкая шея не обнаруживала никаких признаков возраста, на в меру загорелых руках посверкивали витые серебряные браслеты, тонкие пальцы со слегка припухшими суставами крепко придерживали матерчатую сумочку. Голубовато-блеклые глаза и носик-«сапожок» прятались в тени, отбрасываемой широкими полями шляпки, зато нижняя часть лица была ярко освещена солнцем: чуть суховатая, матово-приглушенная розовость ненакрашенных губок дамы показалась Ларри прелестной.
Чем-то неуловимым она напоминала Ларри маму: та же угловатая худоба, такой же заостренный подбородок, впалые щеки… Даже голову она поворачивала очень похоже: короткими рывками. А вот ее волосы ничем не походили на мамины – идеально прямые, тяжелые; они мелко вились и трогательно пушились около щек и маленьких ушек. Ларри понимал, что ведет себя неприлично, но отвернуться от этой женщины просто не мог. На него сразу навалилось столько эмоций – он не мог отчленить одну от другой и как-то систематизировать. Отчего-то он разволновался, возможно, оттого, что соседка могла плохо о нем подумать. Отчего-то ему хотелось без умолку с ней говорить (о чем угодно), в то же время он боялся открыть рот, боялся упустить посетившее его ощущение безмерного счастья, по его губам блуждала донельзя глупая улыбка, а единственное, чего он сейчас желал, – так это дотронуться до будоражащей, нагретой солн–цем, невообразимо близкой коленки, очертания которой лишь угадывались под длинным платьем.
В свои двадцать два Ларри считал себя чертовски опытным, отчасти даже развращенным, он втихомолку гордился своими победами и уже перешедшим в стадию безотчетной сноровки умением соблазнять. Хотя, разумеется, усердно делал вид, что все это не стоящая внимания пустая суета, тлен, снисходительная уступка разума бренной физиологии. Но сейчас он, не веривший в сказки о чувствах с первого взгляда, растерялся, словно пятнадцатилетний мальчишка, ошалел, забыл о привычной маске холодного безразличия и совершенно не представлял, как вести себя дальше. К счастью, дама помогла ему: на протяжении всей оставшейся игры она очень ненавязчиво, с милой улыбкой поддерживала обмен лаконичными репликами, а когда матч закончился (на удивление быстро – во втором сете Фернандес всухую разгромил сникнувшего Мёля), повернулась к Ларри и гордо посмотрела ему прямо в глаза.
– Вот видите! Я предупреждала: так и будет.
– Вы как в воду глядели, – пробормотал Ларри, поднимаясь со своего места, – я бы никогда так точно не предсказал исход этой встречи. Мне думалось… Теперь-то я понимаю, что ошибался…
Дама тихо засмеялась, тоже встала и восхитительным жестом одернула сзади приставшее платье. Она оказалась ненамного ниже высокого Ларри – возможно, ее рост увеличивала шляпка.
– Пойдем?
– Да, конечно… Не споткнитесь – ступеньки с выступами…
Дама снова засмеялась – теперь игриво.
– Тогда я ухвачусь за вас. Хорошо?
К стоянке Ларри подошел в полуобморочном состоянии: пока они выбирались из толпы, их несколько раз довольно сильно толкали – его спутница, негромко вскрикивая, каждый раз на долю секунды вольно или невольно припадала к Ларри, он вздрагивал от случайных прикосновений ее обнаженных рук и судорожно вдыхал почти улетучившийся, но еще ощутимый аромат фиалковых духов, мешавшийся с запахом нежной кисейной ткани платья. В голове у него мутилось, он чувствовал себя так, словно внезапно попал в самый центр торнадо и теперь на сверхскорости несется в неизвестном направлении вместе с черным смерчем. Сам того не осознавая, он подвел даму к своему автомобилю, здесь оба остановились.
– О-о-о… – протянула она слегка презрительно, хотя, возможно, таким способом всего лишь попыталась скрыть зависть. – Роскошная вещь. Ваша?
Отчего-то Ларри не захотел, чтобы его причислили к клану «золотых мальчиков», которым, по сути, и являлся. Он знал: представители других сословий считают таких богатых юнцов никчемными, самодовольными и злобными тупицами, способными только пакостить и просаживать родительские денежки. Взывать к справедливости бесполезно. Он торопливо помотал головой:
– Нет, это машина моего отца. Но он разрешает мне ею пользоваться.
Она манерно выпятила нижнюю губку.
– Очень великодушно. А я приехала сюда на автобусе.
Ларри смутился, словно его упрекнули в каком-то неблаговидном поступке.
– Я мог бы вас подвезти.
– Спасибо. Только обычно я не сажусь в машину к незнакомым мужчинам. Даже таким юным и миловидным.
Последняя фраза прозвучала неприкрыто язвительно: Ларри будто насмешливо щелкнули по носу. Он осознал, что краснеет, смутился еще больше и не смог изречь ничего соответствующего. Она откровенно наслаждалась его состоянием.
– Знаете, что бы вам следовало ответить? «Так давайте познакомимся». Ну, раз вы промолчали, я скажу это сама. Давайте познакомимся, и я позволю вам меня подвезти. Юноша, способный так заливаться краской и одетый так, словно явился прямиком из английского лаун-теннисного клуба образца тысяча девятьсот пятьдесят второго года, вряд ли может оказаться маньяком.
– Я не маньяк, – пробубнил Ларри, с тоской осознавая, насколько глупо он сейчас выглядит. – Меня зовут Ларри. А вас?
– Кейси. Спасибо, я сама могу открыть дверцу. Хотя к этому блестящему звездолету просто страшно прикасаться. Надеюсь, я не поцарапаю его ногтями – не хочу причинять материальный ущерб вашему, без сомнения, достойному папе…
Как оказалось, Кейси жила совсем недалеко от Ричмонд-Хилла: Ларри пришлось лишь сделать небольшой крюк по дороге домой. По пути новая знакомая поведала много интересного. Сначала выяснилось, что она преподает в школе для детей с нарушениями умственного развития – учит их рисованию, лепке, изготовлению аппликаций и игрушек из бумаги. Ее сообщение несказанно умилило Ларри: учить больных детей – как же это благородно, как женственно и как жертвенно! Потом Кейси рассказала о чудесных яблонях в своем саду, о юной соседке, увлекающейся конным спортом, потом о другой соседке, сын которой переехал в Бразилию и стал там популярным джазменом, потом о треть–ей соседке, которая умеет дивно запекать курицу в соусе с красным вином… Вся эта трескотня Ларри ничуть не раздражала – он не столько воспринимал содержащуюся в ней информацию, сколько просто слушал чуть резковатый голос Кейси, только теперь начиная осознавать, что по уши влюбляется в эту женщину. Первый раз в жизни. А может быть, последний? Может быть, он потому никогда раньше и не влюблялся по-настоящему, что подсознательно ждал этой встречи? Господи, все его существование перевернулось за несколько часов! Он теперь не сможет прожить без нее ни дня. Кейси… Волшебное имя. И сама она волшебная.
Через двадцать минут они остановились около миленького домика, скрытого за кустами жимолости и шиповника.
– Вот, – сказала Кейси, – здесь мы с мужем и живем. Спасибо, что подбросили.
Ларри чуть не потерял сознание. С мужем! Сердце ухнуло в сырую яму, выложенную острыми кусками пористого льда, руки стали холодными и влажными. Он начал собираться с силами, чтобы как можно вежливее и безучастнее попрощаться, но Кейси, уже произнесшая все благодарственные слова, будто по рассеянности продолжала сидеть в машине и явно чего-то ждала. Второй раз Ларри не выставил себя идиотом: он понял ее намек.
– Мы с вами еще увидимся?
Она, изображая раздумье, медленно пожала плечами:
– Ох… Ну…
– Я очень вас прошу.
– Хорошо, пожалуй… А когда?
– Завтра, – быстро произнес Ларри, не давая ей одуматься и мысленно уже триумфально обставляя, оболванивая, аннулируя ее наверняка никчемного мужа. – Завтра. Договорились?
Когда она улыбнулась и кивнула своей ископаемой шляпкой, сумасшедшее вращение мира прекратилось. Черный торнадо унесся прочь, а Ларри остался. Все сразу стало проще и яснее. Обуявшие его чувства, продолжавшие с каждой минутой усиливаться, все же приобрели вполне осознанную и земную подоплеку.
Два невыносимо жарких месяца, последовавших за тем июньским днем, позднее подернулись завесой за–бвения. Ларри не смог бы восстановить подробную хронологию событий, даже если бы захотел, – а он не хотел. Но он помнил дикий сухой зной, который до краев заполнил и безмерно долгие дни, выцветшие от палящего солнца, и душные ночи, не приносящие освежающей прохлады. Жара донимала всех, но бедный Ларри страдал вдвойне: его тело сжигал не только зной, струившийся с вылинявших небес, но и зной иного рода – Ларри ощущал себя кочегарной топкой, в которую лопата за лопатой беспрестанно подбрасывают уголь.
Как оказалось, Кейси принадлежала к разряду тех мелких зловредных стервочек, которые наслаждаются собственной ядовитой стервозностью, кокетливо называют себя «гадкими девочками» и убеждены, что жеманное манерничанье добавляет им привлекательности, с чем соглашаются далеко не все. Но сейчас кривлянье и бесхитростные уловки этой бесцветной женщины, стоящей на пороге увядания, били точно в цель: Ларри утонул в накрывшем его – сколь необъяснимом, столь и беспредельном – слепом обожании.
Сначала он был уверен, что сумеет покорить ее наскоком, в несколько ходов. Но многочисленные, кропотливо выстраиваемые им планы неизбежно рассыпались прахом: абсолютная изначальная убежденность, что их отношения быстро дойдут до благополучного логического конца, таяла на глазах. Кейси играла с ним, как жестокая кошка с неразумным мышонком. Она с садист–ским наслаждением позволяла ему маленькие постепенно нараставшие вольности, сознательно распаляла, доводила до беспамятства, но едва лишь он переходил какую-то одной лишь ей понятную границу, мгновенно прекращала игру, деревенела и безучастно-категоричным тоном требовала, чтобы он остановился, «немедленно прекратил». Она заставляла пылающего Ларри прикасаться к ней: просила поправить на спине бретельку открытого платья, помассировать ушибленное плечо (можно даже поцеловать!) или вытащить из волос запутавшуюся там пушинку. Однако, когда затем он пытался заключить ее в объятия, она издавала гневное мычание, отпихивала его от себя и недовольно поджимала тонкие губы. А через пару минут вновь принималась улыбаться, небрежно трепала его по волосам, гладила его руку и воркующе выпевала:
– Не надо торопиться, мой мальчик… Ну куда ты так торопишься?..
Ларри сходил с ума, однако добровольно длил и длил эту пытку. Он покорялся ей во всем – даже согласился, чтобы эти мучительные игрища протекали в его машине или на лоне окружающей их дивной природы. В первые же дни знакомства Кейси заявила: Ларри на сто шагов не должен приближаться к ее дому, она порядочная женщина и не хочет, чтобы соседи донесли о ее похождениях мужу, когда он вернется. Деятельность супруга была связана с туристическим бизнесом, и он до сентября отбыл на северо-западные территории – край арктической экзотики в этот период манил сотни любителей экстремального отдыха. Ларри подчинился. На приглашение наведаться в его усадьбу Кейси ответила резким отказом, а уговаривать ее остановиться на часок в какой-нибудь придорожной гостинице Ларри не смел. Ехать с ним в город, посещать театры и рестораны Кейси также не хотела – ее постоянно преследовал панический страх, что их увидят знакомые или коллеги мужа. Она предпочитала просто выезжать на длительные прогулки, без умолку нести всякую околесицу, пересказывать журнальные сплетни, заливисто смеяться, обмахивать лицо шляпкой, звенеть браслетами, а истерзанному Ларри оставалось лишь пытаться в точности исполнять ее капризы и засыпать подарками в надежде на мизерное проявление хоть каких-то ответных чувств.
Он преподнес ей прелестный раздвижной ящичек для швейных принадлежностей – эта инкрустированная перламутром антикварная вещь стоила немалых денег, но Кейси, не оценив истинной стоимости подарка, восприняла его довольно скептически. За ящичком последовала столь же старинная пурпурная фарфоровая вазочка в стиле барокко, затем массивный аметистовый кулон в форме сердца, затем баснословно дорогие жемчужные серьги, практически разорившие Ларри. Крупные каплевидные подвески-жемчужины с чуть розоватым отливом немного растопили холодность Кейси. Раскрасневшись от удовольствия, она немедленно вставила серьги в уши и принялась кружиться по крохотной полянке, на которой получила дивное украшение. Честно говоря, оно предназначалось не для пикников в лесу, а разве что для раутов высшей категории – но туда Кейси вряд ли довелось бы попасть. Неожиданно она спо–ткнулась, ойкнула, посмотрела вниз и ахнула:
– Господи, я забыла надеть туфли! Я же вышла из дома в тапочках! Неужели это первые признаки склероза? Фу, какой стыд…
Слегка задыхаясь, она подошла к машине, дверцы которой были открыты, уселась боком на заднее сиденье и игриво посмотрела на стоящего неподалеку Ларри.
– Скажи, что эти хорошенькие тапочки идут мне не меньше, чем самые красивые туфельки в мире. Скажешь?
Приблизившись, Ларри сел около ее ног, склонился почти до самой земли, потерся щекой о воздушный помпон из перьев на бирюзовой узконосой тапочке, а затем поцеловал косточку на запыленной щиколотке. Кейси молчала, поглаживая указательным пальцем качающуюся сережку, но по ее неподвижному молчанию он не мог понять, нравятся ей его действия или она просто с удовлетворением за ним наблюдает. Он начал целовать стройную загорелую ногу, постепенно добрался до колена, потом двинулся дальше, одновременно отодвигая мешающий край платья. Кейси, прикрыв глаза, еще некоторое время безмолвно потворствовала его продвижению вверх, но все же затем капризно произнесла:
– Ну хватит, прекрати…
В ее словах не было прежней жесткой уверенности. Вероятно, она сочла себя обязанной как-то отблагодарить Ларри за очередной презент. Глупо было не воспользоваться оказией. Он впихнул Кейси в машину поглубже, нырнул туда же вслед за ней, опрокинул на пахнущее дорогой кожей заднее сиденье и обрушился сверху коршуном. Сопротивление, оказавшееся вполне достойным, Ларри поначалу счел за стандарт–ный женский маневр и попытался преодолеть силой, однако добиться чего-либо путного не удавалось. Через некоторое время он, полуослепший и задыхающийся, с трудом осознал, что Кейси, которая вывинчивалась из-под него, словно младенец из тугих пеленок, яростно шипит:
– Я не буду заниматься этим в машине! Не буду, не буду заниматься этим в машине!
Расчленив ее шипение на слова и кое-как уяснив их смысл, Ларри потащил ее наружу, но она с хриплым воплем оттолкнула его, чувствительно ударила кулачком в плечо, попыталась повернуться на бок и прикрыть грудь каким-то лоскутом – постепенно до Ларри дошло, что он только что оторвал порядочный клок от ее платья. Горячий туман потихоньку рассеивался, локти засаднили. Ларри в одиночестве выкарабкался на свежий воздух, вновь рухнул на землю, привалился к колесу и обхватил голову руками.
– Кейси, – произнес он плачущим голосом, – ну зачем ты меня мучаешь? Если я настолько тебе противен, лучше нам вообще не встречаться. Но я так больше не могу! Это жестоко!
В салоне автомобиля завозились, послышалось тихое шуршание, и Ларри ощутил, как пальчики Кейси легонько пробежали по его волосам.
– Ларри, чудесный, милый мальчик… Совсем ты мне не противен… Но ты хоть осознаешь, на что меня подбиваешь? Я порядочная женщина, я никогда не изменяла мужу! На это очень непросто решиться. Пойми меня, не обижайся. Ты мне очень нравишься, лапочка, я просто разрываюсь между чувством долга и влечением к тебе, котеночек.
Она говорила ласково, примиряюще и проникновенно – истерзанное безответной любовью сердце Ларри (напрочь не уловившего в ее словах очередной жеманной фальши) вновь наполнилось умилением: как же она честна с ним, как положительна, как праведна, в конце концов! Он, будто последний негодяй, совращает замужнюю женщину, и она могла бы его прогнать, но не гонит, – значит, он ей действительно нравится. Возможно, рано или поздно она и уступит, но пока она имеет право так себя вести. Они знакомы всего лишь месяц. Ему следует не бесноваться, а относиться к ее упорству с уважением. На самом деле она просто святая!
Ларри уже давно обнаружил неподалеку от дома Кейси старый раскидистый тополь, стоявший на небольшом холме. Забравшись повыше и вооружившись биноклем, можно было беспрепятственно смотреть в окна второго этажа. Осознавая всю неблаговидность тайного подглядывания, Ларри все же не мог отказать себе в этом мучительном удовольствии. В машине у него теперь всегда валялись мощный морской бинокль и фонарик, а раз в два-три дня он с наступлением темноты совершал волнующую вылазку. Остановив автомобиль в полумиле от ее дома, он вооружался своим шпионским снаряжением и направлялся к заветному холму. При помощи фонарика ему удавалось кое-как долезть до середины тополя, устроиться на более-менее надежной ветке и устремить алчный, многократно усиленный оптикой взор на окна ее спальни.
Вечера были похожи один на другой: вначале Кейси примерно полчаса, бормоча что-то себе под нос, раскладывала пасьянсы на маленьком туалетном столике, затем резким движением смахивала карты в выдвинутый ящик, перемещалась к зеркалу, долго себя разглядывала, массировала нижние веки и шею, затем принималась задумчиво и прилежно расчесывать волосы. Ларри хищно следил за каждым ее движением, зная, что это только увертюра, и гадая, удастся ли сегодня увидеть главную часть спектакля. Приведя в порядок свои невесомые как пух кудряшки, она вставала и начинала неторопливо раздеваться перед тем, как направиться в ванную, – но сперва либо задергивала занавески, либо оставляла их открытыми. В первом случае разочарованному Ларри оставалось только скатиться с дерева и отправиться восвояси; во втором он задерживался здесь подольше – эмоции перехлестывали через край, и самым сложным было по окончании представления благополучно добраться до земли.
Ларри понимал: подсматривание с дерева простительно тринадцатилетним, да и вообще он ведет себя самым бесславным образом. Совершенно непостижимая страсть к этой ничем не выдающейся женщине размазала его по стенке: он превращается в какого-то рохлю, дрессированного щенка, он униженно повинуется ей во всем, не осмеливается настаивать, требовать. Как же ему хотелось, чтобы Кейси наконец увидела в нем не послушного мальчишку, а искушенного мужчину, с мнением которого неизменно соглашаются, а решениям которого покорно подчиняются! Добираясь после очередного сеанса домой, он категорично настраивал себя в корне изменить ситуацию, но на следующий день Кейси невинно просила: «Ларри, можешь намазать мою бедную обгоревшую спинку увлажняющим кремом?», и он, облизывая пересохшие губы, сомнамбулически водил скользкой ладонью по ее острым лопаткам и сам растекался, как этот крем.
В начале августа жара побила все мыслимые и немыслимые рекорды. Даже худому как спичка Ларри, обычно не терявшему в самое пекло ни работоспособности, ни аппетита, начали осточертевать температурные безумства. Ему захотелось, как в детстве, оказаться у большой воды: покачаться на волнах, словно на перине (он необычайно легко проделывал этот трюк), понырять и побродить по мокрому податливому песку, в который так приятно погружать босые ноги. Увы – безбрежного океана поблизости не было, зато примерно в шести милях к северу от Ричмонд-Хилла обнаружилось чудесное, идеально дикое мини-озерко с песчаным пляжиком карманного формата. Оно было так неудобно расположено и так надежно спрятано за стеной деревьев, что, несмотря на жару, сюда никто не добирался, да и Ларри наткнулся на него случайно. Сняв ботинки и закатав джинсы до колен, он с наслаждением пошлепал по нагретой воде, потом выбрался на сушу, уселся на торчащий из земли гигантский пружинящий корень какого-то дерева и попытался запустить по поверхности озера пару плоских камешков. Камешки прыгать не пожелали и мгновенно утонули – Ларри, пожав плечами, вздохнул, отряхнул ладони и покинул этот райский уголок.
На следующий день, ближе к вечеру, он привез сюда Кейси. Солнце, словно раскаленная докрасна сковорода, нависло уже над самыми верхушками деревьев; удлинившиеся тени волнообразно струились по песку.
– Вау… – пробормотала Кейси, озираясь. – Потрясающее место. Похоже на картинку в волшебном фонаре – все такое малюсенькое, будто мы в кукольном домике… Сюда действительно никто не может нагрянуть? Точно? Ну хорошо… Ой, какой мягонький песочек… А вода теплая?
Скинув босоножки, она побрела к озеру и зашла в воду по щиколотку, трогательно приподняв края бледно-желтого платья. Ларри, пристроившийся в тени разлапистого граба, жадно смотрел на ее тонкий, четко прорисованный на фоне ясной голубизны, чуть подрагивающий от зноя силуэт. Наконец Кейси развернулась, неспешно возвратилась к сверлящему ее взглядом Ларри и изящно приземлилась рядом с ним – платье вначале вздулось пузырем, затем мягко опало. Ее мокрые ступни были по-детски облеплены песком, залитые светом руки и плечи, казалось, сами источают кремовое сияние.
– Кейси, – прошептал Ларри, подползая к ней и – для начала – осторожно обхватывая за талию, – Кейси, Кейси…
Он повторил ее имя еще раз двадцать – а может, и больше. Он гипнотизировал ее этим словом, понимая, что время, место, погода, настроение и прочие факторы наконец-то благоприятно совпали: здесь и сейчас она уступит. Правда, уютный пляж неожиданно оказался не самым удобным местом для определенного рода занятий: мелкая песчаная пыль, клубившаяся над самой поверхностью земли, забивалась в рот и в нос; колени не вовремя проваливались в невесть откуда взявшиеся ямки; к мокрым от волнения пальцам приставали сотни песчинок – приходилось постоянно судорожно обтирать руки, чтобы прикосновения к неж–ной коже Кейси не заставляли ее передергиваться. Но все это были мелочи по сравнению с главным – здесь и сейчас он добился своего, он овладел этой женщиной, под этим заходящим солнцем, на этом пляже, уткнувшись лицом в ее скомканное платье, он удовлетворял свою страсть и испытываемые им блаженство, восторг, упоение заставляли его вновь и вновь со стоном повторять ее божественное имя.
Ларри думал, что именно теперь они сблизятся по-настоящему: раскроют друг перед другом души и начнут заниматься любовью везде и постоянно. Он ошибался. Кейси восприняла случившееся настолько отстраненно и невозмутимо – Ларри даже не понял, получила ли она хоть какое-то удовольствие. После эпизода на пляже она несколько дней вообще не желала с ним встречаться, сухо объясняя по телефону, что занята своими делами, а затем согласилась «погулять и только». Оказавшись в его машине, она позволила истосковавшемуся Ларри в течение непродолжительного отрезка времени проявлять пылкие эмоции, потом довольно неучтиво оттолкнула и как ни в чем не бывало принялась взахлеб делиться свежими сплетнями о жизни vip-персон, почерпнутыми из газет и журналов. Она вела себя так, словно ничего не произошло. Ларри был огорошен и сбит с толку: он заподозрил, что эта женщина абсолютно равнодушна к сексу в принципе, а что до частностей, то в ее отношении к нему, Ларри, нет даже малой толики элементарной влюбленности – не говоря уж о большем.